Scribd Logo
Upload

Welcome to Scribd!

  • Буковский: Московский процесс. 1996 г

    Uploaded by

    kabud
    2K views377 pages
    Bukovsky Moscow Process in russian. Буковский получил доступ к секретным документам ЦК КПСС, КГБ и др. из Архива Президента РФ (особая папка), на основе которых он составил Архив документов; в настоящее время известен только один аналог архива, собранного Буковским. Собранные архивные материалы вошли в книгу Буковского «Московский процесс» (1996). Judgement in Moscow based on his 1992 visit to Russia and the "Soviet Archives". Having failed to finish off conclusively the communist system, we are now in danger of integrating the resulting monster into our world. It may not be called communism anymore, but it retained many of its dangerous characteristics... Until the Nuremberg-style tribunal passes its judgment on all the crimes committed by communism, it is not dead and the war is not over

    Original Title

    Буковский: Московский процесс. 1996 г

    Copyright

    © Attribution Non-Commercial (BY-NC)

    Available Formats

    TXT, PDF, TXT or read online from Scribd

    Did you find this document useful?

    Is this content inappropriate?

    Report this Document
    Bukovsky Moscow Process in russian. Буковский получил доступ к секретным документам ЦК КПСС, КГБ и др. из Архива Президента РФ (особая папка), на основе которых он составил Архив документов; в настоящее время известен только один аналог архива, собранного Буковским. Собранные архивные материалы вошли в книгу Буковского «Московский процесс» (1996). Judgement in Moscow based on his 1992 visit to Russia and the "Soviet Archives". Having failed to finish off conclusively the communist system, we are now in danger of integrating the resulting monster into our world. It may not be called communism anymore, but it retained many of its dangerous characteristics... Until the Nuremberg-style tribunal passes its judgment on all the crimes committed by communism, it is not dead and the war is not over

    Copyright:

    Attribution Non-Commercial (BY-NC)
    Download as TXT, PDF, TXT or read online from Scribd
    Flag for inappropriate content
    Download as txt, pdf, or txt
    2K views377 pages

    Буковский: Московский процесс. 1996 г

    Uploaded by

    kabud
    Bukovsky Moscow Process in russian. Буковский получил доступ к секретным документам ЦК КПСС, КГБ и др. из Архива Президента РФ (особая папка), на основе которых он составил Архив документов; в настоящее время известен только один аналог архива, собранного Буковским. Собранные архивные материалы вошли в книгу Буковского «Московский процесс» (1996). Judgement in Moscow based on his 1992 visit to Russia and the "Soviet Archives". Having failed to finish off conclusively the communist system, we are now in danger of integrating the resulting monster into our world. It may not be called communism anymore, but it retained many of its dangerous characteristics... Until the Nuremberg-style tribunal passes its judgment on all the crimes committed by communism, it is not dead and the war is not over

    Copyright:

    Attribution Non-Commercial (BY-NC)
    Download as TXT, PDF, TXT or read online from Scribd
    Flag for inappropriate content
    Download as txt, pdf, or txt
    of 377

    Источник: Владимир Буковский, “Московский процесс”.

    Изд-ва: “Русская мысль — МИК”, Париж — Москва, 1996.


    OCR: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com).
    Правка: Евгений Костенко (dek5@yandex.ru), 5 декабря 2003.
    Библиотека Александра Белоусенко — http://belousenkolib.narod.ru

    ВЛАДИМИР БУКОВСКИЙ

    МОСКОВСКИЙ ПРОЦЕСС

    Издание осуществлено при содействии Русского общественного фонда Александра


    Солженицына,
    а также при финансовом участии Ильи Ройтмана

    Редактор Наталья Горбаневская

    Оглавление

    Часть первая. НА ВОСТОКЕ

    Глава первая. Странная воина


    1. Кому это нужно?
    2. Твердая валюта
    3. "Фирмы друзей"
    4. Интеллектуальные шалости
    5. "Спецпомощь"
    6. Болельщики и попутчики
    7. Так кто же победил?

    Глава вторая. Ночь после битвы принадлежит мародерам


    1. Опять на Лубянке
    2. Бессмертный КГБ
    3. В чреве дракона
    4. Пьяная свадьба
    5. Диалектика не по Гегелю
    6. Встать, суд идет?

    Глава третья. Назад, в будущее


    1. Так где же мы ошиблись?
    2. Времена укромные
    3. Наша "оттепель"
    4. Нас слишком мало
    5. Закон и целесообразность
    6. "Без согласия со стороны последнего"
    7. Внешние издержки
    8. Психиатрический ГУЛАГ
    9. Во что они верили?
    10. Самое мощное оружие партии
    11. Страдающая интеллигенция
    12. Новый Чичиков и его "мертвые души"
    13. Души живые
    14. Последние попытки
    15. Агония

    Часть вторая. НА ЗАПАДЕ

    Глава четвертая. Измена


    1. Глупость или подлость?
    2. Кто придумал "детант"?
    3. Меньшевики и большевики
    4. "Тайная дипломатия"
    5. Американский аспект
    6. Мирное наступление
    7. Капитулянты
    8. Поправка Джексона
    9. Отбились

    Глава пятая. Годы перелома


    1. Афганистан и конец "детанта"
    2. Переполох в Кремле
    3. "Какие марксисты нашлись"
    4. Дыхание рока
    5. Перемена курса
    6. "Шторм-333"
    7. Временные меры
    8. Страницы позора
    9. Спасательные меры
    10. Кампания наступательного характера
    11. Машина в действии
    12. Птички мира
    13. Оплата натурой
    14. Древнейшая профессия
    15. Польша и начало кризиса
    16. Миф о вторжении
    17. "Никакого ввода войск в Польшу быть не может"
    18. Операция "X"
    19. Где взять 30 тысяч тонн мяса"
    20. Всемирный кризис социализма
    21. Банкротство

    Глава шестая. Революция, которой так и не было


    1. "Ускорение"
    2. "Реформаторы" и "консерваторы"
    3. "Новое мышление"
    4. Как "уйти" не уходя?
    5. "Бархатная революция"
    6. "Германский вопрос"
    7. "Приватизация" власти
    8. Хроника краха
    9. "I аm not naive, уоu know"
    10. Союзники
    11. Я сделал все, что мог

    Глава седьмая. Расплата. (Эпилог)


    1. На Востоке
    2. На Западе

    *********************************************

    Часть первая
    НА ВОСТОКЕ

    А вокруг шумела Иудея


    И о мертвых помнить не хотела.
    Александр Галич

    Глава первая
    странная война

    1. Кому это нужно?

    У меня на столе груда бумаг, тысячи три страниц с пометками "совершенно секретно",
    "особая папка", "особой важности", "лично". С виду они все одинаковы: наверху
    справа, как бы в насмешку, лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Слева —
    суровое предупреждение: Подлежит возврату в течение 24-х часов в ЦК КПСС (Общий
    отдел, 1-ый сектор). Иногда требование помягче — вернуть можно через три или семь
    дней, реже — через два месяца. Ниже — крупными буквами через всю страницу:
    КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ. Далее — шифры,
    коды, число, список тех, кто принял решение, "голосовал вкруговую", поставив свою
    закорючку, и тех, кому решение направлено на исполнение. Но даже они, исполнявшие
    эти решения, права видеть весь документ не удостаивались. Они получали "выписку из
    протокола", о содержании которой не могли поведать миру ни устно, ни письменно.
    Напоминание об этом печаталось мелким шрифтом слева, вдоль полей страницы:

    Правила обращения с выписками


    из протокола Секретариата ЦК КПСС
    1. Снимать копии, делать выписки из протоколов Секретариата ЦК КПСС, а также
    ссылаться на них устно или письменно в выступлениях, в открытой печати или других
    открытых документах категорически запрещается. Не разрешается перепечатывать
    постановления Секретариата ЦК пли ссылаться на них в ведомственных приказах,
    инструкциях, наставлениях и других каких бы то ни было служебных изданиях.
    2. С секретными и сов. секретными постановлениями (выписками из протоколов)
    Секретариата ЦК КПСС, посланными в партийные комитеты, министерства, ведомства и
    другие организации, знакомятся только лица, непосредственно имеющие отношение к
    работе по выполнению данного постановления.
    Товарищи, ознакомившиеся с выписками из протоколов Секретариата ЦК, не имеют права
    разглашать их содержание.
    Утверждены постановлением ЦК КПСС от 17 июня 1976 г., пр. №12, п.4с.
    Правила обращения с документами политбюро еще строже:

    К СВЕДЕНИЮ
    Товарищ, получающий совершенно секретные документы ЦК КПСС, не может ни
    передавать, ни знакомить с ними кого бы то ни было, если нет на то специального
    разрешения ЦК.
    Снимать копии с указанных документов, делать выписки из них категорически
    воспрещается.
    Товарищ, которому адресован документ, после ознакомления с ним ставит на документе
    личную подпись и дату.
    Так правила КПСС: тайно, не оставляя следов, а часто и свидетелей, рассчитывая на
    века, как Третий Рейх. Да и цели были схожими. Более того, в отличие от Рейха, она
    почти их достигла, но произошло не предвиденное ни Марксом, ни Лениным, ни
    подавляющим большинством людей на земле. Эти документы мне не адресовались,
    отношения к их исполнению, по крайней мере, непосредственного, я не имею и
    возвращать их "в Общий отдел, 1-ый сектор" не собираюсь. Бесстыдно пользуясь
    чужими привилегиями, я разглядываю подписи Брежнева, Черненко, Андропова,
    Горбачева, Устинова, Громыко, Пономарева, читаю их рукописные пометки на полях, их
    глубокомысленные решения, касавшиеся абсолютно всего на свете, от арестов и
    высылок неугодных до финансирования международного терроризма, от кампаний
    дезинформации до подготовки агрессии против соседних стран. Здесь, в этих бумагах,
    можно найти все начала и концы трагедий нашего кровавого века, а точнее, его
    последних тридцати лет. Мне стоило больших усилий достать их, более года работы
    ушло на их приобретение. Быть может, никто не увидал бы многие из них еще долгие
    годы, а то и никогда, если бы не мои старания. Однако заклятие, наложенное на них
    постановлением ЦК КПСС от 17 июня 1976 г., пр.№12, п.4с мистическим образом
    продолжает действовать, ибо никто не решается разглашать эти секреты.
    Каких-нибудь три-четыре года назад за любую из этих бумаг заплатили бы сотни тысяч
    долларов. Сегодня я предлагаю их бесплатно самым влиятельным газетам и журналам
    мира, но никто не хочет их публиковать. Редакторы устало пожимают плечами: "Зачем?
    Кому это нужно?"
    Как тот несчастный советский человек из старого анекдота, который искал
    специалиста одновременно по глазным и ушным болезням, потому что все время слышал
    одно, а видел другое, я перестаю верить своим глазам, своим ушам, своей памяти. По
    ночам мне снятся кошмары. Решительные молодые люди с правильными лицами преследуют
    меня по всему миру, требуя незамедлительно вернуть документы в Общий отдел, 1-й
    сектор. И правда, прошло уже больше трех дней, даже больше двух месяцев с тех пор,
    как они попали мне в руки, а я все еще не нашел, что с ними сделать. Ну, как тут
    отличишь кошмар от реальности? Ведь всего несколько лет назад все, написанное в
    этих бумагах, с негодованием отвергалось, в лучшем случае — как
    антикоммунистическая паранойя, в худшем — как клевета. Любой из нас, кто решался
    говорить о "руке Москвы" в те не столь далекие годы, немедленно подвергался травле
    в печати, обвинялся в "маккартизме", становился парией. Даже склонные нам поверить
    разводили руками ведь это только догадки, домыслы, а доказательств нет. Но вот
    они, доказательства, со всеми подписями и номерами, доступные теперь для анализа,
    экспертизы, обсуждения. Нате, берите, проверяйте, печатайте! И слышу в ответ:
    "Зачем? Кому это нужно?"
    Как водится, возникли уже целые теории для объяснения этой загадки. "Люди устали
    от напряжения "холодной войны", — говорят мне, — они больше не хотят слышать об
    этом. Они хотят просто жить, работать, отдыхать и забыть обо всем этом кошмаре".
    "Слишком много коммунистических тайн появилось на рынке одновременно", — говорят
    другие. "Нужно подождать, пока это станет историей. Сейчас это еще политика", —
    объясняют третьи. Не знаю, меня эти теории не убеждают. Надо полагать, к 1945 году
    люди устали и от Второй Мировой войны, и от нацизма не меньше, но это ничуть не
    помешало потоку книг, статей, кинофильмов. Напротив, возникла целая индустрия
    антифашистских произведений, что вполне понятно: потребность разобраться в своей
    недавней истории гораздо острее, нежели в истории отдаленной. Людям нужно понять
    смысл событий, участниками которых им пришлось быть, оценить оправданность своих
    жертв и усилий, сделать выводы в назидание потомкам. Это и попытка предотвратить
    повторение прошлых ошибок, и одновременно своего рода групповая терапия,
    помогающая залечить травмы пережитого.
    Верно, вскрытие правды о недавних событиях — процесс всегда болезненный, часто
    приобретающий скандальный характер, поскольку действующие лица вчерашней драмы,
    как правило, еще живы, а иногда продолжают играть заметную роль в жизни своей
    страны. Но разве это соображение когда-либо удерживало прессу? Напротив,
    политический скандал, для кого-то смертельный, для прессы — всего лишь продукт
    питания, как змея для мангуста. Так почему же наш мангуст стал вдруг таким
    осторожным?
    В самом деле, вот передо мной документ о человеке, которого я никогда не встречал,
    о котором никогда ничего раньше не слышал, но который, оказывается, хорошо
    известен и в своей стране, и в мировой политике. Более того, он вполне мог стать
    очередным президентом Финляндии. Я набрел на этот документ совершенно случайно и
    вполне готов был, перелистнув страницу, двигаться дальше ни этот человек, ни
    Финляндия меня не интересовали, тем более что и сам документ не содержал ничего
    сенсационного. Назывался он вполне прозаически:

    О мероприятиях в связи с пятидесятилетием председателя Социал-демократической


    партии Финляндии К.Сорса

    Да и текст решения секретариата ЦК от 16 декабря 1980 г. ничего интересного не


    содержал: советскому послу в Хельсинки поручалось посетить К. Сорса и поздравить
    его с пятидесятилетием, а также вручить ему от имени ЦК КПСС памятный подарок.
    Быть может, оттого и получил я эту бумагу в архиве ЦК так легко, без особых хлопот
    и препирательств, что она казалась вполне невинной. Но вот загадка: документ имел
    гриф "совершенно секретно". Мне стало любопытно, почему решение поздравить лидера
    крупнейшей партии соседней нейтральной страны, бывшего премьер-министра, должно
    быть окутано такой тайной?
    Стал я копать дальше, добиваться получения дополнительных документов к этому
    решению ЦК — ведь любое решение принималось у них на основании каких-то докладов,
    рекомендаций. Просто так у них ничего не делалось. И, правда, после долгих усилий
    и ухищрений — не стану сейчас описывать, чего это стоило, — я таки получил эти
    материалы, а вернее, интересовавший меня доклад международного отдела ЦК. Вот он в
    полном виде.
    Председателю Социал-демократической партии Финляндии (СДПФ) К.Сорса 21 декабря
    1980 года исполняется пятьдесят лет.
    В своей партийной, а также государственной (на постах премьер-министра, министра
    иностранных дел и председателя комиссии по иностранным делам парламента)
    деятельности Сорса последовательно занимает дружественные в отношении СССР и КПСС
    позиции, содействует успешному развитию советско-финляндских отношении и
    обеспечивает устойчивые контакты СДПФ с нашей партией. На международной арене,
    прежде всего в Социалистическом интернационале, Сорса, доверительно сотрудничая с
    нами, ведет работу в пользу разрядки, за ограничение гонки вооружении и
    разоружение.
    С учетом изложенного и того обстоятельства, что, будучи избранным на последнем
    Конгрессе Социнтерна одним из его вице-председателей, Сорса в дальнейшем будет
    координировать деятельность этой организации по вопросам разрядки и разоружения, а
    также ее контакты с другими политическими силами, полагали бы целесообразным
    поручить совпослу в Финляндии от имени ЦК КПСС в устной форме поздравить Сорса с
    пятидесятилетием и вручить ему памятный подарок.
    Как видите, информация немаловажная, а для Финляндии — сенсационная. Человек,
    выдвинувший в 1992 году свою кандидатуру на пост президента Финляндии,
    оказывается, многие годы "доверительно сотрудничал" с Москвой в таких щекотливых
    вопросах, как разоружение, разрядка. И это, заметьте, в 1980 году, когда СССР
    вторгся в Афганистан, а мировое сообщество пыталось его изолировать на мировой
    арене, заставить прекратить агрессию против соседней нейтральной страны — такой
    же, как и Финляндия.
    Более того, он не просто "доверительно сотрудничал" с врагом своей страны, будучи
    ее премьер-министром, министром иностранных дел и главой крупнейшей политической
    партии, — он еще, по всей вероятности, был "человеком Москвы" в Социнтерне, где в
    качестве вице-председателя имел огромное влияние. Вспомним этот период, этот
    последний всплеск "холодной войны" на улицах европейских столиц бушуют
    инспирированные Москвой массовые демонстрации пацифистов, протестующих против
    планов НАТО разместить в Европе ракет среднего радиуса действия. В центре кампании
    — европейские социалисты и социал-демократы, многие из которых сами у власти в
    своих странах или, по крайней мере, являются главной оппозиционной силой. А в
    центре этого центра — К. Сороса, который координирует деятельность Социнтерна по
    вопросам разоружения и разрядки одновременно "доверительно сотрудничая" с КПСС по
    тем же вопросам не слабо, правда?
    Казалось бы, вот находка для финской прессы в разгар президентских выборов. И что
    же? Прошли больше полугода, как этот документ был предложен всем крупным газетам
    Финляндии — безо всякого результата. Только полгода спустя благодаря стараниям
    моих друзей документ был опубликован в финской прессе, а господин Сорса, публично
    покаявшись, снял свою кандидатуру.
    Я не могу найти этому объяснения. Мне говорят, что люди устали от "холодной
    войны", что они не хотят ничего знать о совсем недавнем прошлом. Да разве это дело
    прессы решать за избирателей, что они должны (или не должны) знать, о своем
    будущем президенте! Вы информируйте публику, а уж она решит нужно ей это или нет.
    Ведь если бы речь шла о любовной интрижке или о мелкой коррупции кандидата в
    президенты, сообщение об этом, даже непроверенное, не совсем точное, было бы на
    первых полосах всех финских газет.
    Любопытно вспомнить, что всего несколько лет назад, в другой нейтральной
    европейской стране – Австрии – разразился грандиозный скандал: выяснилось, что
    кандидат в президенты этой страны лет этак за пятьдесят до того "доверительно
    сотрудничал" с нацистами в качестве всего лишь младшего офицера. И хотя, как
    выяснилось, избиратели не захотели принять этот факт во внимание, австрийская
    пресса сочла нужным писать о нем во всех подробностях. Да что там Австрия –
    протестовал весь мир, вся мировая пресса сообщала об этом как о событии номер
    один. И ведь вот что удивительно – никто не сказал сакраментального: "Зачем? Кому
    это нужно?"

    * * *

    Конечно, мне могут возразить, что Финляндия — случай особый, недаром же возник
    термин "финляндизация". Попросту говоря, вся страна "доверительно сотрудничала" с
    Москвой. Для них это не преступление и даже не сенсация. Чего же, в самом деле,
    ожидать от маленькой нейтральной страны, принужденной жить по соседству с Большим
    Братом? Но ведь и Норвегия была по соседству, да не финляндизировалась. Дело здесь
    не в географии. Даже термин этот возник, как мы знаем, не в Финляндии, а в
    Западной Германии, стране отнюдь не нейтральной, которую Запад, в отличие от
    Финляндии, обязался оборонять, но в которой этот процесс развивался весьма бурно.
    Между тем, и в Германии, при всей готовности открывать архивы "Штази", судить
    Эриха Хонеккера не решились, опасаясь, видимо, что он выполнит свою угрозу
    рассказать много увлекательных историй. Никто особенно не рвется более тщательно
    покопаться в истоках "восточной политики", переосмыслить ее или по-новому
    посмотреть на таких деятелей, как Вилли Брандт и Эгон Бар. А посмотреть есть на
    что. Boт, например, лежит у меня на столе доклад председателя КГБ Ю. Андропова от
    9 сентября 1969 г., адресованный в ЦК КПСС:
    Комитет госбезопасности докладывает о встрече источника КГБ с директором концерна
    "Круппа" графом ЦЕДВИТЦ фон АРНИМ, которая состоялась по просьбе последнего в мае
    с.г. в Нидерландах.
    ЦЕДВИТЦ является доверенным лицом известного деятеля Социал-демократической партии
    Германии БАРА, занимающегося вопросами планирования, координации и разработки
    узловых проблем внешней политики ФРГ. ЦЕДВИТЦ заявил, что обратился к источнику по
    прямой просьбе БАРА и рассчитывает, что содержание беседы будет доведено до
    советских руководителей. Далее, со ссылкой на БАРА, ЦЕДВИТЦ рассказал следующее.
    “Наиболее здравомыслящие” деятели СДПГ пришли к выводу о необходимости поисков
    других путей "восточной политики" и ХОТЕЛИ бы наладить прямые и надежные каналы
    связи с Москвой.
    По существующему в ФРГ мнению, официальные контакты, имевшие место в последнее
    время, малорезультативны, так как каждая сторона ввиду своего официального
    положения прибегает к "чисто пропагандистским заявлениям". Контакты с
    представителями советского посольства в Бонне также нежелательны, их трудно
    осуществить в неофициальном порядке, а сведения о встречах немедленно используются
    политическими противниками.
    В связи с этим, БАР считал бы желательным провести серию неофициальных переговоров
    с представителями СССР, которые не накладывали бы обязательств на обе стороны в
    случае, если не будет достигнуто положительного результата.
    По словам ЦЕДВИТЦА, в промышленных кругах ФРГ существуют силы, готовые
    способствовать нормализации отношений с СССР, однако их возможности ограничены,
    так как экономические связи ФРГ и СССР находятся "в зачаточном состоянии".
    По мнению ЦЕДВИТЦА, Советский Союз недостаточно использует рычаги внешней торговли
    для достижения политических целей, хотя уже сейчас можно было бы добиться принятия
    мер, исключающих участие немецких специалистов в китайской ракетной и ядерной
    программах, а также противодействовать тенденции заигрывания с МАО
    западногерманских политиков.
    По имеющимся сведениям, руководство другой правящей партии в Западной Германии —
    ХДС также предпринимает попытки выйти на неофициальный контакт с представителем
    советской стороны и заявляет о готовности провести "широкий и много разъясняющий
    обеим сторонам разговор".
    Анализ полученных материалов свидетельствует о том, что две ведущие, конкурирующие
    между собой партии ФРГ опасаются, что их политический противник перехватит
    инициативу в вопросе урегулирования отношений с Советским Союзом, и готовы на
    неофициальном уровне, без оглашения в печати, вести переговоры, которые в
    последующем могли бы способствовать укреплению их положения и престижа.
    В этой ситуации Комитет госбезопасности считает возможным продолжить неофициальные
    контакты с руководителями обеих партий. В ходе развития этих контактов
    целесообразно, используя наши внешнеторговые возможности, попытаться оказывать
    выгодное влияние на внешнюю политику ФРГ, а также организовать получение
    информации о позициях и планах боннских руководителей.
    Просим согласия.
    Это не просто интересный — это исторический документ. Так начиналась знаменитая
    "остполитик", впоследствии ставшая политикой "детанта", по-советски — "разрядки",
    самая позорная страница в истории "холодной войны". Германии в то время ничего не
    угрожало, ничего существенного она от этой политики не выиграла, но отношения
    между Востоком и Западом были надолго заражены вирусом капитулянтства. Это был
    поворот, в результате которого вместо дружного противостояния коммунизму конца 40-
    х – начала 50-х западный мир был вынужден, в лучшем случае, тратить силы на
    бесплодную борьбу с этим капитулянтством, в худшем — отступать, дабы сохранить
    свое единство. В сущности, вся мировая политика последних 25 лет определена этим
    документом, но его не захотела напечатать ни одна крупная газета Германии. Только
    три года спустя из него надергал цитат "Шпигель" (кстати, не спросив у меня
    разрешения и даже не указав источник). Реакции же не было никакой, полное
    безразличие. Неужели это действительно никому не интересно? Неужели теперь, когда
    коммунизм рухнул, мы не чувствуем ни желания, ни обязанности разобраться в
    обстоятельствах, при которых эта политика была навязана миру, в мотивах ее
    создателей — немецких социал-демократов, оценить ущерб, нанесенный коллективной
    обороне НАТО, и, наконец, ущерб, причиненный народам Восточной Европы и СССР этой
    политикой, продлившей жизнь коммунистических режимов по меньшей мере лет на
    десять? Да и сами социал-демократы — разве нет у них потребности честно подвести
    итог своей "восточной политике"?
    Напротив, зодчие "остполитик" теперь ходят в героях, утверждая, что крах
    коммунизма на Востоке произошел благодаря их "тонкой" игре с Москвой. Не
    бесстыдство ли? Эдак и Чемберлен мог объявить себя победителем в 1945 году, ведь
    мир с Германией все-таки наступил.
    Вот, наконец, пример другой страны — Японии, которая все послевоенные десятилетия
    находилась под защитой американского "ядерного зонтика". Однако японские
    социалисты даже получали нелегальную финансовую помощь из Москвы через
    контролируемые ими кампании и кооперативы, тактично именуемые в документах ЦК
    "фирмами друзей". Казалось бы, крупнейшая оппозиционная партия, с большим числом
    мест в парламенте и весьма значительной социальной базой, могла обеспечить себе
    финансовую независимость. Так нет, в 1967 г. запутались в долгах — около 800 млн.
    иен, — побежали за выручкой к идеологическому соседу, провернули какие-то темные
    делишки с древесиной, с текстилем и — пристрастились. К 70-м годам даже на
    проведение своих избирательных кампаний получали деньги из Москвы. Нетрудно
    догадаться, что было бы с Японией, победи они на тех выборах. Наверное, появился
    бы термин "японизация". Но что удивительно: по японским законам, это — уголовное
    преступление, однако документы не заинтересовали ни японскую прессу, ни японских
    прокуроров. Вот если бы речь шла о незаконном получении денег от японских же
    бизнесменов… Более того, осенью 1994 года газета "Нью-Йорк таймс" порадовала своих
    читателей сенсационным открытием: оказывается, в 50-е годы ЦРУ оказывало
    финансовую помощь Либеральной партии Японии, дабы укрепить ее в борьбе с растущим
    коммунистическим влиянием. Вот это сенсация! Есть на что негодовать американскому
    читателю. А тут же предложенные мною документы о советской помощи японским
    социалистам газету так и не заинтересовали. Для "Нью-Йорк таймс" это не сенсация.
    И так — от страны к стране, от документа к документу. Одни не хотят знать, потому
    что это уже прошлое, другие — потому что еще не прошлое. Раньше знать боялись:
    коммунизм был слишком силен; теперь он слишком слаб, а стало быть, и знать не
    нужно. То информации слишком много, то ее слишком мало. Тысяча и одна причина,
    одна другой нелепей, а результат тот же самый. Вроде бы серьезные, честные люди,
    смущаясь и заговорщицки подмигивая, говорят мне: "К сожалению, этого мало. Вот
    если бы вы нашли еще и такую бумажку, и сякую…" Как будто, по никому не ведомой
    причине, я единственный в мире человек, кровно в том заинтересованный, а потому и
    обязанный что-то разыскивать, доказывать. Будто склоняю их сделать что-то
    непорядочное, не совсем приличное, а они рады, что нашли удобный предлог
    отказаться. Надо полагать, шла бы речь о прошлом пятидесятилетней давности — ни
    доказывать, ни уговаривать не пришлось бы. А как же! Вскрыть пособников нацистских
    преступлений — святое дело, долг совести каждого. Но, упаси Бог, указать пальцем
    на коммуниста (не говоря уж о его пособнике) — это неприлично, это "охота на
    ведьм". Поразительное лицемерие! Как, когда позволили мы навязать себе эту
    ущербную мораль? Как ухитряется человечество жить столько десятилетий с
    раздвоенной совестью!
    Ведь мы, не слишком обременяя себя соображениями гуманности, продолжаем ловить в
    джунглях Латинской Америки сенильных старцев, совершивших свои злодеяния пятьдесят
    лет назад. Они — убийцы, им нет прощения. Мы гордо говорим друг другу: "Это не
    должно повториться! Никогда больше!" И наши глаза увлажняются благородной слезой.
    Но судить Хонеккера, по приказу которого совсем недавно убивали людей, —
    помилуйте, как можно? Это же не гуманно — старый, больной человек... И мы
    отпускаем его в джунгли Латинской Америки умирать в своей постели.
    Такая вот всемирная финляндизация.

    2. Твердая валюта

    Нужно ли говорить, что в результате нашего бездумного двоемыслия западные


    коммунисты уже давно превратились в привилегированную группу — вроде священных
    коров. Им все дозволено, им заранее прощается любая низость, любое преступление,
    за которое нормальный человек заплатил бы годами тюрьмы. Например, они просто
    существовали на советские деньги, хотя и это всего лишь несколько лет назад
    категорически отвергалось, и говорить об этом публично было "не принято". Теперь
    есть и документы, и расписки, и все детали доставки денег через КГБ подробно
    описаны в российских газетах, а негласный запрет на эту тему в западной печати так
    и остался. Вернее сказать, не то чтобы запрет, а скорее некое табу, вроде таблички
    "У нас не курят". Иди гадай, кто у вас не курит да почему? Кто решил, кого
    спрашивали? Какое такое подпольное политбюро приняло это решение, проголосовав
    "вкруговую"?
    Загадочно, не правда ли? Я ведь имею в виду не времена Коминтерна, о которых уже
    столько и хорошо написано и о которых, быть может, людям действительно надоело
    читать, — я говорю о нашем времени. Те, кто принимал участие в этой
    "деятельности", еще живы и должны бы понести ответственность за свои поступки.
    Ведь даже в странах, где получение денег из-за границы на политическую
    деятельность — само по себе не преступление, негласное их получение в обход
    налогового законодательства никак не может быть оставлено без внимания. За это и
    Аль Капоне в тюрьму угодил, и вице-президента США Спиро Агню не пощадили.
    Между тем, ни в одной стране мира не проводится даже расследование финансовой
    деятельности местных коммунистов, а ведь, речь идет, по крайней мере, о
    систематическом мошенничестве в колоссальных размерах.
    Так, в 1969 году, решив упорядочить этот род деятельности, Москва создала
    специальный "Международный фонд помощи левым рабочим организациям" общей суммой в
    16,55 млн. долларов ежегодных ассигнований. Разумеется, крупнейшим донором была
    сама Москва — на ее долю приходилось 14 миллионов, но и восточноевропейские братья
    вносили свой посильный вклад: чехи, румыны, поляки и венгры — каждая партия по
    полмиллиона, болгары — 350 тысяч, а восточные немцы — 200 тысяч. Из 34 получателей
    в том году самыми крупными были итальянская компартия (3,7 миллиона только на
    первые полгода!), французская компартия (два миллиона) и компартия США (один
    миллион), а самыми мелкими: "Фронт освобождения Мозамбика" — десять тысяч и
    председатель компартии Цейлона товарищ Викремаситхе — шесть тысяч. Так и
    продолжалось вплоть до 1991 года, с той лишь разницей, что число получателей,
    скажем, к 1981 году выросло до 58-ми, а доля, например, компартии США — до двух
    миллионов. К 1990-му, последнему году своего существования, фонд вырос до 22
    миллионов долларов, а число получателей — до 73 "коммунистических, рабочих и
    революционно-демократических партий и организаций".
    Соответственно росла и советская доля взноса. К 80-м годам она уже составляла 15,5
    млн. долларов, в 86-м — 17 миллионов, в 87-м — 17,5 миллиона, а в 90-м — все 22
    миллиона. Дело в том, что по мере нарастания кризиса коммунизма
    восточноевропейские братишки переставали платить один за другим, оставляя Старшего
    Брата расплачиваться по революционным счетам. Есть от чего взволноваться!
    Международный фонд помощи левым рабочим организациям на протяжении многих лет
    формировался из добровольных взносов КПСС и ряда других компартий социалистических
    стран. Однако в конце семидесятых годов польские и румынские, а с 1987 г. и
    венгерские товарищи, сославшись на валютно-финансовые трудности, прекратили
    участие в Фонде. В 1988 и 1989 гг. Социалистическая единая партия Германии,
    компартия Чехословакии и Болгарская компартия без объяснения причин уклонились от
    внесения ожидавшихся от них взносов, и Фонд формировался целиком за счет средств,
    выделенных КПСС. Долевые взносы трех названных партии составили в 1987 г. 2,3
    миллиона долларов, т.е. около 13 процентов общего размера внесенных в него
    средств, — сообщал в ЦК обеспокоенный глава международного отдела В. Фалин 5
    декабря 1989 года. — Партии, на протяжении длительного периода регулярно
    получающие определенные суммы из Фонда, высоко ценят эту форму интернациональной
    солидарности, считая, что ее невозможно заменить никакими другими видами помощи.
    От большинства этих партий к настоящему времени получены должным образом
    мотивированные просьбы об оказании помощи в 1990 г., от некоторых — о ее
    существенном увеличении.
    Другая, не менее тяжкая проблема состояла в том, что доллар все время падал,
    обесценивая эту "форму интернациональной солидарности", — чертовы капиталисты
    никак не могли побороть свою инфляцию! Вот ведь закавыка: с одной стороны, вся
    цель работы в том и состоит, чтобы ослабить капитализм, а с другой — сами же и
    пострадали от его слабостей. Как тут быть? Выход, однако, нашелся, тогдашний глава
    международного отдела ЦК Анатолий Добрынин (тот самый, что в бытность свою послом
    СССР в США снискал себе в американских либеральных кругах славу прозападного,
    просвещенного деятеля, с которым можно "делать бизнес"), просто предложил
    перевести все расчеты на более надежную валюту — инвалютный рубль. Так и
    поступили, определив в качестве советского взноса 13,5 млн. инвалютных рублей и в
    том году, и на следующий, когда не менее "прозападный" Валентин Фалин сменил
    своего просвещенного коллегу на посту главы международного отдела. Под конец,
    однако, тревога за доллар отошла на задний план, восточноевропейские братишки
    разбежались кто куда, и на последний, 1990 год Госбанк СССР выделил все 22
    миллиона в зелененьких. Как видим, длительное пребывание в западных столицах не
    снижало революционного пыла, а надвигающийся крах империи не ослаблял чувства
    интернациональной солидарности. Это тем более любопытно, если учесть, что решения
    во всех случаях принимало политбюро во главе с самым прозападным, либеральным и
    прагматичным генеральным секретарем ЦК, с которым Запад когда-либо "делал бизнес".
    Единственное, что попытались сделать эти "либералы", — это спрятать концы в воду,
    беспокоясь, как бы их нелегальный экспорт валюты в соседние страны не всплыл
    ненароком и не подорвал веру Запада в "гласность" и "перестройку".
    К тому времени получение западных кредитов стало основной заботой кремлевских
    "реформаторов", а слишком много разговоров о том, куда идут эти деньги,
    процветанию бизнеса способствовать не могло. И они попытались заменить прямую
    контрабанду валюты более тонкими способами финансирования через "фирмы друзей".
    Предложение обсуждалось в политбюро, изучалось международным отделом ЦК,
    обсуждалось с клиентами, но было отвергнуто. Как докладывал по этому поводу в ЦК
    Анатолий Добрынин:
    Возможность перевода помощи в каналы торговых отношений с контролируемыми
    братскими партиями фирмами в нынешних условиях применима фактически к чрезвычайно
    ограниченному числу партий.
    Многие фирмы, контролируемые компартиями, экономически слабые, с ограниченными
    связями и возможностями торговли, есть даже убыточные. Фирмы лишь некоторых
    братских партий — французской, греческой, кипрской, португальской — в состоянии с
    ощутимой для них выгодой развивать сотрудничество с советскими внешнеторговыми
    организациями. Процент выручки, отчисляемый фирмами в бюджет партии, как правило,
    весьма невелик — от 1 до 5% от прибылей или заключенных контрактов.
    Финансовая деятельность контролируемых или принадлежащих компартиям фирм и
    предприятий находится под жестким контролем налоговых и финансовых органов
    соответ-ствующих стран. Более или менее значительные отчисления этих предприятий в
    партийную кассу могут стать предметом постоянных спекуляции буржуазных средств
    массовой информации. Не отрицая в принципе возможность получения помощи по каналам
    торговых организаций, товарищи из братских партии считают "этот путь менее
    конспиративным и таящим в себе много опасностей" (Г. Плиссонье, ФКП).
    Партии, на протяжении длительного периода регулярно получающие помощь из
    Международного фонда помощи левым рабочим организациям, рассчитывают на сохранение
    этой формы солидарности с ними. Для некоторых из них, в первую очередь
    нелегальных, помощь из фонда — единственный источник финансирования их
    деятельности, для других — весьма важная составная расходов на нужды
    организационной, политической, идеологической работы (в т.ч. издания и
    распространения газет и другой печатной продукции).
    Прекращение поступлений из Международного фонда явилось бы для большинства партий-
    получателей невосполнимой потерей, которая неизбежно и крайне отрицательно
    сказалась бы на всей их деятельности. Даже партии, располагающие собственными
    предприятиями, торговыми, посредническими фирмами, окажутся, в случае прекращения
    поступлении из Международного фонда, перед необходимостью свертывания, по крайней
    мере, некоторых важных форм работы, что повлечет за собой снижение их
    политического веса и влияния, сокращение возможностей воздействия на общественные
    и политические процессы, развивающиеся в их странах.
    В настоящее время ни братские партии, ни советские внешнеторговые организации не
    готовы к переводу оказания финансовой помощи во внешнеторговые каналы. Для
    большин-ства партий это просто неприемлемо из-за отсутствия у них предприятий и
    торговых фирм. Но в получении финансовой помощи партии нуждаются, как никогда.
    Словом, клиенты уперлись и не захотели сменить свою революционную романтику на
    прозаические заботы торговца. В Москве, однако, не успокоились: на следующий год
    все повторилось заново — и обсуждения, и доклады в ЦК, на этот раз Фалина, и
    решение. Даже аргументация повторилась, только теперь мы узнаем более подробно, на
    что же расходовались эти деньги:
    Средства, получаемые из этого Фонда, партии расходуют по своему усмотрению на
    основные виды партийно-политической работы (деятельность ЦК, оплата освобожденных
    партработников, издание печатных органов, аренда залов, избирательные кампании и
    т.п.).
    Руководство братских партий высоко ценит эту форму солидарности с ними, считая,
    что ее невозможно заменить никакими другими видами помощи. Об этом недавно вновь
    говорил Г. Плиссонье (Французская КП), подчеркнувший, что получение помощи из
    Фонда ни в коей мере не ущемляет самостоятельности компартий в определении своих
    позиций по любым политическим вопросам. В то же время прекращение этой помощи или
    ее сокращение нанесло бы большой ущерб политической работе партии, в особенности,
    в связи с общенациональными мероприятиями (выборы, съезды, конференции),
    требующими значительных затрат.
    Так и не удалось Москве оторвать от своих братских грудей этих коммунистических
    сосунков и перевести их на "социалистический принцип хозрасчета", хотя попытки
    делались практически каждый год. Даже в 91-м, за полгода до краха, продолжались
    встречи все с тем же Г. Плиссонье, членом ЦК французской компартии, и обсуждение
    "соображений по развитию деловых связей с КПСС и предложений по торгово-
    экономическим связям по линии фирм друзей".
    Нетрудно посчитать, что только с 1969 года и только в этой форме
    "интернациональной солидарности" французская компартия, например, получила никак
    не меньше 44 млн. долларов, компартия США — миллионов эдак 35, а итальянская — и
    того больше. Всего же, с 1969 года считая, Москва раздала своим братьям порядка
    400 млн. долларов, и это не учитывая иные формы финансирования. Суммы немалые.
    Неужто они совсем не интересуют ни налоговые, ни финансовые власти, ни банки
    западных стран? Ведь это большей частью западные же деньги, брошенные на спасение
    очередного кремлевского "голубя" от кремлевских "ястребов" (или "реформаторов" от
    "консерваторов", в зависимости от периода), возмещения которых теперь требуют, да
    еще с процентами, у нищих народов бывшего СССР. То есть деньги, вами же,
    капиталистами, выброшенные на спасение мировой коммунистической системы. Ну и
    получали бы теперь свои долги со своих коммунистов. Разве не проще, не
    справедливей? Тем более что с нищей России их уже никогда и не получить.
    Нет, не хотят — понимают, что при таком расследовании не одни коммунисты окажутся
    на скамье подсудимых.

    3. "Фирмы друзей"

    Как бы ни прибеднялись "партии-получатели", помощь из Москвы, поступавшая "по


    линии фирм друзей", была, тем не менее, существенной добавкой к их бюджетам. К
    сожалению, я не располагаю достаточным материалом, который позволил бы
    восстановить всю картину этой деятельности, однако и имеющихся примеров вполне
    хватает для оценки ее масштабов.
    По-видимому, одной из первых западных компартий, усвоивших "социалистический
    принцип самоокупаемости", была итальянская, в то время крупнейшая и самая
    влиятельная в Европе. Просматривая списки клиентов Международного фонда, я с
    беспокойством заметил, что итальянские товарищи совершенно исчезли из них к концу
    70-х, хотя вначале они эти списки возглавляли, получая в 1969 году аж 3,7 миллиона
    на полгода. "Вот бедняги, — подумал я, — наверное, пострадали за свою честность и
    принципиальность, отказавшись поступиться своей верой в "коммунизм с человеческим
    лицом", и Москва безжалостно лишила их братской помощи".
    И правда, итальянские товарищи демонстрировали в то время чудеса героизма:
    отмежевались от Москвы в вопросе прав человека, осудили советское вторжение в
    Афганистан, поддержали польскую "Солидарность", а мы, циники, ничему не верили,
    считая это просто маневрами. Признаться, на мгновение мне даже стало стыдно за
    свой цинизм. Увы, напрасно я переживал: итальянская компартия не собиралась
    гибнуть от избытка честности. Напротив, ее контакты с Москвой заметно углубились —
    политбюро даже приняло специальное постановление "Об усилении работы с Итальянской
    компартией", а чуть раньше, в октябре 1979 года, они, видимо, утрясли и свои
    финансовые отношения. Во всяком случае, утрясали, согласно следующему документу:
    О приеме в ЦК КПСС члена Руководства Итальянский компартии
    т. Д. Черветти
    Член Руководства Итальянской компартии, секретарь ЦК ИКП по координации т. А.
    Натта по поручению т. Э. Берлингуэра сообщил, что прибывающему 7 октября с.г. для
    кратковременного отдыха в Москву члену Руководства ИКП т. Д. Черветти поручено
    обсудить в ЦК КПСС ряд специальных вопросов, в том числе финансовых (ш/т-ма
    <шифрованная телеграмма> из Рима, спец. N1474 от 3 октября 1979 г.).
    Считали бы целесообразным удовлетворить просьбу Руководства ИКП и принять т. Д.
    Черветти в ЦК КПСС для беседы по интересующим его вопросам. (...)
    Зам. зав. Международным отделом ЦК КПСС В. Загладин.
    Конечно, мы можем только гадать, о каких финансовых вопросах толковали в ЦК с т.
    Д. Черветти тт. Пономарев и Загладин, но о характере финансовых отношений между
    КПСС и ИКП мы узнаем из следующего документа политбюро:
    О просьбе итальянских друзей
    Поручить министерству внешней торговли (т. Патоличеву) продать фирме "Интерэкспо"
    (президент т. Л. Ремиджо) на обычной коммерческой основе 600 тыс. тонн нефти и 150
    тыс. тонн дизельного топлива, но на благоприятных условиях при некотором снижении
    цены примерно на один процент и увеличении рассрочки платежей на три-четыре месяца
    с тем, чтобы от этой коммерческой операции друзья могли получить примерно 4 млн.
    долларов.
    Тут, однако, произошло исключение из нашего правила, исключение немаловажное,
    имевшее к тому же колоссальные последствия: эти и некоторые другие документы,
    касавшиеся неблаговидного прошлого ИКП, просочились-таки в итальянскую печать где-
    то в конце 1991 — начале 1992 года. Начали даже поговаривать о необходимости
    расследования возможных нарушений налогового законодательства. Реакция была
    мгновенной — под следствием оказались как раз те, кто об этом поговаривал. Вдруг,
    словно проснувшись от долгого сна без сновидений, итальянская магистратура (куда
    последние годы ИКП весьма активно внедряла свои кадры) обнаружила потрясающую
    коррупцию в финансировании буквально всех основных политических партий Италии,
    кроме, разумеется, ИКП. Последовавшее за тем развитие сюжета можно сравнить разве
    что со сталинскими чистками 1937—1938 гг., если не по масштабу, то по стилю:
    буквально треть итальянского кабинета министров оказалась в тюрьме или под
    следствием. Террор, получивший гордое название операции "Чистые руки" (как тут не
    вспомнить девиз чекистов: "холодная голова, чистые руки, горячее сердце"?),
    прошелся по всему итальянскому истеблишменту, не пощадив ни политиков, ни
    бизнесменов, ни государственных чиновников. В тюрьмах сидят уже тысячи людей,
    аресты производятся почти неизменно по доносу кого-то, кто уже сидит, а от
    готовности представить такой донос зависит освобождение арестованного. Есть уже
    случаи самоубийств. Правда, нет пока ни пыток, ни расстрелов — на то у них и
    "человеческое лицо".
    Тем временем Италия, до того страна вполне процветавшая, начинает разваливаться:
    экономика на грани банкротства, валюта обесценивается, аппарат управления
    парализован, растет безработица. И кто же теперь спасет страну, кто же достоин
    управлять ею, кроме тех, у кого "чистые руки"?
    "Но ведь коррупция действительно существовала!" — возразят мне. Да в том-то и
    дело, что существовала, и притом все послевоенные десятилетия. Более того, она
    была таким же общепринятым нарушением, как превышение скорости. О ней знал каждый
    в Италии, включая и нынешних следователей с "чистыми руками". Но почему-то никто
    не делал ни малейшей попытки с этим бороться, пока ИКП не оказалась и под угрозой
    разоблачения, и на грани краха из-за прекращения финансовой помощи Москвы. Им
    действительно стало нечего терять, кроме своих цепей, приобрести же они могут всю
    Италию.
    Впрочем, как и их советские предшественники с "чистыми руками" 55 лет тому назад,
    они не понимают, что террор — процесс неуправляемый и вполне может обернуться
    против них самих. Тогда им, конечно, припомнят их торговлю с Москвой "на обычной
    коммерческой основе", их небескорыстный контроль практически всей торговли между
    СССР и Италией, благодаря которому крупнейшая компартия Европы существовала многие
    десятилетия. Однако происходящее в Италии — грозное предупреждение истеблишменту
    других европейских стран. Нужно ли говорить, что и другие компартии торговали с ЦК
    КПСС на такой же "обычной коммерческой основе" многие годы, но пример Италии никак
    не способствует публичному обсуждению этой проблемы.
    Французы, быть может, начали даже раньше своих итальянских коллег. По крайней
    мере, один документ позволяет это предположить: постановление секретариата ЦК о
    продлении на десять лет сроков погашения кредита в 2,8 миллиона западногерманской
    фирме "Магра ГмбХ", контролируемой "французскими друзьями". Рекомендуя это
    постановление, международный отдел ЦК сообщает:
    Фирма "Магра ГмбХ" принадлежит Французской компартии и в течение 15 лет закупает у
    В/О "Станкоимпорт" подшипники для сбыта и ФРГ. Задолженность в 2,8 миллиона
    образовалась в связи с вложением фирмой этой суммы на расширение своего хозяйства
    и имевшимся в ФРГ снижением спроса на подшипники.
    С 1965 года эта фирма и ее дочерняя "Maгpa-Франс" успешно торговали советскими
    товарами на благо коммунизма. Одних только подшипников продали в Германии на 10
    миллионов инвалютных рублей. Другой документ поручает "в связи с соображениями,
    высказанными членом ЦК ФКП т. Ж. Жеромом", министерству внешней торговли и
    Госплану "разработать и осуществить меры по дальнейшему расширению торгово-
    экономических связей с фирмами французских друзей", такими, как "Комекс" и
    "Интерагра". И таких фирм было столько, сколько "соображений" было у т. Ж. Жерома.
    Право, не на что было жаловаться т. Г. Плиссонье.
    Не отставали и другие. Даже в далекой Австралии местная социалистическая партия
    хлопотала "о списании задолженности австралийской фирмы "Паланга Тревел" по аренде
    судов "Федор Шаляпин" и "Хабаровск" за 1974—1975 годы в сумме 2.574.932 рубля". И
    не попять, то ли это их фирма, то ли они ею завладеют в обмен на списание
    задолженности.
    Греческий издатель и промышленник Г. Боболас удостоился даже именного
    постановления ЦК КПСС "О содействии греческому издателю Г. Боболасу", в котором
    министерству внешней торговли и Госкомитету по внешним экономическим связям
    поручалось "при прочих равных условиях оказывать предпочтение в решении
    коммерческих вопросов греческому промышленнику и издателю Г. Боболасу, учитывая
    его позитивную роль в развитии советско-греческих связей". И не скажешь сразу, в
    чем тут подвох: ну, заслужил товарищ неустанной работой на благо добрососедских
    отношений. Однако из приложенных к постановлению материалов, в особенности из
    доклада в ЦК зам. председателя КГБ С. Цвигуна, следует, что неустанная эта работа
    проводилась в рамках "специальных мероприятий" КГБ.
    Добрососедские отношения чекисты, разумеется, понимали по-своему: принадлежавшее
    Г. Боболасу издательство "Акадимос" использовалось ими "в качестве издательской
    базы для идеологического воздействия на Грецию и греческие общины ряда стран".
    Поиздержался товарищ на службе делу добрососедства, и поэтому "для компенсации в
    некоторой степени материальных затрат", в частности в связи с изданием на
    греческом языке книги Л. И. Брежнева "Мир — бесценное достояние народов" с
    предисловием автора, "Г. Боболас стремится к установлению деловых связей с
    Минвнешторгом и ГКЭС путем заключения взаимовыгодных сделок в довольно крупных
    масштабах".
    С этим Г. Боболасом впоследствии было много скандальных историй. Разумеется,
    получив такое мощное "предпочтение" при заключении "взаимовыгодных сделок", он в
    долгу не остался, начальство не разочаровал и через пару лет начал издавать
    массовую газету "Этнос" — главный рупор советской дезинформации в Греции. Его
    пытались разоблачать, он защищался, подал даже в суд за "клевету" на лондонский
    журнал "Экономист" и практически выиграл процесс!
    Шло время, Боболас вырос из строительного подрядчика в магната масс-медиа: кроме
    издательства "Акадимос" и газеты "Этнос", он стал еще совладельцем крупнейшего
    телеканала "Мега", у него появились интересы в кинопромышленности, в звукозаписи,
    а правительства — как социалистические, так и консервативные — обеспечивали ему
    гигантские строительные подряды. Словом, солидный человек, столп общества, опора
    греческой демократии.
    Но вот прошло много лет, рухнул добрососедский режим в Москве, обанкротилась и
    почти закрылась газета "Правда". По крайней мере, какое-то время она не появлялась
    в продаже — и вдруг внезапно ожила, расцвела и заблагоухала, как сообщалось, "на
    деньги греческих коммунистов". Официально ее благодетелем назвался некто Янникос,
    партнер Боболаса по былым издательским подвигам.
    Можно только гадать, сколько таких боболасов наплодила Москва за последние 75 лет.
    Вряд ли кто решится расследовать эти дела после катастрофы в Италии, а без
    следствия понять до конца все сложности отношений любой фирмы, имевшей в те
    времена деловые связи с Москвой, не так просто. Где тут кончался бизнес и
    начиналась политика? Кто были Арманд Хаммер или Роберт Максвелл: бизнесмены,
    ставшие агентами, или агенты, ставшие бизнесменами?
    По моему глубокому убеждению, ни один бизнесмен не мог тогда иметь с СССР чисто
    деловые отношения. Нельзя торговать с дьяволом, не ставши его слугою. Я не говорю
    уж о том, что продажу своему "классовому" палачу пресловутой ленинской веревки
    вряд ли вообще можно назвать бизнесом, но и одно общение с советскими бесами не
    могло не растлевать. Да и шли тогда на эти отношения люди вполне определенного
    склада, определенных взглядов.
    Вот, казалось бы, простой и ясный документ, никаких тайн не содержащий: "Об
    открытии в г. Москве представительств ряда иностранных фирм". Уж тут вроде бы
    подвохов быть не должно: солидные фирмы с большими оборотами, торгуют "на
    взаимовыгодной основе". Но и этот документ почему-то имеет гриф "совершенно
    секретно". А приглядишься к представленным на них справкам и видишь: у одной —
    крупный западный политик состоит в директорах, другая помогает противодействовать
    политике своего правительства "в выгодном нам направлении". Третья — испанская
    фирма "Продаг С.А." — совсем замечательная: и по счетам платит аккуратно, и
    торгует с СССР еще с 1959 года, и партнер солидный — "по результатам 1979 г. около
    50% всего товарооборота между Испанией и Советским Союзом пришлось на фирму
    "Продаг"". Только самая последняя строчка кое-что объясняет:
    В настоящее время президент фирмы Р. Мендоса готовит к изданию работы Л. И.
    Брежнева "Мир, разоружение и советско-американские отношения".
    И таких представительств было уже открыто в Москве к 1981 году 123 штуки.
    И гадай, чем они занимались в свободное от торговли время? Зачем им понадобилось
    открывать в те годы представительство в Москве? Чем они занимаются теперь? А
    сколько было таких, что обходились и без представительства? Никто и не пытается
    выяснять. Какая разница? "Кому это нужно?"
    Все это в прошлом, говорят мне. "Холодная война кончилась, разве вы не слышали?"
    Да как можно было не услышать, если об этом кричат теперь во все горло ровно те,
    для кого этой войны никогда не существовало, кто, в лучшем случае, отказывался ее
    замечать. Но вот ведь и война в Персидском заливе тоже вроде бы кончилась, а
    расследование деятельности фирм, торговавших с Ираком, напротив, только началось.
    Никто не заканчивает войну, не обезвредив минные поля и невзорвавшиеся бомбы, не
    разоружив банды мародеров и уцелевших врагов. Иначе мирная жизнь может
    превратиться в худший кошмар, чем сама война.
    Между тем, вопрос о фирмах, торговавших с Советским Союзом, с течением времени
    становится все более и более актуальным. Мы знаем, что в последние годы своего
    правления, особенно в 1990—1991 гг., опасаясь краха своей системы, Горбачев как бы
    "приватизировал" деятельность КПСС, всячески поощряя аппарат, в особенности КГБ,
    создавать "совместные предприятия" с западным бизнесом. Число их в те годы
    возросло стремительно, надо полагать, в первую очередь за счет "фирм друзей" и
    прочих связанных с КГБ "бизнесменов". Такое развитие сюжета весьма логично
    предположить, памятуя, с какой настойчивостью стремился Горбачев перевести
    "интернациональную помощь" на коммерческую основу.
    Да и с кем еще было КГБ начинать такой "бизнес", кроме тех, кого уже знали и кого
    могли контролировать! Начав с отмывания партийных денег и перекачки ценностей
    страны, находившихся под их контролем (золото, нефть, металлы), эти зловещие
    структуры мафиозного типа разрослись, как раковая опухоль, опутав своими нитями
    практически весь "частный" бизнес в странах бывшего СССР.
    Теперь же, с выходом этих стран на мировой рынок, мировому сообществу приходится
    иметь дело еще с одной международной мафией, куда более свирепой и мощной, чем
    колумбийский картель наркотиков или "Коза ностра". Глядишь, придется нам лет через
    десять воевать с этаким преступным суперсиндикатом типа знаменитого "Спектра" из
    фильмов о Джеймсе Бонде.

    4. Интеллектуальные шалости

    Разумеется, помощь Москвы своим клиентам этим не исчерпывалась. Как докладывал


    Фалин в ЦК, помимо прямого финансирования и финансирования по коммерческим
    каналам, еще осуществлялись:
    ...поставка газетной бумаги, приглашение на учебу, отдых и лечение активистов
    партии, закупка печатных изданий компартии, оплата в ряде случаев поездок
    представителей партии в другие страны и т.п.
    Под рубрику "и т п." подпадало, например, содержание целой сети книжных магазинов
    "друзей" в разных странах мира. Программа эта, начатая где-то в 60-х годах через
    посредство В/О "Международная книга", стоила недешево. Во-первых, все эти магазины
    открывались на советские деньги, "в кредит", кредит же, конечно, никогда потом
    сполна не выплачивался. Во-вторых, все они "торговали" с большим убытком, а убыток
    потом списывался по "просьбе руководства друзей". Расходы были разными, в
    зависимости от места, времени и обстоятельств. Скажем, открытие в Лондоне в 1976
    году известного магазина "Коллетс" стоило Москве 80 тыс. фунтов (124 тыс.
    инвалютных рублей), а в контракте с фирмой было прямо предусмотрено "покрытие
    возможного дефицита от продажи советских изданий в первые годы деятельности
    магазина". Открытие же нового магазина в Монреале несколькими годами раньше стоило
    всего 10 тыс. канадских долларов. Суммы списываемых убытков тоже колебались от 12
    300 инвалютных рублей магазину компартии Израиля "Popular bookshop" в 1969 году,
    56 500 инвалютных рублей магазину бельгийской компартии "Du monde entier" до 300
    тыс. долл. фирмам компартии США "Four Continent Book Corporation", "Cross World
    Books & Periodicals" и "V. Kamkin". He забыли даже Австралию, где фирма местной
    социалистической партии "New Era Books & Records" задолжала Москве 80 тыс.
    инвалютных рублей.
    Из-за отсутствия систематической информации трудно оценить общий убыток от этой
    бойкой торговли. В докладе В/О "Международная книга" в ЦК за 1967 год говорится,
    что общий объем "экспорта в капиталистические страны" составлял на тот год 3,9
    млн. инвалютных рублей, общая сумма отсроченных долгов была 2,46 миллиона, а
    просроченных — 642 тысячи. Суммы по тем временам немалые. Тем не менее, "экспорт"
    продолжался, и к 82-му году пришлось списывать новую серию долгов, в частности
    более 460 тыс. долл. фирмам компартии США "Imported Publications" и "International
    Publishers".
    Затем идет поставка газетной бумаги для братских изданий — бесплатно и в
    грандиозных масштабах. Решение о создании специального фонда для этой цели было
    принято в 1974 году, но оценить, сколько же это стоило советской казне, просто
    невозможно, поскольку в то время стоимость производства и транспортировки чего бы
    то ни было в СССР реальной оценки не имела, а выражалась в условных "безналичных
    рублях". Попросту говоря, это была бездонная бочка. Только в 1980 году этот
    специальный фонд поставил зарубежным братьям 13 тыс. тонн бумаги. Не имею понятия,
    сколько это должно было стоить по западным цепам, но очень приблизительная оценка
    при очень условном исчислении стоимостей дает цифру 3,5 млн. рублей в год.
    Наконец с 1 января 1989 года специальный фонд был ликвидирован, а вместо него
    тогдашний премьер-министр Николай Рыжков распорядился:
    Расходы, связанные с изготовлением и поставкой газетной бумаги за счет
    специального фонда, созданного для удовлетворения нужд братских партий, относить
    за счет ассигнований по государственному бюджету СССР на оказание безвозмездной
    помощи иностранным государствам.
    Быть может, мы никогда не узнаем, сколько это все стоило стране, где нехватка
    бумаги была настолько острой, что новую книгу можно было купить, только сдав 20 кг
    макулатуры.
    Но и это еще не все. Была и другая форма помощи братским публикациям: прямая
    закупка этого товара Советским Союзом, якобы для продажи иностранным студентам и
    туристам в СССР. Опять же систематической информации о стоимости от года к году я
    не имею, но с нарастанием кризиса в СССР властям пришлось пересматривать все свои
    революционные расходы, включая и этот. Так, мы узнаем, что к 1989 году на покупку
    и транспортировку 90 изданий из 42 стран тратилось 4,5 млн. инвалютных рублей в
    год — около 6 млн. долл. по тогдашнему курсу!
    Не следует забывать и о "материально-бытовом обеспечении" корреспондентов этих
    братских изданий, аккредитованных в Москве, которое с конца 50-х, очевидно в целях
    конспирации, оплачивалось советским Красным Крестом. Но с нарастанием кризиса
    произошло неслыханное: в 1990 г. советский Красный Крест взбунтовался и отказался
    платить, ссылаясь на сокращение своего бюджета правительством. Стали подсчитывать
    и ахнули.
    В настоящее время в Москве находятся 33 инокорреспондента, которые занимают 30
    квартир, включая 7 корпунктов. Помимо денежного содержания, им также оплачиваются
    почтово-телеграфные и телефонные расходы, ремонт квартир и корпунктов,
    командировки по территории Советского Союза и за рубеж, предоставляется
    медицинское и курортное обслуживание за счет советской стороны. Практически за
    каждым корреспондентом закреплен референт-секретарь, получающий зарплату в
    Исполкоме СОКК и КП [советских обществе Красного Креста и Красного Полумесяца]
    СССР. Расходы, связанные с пребыванием этой категории инокорреспондентов,
    превысили в 1989 году один миллион рублей.
    Пришлось ЦК пересматривать и эту форму интернациональной солидарности.
    И это только "инокорреспонденты", а ведь принимали и обслуживали еще и заезжих
    коммунистических вождей, притом гораздо шикарнее. Не забудем к тому же, что в те
    времена и медицинское обслуживание, и жилье, и образование в СССР считались
    бесплатными и в смету не включались. Тем не менее, на эти цели в одном лишь 1971
    г. гостеприимный ЦК ассигновал 3,2 млн. инвалютных рублей, ожидая принять 2900
    воистину дорогих гостей, из коих почти сто собирались лечиться.
    Да ведь были и такие услуги, которых ни долларами, ни инвалютными рублями не
    измерим. Boт, для примера, рукописная просьба генсека компартии США Гэса Холла,
    хлопочущею за товарища Джеймса Джексона — выдающеюся мыслителя-марксиста и
    главного теоретика компартии, которому ужасно хочется получить почетную степень
    доктора исторических наук. Неужто нельзя это устроить, скажем, в МГУ? Ну, конечно
    же, можно! В чем проблема!
    Как сообщается в сопроводительной записке международного отдела ЦК, это не только
    "будет способствовать поднятию его авторитета среди демократических кругов
    негритянского населения", но и "даст ему возможность получить место преподавателя
    в Нью-йоркском университете, где партия в последнее время ведет активную работу"
    Так-то знайте, с кем дружить. Даже президент США не может вас сделать профессором
    Нью-йоркского университета, а политбюро может!
    Отметим, что эти самые невинные из всех коммунистических забав получили-таки
    некоторое отражение в западной печати. Не то чтобы сами документы, а так,
    упоминание о них проскользнуло в ряде газет, да и то, скорее в шутливом тоне: вот,
    дескать, какие глупые русские, на такую чепуху тратят деньги. Особенно же
    веселились, по поводу помощи Москвы компартии США, и зачем она нужна! Каких-нибудь
    40 тысяч членов на всю Америку. Однако напрасно зубоскалили газеты. Компартия США
    была нужна Москве не для выборов в Конгресс, а для совсем иных услуг. Ведь это
    была не партия в традиционном смысле слова, а скорее платная агентура. А иметь
    сорок тысяч агентов в сердце врага — совсем не мало. И Ленин начинал в 17-м году
    всего лишь с 40 тысячами товарищей.
    Что же касается книг, газет, журналов, то и здесь смеяться особенно не над чем.
    Точно следуя Ленину, начинали они всегда с печатного слова, а кончали террором.
    Вот, например, чем занималась компартия США в 1970 году.
    В последнее время, — сообщает в ЦК Андропов, — радикальная негритянская
    организация "Черные пантеры" стала объектом жестоких репрессии со стороны властей
    США во главе с ФБР, которые считают, что "Черные пантеры" представляют серьезную
    угрозу безопасности страны. Провокационные действия полиции и судебные процессы
    над "Черными пантерами", а также широкая огласка, которую получили
    террористические акты властей против активистов этой организации, привели к тому,
    что авторитет "Черных пантер" среди прогрессивных кругов США заметно возрос.
    Учитывая, что "Черные пантеры" представляют динамичную и опасную для правящих
    классов США организацию негров, КП США стремится влиять 043Dа нее в нужном
    направлении. Эта политика КП уже дает свои положительные результаты. В рядах
    "Черных пантер" в настоящее время наметилась тенденция к расширению сотрудничества
    с прогрессивными организациями, выступающими против существующего в США строя.
    В связи с тем, что подъем движения протеста негров создаст определенные трудности
    для правящих кругов США и будет отвлекать внимание администрации Никсона от
    проведения активной внешней политики, считали бы целесообразным осуществить ряд
    мероприятий, направленных на усиление и расширение этого движения.
    В этих целях предлагается через возможности КГБ в странах Африки инспирировать
    выступления политических и общественных деятелей, молодежных, профсоюзных и
    националистических организаций с петициями, запросами и заявлениями в защиту прав
    американских негров в адрес ООН, представительств США в этих странах и
    правительства США. Опубликовать в печати ряда африканских стран статьи и письма,
    обвиняющие правительство США в геноциде. Через возможности КГБ в Нью-Йорке и
    Вашингтоне оказать влияние на "Черные пантеры" в вопросе направления в ООН и
    другие международные организации петиций с просьбой оказать помощь в пресечении
    политики геноцида, которая проводится властями в отношении американских негров.
    Представляется, что путем проведения указанных мероприятий удастся мобилизовать
    общественное мнение в США и в третьих странах в защиту прав американских негров и
    тем самым побудить "Черных пантер" к активизации своей борьбы.
    …Как в смутном сне вспоминаемся камера Владимирской тюрьмы и газета "Правда" с
    кричащими заголовками «Свободу Анджеле Дэвис!» Читать это, будучи осужденным, кто
    — к семи, кто — к десяти годам за то, что прочел запрещенную книгу, а то и за одно
    слово критики, было комично. Нам, прошедшим тюремную школу, сюжет был предельно
    ясен: обыкновенное соучастие в убийстве. Передала оружие своему приятелю,
    террористу из "Черных пантер", которым он и убил при попытке к бегству работников
    суда, полицейских. Чего уж проще? Но мир сходил с ума: "мужественная женщина",
    "активистка негритянского движения". Перепуганные законодатели Калифорнии на
    всякий случай отменили смертную казнь в своем штате, а не менее перепуганные
    присяжные вчистую оправдали ее, на радость всему прогрессивному человечеству. Ни
    дать, ни взять — Вера Засулич! И только много позже, уже после оправдательного
    приговора, прочли мы в "Правде" гордое признание: "член ЦК компартии США Анджела
    Дэвис". Им было позволено все, даже убивать.

    5. "Спецпомощь"

    И правда, существовала еще другая "форма интернациональной солидарности", не


    измеряемая ни в долларах, ни в рублях, но гораздо более зловещая, чем почетная
    степень доктора исторических наук. Она была окружена такой тайной, что любые
    документы, ее упоминающие, непременно имели гриф "особая папка". Но даже при такой
    категории секретности ЦК предпочитал прятать суть дела за туманными выражениями
    типа "спецподготовка", "спецоборудование", "спецматериалы", а наиболее
    специфические детали вписывались от руки: очевидно, не доверяли даже своим
    проверенным машинисткам. И горе было той стране, в коей местным товарищам
    оказывался этот вид "помощи", ибо она весьма скоро превращалась в горячую точку
    планеты, даже если была перед тем вполне мирной и процветающей. Вот как выглядела
    такая выписка из протокола от 26 декабря 1976 г. (выделенное в тексте курсивом
    вписано от руки):
    Вопрос Международного отдела ЦК КПСС
    Удовлетворить просьбу руководства Компартии Аргентины, Народной партии Панамы,
    Компартии Сальвадора и Компартии Уругвая и принять в СССР в 1977 г. на подготовку
    по вопросам безопасности партии, разведки и контрразведки 10 аргентинских, 3
    панамских, 3 сальвадорских и 3 уругвайских коммунистов сроком до 6 месяцев.
    Организацию подготовки поручить Комитету государственной безопасности при Совете
    Министров СССР, прием, обслуживание и материальное обеспечение — Международному
    отделу и Управлению делами ЦК КПСС. Расходы по проезду 10 аргентинских товарищей
    от Буэнос-Айреса до Москвы и обратно, 3 панамских товарищей от Панамы до Москвы и
    обратно, 3 сальвадорских товарищей от Сан-Сальвадора до Москвы и обратно и 3
    уругвайских товарищей от Монтевидео до Москвы и обратно отнести за счет
    партбюджета.
    Такая "спецподготовка" в КГБ обычно была лишь первой стадией процесса. Только за
    десять лет, в 1979—1989 гг., ее прошли более 500 активистов из 40 коммунистических
    и "рабочих" партий различных стран мира, включая членов их политбюро и ЦК.
    Затем наступал следующий этап:
    Вопрос Международного отдела ЦК КПСС
    Удовлетворить просьбу руководства Компартии Сальвадора и принять в 1980 году
    находящихся в Советском Союзе 30 сальвадорских коммунистов на курсы военной
    подготовки сроком до 6 месяцев.
    Прием, обслуживание, материальное обеспечение, организацию подготовки 30 сальва-
    дорских коммунистов, а также расходы по их проезду от г. Москвы до Сальвадора
    возложить на Министерство обороны.
    (подпись: А.Черняев).
    Результаты голосования: (подписи)
    Кириленко
    Зимянин
    Горбачев
    Капитонов
    Долгих
    Обыкновенно, чтобы узнать более подробно суть дела, надо искать приложения к
    постановлению или саму просьбу товарищей. Вот она:
    Дорогие товарищи!
    Обращаюсь к вам с просьбой разрешить принять находящихся в г. Москве 30 членов
    нашей коммунистической молодежи на курсы военной подготовки продолжительностью в
    4-5 месяцев по следующим специальностям:
    1. 6 товарищей по войсковой разведке,
    2. 8 товарищей по профилю подготовки командиров партизанских отрядов,
    3. 5 товарищей на курс командиров артиллерии,
    4. 5 товарищей на курс командиров диверсионных подразделений,
    5. 6 товарищей на курс связистов.
    Благодарю за помощь, которую КПСС оказывает нашей партии.
    ШАФИК ХАНДАЛЬ
    Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Сальвадора
    23 июля 1980 года,
    Москва.

    И, наконец — завершающая стадия процесса, после которой мировая печать наполняется


    сообщениями о "внезапном кризисе" в этой несчастной стране, о страданиях населения
    и злодеяниях — нет, не коммунистических банд, получивших спецподготовку в Москве,
    а защищающегося правительства, именуемого прогрессивной прессой не иначе как
    "кровавая хунта". Еще бы! Они на виду, их можно показать по телевизору, по их
    адресу можно посылать гневные протесты, ничем не рискуя. Другое дело — товарищи в
    Москве. С ними лучше не связываться.
    Вопрос руководства Компартии Сальвадора
    1. Удовлетворить просьбу руководства Компартии Сальвадора и поручить Министерству
    гражданской авиации обеспечить в сентябре-октябре с.г. транспортировку партии
    стрелкового оружия и боеприпасов западного производства, весом 60-80 тонн из г.
    Ханоя в г. Гавану для передачи через кубинских товарищей сальвадорским друзьям.
    Расходы по доставке оружия из г. Ханоя в г. Гавану отнести за счет ассигнований по
    госбюджету СССР на оказание безвозмездной помощи иностранным государствам.
    2. Утвердить тексты телеграмм совпослам на Кубе и во Вьетнаме (прилагаются).
    (подпись: А. Черняев)
    Результаты голосования: (подписи секретарей ЦК)
    Кириленко
    Русаков
    Горбачев
    Долгих
    Зимянин
    Капитонов.

    Срочно
    Г А В А Н А
    СОВПОСОЛ
    662. Передайте Генеральному секретарю ЦК Компартии Сальвадора т.Шафику Хандалю или
    за его отсутствием представителю руководства Компартии Сальвадора, что просьба о
    транспортировке оружия западного производства из Вьетнама на Кубу рассмотрена в
    инстанции и принято положительное решение. Сообщите об этом также руководству
    кубинских друзей, скажите при этом, что, принимая решение у нас исходили из того,
    что между товарищами Ф. Кастро и Ш. Хандалем существует договоренность по данному
    вопросу.
    Для Вашего сведения: доставка оружия будет осуществляться самолетами Аэрофлота.
    Окажите необходимое содействие в организации передачи в г. Гаване этого груза
    кубинским товарищам для сальвадорских друзей. Об исполнении информируйте.
    (подписи: Черняев, Русаков)
    Я взял этот пример просто для иллюстрации, наугад из многих сотен, да еще потому,
    что уж слишком много визга и хрюканья подняла в свое время леволиберальная пресса
    вокруг событий в Сальвадоре. А все оттого, что — представьте себе, какая наглость!
    — правительство Сальвадора вздумало защищаться, в то время как ему полагалось
    сдаться перед исторически неизбежным наступлением прогрессивных сил и потом тихо
    умереть в сальвадорском ГУЛАГе. Больше же всего благородного негодования вызвал
    Рональд Рейган, решивший Сальвадору помочь, вместо того, чтобы спокойно сидеть и
    ждать своей очереди. Боже мой, что тогда творилось! Какие истошные вопли
    раздавались о "нарушении прав человека" сальвадорской армией, как будто можно
    всерьез говорить о "правах человека" в разгар эпидемии чумы. Можно подумать, будто
    была на свете гражданская война (включая и американскую), в которой воюющие
    стороны вели себя согласно Декларации ООН о правах человека! Можно подумать, что
    кто-нибудь из этих левых крикунов негодовал по поводу большевистских зверств в
    Гражданской войне в России! Напротив, это всегда оправдывалось исторической
    необходимостью. Помнится, левая интеллигенция по этому поводу писала: "Рождение
    ребенка всегда сопряжено с муками, страданиями, кровью". Так-то, знайте, кого
    рожать: ежели ребеночек "прогрессивный", так и кровь оправдана.
    Кстати, вот еще страна по соседству — Никарагуа, — по поводу которой
    леволиберальная истерика была никак не меньшей. Чего только не предпринималось,
    чтобы обеспечить победу сандинистам и умертвить всякую оппозицию. Конгресс США
    придумывал самые невероятные трюки, стремясь связать руки президенту Рейгану, а по
    всему миру гремела кампания "солидарности" с маленькой беззащитной страной,
    ставшей "жертвой американской агрессии".
    Помню, в 1985 году мы с группой друзей организовали петицию в поддержку политики
    Рейгана в Никарагуа, обращенную к американскому Конгрессу, где, в частности,
    говорилось, что сандинисты стремятся установить в стране тоталитарный
    коммунистический режим с помощью СССР, а потому западные демократии обязаны
    поддержать движение сопротивления никарагуанского народа этому режиму. Что тут
    началось! Каких только обвинений не услышали мы в свой адрес! Мы были объявлены,
    по меньшей мере, параноиками, которым мерещится коммунист под каждой кроватью. Но
    вот теперь читаю:
    О подписании плана связей между КПСС и Сандинистским фронтом национального
    освобождения (СФНО) Никарагуа.
    Член национального руководства СФНО Генри Руис в беседе с временным поверенным в
    делах СССР в Никарагуа (ш/т-ма из Манагуа, спец. N47 от 26.2.1980 г.) предложил в
    ходе визита в СССР партийно-правительственной делегации Республики Никарагуа
    обсудить вопрос о связях СФНО и КПСС, которому никарагуанская сторона придает
    важное значение.
    СФНО является правящей политической организацией. Руководство СФНО считает
    необходимым создать на базе фронта марксистско-ленинскую партию с целью борьбы за
    построение социализма в Никарагуа. По тактическим соображениям с учетом реальной
    политической обстановки в стране и центрально-американском регионе Руководство
    СФНО в настоящее время не заявляет публично о своих конечных целях.
    Считали бы возможным согласиться с предложением Руководства СФНО и предложить
    делегации во время пребывания в Москве подписать план связей между КПСС и СФНО на
    1980-1981 годы.
    Расходы, связанные с проведением мероприятий, предусмотренных планом двусторонних
    связей, можно было бы отнести за счет партбюджета. С тов. Тяжельниковым Е.М.
    вопрос согласован.
    Проект постановления ЦК КПСС прилагается.
    Зам. зав. Международным отделом ЦК КПСС
    (К.Бругенц)
    Зам. зав. Отделом организационно-партийной работы ЦК КПСС
    (П.Смольский).
    14 марта 1980 года
    Революция в Никарагуа произошла 17 июля 1979 г., а 19 марта 1980 г договор был
    подписан в Москве от ЦК КПСС Пономаревым и от СФНО тем же самым Генри Руисом. К
    декабрю газета СФНО "Баррикада" уже печаталась на советской бумаге, и ежегодно до
    100 сандинистских активистов стали "спецобучаться" в Москве. К моменту нашей
    петиции эта "маленькая беззащитная страна" была уже просто советской марионеткой.
    Просто и ясно. А крику-то было!
    Впрочем, почему я пишу об этом в прошедшем времени? Ведь все эти крикуны
    продолжают здравствовать и, более того, "формировать" общественное мнение. Никто
    из них и не подумал ни раскаяться, ни хотя бы извиниться. По сей день продолжается
    в США расследование финансирования никарагуанских "контрас" вопреки воле
    Конгресса. Как раз, когда я пишу эти строки, специальная комиссия ООН с
    орвелловским названием "Комиссия правды" закончила расследование сальвадорских
    событий и осудила правительство Сальвадора за нарушения прав человека. Целый ряд
    офицеров рекомендовано отправить в отставку, и, конечно же, ни звука не сказано о
    "командирах партизанских отрядов" или "диверсионных подразделений". Разумеется,
    нет ни слова о советской агрессии, о спецобучении в Москве коммунистических
    головорезов, о поставках оружия "западного производства" — все это задолго до
    того, как президентом США стал Рональд Рейган, — но зато суровой критике
    подвергнута его администрация. И, слушая сообщение об этом высоком решении, я не
    мог понять: так кончилась "холодная война" или нет? А если кончилась, то — чьей
    победой?

    * * *

    И это только один пример, одна маленькая, затерявшаяся в джунглях и никому, в


    сущности, не нужная страна. Но ведь таких примеров сотни. На моем столе лежат
    тысячи "постановлений" и "решений", касающихся десятков стран мира, вся кровавая
    история нашего века. Лишь изредка, по прихоти судьбы, предполагавшаяся трагедия
    оборачивалась фарсом, но и это лишь подчеркивало криминальную суть
    коммунистического бизнеса.

    Об оказании спецпомощи Итальянской компартии

    1. Удовлетворить просьбу Руководства Итальянской компартии и принять в СССР для


    прохождения курса спецподготовки 19 итальянских коммунистов, в том числе 6 человек
    для обучения радиосвязи, работе на радиостанциях БР-ЗУ и шифроделу (сроком до трех
    месяцев), 2 инструкторов по подготовке радиотелеграфистов и шифровальщиков (сроком
    до трех месяцев), 9 человек по вопросам парттехники (сроком до двух месяцев) и 2
    человек по вопросам техники изменения внешности (сроком до двух недель), а также
    принять 1 специалиста для консультации по организации специальных видов
    внутреннего вещания (сроком до одной недели).
    2. Прием и обслуживание обучающихся возложить на Международный отдел и Управление
    делами ЦК КПСС, подготовку по вопросам радиосвязи и шифродела, подбор переводчиков
    по всем видам спецподготовки — на Комитет госбезопасности при Совмине СССР, а
    обучение парттехнике и средствам изменения внешности — на Международный отдел ЦК
    КПСС и Комитет госбезопасности при Совмине СССР. Расходы, связанные с пребыванием
    в СССР и проездом из Италии в Москву и обратно, отнести за счет сметы по приему
    зарубежных партработников.
    3. Поручить Комитету государственной безопасности при Совете Министров СССР
    разработать программы связи и шифродокументы для односторонних радиопередач
    циркулярных шифротелеграмм 13-16 региональным центрам ИКП, а также шифродокументов
    для перешифровки в сети двухсторонней радиосвязи.
    4. Удовлетворить просьбу Руководства ИКП и изготовить 500 чистых и 50 именных (для
    руководящих работников ИКП) бланков итальянских заграничных и внутренних
    документов, 50 резервных комплектов тех же документов швейцарского и французского
    образца, а также парики и средства изменения внешности. Изготовление бланков и
    средств изменения внешности поручить Международному отделу ЦК КПСС и Комитету
    госбезопасности при Совмине СССР.
    5. Утвердить текст телеграммы резиденту КГБ в Италии.
    Говорят, дело было так: в 1974 году итальянские коммунисты столько кричали о
    возможном "правом" заговоре, что сами в него, наконец, поверили. А поверив —
    испугались и стали слезно умолять Москву подготовить их к подпольной работе. Можно
    лишь догадываться, как веселились товарищи в Кремле, воображая себе 50 итальянских
    товарищей, тайком пересекающих Францию в париках и фальшивых бородах, словно
    опереточные злодеи, да еще с французскими паспортами, изготовленными в КГБ!
    Но этот эпизод — всего лишь веселое исключение из мрачного правила. Обычно в таких
    документах ничего забавного нет. Напротив, за их сухим казенным языком угадываются
    картины разрушения и смерти, столь нам знакомые по телевизионным новостям
    последних тридцати лет. Почти каждая из этих трагедий начиналась с постановления
    ЦК, аккуратно отпечатанного и должным образом принятого голосованием "вкруговую",
    с неизменным призывом в правом верхнем углу: Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
    Даже я был поражен размахом этой кровавой деятельности, охватывавшей пять
    континентов. Такое не снилось и Гитлеру. Пожар, начатый ими, унес миллионы жизней
    и в Эфиопии, и во Вьетнаме, и в Центральной Америке; он будет еще долго полыхать и
    в Анголе, и в Судане, и в Сомали, и в Южной Африке, даже когда последний
    коммунистический режим исчезнет с лица земли.
    Вот еще один регион мира, где настолько привыкли к крови и насилию, что уже и не
    вспоминают, с чего это началось, — Ближний и Средний Восток. Лишь совсем недавно,
    в связи с войной в Персидском заливе, заговорили вслух о той роли, которую
    десятилетиями играл там Советский Союз, поддерживая режим Саддама Хусейна. Но ведь
    это только один эпизод в долгосрочной политике, и притом не самый возмутительный.
    Ливан, например, был практически уничтожен как государство отнюдь не без советской
    помощи. "Спецобслуживание" ливанских "друзей" началось с конца 60-х и продолжалось
    в грандиозных масштабах вплоть до наших дней. Поставка оружия, осуществлявшаяся
    обычно через Сирию, началась, по крайней мере, в 1970 г. и к 1975-му достигла
    гигантских пропорций, когда за один завоз было доставлено 600 автоматов
    Калашникова, 50 пулеметов, 30 РПГ-7, 3000 ручных гранат, 2000 мин и две тонны
    взрывчатки. К середине 80-х Советский Союз тренировал в среднем до 200 ливанских
    головорезов в год, из коих 170 были активистами ливанской компартии и 30 —
    активистами Прогрессивной социалистической партии.
    Или возьмем пример Кипра, где аналогичные "спецуслуги" оказывались "Прогрессивной
    партии трудового народа" по крайней мере, с 1971 года, а поставка оружия началась
    как раз перед началом гражданской войны, в июле 74-го.
    Или, наконец, палестинский терроризм, связь с которым столь яростно отрицали и
    советские вожди, и их западные апологеты. Вот несколько красноречивых документов.
    Товарищу БРЕЖНЕВУ Л.И.
    Комитет госбезопасности с 1968 года поддерживает деловой конспиративный контакт с
    членом Политбюро Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), руководителем
    отдела внешних операций НФОП Вадиа Хаддадом.
    На встрече с резидентом КГБ в Ливане, состоявшейся в апреле с.г., Вадиа Хаддад в
    доверительной беседе изложил перспективную программу диверсионно-террористической
    деятельности НФОП, которая в основном сводится к следующему.
    Основной целью специальных акций НФОП является повышение эффективности борьбы
    палестинского движения сопротивления против Израиля, сионизма и американского
    империализма. Исходя из этого, главными направлениями диверсионно-террористической
    деятельности организации являются:
    — продолжение особыми средствами "нефтяной войны" арабских стран против
    империалистических сил, поддерживающих Израиль,
    — осуществление акций против американского и израильского персонала в третьих
    странах с целью получения достоверной информации о планах и намерениях США и
    Израиля,
    — проведение диверсионно-террористической деятельности на территории Израиля,
    — организация диверсионных акций против алмазного треста, основные капиталы
    которого принадлежат израильским, английским, бельгийским и западногерманским
    кампаниям.
    В соответствии с этим, в настоящее время НФОП ведет подготовку ряда специальных
    операций, в том числе нанесение ударов по крупным нефтехранилищам в различных
    районах мира (Саудовская Аравия, Персидский залив, Гонконг и др.), уничтожение
    танкеров и супертанкеров, акции против американских и израильских представителей в
    Иране, Греции, Эфиопии, Кении, налет на здание алмазного треста в Тель-Авиве и др.
    В. Хаддад обратился к нам с просьбой оказать помощь его организации и получении
    некоторых видов специальных технических средств, необходимых для проведения
    отдельных диверсионных операции.
    Сотрудничая с нами и обращаясь за помощью, В. Хаддад четко представляет себе наше
    отрицательное отношение в принципе к террору и не ставит перед нами вопросов,
    связанных с этим направлением деятельности НФОП.
    Характер отношений с В. Хаддадом позволяет нам в определенной степени
    контролировать деятельность отдела внешних операций НФОП, оказывать на нее
    выгодное Советскому Союзу влияние, а также осуществлять в наших интересах силами
    его организации активные мероприятия при соблюдении необходимой конспирации.
    С учетом изложенного полагали бы целесообразным на очередной встрече в целом
    положительно отнестись к просьбе Вадиа Хаддада об оказании Народному фронту
    освобождения Палестины помощи в специальных средствах.
    Что касается конкретных вопросов предоставления помощи, то имеется в виду, что они
    будут решаться в каждом случае отдельно с учетом интересов Советского Союза и
    предупреждения возможности нанесения ущерба безопасности нашей страны.
    Просим согласия.
    Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ
    Наверху первой страницы рукой Брежнева наискосок написано
    Доложить
    Т.Т.Суслову М.А. Подгорному Н.В. Косыгину А.Н. Гречко А.А. Громыко А.А. (круговую)
    И подписи этих "Т.Т.", начиная с Брежнева, стоят на полях слева. А в конце
    последней страницы от руки приписано
    О согласии сообщено КГБ СССР (т. Лаптеву П.П.) 26.IV.74.
    Очевидно, интересам Советского Союза это не противоречило, потому что роман с
    Хаддадом продолжался. В сентябре того же года он даже тайно приезжал в Москву с
    санкции политбюро, которое и благословило дальнейшее сотрудничество. Андропов
    отчитывается в записке Брежневу:
    В соответствии с решением ЦК КПСС Комитетом государственной безопасности 14 мая
    1975 года передана доверенному лицу разведки КГБ В. ХАДДАДУ, руководителю службы
    внешних операции Народного Фронта Освобождения Палестины, партия иностранного
    оружия и боеприпасов к нему (автоматов — 53, пистолетов — 50, в том числе 10 — с
    приборами для бесшумной стрельбы, патронов — 34.000).
    Нелегальная передача оружия осуществлена в нейтральных водах Аденского залива в
    ночное время, бесконтактным способом, при строгом соблюдении конспирации с
    использованием разведывательного корабля ВМФ СССР.
    Из иностранцев только ХАДДАДУ известно, что указанное оружие передано нами.
    Разумеется, политбюро имело дело не только с НФОП, но и с другими
    террористическими организациями, в том числе и с ООП, которой, по просьбе Арафата,
    даже доставляло в Тунис в 1983 г. "специмущество". Очевидно, не брезговали и
    скупкой краденых ценностей, вернее обменом их на оружие. Вопрос Министерства
    обороны и Комитета государственной безопасности СССР
    1. Согласиться с предложениями Министерства обороны и Комитета государственной
    безопасности СССР, изложенными в записке от 26 ноября 1984 г.
    2. Поручить КГБ СССР:
    а) информировать руководство Демократического фронта освобождения Палестины (ДФОП)
    о принципиальном согласии советской стороны поставить ДФОП специмущество на сумму
    в 15 миллионов рублей в обмен на коллекцию памятников искусства Древнего Мира,
    б) принимать от ДФОП заявки на поставку специмущества в пределах названной суммы,
    в) совместно с Минкультуры СССР осуществить мероприятия, касающиеся юридической
    стороны приобретения коллекции.
    3. Поручить ГКЭС и Минобороны рассматривать заявки Демократического фронта
    освобождения Палестины на специмущество на сумму в 15 миллионов рублей (в объеме
    номенклатуры, разрешенной для поставок национально-освободительным движениям),
    переданные через КГБ СССР, и предложения по их удовлетворению, согласованные с КГБ
    СССР, вносить в установленном порядке.
    4. Поручить Минкультуры СССР:
    а) принять от КГБ СССР по особому перечню коллекцию памятников искусства Древнего
    Мира,
    б) определить по согласованию с КГБ СССР место и условия специального хранения
    коллекции ("золотая кладовая"), ее закрытой научной обработки и экспонирования в
    будущем. Совместно с Минфином СССР внести в установленном порядке предложения
    относительно необходимых для этого ассигнований,
    в) решать вопросы экспонирования отдельных предметов и разделов коллекции по
    согласованию с КГБ СССР.
    Недавно, будучи в Москве, я попытался разыскать следы этой коллекции. Оказалось,
    большая ее часть хранится в Оружейной Палате, в сейфе, в запечатанном виде. Никто
    так и не вскрывал ее, и сейчас не решаются, хотя уже нет ни политбюро, ни КГБ. И
    по сей день неизвестно, что же в ней содержится, где ее украли? И хотелось бы
    узнать: сколько людей убиты "специмуществом", за нее заплаченным?

    6. Болельщики и попутчики

    Вряд ли, однако, мы когда-нибудь узнаем все это. У нынешних сильных мира сего нет
    интереса докапываться до правды. Кто ж его знает, что можешь откопать? Начнешь с
    коммунистов, а кончишь самим собой. В самом деле, как говорят англичане, если
    живешь в стеклянном доме, то не стоит бросаться камнями. Эту пословицу здесь
    хорошо помнят. Да, конечно, коммунисты получали подачки Москвы, и это нехорошо. Но
    разве они одни? Вот передо мной постановление секретариата ЦК КПСС "Об
    удовлетворении просьбы американского общественного деятеля и финансиста Сайруса
    Итона о передаче ему в дар от имени советского правительства новой тройки
    лошадей". И ведь человек был не бедный, мог бы и купить тройку — чай, не разорился
    бы. Но зато почет какой: само советское правительство уважило! Вот и выпросил
    подарок для поднятия своего престижа. Дело, заметьте, было в сентябре 1968 года:
    аккурат под "триумф" советского вторжения в Чехословакию он эту тройку получил и
    важно катался по Америке, пока советские танки катались по Праге. У вас еще есть
    вопросы к коммунистам по поводу подачек?
    Да, безусловно, коммунисты были агентами зла, за деньги распространявшими
    советскую ложь в свободном мире. Но разве только они? Вот передо мной целая куча
    документов о том, как тем же занимались ведущие телекомпании мира, притом еще и
    платили за это СССР в твердой валюте!
    В Агентство печати Новости обратились представители американской телевизионной
    компании "Эй-Би-Си" с просьбой о создании совместного телерепортажа о жизни семьи
    рабочего завода "Ростсельмаш" г. Ростов-на-Дону. В фильме должны быть показаны
    различные аспекты жизни рабочей семьи, а также через эту семью показаны достижения
    советской власти за прошедшие 50 лет.
    Перед демонстрацией этого телерепортажа он будет просмотрен и утвержден Агентством
    печати Новости. Комитет по радиовещанию и телевидению (т. Месяцев) возражений
    против съемок не имеет.
    Считаем целесообразным принять предложение компании.
    Просим согласия.
    23 августа 1966 г.
    Заведующий корреспондентским пунктом АПН в США тов. Боровик Г.А. провел
    предварительный зондаж о возможности передачи по сети одной из крупнейших
    американских телекомпаний программы по Вьетнаму, созданной на основе советских
    документальных киноматериалов с комментариями тов. Боровика Г.А. Программа будет
    оплачена телекомпанией в размере от 9 до 27 тыс. долларов.
    Отдел США МИДа СССР (тов. Корниенко Г.М.) предложение тов. Боровика поддерживает и
    считает необходимым, чтобы комментарии к программе были согласованы с МИДом СССР.
    Согласие "Совэкспортфильма" (тов. Махов А.Б.) о включении в программу советских
    документальных киноматериалов по Вьетнаму имеется.
    Правление АПН считает целесообразным:
    1. Принять предложение тов. Боровика Г.А. о подготовке телепрограммы по Вьетнаму
    для американского телевидения, имея в виду, что комментарии к программе будут
    согласованы с МИДом СССР.
    2. Разрешить тов. Боровику Г.А. провести переговоры с американскими телекомпаниями
    о передаче программы по Вьетнаму на выгодных для нас пропагандистских и
    экономических условиях.
    Просим согласия.
    4 марта 1967 г.
    Представьте: американские солдаты воюют во Вьетнаме с советскими "друзьями", а
    ведущая телекомпания покупает советский пропагандистский фильм об этой стране. И
    так из года в год — да и не только США. И Япония, и Финляндия, и Англия, и
    Франция. Темы разнообразны, как и суммы в твердой валюте, не меняется только
    основное условие, "принять к сведению, что по условиям соглашения фильм может быть
    показан по американскому (английскому, японскому и т.д.) телевидению только после
    одобрения его АПН". Этих материалов столько, что я в конце концов перестал их
    выписывать. Вот только беглое перечисление того, что я не поленился выписать:
    6 января 1969. О проведении АПН переговоров с "Нью-Йорк таймс" о подготовке в 1969
    —1970 гг. совместных материалов об СССР.
    30 июля 1970. О совместной телепередаче АПН и американского продюсера Дж. Флиминга
    "По стране Советов".
    20 мая 1971. Совместная телепрограмма АПН и "Гранады" (Англия) "Советская
    женщина".
    26 мал 1971. Совместная телепрограмма АПН и Би-Би-Си "Культура и искусство
    Грузии".
    28 декабря 1971. О переговорах ТАСС с агентством Рейтер.
    22 августа 1972. О совместных съемках АПН и "Гранадой" телефильма "Система
    образования в СССР".
    13 марта 1973. О совместных съемках АПН и Би-Би-Си фильма о Новгороде.
    28 июня 1973. О совместном производстве АПН и Би-Би-Си фильма "Киев город,
    события, люди".
    10 июля 1973. О совместном производстве АПН и "Темза-телевижен" четырех серий о
    роли СССР во Второй Мировой войне.
    24 октября 1973. О совместных съемках АПН и Би-Би-Си документального фильма о
    Шостаковиче.
    27 мая 1974. О съемках Би-Би-Си телепрограммы по вопросам европейской безопасности
    под контролем Государственного комитета радио и телевидения.
    18 июня 1974. О совместных съемках АПН и Би-Би-Си телефильма "Озеро Байкал".
    14 февраля 1975. Об оказании производственно-творческих услуг английской
    телекомпании Би-Би-Си в съемках художественного фильма о советском режиссере
    Александрове.
    9 апреля 1976. О подготовке АПН совместно с компанией "Уикенд телевижен"
    телевизионной программы "Советский Союз после XXV съезда КПСС".
    26 мая 1976. О съемках АПН совместно с кампанией "Йоркшир телевижен" телефильма
    "Советская семья"
    10 июля 1979. Об оказании производственно-творческих услуг американской
    телевизионной компании "Пи-Ти-Ви Продакшн Инк." в съемках многосерийного
    документального фильма о музеях, архитектурных и исторических памятниках СССР.
    3 апреля 1980. Об оказании производственно-творческих услуг американской компании
    "Форин трансэкшнз корпорейшн" в создании серии документальных фильмов, посвященных
    культурной программе Олимпийских Игр 1980 года и Москве.
    1 июля 1980. Об оказании производственно-творческих услуг английской телекомпании
    "Гранада" в съемках документального телевизионного фильма об истории советского
    кинематографа. (Вы скажете: "Ну и что? Это вполне невинная тема". И ошибетесь. Вот
    что считало советское посольство: "...создание серии фильмов об истории советского
    кино может иметь положительный пропагандистский эффект. Особенно с учетом нынешней
    обстановки в Англии").
    Печально, но факт: даже западные телекомпании, так кичащиеся своей независимостью,
    систематически производили свою продукцию под идейным контролем ЦК КПСС да еще
    платили за это. То есть служили каналом советской пропаганды. И мы ждем, что они
    осудят теперь коммунистов, делавших то же самое по долгу партийной принадлежности?
    Безусловно, деятельность коммунистов подрывала безопасность Запада, угрожала его
    существованию. Но и в этой опасной игре не они одни подыгрывали Москве. Вспомним
    хотя бы массовое "движение за мир" и даже за одностороннее ядерное разоружение.
    Ведь это безумство охватило тогда миллионы людей, включая значительную часть
    интеллигенции. Разве кто-нибудь из них захочет теперь раскапывать в архиве
    неоспоримые подтверждения своей глупости? Я даже книжку написал тогда о том, как
    Москва цинично манипулирует этим движением, ставшим практически инструментом
    советской внешней политики. Смешно теперь вспоминать, как набросилась на меня за
    эту книжку либеральная интеллигенция. Но вот они, документы, подтверждающие каждое
    слово моей книжки, да только никто их не хочет печатать.
    Есть и такие, кого даже я не ожидал увидеть. Например, документы о создании и
    работе так называемой "комиссии Пальме". Созданная по инициативе тогдашнего
    премьер-министра Швеции Улафа Пальме, комиссия эта быстро сделалась самым
    авторитетным форумом Запада по проблемам разоружения и безопасности. Этому не в
    последнюю очередь способствовала ее репутация независимой от "блоков",
    "объективной" внегосударственной структуры, а также высокий уровень ее участников.
    Кроме самого Пальме, в нее входили такие видные политики различной партийной
    принадлежности, как бывший госсекретарь США Сайрус Вэнс, бывший министр
    иностранных дел Великобритании Дэвид Оуэн, федеральный секретарь Социал-
    демократической партии Германии Эгон Бар, бывший глава правительства Нигерии
    генерал О. Обасанджо, бывший премьер-министр Нидерландов Й. ден Ойл и т.п. Словом,
    политический Олимп того времени, с мнением которого приходилось считаться всем
    правительствам Запада. И что же? Этот Олимп тоже оказался советским инструментом:
    ...для продвижения во влиятельных политических кругах несоциалистической части
    мира советских предложений, направленных на прекращение гонки вооружений, и для
    разоблачения милитаристского курса правящих кругов США и НАТО.
    Уж настолько успешный инструмент, что, кажется, даже перестарались — комиссию
    стали обвинять в предвзятости:
    Многие предложения и рекомендации, уже одобренные и принятые комиссией для
    включения в заключительный документ, в прямой или косвенной форме отражают
    советскую позицию по стержневым вопросам разоружения и безопасности, — докладывал
    в ЦК советский "делегат" комиссии Георгий Арбатов. — Вместе с тем, в целом
    соглашаясь с советской точкой зрения по многим вопросам, такие участники комиссии,
    как С. Вэнс, Д. Оуэн, Э. Бар и некоторые другие, стремились избегать формулировок,
    которые бы буквально повторяли советские, в частных беседах поясняли, что
    вынуждены остерегаться обвинений, что они следуют "политике Москвы" (в этой связи
    указывалось на то, что на Западе, и особенно в США, опубликован ряд статей, в
    которых против "Комиссии Пальме" выдвинуто именно такое "обвинение").
    Ей-Богу, при всей своей "паранойе" даже я никак не ожидал такого цинизма, особенно
    от д-ра Оуэна. Да ведь и не только он, но и многие другие выдающиеся люди, к
    которым я испытывал уважение, оказались небезупречны. Даже мне хотелось бы
    "пощадить" их, как-нибудь обойти их имена молчанием. Но разве я имею на это право!
    Вот, скажем, адресованный в ЦК документ, который сильно меня расстроил.
    В период пребывания делегации Госкино СССР на 32-м Международном кинофестивале в
    г. Канн (Франция) в мае с.г. состоялась встреча с видным американским продюсером и
    кинорежиссером Франсисом Фордом Копполой.
    Ф. Коппола сообщил председателю Госкино СССР о том, что он имел беседу с
    президентом США Дж. Картером, который высказал заинтересованность в создании
    совместного советско-американского фильма, посвященного проблемам разоружения. По
    словам Ф. Копполы, президент связывал этот проект с предстоящей встречей на высшем
    уровне в Вене, подписанием и ратификацией договора об ограничении стратегических
    наступательных вооружении (ОСВ-2). По мнению американской стороны, такой фильм мог
    бы способствовать развитию взаимного доверия между советским и американским
    народами, формированию благоприятного отношения мировой общественности к договору,
    а также дальнейшему расширению советско-американского сотрудничества в области
    культуры.
    От имени своей фирмы "Зоотроп филм" Ф. Коппола изъявил готовность принять на себя
    финансовое и организационное обеспечение проекта с американской стороны. Учитывая,
    что Ф. Коппола принадлежит к числу наиболее влиятельных американских
    кинематографистов в среде как промышленников, так и творческих работников, его
    участие может служить известной гарантией высокого художественного уровня и широты
    распространения картины в дальнейшем.
    В случае положительного решения этого вопроса советская сторона сохранит за собой
    право контроля за идейно-художественным решением фильма на всех этапах его
    создания. К написанию сценария и съемкам фильма могут быть привлечены крупнейшие
    советские и американские кинематографисты. На этих условиях представляется
    целесообразным осуществление советско-американской постановки указанного фильма.
    В целях ее практической реализации на данном этапе необходимо провести переговоры
    и подписать предварительное соглашение с Ф. Копполой, что можно осуществить в
    период его пребывания на 9-м Международном кинофестивале в Москве в августе с.г.
    Прошу рассмотреть.
    Председатель Госкино СССР Ф Г.Ермаш
    Я не выяснял, сделал ли Ф. Коппола этот фильм, но искренне надеюсь, что не сделал,
    что какое-нибудь обстоятельство этому помешало. Горько представлять себе этого
    замечательного режиссера создающим фильм о разоружении под "идейно-художественным"
    контролем кремлевских "крестных отцов". Но остается бесспорным: ни пресса, ни
    бизнес, ни общественные деятели, ни деятели культуры западного мира не уберегли
    свою невинность. И, хотя коммунизм рухнул, они-то остались столпами общества, его
    истеблишментом. Это они кричат теперь громче всех о том, что "холодная война"
    кончилась, но никак не хотят назвать проигравших. Как раз когда я пишу эти
    строчки, Би-Би-Си передает серию программ о "холодной войне", а я слушаю и
    поражаюсь их цинизму все те же имена, те же клише об "антикоммунистической
    паранойе", о "маккартизме", о бедной интеллигенции (западной, конечно), столь
    пострадавшей от преследований. Ни тени раскаяния, ни малейшей попытки
    переосмыслить свое прошлое, ни крупицы честности. И невольно вспоминаются строчки
    Галича: «А над гробом встали мародеры И несут почетный караул».
    При всем своем цинизме удивительно наивен тот, кто полагает, что можно перешагнуть
    через горы трупов и реки крови да и пойти себе дальше, не оглядываясь, как ни в
    чем не бывало.

    7. Так кто же победил?

    Так завершается эта война, из всех войн в нашей истории, наверное, самая странная.
    Она началась без деклараций, а кончилась без фейерверка. Мы даже не знаем точных
    дат ее начала и конца и, хотя она, возможно, унесла больше жизней, чем Вторая
    Мировая, не хотим подсчитывать, сколько. Ей не воздвигнут монументов, не зажгут
    вечного огня на могиле ее неизвестного солдата. Хотя в ней решалась судьба всего
    человечества, ее солдат не провожали с оркестром и не встречали с цветами. Видимо,
    это была самая непопулярная война из всех, что мы знаем. По крайней мере, с той
    стороны, которая вроде бы победила. Но нет ликования даже по поводу ее конца.
    Побежденные не подписывали капитуляцию, победители не получали наград. Напротив,
    именно те, кто вроде бы проиграл, диктуют теперь условия мира, именно они пишут
    историю, а те, кто вроде бы победил, смущенно молчат. Да и знаем ли мы, кто
    победитель и кто побежденный?
    Любое, даже не слишком значительное происшествие в нашей жизни непременно
    расследует какая-нибудь комиссия. Тем более, если погибли люди. Разбился ли
    самолет, произошло ли крушение поезда или авария на предприятии — и вот уже спорят
    эксперты, проводятся анализы, выясняется степень виновности конструкторов,
    строителей, обслуживающего персонала, контролеров и инспекторов, а то и
    правительства, если оно имело к этому хоть малейшее отношение. И непременно
    расследуется всякий вооруженный конфликт между государствами. Но конфликт,
    продолжавшийся самое меньшее 45 лет (а возможно, и все 75), затронувший
    практически все страны мира, стоивший десятки миллионов жизней и сотни миллиардов
    долларов, да к тому же, как утверждалось, чуть не приведший к гибели земного шара,
    не расследуется ни одним государством, ни одной межгосударственной организацией.
    Любое, даже мелкое преступление подлежит в нашем мире расследованию, суду и
    наказанию. Военные преступления исключения не составляют. Я уж не говорю о
    трибунале в Нюрнберге и о всех последовавших за ним судах, вплоть до наших дней
    обязанных рассматривать преступления пятидесятилетней давности. Но вот пример
    более свежий: война в Боснии еще и не кончилась, а уже создан международный суд
    для расследования преступлений, совершенных в этой войне. И опять исключение
    составляет лишь наша странная война, которая — не поймешь, то ли кончилась, то ли
    нет еще, то ли мы победили, то ли проиграли!
    Между тем, во многих случаях нет даже нужды создавать специальный суд скажем,
    расстрел польских пленных офицеров в Катыни был уже в Нюрнберге признан
    преступлением против человечества. Но тот, кто подписал приказ о расстреле, —
    бывший начальник одного из управлений НКВД Петр Сопруненко — преспокойно доживает
    свой век в Москве, получая хорошую пенсию. Об этом все прекрасно знают, москвичи
    охотно покажут вам дом на Садовом кольце и окна квартиры, где он живет. Жив и
    следователь МГБ Даниил Копелянский, допрашивавший Рауля Валленберга, и организатор
    убийства Троцкого генерал Павел Судоплатов, но ни Польша, ни Швеция, ни Мексика не
    требуют выдачи этих преступников. Более свежий пример — бывший генерал КГБ Олег
    Калугин, который, по его собственному признанию, организовал в Лондоне убийство
    болгарского политэмигранта Георгия Маркова в 1978 году, знаменитое убийство
    отравленным зонтиком. В апреле 1993 г. Калугин даже написал об этом в массовой
    английской газете "Мейл он санди" в статье под броским заголовком "Я организовал
    казнь Маркова". Сообщает увлекательные подробности: оказывается, благодарные
    болгарские братья подарили ему в награду охотничье ружье. Он часто теперь ездит за
    границу, рекламирует свою книгу, дает интервью прессе, но никому и в голову не
    приходит его арестовать или допросить, хотя дело об убийстве Маркова еще не
    закрыто. (В 1994 году генерал Калугин приехал в Англию, был задержан в лондонском
    аэропорту Хитроу, допрошен и на следующий день отпущен.)
    Да ведь и тысячи "спецподготовленных" КГБ головорезов тоже никуда не делись, живут
    по соседству с нами, так же, как и нелегально получавшие деньги, как и
    "коммерческие" друзья, как и миллионы сочувствовавших и соучаствовавших,
    оправдывавших и покрывавших, миллионы создавших интеллектуальную моду, благодаря
    которой все животные равны, но коммунисты равнее. Их тоже не трудно отыскать, было
    бы желание. Во всяком случае, гораздо легче, чем разыскивать бывших нацистов в
    Парагвае. Но этого никто не станет делать по очень простой причине: чтобы
    устраивать международный трибунал типа Нюрнбергского, надо сначала победить.
    Рудольф Гесс умер в тюрьме Шпандау, а, скажем, Борис Пономарев живет на пенсии в
    Москве, потому что национал-социализм был побежден, а интернационал-социализм — не
    был.
    С нацизмом было проще. Он откровеннее полагался на грубую силу и меньше
    маскировался гуманизмом. Он просто вынудил соседей сопротивляться, и те, хоть
    вначале и неохотно, но все же приняли вызов. Однако представим себе, что "странная
    война", начавшаяся в 1939 году, затянулась бы лет на сорок-пятьдесят без
    дальнейшего развития военных действий. Жизнь шла бы своим чередом, несмотря на
    некоторый холод отношений с Германией. Со временем режим бы "помягчал": некого
    было бы сажать в концлагеря и жечь в крематориях. Появились бы свои "реформаторы"
    (особенно после смерти Гитлера), свои сторонники "мирного сосуществования"
    (особенно после создания Германией ядерного оружия). Наладилась бы торговля, общие
    интересы. Словом, нацистский режим стал бы вполне респектабельным, ни чуточки не
    изменив своей сути, оброс бы связями и доброжелателями, попутчиками и апологетами.
    А лет эдак через пятьдесят рухнул бы, истощив свою экономику и терпение своего
    народа. Ручаюсь, что при таком развитии сюжета мир никогда не увидел бы
    Нюрнбергского процесса.
    Произошло иначе. Найдя в себе мужество противостоять злу, человечество нашло в
    себе достаточно честности, чтобы потом заглянуть себе в душу и, сколь бы
    болезненным ни был этот процесс, осудить любые проявления коллаборантства.
    Конечно, им было легче: они победили, им было чем гордиться, у них было моральное
    право судить капитулировавших. Нюрнбергский процесс не бесспорен, его есть за что
    критиковать, но он сделал великое дело: восстановил абсолютные нравственные нормы
    поведения человека, напомнив растерявшемуся миру основной принцип нашей
    христианской цивилизации — о том, что нам дана свобода выбора и что,
    следовательно, мы лично ответственны за этот выбор. В эпоху массового безумия и
    тотального террора он подтвердил простую истину, известную с библейских времен и
    утерянную в кровавом месиве XX века: ни мнение окружающего большинства, ни приказ
    начальства, ни даже угроза собственной жизни не снимает с нас этой
    ответственности.
    Происходящее сегодня — прямая противоположность Нюрнбергу. Сегодняшнему миру нечем
    гордиться: он не нашел в себе ни мужества противостоять злу, ни честности, чтобы в
    этом признаться. Наше несчастье в том и состоит, что мы не победили: коммунизм
    рухнул сам, вопреки всеобщим усилиям его спасти. Это, если хотите, самый большой
    секрет документов ЦК, лежащих передо мной. Стоит ли удивляться, что их не хотят
    публиковать?
    Удивляться ли, что, расследуя любую аварию, мы отказываемся расследовать
    величайшую катастрофу нашего столетия? Да ведь в глубине души мы уже знаем выводы,
    к которым такое расследование неизбежно придет, ибо любой психически здоровый
    человек знает, когда он вступил со злом в сговор. Даже если услужливый разум
    подскажет безупречно-логичные и внешне благородные оправдания, голос совести буди
    твердить свое: наше грехопадение началось тогда, когда мы согласились "мирно
    сосуществовать" со злом.
    Это проявилось и до Нюрнберга, когда Сталин оказался великим защитником
    демократии, и в Нюрнберге, где Советский Союз оказался в числе обвинителей, а не в
    числе обвиняемых, и в конце 50-х — начале 60-х при Хрущеве, когда термин "мирное
    сосуществование" вошел в политический словарь. И каждый раз расплачивались кровью
    невинных, как и полагается при сделке с дьяволом: кровью выданных Сталину казаков,
    кровью преданных в Ялте народов Восточной Европы, кровью венгров, кубинцев,
    конголезцев...
    Но окончательно мир со злом был установлен уже в наше время, при Брежневе. Не надо
    теперь разыгрывать невинность и оправдываться нашим незнанием того, как со злом
    бороться: все мы отлично знали. Там, где мы отказались "добрососедствовать" со
    злом, где зло было отвергнуто как неприемлемое, мы отлично знали, что делать. И
    если таким злом был, например, объявлен расизм, то никому и в голову не приходило
    бороться с ним путем расширения торговли или культурного обмена с Южной Африкой.
    Напротив, бойкот считался единственным адекватным решением, и проводился он
    настолько свирепо, что ни один спортсмен не мог поехать в Южную Африку на
    соревнования, не загубив этим свою карьеру. В Москве же считалось вполне
    допустимым даже Олимпийские Игры провести, и притом в разгар массовых арестов и
    агрессии в Афганистане. Хотел бы я посмотреть на того, кто решился бы предложить
    провести Олимпийские Игры в Йоханнесбурге или Претории! Что бы от него осталось? И
    уж коли расизм был объявлен злом, ни одна газета не печатала статей сторонников
    апартеида, невзирая на все декларации о свободе слова и печати. Расистски
    настроенные группки вполне откровенно преследовались полицией, а человек,
    подозревавшийся в симпатии к расизму, никогда и ни в какой области не мог сделать
    карьеру. И никому, заметьте, не пришло в голову говорить об "охоте на ведьм".
    Расизм был окружен санитарным кордоном нетерпимости и оттого не распространялся,
    не становился обыденным явлением.
    Коммунизм же был сделан респектабельным, приемлемым. С ним нельзя было бороться,
    это считалось неприличным, — с ним рекомендовалось "расширять контакты". Он и
    расцвел пышным цветом, и захватил полмира. Разве это не очевидно? Разве был на
    земле человек, который бы этого не понимал?
    Разве не знали политики, что, поощряя расширение торговых отношений с советским
    блоком, они плодят хаммеров, максвеллов и боболасов? Разве, торжественно принимая
    делегации советских деятелей и "депутатов", они не понимали, что принимают не
    государственных мужей и парламентариев, а головорезов и их марионеток? Разве,
    подписывая договоры о "культурных обменах", "научном сотрудничестве",
    "человеческих контактах", не понимали, что укрепляют этим власть КГБ над
    обществом, так как именно КГБ будет отбирать "достойных кандидатов" для этих
    контактов?
    Все и всё понимали, знали, догадывались, но не хотели даже говорить об этом, ибо
    стремились не бороться с коммунизмом, а выжить. Выжить любой ценой, пожертвовав
    совестью и здравым смыслом, невинными людьми и целыми странами. В конечном итоге —
    своим будущим, ибо логика выживания зиждется на принципе лагерника: ты умри
    сегодня, а я — завтра.
    Нашему миру безмерно повезло: это завтра не наступило. Чудовище сдохло, не
    доползши до его горла. Теперь, когда коммунизм наконец рухнул, когда упал железный
    занавес и открыл взорам картину убожества и разрухи, когда преступлений коммунизма
    не замолчать, столь же убогим и никчемным выглядит это "сосуществование". И столь
    же преступным, ибо развеялся миф, исчез страх, и стало очевидно, что оно было
    всего лишь моральной капитуляцией перед злом, формой соучастия в преступлении.
    Что сказать теперь в свое оправдание? Как ответить будущим поколением на их
    недоуменные вопросы? Что нам, дескать, было надо выжить? Так ведь и немцам надо
    было выжить после Первой Мировой войны, вот они и пошли за Гитлером. За что же их
    судили в Нюрнберге? Они пожертвовали евреями, цыганами, славянами так же, как мы —
    десятками других народов, чтобы выжить самим.
    И так же, как немцы в 45-м году, мы не хотим заглянуть себе в душу, не хотим
    "копаться в прошлом", не хотим скандалов. Как и они, мы закрываем глаза и твердим,
    что "ничего не знали", "не интересовались политикой", а если бы и знали, то: "Что
    мы могли сделать?"
    Да разве только немцы? До сих пор помню, в каком смущении пребывало поколение
    наших родителей лет тридцать пять назад, когда впервые вскрылись так называемые
    "преступления культа личности". Ну, конечно же, они ничего об этом не знали. А
    если и знали чуть-чуть, так верили, что это все необходимо для блага человечества.
    И только прижатые к стенке неопровержимыми фактами (разве можно не заметить
    убийства 60 миллионов?) — в качестве последнего самооправдания признавали, что
    дело все-таки было не в вере, а в страхе. И так вот, в вечном страхе, маршировали
    они под красными флагами на парадах, со страху пели революционные песни, в страхе
    поднимали руки на митингах, голосуя в поддержку политики партии, в страхе получали
    награды и повышения за хорошую работу. Как те три вечно счастливые мартышки,
    которые ничего не видят, ничего не слышат и ничего не говорят, они "верили" в
    коммунизм, потому что "не знали", и "не знали", потому что боялись открыть глаза.
    Ведь надо же как-то жить, выжить...

    ...И еще я помню фильм, который посмотрел подростком в послесталинской Москве и в


    котором каждый кадр, каждая фраза были для нас как глоток воздуха. Фильм о старом
    мудром судье, приехавшем из американской глубинки в разрушенную войной Германию и
    пытавшемся разобраться, как же могли вроде бы нормальные, честные, работящие люди
    с древней культурой дойти до безобразий Освенцима. Я помню заключительные сцены,
    как если бы видел их вчера, и слова его приговора:
    — Настоящий истец перед этим судом — цивилизация. Но суд утверждает, что люди на
    скамье подсудимых ответственны за свои поступки. Принцип уголовного права в любом
    цивилизованном обществе одинаков: каждый человек, поставляющий смертоносное орудие
    преступления, — виновен!
    Тогда, как и теперь, эти простые слова было сказать не просто. И политические
    интересы, и опять же необходимость выжить, и моральная слепота человека, не дающая
    ему увидеть долю своей вины в преступлении против человечества. Он, конкретный
    маленький человек, что он мог сделать? Он поступался совестью так же, как все, но
    он же не мог знать, что это кончится горами трупов и реками крови!
    Да и к чему стараться?
    — Держу пари, через пять лет осужденных вами освободят, — язвил умный адвокат.
    — Что ж, — сказал мудрый судья, — то, о чем вы говорите, вполне может случиться.
    Это логично, если принять во внимание, в какие времена мы живем. Но тот факт, что
    это логично, не означает, что это правильно. И ничего нет на всем Божьем свете,
    что могло бы сделать такой ход событий правильным.
    Прошло более 35 лет, но этот фильм сохранился в моей памяти, несмотря на долгие
    годы неволи и изгнания, жестокости и горьких разочарований. Иногда мне кажется,
    что иначе я не выдержал бы, ибо логика была всегда против нас. Но я помнил: ничего
    нет на всем Божьем свете, что могло бы сделать такой ход событий правильным.
    Глава вторая
    НОЧЬ ПОСЛЕ БИТВЫ ПРИНАДЛЕЖИТ МАРОДЕРАМ

    1. Опять на Лубянке

    В сущности, весь этот ворох документов попал в мои руки случайно, когда после
    многих месяцев бесплодных усилий я уже отчаялся что-либо увидеть. Уже испарилась
    эйфория 1991 года, растаяли надежды на скорые перемены — не то что на возрождение
    страны, а хотя бы на что-то разумное или просто пристойное. Полным ходом шла
    реставрация номенклатурной власти, и я совсем было решил больше в Москву не
    ездить, не травить понапрасну душу видом этого безнадежного убожества.
    Но и дома, в Кембридже, не было мне уже покоя. Старый, привычный мир менялся на
    глазах. Словно пораженный гигантскими вихрями энтропии, исходящими от распада
    колоссальных структур на Востоке, он тоже начал разваливаться без какой-либо
    видимой причины. Казалось, чья-то властная рука вынула из нашей жизни незримый
    стержень, лишив ее и смысла, и опоры, началась агония идеи, владевшей миром два
    последних столетия. Интуитивно все чувствуют, что смерть ее столь же неизбежна,
    сколь и желательна, но боязно с ней расстаться: страшит неизвестность, — а потому
    продолжают топтаться на месте в полной растерянности. И только "интеллектуальная
    элита" с самоубийственным упорством цепляется за осколки своей утопии,
    выродившейся в абсурд. Точно сороконожка с перебитым хребтом, все еще судорожно
    дергает лапками, но уже и не в лад, и не к месту. Какой-то мифический "новый
    мировой порядок", "глобальная деревня", "федеральная Европа" — с одной стропы;
    "экологисты", "феминисты", защитники прав животных и растений — с другой. И,
    конечно, бесстыдное оправдание своего поведения в годы "холодной войны". Полный
    маразм. Произошло то, чего я больше всего боялся: трусливый отказ от борьбы
    обернулся неспособностью выздороветь. Античеловечная утопия рухнула, но на ее
    развалинах не торжествуют ни свобода духа, ни благородство мысли. Ничего, кроме
    абсурдного, жалкого фарса. Напрасны оказались многомиллионные жертвы: человечество
    не стало лучше, мудрее, взрослее.
    Для России же это обернулось пошлой трагикомедией, в которой бывшие партийные
    боссы средней руки да генералы КГБ играют роли главных демократов и спасителей
    страны от коммунизма. На сцену вылезло все самое уродливое, гнилое, подлое, до
    поры прятавшееся по щелям коммунистического острога и выжившее благодаря полной
    атрофии совести. Это те, кто на блатном жаргоне именуется "шакалье": пока
    настоящие воры в камере, их не видно и не слышно, они отсиживаются где-нибудь под
    нарами. Но вот ушли воры на этап, и тут же объявились "шакалы", разгулялись,
    блатуют, наводят свои порядки. А появись опять настоящий вор — их как ветром
    сдуло, опять под нарами. И, глядя на эту шакалью "демократию", невольно
    вспоминаешь пророческие слова Высоцкого:
    Я живу. Но теперь окружают меня Звери, волчьих не знавшие кличей. Это псы —
    отдаленная наша родня, Мы их раньше считали добычей.
    В общем, если что и заставляло меня продолжать туда ездить, так только старая
    привычка не сдаваться, здравому смыслу вопреки. В конце концов, разве не
    занимались мы всю жизнь абсолютно безнадежным делом?
    Да и что мне еще оставалось делать? Трудно примириться с мыслью, что вся твоя
    жизнь оказалась напрасной, а все усилия и жертвы — бессмысленными. Так вот и
    получилось, что я, сцепив зубы и превозмогая омерзение, продолжал мотаться в
    Москву, пробиваться к новому "демократическому" начальству да уговаривать их
    открыть партийные архивы. И чем дольше это продолжалось, тем труднее мне
    становилось отказаться от своей затеи, хотя шансы на ее успех уменьшались с каждым
    приездом.
    Еще не успел кончиться так называемый путч в августе 1991 года, а я уже был в
    Москве, доказывая новым властителям российских судеб, что сделать это — в их же
    интересах. Раненого зверя надо добить, пока он не очухался от шока. Главное — не
    давать им оправиться. Нужно, твердил я, создать комиссию для расследования всех
    преступлений коммунизма, причем желательно международную, чтобы избежать обвинений
    в политических подтасовках. Нужно расширить дело "путчистов" и превратить его в
    суд над КПСС. Дело же нужно рассматривать открыто, т.е. теперь же, без потери
    времени, прямо под прожекторами и телекамерами, как ведется расследование
    комиссиями Конгресса США.
    Момент был уникальный, все было можно. Растерявшаяся номенклатура была на все
    согласна, опасаясь только одного — самосуда, расправы прямо на улицах. От вида
    болтающегося в стальной петле "железного Феликса" у них перехватывало дыханье. И,
    пользуясь этой ситуацией, вполне можно было провести если и не Нюрнбергский
    процесс, то все же нечто очень похожее, а по своему нравственному воздействию на
    наш одичавший мир — и более сильное. Во всяком случае, сдвиг "вправо" после такого
    процесса был бы никак не меньший, чем "влево" — после Нюрнбергского.
    Самое удивительное, что это почти удалось. Опьяненное своей нечаянной победой,
    российское начальство далеко вперед не заглядывало, а про внешний мир и вообще не
    ведало. Идея же прикончить непосредственного противника казалась им и логичной, и
    заманчивой.
    "Что ж, — сказали мне, — мысль неплохая. Только нужно, чтобы она исходила не от
    нас, не от правительства. Вот ты ее сам и запусти".
    Так и поступили. А срочно вызванный директор Центрального телевидения Егор Яковлев
    придумал, как ее "запустить" наиболее сенсационно — в телевизионном диалоге с
    новоназначенным главой КГБ Вадимом Бакатиным.
    Было самое начало сентября, Москва еще не вполне оправилась от "путча", еще
    оставались баррикады у Белого Дома, а на Садовом кольце лежали цветы в память
    погибших там троих ребят, когда мы — телевизионная группа, Яковлев и я — подъехали
    к знаменитому зданию на Лубянке. Здесь все было как в дни моей юности: "Детский
    мир" на углу, мрачное здание КГБ в центре, напротив станции метро "Дзержинская"; и
    только опустевший пьедестал "железного Феликса" напоминал о недавних событиях.
    Странно было видеть его покрытым надписями типа "Долой КПСС!" или просто
    изображениями свастики и серпа с молотом через знак равенства. Надписи эти за ночь
    исчезали, стертые чьей-то заботливой рукой, но неизбежно появлялись днем. И так
    продолжалось несколько недель, пока народу не наскучила эта игра. Тогда-то и
    появилась на чисто вымытой тумбе аккуратная надпись белой краской: "Прости,
    Феликс, мы не уберегли тебя". Последнее слово все-таки осталось за чекистами.
    Охрана у дверей взяла "на караул" — то ли оттого, что нас сопровождал помощник
    Бакатина, то ли у них так принято встречать "почетных гостей", не знаю. Невольно
    вспомнилось, как привезли меня сюда 28 лет назад, безо всякой торжественности и не
    с парадного входа, а через ворота с другой стороны, где встретивший меня старшина
    интересовался только содержимым моих карманов. Целая жизнь прошла между этими
    двумя "визитами", а то и целая эпоха. Но ни радости, ни торжества не испытал я от
    этого воспоминания. Скорее, наоборот, ощущение бессилия, чувство напрасно
    растраченной жизни обрело конкретную форму:
    "Вот ведь, — подумал я, — целую жизнь потратил на борьбу с этим учреждением, а оно
    все стоит. И еще вопрос, кто из нас кого переживет".
    Конечно, выбор Бакатина мне в собеседники был не случайным. Известно было, что
    настроен он очень решительно и, хотя при Горбачеве прошел обычную карьеру от
    секретаря обкома до министра внутренних дел, возглавляемое им теперь ведомство
    терпеть не может. Когда сразу после "путча" на совете президентов союзных
    республик Горбачев предложил ему этот пост, он сначала ответил отказом, поскольку
    "эту организацию вообще надо расформировать".
    — Так вот мы вам это и поручим, — отозвался Ельцин.
    К моменту нашей встречи он был в должности немногим более недели, но уже успел
    выделить из КГБ целый ряд служб и передать их другим министерствам. А пресловутое
    управление "3", ставшее преемником 5-го Главного управления и занимавшееся
    политическими репрессиями, закрыл вообще. Он еще плохо освоился в своем огромном
    кабинете и, кажется, чувствовал себя там не совсем на месте. Во всяком случае,
    когда я спросил его, кто был хозяином этого кабинета раньше, он долго, с видом
    школьника, получившего в подарок новую электронную игрушку, искал нужную кнопку на
    своем пульте, чтобы вызвать помощника.
    Как и полагается настоящему чекисту, тот появился совершенно бесшумно, ровно вырос
    из-под земли.
    — Доложите историю кабинета.
    Нет, Андропов здесь не сидел. Он был в другом здании. Здесь — Чебриков, затем
    Крючков...
    Бакатин был явно смущен и своим новым положением, и моим визитом, и в особенности
    нашей предстоящей беседой. Разумеется, он знал тему заранее и никакого подвоха с
    моей стороны мог не опасаться. Но вот телевизионная камера.
    — Что попадет в кадр?
    — Как все? И мои носки тоже?
    Показывать телезрителям свои носки он почему-то стеснялся больше всего.
    Готовясь к беседе, я мысленно разделил ее на три части, три темы, позволявшие
    достаточно подробно обосновать идею международной комиссии и свести к минимуму
    число ее возможных противников. Я знал, что на одной из пресс-конференций Бакатин
    уже высказался против публичного разоблачения бывших стукачей. Это, однако, меня
    вполне устраивало: в стране, где стучал если и не каждый десятый, как в ГДР, то уж
    каждый двадцатый-то наверняка, начинать с их разоблачения было и невозможно, и
    бессмысленно. Так же, впрочем, как судить всех рядовых членов КПСС. Бессмысленно
    прежде всего потому, что не было такой уж четкой грани между членом партии и
    беспартийным, стукачом и просто советским конформистом. За исключением нас,
    горстки "отщепенцев", это была ссученная страна. И что теперь с этим прикажете
    делать? Создать новый ГУЛАГ?
    Учитывая же чисто юридические трудности, объем проблемы, сопротивление самих этих
    бывших стукачей и их "хозяев", засевших во всех структурах нынешней власти,
    начинать с них процесс было просто невозможно. Даже в Чехии, единственной из
    бывших коммунистических стран, отважившейся начать процесс "люстрации", реакция
    общества была крайне негативная, а сам процесс безнадежно застопорился именно из-
    за проблемы стукачей.
    Наконец, это было бы совершенно ненужно, а то и вредно. Задача ведь заключалась не
    в том, чтобы отделить менее виновных от более виновных и этих последних покарать,
    а в том, чтобы вызвать процесс морального очищения общества. Не массовую истерию,
    расправы, доносы и самоубийства, которые такое разбирательство непременно бы
    вызвало, а раскаяние. Для этого же нужно было судить систему со всеми ее
    преступлениями и вполне достаточно было осудить ее главарей, уже и без того
    находившихся в тюрьме за организацию "путча".
    Словом, в этом вопросе мы с Бакатиным были полностью согласны, и я сознательно
    начал с него нашу беседу, чтобы открыто продемонстрировать свою поддержку его
    позиции, а заодно и задать разговору нужный тон. Мне важно было показать миллионам
    зрителей, что мы, бывшие политзэки и диссиденты, расхожему мнению вопреки, вовсе
    не жаждем мести, не ею продиктованы мои предложения, а интересами гораздо более
    важными и отнюдь не личными. Тем более, что при этом я не кривил душой: я
    действительно не живу ненавистью и не испытываю ни малейшего желания мстить кому
    бы то ни было, потому что никогда не был чьей-то жертвой, а все происшедшее со
    мной выбрал сам, вполне добровольно и с полным сознанием последствий.
    А уж мстить стукачам и совсем нелепо: в отличие от большинства своих сограждан
    (включая Бакатина), я-то этих людей хорошо знал и по камерным наседкам, и по
    агентуре, которую к нам подсылали. Я знал, что в большинстве своем это люди
    сломленные, жалкие, часто принужденные к сотрудничеству с КГБ путем шантажа и
    угроз. В сущности, никто не может знать заранее, как поведет себя в зоне
    повышенного давления, и потому не вправе быть судьей тот, кто этого не испытал.
    Испытавший же, как правило, судить не захочет.
    Но если в этом вопросе я мог проявить сколько угодно мягкости, две других темы
    требовали предельной жесткости. Первая из них — о нашей обязанности перед историей
    раскрыть теперь все ее тайны, спрятанные в архивах, для чего, собственно, и
    предлагалось создать международную комиссию с участием известных зарубежных и
    отечественных историков. Тут я сознательно смешал в одну кучу и убийство Кирова, и
    убийство Кеннеди, и покушение на Римского Папу, обеспечивая себе переход к
    последней, главной теме — международным преступлениям КПСС и КГБ. Тема эта была
    все еще как бы запретной в СССР. Советскому человеку полагалось тогда считать, что
    хоть коммунисты и повинны в преступлениях против своего народа, в репрессиях и
    развале экономики, но во внешних делах они были "как все", не хуже и не лучше.
    Мол, на войне как на войне. Американцы ведь тоже были не ангелы. Ну а разведка —
    разве нет ее у любого, даже демократического государства?
    Этот-то опасный миф, усиленно культивировавшийся тогда и печатью, и вождями, надо
    было полностью уничтожить, развеять в клочья вместе с мифическим образом
    доблестного советского "разведчика", героя и патриота. Нужно было обозначить
    совершенно безоговорочно, что не существовало у Советского Союза "нормальной"
    международной политики, а то, что так именовалось, представляло собой длящееся
    многие десятилетия преступление против человечества. Потому-то, придержав эту тему
    на самый конец, когда наш диалог выглядел уже задушевной беседой двух старых
    приятелей, во всем между собою согласных, я стал вдруг говорить о вещах,
    советскому зрителю неизвестных: о руководстве международным терроризмом,
    наркобизнесом, о подкупе и шантаже западных политиков, бизнесменов, деятелей
    культуры, о колоссальной системе дезинформации, которую создал КГБ за рубежом.
    — Поймите, — настаивал я, — разведка-то у нас есть и помимо КГБ, есть ГРУ, военная
    разведка, которая действительно занимается военными вопросами. Это отдельный
    разговор. А здесь ведь была политическая разведка. Здесь масса иностранных
    деятелей оказались замешанными. Или подкупленных, или шантажированных. Поймите,
    нельзя это оставить. Я понимаю все сложности, связанные с демонтажем такой
    системы, но оставить это нельзя. Никогда не возникнет доверия к нашей стране, если
    мы это оставим. (...) Вряд ли вы сможете жить как нормальное государство, если у
    вас все еще будет существовать такой орган... Более того, есть некая обязанность и
    перед иностранным сообществом, перед другими странами, как бы помочь им избавиться
    от всего того зла, которое эта система создала.
    — Конечно, — пугал я его напоследок, — тут есть и вопрос безопасности нашего
    государства. Ну, например, эксперты за рубежом считают, что КГБ в своей
    деятельности за рубежом накопил такие ценности, имея свои банки, подставные
    учреждения, предприятия, что они вполне могут существовать и функционировать еще
    десять лет, если их даже вообще закрыть в Москве. Есть такие мнения на Западе. И,
    конечно, вы не можете это оставить. Это может оказаться вашим врагом.
    Надо отдать ему должное, Бакатин не спорил, не возражал, а если и отвечал, то в
    основном ссылался на свое полное незнание предмета. Да и успеть, мол, не мог, в
    должности всего неделю.
    — Ну, тема разведки для меня сегодня самая сложная тема, — бубнил он.
    Манера речи у него была довольно забавная — этакое бормотание, без всякой
    пунктуации, начала или конца. — И в данном случае я даже в плане своих действий,
    чисто таких вот в календаре, своего личного календаря, разведку отодвигаю
    несколько на иной план. Я не думаю, что они имеют какие-то документы по поводу той
    преступной деятельности, о которой вы говорите. Если и есть какие-то факты, о
    которых я ничего не знаю абсолютно, что кто-то из них... — я не знаю, можно
    допустить, что кто-то из них конкретно этим и занимался... Например, наркобизнесом
    или поощрением терроризма... Если это так, то все это надо смотреть,
    демонтировать... И это очень серьезно. Что там они делают за рубежом, мы все очень
    плохо знаем...
    Казалось, он был если не напуган, то немного встревожен, особенно моим сообщением
    о средствах, накопленных КГБ за рубежом, все время повторял, что не может это
    оставить без внимания, что надо все выяснить, а самое главное — вполне был готов
    поддержать мою идею:
    — Я, в общем, в принципе, с вами согласен, что истину надо восстановить. Ее надо,
    по крайней мере, узнать. Но сейчас, сразу, с вами обговорить условия создания этой
    международной комиссии, не могу, — сказал он в заключение нашей беседы. — И тут
    есть еще и правовые моменты, которые надо поглядеть. (...) Это все в интересах
    нашего ведомства было сохранять в тайне, поэтому многие не знали. Поэтому такую
    схему надо в принципе принимать. В принципе. Подумать о том, как мы ее должны
    оформить.
    — Ну, что ж, Вадим Викторович, — завершил я, протягивая ему руку, — хочу пожелать
    вам успеха, посочувствовать, пожать руку первому главе КГБ, которого я в своей
    жизни вижу…
    И — каюсь — на какой-то миг я даже поверил, что именно так оно и произойдет:
    соберемся еще раз, без телевидения, обсудим юридическую сторону вопроса,
    сформулируем задачи да и приступим к делу... А что? Ельцин подмахнет указ, вызову
    своих друзей историков, советологов из Гуверовского института, таких, как Роберт
    Конквест, ребят из "Мемориала", нагоним студентов из архивного института им в
    помощь и — начнем разгребать бумажные кладовые. Все казалось возможным тогда, в те
    дни, при виде свастики, рукой народа приравненной к серпу и молоту на опустевшем
    цоколе посреди площади Дзержинского.
    Всего лишь на миг представил я себе, как это нехитрое уравнение станет, наконец, в
    нашем мире тем, чем оно и должно было всегда быть — самоочевидной истиной, вроде
    орвелловского "2+2=4". Так немного, так просто, а насколько наша жизнь стала бы и
    чище, и честнее...
    Но уже в следующее мгновение видение исчезло, уступая место реальности.
    "Да разве этот симпатичный бормотун, который так мило стесняется показывать свои
    носки телезрителям, может справиться с эдаким монстром? Он и не узнает, что за его
    спиной делается".
    А поджидавший меня приятель подытожил лаконично, почти безжалостно, словно гвоздь
    забил в крышку гроба:
    — Тут нужны такие, как ты, а не такие, как он.

    2. Бессмертный КГБ

    Беседу нашу показали 9 сентября сразу после вечернего выпуска новостей в 21.00,
    причем почти целиком, с несущественными сокращениями чисто редакционного
    характера. Всего-то каких-нибудь двадцать минут, реакцию же они вызвали довольно
    бурную. В общем, тон прессы был доброжелательным, с ударением на "необычность"
    самой нашей встречи: вот, дескать, какие времена наступили, какие перемены
    произошли в стране. Наиболее популярные в то время издания — газета "Известия" и
    журнал "Огонек" — поместили статьи об этом событии с моими комментариями, где я
    постарался развить тему. Натурально, нашлись дураки, упрекавшие меня за излишнюю
    мягкость к "стукачам", а в особенности за то, что пожал руку главе КГБ. Это,
    однако, меня не удивило и даже не разозлило: в такие времена дураки, как правило,
    становятся необычайно активны. А зарабатывать себе политический капитал дешевой
    демагогией — их любимое дело.
    Гораздо важнее было то, что мое мурлыканье не усыпило бдительности тех, кого это
    непосредственно касалось, — "профессионалов". Они-то отлично поняли, к чему я
    подбираюсь, а мой спокойный, дружелюбный тон встревожил их, думаю, гораздо больше
    любых грозных тирад и требований возмездия. Уже через несколько дней на экране
    появился тогдашний глава ПГУ (Первое Главное управление КГБ) генерал Шебаршин и
    безо всякого упоминания нашего теледиалога — так, между прочим, — заверил публику,
    что никаких сенсационных откровений о деятельности разведки можно не опасаться.
    Это явно был сигнал "своим" за рубежом, рассчитанный на то, чтобы успокоить
    встревожившихся "партнеров".
    Дальше — больше. Пошли статьи бывших офицеров разведки с "демократической
    репутацией", призванные доказать, что мои представления о размахе их деятельности
    сильно преувеличены.
    "...даже ветеран диссидентства Владимир Буковский, знающий КГБ не только
    теоретически, заметил между делом в своем эпохальном интервью с Бакатиным, что
    нашей стране неплохо бы заниматься лишь военной разведкой, а политическую и прочую
    вообще прикрыть, — писал в "Огоньке" отставной разведчик Михаил Любимов. — Мысль
    мудрая и прогрессивная, интересно только, поддержат ли ее западные правительства,
    которые, кроме военных разведок, имеют и ЦРУ, и СИС, и БНД, и Моссад. Прозвучал у
    Буковского и тезис о колоссальной дезинформации, которой занимается за рубежом
    внешняя разведка КГБ".
    А дальше, конечно, шло подробное объяснение того, что никакой колоссальной системы
    не существовало. Так, жалкие потуги, несколько поддельных документов, которые
    никого не обманули, а "вызвали только гнев в адрес их создателя".
    "Я достаточно поварился на кухне "активных мероприятий", чтобы утверждать:
    фальшивки — лишь мизерная часть работы разведки, львиная доля попадает на перепевы
    нашей пропаганды, которым придается "западный" лоск. Большая часть этой так
    называемой работы — лишь булавочные уколы, совершенно незаметные в огромном потоке
    западной информации, они никоим образом не помогли тогдашним внешнеполитическим
    интересам СССР — бездарная и мутная политика шагала к пропасти, и ее не могла
    спасти ни пропаганда, ни агитация, исходящая из "западных источников"".
    Словом, не было никакой системы дезинформации, агентов влияния, "сил мира,
    прогресса и социализма". И, точно иллюстрируя этот тезис, московская газета
    "Культура" тотчас перепечатала из "Лос-Анджелес таймс" статью известного
    американского политолога с типичным набором гебешной дезинформации о
    "диссидентах": мол, все они чокнутые экстремисты, а Буковский, и того хуже, "ведет
    переговоры с новым руководителем КГБ, как будто кто-то его на это уполномочивал, и
    он предлагает, чтобы все старые архивы КГБ были уничтожены так, чтобы никогда не
    стали известны имена осведомителей"
    И не понять было сразу, сам ли этот весьма уважаемый в США человек является
    агентом влияния или только получил эту информацию от такого агента, но редакция
    "Культуры" вряд ли подписана на "Лос-Анджелес таймс". (Вдобавок при попытке найти
    оригинал выяснилось, что такой статьи "Лос-Анджелес таймс" никогда не
    публиковала).
    Наконец, и само управление разведки — ПГУ — было поспешно выделено из КГБ в
    специально образованную Центральную службу разведки (ЦСР) с подчинением
    непосредственно Горбачеву, а во главе ее поставлен горбачевский же приятель
    Примаков. Разумеется, для этого были гораздо более серьезные причины, чем наша
    беседа с Бакатиным, — прежде всего, угроза развала всех союзных структур в
    процессе распада Советского Союза. Бесспорно, однако, что был у этого решения и
    другой мотив, а именно желание оградить разведку от всяческих расследований и
    реформ, или, как выражались сами ходатайствовавшие об этом рыцари плаща и кинжала,
    "избавиться от кагебешного хвоста". Вот они и улизнули за широкую спину
    президента, вместе со всеми своими тайнами.
    Бакатин же, все время откладывавший эту проблему "в плане своего личного
    календаря", надо полагать, был только рад от нее избавиться. Он, правда, честно
    пытался потом найти концы тех преступлений своего ведомства, о которых я ему
    говорил. Но — вот ведь загадка! — так ничего существенного найти и не смог. Даже
    по очень старым делам, представляющим чисто исторический интерес, таким, как
    убийство Кеннеди или покушение на Папу, все как-то само собой получалось, что
    бедный КГБ ни при чем. Даже о преследовании Сахарова и Солженицына "не нашлось"
    ничего нового — после долгих препирательств и отрицания того, что существовали
    вообще какие-то документы, "выяснилось" вдруг, что сотни томов их оперативных дел
    были якобы сожжены в 1990 году.
    Более того, и то немногое, что удалось найти, никак не удавалось Бакатину
    рассекретить. Например, вполне невинное досье наблюдений за Ли Харви Освальдом в
    период его проживания в СССР 35 лет назад сначала застряло в бесконечных
    комиссиях, а потом вдруг оказалось в Белоруссии, в ведении теперь уже
    "независимого" КГБ независимой республики Беларусь. Да так там и осталось вплоть
    до снятия самого Бакатина. Аппарат КГБ откровенно "ломал дурочку", мало заботясь о
    том, верят им или нет.
    Не знаю, понял ли он, что его просто дурят, нет ли, но его мемуары, озаглавленные
    "Избавление от КГБ", звучат весьма наивно. Избавились-то ведь от него, и притом
    очень скоро, а КГБ остался. Расчленять его на отдельные управления и службы, чем и
    занимался Бакатин все сто семь дней своего правления, было столь же бесполезно,
    как отрезать хвост ящерице или разделять на части планарию. В результате из
    каждого кусочка просто возродилось все тело, да еще и размножилось, точно в той
    сказке, где из каждого драконьего зуба вырастает новенький дракон.
    Архивы и были сутью КГБ, душой дракона, спрятанной за семью печатями. Покончить с
    драконом можно было, только добравшись до нее, но — запил, загулял добрый молодец,
    коему и полагается в сказке совершить этот подвиг. Ельцин, сразу после "путча"
    подписавший указ о передаче архивов КГБ российскому архивному управлению,
    казалось, потерял к этому делу всякий интерес (как, впрочем, и ко всем другим
    делам страны). Назначили межведомственную комиссию по передаче архивов, в которой
    работники того же КГБ с важным видом обсуждали "проблемы передачи" и, разумеется,
    никак не могли их решить. Создали еще комиссию Верховного Совета во главе с
    генерал-историком Волкогоновым — нужна ведь "правовая база", нужен "закон", как же
    без закона? Вопрос ведь не праздный: на сколько лет все засекретить — на 30 или на
    70? И пошла писать губерния да так до сих пор и пишет. Документы же и по сей день
    не переданы, ни единой бумажки. Тем временем возникли вокруг архивов какие-то
    загадочные "коммерческие структуры", пошла бойкая торговля документами, но только
    теми, которые КГБ выгодно опубликовать, и только через те руки, которые КГБ
    устраивают. Поползла по всему миру махровая советская дезинформация под видом
    исторической истины...

    3. В чреве дракона

    Меня, однако, это не обескуражило, врасплох не застало. Я и вообще-то, еще до


    посещения Бакатина, не слишком рассчитывал на архивы КГБ, а сконцентрировал свои
    усилия на архивах ЦК КПСС, которые были опечатаны сразу после "путча" вместе со
    зданием ЦК на Старой площади. Во-первых, они уже находились в руках российского
    руководства, с которым у меня были хоть какие-то контакты. А во-вторых, я знал,
    что там, в этих архивах, должно быть все, в том числе и доклады КГБ, бывшего, как
    мы помним, всего лишь "карающим мечом партии", ее "вооруженным отрядом". По
    крайней мере, в послесталинскую эпоху КГБ находился под жестким контролем партии и
    без согласия ЦК ничего существенного предпринимать не мог.
    Словом, уже через пару дней после приезда в Москву в августе 1991 года я с помощью
    своих контактов в российском руководстве встретился с главой Комитета по делам
    архивов при правительстве России Рудольфом Германовичем Пихоей, чтобы обговорить в
    принципе условия работы будущей международной комиссии. А еще через пару дней не
    без некоторого волнения входил в здание ЦК на улице Куйбышева, д. 12 (ныне вновь
    по-старому Ильинка), где, собственно, размещались и архивы, и архивное ведомство.
    Огромное здание — вернее сказать, комплекс зданий, соединенных между собой
    бесконечными коридорами, переходами, лестницами, — было мертво. Архивное
    управление расположилось лишь на одном этаже дома 12, остальное представляло из
    себя лабиринт Минотавра, где без нити Ариадны не найти ни входа, ни выхода
    Роскошный паркет коридоров уводил в неизвестность мимо опечатанных дверей
    кабинетов, на которых все еще висели таблички с именами их бывших владельцев,
    когда-то всесильных аппаратчиков. Местами прямо на полу лежали кучи папок и бумаг
    с надписью "совершенно секретно". Я поднял одну наугад: отчет какого-то обкома о
    работе с молодежью. И на секунду мне стало страшно: а вдруг здесь и нет ничего,
    кроме вот таких бесконечных отчетов о выполнении планов да пропагандистских
    мероприятий? А если окажется, что все действительно существенное либо уничтожено в
    последний момент, либо куда-то увезено? Москва полна была слухов о массовом
    уничтожении документов, о каких-то загадочных грузовиках, увозивших тюки с
    бумагами несколько ночей после "путча"...
    Пихоя, однако, успокоил меня. Да, какие-то бумаги успели уничтожить, но это,
    видимо, была оперативная документация, связанная с "путчем". Сами архивы,
    насколько можно судить, не пострадали. Указ об аресте партийных архивов был
    подписан Ельциным 24 августа, и тут же, ночью, в ЦК вошла комиссия вместе с новой
    охраной. Для начала, правда, вырубили электричество, чтобы остановить все
    "бракомолки" (новое русское слово для обозначения shredding machines, которое я
    услышал впервые), но потом пришлось его включить: впотьмах невозможно было ничего
    найти. "Бракомолки" же и так были все забиты впопыхах уничтожавшимися документами
    и уже не работали.
    — Первым делом опечатали все двери, — рассказывал Пихоя, — теперь вот сносим все
    бумаги из кабинетов в одну большую комнату, нумеруем, сортируем. Никто и ничего
    отсюда увезти уже не может, да и войти сюда старым сотрудникам теперь невозможно.
    Даже за личными вещами. Охрану полностью сменили, привезли курсантов милицейского
    училища не то из Вологды, не то из Волгограда.
    Действительно, все входы и выходы охраняли молодые крепкие парни с автоматами. На
    одного из них, здоровенного малого с детским, растерянным лицом, мы буквально
    наткнулись, завернув за угол коридора:
    — А где здесь буфет, не знаете? — спросил он жалобно, — а то уже полчаса брожу...
    Оказалось, сохранился-таки цековский буфет где-то внизу, но былых дефицитных
    продуктов в нем не нашлось. Что-что, а уж сырокопченую колбасу работники ЦК
    прихватить не забыли.
    Как выяснилось, селективно уничтожить что-либо в архивах ЦК было почти невозможно,
    так же, впрочем, как и подделать. Прежде всего потому, что архивов этих при
    ближайшем рассмотрении насчитали до 162-х, совершенно между собой не связанных ни
    картотекой, ни компьютером: коммунистическая власть не доверяла никому, даже
    своему аппарату. Понадобилось бы много месяцев работы, только чтобы выяснить, нет
    ли копий документов одного архива в другом или ссылок на документ одного архива в
    документе другого. Но, и выяснив, изменить что-либо было не так легко: каждый
    архив имел свои описи, документы — сквозную нумерацию, шифры, книги регистрации
    входящих и исходящих бумаг. Бюрократическое государство на бумагу не скупилось,
    оттого-то, наверное, ее вечно не хватало. Только архив учета всех членов партии,
    так называемый "единый партбилет", насчитывал 40 миллионов единиц хранения. Всего
    же по стране партийные архивы содержали миллиарды документов.
    В один из них – архив личных дел номенклатуры ЦК – я зашел любопытства ради вместе
    с группой журналистов, приглашенных Пихоей. Огромная комната с высокими лепными
    потолками — до революции здесь помещалось не то страховое общество, не то банк —
    была заставлена металлическими шкафами на рельсах. Центральный пульт управления,
    расположенный на возвышении у входа в комнату, имел десятки кнопок, нажимом
    которых нужный шкаф медленно отодвигался, обнаруживая полки с папками личных дел.
    Всего их тут было до миллиона, живых и умерших, членов политбюро и рядовых
    служащих ЦК.
    Этот архив скоро превратился в "показательный": сюда водили иностранцев,
    журналистов, высокопоставленных посетителей, демонстрируя смелость и демократизм
    новых хранителей партийных тайн. Журналистам, якобы наугад, обыкновенно показывали
    дела Ворошилова, Микояна, иногда Шолохова. Эффектно и безопасно. В
    действительности же архивное руководство никоим образом не торопилось рассекретить
    доставшиеся им документы и уж вовсе не собиралось бороться за их обнародование.
    Это были отнюдь не борцы за идею, а типичные советские чиновники, сделавшие
    карьеру при старом режиме, трусливые и лукавые, как и полагается быть рабам.
    Начальство, "хозяин", вызывало у них одновременно и трепет, и ненависть, и чем
    больше трепета, тем больше ненависти, желания как-нибудь надуть. Доставшиеся же им
    в руки богатства они автоматически воспринимали как свою "собственность", ревниво
    оберегая от "посторонних".
    Даже чиновничьи типажи были представлены среди них точно так же, как в любом
    советском учреждении. Один разыгрывал роль неподкупного ортодокса, непримиримо
    борюще-гося с "коррупцией", но в конце концов попался на продаже документов
    журналистам. Другой — человек интеллигентный, цивилизованный — любил порассуждать
    об общечеловеческих ценностях, о нашей ответственности перед историей, но было
    известно, что он охотно "позволяет" ознакомиться с некоторыми секретными бумагами
    зарубежным коллегам в обмен на приглашения прочесть доклад на международных
    конференциях, зарабатывая авторитет "известного историка". И никому из них даже в
    голову не приходило, что это нечестно, постыдно или просто предосудительно. Ну,
    нет у советского человека совести, что тут поделаешь? Даже ткани такой в мозгу не
    осталось, которая бы сохранила следы моральных норм.
    Разумеется, я был для них тем самым "посторонним", вроде покушающегося на их
    богатства вора, от которого они дружно, не сговариваясь, обороняли свою
    "собственность". Да и никак не могли они понять моих мотивов: чего я собственно
    добиваюсь? В долю, что ль, прошусь? Просто так, без малейшей личной выгоды, отдать
    миру все богатство казалось им таким же безумием, как банкиру — раздавать деньги
    прохожим на улице. Поскольку же пришел я к ним от новых "хозяев", то и отношение
    ко мне с самого начала было соответствующим: прямо ответить отказом боялись — черт
    его знает, что за ним стоит? — но, на всякий случай, во всем соглашаясь, каждый
    день изобретали все новые и новые отговорки. То закона нет о государственных
    тайнах, надо ждать, пока законодатель раскачается; то наше соглашение о создании
    международной комиссии непременно должно получить одобрение все того же
    законодателя. Главное им было — засунуть это дело в бесконечные комиссии
    Верховного Совета, где оно и потонуло бы в бесконечных дебатах бывших партийных
    начальников, ныне "народных избранников".
    Наконец мои нервы не выдержали, да и время подпирало, тянуть я больше не мог, —
    пришлось поговорить с Пихоей резко и откровенно. Объяснить ему, что нет у них
    авторских прав на историю и никогда не будет. Он защищался вяло, в основном
    твердил о нужде в "законе", о 30-летнем периоде секретности, принятом во всем
    мире, например, в Англии. Беда с советскими людьми, всё-то они о Западе знают,
    особенно то, что знать не надо бы. Но делать нечего — подписал наше "соглашение",
    явно без всякого энтузиазма:
    О международной комиссии
    по изучению деятельности партийных структур
    и органов государственной безопасности в СССР
    1. В связи с Указами Президента России от 24.08.91 NN82, 83 стали доступными
    архивные материалы о деятельности КПСС и государственной безопасности. Как
    известно, деятельность этих организаций носила международный характер и
    затрагивала интересы многих стран. В силу этого усилий только отечественных
    исследователей по изучению данного комплекса проблем было бы недостаточно. Тем
    более, что в зарубежных архивах имеются дополнительные материалы, которые
    позволили бы наиболее полно изучить историю вышеозначенных учреждений. Кроме того,
    включение в эту работу зарубежных исследователей исключило бы возможное недоверие
    к результатам работы комиссии. Учитывая все вышесказанное, по инициативе Комитета
    по делам архивов при Совете Министров РСФСР, имея целью изучить наиболее полно и
    детально ставший доступным архивный материал:
    Международный совет архивов (Париж),
    Гуверовскнй институт мира, войны и революции (Станфорд, Калифорния),
    Америкен энтерпрайз институт (Вашингтон),
    Исследовательский отдел радио "Свобода" (Мюнхен),
    Российский гуманитарный университет,
    Научно-информационный и просветительский Центр "МЕМОРИАЛ" согласились образовать
    международную комиссию.
    Комиссия рассчитывает привлечь к своей работе временно или постоянно ряд
    зарубежных и отечественных экспертов.
    Комиссия не ставит своей задачей затрагивать вопросы текущей обороны, преследовать
    отдельных лиц в связи с их прошлой деятельностью или причинение ущерба какому-то
    бы ни было государству.
    Ее задача — объективно и всесторонне исследовав все упомянутые материалы,
    представить их на суд истории.
    Комиссия оставляет за собой право затребования для осуществления этой задачи
    материалов из иных хранилищ (архивов).
    2. Принципы организации
    Собственно комиссия, состоящая из представителей организаций-учредителей, решающая
    все административно-финансовые вопросы.
    Рабочие группы, организуемые по принципу деятельности (тематической,
    хронологической и т.д.), в которые могут привлекаться необходимые специалисты.
    3. Деятельность
    Организации-учредители обязуются финансировать указанную программу и всемерно
    способствовать обеспечению сохранности предоставляемых в ее распоряжение
    материалов.
    Возможные доходы от публикации материалов Комиссия обязуется использовать на
    финансирование своей работы и поддержание архивного дела.
    В качестве результатов исследования Комиссия предполагает перевод архивных
    материалов на электронные носители и их последующую публикацию в виде сборников
    документов и монографий.
    Р.Г.Пихоя
    В.К.Буковский
    11/09/91

    Фразу, выделенную курсивом, Пихоя вписал от руки сам, на всякий случай: будет
    такая комиссия или не будет, но "инициатива" должна принадлежать его комитету. Все
    равно, мол, это моя собственность, я здесь хозяин!
    Так после месяца лихорадочной беготни по Москве улетал я домой со слабой надеждой
    на успех своих замыслов. Ни окончательного решения, ни возможности положиться на
    тех, с кем свела судьба, ни единомышленников. Только листочек бумаги с подписью
    Пихои — много ли он стоил?
    Но и добиться большего я никак не мог. В этом призрачном царстве все было
    ненадежно, не окончательно. Все могло измениться в любую минуту. Слово, обещание,
    даже данное публично, ничего больше не значило, ни к чему не обязывало. Невозможно
    было сказать, что такое власть сегодня, тем более — завтра. И совсем уж никто не
    знал: что такое ее решение? Казалось, человек существует, только пока ты его
    держишь за пуговицу, а отпустил на мгновение — и он исчез, растворился в вихре.
    Был человек — и нет его. В создавшейся тогда ситуации незыблемым выглядел только
    Ельцин.
    — Теперь дело за президентом Ельциным, — говорил я журналистам перед отлетом. —
    Как только он примет такое решение, мы готовы начать работу.

    4. Пьяная свадьба

    Но время шло, а лучше не становилось. Точно истощив всю свою энергию за три дня
    "путча", российское руководство было полностью парализовано. Уникальный случай в
    истории: за свои первые сто дней у власти Ельцин не сделал абсолютно ничего. На
    какое-то время он вообще исчез: одни говорили, что запил, другие — что уехал
    отдыхать. Но, и объявившись позже, он никак не мог выработать ни программы
    действий, ни четкой цели. То принимался перетасовывать старую колоду бюрократии,
    отчего эта последняя только разбухала; то вдруг срывался со всем своим окружением
    на Кавказ — мирить армян с азербайджанцами; то вводил чрезвычайное положение в
    Чечне, то отменял его. Страна, как пьяный корабль, неслась по воле волн "без руля
    и без ветрил" А вернее — как пьяная свадьба куролесит по городу, из одного
    трактира в другой, с музыкой и цыганами. Во всяком случае, примерно так жило все
    ельцинское окружение, кочуя по приемам и праздникам. Застать их — на работе, дома
    ли — было совершенно невозможно. Неделями я пытался дозвониться, терзал телефон до
    мозолей на пальцах, пока чисто случайно не попал в ритм этого загула. Оказалось,
    Москва жила "презентациями" — новое словечко, произведенное от английского
    presentation и обозначавшее здесь, на русской почве, практически любую
    общественную пьянку, будь то по поводу открытия нового центра, создания новой
    организации или какой-то годовщины. А уж там, между балычком и тостами за новую
    демократию, разве договоришься о чем-то серьезном?
    Тем временем события развивались самым неблагоприятным для моих планов образом.
    Номенклатура оживала на глазах, заполняя вакуум власти. Происходило это вполне
    открыто, под аккомпанемент рассуждений в прессе о том, что управление страной
    надо, дескать, оставить в руках "профессионалов". Даже с некоторым нажимом: вот,
    мол, раньше партия не давала "профессионалам" наладить дело, а теперь "новая
    власть" туда же. И как-то само собой забывалось, что никаких "профессионалов"
    управления в СССР, помимо профессиональных строителей коммунизма, то бишь
    номенклатуры, никогда не существовало. Они-то и развалили страну, довели до
    банкротства экономику, а под конец не сумели даже путча толком организовать.
    Совсем заглохло и следствие по делу этих последних. Уезжая в конце сентября, я еще
    успел сделать программу на российском телевидении под названием "Два вопроса
    президенту", с тем, чтобы продвинуть идею открытого расследования "дела КПСС". Мы
    как бы организовали такое расследование, следуя модели "Уотергейта", где, как
    известно, ключевыми были два вопроса: что знал президент (в нашем случае —
    Горбачев), и когда он это знал? Вопрос был не праздный: все больше всплывало
    фактов о том, что Горбачев все знал заранее и так называемый путч был просто его
    попыткой ввести военное положение в стране, спрятавшись за спины своих
    сотоварищей. Таким образом, наша программа, проводя эту параллель, подводила
    зрителя к выводу о необходимости такого же публичного расследования, как и
    уотергейтское.
    Но и эта, казалось бы, очевидная идея потонула в чудовищном российском бардаке. С
    одной стороны, Ельцин так и не удосужился принять решение, с другой — ожившая
    номенклатура, в том числе и из ельцинского окружения, утопила все в бесконечных
    "комиссиях по расследованию", где, разумеется, дело вели "профессионалы".
    Становилось ясно, что суда над лидерами августовского "путча", скорее всего, так
    никогда и не будет. (Суд над руководителями ГКЧП откладывался два года, пока,
    наконец, в феврале 1994 года новоизбранная Дума приняла закон об амнистии
    организаторов августовского "путча". Однако один из обвиняемых, главнокомандующий
    сухопутными войсками генерал Варенников, отказался принять амнистию и потребовал
    суда. Суд состоялся в августе 1994 года, и генерал Варенников был оправдан).
    Вместо этого, в октябре 1991 года прошли довольно вялые слушания Верховного
    Совета, где некоторые депутаты требовали, конечно, более широкого обсуждения
    обстоятельств "путча" и даже расследования всей деятельности КПСС, а их коллеги-
    коммунисты, естественно, возражали. Цирк, да и только! С каких это пор стало нужно
    просить согласия у преступников прежде, чем посадить их на скамью подсудимых!
    Любопытно, однако, что перспектива расследования преступной деятельности КПСС не
    вызвала энтузиазма даже у большинства "умеренной" публики.
    Особенно почему-то тревожил их международный аспект. Действительно, какие-то факты
    на слушаниях всплыли, в основном по компартиям, и не очень значительные, например,
    о перекачке сотен миллионов долларов из государственной казны "фирмам друзей". Но
    и этого было достаточно для переполоха:
    "Судя по всему, в ходе расследования всплывет еще немало документов подобного
    рода, — писала газета "Известия", — и сегодня трудно представить последствия этой
    работы, поскольку скандал грозит выплеснуться на международную арену, всерьез
    повлиять на карьеры многих политических деятелей, оказать воздействие на
    деятельность и зарубежных компартий, и многих коммерческих структур, взращенных на
    финансовых дрожжах КПСС".
    Не может советский человек слышать слово "заграница", не наделав в штаны. Ельцин
    исключения не составлял: 14 января 1992 года подписал указ "О защите
    государственных секретов Российской Федерации", коим восстанавливались практически
    все нормы секретности бывшего СССР.
    Приехав опять в Москву в марте, я обнаружил картинку типичной советской показухи:
    с одной стороны, был торжественно открыт при архивном комитете "Центр хранения
    современной документации", куда якобы и поступили для всеобщего пользования
    партийные архивы. Об этом, благодаря стараниям Пихои, уже раструбила и российская,
    и западная пресса как о новом достижении новой демократии. Действительно, оформив
    пропуск, можно было подняться на второй этаж здания бывшего ЦК, в читальный зал
    этого Центра, и можно было даже посмотреть описи документов. С другой стороны, на
    этом и кончался демократизм новой российской власти, ибо никаких существенных
    документов вам видеть не полагалось. Прежде чем показать даже описи, вас знакомили
    с "правилами" работы Центра, из коих следовало, что, согласно указу Ельцина, из
    пользования изъяты:
    1. Все вообще документы после 1981 года.
    2. Все материалы к решениям Секретариата ЦК после 1961 года.
    3. Все вообще материалы "особой папки".
    4. Все материалы международного отдела, отделов загранкадров, международной
    информа-ции, административных органов, оборонной промышленности ЦК, документы КГБ
    и ГРУ после 1961 года.
    Если хотите, можете знакомиться с пленумами по сельскому хозяйству или отчетами о
    выполнении пятилетних планов. Не хотите — не знакомьтесь. Даже документы,
    касавшиеся меня лично, моей судьбы, моей жизни, не имел я права видеть — а такие
    были в описи решений секретариата. Какая уж там "международная комиссия"! Напрасно
    я размахивал нашим договором перед носом Пихои, тыкал пальцем в его подпись. Он
    только очками поблескивал.
    — Это недействительно.
    "Недействительными" оказались теперь и его подписи под соглашением с делегацией
    наших "организаций-учредителей", которую я прислал в октябре, вскоре после своего
    отъезда. И, очевидно, его "соглашения" с другими организациями, которым он норовил
    "продать" тот же "товар" за нашей спиной. А их набрался уже добрый десяток. Каждый
    раз осчастливленная таким образом новая организация радостно сообщала прессе, что
    именно она (и только она) получит теперь доступ к партийным тайнам. Но буквально
    через месяц появлялась другая, не менее счастливая. Удивляться тут нечему, ибо
    мечта Пихои была столь же проста, как и несбыточна: получить много-много денег, не
    выпустив из рук своих богатств и притом, Боже избави, не заработав по шее от
    начальства. Попросту говоря, ему грезились миллионы в обмен на доклады обкомов о
    работе с молодежью, да еще проданные каждому отдельно, с видом благодеяния. Не
    удивительно, что, так ничего и не получив, он лишь взбудоражил полмира и сам же
    теперь обиделся на весь Запад сразу.
    — Вот ведь сволочи, — жаловался он мне (!), — все требуют эксклюзивных прав. Ну,
    теперь никто у меня ничего не получит.
    Конечно, столь любимый им 30-ти летний период секретности — "как в Англии" —
    появился в ельцинском указе не без его хлопот. "Продать" ведь можно только то, что
    запрещено, только оно становилось его "собственностью". Разрешенное же пришлось бы
    отдать за так, без всякого интереса.
    Словом, так и умерла, не родившись, моя идея "исторического Нюрнберга", достойного
    завершения величайшей войны в истории человечества. Ничтожные чиновники, почти
    нелюдь, оказавшиеся по чистой случайности в высоких российских креслах, тешили
    теперь свое мелкое тщеславие, распоряжаясь тем, на что не имели ни малейшего
    морального права: нашим наследием. Те, кто провел свои никчемные жизнишки,
    просиживая штаны в парткомах, запретили знать правду о нашей жизни нам, вынесшим
    на своих плечах все тяготы великой битвы. Неужели еще и это я должен был пережить?
    Улетая опять из Москвы в конце марта, я дал несколько исключительно хлестких
    интервью, точно отвесил пощечину. Такова, сказал я, ваша "демократия", грудью
    вставшая на защиту коммунистических секретов.
    "Можете ли вы представить себе, чтобы после разгрома Германии всю фашистскую
    документацию засекретили лет эдак на тридцать? Новая Германия не прятала чужие
    тайны. Если ты всерьез порываешь с прошлым, то вряд ли станешь его скрывать".
    Даже "Известия" не решались опубликовать это интервью недели две. Я уж думал —
    вообще не решатся. "Ну и черт с ними, — махнул я рукой, — пропади они пропадом.
    Все равно пощечину можно дать только тому, у кого сохранилось чувство достоинства,
    а здесь таких не осталось".
    Честно говоря, приезжать в Россию я больше не собирался.

    5. Диалектика не по Гегелю

    Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: к весне 1992 года
    коммунисты настолько обнаглели, что опротестовали в Конституционный суд указы
    Ельцина, запретившие КПСС.
    Наверное, со стороны это выглядело дурной шуткой: одна группа бывших коммунистов
    судится с другой о конституционности запрета своей бывшей партии, да еще в суде,
    все члены которого — тоже бывшие коммунисты. И это, заметьте, в стране, где
    конституции как таковой нет, а есть старая конституция РСФСР (аналогичная
    конституции бывшего СССР), которую никак не могут заменить и оттого бесконечно
    вносят в нее поправки. Куда там Кафке с его жалкой фантазией или Гегелю с его
    детским представлением о диалектике!
    Однако Ельцину и его окружению было не до шуток. Перспектива проигрыша дела в суде
    была вполне реальна (по крайней мере, семь из двенадцати судей открыто
    симпатизировали КПСС), а это повлекло бы за собой кошмарные последствия. Помимо
    чисто политических осложнений, пришлось бы возвращать только что поделенную
    "партийную собственность" (включая комплекс зданий ЦК на Старой площади, куда
    совсем недавно переселилось российское руководство), не говоря уж об этих самых
    архивах. Не случайно, выступая в Конгрессе США летом 1992 года, Ельцин упомянул
    этот суд в числе наиболее важных политических проблем, стоящих перед страной.
    Словом, всполошилась, а то и прямо ударилась в панику вся президентская рать. И в
    результате произошло то, чего я безуспешно добивался почти год: архивы КПСС были
    открыты, хоть и на щелочку, а я, срочно вызванный в Москву для участия в этом
    процессе в качестве свидетеля и эксперта, получил к ним доступ. Таково было мое
    категорическое условие или, если хотите, плата за лицедейство в их театре абсурда.
    Конечно, интересы наши не совсем совпадали: комиссия, отбиравшая документы в
    архивах, стремилась лишь проиллюстрировать "неконституционность" действий бывшего
    партийного руководства, и оттого отобранного ими материала никак не могло хватить
    для систематического исследования. Это был набор разрозненных документов разных
    периодов, довольно произвольно сгруппированных в 48 томов по очень общим темам,
    как то: "Нарушения прав человека", "Терроризм", "Коррупция" и т. д.
    Более того, и на составе комиссии, и на методах ее работы в полной мере сказалась
    та неопределенность, двусмысленность, в которой находилась страна. Уж коли ни
    президент, ни правительство не могли внятно определить национальные интересы
    нового российского государства, то вопрос о том, что же все еще является
    государственным секретом, а что нет, решался этими чиновниками с партийным прошлым
    вполне произвольно, часто по совершенно фантастическим соображениям.
    Например, мне случайно стало известно, что список западных журналистов,
    сотрудничавших с КГБ, решено было не рассекречивать. Естественно, я
    поинтересовался почему.
    — Ну, что ты, как можно! — ответили мне — Ведь эти люди еще живы.
    Но, пожалуй, больше всего поразили меня их полное невежество, их чудовищный
    провинциализм. Эти люди, представлявшие новую политическую элиту, мозг ельцинской
    команды, его ближайшее и самое доверенное окружение, просто ничего не знали о
    внешнем мире. Случайно мне попал в руки протокол одного из заседаний комиссии, из
    которого следовало, что документы о финансовой помощи КГБ Радживу Ганди решено
    было не рассекречивать. Как выяснилось, они просто не знали, что Раджива Ганди уже
    давно нет в живых, и боялись вызвать беспорядки в Индии!
    Наконец, и видела эта комиссия, строго говоря, только то, что ей показали. Или,
    точнее, что никак не удавалось скрыть.
    В призрачном мире коммунистических сумерек все не так, как кажется. Скажем,
    служащие архивов, без которых ни одна комиссия ничего найти не может, — очень
    часто сами в прошлом технические работники ЦК и, надо полагать, попали на эту
    работу благодаря каким-то связям с высшим партийным начальством, быть может и
    родственным. Да и просто привычку, выработанную годами службы в самом секретном
    месте самого секретного государства в мире и доведенную до собачьего рефлекса,
    преодолеть не так легко. В результате, любые поиски в архивах наталкиваются на
    молчаливое, но упорное сопротивление, почти саботаж со стороны многих архивных
    работников, которые, как известно, и в нормальных-то странах относятся с
    болезненной ревностью к вверенным им секретам. А тут эта ревность, усиленная у
    одних страхом, у других — типичным для советского человека желанием поживиться
    тем, что у него под руками (да еще и не продешевить!), у третьих — политическими
    пристрастиями, у четвертых — извечным желанием мелкого чиновника показать свою
    значимость, унизив просителя, — выросла в непреодолимое препятствие. Нормальных
    людей, готовых охотно и доброжелательно сотрудничать с исследователем, там нашлись
    просто считанные единицы.
    Легко представить, как намучилась комиссия, прежде чем набрала свои 48 томов.
    Начали они в апреле, сразу после принятия дела Конституционным судом, а к моменту
    моего приезда в конце июня дело еще только-только сдвинулось. Документы продолжали
    поступать все лето и осень, некоторые "отыскались" только к самому концу процесса
    и не без вмешательства самого Ельцина. Иные так и остались "ненайденными". Всю
    сложность "процесса поисков" я смог оценить после того, как, не удовлетворившись
    "находками" комиссии, стал требовать дополнительных документов. И, хоть никто мне
    прямо не отказывал, ни документов, ни виновных найти тоже не удавалось. А что тут
    скажешь? Ну, не нашли. Найти и правда не просто: в архивах КПСС несколько
    миллиардов документов.
    Дело усложнялось еще и тем, что архив ЦК оказался разделен и самая важная его
    часть — архив политбюро, со всеми его решениями и протоколами заседаний с 1919
    года начиная, — была году в 90-м переведена в Кремль, присоединена к
    президентскому архиву Горбачева. Даже попасть туда было физически невозможно без
    специального разрешения Ельцина, который его унаследовал вместе с Кремлем в конце
    1991 года. И если в основном архиве ЦК, по крайней мере, можно было ознакомиться с
    описью документов, прежде чем их получения добиваться, то архив политбюро был
    вообще недоступен. И как, скажите, требовать документ, не зная даже, существует ли
    он? Работники президентского архива откровенно издевались надо мной, отвечая на
    все мои пространные запросы лаконично и нагло: "Документ не найден. Сообщите его
    шифр и дату", — отлично понимая, что ни того, ни другого я знать не могу.
    Впрочем, и архив ЦК был немногим лучше: ведь опись дает только самое
    приблизительное представление о документе, чаще всего лишь его официальное
    название типа "Вопрос Международного отдела'' или "Записка КГБ от такого-то
    числа". И сиди гадай, нужен тебе этот документ или нет. Стоит ради него тратить
    силы, связи, недели и месяцы упорной борьбы? И чаще всего, пройдя через все муки,
    выясняешь, что нет, не нужен. Прямо как в сказке про рыбака и рыбку: закинул рыбак
    свой невод в синее море, и пришел невод с травой морскою.
    Словом, пригодился весь мой славный тюремный опыт методичной борьбы с
    бюрократической машиной. Приходилось каждый раз добираться до самого "верха",
    организовывать оттуда "давление", бесконечно изобретать причины, по которым та или
    иная бумага мне непременно нужна для показаний в суде. Да чего я только не
    испробовал.
    Из всего арсенала наших тюремных трюков я сознательно не стал пользоваться только
    одним — подкупом. Быть может, я и не прав, но это казалось мне слишком
    унизительным, как, наверное, было бы оскорбительно бывшему узнику гитлеровских
    застенков покупать у эсэсовцев нацистские документы о репрессиях. Мысль о том, что
    те же самые подонки, строившие свое былое благополучие на наших костях, теперь еще
    и прибыль получат от своей прошлой деятельности, была мне просто нестерпима. Но
    зато, каюсь, сколько раз, доведенный до тихой ярости саботажем этих недобитков, я
    воображал, с каким наслаждением, имей я на то власть, выводил бы их небольшими
    группками во дворик, к стенке, и расстреливал. А, вернувшись назад, спрашивал бы
    тихим, будничным голосом: "Ну, так нашлась бумажка? А, не нашлась?" И — следующую
    группку во дворик.
    Не знаю, то ли я порядком отвык от советских людей с их рабскими комплексами,
    ложью и привычкой подчиняться только силе, то ли последние пятнадцать лет, что
    меня там не было, окончательно разложили их. Но, какова бы ни была причина, я
    обнаружил, что совершенно не могу иметь с ними дела без постоянного чувства
    гадливости. Это какой-то гибрид героев Гоголя с психологией героев Достоевского,
    да еще отягощенной семьюдесятью пятью годами советской жизни. Поражаюсь
    безрассудству западных бизнесменов, ринувшихся осваивать "восточные рынки", в то
    время как даже мне бывает трудно разобраться в мотивах моих бывших
    соотечественников. А мотивов этих, даже при самом случайном столкновении с ними,
    тотчас обнаруживается ужасное множество, и чаще всего они совершенно
    иррациональны. Скажем, вот этот безликий, потеющий от неуверенности человечек, что
    встретил меня в коридоре архивного управления как бы невзначай, зазвал к себе в
    кабинет и украдчиво показал пачку документов, — чего он хочет? Зачем это делает?
    — Могу я это скопировать?
    — Что вы, никак нельзя... — отчаянный взмах руками, тоска в глазах.
    — Можно прочесть?
    — Вы просмотрите... нужно ли вам...
    Документы — так себе, я видел лучше, без этих вполне могу и обойтись, нового в них
    мало, но просто встать и уйти уже неловко: чего он хочет? И потом — мне его жалко,
    он старался, он потеет — от собственной смелости? От нервозности? От духоты в
    кабинете?
    — Ну а если нужно?
    Молчание, мычание...
    На душе у меня становится гадко, я вот-вот начну сам потеть. Он хочет денег?
    Признания? Любви? Я не знаю. Я даже готов, вопреки своему правилу, дать ему денег,
    просто так, без документов, лишь бы избавиться от этой тягостной ситуации. Но —
    вдруг обидится? Вдруг он — от чистого сердца?
    — Так скопировать нельзя?
    — Нет, нет, никак... Мучительная пауза.
    — Вам нужна помощь?
    Ну вот, так и есть, обиделся, поджал губы и вспотел еще больше. Черт его дери, что
    я должен был сделать? Чего я не понял в этой загадочной славянской душе? Быть
    может, он просто хотел мне как-то помочь и не придумал, как? Или, проживши жизнь в
    покорности режиму, он наконец взбунтовался, совершил подвиг, показав мне секретные
    бумаги, но — на "скопировать" уж и духу не хватило?
    Конечно же, и тех, кто меня ненавидел, и тех, кто тайно сочувствовал, было все-
    таки меньшинство. Основная масса, это извечное "молчаливое большинство", отнеслась
    к моей работе в архивах на редкость безразлично. Даже курьезность моего
    присутствия в здании бывшего ЦК, где разместилось архивное управление после
    августовского "путча", но все еще висели по стенам портреты Маркса и Ленина, а на
    дубовых дверях встречались таблички типа: "Зам. зав. сектором тов. Перепелкин
    Г.В.", не вызывала, видимо, в их душе никаких движений. Как, впрочем, и сами
    перемены в стране, наверное, значили для них не более, чем очередная смена
    начальства.
    Во всяком случае, я скоро сообразил, что колебания в их обращении со мной — от
    подобострастно-заискивающего один день, вежливо-равнодушного на другой до холодно-
    официального на третий — не отражают ничего личного, а просто с точностью флюгера
    передают направление ветра в верхних эшелонах власти. Со временем я так к этому
    привык, что стал даже пользоваться этим индикатором для определения политической
    погоды в стране и мог с необыкновенной точностью сказать, чья сторона в
    перманентной российской борьбе за власть сегодня берет верх. И наоборот: узнавши
    об очередных сдвигах наверху, аккуратно угадывал, получу я нужный мне документ или
    нет.
    Как ни грустно это сознавать, таково, видимо, "молчаливое большинство" и во всей
    стране, привыкшее за десятилетия быть всего лишь кордебалетом власти. Разве могут
    их теперь изменить какие-то там "демократические преобразования" или "рыночные
    отношения"? В этом царстве чиновников, где бюрократ стал поэтом, а поэт —
    бюрократом, "демократические идеи" восприня-лись весьма своеобразно, как право
    чиновника не подчиняться своему непосредственному начальнику, провозгласив
    "суверенитет" своего региона, города, предприятия. Однако взамен слепого
    подчинения не возникло никакого общего интереса: слишком долго и нагло идея
    "общего блага" эксплуатировалась коммунистами. В результате лишь распадается
    страна, общество, оставшееся без вертикальных связей. Но в каждом отдельном
    осколке сохранилась советская власть, со всей ее рабской системой отношений.
    С теми, кто уверовал в "рыночные отношения", отнюдь не легче. Представить себе
    человеческий материал, более непригодный для бизнеса, просто невозможно. Прежде
    всего, советский человек свято верит, что любой "бизнес" зиждется ни обмане одной
    стороны другой. Иначе откуда бы взялась прибыль? За чей счет? Но если раньше это
    считалось предосудительным, даже преступным, то теперь, по прихоти российской
    истории, стало считаться нормой. Это и есть "капитализм", который коммунисты столь
    долго запрещали просто затем, чтобы самим наслаждаться его благами. Вроде как было
    с черной икрой или сырокопченой колбасой: не давали народу, чтобы съесть самим.
    Это отнюдь не шутка, это грустный факт нынешней реальности. Объяснить советскому
    человеку, что бизнес только тогда и может работать, когда он выгоден всем, просто
    невозможно. Рассуждения о честности, о репутации как главном капитале любого
    успешного бизнесмена слушают с той же самой глумливой усмешкой, с какой в былые
    времена слушали советскую пропаганду: ну, да, так нужно говорить для вида, это все
    идеология, а на самом деле...
    Рожденный во лжи, вскормленный на обмане, советский человек твердо знает, что мир
    устроен по принципу "матрешки": снаружи, "для дураков", — одно, а внутри, "на
    самом деле", — совершенно другое. Поскольку же оказаться в дураках он боится
    больше всего на свете, то не то что бизнес с ним делать, а просто о чем-либо
    договориться — задача головоломная. Ведь, прежде всего, он должен выяснить, что
    "на самом деле" кроется за вашим предложением, кто стоит за вами, за теми, кто
    стоит за вами, и т.д., вплоть до последней "матрешки". А значит, прежде чем вы
    успели открыть рот, он уже абсолютно уверен, что "на самом деле" вы собираетесь
    его надуть, в то время как его задача — надуть вас. И какой уж тут бизнес? В
    лучшем случае он, как гоголевская Коробочка, пойдет узнавать, "почем нонче мертвые
    души", и обязательно попытается продать один и тот же товар сразу нескольким
    покупателям. В худшем — "продать" то, чего у него нет, или "купить", не заплатив.
    Это последнее и есть в его представлении высшее мастерство бизнеса, доступное лишь
    самому умному: ведь если задача бизнесмена — купить подешевле, а продать подороже,
    то идеалом будет просто кража. Оставшись же под конец ни с чем, он обижается на
    весь мир.
    Таково, к сожалению, если и не большинство людей в нынешней России, то уж во
    всяком случае, огромное их число. Таково, соответственно, и их нынешнее
    начальство, все эти Пихои со своими наивными хитростями. Ну, чего он старался,
    плел интриги, баламутил западные учреждения своими "соглашениями" да так и остался
    ни с чем, словно собака на сене? Теперь, в связи с Конституционным судом, забыв и
    про свой указ, и про любимый 30-летний период, "хозяин" потребовал открыть
    кладовые, и бедный Пихоя с лицом раскулаченного крестьянина был вынужден-таки
    расставаться со "своей" собственностью. Ведь при всех своих амбициях он был (и
    остался) всего лишь кладовщиком, хранителем чужого добра.
    На него было жалко смотреть: я думал, он умрет от разрыва сердца. Да он было и
    слег с инфарктом — или только прикинулся в последней отчаянной попытке как-то
    вывернуться, кто его знает? Но безжалостное начальство вытащило его из постели,
    приволокло в архивы — открывай, ищи! Когда это российское начальство считалось с
    инфарктами? И он, поминутно хватаясь за сердце, глотая таблетки, — искал. А я
    через начальников — уговор дороже денег, хотите моей помощи, так открывайте архивы
    — выбивал из него все новые и новые документы.
    Всего лишь четыре месяца назад он не дал мне увидеть даже то, что касалось меня
    лично: решения ЦК, по которым меня сажали в тюрьмы, высылали из страны. Теперь же
    покорно, почти без сопротивления, он открывал даже "особые папки", доклады КГБ,
    международного отдела. Святая святых ЦК.
    — Ну, вот, Рудольф Германович, — не удержался я как-то, оставшись с ним вдвоем в
    комнате отдыха Конституционного суда, — а говорили никто, никогда. Стоило ли
    столько сопротивляться, чтобы теперь все отдать?
    — Ничего, — ворчал он уныло, — кончится же когда-нибудь это безумие с судом.
    Вернется все назад.
    И он был прав. Прошел суд, и к весне 1993 года мой "золотой дождь" иссяк так же
    внезапно, как и начался. Закрылись опять наглухо архивы, вернулся 30-летний период
    секретности, и даже то, что успел я ухватить в сумасшедшую пору суда, все тома
    документов, собранные комиссией, было вновь засекречено. Кто знает — быть может, и
    навечно.
    Но, понимая это не хуже Пихои и угадывая наперед, что скопировать ничего не дадут
    — под предлогом ли отсутствия копировальных машин, необходимости специального
    разрешения копировать на каждую бумажку или черт его знает чего, — я заранее
    приобрел себе чудо японской техники, портативный компьютер с ручным сканером. По
    тем временам новинка даже на Западе, а уж для российских дикарей — неслыханное
    чудо. И теперь прямо у всех на глазах сидел и сканировал все подряд, страницу за
    страницей, нимало не смущаясь зевак, вечно любовавшихся моей машиной.
    — Ну, надо же, — раздавались у меня за спиной восхищенные голоса лидеров
    демократической России, — небось, дорогая?
    Никому так и не пришло в голову, что я делаю, до самого конца суда, до декабря
    1992 года, когда, сраженный ужасной догадкой, один из них вдруг завопил на все
    здание:
    — Да он же все копирует!!!
    Воцарилась зловещая тишина. Я продолжал сканировать, точно не слышал.
    — Он же все там опубликует!!!
    Я закончил работу, сложил компьютер и спокойно пошел к дверям, ни на кого не
    глядя. Только краем глаза смутно видел застывшие в ужасе лица новой ельцинской
    "элиты" да по-детски обиженное лицо Пихои, как бы говорящее: "Ну и пусть. Так вам
    всем и надо".
    Никто не проронил больше ни слова, пока я шел к дверям. Должно быть, прикидывали,
    сколько же миллионов я огребу на Западе.
    Так и осталась в моих руках эта груда документов с грифом "секретно", "совершенно
    секретно", "особой важности", "особая папка". Несколько тысяч бесценных страниц
    нашей истории.

    6. Встать, суд идет!

    7 июля 1992 года с большой помпой открылись слушания в Конституционном суде по


    "делу КПСС". Судьи в специально пошитых черных мантиях — все в прошлом члены
    партии. "Потерпевшая сторона" — бывшие секретари ЦК и члены политбюро. "Ответчик"
    — президентская команда, вице-премьеры, министры— тоже почти все в прошлом
    партийные функционеры, но рангом пониже своих "оппонентов". Даже "эксперты" — и те
    в прошлом профессора партийных институтов. Прибавьте еще для полноты картины, что
    все это шоу происходило в здании бывшей КПК при ЦК КПСС — комиссии партийного
    контроля. Ни дать, ни взять, внутрипартийное разбирательство о неуплате членских
    взносов.
    Председатель суда Валерий Зорькин, тоже в черной мантии, но еще и с золоченой
    цепью на шее, внимательно разглядывал стоящий перед ним на столе небольшой медный
    гонг, примеряясь, как бы в него ударить молоточком, не повалив всю конструкцию.
    — Ну, этот-то хоть человек приличный, честный? — с тоской спросил я своего соседа,
    представителя "президентской стороны".
    — О, да, — отвечал он радостно, — этот наш. Замечательный человек, в прошлом
    профессор Академии МВД.
    Я прикусил язык. Так мне и надо, не задавай глупых вопросов. Понятия "свой —
    чужой", "приличный — неприличный" у нас явно не совпадали.
    Конечно, этот суд, по сути — тяжба двух частей расколовшейся КПСС за свое бывшее
    имущество, был жалкой пародией на мою идею "исторического Нюрнберга", а мое
    участие в нем должно было выглядеть нелепо. Сама идея разбирательства такого дела
    Конституционным судом, а не уголовным изначально была компромиссом, связывавшим
    участникам процесса руки. Все, включая президента России, отлично понимали, что
    запретить КПСС необходимо прежде всего потому, что эта организация преступна, а не
    потому, что ее деятельность якобы противоречила конституции, ею же самою и
    составленной. Строго юридически доказать последнее было так же невозможно, как
    установить, что первично — курица или яйцо. Тем более, что в эту конституцию уже
    пришлось внести несколько сот поправок ровно потому, что она создана была для
    удобства коммунистов. Так какой же, спрашивается, конституции противоречила
    деятельность КПСС: первоначальной, без поправок, или ныне действующей, с
    поправками, сделавшими эту деятельность неконституционной?
    Разумеется, и пресса, и публика сразу заметили эту хитрость: российские люди,
    может, и пассивны, и безалаберны, и черт знает что еще, но не дураки. Газеты
    притворно недоумевали, почему же не используется международное законодательство,
    которого вполне достаточно.
    "Существует Лондонское соглашение о судебном преследовании и наказании главных
    военных преступников стран оси от 8 августа 1945 года, приговор Международного
    Нюрнбергского военного трибунала от 1 октября 1946 года, резолюция Генеральной
    Ассамблеи ООН от 11 декабря 1946 года о признании принципов, содержащихся в Уставе
    и приговоре Нюрнбергского трибунала, в качестве действующих норм международного
    права. Есть международная конвенция "О неприменимости срока давности к военным
    преступлениям и преступлениям против человечества", — писала, например, газета
    "Вечерняя Москва", — Впервые нормы, содержащиеся в названных источниках, были
    применены в отношении германского национал-социализма. Но было бы заблуждением
    полагать, будто ситуация, сложившаяся на территории бывшего СССР, чем-то
    принципиально отличалась от той, которой дана оценка в приговоре Международного
    трибунала 1946 года. Оба государства — и Германия, и СССР, как выяснилось,
    соучаствовали в нападении на Польшу в сентябре 1939 года. Затем, во исполнение
    тайных договоров с политическим руководством Германии, советский коммунал-
    социализм совершил нападение на Финляндию, аннексировал Литву, Латвию и Эстонию,
    часть территории Румынии. А уничтожение тысяч польских военнослужащих, захваченных
    в плен в ходе агрессии против Польши, — разве это не уникальное по циничности и
    бесчеловечности военное преступление?
    Преступная организация, осуществлявшая государственную власть в СССР, не сделала
    для себя выводов из итогов Нюрнбергского процесса, где на скамье подсудимых в силу
    сложившихся исторических реальностей оказалась только национал-социалистическая
    рабочая партия Германии. Вспомните: 1950 год — соучастие в развязывании войны на
    Корейском полуострове... 1956 год — вооруженное вмешательство во внутренние дела
    Венгрии... 1968 год — аналогичное вмешательство во внутренние дела Чехословакии. А
    в 1979 году — развязывание войны в Афганистане".
    Казалось бы, что может быть проще, убедительней, логичней? Но нет, не решились да
    и не могли решиться бывшие коммунисты на такой шаг. Не захотели ни Ельцин, ни его
    окружение оказаться соучастниками преступлений против человечества. Взамен
    пришлось им придумать неловкую и головоломную шутку — доказывать, что КПСС
    "подменила собой государство", а потому и неконституционна. Боже избави, не
    преступна! Суд строжайше запрещал употреблять такое выражение — это ведь был
    Конституционный суд, не компетентный расследовать преступления.
    Разумеется, представители КПСС сполна использовали слабость этой позиции. B день
    открытия суда газета "Правда" посвятила ему всю первую страницу, поместив
    высказывания президентской команды в бытность их партийными функционерами, а для
    сравнения — их теперешние высказывания, и все это под аршинным заголовком:
    "ГОСПОДА! КОГДА ЖЕ ВЫ ГОВОРИЛИ ПРАВДУ? ВЧЕРА ИЛИ СЕГОДНЯ?"
    Таково же было и большинство свидетелей со стороны президента — все сплошь бывшие
    члены партии, а то и партийные вожди. Поэтому сторонники КПСС избрали, как им
    казалось, весьма остроумную тактику, буквально всем задавая один и тот же вопрос.
    "Считаете ли вы, что все члены партии несут ответственность за ее деятельность?" И
    что было отвечать этим бывшим партийцам? Разделить ответственность со своей бывшей
    партией не хотел никто.
    "Ага, — ликовали капээсэсовцы, — но партия — это, прежде всего 18 миллионов ее
    членов, а не горстка руководителей"
    И торжествующе вытаскивали своих свидетелей — провинциальных партийцев, которые
    под присягой (и вполне искренне) заверяли суд, что ни в какой антиконституционной
    деятельности участия не принимали. Ну, не занимались члены КПСС Вологодской
    области ни международным терроризмом, ни агрессией против соседних стран, ни даже
    преследованием инакомыслящих. Они занимались уборкой урожаев и выполнением
    пятилетних планов.
    А еще — на то они и диалектики — представители КПСС доказывали, что партия
    полностью изменилась после очередного съезда-пленума-постановления, осудившего
    прошлую деятельность. Значит, никакой ответственности за прошлое нести не может.
    Ну, убили несколько десятков миллионов при Сталине, был грех, но ведь XX съезд
    осудил эту практику. И Хрущев, и Брежнев в свое время наломали дров, но ведь и их
    осудили потом. Последний раз всяческую "практику" осудили уже в 91-м и как бы
    заново родились. Теперь только жить да действовать — так нет, запретили ни за что,
    ни про что...
    Совсем, казалось бы, нелепый аргумент, но и на него не находилось достойного
    ответа у "президентской стороны". Ведь и они, воспитанные на диалектическом
    материализме, считали теперь, что, выйдя из партии и осудив ее всего лишь год-два
    назад, не несут больше никакой ответственности за прошлое. Причем настолько, что
    ощущали себя вправе теперь судить и обвинять своих менее расторопных коллег. Не
    удивительно, что им так нужно было мое участие да еще двух-трех свидетелей из
    числа диссидентов: по крайней мере, нас не связывала партийная диалектика, и,
    отвечая на вопросы, мы могли говорить то, чего никто из них сказать не мог.
    Да и само наше присутствие уже придавало хоть какой-то смысл происходящему. Это
    если и не понимали, то чувствовали все, даже судьи и капээсэсовцы, обращавшиеся к
    нам необыкновенно почтительно. Это же, видимо, раздражало кое-кого в президентской
    команде, хотя вряд ли они сознавали причину возникавшего у них ощущения
    дискомфорта. Один, безо всякой связи с предыдущим разговором и без малейшего
    намека с моей стороны, гордо сообщил, что демонстративно вышел из партии в первый
    день "путча", рассчитывая, наверно, поразить меня своей смелостью. Другой, улучив
    момент, долго рассказывал мне, как жестоко и несправедливо пострадал за
    свободомыслие: он, бедняга, так и не стал секретарем ЦК, а был "сослан послом" в
    одну из западных стран. Это были даже не родовые муки совести, а нечто вроде тоски
    в глазах обезьяны при виде своего бесхвостого, прямоходящего родственника.
    И участники, и зрители этого фарса относились к происходящему с необычайной
    серьезностью. Ни тени иронии, ни намека на понимание абсурдности ситуации. Каждое
    утро у здания суда собирались сдерживаемые кордоном милиции толпы: с красными
    тряпками — на одном конце, с трехцветными — на другом. Зал был забит прессой и
    болельщиками: справа от прохода — "сторона КПСС", слева — "сторона президента". И
    не дай Бог перепутать, сесть не с теми. Бывшие секретари ЦК, члены политбюро,
    люди, еще недавно распоряжавшиеся судьбами мира, и те, кто ими распоряжался
    теперь, сидели часами в этом душном зале и напряженно слушали. Что они надеялись
    услышать, какую истину для себя открыть?
    Вызванные свидетелями, они мелочно и глупо запирались, горячились, ругались, точно
    неопытные воришки, пойманные с поличным. Приложив руку к уху, чтобы лучше слышать,
    подавшись весь вперед, в позе крайне неудобной даже и для более молодого человека,
    просидел много недель процесса некогда всесильный Лигачев. Неужто этот старый хрен
    еще чего-то не знает про свою партию? Отнекивался как мальчик, отказываясь
    признать свою подпись под документом, бывший член политбюро Дзасохов. Неужели не
    мог придумать отговорку посолидней? Выкручивался ужом вызванный из Германии Фалин.
    Все это были фигуры не слабые, я видел их подписи под страшными документами и
    решениями, стоившими жизни многим людям. В моем воображении они рисовались
    коварными, всемогущими злодеями, а при ближайшем рассмотрении оказывались просто
    дураками. Полуобразованными, косноязычными, способными мыслить только при помощи
    клише из газеты "Правда".
    Но ведь и "президентская сторона" была немногим лучше. Разве что поинтеллигентней,
    пообразованней, да и то лишь внешне. И при виде этого парада советской "элиты"
    невольно вспоминался старый анекдот, имевший хождение еще в 60-х, о том, что три
    качества биологически не могут совмещаться в одном человеке: ум, честность и
    партийность. Одно из них непременно исключалось, коммунист оказывался или умной
    сволочью, или дебильным ортодоксом. По этой трещине они и раскололись при
    наступлении кризиса режима: в то время как меньшинство клинических идиотов
    продолжало маршировать под красными флагами, циничное большинство быстренько
    обратилось в "реформаторов", "демократов", "националистов", "рыночников". Для них
    события, произошедшие в России, означали не революцию, не освобождение от
    тоталитарного гнета и уж тем более не крушение идеалов, а всего лишь возможность
    стремительно ускорить свою карьеру, перепрыгнув сразу через несколько ступенек
    старой иерархической лестницы. Разве не заманчиво было секретарю ЦК по пропаганде
    вассальной Украины Кравчуку превратиться в президента суверенной ядерной державы?
    Или редактору экономического отдела "Правды" Гайдару — в премьер-министра России?
    И какая разница, как это теперь называется — демократия или социализм? Для них,
    никогда не веривших ни во что, кроме своих привилегий, "демократия" означала лишь
    новые возможности обмана, а "рыночная экономика" значила только одно — коррупцию.
    Соответственно, любую частную инициативу они будут давить под видом борьбы с
    коррупцией, свою же коррупцию всегда оправдают нуждами "рынка" Вцепившись во
    власть с чисто ленинской хваткой, они никогда не позволят возникнуть ничему
    новому, кроме одного: новой мафии на месте старой.
    Действительно, не прошло и месяца после августовского "путча", как новая
    "демократическая" власть перебралась в Кремль, заняла здания ЦК на Старой площади,
    пересела в кремлевские спецмашины, разместилась на спецдачах, спецквартирах,
    прикрепилась к спецбольницам и спецраспределению. А уж крали так, как и не
    мечталось при Брежневе. И что же, прикажете теперь все это отдать менее шустрой,
    более глупой половине своей бывшей партии?
    Такова была подоплека процесса в Конституционном суде, его скрытая суть.
    Разумеется, просидев в зале с полчаса в первый день, я больше там не появлялся до
    самого дня своих показаний, а сидел и сканировал документы в комнате отдыха, где
    при желании можно было следить за процессом по монитору. Или шел через улицу, в
    архивы ЦК. А уставши сидеть за компьютером, шел прогуляться по знакомым с детства
    переулкам, но почти ничего не мог узнать, словно попал в абсолютно чужой город.
    Москва выглядела чудовищной развалиной, будто ее долго бомбила стратегическая
    авиация Соединенных Штатов. Не стало целых улиц, перекопанных какими-то канавами —
    то ли противотанковыми рвами, то ли траншеями для укладки канализации. По бокам
    высились одни фасады с мертвыми дырами окон да полусгнившими лесами. Сквозь груды
    обвалившейся штукатурки росла трава, а то и кустарник. Видно было, что все это
    стоит в запустении уже много лет, с тех самых пор, наверное, как внезапно,
    вследствие какого-то загадочного катаклизма, оборвалась здесь жизнь. Даже своего
    дома я не нашел: он был снесен вместе с другими домами нашего квартала, а на
    образовавшемся пустыре высился теперь огромный генеральский дом эпохи поздней
    империи зла. Лишь изредка чудом уцелевший кусок лепного карниза полуразвалившегося
    особняка или проржавевшая решетка ограды тревожили в памяти образы иного города.
    Ведь это здесь, сообразив годам к пятнадцати, в каком месте угораздило меня
    родиться, я жил во вражеском окружении, вроде передового отряда всемирной
    освободительной армии, заброшенного в тыл врага. Эти улицы снились мне в тюрьме,
    эти переулки и проходные дворы сотни раз укрывали меня от КГБ, а эти особняки были
    моими единственными друзьями, которым я мог полностью доверять.
    Или это мне только приснилось? Не было уже ни особняков, ни проходных дворов,
    чтобы подтвердить мою память. Не пришла и армия на выручку своему отряду — ее, как
    выяснилось много позже, просто не существовало. Все в моей жизни оказалось
    фантомом. Осталось лишь огромное заброшенное кладбище, где, как известно,
    торжествуют только черви.
    А еще осталось недоумение, горечь, чувство бессилия и напрасно прожитой жизни.
    Да почему же, черт возьми, не смогли мы окончить эту главу нашей истории более
    достойно? Чего мы не сделали? Где ошиблись? Или, быть может, наши усилия были и
    безнадежны, и бессмысленны?

    Глава третья
    НАЗАД, В БУДУЩЕЕ!

    1. Так где же мы ошиблись?

    Как ни странно, возможность такого исхода в России не казалась мне реальной


    довольно долго, вплоть до самого появления Горбачева и его гласности. До этого я
    всегда предполагал, что крушение коммунистической системы произойдет лет на десять
    позже, к концу века, но зато будет гораздо более радикальным, чем это вышло.
    Разумеется, сам факт неизбежности ее крушения сомнений не вызывал, но — когда и
    как? Лет десять-пятнадцать тому назад вопрос казался скорее академическим.
    Вспоминаются наши дискуссии семидесятых годов, начатые еще Амальриком в его
    "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?", где он вполне логично и, как
    теперь видим, правильно описал сценарий распада СССР на отдельные республики.
    Неважно, что начальным толчком, вызывающим этот распад в его сценарии, была война
    с Китаем, которой так и не произошло, гораздо важнее основной его тезис о том, что
    режим дряхлеет, растет оппозиция (в том числе и националистическая) и, стало быть,
    серьезного кризиса СССР уже не пережить. О том же, в сущности, были и многие
    другие книги того времени, от солженицынской "Бодался теленок с дубом" до моей "И
    возвращается ветер".
    Вопрос этот, однако, был гораздо актуальней, чем казалось тогда, что я понял,
    только оказавшись на Западе. То, что для нас было очевидно в силу нашего опыта,
    здесь считалось не просто спорным, но скорее абсурдным и даже опасным бредом
    эмигрантов, вроде уверенности кубинских антикоммунистов в легкой победе при
    высадке в заливе Свиней. Запад не пожелал отнестись к нам всерьез. В лучшем случае
    на нас смотрели как на курьез — как ихтиолог, по меткому сравнению Амальрика,
    слушал бы внезапно заговорившую рыбу, будучи при этом уверен, что все равно знает
    про нее гораздо больше, чем она может рассказать.
    Между тем, вся политика Запада в отношении советского блока вращалась вокруг этого
    вопроса, и если мы были правы, возвещая такое одряхление режима, при котором он не
    мог уже выдержать серьезного испытания, то Западу следовало сознательно создавать
    напряжение, вынуждая режим тратить последние силы. Да так оно, отчасти, и
    произошло в начале 80-х, когда более жесткая политика Рейгана и Тэтчер (совпавшая,
    к тому же, с кризисом в Польше и Афганистане) заставила-таки режим перенапрячься,
    чего он и не выдержал.
    Но десять-пятнадцать решающих лет оказались потеряны. Если бы Запад последовал
    нашим советам, шел на обострение отношений вместо их "разрядки" и, главное, сумел
    освоить приемы "идеологической борьбы", Советский Союз рухнул бы на десяток лег
    раньше, а результат был бы совершенно иным. По крайней мере, не было бы сомнений в
    том, кто победитель, а кто побежденный, а процесс выздоровления в России шел бы
    сейчас столь же успешно, как в Чехии.
    В 70-е годы, однако, об этом можно было только мечтать. На деле приходилось
    опасаться прямо противоположного — полной капитуляции Запада перед советским
    монстром. Но если в этом вопросе мы были более или менее едины и, как могли,
    противились западному слабодушию, то вопрос о том, каким образом произойдет
    крушение режима, оставался спорным даже среди нас.
    Нашумевшее в то время "Письмо вождям Советского Союза", написанное Солженицыным не
    без влияния книги Амальрика и впервые затронувшее проблему переходного периода от
    тоталитаризма к демократии, вызвало целую бурю протестов. Смешно вспоминать
    теперь, как набросились на Солженицына только, в сущности, за то, что он вообще
    осмелился предположить неизбежность такого периода, усомнившись в реалистичности
    надежд на немедленное торжество демократии после стольких десятилетий тотальной
    неволи. Бог мой, в чем только не обвинили его разного рода демагоги, и западные, и
    эмигрантские: и в монархизме, и в "хомейнизме", и чуть ли не в попытке захвата
    власти. На деле же, будучи погруженным в исследования революции 1917-го, он всего
    лишь хотел предупредить о возможности повторения в России такого же сценария (и,
    как мы видим теперь, был гораздо ближе к истине, чем его оппоненты).
    Мое участие в этом споре было скорее случайным и отчасти вынужденным. Ко времени
    моего освобождения и высылки спор этот выродился в откровенную травлю Солженицына,
    раздражавшую меня своей абсурдностью. В ту пору я не любил рассуждать о будущем,
    считая такое занятие не только бессмысленным, но и вредным, способным лишь
    расколоть наши и без того ничтожные силы. Какой смысл спорить о том, кто может
    прийти на смену коммунистам, в то время как уходить они не собираются, продолжают
    морить по тюрьмам наших друзей, а весь мир готов встать перед ними, выражаясь
    языком биологии, в "позу подставления"?
    Но уж так устроена интеллигенция: нет у нее другой радости в жизни, кроме
    самовыражения, поскольку нет высшей ценности помимо себя самой, и уж тут — вредно
    это или полезно всем остальным — а поговорить вволю о будущем не запретит им "ни
    Бог, ни царь и ни герой". Начавши же дискуссию, обязательно договорятся до
    взаимных обвинений в коварных замыслах, ибо каждый норовит не просто спорить по
    существу дела, но непременно одеться в тогу благородства, задавив оппонента
    моральным превосходством своих устремлений.
    Более того, дай интеллигенции вволю поговорить о будущем, и она неизбежно
    договорится до высшей мудрости всех болтунов всех времен и народов, а именно до
    утверждения, что ничего не надо делать в настоящем, не то будет хуже в будущем.
    Так вышло и на этот раз, хотя придумать что-либо хуже коммунистической диктатуры
    просто невозможно. Но на то она и интеллигенция, чтобы иметь необузданную
    фантазию, способную рождать "бродячие призраки". И вот, наспорившись до тошноты да
    обвинив попутно Солженицына во всех смертных грехах, договорились до того, что
    делать что-либо — упаси Боже, а то коммунизм может трансформироваться в еще более
    страшного монстра — национал-большевизм, к коему и стремится коварный Солженицын.
    Уважаемый профессор логики Александр Зиновьев со свойственной его предмету
    неумолимостью прямо так и заявил:
    "Если мне завтра предложат выбирать между советской властью и властью Солженицына,
    я предпочту первую".
    Нужно ли говорить, что такой вывод был как нельзя более кстати западному
    истеблишменту, эту дискуссию всячески подогревавшему. И советская власть
    получалась в результате не такой уж плохой, и бороться с ней не только не нужно,
    но и вредно. Главное же, диссиденты рассорились, сами не знают, чего хотят, а
    стало быть, и слушать их не стоит.
    Словом, как ни старался я избежать участия в этих бессмысленных спорах, но уже
    чисто практические соображения требовали вмешательства с той хотя бы целью, чтобы
    прекратить столь вредившую нам склоку. Вроде как досадная необходимость в разгар
    войны отрывать силы с фронта, чтобы подавить возникший в тылу мятеж. Теперь же,
    проглядывая эти страницы ("Почему русские ссорятся?" — "Континент" N23), самому
    любопытно вспомнить, что я тогда, в 1979 году, думал о "переходном периоде":
    "Бесспорно, всякие предсказания скорой революции в СССР нелепы, а пропаганда ее —
    преступна, как и пропаганда террора. Только сентиментальные писатели могут
    утверждать, что революции происходят от нищеты и бесправия народа — в момент,
    когда народ доведен до крайности. До конца никто не знает, отчего они происходят,
    но при нужде и голоде человек больше склонен к воровству, к индивидуальному бунту
    или к тупой покорности. При бесправии же человек о своем праве не ведает, да и
    слишком унижен, чтобы какого-то права требовать. Умелое правительство всегда может
    легко подкупить наиболее даровитых и энергичных среди этой массы разобщенных,
    озлобленных людей. Короче говоря, все это ведет к застою и гниению, как мы и видим
    в СССР. В этом состоянии, даже если бы какая-то сказочная внешняя сила устранила
    существующую структуру управления, то произошла бы полная катастрофа, анархия и
    взаимоистребление.
    Революции чаще всего случаются, когда настоящие нищета и бесправие давно позади,
    но накопленная злоба и недоверие к власти делает всякую реформу ненавистной,
    недостаточной. В этом положении нерешительное или неумелое правительство —
    гарантия революции.
    Ждать от революции справедливости и свободы — поразительная наивность. Всякое
    общественное потрясение поднимает со дна общества самую муть, и — "кто был ничем,
    тот станет всем". В революцию выдвигаются самые жестокие, подлые, кровожадные люди
    с сильными деспотическими характерами. Разбойничьи атаманы. После упорной
    междоусобицы наиболее жестокий и хитрый среди них сосредотачивает в своих руках
    всю власть. То есть революции всегда кончаются тиранией, а не свободой и
    справедливостью.
    Может ли все это произойти в СССР? К сожалению, может, но вряд ли скоро. Пока что
    существующая там власть все еще достаточно крепка, чтобы отказаться от любых
    реформ. Даже куцые косыгинские реформы не прошли в том виде, как первоначально
    предлагались. И в этом есть своя логика. Власти понимают, что нынешний
    неповоротливый бюрократический аппарат не сможет справиться с напором стихии,
    вызванной значительными реформами. Нет уже тех лихих мальчиков с маузерами,
    умевших играть со стихией. Сегодняшний коммунистический режим в СССР, пожалуй,
    самый консервативный в мире. Даже Хрущев оказался слишком революционным. Никаких
    же значительных общественных сил, независимых от власти и способных заставить
    власть пойти на реформы, у нас пока что не сформировалось.
    Период их формирования может быть сколь угодно долгим, в зависимости от поведения
    правительства, международной ситуации и проч. и проч. При нынешнем положении
    экономические трудности не заставят власть провести значительные реформы. Таким
    образом, как это ни печально, но скорых улучшений ждать нельзя, не говоря уж о
    радикальных переменах. Можно ожидать лишь медленного роста независимых
    общественных сил на фоне общего застоя и разложения. Пока что проявились лишь
    контуры этих растущих общественных сил: национальные движения, религиозные
    движения, гражданско-правовое (интеллигентское по преимуществу) движение и зачатки
    рабочего движения".
    Таким образом, в моем представлении этот "переходный", или подготовительный период
    означал "борьбу общественных сил в стране за свою самостоятельность, борьбу, в
    результате которой тоталитаризма все меньше, а демократии все больше, до той поры,
    когда и революции уже не надо. То есть этот переходный период, с моей точки
    зрения, уже начался".
    Задача наша, следовательно, сводилась к расширению и укреплению этого движения,
    его ненасильственных традиций, к обеспечению его признания и поддержки Западом,
    чтобы к моменту конечного кризиса системы создать силу, способную обеспечить
    максимально безболезненный, бескровный переход. Этому и были посвящены все наши
    усилия как внутри СССР, так и в эмиграции.
    Разумеется, никто не мог тогда предвидеть всех поворотов и вариантов, но даже
    теперь, зная последующий ход событий, я не вижу никакой серьезной ошибки в своих
    рассуждениях. Кроме мирной революции, нет другого цивилизованного решения этой
    проблемы, позволяющего избежать, с одной стороны, чудовищного кровопролития, с
    другой — медленного гниения и умирания страны вместе с системой. Но для того,
    чтобы такой сценарий сработал, советский человек должен был хоть на мгновение
    перестать быть советским человеком. Он должен был отвергнуть соблазн
    приспособленчества, переступить через страх репрессий, т.е. сделать усилие, свой
    выбор, чтобы стать просто человеком.
    Да так оно, наверное, и получилось бы, несмотря на все репрессии, если бы не
    горбачевская "хитростройка", которую, надо полагать, мудрый ЦК и придумал-то
    отчасти как средство избежать такой развязки. Но, понадеявшись на спасение системы
    путем сильно запоздавших и половинчатых реформ, нарвался ровно на тот сценарий
    потери контроля над процессом, о котором я писал. На том и кончился
    коммунистический режим, столь же бесславно, как и начался, запутавшись в
    заговорах, потонувши в путчах и обрекши страну на развал и смуту. Ибо горбачевские
    "реформы" были рассчитаны на то, чтобы никоим образом не допустить формирования
    как раз тех независимых общественных сил, которые могли бы обеспечить стабильность
    в переходный период.
    Дело тут было даже не в том, что умышленно создавались фиктивные и контролируемые
    общественные организации, гебешные "Народные фронты" да ультранационалистические
    пугала — все равно из этого ничего не получилось да и не могло получиться. Режим
    был обречен, но, прежде чем сдохнуть, он успел сделать последнюю подлость:
    окончательно скурвил страну соблазном легкого, без усилий и жертв, выздоровления.
    Успех этого обмана, особенно среди интеллигенции (люди попроще отнеслись к
    горбачевским хитростям с крайним недоверием), производил впечатление гораздо более
    гнетущее, чем все перестроенное лукавство советских вождей. От них-то чего было и
    ждать? Коммунисты как коммунисты, со свойственной им уверенностью, что при
    известной ловкости можно и экономику перехитрить, и народ обдурить, и историю
    объегорить, да так и въехать в рай дуриком, пока никто не спохватился. Но, когда я
    видел, как легко и охотно поверила интеллигенция в возможность спасенья "сверху",
    у меня просто опускались руки. Как будто мог быть в России хоть один человек, не
    понимавший, что эта партия, погрязшая в коррупции, лжи и преступлениях, и завела
    страну в нынешний тупик. Неужто кому-то было еще не ясно, что из недр этой партии,
    полстолетия старательно отбиравшей в свои ряды карьеристов и проходимцев, никак не
    могло прийти обновление? Неужто непонятно, что спасать доведенную ими до
    катастрофы страну нужно в первую очередь от них, а не с ними?
    Да нет, разумеется, все им было ясно. Все обговорено по московским кухням еще в
    60-е годы. Просто из всех социальных групп в СССР интеллигенция и так была самой
    ссученной, самой прикормленной; и так, подобно профессору Зиновьеву,
    "предпочитала" советскую власть (всячески ее при том ругая). А тут — вот ведь
    счастье! — хозяин позволил наконец самовыражаться в печати. Как тут было
    удержаться? Как не хвалить хозяина?
    Словом, отдавая должное ловкости советских вождей, ухитрившихся-таки сколотить
    "блок коммунистов и беспартийных" даже на краю гибели (притом сколотить на базе
    антикоммунистических настроений!), нельзя было не видеть, что российская
    интеллигенция, вопреки заветам Чехова, так и не выдавила из себя раба, ни по
    капле, ни струйками. Во всяком случае, ее так же легко повязали круговой порукой
    разрешенной "гласности", как повязал Ленин российскую чернь, науськав ее "грабить
    награбленное". Мнимая угроза возвращения "бывших хозяев" сделала и тех, и других
    послушным орудием в руках коммунистических манипуляторов. Первородный грех
    горбачевских "свобод" в том ведь и состоял, что они были дареные. А подаренное —
    не завоеванное, оно вроде краденого: его всегда могут отобрать да еще надавать по
    шее. Где уж тут думать об альтернативах — лишь бы барин не вернулся и не отправил
    сечь на конюшню.
    Выражаясь на соответствующем случаю жаргоне, горбачевская "гласность" ссучила
    интеллигенцию гораздо глубже, чем брежневская цензура. Как бы ни было скверно
    раньше, а все-таки оставались в обществе некие критерии приличия, какие-то правила
    моральной гигиены, отчего еще сохранялись нравственно здоровые люди, а
    заразившийся — и сам о том знал, и другим был заметен. Тут же настали времена
    особо мерзкие, когда больного от здорового нипочем не отличить, а всякие критерии
    принесены в жертву благородному делу "спасения перестройки" от мистических
    "консерваторов". Произошла тотальная евтушенкоизация интеллигенции и сплошная
    медведизация всей страны. Все вдруг сделались большими политиками, и приличных
    людей как-то совсем не стало видно, а сделки с совестью стали уважительно
    именоваться "политическим компромиссом". Враз перестроившись, зашагали дружными
    рядами под лозунгом: "Всеми правдами и неправдами жить не по лжи!" И, глядишь,
    вчерашний душитель захлебывался от собственного либерализма, а вчерашний либерал
    был теперь не прочь и придушить.
    Конечно, этому сильно способствовала безоговорочная поддержка Горбачева Западом, в
    результате которой ситуация в стране, и без того непростая, запуталась до полной
    безнадежности. В ту пору кризиса для огромного числа людей в коммунистическом
    мире, не привыкших мыслить самостоятельно, "мнение Запада", то есть реально —
    мнение западного истеблишмента, было столь же бесспорно, как Священное Писание для
    верующего. И раз "Запад" провозгласил Горбачева героем, а его "перестройку" —
    демократией, то кто же мог решиться в России с этим спорить?
    На Западе же хватало своих желающих поверить горбачевским басням. Или, по меньшей
    мере, считалось разумным поощрить перестройщиков за прилежание. И правда,
    старались же люди, сломали стенку в Берлине, вывели войска из Афганистана,
    отменили 6-ю статью Конституции, издали "ГУЛАГ" и даже никого не посадили за
    последние пару лет. Чего же еще и желать?
    — Ах, — говорили мне, — вы слишком много пострадали от них. Вы неспособны быть
    объективным. Должен же быть какой-то рубеж, переступив который советская власть
    перестает быть советской властью, а коммунисты — коммунистами, и наша враждебность
    к ним должна смениться дружелюбием?
    И что мне было ответить? Как объяснить людям, никогда не жившим при этом режиме,
    что коммунизм — не политическая система и даже не столько преступление, сколько
    некое массовое заболевание, наподобие эпидемии чумы? На чуму невозможно обидеться,
    с ней нельзя поссориться или помириться; можно только заболеть или не заболеть.
    Соответственно, нет никакой возможности чуму "перестроить" или реформировать: от
    нее надо выздороветь, напрягши всю свою волю к жизни. А тот, кто перестал с ней
    бороться и впал в апатию, как правило, не выживает.
    Эта бездумная эйфория на Западе подорвала последнюю возможность победы над
    коммунизмом, а с нею вместе — и малейший шанс для России выздороветь. Как если бы
    союзники в конце Второй Мировой войны вместо требования "безоговорочной
    капитуляции" нацистской Германии удовлетворились ее "перестройкой", то бишь
    некоторой либерализацией режима. И что было бы теперь в Европе? Уж точно не
    демократия, а, как изящно выражаются нынче о бывших коммунистических странах,
    "посттоталитарный период". Маршал Петен был бы героем, "спасшим" Францию, а
    участники Сопротивления оказались бы безответственными авантюристами, только
    мешавшими своим экстремизмом разумным "реформаторам" из Виши.
    Результат был катастрофическим. Помимо всего прочего, это способствовало и без
    того наметившемуся расколу нашего движения, толкнув часть его во главе с Сахаровым
    на самоубийственный союз с перестройщиками. И, глядишь, бывший политзэк о. Глеб
    Якунин призывал публику голосовать за бывшего генерала КГБ Калугина, в прошлом
    организатора убийств диссидентов. И как после этого разобраться, кто же все-таки
    настоящий демократ, а кто горбачевский "коммутант"? Никогда не забуду, как,
    открывая свой марионеточный "парламент" весной 1989 года, Горбачев широким жестом
    пригласил на трибуну Сахарова и тем прикрыл всю свою ложь, все манипуляции и
    фальсификации гибнущего режима.
    — Андрей Дмитриевич, прошу вас...
    Эта сцена и теперь стоит в моих глазах — сцена бесславного конца всего того, ради
    чего я жил. Почти тридцать лет упорной работы по созданию независимых общественных
    сил обратились в ничто. И хотя Сахаров, отдадим ему должное, поняв незадолго до
    смерти свою ошибку, попытался создать оппозиционную партию и даже призвал к
    кампании гражданского неповиновения горбачевскому режиму — было уже поздно.
    Что же касается Запада, такая его позиция в отношении "перестройки" была отнюдь не
    случайной и даже не новой. Напротив, она является прямым продолжением практически
    всей его "восточной политики" в послесталинский период, когда ставка делалась на
    мифических "голубей" (или "реформаторов", "либералов") в политбюро, коих и
    указать-то никто не мог. Нас же всех, тех, кто действительно боролся с режимом,
    высокомерно смахивали в "гуманитарную корзину". Полагалось посочувствовать нам,
    бедненьким, как "жертвам" да еще и поспекулировать нашим положением в качестве
    оправдания политики умиротворения коммунистического монстра: глядите, мол, как
    плохо будет людям, если мы не поможем "либералам" в Кремле.
    Словом, Запад не пожелал признать в нас не то что партнеров, союзников в войне, но
    даже просто солдат, а приравнял к случайно пострадавшему мирному населению. Из
    бойцов нас превратили в заложников, причем вполне сознательно: иначе, спаси Бог,
    пришлось бы признать и наличие самой войны. Более того, те из нас, кто оказался на
    Западе, знают, какое давление оказывал на нас здешний истеблишмент с тем, чтобы
    сделать послушным инструментом своей соглашательской политики с коммунистическими
    режимами. И, глядишь, то, что не удалось КГБ при помощи тюрем и психушек, иногда
    удавалось их здешним союзникам при помощи контрактов, грантов, возможности
    печататься, а пуще всего — соблазна быть принятым и уважаемым западной
    "интеллектуальной средой". Нет, это была не просто "глупость" Запада, не наивность
    здешней "элиты" — это была целенаправленная политика обеспечения стабильности в
    мире, стабильности любой ценой, даже ценой предательства. Величайшей угрозой
    человечеству была провозглашена не коммунистическая идеология, не агрессивная суть
    коммунистических режимов и даже не их ядерные ракеты, нацеленные на западные
    города, а их возможная дестабилизация, распад. В результате такой политики
    Югославия превратилась в Ливан, а Россия — в Нигерию. И это еще только начало...
    Теперь, когда история вынесла свой приговор, мне нет нужды доказывать, кто был
    прав. Коммунистический режим рухнул, несмотря на усилия всего мира его спасти,
    подтвердив таким образом то, о чем и пыталась рассказать ихтиологу рыба: и его
    одряхление, и то, что его нельзя реформировать, а можно (и нужно) ликвидировать, и
    то, что угроза ядерной войны исчезнет только с его ликвидацией. Исчезли и столь
    любимые Западом коммунистические реформаторы со своими Нобелевскими премиями мира,
    так и не придумав "социалистической модели рынка". Кто их теперь помнит? Но
    осталась разрушенная страна без будущего, без всякой надежды на спасение, где на
    развалинах былой жизни орудуют лишь шайки мародеров, а многомиллионные толпы
    обнищавших жителей понуро и безучастно бредут мимо руин своих жилищ. И нет в их
    глазах не то что раскаяния, но даже искры мысли или усилия постигнуть случившееся,
    а только тупое недоумение, страх, словно у людей, переживших землетрясение:
    "Почему? За что? Ведь все было так хорошо..." И покуда не дойдет до них, что
    некого им винить, кроме самих себя, своего выбора, покуда ищут они причину своих
    несчастий в чем угодно: во всемирном заговоре, в инородцах, в мистических
    предначертаниях, — не обратятся они к собственным силам, чтобы начать жить заново,
    но вечно будут ждать помощи, милости, чуда.
    А еще осталась ложь, навороченная истеблишментом в целях самооправдания за
    последние полстолетия, мегатонны лжи, от которой скоро уже нечем будет дышать.
    Остался сам этот истеблишмент, номенклатура коллаборантов, петены и квислинги
    "холодной войны" всех оттенков и размеров, на Востоке ли, на Западе все еще цепко
    держащие власть в своих руках. И пока не установлена истина, не вынесен им
    приговор — остается незавершенной эта глава нашей истории, не наступает и
    выздоровление. Так грешные души без покаяния не могут попасть ни в ад, ни в рай.
    2. Времена укромные

    Документы о сталинских репрессиях я копировать почти не стал — так, несколько штук


    для иллюстрации того времени, особенно поразивших меня своим цинизмом. В основном,
    это был конвейер смерти, работавший бесперебойно, по плану, как и вся советская
    индустрия. Но, хотя большинство этих историй мы знаем из книг и рассказов,
    некоторые документы впечатлили даже меня своей будничной бесчеловечностью. Одно
    дело — знать об этом, другое — видеть небрежную сталинскую записку, простым
    росчерком карандаша приговорившую к смерти 6600 человек.
    Масштаб социалистических преобразований страны был таков, что единицы вождей не
    интересовали. Счет шел на тысячи, десятки тысяч, на "категории". Выполнив план
    ("лимит") по врагам народа (точно так же, как по урожаю зерновых или удою молока),
    республики, области, края и округа докладывали в Москву о проделанной работе и,
    как принято при социализме, просили разрешения план перевыполнить, демонстрируя
    свое рвение.
    Москва, ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ
    Работа тройки закончена, в пределах лимитов по области осуждено 9600 кулацкого,
    эсеровского, повстанческого, других антисоветских элементов. Дополнительно вскрыты
    кулацко-белогвардейские элементы, проводящие подрывную работу, всего по области
    учтено до 9 тысяч кулацкого антисоветского элемента.
    Обком просит установления дополнительного лимита первой категории 3 тысячи, второй
    категории две тысячи, продлить срок до 20 марта.
    Секретарь обкома ВКП(б) Ю. Каганович
    Посовещавшись, вожди благосклонно разрешали отстрел продолжить, а сами, надо
    полагать, шли культурно развлечься в Большой театр, на "Лебединое озеро".
    Выписка из протокола N58 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) Решение от 17.2. 1938 г.
    67. Вопрос НКВД.
    Дополнительно разрешить НКВД Украины провести аресты кулацкого и прочего
    антисоветского элемента и рассмотреть дела их на тройках, увеличив лимит для НКВД
    УССР на тридцать тысяч.
    Особые тройки обычно состояли из первого секретаря обкома (крайкома или ЦК
    компартии республики), начальника соответствующего управления НКВД и прокурора
    области (края, республики). Разумеется, справиться с таким объемом работы они
    никак не могли. На протяжении только 1938 года лимиты несколько увеличивались,
    сроки продлевались, и вся эта мясорубка грозила выйти из-под контроля. Наконец уже
    в ноябре Сталин распорядился работу троек сворачивать, новые дела передавать
    судам.
    Трудно себе представить, чтобы люди, пережившие то время: как палачи, так и
    жертвы, — остались психически нормальными. Да и можно ли отличить одних от других?
    Вот, например, Френкель сообщает Ежову в октябре 1937 года о "неполадках" в работе
    этой машины:
    Несколько дней тому назад в одном из колхозов Кузнецкого района колхозники
    пожаловались приехавшему инструктору обкома, что неподалеку от них ночью произошло
    массовое убийство. Проверка обнаружила, что в лесу ночью были расстреляны 8 врагов
    народа, по приговору спецтройки. Начальник РОНКВД, накануне исключенный из партии
    за связь и смычку с разоблаченными врагами народа, допустил провокационный,
    вражеский акт, не приняв меры, чтобы расстрелянные были зарыты в землю.
    Этот начальник был арестован. Расстрелянные враги народа были закопаны.
    Из-за плохой охраны из следовательских комнат Куйбышевского УНКВД было 2 случая,
    когда допрашиваемые враги народа выпрыгнули через окно, один выпрыгнул на улицу и
    разбился.
    Не берусь установить, сколько же людей они убили, — я не нашел цифр расстрелянных,
    — но из доклада Берии и Вышинского Сталину в феврале 1939 года следует, что с 1927
    года тройки и особые совещания ОГПУ-НКВД приговорили только к заключению и ссылкам
    два миллиона сто тысяч человек. И это не считая судов и трибуналов, которые ведь
    тоже трудились без отдыха, или массовых высылок "кулаков" в период
    коллективизации.
    Конечно, 1937—1938 годы особо прославились только потому, что репрессии тогда
    коснулись самих коммунистических вождей. Для людей попроще и другие годы были не
    лучше. Даже война не смягчила их участи: достаточно вспомнить, что целые народы
    подверглись депортации, а миллионы пленных перекочевали из немецких концлагерей в
    советские. Гораздо менее известно, однако, что и боевой дух войск тоже
    поддерживался репрессиями.
    С начала войны по 10-е октября с.г. Особыми отделами НКВД по охране тыла задержано
    657.364 военнослужащих, отставших от своих частей и бежавших с фронта, — сообщал
    зам. начальника Управления ОО НКВД Комиссар госбезопасности Мильштейн своему боссу
    Л. П. Берии.
    В числе арестованных Особыми отделами:
    шпионов 1505,
    диверсантов 308,
    трусов и паникеров 2643,
    дезертиров 8772,
    распространителей провокационных слухов 3987,
    самострельщиков 1671
    (...)
    ВСЕГО: 25878.
    По постановлениям Особых отделов и по приговорам Военных трибуналов расстреляно
    10.321 человек, из них расстреляно перед строем — 3321 человек.
    И это только за три первых месяца войны, на самой линии фронта. Для чекистов же
    фронт был везде, на всей территории огромной страны, а изощренность их методов
    была доведена до абсурда. Многие их "операции" вскрылись только в 1956 году, в так
    называемую "оттепель", когда комитет партийного контроля пересматривал дела
    безвинно репрессированных членов партии. Вот одно такое дело для иллюстрации:
    Проверкой установлено, что в 1941 году с санкции руководства НКВД СССР Управлением
    НКВД по Хабаровскому краю в 50 км от гор. Хабаровска, в районе села Казакевичи
    близ границы с Маньчжурией была создана ложная советская пограничная застава,
    "Маньчжурский пограничный полицейский пост" и "Уездная японская военная миссия",
    которые работниками органов госбезопасности в переписке именовались "мельницей".
    По замыслу работников НКВД имитация советской пограничной заставы и японских
    пограничных и разведывательных органов предназначалась для проверки советских
    граждан, которые органами госбезопасности подозревались во враждебной
    деятельности.
    Однако на практике это мероприятие было грубо извращено и направлено не на борьбу
    с действительными врагами советского государства, а против невинных советских
    граждан.
    бывший начальник Хабаровского управления НКВД Гоголидзе и бывший начальник 2
    управления НКВД СССР Федотов использовали "мельницу" в антигосударственных целях,
    для фабрикации материалов обвинения на советских людей.
    "Проверка" на пресловутой "мельнице" начиналась с того, что лицу, подозревавшемуся
    в шпионаже или иной антисоветской деятельности, предлагалось выполнить закордонное
    задание органов НКВД. После получения от "подозреваемого" согласия на выполнение
    задания инсценировалась его заброска на территорию Маньчжурии с пункта ложной
    советской погранзаставы и задержание японскими пограничными властями. Затем
    "задержанный" доставлялся в здание "Японской военной миссии", где подвергался
    допросу работниками НКВД, выступавшими в ролях официальных сотрудников японских
    разведывательных органов и русских белогвардейцев-эмигрантов. Допрос имел своей
    задачей добиться от "проверяемого" признания "японским властям" в связи с
    "советской разведкой", для чего создавалась исключительно тяжелая, рассчитанная на
    моральный надлом человека обстановка допроса, применялись различного рода угрозы и
    меры физического воздействия.
    Многие лица, искусственно ввергнутые в необычную и тяжелую для них обстановку,
    полагая, что они действительно находятся в руках врагов и в любое время могут быть
    физически уничтожены, рассказывали сотрудникам НКВД, выступавшим в качестве
    японцев, о связях с органами НКВД и о тех заданиях, которые они получили для
    работы в Маньчжурии. Некоторые из этих лиц, запуганные нависшей над ними
    смертельной опасностью, под влиянием мер физического воздействия сообщали
    отдельные сведения о Советском Союзе.
    По окончании допросов, которые иногда длились в течение нескольких дней и даже
    недель, "задержанный" перевербовывался представителями "японских разведорганов" и
    забрасывался на территорию СССР с разведывательным заданием. Финал этой
    провокационной игры состоял в том, что "проверяемый" арестовывался органами НКВД,
    а затем как изменник Родины осуждался Особым совещанием на длительные сроки
    лишения свободы или к расстрелу.
    Таким образом с 1941 по 1949 год через эту "мельницу" пропустили 150 человек, и,
    хотя их впоследствии реабилитировали (большинство посмертно), а вся эта чекистская
    затея была в хрущевские времена осуждена как "антигосударственная", никто из
    чекистов всерьез не пострадал. В основном их отправили на пенсию, и даже
    изобретатель этой чертовой мельницы и ее неизменный куратор генерал Федотов был
    всего лишь привлечен к "партийной ответственности". Удивляться тут нечему,
    учитывая, что практически все руководство страны было так или иначе замешано в
    "сталинских" репрессиях, начиная с тогдашнего начальника КГБ генерала Серова
    (имевшего непосредственное отношение к хабаровской "мельнице") и кончая самим
    Хрущевым.
    Даже Брежнев, сделавший карьеру сравнительно поздно, в последние годы сталинского
    правления, успел-таки поучаствовать в этой всесоюзной мясорубке. Ставши первым
    секретарем ЦК Молдавии в 1950 году, он поспешил спросить, нельзя ли и ему получить
    "дополнительные лимиты" на отстрел враждебного элемента. К тому времени "классовая
    борьба" сильно поутихла, особенно не развернешься. Оставались жалкие недобитки,
    чудом уцелевшие после предыдущих чисток: всего каких-нибудь 735 семей кулаков
    (2.382 человека), "кулаков-одиночек" еще 735 человек да сектанты — 850 семей
    иеговистов и 400 семей иннокентьевцев, архангелистов, субботствующих,
    пятидесятников и адвентистов общим числом тысяч шесть душ. Хоть и не густо, но
    бдительность проявить можно.
    Кадры были сталинские, и ждать от них особой строгости в осуждении "отдельных
    нарушений социалистической законности в период культа личности" не приходилось.
    Тем более, что прекращать политические репрессии как таковые они и не собирались.
    Вопреки расхожему мнению, "оттепель" была весьма относительной: менялся лишь
    масштаб и стиль, но не суть. Любопытно, что уже много позже, в 1975 году,
    тогдашний глава КГБ Андропов, раздосадованный нашей кампанией в защиту прав
    человека, оправдывался перед ЦК тем, что при "либеральном" Хрущеве сажали гораздо
    больше, чем при нем:
    Что касается мер уголовного преследования в отношении т.н. "диссидентов", под
    которыми на Западе обычно имеют в виду лиц, действия которых подпадают под статьи
    70 (...) и 190-1 УК РСФСР, то цифровые данные на этот счет выглядят следующим
    образом. За период с 1967 года (...) по 1975 год по указанным статьям осуждено
    1583 человека. За предшествующий девятилетний период (1958—1966 гг.) число
    осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду составляло 3448 человек. Кстати
    говоря, в 1958 году, т.е. как раз в тот период, который нередко называется на
    Западе "периодом либерализации" и к которому относятся заявления Н.С.Хрущева (27
    января 1959 г.) об отсутствии "фактов привлечения к судебной ответственности за
    политические преступления", по статье 70 было осуждено 1416 человек, т.е. почти
    столько, сколько за все последние девять лет.
    Запад всегда предпочитал мыслить шаблонами, а из каждого нового советского вождя
    делать либерала. Этой славы не избежал никто: ни Сталин, ни Хрущев, ни Брежнев, ни
    Андропов, не говоря уж о Горбачеве. Так, надо полагать, проявлялась извечная
    западная мечта о том, что коммунистическая угроза исчезнет как-нибудь сама собой,
    без борьбы и риска. Как в известной частушке:
    Утром встали — здрасьте!
    Нет советской власти.
    И так мечтали еще не самые худшие — худшие предлагали "задушить добротой"
    советского удава, отдавшись ему и душой, и телом. Помню, как окрысилась на меня
    английская интеллигенция в 1978 году, после выхода моей книги "И возвращается
    ветер", именно за то, что я был недостаточно почтителен к Хрущеву и его
    "оттепели". Да как я смел замахнуться на самое святое! Возмущению не было предела,
    особенно в газете "Гардиан", которая всегда и все знала лучше нас о нашей жизни. В
    действительности же если Хрущев чем и отличался ото всех остальных вождей после
    Ленина, так только несколько наивной верой в скорое торжество коммунизма. К чему и
    готовился весьма энергично, как раз в то время, как Запад плел ему венок либерала.
    ПОСТАНОВЛЕНИЕ
    Об организации 12 (специального) отдела при Втором Главном (разведывательном)
    управлении МВД СССР 9 сентября 1953 года гор. Москва
    1. Поручить МВД СССР (тов. Круглову) организовать при 2-м Главном
    (разведывательном) управлении МВД СССР 12-й (специальный) отдел для проведения
    диверсии на важных военно-стратегических объектах и коммуникациях на территории
    главных агрессивных государств — США и Англии, а также на территории других
    капиталистических стран, используемых главными агрессорами против СССР.
    Признать целесообразным осуществление актов террора (зачеркнуто и сверху, от руки,
    написано "активных действий") в отношении наиболее активных и злобных врагов
    Советского Союза из числа деятелей капиталистических стран, особо опасных
    иностранных разведчиков, главарей антисоветских эмигрантских организаций и
    изменников Родине.
    2. Установить, что все мероприятия МВД СССР по линии 12 (специального) отдела
    предварительно рассматриваются и санкционируются Президиумом ЦК КПСС.
    3. Утвердить положение, структуру и штаты 12 (специального) отдела при 2-м Главном
    (разведывательном) управлении МВД СССР.
    Секретарь ЦК КПСС Н. С. ХРУЩЕВ
    Хорош был либерал, не правда ли? Для нас же, тех, кто успел посидеть в его
    "оттепель", эта бумага — не открытие. И убийства, и похищения лидеров эмигрантских
    организаций были хорошо известны в то время, как и хрущевское изобретение —
    психиатрические репрессии.
    Более того, как видно теперь из документов, курс на частичную десталинизацию после
    смерти вождя был неизбежен, и первым предложил его не Хрущев, а... Берия.
    Разумеется, не доброта душевная и не стремление к чистоте ленинских идей подвигли
    его на это, а жестокая борьба за власть. Будучи на момент смерти Сталина главой
    МВД и госбезопасности, он располагал и архивами этих организаций, которые,
    естественно, использовал против своих противников. Начав реабилитацию по тем
    делам, в которых, в силу обстоятельств, замешаны были они, а не он, Берия как бы
    задал этим и условия всей послесталинской борьбы за власть. Хрущеву и компании
    ничего не оставалось, как устранить его чисто физически, а устранив,
    воспользоваться его же методом. Все равно джин был уже выпущен из бутылки, и
    загнать его назад стало невозможно.
    Любопытно, что Берия, вошедший в историю лишь как сталинский палач и
    патологический убийца, был, оказывается, политиком с воображением. Начатую им
    кампанию селективных реабилитаций он не ограничивал борьбой за власть, но видел
    именно как новый курс партии на десталинизацию. В частности, во внешней политике
    он предлагал договориться с Западом об объединении двух Германий в нейтральное
    государство за десять миллиардов долларов, т. е. ровно то, что 35 лет спустя куда
    менее успешно осуществил лауреат Нобелевской премии мира Горбачев. Легко себе
    представить, как боготворил бы Запад Берию, победи он в борьбе за власть. Весь
    послесталинский период назывался бы не иначе как "бериевской оттепелью", а Хрущева
    никто бы и не вспомнил.
    Да, наконец, и сама хрущевская реабилитация была гораздо менее честной, чем
    большинство тогда думало. Например, как выясняется из записки в ЦК тогдашнего
    главы КГБ Семичастного, практически до конца правления Хрущева семьям тех, кто был
    расстрелян по приговорам троек, просто лгали о судьбе их пропавших без вести
    родных:
    В 1955 году с ведома инстанций и по согласованию с Прокуратурой СССР Комитетом
    госбезопасности было издано указание N108сс органам КГБ, определяющее порядок
    рассмотрения заявлений граждан, интересующихся судьбой лиц, расстрелянных по
    решениям несудебных органов (б. Коллегией ОГПУ, тройками ДП ОГПУ-НКВД-УНКВД и
    Комиссией НКВД СССР и Прокурора СССР). В соответствии с этим указанием органы
    госбезопасности сообщают членам семей осужденных, что их родственники были
    приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли в местах лишения свободы, а в необходимых
    случаях при разрешении имущественных или иных правовых вопросов регистрируют в
    загсах смерть расстрелянных с выдачей заявителям свидетельств, в которых даты
    смерти указываются в пределах 10 лет со дня ареста, а причины смерти —
    вымышленные.
    Установление в 1955 году указанного порядка мотивировалось тем, что в период
    массовых репрессий было необоснованно осуждено большое количество лиц, поэтому
    сообщение о действительной судьбе репрессированных могло отрицательно повлиять на
    положение их семей. Кроме того, предполагалось, что сообщение членам семей
    расстрелянных действительной судьбы их родственников могло быть использовано в то
    время отдельными враждебными элементами в ущерб интересам советского государства.
    Существующий порядок сообщения вымышленных данных касается в основном невинно
    пострадавших советских граждан, которые были расстреляны по решениям несудебных
    органов в период массовых репрессий.
    В результате пересмотра уголовных дел с 1954 по 1961 годы из общего числа
    расстрелянных в несудебном порядке около половины реабилитированы. В отношении
    большинства из них родственникам объявлены не соответствующие действительности
    сведения о смерти, якобы наступившей в местах лишения свободы.
    Разумеется, Семичастный не предлагает ЦК признаться во лжи и сказать всю правду
    людям, он только рекомендует "устно сообщать действительные обстоятельства смерти"
    вновь обращающимся заявителям, тем более что их число, как он пишет, с каждым
    годом сокращается, "а регистрацию в загсах их смерти производить датой расстрела,
    без указания причин смерти, как это делают Военная Коллегия Верховного Суда СССР и
    военные трибуналы в отношении лиц, расстрелянных по приговорам судов".
    Словом, и по сей день мы не знаем всей правды о том страшном периоде. Так,
    обрывки, фрагменты, случаи, истории, которые зачастую и не отличишь от легенд,
    столь распространенных "в те времена укромные, теперь почти былинные" (как их
    метко обозначил Высоцкий). Сравнительно недавно стали раскапывать когда-то
    секретные массовые захоронения, но и по этим рассеянным костям правды уже не
    восстановишь.
    Да и хотим ли мы знать ее, эту правду? Боюсь, то безумное время навсегда останется
    в народном сознании черным, пугающим провалом, сколько бы новых документов мы
    теперь ни находили.

    3. Наша "оттепель"

    Оттого, наверное, я больше верю именно легендам, песням, картинкам и звукам своего
    детства: они, по-моему, гораздо точнее отражают то время. И если картинки эти в
    моей памяти неизменно грязно-серые, с крупнозернистым изображением, как на старых
    фотографиях или в кинохронике тех лет, то звук моего детства — это ровный,
    напряженный гул моторов где-то за горизонтом, тревожный и возбуждающий. Как будто
    детское ухо могло слышать то, чего не слышали взрослые, вечно поглощенные своими
    заботами, — беспрерывную работу адской машины власти.
    Это было время какого-то надрыва, почти истерики. С одной стороны — помпезные
    сталинские парады, салюты и первомайские демонстрации, в которых участвовало почти
    полгорода; с другой — убогая, нищая жизнь в бараках и коммуналках, с вечными
    драками и пьяной бранью, с неизменными калеками у пивнушек и кучками шпаны в
    подворотнях. И чем неприглядней была жизнь, тем больше официальной героики неслось
    из репродукторов. Героями полагалось быть всем, да так и пелось в известной песне:
    Когда страна быть прикажет героем,
    У нас героем становится любой.
    Раскрепощенный человек социалистического общества должен был стать сверхчеловеком,
    покорять природу, поворачивать вспять реки и превращать пустыни в цветущие сады. В
    этом была своя неумолимая логика: ведь для того, чтобы создать земной рай, надо
    творить чудеса каждый день.
    Вот такими "героями по приказу" они и были. Вечно впроголодь, вечно в телогрейках
    или военной униформе (другой одежды я в своем детстве и не помню), но зато пилоты
    штурмовали небо, а полярники покоряли Северный полюс. Практически голыми руками
    "герои" рыли каналы, возводили плотины, строили крупнейшие в мире промышленные
    комплексы. Торжествующий пролетариат шагал от победы к победе, демонстрируя
    непоколебимую силу коллективного труда.
    Разумеется, вся эта государственная романтика никак не вязалась с реальностью
    быта. Маяковский, будучи человеком талантливым, несмотря на свое огромное желание
    возвеличить подвиг строителей "города-сада" посреди непролазной тайги, невольно
    передает бредовой характер ситуации:
    Сидят в грязи рабочие,
    Подмокший хлеб жуют.
    Эту картинку видишь, она реальна, и потому совершенно не веришь его патетическому,
    если не сказать истерическому, выводу:
    Я знаю, город будет,
    Я знаю, саду цвесть,
    Когда такие люди
    В стране советской есть!
    Да нет, не построят "такие люди" никакого "города-сада", если не могут построить
    себе чистой столовой и уберечь от дождя хлеб, а предпочитают покорно сидеть в
    грязи. Это уже не чудо-богатыри, покорители стихии, а зэки, если не де-юре, то де-
    факто.
    Героизм и сам по себе штука жестокая, ибо в основе его заложена идея
    самопожертвования, а возведенный в ранг государственной идеологии, он еще и
    абсурден. Природа ведь не щедра на героев, их не может быть много у любого народа
    любой эпохи. И что же такое "массовый героизм", столь упорно пропагандировавшийся
    системой, как не массовое и отнюдь не добровольное жертвоприношение? То есть,
    попросту говоря, массовое убийство — точно так же, как "покорение природы"
    попросту означало ее варварское разрушение. Только много позже, оглянувшись назад,
    люди того времени увидели, что сверхчеловеческое и бесчеловечное суть одно и то
    же. Пока немногие действительно горели энтузиазмом, остальные тряслись от страха,
    а наиболее циничные демагоги лезли наверх, к власти, и гибли в очередных чистках.
    Это поколение сгорело дотла, извело себя на непосильной работе, сгнило по лагерям,
    полегло на фронтах "классовой борьбы", и притом безо всякого толка. Их жертва
    оказалась бессмысленна: величественные каналы и плотины превратили реки в
    зловонные болота, а гигантские промышленные комплексы обратили в пустыню цветущую
    некогда землю, как будто сама природа, этот извечный "враг народа", задалась целью
    сорвать их грандиозные замыслы.
    Абсурдность состояла еще и в том, что героический порыв, как и всякий
    эмоциональный всплеск, легко вызвать, но совершенно невозможно регулировать и, тем
    более, направлять исключительно на пользу государству. "Советский человек", каким
    его стремилась создать система, был невозможен по определению, как невозможен
    покорный бунтарь, революционер-конформист, герой-трус. Отсюда этот полупьяный
    надрыв, драки, уголовщина, с одной стороны, и бесконечная, фантастическая ложь — с
    другой. Не может же страна приказать тебе быть героем только в определенные часы
    дня и только в определенных случаях. И если тебя воспитывали с детства на примере
    человека, грудью закрывшего пулемет врага, или девушки, погибшей под пытками в
    гитлеровском застенке, но не выдавшей своих товарищей, то почти невозможно
    примирить это с атмосферой лжи и доносов, в которой ты принужден жить.
    Во всяком случае, романтическая пропаганда должна была сильно усложнять работу
    чекистов. Например, мы с изумлением узнаем, что ту же чекистскую "мельницу" под
    Хабаровском кое-кто выдержал, не расколовшись ни на "японской", ни на "советской"
    стороне, то есть пройдя через много недель пыток, и чекистам пришлось их
    расстрелять без суда, чтобы спрятать концы в воду. Там же, на этой адской
    "мельнице", — поразительный человеческий поступок, от которого просто мурашки по
    спине:
    21 ноября 1947 года советский гражданин, китаец Ян-Лин-Пу, работавший поваром на
    "ЛЗ" (ложный закордон, официальное название фиктивной "Японской военной миссии")
    возмутился творившимся там произволом, побил посуду, уничтожил все кухонные
    предметы японского производства. Начальник отделения Попов совместно с негласным
    сотрудником Чу-Цин-Лином, опасаясь, что Ян-Лин-Пу может скрыться за границу,
    застрелили последнего.
    Да ведь и тот несчастный из доклада Френкеля, что выпрыгнул из окна следственного
    кабинета в Куйбышеве на улицу и разбился, тоже совершил подвиг, ценой своей жизни
    разоблачив чекистский произвол. И сколько их было, тех, кто не сдался, не
    сломался, погиб кусаясь и царапаясь, безо всякой надежды даже на благодарную
    память потомков? История не сохранила их имен, дошли до нас только легенды, но
    именно благодаря им злу не удалось захлестнуть весь мир, ставши общепринятой
    нормой.
    Война, как ни странно это звучит, внесла в параноический бред тридцатых годов
    некоторую долю нормальности. По крайней мере, появился вполне реальный враг,
    реальная угроза жизни близких, а значит, и вполне понятная человеку необходимость
    рисковать жизнью ради их спасения. Но по этой же причине оказалась такой успешной
    и сталинская патриотическая пропаганда, заразившая вирусом героизма военное и
    послевоенное поколения. Мы росли, не зная ничего, кроме войны, разрушения, смерти,
    с младенчества соображая, как подороже отдать свою жизнь:
    А в подвалах и полуподвалах
    Ребятишкам хотелось под танки.
    Да, видимо, дело было не только в пропаганде. Иногда я думаю, что мы просто
    родились с какой-то тайной целью, заложенной в генах. Казалось, в своем последнем,
    отчаянном усилии выжить нация выбросила на свет поколение камикадзе, которое,
    дойди Гитлер хоть до Сибири, все равно разорвало бы в клочья его полчища. Европе
    сильно повезло, что война кончилась прежде, чем мы подросли. Но она кончилась, а
    сопливые смертники остались жить, сильно разочарованные, что "не досталось им даже
    по пуле", и уже неспособные ни на что другое.
    Последствия для режима были самые катастрофические. С одной стороны, страну
    захлестнула уголовная романтика, которая, сколько с ней ни боролись, осталась
    господствующей "идеологией" среди молодежи и, в конце концов, пережила
    коммунистическую. При всех необходимых скидках на послевоенную неразбериху,
    безотцовщину и т.п. антигосударственная направленность этого импульса очевидна:
    все-таки эти "романтики" ушли "из подворотен ворами", а не комсомольцами-
    добровольцами на стройки коммунизма. Этих последних, когда они попадали в лагеря,
    ожидала самая свирепая расправа. "Малолетки", составлявшие к 1956 году почти 40%
    заключенных, по свидетельству всех комиссий, направлявшихся перепуганным ЦК для
    расследования этого явления, были совершенно неукротимы.
    С другой стороны, военная героика разбудила в народе дух сопротивления. Пошли
    восстания и в лагерях, и вне лагерей, сотрясая устои самой системы. Перемены стали
    неизбежны, даже если бы Сталин прожил дольше, хотя, конечно, его смерть была
    поворотным моментом. В частности, волна восстаний в Восточной Европе и особенно
    венгерская революция 1956 года, безусловно связанные с этим событием,
    наэлектризовали атмосферу и в самом Советском Союзе. Под танки пришлось бросаться
    не нам, а нашим сверстникам в Будапеште, что обеспечило им наши симпатии. Думаю,
    из тех 1416 осужденных в 1958 году по ст.70, о которых пишет Андропов, большинство
    пошло в тюрьмы "за Венгрию", как тогда выражались. Листовки, поджоги или просто
    отказ участвовать в выборах стали распространенным явлением.
    Оживилась и интеллигенция, особенно круги ученых-физиков, где микроб вольнодумия,
    видимо, никогда не был истреблен до конца, даже при Сталине.
    ЛАНДАУ группирует вокруг себя ряд физиков-теоретиков из числа антисоветски и
    националистически настроенных ученых еврейской национальности, — докладывал ЦК в
    1957 году тогдашний глава КГБ Серов.
    Любопытно теперь, 35 лет спустя, читать этот доклад, состоящий в основном из
    подслушанных чекистами высказываний Ландау, весьма типичных в среде интеллигенции
    того времени:
    Отождествляя мятежников с венгерским народом и рабочим классом, происходящие
    события в Венгрии он характеризовал как "венгерскую революцию", как "очень
    хорошее, отрадное событие", где "народ-богатырь" сражается за свободу.
    "...Венгерская революция — это значит практически весь венгерский народ,
    восставший против своих поработителей, т.е. против небольшой венгерской клики, а в
    основном против нашей.
    ...Настоящие потомки великих революционеров всех времен... То, что они сейчас
    проявили, это заслуживает позаимствования. Вот перед Венгрией я готов встать на
    колени".
    Говоря о политике советского правительства в этом вопросе, он заявляет:
    "...Наши решили забрызгать себя кровью.
    ...У нас это преступники, управляющие страной".
    12 ноября 1956 года в разговоре у себя на квартире о наших действиях в Венгрии и
    на вопрос собеседника, что "если бы Ленин встал, у него бы волосы встали", ЛАНДАУ
    ответил:
    "Но с другой стороны у Ленина тоже было рыльце в пуху. Вспомни кронштадтское
    восстание. Грязная история. Тоже рабочий класс Петрограда и моряки из Кронштадта
    восстали. У них были самые демократические требования, и они получили пули...
    фашистская система.
    ...Первое, что было сделано еще в октябре 1917 года, в течение нескольких месяцев
    произошла передача власти. Она была полностью передана в руки партийного аппарата.
    Была немедленно дана установка партии: грабь награбленное и бери себе. Ими все
    было сделано по науке.
    ...Это не ошибка, в этом была идея. На этом была сделана революция".
    На вопрос: "Значит, эта вся идея порочна?" — ЛАНДАУ ответил: "Конечно".
    "...Я считаю, что пока эта система существует, питать надежды на то, что она
    приведет к чему-то приличному, никогда нельзя было, вообще это даже смешно. Я на
    это не рассчитываю.
    ...Сейчас вообще открылась возможность, которой я вообще не представлял себе,
    возможность революции в стране, как возможность. Еще год назад казалось, что
    думать у нас о революции смехотворно, но это не смехотворно. Она произойдет, это
    не абсурд".
    Да, ровно так мы тогда и думали, так чувствовали, от подростка до академика. В
    этой-то нашей вере, а отнюдь не в "либерализме" вождей и заключалась "оттепель".
    Отсюда и началось наше движение, наша борьба против внезапно наступившей зимы,
    смысл которой непостижим для тех, кто не жил в вечном надрыве, не слышал своими
    ушами гула адской машины власти, не примерялся с детства прыгать под танки.
    Что же касается вождей, то все они, начиная с Хрущева и кончая Горбачевым,
    стремились лишь затушить эту искру надежды, справедливо видя в ней угрозу своей
    власти. Сталинское время навсегда осталось для них "золотым веком", о котором они
    ничего не хотели помнить, кроме официальных легенд. Даже 30 лет спустя они
    сожалели лишь о том, что Хрущев в пылу борьбы за власть слишком сильно раскачал
    лодку. И так им хотелось переписать историю, вычеркнув из нее все зигзаги
    "оттепелей", так не хватало им былой ясности Вождя и Учителя, его твердой руки и
    орлиного взгляда, устремленного в будущее!
    ЗАСЕДАНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС 12 июля 1984 года
    ЧЕРНЕНКО. За пределами повестки дня я хотел бы проинформировать вас о некоторых
    письмах, поступивших в мой адрес.
    Как вы знаете, по одному из писем мы приняли решение. Это была просьба В. М.
    Молотова о восстановлении его в рядах КПСС. Я принимал Молотова, беседовал с ним.
    Он воспринял наше решение с большой радостью и чуть не прослезился. Молотов
    сказал, что это решение означает его второе рождение. Молотову сейчас 93 года, но
    выглядит он достаточно бодрым и говорит твердо. Он заявил, что Политбюро ЦК
    сохраняет и продолжает ту работу, которую настойчиво вела партия. Только, мол,
    плохо, что работаете вы, как и мы раньше, допоздна. Молотов рассказал о том, что
    он интересуется прессой, читает периодические журналы. Он заявил: ведете вы дело
    правильно, за это и получаете поддержку народа.
    УСТИНОВ. Это важная оценка с его стороны.
    ЧЕРНЕНКО. Молотов сказал, что он не понимает людей, которые в силу обиды
    становятся в оппозицию. Он заявил, что осознал свои ошибки и сделал необходимые
    выводы. После нашей беседы Виктор Васильевич Гришин в горкоме партии вручил
    Молотову В.М. партийный билет.
    ТИХОНОВ. В целом мы правильно сделали, что восстановили его в партии.
    ЧЕРНЕНКО. Но вслед за этим в ЦК КПСС поступили письма от Маленкова и Кагановича, а
    также письмо от Шелепина, в котором он заявляет о том, что он-де был
    последовательным борцом против Хрущева, и излагает ряд своих просьб. Разрешите мне
    зачитать письмо Кагановича. (Читает письмо). Письмо аналогичного содержания, с
    признанием своих ошибок прислал и Маленков.
    ТИХОНОВ. Может быть, пока с этими письмами ничего не делать?
    ЧЕРНЕНКО. Пока мы можем в связи с этими письмами ничего не делать, а договоримся
    вернуться к их рассмотрению после XXVII съезда нашей партии.
    УСТИНОВ. А, на мой взгляд, Маленкова и Кагановича надо было бы восстановить в
    партии. Это все же были деятели, руководители. Скажу прямо, что если бы не Хрущев,
    то решение об исключении этих людей из партии принято не было бы. Вообще не было
    бы тех вопиющих безобразий, которые допустил Хрущев по отношению к Сталину.
    Сталин, что бы там ни говорилось, — это наша история. Ни один враг не принес
    столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей
    партии и государства, а также и в отношении Сталина.
    ГРОМЫКО. На мой взгляд, надо восстановить в партии эту двойку. Они входили в
    состав руководства партии и государства, долгие годы руководили определенными
    участками работы. Сомневаюсь, что это были люди недостойные. Для Хрущева главная
    задача заключалась в том, чтобы решить кадровые вопросы, а не выявить ошибки,
    допущенные отдельными людьми.
    ТИХОНОВ. Может быть, к данному вопросу вернуться в конце года — начале будущего
    года?
    ЧЕБРИКОВ. Я хотел бы сообщить, что западные радиостанции передают уже длительное
    время сообщение о восстановлении Молотова в партии. Причем они ссылаются на то,
    что до сих пор трудящиеся нашей страны и партия об этом ничего не знают. Может
    быть, нам следует поместить сообщение в Информационном бюллетене ЦК КПСС о
    восстановлении Молотова в партии?
    Что касается вопроса о восстановлении в партии Маленкова и Кагановича, то я бы
    попросил дать нам некоторое время, чтобы подготовить справку о тех резолюциях,
    которые писали эти деятели на списках репрессированных. Ведь в случае
    восстановления их в партии можно ожидать немалый поток писем от реабилитированных
    в 50-х годах, которые, конечно, будут против восстановления их в партии, особенно
    Кагановича. Надо быть к этому готовыми. Я думаю, что такая справка должна быть в
    поле зрения Политбюро ЦК при принятии окончательного решения.
    ТИХОНОВ. Да, если бы не Хрущев, они не были бы исключены из партии. Он нас, нашу
    политику запачкал и очернил в глазах всего мира.
    ЧЕБРИКОВ. Кроме того, при Хрущеве ряд лиц был вообще незаконно реабилитирован.
    Дело в том, что они были наказаны вполне правильно. Возьмите, например,
    Солженицына.
    ГОРБАЧЕВ. Я думаю, что можно было бы обойтись без публикации в Информационном
    бюллетене ЦК КПСС сообщения о восстановлении Молотова в партии. Отдел
    организационно-партийной работы мог бы в оперативном порядке сообщить об этом в
    крайкомы и обкомы партии.
    Что касается Маленкова и Кагановича, то я тоже выступил бы за их восстановление в
    партии. Причем время восстановления не нужно, видимо, связывать с предстоящим
    съездом партии.
    РОМАНОВ. Да, люди эти уже пожилые, могут и умереть.
    УСТИНОВ. В оценке деятельности Хрущева я, как говорится, стою насмерть. Он нам
    очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным.
    ГРОМЫКО. По положительному образу Советского Союза в глазах внешнего мира он нанес
    непоправимый удар.
    УСТИНОВ. Не секрет, что западники нас никогда не любили. Но Хрущев им дал в руки
    такие аргументы, такой материал, который нас опорочил на долгие годы.
    ГРОМЫКО. Фактически благодаря этому и родился так называемый "еврокоммунизм".
    ТИХОНОВ. А что он сделал с нашей экономикой? Мне самому довелось работать в
    совнархозе.
    ГОРБАЧЕВ. А с партией, разделив ее на промышленные и сельские партийные
    организации!
    УСТИНОВ. Мы всегда были против совнархозов. И такую же позицию, как вы помните,
    высказывали многие члены Политбюро ЦК.
    В связи с 40-летием Победы над фашизмом я бы предложил обсудить и еще один вопрос,
    не переименовать ли снова Волгоград в Сталинград? Это хорошо бы восприняли
    миллионы людей. Но это, как говорится, информация для размышления.
    ГОРБАЧЕВ. В этом предложении есть и положительные, и отрицательные моменты.
    ТИХОНОВ. Недавно вышел очень хороший документальный фильм: "Маршал Жуков", в
    котором достаточно полно и хорошо показан Сталин.
    ЧЕРНЕНКО. Я смотрел его. Это хороший фильм.
    УСТИНОВ. Надо обязательно его посмотреть.
    ЧЕРНЕНКО. Что касается письма Шелепина, то он, в конце концов, просит для себя
    обеспечения на уровне бывших членов Политбюро.
    УСТИНОВ. На мой взгляд, с него вполне достаточно того, что он получил при уходе на
    пенсию. Зря он ставит такой вопрос.
    ЧЕРНЕНКО. Я думаю, что по всем этим вопросам мы пока ограничимся обменом мнениями.
    Но как вы сами понимаете, к ним еще придется вернуться.
    ТИХОНОВ. Желаем Вам, Константин Устинович, хорошего отдыха во время отпуска.
    ЧЕРНЕНКО. Спасибо.

    4. Нас слишком мало

    Нам всегда говорили: "Вас слишком мало. Какое вы можете иметь влияние?" И мы
    всегда соглашались: да, мало. А отвечая на расспросы о возможном количестве
    участников движения или о числе политзаключенных, мы всегда предпочитали скорее
    преуменьшить, чем преувеличить. Ну, извините: сколько есть — столько есть. Такое
    уж наше общество, такая страна, что больше желающих не нашлось. Теперь же
    спрашивающим об этом, особенно своим сверстникам, я еще добавляю:
    - Присоединились бы вы к нам — было бы на одного человека больше.
    Но у них всегда находятся очень веские причины, убедительно объясняющие, почему
    они этого сделать никак не могли.
    А еще мы отвечали, что дело не в количестве и даже не в практических результатах,
    а в принципе внутренней свободы и нравственной ответственности человека. Это
    должно быть как бы нормальной потребностью, вроде потребности дышать, есть,
    двигаться. Но такого уж совсем никто не хотел слушать. Философии в нашей жизни
    было и так слишком много, а практических результатов — мало. Да и мудрено
    получалось: выходит, для собственного же блага надо отказаться от нормальной
    жизни, карьеры, идти в тюрьму? И в чем же тогда благо?
    Замечательно, однако, что при такой бесперспективности и, более того, после
    стольких десятилетий террора, казалось бы, вытравившего в людях все человеческое,
    нас оказалось гораздо больше, чем мы могли мечтать, а наше влияние на режим —
    более значительным, чем мы сами подозревали. Достаточно было самого поверхностного
    ознакомления с документами ЦК, чтобы в этом убедиться. Прежде всего, поражало их
    количество: КГБ докладывал ЦК буквально все, каждую мелочь о нашем движении, и по
    каждой мелочи ЦК, а то и политбюро должны были принимать решение. Не только наши
    аресты, суды, высылки, обыски, но даже мельчайшие оперативные сведения, таким
    образом, требовали внимания этих пятнадцати сильно пожилых и чрезвычайно занятых
    людей:
    Комитет госбезопасности докладывает, что, по полученным данным, проживающие в г.
    Обнинске Калужской области кандидат биологических наук Института медицинской
    радиологии МЕДВЕДЕВ Жорес и его близкий знакомый ПАВЛИНЧУК Валерий приступили к
    размножению на пишущих машинках неопубликованного романа А. СОЛЖЕНИЦЫНА "В круге
    первом" с целью распространения его среди научных сотрудников г. Обнинска, —
    сообщал глава КГБ Андропов своим коллегам в ЦК. — Для этой же цели планирует свою
    поездку в Обнинск научный сотрудник Института истории АН СССР ЯКИР Петр Ионович,
    который известен как участник ряда антиобщественных проявлений и выступающий с
    политически вредными заявлениями. Учитывая, что роман А. СОЛЖЕНИЦЫНА "В круге
    первом" является политически вредным произведением, в случае выезда ЯКИРА в
    Обнинск и получения им экземпляров романа считали бы необходимым ЯКИРА П.И.
    задержать и изъять у него эти рукописи, а в отношении МЕДВЕДЕВА Ж. поручить
    Обнинскому горкому КПСС принять меры к пресечению его антиобщественной
    деятельности. Прошу рассмотреть.
    И они рассматривали. На полях, от руки, написано "Согласиться", а дальше — подписи
    Сус-лова, Пономарева, Кириленко... Поразительно! Даже весь наш самиздат пересылал
    им Андропов:
    Оперативным путем установлено, что ЛИТВИНОВ, ГОРБАНЕВСКАЯ, ЯКИР и некоторые их
    единомышленники изготовили и распространяют документ под названием "Год прав
    человека в Советском Союзе" (копия прилагается) с клеветническим изложением
    судебных процессов в Москве и Ленинграде и кратким содержанием писем и обращений,
    дискредитирующих советские органы власти и управления. Сообщается в порядке
    информации.
    Попробуй в те времена добиться, чтобы твою жалобу прочел член политбюро!
    Безнадежно. Все застревало в аппарате, пересылалось тем, на кого жаловался. А тут
    не только прочтет, но и решение обязан принять. Чудеса! Самый эффективный путь
    заставить власти задуматься. И это только самиздат, оперативные сведения. По нашим
    же арестам, судам, приговорам им приходилось иногда и поспорить, откладывать
    решение для дополнительной проработки проблемы, возвращаться к ней по несколько
    раз. Работали люди, думали, решали. Не просто автоматически ставили свою подпись.
    Я так был просто тронут, увидав, что все политбюро, оказывается, заседало, решая,
    напечатать ли после моего суда в 1967 году маленькую заметку о нем в "Вечерней
    Москве":
    Обвиняемый БУКОВСКИЙ, вина которого состояла прежде всего в том, что он являлся
    основным организатором антиобщественной демонстрации, в своем выступлении на суде
    пытался придать суду политическую окраску, заявлял о неконституционности в
    действиях органов власти и суда, вел себя на суде с явным желанием попасть на
    страницы зарубежной печати не как антиобщественный уголовный преступник, а как
    лицо, обвиненное в политическом преступлении, — сообщал в ЦК Андропов. — В связи с
    тем, что на Западе вокруг этого процесса появились сообщения, искажающие его суть,
    представляется целесообразным опубликовать на этот счет в газете "Вечерняя Москва"
    краткое сообщение (прилагается).
    Действительно, приложен черновик заметки в 14 строк под заголовком "В Московском
    городском суде". А смысл дела лишь в том, чтобы сообщить, будто бы я признал свою
    вину, и, стало быть, все слухи о какой-то моей речи на суде есть сплошная выдумка
    буржуазной пропаганды. Только-то и всего, очередная маленькая ложь на благо дела
    социализма. Но ведь сидели, обсуждали, голосовали. И результат голосования тут же
    приложен: Брежнев — за, Кириленко — за, Косыгин — в отпуске, Мазуров — замечаний
    нет, Пельше — согласен, Суслов — в отпуске..
    Оказывается, возникали у них и неприятные разногласия. Вот, например, документы о
    суде над демонстрантами, протестовавшими против советского вторжения в
    Чехословакию в августе 1968 года. Казалось бы, чего уж яснее — "уголовное
    антиобщественное преступление", как и у нас годом раньше. Загнать и их по лагерям,
    да и делу конец. Но даже и тут не все было просто: бабушка Павла Литвинова, вдова
    бывшего наркома иностранных дел Максима Литвинова, видимо, старая знакомая
    Микояна, обратилась к нему с просьбой не сажать внука. И тот переправил письмо
    прямо Брежневу со своей припиской от руки:
    Леонид Ильич! Прошу обратить внимание. В данный момент устроить суд — как это,
    говорят, проектируется — над внуком Литвинова и др. — это значит дать новую пищу
    нашим врагам. Они уже отсидели. На этот раз ограничиться предупреждением — было бы
    разумнее. А.Микоян. 13/IХ.
    А ниже, рукой Брежнева: "Ознакомить членов Политбюро", — и подписи членов. Не
    слабо. И, хоть суд все же состоялся, Литвинова и еще двоих из пяти подсудимых
    отправили не в лагерь, а в ссылку, хотя ссылка и не предусматривалась по этой
    статье.
    Таких документов многие тысячи — тысячи часов работы. И даже если бы мы ничего
    больше не сделали, ничего не добились, то хотя бы отнимали силы у машины власти,
    отрывали время от мировой революции. Но ведь такой исключительный интерес к нашей
    деятельности со стороны властей был отнюдь не паранойей. Они-то отлично понимали,
    насколько опасен для них сам факт нашего существования, поскольку отнюдь не
    заблуждались насчет народной любви к своему режиму. В условиях тоталитарной
    системы даже один инакомыслящий опасен, особенно если эта система провозгласила
    себя совершенной. Не может быть недовольных в социалистическом раю: согласно
    марксистской идеологии, им неоткуда взяться, тем более через пятьдесят лет после
    революции.
    В этом заключалась основная дилемма коммунистической власти: с одной стороны,
    число недовольных, инакомыслящих, а уж тем более открытых противников режима
    должно было, по крайней мере, сокращаться в ходе "построения социализма", и, стало
    быть, увеличивать репрессии было больше не в их интересах; с другой — оставлять
    безнаказанно действовать политических противников при довольно широком народном
    недовольстве было просто опасно. Отсюда их тактика снижения числа политзаключенных
    при одновременном усилении давления на инакомыслящих: их задачей было духовно
    сломать, "идейно обезвредить", позднее — даже выслать из страны, но не посадить.
    Это замысловато именовалось у них "профилактической работой по предупреждению
    преступлений".
    Таким образом, число политзаключенных само по себе не отражало настроений в
    стране, но было лишь мерилом человеческой стойкости: сломавшихся, как правило, не
    сажали. Учитывая это обстоятельство, нас было отнюдь не так мало. Как следует из
    уже цитировавшегося выше доклада Андропова в ЦК в декабре 1975 года, число
    осужденных только за антисоветскую агитацию и пропаганду с 1958 по 1967 год
    составляло 3448 человек, а с 1967-го по 1975-й — 1583 человека. Из последующих
    сообщений КГБ в ЦК следует, что, несмотря на все усилия и "профилактические меры",
    этот уровень существенно снизить не удалось: за период 1977—1987 гг. было осуждено
    905 человек (цифр за 1976 год найти не удалось). И это только те, кого режим был
    вынужден открыто признать своими политическими противниками, не включая посаженных
    в психушки, высланных за границу, осужденных за попытку нелегального перехода
    границы, измену родине или осужденных по "религиозным" и сфабрикованным уголовным
    делам. О них мы просто ничего не знаем.
    Выходит, за все послесталинское время им не удалось сломать, по крайней мере,
    шесть тысяч человек. И даже в период горбачевских "освобождений", когда
    заключенных немедленно выпускали в обмен на обещание больше не заниматься
    "антиобщественной" деятельностью, на 15 января 1987 года в тюрьмах и лагерях
    оставались 233 человека, в ссылках — 55, по "религиозным" статьям — 10, в
    психушках — 96, освобождено из заключения — 51 и из-под следствия — 31, итого: 476
    человек.
    Но дело было не в количестве. Сам факт существования людей, открыто бросивших
    вызов тоталитарному рабству и выстоявших, несмотря на всю ярость государства, имел
    колоссальное моральное значение для страны. Так, видимо, верующему человеку,
    погрязшему в мирской скверне, важно знать, что где-то в монастыре такие же, как
    он, смертные живут "по правде". И, глядишь, одно это знание удержит его иной раз
    от соблазна. Во всяком случае, нечто подобное ощущалось в отношении к нам как со
    стороны надзирателей, так и уголовников. Никогда не забуду, как из лагеря, где я
    был единственным политзаключенным, уходил на этап местный "пахан" и, собравши
    "воров", отдавал последние наказы. Под конец же, ткнув в меня пальцем, сказал
    сурово:
    — А этого берегите. Мы сидим каждый за свое, а он — за общее.
    Удивительно, что десятилетия коммунизма не смогли вытравить из людей такие
    понятия. Надзиратели же смотрели на нас почти с суеверным почтением. Всегда, даже
    во Владимирской тюрьме, находился среди них кто-то, соглашавшийся отправить
    нелегально письмо или передать записку в другую камеру. Учитывая, как много и
    подробно сообщали о нас тогда зарубежные радиостанции, можно только гадать, какой
    эффект производило наше пребывание, скажем, в той же Владимирской тюрьме на
    население города. Особенно в периоды наших голодовок и забастовок. Оттого,
    наверное, ни один обком не соглашался держать нас на территории своей области,
    придумывали любые причины, только чтобы от нас избавиться, а ЦК не знал, куда бы
    нас подальше засунуть. Дебаты на эту тему тянулись годами.
    Министерство внутренних дел СССР и Комитет госбезопасности при Совете Министров
    СССР поддерживают предложение Владимирского обкома КПСС о переводе особо опасных
    государственных преступников из тюрьмы N2 УВД Владимирского облисполкома в другое
    исправительно-трудовое учреждение МВД, — писали в ЦК Чебриков и Щелоков. — Вопрос
    о перемещении особо опасных государственных преступников изучался нашими
    ведомствами в 1977 году. Тогда, с учетом тех же соображений, которые изложены в
    записке Владимирского обкома КПСС, было признано целесообразным переместить
    указанных преступников (число их колеблется от 40 до 60 человек) в тюрьму №4 МВД
    Татарской АССР. При этом принималось во внимание, что в г. Чистополе, где
    размещается тюрьма N4, нет ни оборонных, ни особо важных объектов. Город находится
    в 144 км от Казани, удален от крупных промышленных и культурных центров страны, не
    имеет достаточно развитых транспортных путей сообщения с другими районами. Тюрьма
    N4, построенная еще в XVIII веке, не связана с содержанием в ней в прошлом
    революционеров и прогрессивных деятелей. (...) Предложение о возможном перемещении
    особо опасных государственных преступников в тюрьму №4 обсуждалось в 1977 году с
    представителями Татарского обкома КПСС. Из-за опасений вызвать осложнение
    обстановки в республике оно было ими отклонено. МВД СССР и КГБ при СМ СССР
    считают, что серьезных оснований для такого рода опасений не имеется.

    * * *

    Разумеется, в количественном отношении это была лишь верхушка айсберга. Некоторое


    представление о реальном положении вещей можно получить по данным чекистской
    "профилактики":
    В соответствии с указаниями ЦК КПСС органы Комитета государственной безопасности
    ведут большую профилактическую работу по предупреждению преступлений, пресечению
    попыток ведения организованной подрывной деятельности националистических,
    ревизионистских и других антисоветских элементов, а также локализации возникающих
    в ряде мест группирований политически вредного характера. За последние пять лет
    выявлено 3096 таких группирований, профилактировано 13602 человека, входивших в их
    состав, в том числе: 2196 участников 502 групп в 1967 г., 2870 участников 625
    групп в 1968 г., 3130 участников 733 групп в 1969 г., 3102 участника 709 групп в
    1970 г. и 2304 участника 527 групп в 1971 г.
    Подобные группы были вскрыты в Москве, Свердловске, Туле, Владимире, Омске,
    Казани, Тюмени, на Украине, в Латвии, Литве, Эстонии, Белоруссии, Молдавии,
    Казахстане и других местах.
    В результате принимаемых мер заметно сократилось число ежегодных арестов за
    антисоветскую агитацию и пропаганду.
    Большинство профилактированных сделали правильные выводы, активно включились в
    общественную жизнь и добросовестно трудятся на порученных им участках
    производственной и служебной деятельности. Однако некоторые из них продолжают
    совершать действия, которые при определенных условиях могут стать преступными и
    нанести существенный ущерб интересам нашего государства.
    В целях усиления предупредительного воздействия на лиц, пытающихся встать на путь
    совершения особо опасных преступлении, а также более решительного пресечения
    нежелательных проявлений со стороны антиобщественных элементов, считали бы
    целесообразным разрешить органам КГБ делать в необходимых случаях официальное
    письменное предупреждение от имени органов власти с требованием прекращения
    проводимой ими политически вредной деятельности и разъяснением последствий,
    которые может повлечь за собой ее продолжение.
    На наш взгляд, это существенно повысило бы моральную ответственность
    профилактируемых, а в случае совершения ими криминальных действий и привлечения к
    уголовной ответственности имело бы значение для оценки личности преступника
    органами предварительного следствия и суда.
    Проекты постановления ЦК КПСС и Указа Президиума Верховного Совета СССР
    прилагаются.
    Просим рассмотреть.
    Ю.Андропов Р.Руденко
    11 октября 1972 года
    Конечно, их просьба была удовлетворена, и соответствующий указ президиума ВС СССР
    появился 25 декабря 1972 года. Но, вопреки всем стараниям чекистов, сопротивление
    в стране продолжало возрастать. Так, спустя только три года после введения этого
    указа Андропов докладывал:
    За период 1971—1974 гг. было профилактировано 63-108 человек. За этот же период
    только путем профилактики пресечена на стадии формирования деятельность 1839
    антисоветских групп.
    Выходит, среднегодовое число последних ничуть не сократилось, а число
    "профилактируе-мых" выросло примерно в 10 раз. Но и это было еще не все, так как
    не всех активных врагов КГБ подвергал "профилактике":
    Наряду с профилактикой использовались и продолжают использоваться оперативные и
    другие меры, не связанные с уголовным преследованием, – продолжал Андропов и том
    же докладе. — Удалось разложить на стадии возникновения ряд опасных группирований
    националистической, ревизионистской и иной антисоветской направленности.
    Компрометация авторитетов, инспирировавших антиобщественные проявления, позволила
    предотвратить нежелательные последствия в ряде районов страны. Оправдали себя и
    такие меры, как лишение некоторых лиц советского гражданства и выдворение их за
    границу. (...) Оздоровлению оперативной обстановки способствовало также разрешение
    выезда многим экстремистам из Советского Союза в Израиль.
    Так много нас было или мало? Андропов считал, что только среди взрослого,
    пережившего войну населения "число таких людей определяется сотнями тысяч
    человек". Думаю, однако, он сильно недооценивал их количество. Например, в его
    отчетах почти не упоминаются "наказанные" (сосланные при Сталине) народы,
    религиозные движения, в особенности из числа запрещенных конфессий. А ведь это
    миллионы людей, для которых Советский Союз был тюрьмой, и наши контакты с ними
    развивались уже с 60-х годов.
    Комитетом госбезопасности оперативным путем получены данные о том, что ГРИГОРЕНКО
    в беседе с одним из своих знакомых заявил об известном ему якобы намерении
    представителей крымских "автономистов" подготовить и направить в ООН обращение,
    под которым они имеют в виду собрать подписи 250.000 татар, с призывом выступить в
    поддержку их требований. ГРИГОРЕНКО, одобряя эту акцию, заявляет, что она вызовет
    "колоссальный резонанс", — сообщал Андропов в ЦК. — Комитет госбезопас-ности
    принимает меры к предотвращению возможных враждебных действий со стороны
    националистически настроенных лиц из числа крымских татар и других
    антиобщественных элементов.
    Или вот еще образчик событий того времени:
    Комитетом госбезопасности получены данные о намерении отдельных немецких
    экстремистов, проживающих в Казахстане и Молдавии, инспирировать среди советских
    граждан немецкой национальности, если их требования о выезде в ФРГ не будут
    положительно решены, групповые отказы от участия 15 июня 1975 года в выборах в
    Верховные Советы республик и местные Советы депутатов трудящихся. (...)
    Одновременно в предвыборные дни "активист" так называемого "движения за выезд
    немцев в ФРГ" ЛЕЙС (Молдавия) организовал коллективное посещение немцами МВД и КГБ
    республики (70 человек) с требованием удовлетворить ходатайства о выезде из СССР,
    а экстремисты из Казахстана подготовили ряд клеветнических по содержанию обращений
    в международные организации с коллективными подписями и пытались направить своего
    представителя в Москву для вручения их инокорреспондентам или передачи за границу
    через А. САХАРОВА. (...) Принятыми мерами 7 нюня 1975 года на станции Джамбул у
    некоего ТЕРМЕРА, направлявшегося в Москву, изъяты "обращения" в ООН, к Женевскому
    совещанию, канцлеру ФРГ и в другие адреса от имени 900 семей немцев (более 6.000
    человек), в которых содержатся тенденциозная информация о положении немцев в СССР
    и просьбы об оказании содействия в выезде в ФРГ.
    Словом, жизнь в СССР могла казаться тихой и безмятежной только западным политикам,
    советские же отлично знали, на каком вулкане они сидят. Империя трещала по швам
    задолго до Горбачева.
    Среди определенной части коренного населения Карачаево-Черкесской автономной
    области отмечаются негативные процессы, характеризующиеся националистическими,
    антирусскими настроениями. На этой основе имеют место антиобщественные проявления,
    а также уголовные преступления. Принимаются меры по их предупреждению и
    пресечению.
    Там уже речь шла об убийствах и массовых волнениях.
    Татары и немцы, евреи и прибалты, украинцы и молдаване — порознь и группами
    боролись за свою национальную самобытность всеми доступными им способами. Но
    ниточки со всех концов огромной страны сходились в Москве, где действовали наши
    каналы связи, наши возможности контактов с внешним миром, наша гласность. Мы были
    для них и вдохновляющим примером, и организующим фактором. Ну, как было Андропову
    не беспокоиться? Как не следить политбюро за каждым нашим вздохом?
    Наконец, самые "пассивные" формы сопротивления, запрещенные религиозные общины,
    распространители самиздата, авторы анонимных протестов — были и самыми
    распространенными. Как оценить теперь, сколько миллионов людей было вовлечено в
    эту деятельность? Ведь даже и КГБ до конца оценить того не мог. Ну, положим,
    религиозные преследования подсчитать можно — в среднем, видимо, человек 200—300 в
    год сажали да тысяч десять "профилактировали", — но точное число верующих теперь
    установить невозможно. Как невозможно установить число людей, читавших, множивших,
    передававших друг другу материалы самиздата. Уж на миллионы-то счет шел точно. Вот
    и приходилось политбюро читать эти материалы: надо же было знать, что читают
    миллионы людей в подвластной им стране, где ни одной запятой на этикетке не
    печатали без цензуры.
    Вопрос этот волновал их не на шутку: только в 1971 году он обсуждался в ЦК три
    раза, и потом ЦК чуть не каждый год возвращался к его обсуждению.
    Анализ распространяющейся в кругах интеллигенции и учащейся молодежи так
    называемой "самиздатовской" литературы показывает, что "самиздат" претерпел за
    последние годы качественные изменения, — докладывал Андропов в декабре 1970 года —
    Если пять лет назад отмечалось хождение по рукам, главным образом, идейно порочных
    художественных произведений, то в настоящее время все большее распространение
    получают документы программно-политического характера. За период с 1965 года
    появилось свыше 400 различных исследований и статей по экономическим, политическим
    и философским вопросам, в которых с разных сторон критикуется исторический опыт
    социалистического строительства в Советском Союзе, ревизуется внешняя и внутренняя
    политика КПСС, выдвигаются различного рода программы оппозиционной деятельности.
    ...На базе изготовления и распространения "самиздатовской" литературы происходит
    определенная консолидация единомышленников, наглядно прослеживаются попытки
    создания подобия оппозиции.
    Примерно в конце 1968 — начале 1969 года из оппозиционно настроенных элементов
    сформировалось политическое ядро, именуемое "демократическим движением", которое,
    по их оценке, обладает тремя признаками оппозиции: "имеет руководителей,
    активистов и опирается на значительное число сочувствующих; не принимая четкой
    формы организации, ставит себе определенные цели и избирает определенную тактику;
    добивается легальности".
    ...Центрами распространения внецензурных материалов по-прежнему остаются Москва,
    Ленинград, Киев, Горький, Новосибирск, Харьков. В этих и других городах выявлено
    около 300 человек, которые, именуя себя "антисталинистами", "борцами за
    демократические права", "участниками демократического движения", занимаются
    выпуском как отдельных документов, так и сборников — "Хроники текущих событий",
    "Вестника Украины", "Общественных проблем" и т.п. Группой сионистски настроенных
    элементов в Москве, Ленинграде, Риге с 1970 года начал выпускаться журнал под
    названием "Исход".
    ...Комитетом госбезопасности принимаются необходимые меры по пресечению попыток
    отдельных лиц использовать "самиздат" для распространения клеветы на советский
    государственный и общественный строй. На основе действующего законодательства они
    привлекаются к уголовной ответственности, а в отношении лиц, подпавших под их
    влияние, осуществляются профилактические меры.
    Вместе с тем, принимая во внимание идейную трансформацию "самиздата" в форму
    выражения оппозиционных настроений и взглядов и устремление империалистической
    реакции использовать "самиздатовскую" литературу во враждебных Советскому Союзу
    целях, полагали бы целесообразным поручить идеологическому аппарату выработать на
    основе изучения проблемы необходимые идеологические и политические меры по
    нейтрализации и разоблачению представленных в "самиздате" антиобщественных
    течений, а также предложения по учету и политике факторов, способствующих
    появлению и распространению "самиздатовских материалов".
    Фактически режим уже признавал нас политической оппозицией и, несмотря на внешнюю
    незыблемость, готов был корректировать соответствующим образом свою линию. Другое
    дело, что в силу своего одряхления, окостенения он был уже не способен к
    политической гибкости, и, когда через полгода работы ЦК принял наконец
    постановление "О мероприятиях по противодействию нелегальному распространению
    антисоветских и других политически вредных материалов", это был на редкость
    бессмысленный документ, сводивший все к комбинации репрессивных и воспитательно-
    пропагандистских действий. Единственной уступкой был последний, 9-й пункт:
    Отделу культуры ЦК КПСС, Комитету по печати при СМ СССР и Союзу писателей СССР
    изучить вопрос и внести в ЦК КПСС предложения о целесообразности издания некоторых
    произведений литераторов, к которым проявляется интерес со стороны части
    творческих работников и учащихся и произведения которых не переиздавались в СССР
    после 20-х годов.
    В результате издали, кажется, Гумилева, да и то ограниченным тиражом. На рост
    самиздата это, разумеется, не повлияло никак: он продолжал развиваться, создавая
    альтернативу официальной печати и головную боль Андропову. Появлялись новые формы
    — киносамиздат, магнитиздат и т.п., практически возникала альтернативная культура,
    и тем ослаблялся контроль партии над творческой интеллигенцией, особенно над
    молодежью. Андропов опять бил тревогу:
    В ходе осуществления мероприятий по пресечению враждебной деятельности противника
    выявлены факты, свидетельствующие о том, что среди одаренной в творческом
    отношении или стремящейся проявить себя в этом плане молодежи отмечается
    стремление к группированиям на неофициальной основе, проявляющееся в литературных
    чтениях, выставках живописи и графики, постановках спектаклей на частных квартирах
    и в случайно подобранных помещениях. Намечается тенденция к выпуску и
    распространению машинописных журналов, составленных из неопубликованных
    произведений.
    Изучение обстановки в подобного рода группированиях в г. Москве показало, что,
    будучи предоставлена самой себе, часть творческой молодежи не находит общественно-
    полезного применения своим способностям и порой становится на путь нежелательных
    проявлений, которые, как правило, инспирируются лицами, занимающимися антиобщест-
    венной деятельностью, или иностранцами.
    ...Таким образом, в настоящее время возникает опасность создания неуправляемых
    объединений творческой молодежи, существующих параллельно с официальными
    творческими союзами.
    Действительно, к этому периоду относятся такие нашумевшие события, как выставка
    художников-нонконформистов в парке Измайлово, как попытка создать отделение
    Международного НИИ-Клуба в Москве, создание московского отделения "Международной
    Амнистии", а чуть позже — выход неподцензурного сборника "Метрополь" и создание
    Хельсинских групп (общественных групп по наблюдению за выполнением Хельсинских
    соглашений) со всеми их комиссиями, комитетами, рабочими группами. И даже первый
    независимый профсоюз появился к концу 1977 года. Начался процесс структурного
    оформления оппозиции, совпавший, видимо, с потерей властью контроля над молодежью,
    что было особенно опасно для режима.

    * * *

    В сущности, этот "контроль" на моей памяти никогда эффективным и не был, в


    основном существуя на бумаге — в отчетах комсомольских и партийных комитетов об
    организационной "охваченности" и пропагандистских мероприятиях. Однако к концу 60-
    х — началу 70-х молодежь стала заметно политизироваться. Чаше всего это выражалось
    в анонимных протестах — листовки, надписи на стенах, национальные флаги в
    республиках или анонимные письма, адресованные властям. Любое провоцирующее
    событие — юбилей, праздник, выборы — обыкновенно сопровождалось такими
    "хулиганскими выходками" молодежи.
    Юбилейные торжества, посвященные 100-летию со дня рождения основателя Советского
    государства В.И.Ленина, по всей стране прошли организованно, в обстановке высокой
    активности, трудового и политического подъема советских людей, еще раз
    продемонстрировавших нерушимое единство и сплоченность вокруг Центрального
    Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, — докладывал, например,
    Андропов в апреле 1970 года. — Вместе с тем в период подготовки и проведения
    торжеств в ряде районов страны зафиксировано 155 политически вредных, хулиганских
    действий, связанных с юбилеем. В том числе в 1969 году 55 и в 1970 году — 100.
    Такого рода проявления отмечались на Украине, в Казахстане, Литве, Белоруссии,
    Эстонии, Латвии, Молдавии, Туркмении, Приморском, Хабаровском краях, Московской,
    Ленинградской, Куйбышевской, Ростовской и других областях. Хулиганствующими
    элементами уничтожены или повреждены несколько памятников, бюстов и барельефов
    вождя, значительное количество панно, стендов и транспарантов, а также портретов,
    лозунгов, плакатов, репродукций, стенгазет и другого праздничного оформления.
    (...) За подобные политически вредные и хулиганские действия 70 человек привлечено
    к уголовной ответственности, 65 — профилактировано и 7 — взято в проверку.
    В 18 случаях проявления носили исключительно дерзкий характер и преследовали цель
    омрачить празднование советскими людьми 100-летия со дня рождения В.И.Ленина.
    Или вот вполне типичное сообщение в ЦК о праздновании 1 Мая в 1975 году.
    Празднование Первого Мая в стране проходило в нормальной обстановке, с большим
    политическим подъемом.
    Вместе с тем в некоторых районах страны отмечены отдельные факты негативных
    проявлений.
    В Москве, Одессе, Кишиневе, Ростовской области были распространены листовки
    враждебного содержания.
    В районном центре Пустомыты Львовской области у обелиска воинам-освободителям
    сожжены 13 висевших на флагштоках флагов союзных республик. Случаи уничтожения
    флагов имели место также в Москве и Харькове. В городе Гродно обнаружена порча
    портрета основателя Советского государства. (...) По всем указанным фактам приняты
    соответствующие меры. Большинство причастных к враждебным проявлениям лиц
    установлено.
    Однако обычно "устанавливали" далеко не всех — примерно 50-60%, из коих половину
    "профилактировали"; остальных сажали, как правило, по уголовным статьям
    (хулиганство). Вместе с анонимными письмами таких происшествий по стране было от
    десяти до двадцати тысяч в год. И чаще всего "преступниками" оказывалась молодежь,
    подростки, школьники, иногда успевшие уже создать нелегальную организацию.
    Конечно, мы и понятия не имели о масштабах этого явления, да о большинстве таких
    происшествий никогда и не слыхали. Между тем, без них картина состояния страны и
    преобладавших в ней настроений не будет полной, как не до конца понятна без этого
    фона нервозность властей.
    Представьте себе, что они должны были чувствовать, получая ежедневно по несколько
    таких сообщений:
    Управлением КГБ по Краснодарскому краю выявлен в городе Туапсе нелегальный "Клуб
    борьбы за демократию", состоящий из 14 человек, в основном учащихся 8-9 классов
    средней школы N3- Из них 7 членов ВЛКСМ. (...) Участники "Клуба" выработали
    программу и устав, издавали рукописные журналы "Демократ" и "Русский современник",
    в которых помещали стихи и статьи, написанные членами "Клуба" на основе сообщений
    зарубежных радиостанций. Каждый из них дал клятву, имел псевдоним, членский билет,
    платил взносы.
    В программе "Клуба" предусматривалось создание в стране партии "демократов" и
    завоевание власти, когда члены этой партии станут взрослыми. Ближайшей целью было
    изготовление и распространение антисоветских документов и вовлечение в организацию
    новых участников. Осуществляя эту программу, (...) в декабре 1969 года к 90-летию
    со дня рождения Сталина учинили мелом на асфальте и заборах в различных местах
    города Туапсе надписи антисоветского содержания. В феврале 1970 года они от имени
    "Всероссийского союза демократов" изготовили более 40 листовок, содержащих призыв
    к свержению Советской власти и созданию нелегальных политических организаций,
    распространили их в Туапсе.
    Все участники "Клуба борьбы за демократию" являются несовершеннолетними. В связи с
    этим принято решение не привлекать их к уголовной ответственности, а ограничиться
    мероприятиями профилактического характера.
    Управлением КГБ по Свердловской области вскрыта нелегальная молодежная группа,
    именовавшая себя "Партией свободной России" или "Революционной рабочей партией".
    (...) Участники группы на пишущей машинке отпечатали в два приема около 700
    антисоветских листовок. (...) Значительная часть этих листовок 7 ноября 1969 года
    в Свердловске была сброшена с виадука над проспектом Космонавтов в праздничную
    колонну электровозоремонтного завода и в группу демонстрантов политехнического и
    юридического институтов.
    В феврале 1970 года в городе Рязани было распространено семь рукописных листовок
    за подписью "Черные ангелы", авторы которых, высказывая клевету на Советское
    правительство, призывали к организации забастовок и демонстрации. Принятыми мерами
    установлено, что листовки изготовлялись и распространялись учащимися 9-х классов
    школы N42 города Рязани... Все они раскаялись в совершенных проступках и в
    присутствии своих родителей заверили органы КГБ, что в дальнейшем не допустят
    никаких антиобщественных проявлений.
    Наличие таких настроений среди молодежи, с одной стороны, и растущая
    организованная оппозиция — с другой, создавали крайне опасную для режима ситуацию.
    Авторы пространного исследования, проведенного КГБ в 1976 году, пытаясь приписать
    все влиянию буржуазной пропаганды и западных "подрывных центров", приводят,
    однако, исключительно интересные данные. Из 3324 "антиобщественных проявлений",
    совершенных за три года 4406 молодыми людьми, 60,3% приходится на студентов и
    22,4% — на школьников.
    3174 человека (72%) совершили проявления, выступая одиночками, остальные 1232
    человека — в составе 384 групп.
    Формы проявлений
    количество проявлений
    количество человек
    Высказывание клеветнических и других политически вредных суждений
    1509
    45,4%
    1598
    36,3%
    Участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок
    99
    3,0%
    495
    11,2%
    Участие в антиобщественных действиях на основе подражания "хиппи"
    152
    5,5%
    382
    8,7%
    Изготовление и распространение клеветнических и идеологически вредных документов
    (кроме листовок)
    252
    7,6%
    323
    7,3%
    Изготовление и распространение листовок, лозунгов, плакатов
    167
    5,0%
    277
    6,3%
    Надругательство над государственным гербом, флагом, памятниками, портретами
    90
    2,7%
    115
    2,6%
    Устные и письменные угрозы в адрес советско-партийного актива
    50
    1,6%
    53
    1,2%
    Передача (попытка передачи) за границу клеветнических и идеологически вредных
    материалов
    26
    0,8%
    33
    0,8%
    Изготовление и распространение анонимных писем клеветнического и идеологически
    вредного содержания
    33
    1,0%
    32
    0,7%
    Попытка установления и связь с зарубежными антисоветскими центрами
    16
    0,4%
    17
    0,4%
    Изготовление и вывешивание националистических флагов
    6
    0,2%
    15
    0,3%
    Иные проявления
    894
    26,8%
    1066
    24,2%
    Проявления, совершенные с враждебных социализму пленных идейных позиций,
    составляют 32,4% от общего числа проявлений. Они были допущены 1269 чел. (29%).
    Разновидность враждебной идеологии
    количество проявлений
    количество человек
    Идеология буржуазного национализма (кроме сионизма)
    364
    33,7%
    674
    43%
    Идеология сионизма и произраильские настроения
    188
    17,5%
    242
    15%
    Идеология ревизионизма и реформизма
    377
    35%
    445
    28%
    Религиозная идеология
    88
    8,2%
    128
    8%
    Идеология (взгляды) фашизма и неонацизма
    60
    5,6%
    80
    6%

    Тут речь идет о тех, кто мог (или решался) четко сформулировать свою
    идеологическую платформу. Но и "безыдейные" были не лучше.
    Участники вскрытых в Москве, Ленинграде, Киеве, Вильнюсе, Таллине, Ростове-на-
    Дону, Одессе и в ряде других городов групп так называемых подражателей западным
    "хиппи" выступали за пересмотр морально-этических норм социалистического
    общежития, ставили под сомнение революционные традиции прошлого и духовное
    наследие "консервативных" отцов, призывали к преодолению "инертности" и "борьбе за
    свободу и демократизацию общества" на основе идеи "хиппи".
    Примерно 40% от числа всех профилактированных по стране в 1970-1974 гг. составляла
    молодежь в возрасте до 25 лет. Так же обстояло дело и с преступностью вообще,
    например, более половины осужденных в 1971-1973 гг. за изготовление и сбыт
    наркотиков были моложе 29 лет, а подвергнутых административным мерам за распитие
    спиртных напитков и появление в пьяном виде в общественных местах молодых людей
    этого возраста в 1973 г было 2 533 443, а в 1974-м – 2 616 708. В среднем в год
    "малолетки" (до 18 лет) совершали около ста тысяч преступлений, из них 47% – в
    группах.
    Любопытны данные и других исследований, приведенные в этом докладе. Так, по данным
    исследования "Аудитория западных радиостанций в г. Москве", проведенного отделом
    прикладных социальных исследований ИСИ Академии наук СССР:
    с большей или меньшей регулярностью радиостанции слушают 80% студентов и около 90%
    учащихся старших классов средних школ, ГПТУ, техникумов. У большинства этих лиц
    слушание зарубежного радио превратилось в привычку (не реже 1—2-х раз в неделю
    зарубежные радиопередачи слушают 32% студентов и 59,2% учащихся).
    Это и была наша аудитория, следившая за нашей деятельностью по сообщениям из
    Лондона, Мюнхена, Вашингтона, то самое поколение тридцати-сорокалетних, которое 15
    лет спустя вышло на улицы.
    Многие из профилактированных студентов в своих объяснениях указывали, что передачи
    по радио идеологически враждебных произведений ими записывались на магнитофон,
    после чего они распространялись в виде магнитофонных записей или перепечатанных на
    пишущей машинке текстов. В частности по этому каналу они получили представление о
    ряде антисоветских заявлений и пасквилей СОЛЖЕНИЦЫНА, трактате САХАРОВА
    "Размышление о мире, прогрессе, интеллектуальной свободе", различных
    "исследованиях", "обращениях" и других документах, содержащих клеветнические
    измышления, порочащие советскую действительность. (...)
    По степени воздействия ведущее место занимают материалы, нелегально изготовлен-ные
    в стране.
    Одновременно в докладе отмечается падение интереса к изучению марксистско-
    ленинской теории в вузах и "пассивное участие определенной части студентов в
    общественно-политической жизни коллективов". Словом, есть все основания
    утверждать, что к 70-м годам режим практически "потерял" молодежь, а наше влияние
    на нее стремительно росло. Что могла противопоставить этому грозному явлению
    дряхлеющая, обюрократившаяся партия? Ничего, кроме репрессий, "профилактики", то
    бишь запугивания теми же репрессиями, да еще большего "усиления" своей и без того
    уже надоевшей всем пропаганды. Отчитываясь о проделанной работе всего за несколько
    лет до крушения коммунистического режима, глава КГБ Чебриков, генеральный прокурор
    Рекунков, министр юстиции Кравцов и председатель Верховного суда Теребилов гордо
    сообщали в ЦК:
    В целях разоблачения подрывной деятельности спецслужб империализма и связанных с
    ними враждебных элементов из числа советских граждан проводилась большая работа с
    использованием средств массовой информации. За последние 10 лет с участием и по
    материалам органов госбезопасности было создано 150 кино- и телефильмов (в
    основном документальных короткометражных и хроникальных); за четыре года издано
    262 книги и брошюры, опубликовано 178 журнальных и 250 газетных статей. Постоянно
    по этим вопросам работниками органов КГБ, прокуратуры, суда и юстиции ведется
    лекционная пропаганда. Систематически с привлечением общественности проводится
    воспитательная работа с осужденными в местах лишения свободы, что дает свои
    положительные результаты.
    Предметом их особой гордости было то, что за четыре года, с 1982-го по 1986-й, им
    удалось-таки сломать более ста человек. Этим тоже руководили из ЦК, не жалея
    своего драгоценного времени. И когда, спасаясь от неминуемой гибели, пришлось им
    ввести контролируемый процесс "гласности", то начали его с "доламывания"
    оставшихся зэков, с уничтожения ядра оппозиции. Руководил этим лично Горбачев.

    5. Закон и целесообразность

    — Уважаемые судьи! Сегодня у меня необычный день: впервые за всю свою жизнь в этом
    городе я выступаю в суде не в качестве подсудимого, а в качестве свидетеля...
    Комичность положения усугублялась тем, что и первый раз, выступая в качестве
    подсудимого в 1967 году, я говорил ровно о том же — о беззакониях, о
    неконституционности как самой КПСС, так и творимых ею политических репрессий.
    Настолько то же самое, что теперь, ровно 25 лет спустя, в Конституционном суде
    России я мог бы просто повторить свою речь слово в слово, и никто бы этого не
    заметил. Невольно вспомнилось, как я готовился к этому первому в своей жизни
    "последнему слову" на суде (до того меня дважды признавали невменяемым и судили
    заочно), как угрозой голодовки добился кодексов от начальства Лефортовской тюрьмы
    и даже конституцию СССР заставил их купить, во всем следственном изоляторе КГБ не
    было ни единого экземпляра. Потом — казенная скука суда и напряженное ожидание
    конца, когда мне было положено "последнее слово", единственная форма
    неподцензурного слова тогда в стране. (Впрочем, кто ж их знал: возьмут и прервут,
    не дадут досказать. Такое тоже бывало.) И, наконец — кульминация всей драмы,
    когда, размахивая кагебешной конституцией, я ухитрился проговорить почти полтора
    часа, ежесекундно ожидая окрика судьи. Так что по вопросу о "неконституционности
    КПСС" я действительно был экспертом. Но если тогда это считалось "клеветой на
    общественный и государственный строй СССР", то теперь стало высшей государственной
    мудростью, поддержанной авторитетом самого президента России. Что мне было делать
    — радоваться или печалиться? Гордиться тем, что обогнал своих соотечественников на
    четверть века, или недоумевать, почему столь простая истина не пришла им в голову
    за два с половиной десятка лет до этого?
    Подчеркнуто правозащитный характер нашего движения всегда вызывал массу недоумения
    и даже нареканий. Не в том было дело, что факты нарушения коммунистической властью
    своих же собственных законов были кому-то неизвестны, а идея требовать их
    соблюдения — слишком сложна. Напротив, вряд ли мог найтись в те годы такой
    человек, который бы всего этого не знал, не видел. Но — зачем? Какой в этом прок?
    — Вы что, хотите усовершенствовать советскую власть? — язвили советские люди,
    обычно из числа тех, кто считал, что нас все равно "слишком мало", чтобы к нам
    присоединяться.
    — Скажите, а когда же ваше движение, наконец, откажется от ссылок на советские
    законы и перейдет к открытым действиям? — вторили им на Западе те, кто никогда не
    жил под пятой режима.
    Не было никаких способов объяснить определенного типа людям, что правозащитный
    характер движения — не мимикрия, не тактическая уловка, а так же, как отказ от
    насилия и подполья, принципиальная наша позиция. И опять не в сложности этой
    позиции была проблема. Какая уж тут сложность, коли нам всем ежедневно мозолил
    глаза пример прошлой русской революции и ее результатов?
    Разве кто-то не понимал уже в шестидесятые, что насилие не ведет к правовому
    государству, а подполье — к свободному обществу? Да и с более практической точки
    зрения — неужто не видно, что если не находится в стране достаточно людей,
    способных просто требовать положенного им по закону, то откуда же возьмется
    огромное множество храбрецов, готовых перестрелять и КГБ, и партаппарат, и добрую
    толику советской армии? А коли наберется в один прекрасный день достаточно
    требующих, то и стрелять не придется.
    Словом, все это были отговорки, самооправдания. Не мог советский человек заставить
    себя чего-то требовать у ядерной сверхдержавы. Украсть — мог, потребовать — немели
    губы. Даже просто отказаться с властью сотрудничать — и то не всякий решался. И
    должен был кто-то делать это у них на глазах, вполне открыто, даже демонстративно,
    чтобы развеять мистический, иррациональный ужас перед советской властью, ореол ее
    всесилия. А в этом смысле ничто не могло быть более разрушительным, чем
    демонстрация ее неэффективности, с одной стороны, и незаконности — с другой.
    Да, наконец — а что же еще было делать? Разбрасывать листовки или создавать
    подпольные "партии" из нескольких друзей могли разве что школьники, но даже и они
    понимали, что это ни к чему не ведет. Нужны были формы легальной оппозиции,
    которые позволяли бы объединять и растить независимые общественные силы в стране.
    А легальные, значит, признающие закон, оперирующие в его рамках.
    Между тем, у режима были свои проблемы с законом, которые он никак не мог
    разрешить со времен революции да так никогда и не разрешил. Прежде всего, потому,
    что идеология вообще, а марксистско-ленинская в особенности, несовместима с
    понятием "закон". Идеология — это легенда, миф и поэтому неизбежно противоречива,
    в то время как весь смысл закона — в его внутренней непротиворечивости. Тем более
    противоречивой была коммунистическая практика, составляя компромисс между
    идеологией и реальностью. И что "положено", а что — нет на сегодняшний день, знали
    только на самом верху. Даже секретные инструкции надо было знать, как
    истолковывать.
    Далее. Задача идеологии — объяснить все на свете при помощи туманных, не
    поддающихся точному определению понятий; задача закона – определить все
    максимально точно, не оставляя по возможности никаких лазеек. И как это примирить?
    Как, например, кодифицировать "диалектический материализм"? Получится нечто
    наподобие попытки средневековых схоластов точно высчитать, сколько ангелов может
    поместиться на кончике иголки.
    Но самая главная причина несовместимости закона и идеологии в тоталитарном
    государстве состоит в том, что здесь, по определению, должна главенствовать
    идеология, а не закон, и коль скоро она не может править через закон, то
    оказывается над законом, правит как бы из-за его спины. Точно так же, как партия —
    носитель идеологии — правит из-за спины остальных государственных структур,
    оказываясь надгосударственным образованием. Учитывая же глобальные цели этой
    идеологии (а с нею — и партии), закон просто превращался в фикцию, в отрасль
    пропаганды, рассчитанную на создание привлекательного образа "самого
    демократического в мире" социалистического государства. Особенно это было видно на
    примере сталинской конституции, написанной исключительно в пропагандистских целях
    и оттого исключительно удобной для нас.
    Словом, практически закон существовал лишь на бумаге, страна же управлялась
    бесконечными инструкциями или решениями, ведомственными, государственными,
    партийными, очень часто противоречившими друг другу и большей частью секретными.
    Привести все это в единое непротиворечивое состояние было не под силу даже самой
    партии. Процветало "телефонное право": звонок партийного босса был новейшим
    законодательным актом.
    Справедливости ради следует сказать, что идеология была точно так же несовместима
    и с другими сферами жизни, например с экономикой или наукой, и ровно по тем же
    причинам. Закон, право оказались изначально нашим оружием просто потому, что этим
    оружием пользовались против нас власти. И мы, надо сказать, отточили его до
    совершенства, до того состояния, когда любой суд над кем-либо из нас оборачивался
    поражением властей. Настолько, что, в отличие от сталинских показательных
    процессов, наши суды проводились максимально секретно, скрывались от публики,
    насколько это было физически возможно, а если и освещались в печати, то лишь в
    ответ на "клевету буржуазной пропаганды".
    Конечно, достигнуть такого положения было не просто: требовалась большая выдержка,
    точность поведения, позволявшие не просто сесть, но сесть "на своих условиях" — с
    максимальным ущербом для власти, т.е. при максимальном нарушении закона с их
    стороны. Например, в 1967 году я не просто организовал демонстрацию и сел на три
    года — нет, я доказывал "теорему" о неконституционности статьи 1903 Уголовного
    кодекса. Именно так была рассчитана и сама демонстрация, и наши будущие аргументы
    на следствии, на суде, чтобы власти могли осудить нас только вопреки закону,
    отбросив всякую видимость легальности. В данном случае — вопреки статье
    конституции, гарантировавшей свободу демонстраций.
    И, должен сказать, это мне удалось тогда на славу. Даже начальник Лефортовской
    тюрьмы открыто признавал, что нас посадили "незаконно", прокуратура под
    благовидным предлогом отказалась вести дело, а мой следователь КГБ только качал
    головой и печально вздыхал. Не случайно политбюро пришлось заседать, решая
    напечатать заметку в газете с элементарной ложью об этом деле. Для меня этот факт
    — вроде золотой медали или присуждения ученой степени.
    Наверно, новым поколениям, не жившим в то время, трудно будет понять, какой
    практический смысл это все имело. Тем более, что в узко утилитарном смысле
    практических целей у нас и не было — как у того китайца, перебившего японскую
    посуду на хабаровской "мельнице". Разумеется, никто из нас не ожидал, что
    советская власть рухнет от наших судов, самиздата или крошечных, чисто
    символических демонстраций. И уж, конечно, никто не рассчитывал на "улучшение"
    режима. Парадокс в том и состоял, что наше движение, оказавшее столь значительное
    политическое влияние, на самом деле не было политическим— оно было нравственным.
    Основным нашим стимулом было не желание переделать систему, а отказ от соучастия в
    ее преступлениях. Все остальное появилось потом как логическое следствие этой
    позиции.
    Позиция же "неучастия", в свою очередь, возникла как реакция общества на
    сталинские репрессии, а точнее — на их хоть и частичное, но все же разоблачение
    при Хрущеве. Общество, во всяком случае, его лучшую часть, мучил вопрос: "Как же
    могло совершиться столь чудовищное преступление? Кто виноват?" И оно неизбежно
    приходило к выводу, что доля вины лежит на каждом, ибо практически все, вольно или
    невольно, пассивно или активно, были соучастниками. Не только те, кто казнил и
    пытал, но и те, кто поднимал руку на митингах, "единодушно одобряя" расправы; не
    только те, кто распоряжался, но и те, кто покорно молчал.
    Промолчи — попадешь в палачи.
    Промолчи, промолчи, промолчи...
    Разумеется, как и в послевоенной Германии, особенно сильно все это повлияло на
    новые поколения, к преступлениям своих отцов вроде бы непричастные: так уж
    устроена жизнь, что дети всегда расплачиваются за грехи родителей. И, хоть
    формально советские вожди не сидели на скамье подсудимых в Нюрнберге, в более
    широком смысле приговор этого трибунала относился к нам в полной мере. Нам, как и
    нашим немецким сверстникам, надлежало помнить, что ни мнение окружающего
    большинства, ни приказ начальства, ни даже угроза собственной жизни не снимают с
    нас ответственности за наш выбор. Но, в отличие от них, для нас это означало
    конфронтацию с нашим все еще не разгромленным Рейхом, с нашими эсэсовцами, с
    которыми, к тому же, весь западный мир стремился "мирно сосуществовать".
    Словом, ни о каких практических целях мы и мечтать не могли. Даже определить, что
    можно считать победой, никто бы не взялся. Нашей задачей было постоянно
    противопоставлять писаный закон его неписаной идеологической интерпретации,
    вынуждая власть максимально раскрыть свою антизаконную сущность. А уж что из этого
    получится для тебя лично — о том лучше было не задумываться. Ничего, кроме
    максимального срока, все равно получить было нельзя. Поэтому, вне зависимости от
    практических результатов, важно было сделать все от тебя зависящее, чтобы потом
    сидеть свой срок с чистой совестью. Со временем так победа и стала восприниматься
    — как право сказать потомкам:
    — Я сделал все, что мог.
    Теперь же, просматривая 25 лет спустя документы ЦК по нашим делам, я просто
    поражался: практически любой из них можно было класть на стол суда, словно многие
    десятилетия наше движение только тем и занималось, что готовилось к этому
    Конституционному суду над КПСС. Да и началось это движение, по крайней мере,
    формально, с первой нашей демонстрации в 1965 году под лозунгом: "Уважайте вашу
    конституцию!" — и с требования гласности. Нарочно не придумаешь!

    * * *

    Тогда, в декабре 65-го, мы дали первый открытый бой режиму. Поводом послужило
    "дело Синявского и Даниэля", наделавшее в ту пору много шума, — дело двух
    писателей, тайком издававших на Западе свои книги. Курьезность же ситуации
    состояла в том, что от страны требовалось, как при Сталине, "единодушно осудить
    отщепенцев и перевертышей", никогда даже в глаза не видев их книг. Тут-то и
    появилось это словечко — "гласность". Наш главный "законник" Алик Вольпин вычитал
    его, должно быть, в Уголовно-процессуальном кодексе, в разделе о "гласности
    судебного разбирательства".
    "Разбирательство дел во всех судах открытое, за исключением случаев, когда это
    противоречит интересам охраны государственной тайны.
    Закрытое судебное разбирательство, кроме того, допускается по мотивированному
    определению суда по делам о преступлениях лиц, не достигших шестнадцатилетнего
    возраста, по делам о половых преступлениях, и также по другим делам в целях
    предотвращения разглашения сведений об интимных сторонах жизни участвующих в деле
    лиц.
    Приговоры судов во всех случаях провозглашаются публично"
    Лозунг этот казался безопасным: даже самым благонамеренным гражданам не даете
    прочесть их книги, так проведите хотя бы «гласным суд» над ними, чтобы мы могли
    все сами узнать.
    Требование застало режим врасплох — такого еще не бывало, чтобы советский человек
    что-то требовал. Пришлось им изобретать свою "гласность".
    В настоящее время Комитетом госбезопасности, совместно с Отделом культуры
    Центрального Комитета и Союзом писателей СССР готовятся соответствующие публикации
    в печати, в которых будет раскрыт истинный характер "литературной деятельности"
    СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ. В целях обеспечения более подробной информации
    общественности и пресечения аналогичной деятельности со стороны отдельных
    враждебно настроенных лиц, представляется целесообразным дело СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ
    рассмотреть в открытом судебном заседании Верховного Суда РСФСР и осудить
    преступников за изготовление и распространение литературных произведений,
    содержащих клеветнические измышления на советский государственный и общественный
    строй, по части 1 статьи 70 УК РСФСР к лишению свободы, — писали в ЦК глава КГБ
    Семичастный и генеральный прокурор Руденко 23 декабря 1965 года (а ЦК милостиво
    соглашался), почти за два месяца до суда. — Судебный процесс предполагается
    провести в начале февраля 1966 года под председательством председателя Верховного
    Суда РСФСР тов. СМИРНОВА Л. Н. с участием государственного обвинителя – помощника
    Генерального прокурора СССР тов. ТЕМУШКИНА О. П. в зале судебных заседаний
    Верховного Суда РСФСР, вмещающем 100 человек, и пригласить на процесс
    представителей советско-партийного актива и писательской общественности. По нашему
    мнению, было бы целесообразным участие в судебном процессе общественного
    обвинителя из числа литературных работников. В этой связи считали бы необходимым
    поручить Союзу писателей назвать кандидатуру на роль общественного обвинителя.
    После окончания судебного процесса дать соответствующие публикации в печати и по
    радио. Просим рассмотреть.
    Но это были лишь общие пожелания. Конкретную разработку советского понятия
    "гласность" представил совсем другой человек, 20 лет спустя ставший зодчим
    "гласности" при Горбачеве, — Александр Яковлев, в ту пору заведующий отделом
    агитации и пропаганды ЦК. Фигура теперь вполне историческая, не зная прошлого
    которой — не понять всех корней горбачевской "гласности". Вот как он определил
    тогда понятие "открытый суд":
    Имеется в виду, что судебное заседание будет проходить в присутствии
    представителей трудящихся, партийно-советского актива, писателей и журналистов
    гор. Москвы; порядок их приглашения обеспечивает МГК КПСС.
    В связи с предстоящим судебным процессом считаем необходимым доложить предложения
    об освещении этого процесса и печати и по радио:
    1. Репортажи своих корреспондентов из зала суда, а также специальные сообщения
    ТАСС о ходе судебного процесса ежедневно публикуют газета "Известия" и
    "Литературная газета". Редколлегии газет "Правда" и "Комсомольская правда",
    "Советская культура" и "Советская Россия" по своему усмотрению) могут публиковать
    заметки собственных корреспондентов из зала суда.
    Все остальные газеты публикуют о судебном процессе лишь официальные сообщения
    ТАСС; по радио о ходе судебного процесса передаются отчеты ТАСС и отдельные
    корреспонденции из газет.
    АПН совместно с КГБ при Совете Министров СССР поручается подготовка
    соответствующих статей о процессе для опубликования за рубежом.
    Корреспонденты указанных газет, ТАСС и АПН проходят в зал суда (без фотоаппаратов)
    по служебным пропускам, выдаваемым КГБ при Совете Министров СССР.
    Иностранные корреспонденты на судебный процесс не допускаются.
    2. Для подготовки официальных сообщений и просмотра корреспонденции о ходе
    судебного процесса образовать специальную пресс-группу в составе т.т. ... (отдел
    культуры ЦК КПСС, отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС, отдел административных
    органов ЦК КПСС, КГБ при СМ СССР).
    Вроде бы обо всем позаботился, все предусмотрел. Добротно подобранной публикой
    "приговор суда был встречен аплодисментами". Постаралась и пресса, и партийные
    организаторы, и КГБ.
    Осуждение в уголовном порядке СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ одобрительно воспринято
    советской общественностью. В адрес суда, редакции газет в ходе судебного
    разбирательства поступило большое количество писем и телеграмм от советских
    граждан с требованиями строго наказать клеветников, — гордо докладывал КГБ о
    проделанной работе.
    Но, всем их усилиям вопреки, уже расходились по стране тысячи листочков папиросной
    бумаги с текстами "последних слов" подсудимых, и все знали, они не признали себя
    виновными! Нарастали протесты, негодовал мир, возмущался расправой. Работала наша
    гласность.
    Что было делать Яковлеву, кроме как еще громче взвыть:
    В целях разъяснения существа судебного процесса над Синявским и Даниэлем, а также
    разоблачения клеветнических измышлений буржуазной прессы (...) считали бы
    целесообразным осуществить следующие мероприятия:
    — в творческих организациях, в редакциях газет и журналов, и издательствах (...)
    на гуманитарных факультетах высших учебных заведений, в художественных вузах, в
    научно-исследовательских учреждениях гуманитарного профиля провести информации и
    разъяснительные беседы, привлекая в качестве докладчиков и выступающих
    авторитетных деятелей литературы, искусства и науки;
    — поручить Политиздату срочно издать материалы процесса (обвинительное заключение,
    речи государственного и общественных обвинителей, приговор и др.) с целью
    ознакомления партийного и творческого актива, а также корреспондентов газет
    социалистических стран и органон печати компартий капиталистических стран;
    — опубликовать в "Литературной газете" и "Известиях" письмо от имени Секретариата
    правления Союза писателей СССР, в котором бы содержался ответ на выступления
    зарубежных писателей и деятелей культуры по поводу процесса;
    — редакциям газет "Известия", "Комсомольская правда", "Литературная газета",
    "Советская культура" опубликовать отклики читателей, а также видных представителей
    литературы, искусства и науки, одобряющие приговор суда и осуждающие антисоветскую
    деятельность Синявского и Даниэля (...);
    — редакциям газет "Правда", "Известия", "Литературная газета", "Комсомольская
    правда", журнала "Коммунист" опубликовать теоретические статьи о марксистском
    понимании вопроса о свободе и ответственности личности в условиях
    социалистического общества.
    Комитету по радиовещанию и телевидению при СМ СССР подготовить и передать на
    зарубежные страны:
    — выступления представителей советской общественности в поддержку приговора суда
    по делу Синявского и Даниэля;
    — беседу видного советского юриста с обоснованием правильности приговора с точки
    зрения советского законодательства...
    — материалы, разоблачающие клеветнический характер писаний Синявского и Даниэля,
    их призывы к террору, злостные антисемитские высказывания, широкое использование
    их произведений в целях холодной воины (...)
    — материалы, показывающие моральную нечистоплотность, политическое двурушничество
    Синявского и Даниэля;
    — комментарии и беседы о свободе творчества в СССР и преследовании прогрессивных
    деятелей искусства на Западе.
    И пошел расползаться по всему миру скандал. Как при Сталине, по всем предприятиям
    проводились собрания, требовалось "единодушно осудить" писателей, не читавши их
    книг. Сотни тысяч людей в СССР были принуждены выбирать между совестью и
    благополучием. Иные отказывались, большинство соглашалось — ведь тех, кто
    отказывался, было "слишком мало"... Да и какой смысл? Улучшать советскую власть?
    Так вырабатывался прототип всех наших последующих судов, своего рода эталон
    партийной гласности: "открытые" процессы за закрытыми дверями, со специально
    подобранной публикой, с горсткой друзей подсудимых и иностранных корреспондентов у
    входа. И, конечно же, с неизменно оглушительным ревом яковлевской пропаганды после
    каждого суда, которая все равно не могла заглушить нашей гласности, но лишь все
    больше подрывала доверие к официальной печати. Удивляться ли, что даже дети
    предпочитали слушать западные радиостанции?
    И с самого начала так установилась линия фронта в этом противостоянии: наша
    гласность против их "гласности", закон против идеологии. Разве кто-то мог этого
    "не понимать" или "не знать", если режим требовал от своих подданных не просто
    молчаливой покорности, а вполне активного одобрения?
    Конечно, все они все понимали, всё знали. Но после нескольких "оттепельных" лет,
    когда поговорить о гражданской совести и нравственной ответственности было даже
    модно, страна покорно вернулась к своему обезьяньему состоянию: ничего не слышать,
    ничего не видеть и ничего не говорить. Общество предпочло прикинуться
    слепоглухонемым, чтобы потом, как и после Сталина, иметь возможность опять
    притворно изумляться:
    "Как же это могло случиться? Кто виноват?"
    И если была у нашей гласности хоть какая-то реальная цель — так это лишить его
    такого комфорта в будущем. Ни навязывать людям свои решения, ни втягивать их в
    свою деятельность никто из нас не считал себя вправе — это должно было оставаться
    делом совести каждого. Зато, в отличие от сталинских времен, оправдаться незнанием
    тоже никто уже не мог, ни на Востоке, ни на Западе.
    Как ни странно, несмотря на такую философски-этическую нашу позицию, ее
    политический эффект вначале был чрезвычайно велик. Последовавшие за делом
    Синявского—Даниэля процессы, в особенности дело Гинзбурга—Галанскова, вызвали
    целую бурю протестов внутри страны, своего рода "цепную реакцию". Прямые репрессии
    оказались не только бесполезны, но и вредны для режима: чем больше было процессов,
    тем больше людей присоединялось к протестам. Да и в лагерях изменилась атмосфера:
    попавший туда не исчезал больше бесследно, не исключался из жизни, но
    присоединялся к общему сопротивлению. Сведения о голодовках, забастовках, петиции
    и даже литературные произведения политзэков стали регулярно просачиваться наружу,
    словно в насмешку над идеей изоляции. Более того, лагеря оказались как бы
    связующим звеном для различных групп возникающего в разных концах страны движения.
    Там и мы узнавали друг друга, а через нас — наши родственники и друзья. Судебные
    расправы, таким образом, просто теряли смысл: они способствовали росту и
    консолидации вначале весьма разрозненного, стихийного движения, превращая его в
    серьезную политическую силу.
    Этого урока режим никогда не забыл. Вся последующая история наших взаимоотношений
    — история поисков режимом иных форм борьбы с нами и наших поисков ответа на их
    новые формы. Аресты и суды стали лишь крайней, вынужденной мерой, и очень часто
    заставить их пойти на это было для нас своего рода победой. Предпочтение
    отдавалось иным средствам, от психушек и кампаний клеветы ("компрометации", как их
    называли чекисты) до высылки за границу. Характерно, что в 1977 году режим даже
    попытался "кодифицировать идеологию" в новой конституции СССР, впервые за всю
    историю своего существования открыто записав в статье 6-й:
    "Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической
    системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая
    партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу.
    Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет
    генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики
    СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает
    планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма...".
    Так они отчасти приняли предложенные нами правила игры. Вот, дескать, теперь на
    конституцию не сошлетесь! Все по закону. Но и это им не помогло: мы уже и раньше
    начали ссылаться на Всеобщую декларацию прав человека ООН, на пакты о гражданских
    правах, а затем — на Хельсинское соглашение. Всегда найдешь, на что сослаться,
    было бы желание.
    Любопытно, однако, что правозащита — этот, казалось бы, самый трудно усваиваемый
    аспект нашей философии — стала со временем необычайно популярна. К концу 70-х,
    просматривая самиздатские документы, я просто поражался тому, с какой
    аккуратностью ссылались в своих петициях на нее тонкости закона даже простые
    работяги. "Качать права" стало вдруг невероятно модно.
    Не преминул воспользоваться этим и режим, оказавшись на краю гибели. Режим
    дряхлел, режим дышал на ладан, и надо было как-то спасаться "партийной элите".
    Тогда-то и появился "либерал" Яковлев, главный прораб перестройки. Вдруг
    запестрели газеты нашими лозунгами двадцатилетней давности: "правовое
    государство", "период застоя" и, конечно, гласность. Целые куски из наших
    самиздатских работ стали вдруг появляться в официальной печати, а то и в партийных
    решениях, разумеется, без кавычек и без упоминания авторов. А "раскрепощенное"
    общество, старательно пряча глаза, делало вид, что только теперь все это узнало.
    Ликовал Запад, поражаясь свободомыслию партийной элиты. Партийная "глазность" —
    как произносили это словечко зачарованные иностранцы — их вполне устраивала, она
    стала последним писком западной моды, хотя никто так и не понял, что это значит.
    Тем более никто не вспоминал про нас — мы даже приехать в Москву не могли: до 1991
    года наши имена все еще значились в "черных списках" КГБ. Формально мы все
    оставались "особо опасными государственными преступниками", "вялотекущими
    шизофрениками" и агентами империализма. Но и это никого не смущало.
    Смешные птицы, кого они надеялись обмануть? Историю? Логику? Самих себя? Ведь даже
    и без наших имен гласность контролю не поддавалась, а закон все равно не
    совмещался с идеологией. Всего-то и понадобилось несколько лет без репрессий,
    несколько лет относительной свободы обмена мнениями, как режим рухнул. Уже к
    началу 1990 года, нарастая, словно снежный обвал в горах, пронеслась волна
    забастовок и массовых демонстраций из конца в конец бескрайней страны. И требовали
    эти люди не хлеба, не денег, хоть и того и другого не было в достатке. Нет, они
    требовали отмены 6-й статьи Конституции — той самой статьи, утверждавшей
    господство КПСС над каждой общественной структурой в стране, о котором я говорил
    на суде 1967 года, размахивая гебешным экземпляром конституции. И, признаюсь,
    увидев это: перемазанных, как черти, угольной пылью шахтеров, полуголодных людей,
    целые семьи, со стариками и детьми, — но требующих не расправы, а изменения
    конституции, — я готов был расплакаться. Будто кадры кинофильма, пронеслись в моем
    мозгу три десятилетия, и лагерные бараки, и камеры Владимирской тюрьмы, и пахнущие
    карболкой коридоры психушек, и московские переулки, где я рос, с детства ощущая
    себя заброшенным в тыл врага. Все это вдруг наполнилось смыслом, нашло свое место
    в общей стройной симфонии образов, звуков, запахов... Остальное было вопросом
    года-двух, не более. Последовавший крах режима, распад Союза явились лишь
    логическим завершением.
    И, словно дожидавшийся этого, Верховный суд Российской Федерации тотчас же прислал
    мне две справки об отмене моих приговоров 1967 и 1972 годов "за отсутствием
    состава преступления". Обе они были датированы одним и тем же числом — 5 декабря
    1991 года, Днем Конституции, в который мы устроили свою первую демонстрацию за 26
    лет до этого.
    А Яковлев теперь в отставке, политикой не занимается. Он теперь заведует Комиссией
    при президенте России по реабилитации репрессированных. Как если бы в 1945 году
    реабилитацией жертв Освенцима заведовал Геббельс.

    * * *

    Разумеется, большая часть документов ЦК по нашим процессам не содержала для меня


    каких-то открытий. О чем-то мы знали уже тогда, о чем-то догадывались, кое-что
    стало известно позже. И, тем не менее, впечатление они производили сильное: все-
    таки догадываться — это одно, а видеть документ, со всеми подписями и печатями,
    где предмет твоих догадок изложен черным по белому их непередаваемым казенно-
    партийным языком, — совсем другое. Да и уровень, на котором эти решения
    принимались, был, как я уже говорил, гораздо выше, чем мы предполагали. Понятно,
    что все вопросы решались партией, но предположить, что на уровне ЦК, а то и
    политбюро, — казалось нам слишком нескромным. Тем более, памятуя эзопов язык
    документов нацистского руководства в Германии, никак не ожидал я такого
    откровенного и циничного пренебрежения правовыми нормами. Задолго, иногда за
    несколько недель до суда, решали они, кого сажать, а кого миловать, нимало не
    стесняясь записанного в конституции принципа независимости судей. Даже санкции на
    обыски получали в ЦК, а не в прокуратуре. Они действительно, в прямом смысле, были
    над законом, не только не стесняя себя какими-либо юридическими соображениями, но
    и ежедневно перекраивая законы по своему усмотрению. Все остальные учреждения
    только проштамповывали их решения.
    Вот в апреле 1968 года, вскоре после процесса Гинзбурга-Галанскова, разъярившись
    на наших друзей, слишком активно защищавших осужденных, политбюро решает с ними
    расправиться:
    Выступая в роли пособников наиболее реакционной части представителей буржуазной
    прессы и радио, они систематически снабжают их клеветническими материалами,
    пытаются проводить частным образом пресс-конференции для иностранцев, подстрекают
    антиобщественные элементы к политически вредной деятельности, инспирируют
    изготовление и распространение враждебных по своему содержанию писем, заявлений,
    "протестов", провокационно ведут себя по отношению к органам власти.
    Казалось бы, в чем проблема? Ну, судите и их, как Гинзбурга с Галансковым,
    заступаясь за которых они уже сделали больше этих двоих. Тем более, что и в
    документе отмечается:
    Таким образом, поведение указанной группы лиц приобретает все более дерзкий
    характер, а безнаказанность их действий вызывает у многих граждан недоумение.
    Но сажать да судить их сейчас ЦК не с руки:
    ...поскольку эта мера может вызвать новую волну демагогических требований со
    стороны антиобщественных элементов внутри страны и подстрекательских действий
    буржуазной пропаганды.
    Отсюда — комплексное решение, чтобы и овцы целы, и волки сыты. Петра Григоренко —
    отправить на психиатрическую экспертизу. Алику Вольпину – разрешить уехать в США
    на математический симпозиум, куда его тщетно приглашают уже не первый раз, а
    дальше — лишить гражданства и "закрыть ему въезд в СССР", если он "во время
    пребывания в США скомпрометирует себя недостойным поведением". Якира, Литвинова и
    Богораз-Брухман — вызвать в прокуратуру СССР и "в категорической форме потребовать
    немедленного прекращения антиобщественной деятельности".
    Предупредить Якира, Литвинова и Богораз-Брухман, что в противном случае они будут
    лишены прописки и удалены из Москвы.
    В связи с этим считаем необходимым внести дополнение к постановлению Совета
    Министров СССР от 15 августа 1966 года N658-211 "Об укреплении паспортного режима
    в городах Москве, Ленинграде и Московской области" (проект прилагается);
    — поручить Моссовету (если предупреждение не возымеет действия) на основании
    дополнения к указанному постановлению Совета Министров СССР принять решение о
    лишении Якира и Литвинова московской прописки сроком на 2 года;
    — поручить Министерству охраны общественного порядка удалить Якира и Литвинова из
    Москвы, определив место жительства Якиру в Тюменской области, Литвинову в
    Гурьевской области Казахской ССР;
    — вопрос о лишении прописки и удаления из Москвы Богораз-Брухман рассмотреть
    дополнительно в зависимости от ее поведения после применения указанных санкций в
    отношении Якира и Литвинова;
    — подготовить и опубликовать в газете "Советская Россия" в день осуществления
    санкций в отношении Григоренко, Вольпина-Есенина, Якира, Литвинова и Богораз-
    Брухман сообщение по этому вопросу.
    Тут же приложено и "дополнение" в закон о прописке, позволяющее горсоветам:
    ...без предварительного наложения административного взыскания аннулировать
    прописку лиц, занимающихся антиобщественной деятельностью, допускающих
    клеветнические измышления, подстрекающих антиобщественные элементы к политически
    вредной деятельности, провокационно ведущих себя по отношению к органам власти...
    Удаление лиц, указанных в настоящем постановлении, производится в 24 часа с
    момента вынесения решения об аннулировании прописки.
    Ни одна из этих мер в то время не была законной. Но что им до этого? И политбюро
    распоряжается все оформить в десять дней, ни с кем даже не консультируясь хотя бы
    для вида. Еще не знают о своей новой неограниченной власти над миллионами
    москвичей и ленинградцев их горсоветы, не ведает руководство "суверенного"
    Казахстана о ссылке в их республику Литвинова. Тем более не догадывается редакция
    "Советской России" о новом материале для своих страниц. Совет Министров СССР, как
    будто бы законное правительство страны, покорно подпишет приложенный черновик
    своего "постановления", и — начнется новая эра, когда любого человека можно будет
    лишить его жилья нежданно-негаданно, без суда и следствия, в 24 часа. И все это —
    чтобы выгнать из Москвы трех человек, которых в тот момент было не с руки судить.
    Я привел этот пример не потому, что он самый вопиющий или жестокий, – отнюдь нет.
    Напротив, он из числа "милостивых". Более того, эти меры в основном так и не были
    осуществлены: через месяц "шум" на Западе поутих, возникла возможность просто
    посадить столь рассердивших политбюро граждан, и оно свое решение
    приостанавливает, опять же не извещая об этом заинтересованные стороны.
    Так и лежат теперь в архиве должным образом подписанные и проштампованные
    "законы", так никогда и не увидевшие света. Литвинова и Богораз действительно
    сослали через полгода, но совершенно по другому поводу и после "законного" суда.
    Вольпина выпустили в США на его симпозиум... через четыре года, а через пять лет
    угодил в ссылку и Якир. И тоже по иной причине. Пример этот разителен своей
    нелепостью да тем чудовищным безразличием к самым элементарным правовым рамкам со
    стороны верховной власти. Это именовалось у них "социалистической законностью".
    Любопытно, что в тот же день, 15 апреля 1968 года, политбюро приняло решение еще о
    двух людях: Анатолии Марченко и Илье Габае. При абсолютно тех же формулировках и
    обвинениях, их почему-то предлагалось лишить гражданства СССР и выдворить за
    границу. Опять же и решение было принято, и указ президиума Верховного Совета
    подписан, но через месяц передумали. А вскоре нашелся повод арестовать, загнать в
    лагеря: формально, юридически — уже лиц без советского гражданства! Но о том никто
    и не вспомнил.
    Оба они впоследствии погибли трагически: Габай покончил самоубийством, Марченко
    умер во время голодовки в тюрьме уже во времена "перестройки". Вот ведь игра
    случая: выслали бы их тогда — оба, наверное, были бы сейчас живы.
    Конечно, так было лишь вначале. Со временем режим научился обращаться с законом
    более "аккуратно", а готовить свои "мероприятия" более тщательно. Вот более
    поздний пример того, как в 1977 году ЦК готовил расправу над участниками
    Хельсинских групп.
    С учетом политической и оперативной обстановки пресечение преступной деятельности
    наиболее активных антисоветчиков представляется целесообразным осуществить
    разнообразными путями.
    Имеется в виду в отношении ОРЛОВА Ю.Ф. провести расследование по ранее
    возбужденному Прокуратурой г. Москвы уголовному делу с тем расчетом, чтобы в
    последующем привлечь его к уголовной ответственности по ст. 190 УК РСФСР (...) В
    ходе следствия ОРЛОВА не арестовывать, если он своими действиями не вынудит к
    этому.
    ГИНЗБУРГА А. И. представляется необходимым арестовать и привлечь к уголовной
    ответственности по ст. 70 УК РСФСР, следствие по делу провести по месту жительства
    в Калужской области.
    Проживающего в Киеве РУДЕНКО Н. Д. арестовать и привлечь к уголовной
    ответственности по ст.62 УК УССР (соответствует ст. 70 УК РСФСР), но следствие
    провести не в Киеве, а в Донецке, для чего имеются процессуальные основания.
    В связи с тем, что ВЕНЦЛОВА Т. А., 1937 года рождения, бывший научный сотрудник
    Института истории Академии паук Литовской ССР, ходатайствует о временном выезде по
    частному приглашению в США, разрешить ему такую поездку. Вопрос о дальнейшей
    судьбе ВЕНЦЛОВА будет решаться в зависимости от его поведения за рубежом.
    Подготовка к проведению процессов над ними была еще более продуманной и еще менее
    соответствовала закону. Начать с того, что по соображениям чисто пропагандистским
    все политические суды в 1977 году были отложены почти на год.
    Оконченные расследованием уголовные дела подлежали направлению в суд. Однако с
    учетом проходивших в стране важнейших политических мероприятий (обсуждение и
    принятие новой Конституции СССР, празднования 60-летия Великого Октября), а также
    обстановки в связи с Совещанием в Белграде, проведение судебных процессов по
    указанным делам в 1977 году было признано нецелесообразным.
    Это пишут в ЦК, испрашивая одобрения, не писаки из "Правды" и даже не глава
    агитпропа Яковлев — нет, три главных юриста страны: генеральный прокурор Руденко,
    председатель Верховного суда Смирнов и глава КГБ Андропов. Что же спрашивать с
    политбюро, с ЦК, если те, на ком лежит ответственность за поддержание законности,
    понимают ее только как придаток идеологии? Для них и понятия такого — законно — не
    существовало, а было понятие целесообразно, то есть сообразно идеологическим
    целям.
    Они, конечно, знали законы — дело тут не в невежестве. Вот, например, по тому же
    делу Щаранского возникла юридическая неувязка — чуть-чуть перестарались чекисты с
    обвинением в шпионаже:
    В соответствии со ст.9 Положения о военных трибуналах данное дело подлежит
    рассмотрению в Военном трибунале. Однако это обстоятельство может привести к
    усилению антисоветской кампании, которая в связи с делом ЩАРАНСКОГО проводится
    реакционными кругами Запада, — пишут они далее. — Учитывая изложенное, считали бы
    целесообразным в порядке исключения изменить подсудность дела на ЩАРАНСКОГО и
    рассмотреть его Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР.
    Проект постановления Президиума Верховного Совета СССР прилагается.
    И приложено постановление высшего законодательного органа страны, которое для
    любого юриста должно звучать абсурдно.
    В порядке исключения разрешить Судебной коллегии по уголовным делам Верховного
    суда РСФСР рассмотреть в первой инстанции уголовное дело на ЩАРАНСКОГО Анатолия
    Борисовича, обвиняемого в измене Родине в форме шпионажа.
    Как исполнители просили, так законодатели и сделали, сообразно "социалистической
    законности", легко и просто, ибо все они знали, что обвинение в шпионаже притянуто
    за уши в силу своей "целесообразности". Реальная "вина" Щаранского была в том, что
    он:
    ...систематически поставлял на Запад клеветническую информацию о Советском Союзе,
    которая активно использовалась спецслужбами США под флагом "защиты прав человека"
    в СССР. Эти данные были использованы также просионистски настроенными
    конгрессменами США при принятии дискриминационной по отношению к СССР поправки
    Джексона—Вэника к "Закону 1974 года о торговле".

    6. "Без согласия со стороны последнего..."

    Нетрудно заметить, однако, что самые нелепые нарушения закона режим совершал ровно
    в силу своего нежелания нас сажать или, по крайней мере, "наказывать по всей
    строгости закона". Именно поиски альтернативных методов расправы приводили к сбоям
    в их карательной машине. Идеологическая "целесообразность" никак не хотела
    совмещаться с законностью, создавая невероятные парадоксы, очевидные даже
    человеку, совершенно юридически неграмотному. Например, наши высылки, изгнания за
    границу, "обмены", лишения гражданства — разве о них кто-то не знал? Разве кто-
    либо сомневался в том, что это просто политическая расправа, не имеющая никакой
    юридической основы? Разве власть пыталась соблюдать даже видимость законности? Мы
    уже видели, как произвольно решался этот вопрос в отношении Габая и Марченко в
    1968 году: уж было выслали, а потом все-таки передумали. И даже подписанный указ о
    лишении их гражданства не потрудились отменить. Но и во всех других случаях
    решение было не менее произвольно, начиная с Валерия Яковлевича Тарсиса — первого
    в послесталинское время человека, лишенного гражданства по политическим причинам.
    Выпустив его с визитом в Англию, политбюро еще не решило, что делать дальше. Но
    вот КГБ рапортует, что им удалось дискредитировать Тарсиса на Западе:
    Комитет госбезопасности продолжает мероприятия по дальнейшей компрометации Тарсиса
    за рубежом, как психически больного человека. В связи с клеветническими
    антисоветскими заявлениями Тарсиса за границей, а также положительной реакцией
    советских граждан на проведенные в отношении его мероприятия возвращение его в
    Советский Союз считаем нежелательным и полагаем целесообразным лишить Тарсиса
    советского гражданства с закрытием ему въезда в СССР.
    И политбюро соглашается, а президиум Верховного Совета издает указ. Спрашивается:
    а если бы у советских граждан была "негативная реакция" на эти "мероприятия",
    Тарсиса не лишили бы гражданства? И в чем такая реакция должна была проявиться?
    Еще причудливей с правовой точки зрения были "обмены", особенно если "меняли"
    своих на своих:
    В соответствии с постановлением ЦК КПСС NII129/44-oп от 16 ноября 1978 года
    Комитетом госбезопасности 27 апреля 1979 года выдворены в США лишенные Президиумом
    Верховного Совета СССР советского гражданства уголовные преступники Винс,
    Кузнецов, Дымшиц, Мороз, Гинзбург и осуществлен их обмен на осужденных
    американскими властями советских разведчиков тт. Черняева и Энгера. Одновременно
    выехали за пределы СССР еврейские националисты Альтман, Бутман, Залмансон, Пенсон
    и Хнох, которым дано разрешение на выезд по соображениям оздоровления оперативной
    обстановки в стране в связи с подготовкой к Олимпийским играм в Москве, —
    докладывал Андропов. И, как будто это недостаточно забавно, добавляет: –
    Полученные Комитетом госбезопасности данные свидетельствуют о том, что выдворение
    из СССР названных выше лиц антисоветские круги за рубежом и антиобщественные
    элементы внутри страны оценивают как серьезный удар, нанесенный по их планам
    "расшатывания социализма изнутри". В комментариях из-за рубежа подчеркивается, что
    Запад потерял в лице Винса, Кузнецова, Альтмана и других антисоветчиков "надежных
    исполнителей" враждебных замыслов спецслужб и подрывных центров, а также источники
    злобной клеветы на советскую действительность, внешнюю и внутреннюю политику
    Коммунистической партии и Советского правительства.
    ...Аналогичным образом оценивают ситуацию и сами выдворенные. Гинзбург и Винс,
    например, заявляют, что они считали бы лучшим для себя не быть выдворенными и даже
    оставаться в заключении, чтобы сохранить связь со средой, в которой они работали.
    И это все пишется, заметьте, в то время, когда десятки тысяч безуспешно пытаются
    уехать, а многие из "выдворенных" за то и попали в заключение, что хотели уехать в
    Израиль. Вспоминается карикатура из "Нью-Йорк таймс" того времени: двое
    иностранцев в шубах и ушанках стоят на Красной площади и рассуждают: "Ну, теперь
    все ясно. Тех, кто хочет уехать, — не пускают, а выпускают только тех, кто не
    хочет".
    В самом деле, все "выдворенные" на момент обмена находились в заключении. Так что,
    если улучшать "оперативную обстановку" радикально, следовало бы их выслать сразу,
    не обременяя себя ни судами, ни следствием. А заодно и всех остальных "надежных
    исполнителей враждебных замыслов", да и всех заключенных тоже. Особенно если
    "подрывные центры" заявят, что это будет для них "серьезным ударом".
    Смешно теперь вспоминать, но ведь примерно так и было. Помню, в 1970—1971 годах,
    до последнего ареста, я таки помог уехать нескольким еврейским активистам из числа
    тех, кого по разным причинам никак выпускать не хотели. О моем особом умении среди
    отказников под конец даже ходили легенды, но я держал свой рецепт в строгой тайне.
    А делалось это очень просто: пожалев кого-нибудь из ребят, я предлагал разыграть
    своеобразный театр для КГБ, сделав их якобы своими "подручными". Они должны были
    мне регулярно звонить и говорить загадочные фразы, приходить ко мне домой якобы
    тайком. Иногда появляться со мной рядом на людях и о чем-то беседовать с деловым
    видом, а получив "задание" — быстро исчезать. Обычно игра продолжалась не более
    месяца, и мой "подручный" получал разрешение на выезд в срочном порядке, хотя до
    того мог годами сидеть в отказе. Так мы с КГБ "оздоровляли оперативную
    обстановку".
    Или вот еще образчик цековского правотворчества:
    Орлов Ю.Ф., 1924 года рождения, бывший член-корреспондент Академии наук Армянской
    ССР в 1978 году был осужден по ч.1 ст.70 УК РСФСР к 7 годам лишения свободы и 5
    годам ссылки. В настоящее время отбывает ссылку в Якутской АССР, срок ее
    оканчивается в феврале 1989 года. (...) В целях решения на взаимно приемлемой
    основе вопроса о Захарове и Н. Данилоффе считаем возможным пойти на выдворение
    Орлова из страны, освободив его от дальнейшего отбывания наказания и лишив
    гражданства СССР.
    Даже ни малейшего усилия не делалось, чтобы придать этому решению хотя бы вид
    законности. Просто нужно ЦК решить вопрос, который к Орлову и отношения не имеет.
    Он здесь вроде довеска к посторонней сделке, нечто наподобие сдачи с крупной
    купюры.
    И, наоборот, меня, например, "забыли" лишить гражданства и отменить мой приговор,
    "выдворив" за границу гражданином СССР, даже вручив мне паспорт сроком на пять
    лет. Вопрос о моем обмене обсуждался в политбюро по крайней мере три раза,
    последний раз — за три дня до обмена. Был, оказывается, издан и указ ПВС СССР,
    который оставался в тайне. Предложение выдвинули на обсуждение Андропов, Громыко и
    Пономарев, и все это важно называлось "О мероприятиях в связи с освобождением тов.
    Л.Корвалана":
    Совпосол в Вашингтоне сообщил о согласии чилийских властей передать тов. Л.
    Корвалана с семьей в Женеве. Имеется в виду, что там же будет передан нами
    Буковский с матерью.
    Чилийцы предлагают провести передачу 18 декабря с.г. (т-ма из Вашингтона N3130).
    Считаем целесообразным дать согласие на эту дату.
    В Женеву для встречи тов. Л. Корвалаиа желательно направить представителя
    Международного отдела ЦК КПСС, а также врача.
    Для доставки тов. Л. Корвалана из Женевы в СССР следует выделить спецсамолет. Этим
    же самолетом в Женеву будет доставлен Буковский.
    Представляется необходимым, чтобы передаче Буковского чилийской стороне
    предшествовало принятие Президиумом Верховного Совета СССР Указа о выдворении его
    из мест лишения свободы за пределы Союза ССР. Это позволит, не освобождая
    Буковского из-под стражи и без согласия со стороны последнего, доставить его в
    Женеву.
    Вот те на! Значит, только, чтобы "не спрашивать моего согласия" и иметь
    удовольствие везти меня в наручниках, приняли отдельный указ. А заодно пришлось не
    отменять мой приговор и оставить мне гражданство СССР: не гражданина, тем более не
    осужденного, они не могли содержать под стражей.
    Прошло 16 лет, прежде чем я смог увидеть этот указ, а увидев — только руками
    развел и расхохотался. С каких это пор прорезалась у них такая щепетильность —
    спрашивать у нас согласия, можно ли с нами расправиться? И главное: зачем? Что они
    думали: я драться с ними буду, что ли?
    Смех, впрочем, весьма относительный — в бесправии и произволе мало забавного. За
    70-е — 80-е годы страна "избавилась" таким образом от лучших, часто наиболее
    талантливых и уж точно наиболее честных деятелей науки, искусства, литературы.
    Анализ поступающих материалов свидетельствует о том, что Ростропович и Вишневская
    на протяжении всего периода их пребывания за рубежом с 1974 года занимаются
    антиобщественной деятельностью, порочат советский государственный и общественный
    строи и совершают другие действия, недостойные звания советского гражданина.
    Своими провокационными действиями и клеветническими заявлениями Ростропович и
    Вишневская неоднократно давали пищу для раздувания на Западе антисоветских
    инсинуаций, включая злобные нападки на СССР по пресловутым вопросам о "правах
    человека" и "творческих свободах" в нашей стране. (...) Такое поведение
    Ростроповича и Вишневской создаст прецедент для подражания другим политически
    незрелым представителям творческой интеллигенции. По их примеру уже обратились с
    заявлениями о выезде на длительное время за границу несколько музыкантов,
    дирижеров, литераторов, художников и спортсменов.
    С учетом изложенного представляется целесообразным лишить Ростроповича М. Л. и
    Вишневскую Г. И. советского гражданства и опубликовать Указ ПВС СССР в Ведомостях
    Верховного Совета СССР и краткую информацию по этому вопросу в газете "Известия".
    Любопытно, что в том же пакете лежат и более ранние документы ЦК о преследовании
    Ростроповича, в частности о запрещении ему приезжать в СССР на гастроли с
    Вашингтонским национальным симфоническим оркестром в 1977 году, дирижером которого
    он тогда был, или вот такой документ:
    По полученным данным, функционирующей на Западе "Ассоциацией международных встреч
    по современному искусству" намечено провести в Париже с 27 июня по 3 июля 1977
    года конкурс молодых виолончелистов имени РОСТРОПОВИЧА, который объявлен как одно
    из мероприятий в связи с его 50-летием. Подготовка к конкурсу сопровождается на
    Западе шумной рекламой.
    В сложившейся ситуации представляется целесообразным поручить Министерству
    культуры СССР проинформировать органы культуры НРБ, ВНР, ГДР, Кубы, МНР, ПНР и
    ЧССР о нежелательности участия представителей социалистических стран в упомянутом
    конкурсе.
    Все эти документы рассматривались при решении вопроса о гражданстве Ростроповича и
    Вишневской, и политбюро должно было видеть, что у тех более чем достаточно
    оснований говорить не только о нарушении прав человека, но о систематической
    травле. Само же политбюро эту травлю и организовало — а потом лишило их
    гражданства, обидевшись на их реакцию. А чего же, спрашивается, оно ожидало?
    Благодарности?
    Словно движимое стремлением к самоуничтожению, политбюро в те годы не желало
    считаться ни с чем. Если человек отказывался гнуться перед ними, будь он хоть
    какой знаменитостью, сколько бы ни было у него заслуг или наград, его вышвыривали
    из страны. В изгнании оказались и скульптор Эрнст Неизвестный, и режиссер самого
    известного в стране театра Юрий Любимов, и знаменитый кинорежиссер Андрей
    Тарковский. Другие, устав от невыносимого партийного надзора, бежали сами или
    отказывались возвратиться из поездки — и становились "предателями", "изменниками",
    всякое упоминание которых в советской прессе было запрещено. Из библиотек
    изымались их книги, из энциклопедий — упоминания их имен. Ученые и шахматисты,
    балетные танцовщики и литераторы вдруг оказались главными врагами режима. Не
    пощадили и ядерных физиков, коих даже Сталин предпочитал не трогать:
    Министерство среднего машиностроения внесло предложения о лишении старшего
    научного сотрудника Объединенного института ядерных исследовании Поликанова С. М.
    орденов и медалей СССР, звания лауреата Ленинской премии, ученой степени доктора
    физико-математических наук и об исключении его из членов-корреспондентов Академии
    наук СССР.
    Предложение мотивируется тем, что Поликанов С.М. установил связи с иностранными
    корреспондентами и снабжает их клеветническими материалами, используемыми западной
    прессой в антисоветских целях, примкнул к группе лиц, известных своей
    антиобщественной деятельностью, и участвует в проводимых ими враждебных
    выступлениях...
    Постановлением ЦК КПСС от 25 августа 1978 года Поликанову с семьей разрешен выезд
    на постоянное жительство в капиталистическую страну.
    Единственный, кого выслать так и не решились, был Сахаров — его сослали без суда в
    Горький, просто так, ни на каком законе не основываясь и даже не вспомнив
    "законодательство", придуманное в 1968 году для Якира, Литвинова и Богораз об
    административном выселении из Москвы и Ленинграда.
    В целях предупреждения враждебной деятельности Сахарова, преступных контактов с
    гражданами капиталистических государств и возможного в этой связи нанесения ущерба
    интересам советского государства признать необходимым ограничиться в настоящее
    время выселением Сахарова Андрея Дмитриевича в административном порядке из города
    Москвы в один из районов страны, закрытый для посещения иностранцами.
    Установить Сахарову А. Д. режим проживания, исключающий его связи с иностранцами и
    антиобщественными элементами, выезды в другие районы страны без особого на то
    разрешения соответствующего органа Министерства внутренних дел СССР. Контроль за
    соблюдением Сахаровым А. Д. установленного режима проживания возложить на Комитет
    государственной безопасности и МВД СССР.
    Может ли кто-нибудь объяснить мне, почему эта власть абсолютно ничего не могла
    сделать по законам, которые сама же и придумала?

    * * *

    Чтобы получить хоть какое-то представление о том, как работали мозги членов
    политбюро при решении таких вопросов, приведу протокол их заседания, на котором
    решался вопрос о Солженицыне (цитирую по публикации в "Русской мысли"):
    БРЕЖНЕВ. Во Франции и США, по сообщениям наших представительств за рубежом и
    иностранной печати, выходит новое сочинение Солженицына — "Архипелаг ГУЛАГ". Мне
    говорил тов. Суслов, что Секретариат принял решение о развертывании в нашей печати
    работы по разоблачению писаний Солженицына и буржуазной пропаганды в связи с
    выходом этой книги. Пока что этой книги еще никто не читал, но содержание ее уже
    известно. Это грубый антисоветский пасквиль. Нам нужно в связи с этим сегодня
    посоветоваться, как нам поступить дальше. По нашим законам мы имеем все основания
    посадить Солженицына в тюрьму, ибо он посягнул на самое святое — на Ленина, на наш
    советский строй, на Советскую власть, на все, что дорого нам.
    В свое время мы посадили в тюрьму Якира, Литвинова и других, осудили их и затем
    все кончилось. За рубеж уехали Кузнецов, Аллилуева и другие. Вначале пошумели, а
    затем все было забыто. А этот хулиганствующий элемент Солженицын разгулялся. На
    все он помахивает, ни с чем не считается. Как нам поступить с ним? Если мы
    применим сейчас в отношении его санкции, то будет ли это нам выгодно, как
    использует против нас это буржуазная пропаганда? Я ставлю этот вопрос в порядке
    обсуждения. Хочу просто, чтобы мы обменялись мнениями, посоветовались и выработали
    правильное решение.
    КОСЫГИН. По этому вопросу есть записка товарища Андропова. В этой записке
    содержится предложение о выдворении Солженицына из страны.
    БРЕЖНЕВ. Я беседовал с тов. Андроповым по этому вопросу.
    АНДРОПОВ. Я считаю, что Солженицына надо выдворить из страны без его согласия. В
    свое время выдворили Троцкого из страны, не спрашивая его согласия.
    БРЕЖНЕВ. Очевидно, сам Солженицын такого согласия не даст.
    КИРИЛЕНКО. Можно его вывезти без его согласия.
    ПОДГОРНЫЙ. Найдется ли такая страна, которая без согласия примет его к себе?
    БРЕЖНЕВ. Надо учитывать то, что Солженицын даже не поехал за границу за получением
    Нобелевской премии.
    АНДРОПОВ. Когда ему предложили поехать за границу за получением Нобелевской
    премии, то он поставил вопрос о гарантиях возвращения его в Советский Союз.
    Я, товарищи, с 1965 года ставил вопрос о Солженицыне. Сейчас он в своей враждебной
    деятельности поднялся на новый этап. Он пытается создать внутри Советского Союза
    организацию, сколачивает ее из бывших заключенных. Он выступает против Ленина,
    против Октябрьской революции, против социалистического строя. Его сочинение
    "Архипелаг ГУЛАГ" не является художественным произведением, а является
    политическим документом. Это опасно. У нас в стране находятся десятки тысяч
    власовцев, оуновцев и других враждебных элементов. В общем, сотни и тысячи людей,
    среди которых Солженицын будет находить поддержку. Сейчас все смотрят на то, как
    мы поступим с Солженицыным, применим ли мы к нему санкции или оставим его в покое.
    Мне недавно звонил тов. Келдыш и спрашивал, почему мы не предпринимаем мер в
    отношении Сахарова. Он говорит, что если мы будем бездействовать в отношении
    Сахарова, то так будут вести себя дальше такие академики, как Капица, Энгельгардт
    и другие.
    Все это, товарищи, очень важно, и решать эти вопросы мы должны сейчас, несмотря на
    то, что происходит общеевропейское совещание.
    Я считаю, что мы должны провести Солженицына через суд и применить к нему
    советские законы. Сейчас к Солженицыну едут многие зарубежные корреспонденты,
    другие недовольные люди. Он проводит с ними беседы и даже пресс-конференции.
    Допустим, что у нас существует враждебное подполье, и что КГБ проглядел это. Но
    Солженицын действует открыто, действует нахальным образом. Он использует гуманное
    отношение Советской власти и ведет враждебную работу безнаказанно. Поэтому надо
    предпринять все меры, о которых я писал в ЦК, то есть выдворить его из страны.
    Предварительно мы попросим наших послов прозондировать у правительств
    соответствующих стран, могут ли они его принять. Если мы сейчас его не выдворим,
    то он будет продолжать свою враждебную деятельность. Вы знаете, что он написал
    враждебный роман "Август 14-го", написал пасквиль "Архипелаг ГУЛАГ", теперь пишет
    "Октябрь 17-го". Это будет новое антисовет-ское произведение.
    Поэтому я вношу предложение выдворить Солженицына из страны в администра-тивном
    порядке. Поручить нашим послам сделать соответствующий запрос в ряде стран,
    которые я называю в записке, с целью принять Солженицына. Если мы не предпримем
    этих мер, то вся наша пропагандистская работа ни к чему не приведет. Если мы будем
    помещать статьи в газетах, говорить о нем по радио, а не примем мер, то это будет
    пустым звуком. Надо определиться, как нам поступить с Солженицыным.
    БРЕЖНЕВ. А если его выдворить в социалистическую страну?
    АНДРОПОВ. Едва ли, Леонид Ильич, это будет принято социалистическими странами.
    Ведь мы подарим им такого субъекта. Может быть, нам попросить Ирак, Швейцарию или
    какую-то другую страну? Жить за рубежом он может безбедно, у него в европейских
    банках на счетах находится 8 млн. рублей.
    СУСЛОВ. Солженицын обнаглел, оплевывает советский строй, Коммунистическую партию,
    он замахнулся на святая святых — на Ленина.
    Вопрос времени, как поступить с Солженицыным: то ли его выдворить из страны, то ли
    судить по нашим советским законам — это надо сделать. Для того, чтобы осуществить
    ту или иную меру в отношении Солженицына, надо подготовить наш народ, а это мы
    должны сделать путем развертывания широкой пропаганды. Мы правильно поступили с
    Сахаровым, когда провели соответствующую пропагандистскую работу. По существу,
    больше нет уже злобных писем относительно Сахарова. Миллионы советских людей
    слушают радио, слушают передачи об этих новых сочинениях. Все это воздействует на
    народ. Надо нам выступить с рядом статей и разоблачить Солженицына. Это
    обязательно надо сделать.
    По решению, принятому Секретариатом, имеется в виду опубликовать одну-две статьи в
    "Правде", в "Литературной газете". Народ будет знать об этой книге Солженицына.
    Конечно, не надо развертывать кампании вокруг этого, а несколько статей
    напечатать.
    КИРИЛЕНКО. Это только привлечет внимание к Солженицыну.
    СУСЛОВ. Но и молчать нельзя.
    ГРОМЫКО. Солженицын — это враг, и я голосую за самые строгие меры в отношении его.
    Что касается проведения пропагандистских мер, то их надо дозировать. Надо
    внимательно их продумать. Но нельзя отказаться и от таких шагов, которые
    предлагает тов. Андропов. Если мы его насильно без согласия выдворим из страны, то
    надо иметь в виду, что это может буржуазная пропаганда обратить против нас.
    Выселить с согласия было бы хорошо, но он не даст такого согласия. Может быть, нам
    немножко потерпеть еще какое-то время, пока идет европейское совещание? Даже если
    какая-то страна и согласится, то сейчас его выселять было бы нецелесообразно,
    потому что против нас может быть развернута широкая пропаганда, и это не поможет
    нам при завершении общеевропейского совещания. Я имею в виду подождать три-четыре
    месяца, но еще раз говорю, что в принципе я за строгие меры. Солженицына сейчас
    надо окружить кордоном с тем, чтобы он эти месяцы был изолирован, чтобы не
    допускал к нему людей, через которых он может нести пропаганду.
    В ближайшее время предстоит визит Леонида Ильича на Кубу. И это тоже сейчас не
    совсем выгодно для нас, потому что будут помещать много различного рода материалов
    против Советского Союза. Внутри страны нужно принять необходимые меры
    пропагандистского характера по разоблачению Солженицына.
    УСТИНОВ. Я считал бы начать работу по осуществлению предложений, которые внес тов.
    Андропов. Вместе с тем надо опубликовать пропагандистские материалы, разоблачающие
    Солженицына.
    ПОДГОРНЫЙ. Я бы хотел поставить вопрос таким образом: какую административную меру
    принять в отношении Солженицына: или его судить по советским законам внутри страны
    и заставить его отбывать наказание у нас, или, как предлагает тов. Андропов,
    выдворить его из страны. То, что Солженицын враг, наглый, ярый и что он ведет за
    собой отщепенцев, — это бесспорно. То, что он делает все это безнаказанно, это
    тоже для нас всех ясно. Давайте посмотрим, что будет более выгодно для нас, какая
    мера: суд или высылка. Во многих странах — в Китае открыто казнят людей; в Чили
    фашистский режим расстреливает и истязает людей; англичане в Ирландии в отношении
    трудового народа применяют репрессии, а мы имеем дело с ярым врагом и проходим
    мимо, когда обливают грязью все и вся.
    Я считаю, что наш закон является гуманным, но в то же время беспощадным по
    отношению к врагам, и мы должны его судить по нашим советским законам в нашем
    советском суде и заставить его отбывать наказание в Советском Союзе.
    ДЕМИЧЕВ. Конечно, шум за рубежом будет, но мы уже опубликовали несколько
    материалов о новой книге Солженицына. Нам нужно дальше развертывать
    пропагандистскую работу, так как молчать нельзя. Если в своем произведении "Пир
    победителей" Солженицын говорит, что он пишет так потому, что обозлен на советскую
    власть, то теперь в книге "Архипелаг ГУЛАГ", которую он написал в 1965 году, он с
    большей наглостью, с большей откровенностью выступает против советского строя,
    против партии. Поэтому мы должны дать резкие выступления в нашей печати. Это, по-
    моему, не повлияет на разрядку международной напряженности и на общеевропейское
    совещание.
    СУСЛОВ. Партийные организации ждут, социалистические страны тоже ждут, как мы
    будем реагировать на действия Солженицына. Буржуазная печать сейчас вовсю трубит
    об этой книге Солженицына. И нам молчать нельзя.
    КАТУШЕВ. Все мы однозначно определяемся в оценке действии Солженицына. Это — враг,
    и с ним нужно поступить соответствующим образом. Видимо, мы не уйдем от того,
    чтобы не решать вопрос с Солженицыным сейчас, но его надо решать в комплексе. С
    одной стороны, использовать всю нашу пропаганду против Солженицына и, с другой
    стороны, нам нужно предпринять меры в соответствии с запиской тов. Андропова.
    Можно, очевидно, по постановлению Верховного Совета выселить его за пределы нашей
    страны и сказать об этом в печати. Он посягнул на наш суверенитет, на наши
    свободы, на наши законы и должен понести за это наказание.
    Переговоры о выдворении Солженицына, очевидно, займут 3-4 месяца, но, повторяю,
    решать этот вопрос нужно в комплексе и выдворять его из страны чем скорее, тем
    лучше.
    Что касается нашей печати, то со статьями в ней нужно выступить.
    КАПИТОНОВ. Я хотел бы порассуждать по этому вопросу так: если мы выдворим
    Солженицына за пределы страны, то как поймет это наш народ. Могут, конечно, быть
    всякие недомолвки, пересуды и т.д. Что мы этим покажем — свою силу или слабость? Я
    думаю, что мы во всяком случае своей силы этим не покажем. Мы пока что
    идеологически его не развенчали и народу по существу о Солженицыне ничего не
    сказали. А это надо сделать. Нужно прежде всего начать работу по разоблачению
    Солженицына, вывернуть его наизнанку, и тогда любая административная мера будет
    понятна нашему народу.
    СОЛОМЕНЦЕВ. Солженицын — матерый враг Советского Союза. Если бы не
    внешнеполитические акции, которые осуществляет сейчас Советский Союз, то можно
    было бы, конечно, вопрос решить без промедления. Но как то или иное решение
    отразится на наших внешнеполитических акциях? Но, очевидно, при всех случаях мы
    должны сказать народу о Солженицыне все, что надо сказать. Надо дать острую оценку
    его действиям, его враждебной деятельности. Конечно, у народа возникнет вопрос,
    почему не предпринимают мер по отношению к Солженицыну? В ГДР, например, уже
    напечатали статью о Солженицыне, в Чехословакии — тоже. Я не говорю о буржуазных
    странах, а наша печать молчит. По радио мы слушаем о Солженицыне очень много, о
    его произведении "Архипелаг ГУЛАГ", а наше радио молчит, ничего не говорит.
    Я считаю, что молчать нам нельзя, народ ждет решительных действий. В печати нужно
    дать острые материалы по разоблачению Солженицына. Очевидно, надо договориться с
    социалистическими странами и с компартиями капиталистических стран о мерах
    пропагандистского характера, которые они бы проводили у себя в странах.
    Я считаю, что Солженицына надо судить по нашим законам.
    ГРИШИН. Тов. Андропову, очевидно, следует искать страну, которая согласилась бы
    принять Солженицына. Что касается разоблачения Солженицына, то это надо начинать
    немедленно.
    КИРИЛЕНКО. Когда мы говорим о Солженицыне как об антисоветчике и злостном враге
    советского строя, то каждый раз это совпадает с какими-то важными событиями, и мы
    откладываем решение этого вопроса. В свое время это было оправдано, но сейчас
    откладывать решение этого вопроса нельзя. То, что написали о Солженицыне, — это
    хорошо, но писать о Солженицыне надо, как здесь уже говорили товарищи, более
    солидно, остро, аргументировано. Например, писатель ПНР Кроликовский написал о
    Солженицыне очень хорошую разоблачительную статью. Сейчас Солженицын все более и
    более наглеет. Он не одиночка, он контактируется с Сахаровым. За рубежом он имеет
    контакты с НТС. Поэтому настал момент взяться за Солженицына по-настоящему, но
    чтобы после этого последовало бы выселение его из страны или другие
    административные меры.
    Андрей Андреевич говорит, как бы эта мера не обернулась против нас. Но как бы она
    ни обернулась против нас, а так оставлять нельзя этот вопрос. Враги вставляют нам
    палки в колеса, и молчать об этом мы не можем. Даже многие буржуазные газеты
    сейчас выступают о Солженицыне и заявляют, что его, очевидно, будут судить по
    советским законам, и что он уже подпадает под действие закона о нарушении
    конвенции об охране авторских прав, к которой мы присоединились.
    Я за предложение, которое выдвинул тов. Андропов.
    В газетах нужно дать статьи, но очень аргументированные, обстоятельные.
    КОСЫГИН. У нас у всех, товарищи, общее мнение, и я полностью присоединяюсь к
    сказанному.
    Несколько лет Солженицын пытается хозяйничать в умах нашего народа. Мы его как-то
    боимся трогать, а между тем все наши действия в отношении Солженицына народ
    приветствовал бы.
    Если говорить об общественном мнении, которое создается за рубежом, то нам надо
    рассуждать так: где будет меньше вреда — или мы его разоблачим, осудим и посадим,
    или мы будем ждать еще несколько месяцев, потом выселим в другую страну.
    Я думаю, что для нас будет меньше издержки, если мы поступим сейчас в отношении
    его решительно и осудим по советским законам.
    Очевидно, статьи о Солженицыне в газетах надо дать, но серьезные. Солженицын
    куплен буржуазными компаниями, агентствами и работает на них. Книга Солженицына
    "Архипелаг ГУЛАГ" — это махровое антисоветское произведение. Я беседовал с тов.
    Андроповым по этому вопросу. Конечно, социалистические страны Солженицына не
    примут. Я за то, чтобы попытаться тов. Андропову прозондировать в
    капиталистических странах вопрос, какая из них может его принять. Но, с другой
    стороны, нам нечего бояться применить к Солженицыну суровые меры советского
    правосудия. Возьмите вы Англию. Там уничтожают сотни людей. Или Чили — то же
    самое.
    Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нем, а отбывать наказание его
    можно сослать в Верхоянск. Туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов: там
    очень холодно. Скрывать от народа нам нельзя. Статьи в газетах надо поместить.
    ПОДГОРНЫЙ. Солженицын ведет активную антисоветскую работу. В свое время менее
    опасных врагов, чем Солженицын, мы высылали из страны или судили, а к Солженицыну
    пока мы подойти не можем, все ищем подхода. Последняя книга Солженицына не дает
    никаких оснований для снисхождения к нему.
    Надо, чтобы эта мера, конечно, не повредила проведению других акций. У Солженицына
    есть немало последователей, но проходить мимо его действий нельзя.
    Я считаю, что любую нашу акцию народ поддержит. Статьи в газетах нужно
    публиковать, но очень аргументированные и убедительные. Сейчас о нем много знают и
    о последней книге тоже уже знают. Ведут передачи "Голос Америки", "Свободная
    Европа" и другие радиостанции. И у нас, и за рубежом ждут, какие же меры примет
    Советское правительство к Солженицыну. Он, конечно, не боится и полагает, что к
    нему никаких мер не будет принято.
    Я считаю, что, даже несмотря на общеевропейское совещание, нам нельзя отступать от
    того, чтобы не применять мер по отношению к Солженицыну. И даже независимо от
    того, что происходит общеевропейское совещание, надо провести меру суда над
    Солженицыным, и пусть знают, что мы проводим в этом отношении принципиальную
    политику. Мы не даем никакой пощады врагам.
    Я считаю, что мы нанесем большой ущерб нашему общему делу, если не предпримем мер
    к Солженицыну, даже несмотря на то, что за рубежом поднимется шум. Будут, конечно,
    всякие разговоры, но интересы нашего народа, интересы Советского государства,
    нашей партии нам превыше всего. Если мы не предпримем этих решительных мер, то нас
    спросят, почему мы таких мер не предпринимаем.
    Я хочу высказаться за то, чтобы провести над Солженицыным суд. Если мы его вышлем,
    то этим покажем свою слабость. Нам нужно подготовиться к суду, разоблачить
    Солженицына в печати, завести на него дело, провести следствие и передать через
    Прокуратуру дело в суд.
    ПОЛЯНСКИЙ. До суда его можно арестовать?
    АНДРОПОВ. Можно. Я советовался по этому вопросу с Руденко.
    ПОДГОРНЫЙ. Что касается выселения в какую-то другую страну, то без согласия этой
    страны этого делать совершенно нецелесообразно.
    АНДРОПОВ. Мы начнем работу по выдворению, но одновременно заведем на него дело,
    изолируем его.
    ПОДГОРНЫЙ. Если мы его вышлем за границу, то и там он будет нам вредить.
    ГРОМЫКО. Надо, очевидно, нам остановиться все же на внутреннем варианте.
    АНДРОПОВ. Я считаю, что если мы будем затягивать дело по отношению к Солженицыну,
    то это будет хуже.
    ПОДГОРНЫЙ. Можно и растянуть дело с Солженицыным, скажем, затянуть следствие. Но
    пусть он это время находится в тюрьме.
    ШЕЛЕПИН. Когда мы три месяца тому назад собирались у тов. Косыгина и обсуждали
    вопрос о мерах, которые должны приниматься по отношению к Солженицыну, то пришли к
    выводу, что административных мер принимать не следует. И тогда это было правильно.
    Теперь сложилась другая ситуация. Солженицын пошел открыто против Советской
    власти, Советского государства. И сейчас нам, я считаю, выгодно до окончания
    европейского совещания решить вопрос о Солженицыне. Это покажет нашу
    последовательную принципиальность. Если мы проведем эту акцию после европейского
    совещания, то нас обвинят, что мы на самом совещании были неискренними, когда
    принимали решение, что уже начинаем нарушать эти решения и т.д. У нас чистая и
    правильная линия. Мы не позволим никому нарушать наши советские законы. Высылка
    его за границу, по-моему, эта мера не является подходящей. Пo-моему, не следует
    впутывать иностранные государства в это дело. У нас есть органы правосудия, и
    пусть они начинают расследование, а затем и судебный процесс.
    БРЕЖНЕВ. Вопрос в отношении Солженицына, конечно, не простой, а очень сложный.
    Буржуазная печать пытается связать дело Солженицына с проведением наших крупных
    акций по мирному урегулированию. Каким образом нам поступить с Солженицыным? Я
    считаю, что лучший способ — это поступить в соответствии с нашими советскими
    законами.
    ВСЕ. Правильно.
    БРЕЖНЕВ. Наша Прокуратура может начать следствие, подготовит обвинение, подробно
    расскажет в этом обвинении, в чем он виновен. Солженицын сидел в свое время в
    тюрьме, отбывал наказание за грубое нарушение советского законодательства и был
    реабилитирован. Но как он был реабилитирован? Его реабилитировали два человека —
    Шатуновская и Снегов. В соответствии с нашим законодательством надо лишить его
    возможности связи с заграницей, пока ведется следствие. Следствие нужно вести
    открыто, показать народу его враждебную антисоветскую деятельность, осквернение
    нашего советского строя, очернение памяти великого вождя, основателя партии и
    государства В. И. Ленина, осквернение памяти жертв Великой Отечественной воины,
    оправдание контрреволюционеров, прямое нарушение наших законов. Его нужно судить
    на основании нашего закона.
    Мы в свое время не побоялись выступить против контрреволюции в Чехословакии. Мы не
    побоялись отпустить из страны Аллилуеву. Все это мы пережили. Я думаю, переживем и
    это. Нужно дать аргументированные статьи, дать строгий и четкий ответ на писания
    такого журналиста, как Олсон, опубликовать статьи в других газетах.
    Я беседовал с тов. Громыко относительно влияния наших мер в отношении Солженицына
    на общеевропейском совещании. Я думаю, что это не окажет большого влияния.
    Высылать его, очевидно, нецелесообразно, так как никто его не примет. Одно дело,
    когда Кузнецов и другие убежали сами, а другое дело, когда мы выселяем в
    административном порядке.
    Поэтому я бы считал необходимым поручить КГБ и Прокуратуре СССР разработать
    порядок привлечения Солженицына к судебной ответственности и с учетом всего того,
    что сказано было здесь, на заседании Политбюро, принять соответствующие меры
    судебного порядка.
    ПОДГОРНЫЙ. Надо его арестовать и предъявить ему обвинение.
    БРЕЖНЕВ. Пусть товарищи Андропов и Руденко разработают всю процедуру предъявления
    обвинения и все, как следует, в соответствии с нашим законодательством.
    Я бы считал необходимым поручить т.т. Андропову, Демичеву, Катушеву подготовить
    информацию для секретарей братских коммунистических и рабочих партий
    социалистических стран и других руководителей братских коммунистических партий о
    наших мерах в отношении Солженицына.
    ВСЕ. Правильно. Согласны.
    Принято следующее постановление:
    О мерах по пресечению антисоветской деятельности
    Солженицына А. И.
    1. За злостную антисоветскую деятельность, выразившуюся в передаче в зарубежные
    издательства и информационные агентства рукописей, книг, писем, интервью,
    содержащих клевету на советский строй, Советский Союз, Коммунистическую партию
    Советского Союза и их внешнюю и внутреннюю политику, оскверняющих светлую память
    В. И. Ленина и других деятелей КПСС и Советского государства, жертв Великой
    Отечественной воины и немецко-фашистской оккупации, оправдывающих действия как
    внутренних, так и зарубежных контрреволюционных и враждебных советскому строю
    элементов и групп, а также за грубое нарушение правил печатания своих литературных
    произведении в зарубежных издательствах, установленных Всемирной (Женевской)
    Конвенцией об авторском праве Солженицына А.И. привлечь к судебной
    ответственности.
    2. Поручить тт. Андропову Ю.В. и Руденко Р.А. определить порядок и процедуру
    проведения следствия и судебного процесса над Солженицыным А. И. в соответствии с
    обменом мнениями на Политбюро и свои предложения по этому вопросу представить в ЦК
    КПСС.
    О ходе следствия и судебного процесса информировать ЦК КПСС в оперативном порядке.
    3. Поручить т.т. Андропову, Демичеву и Катушеву подготовить информацию для первых
    секретарей ЦК Коммунистических и рабочих партий социалистических и некоторых
    капиталистических стран о наших мерах, предпринимаемых в отношении Солженицына с
    учетом состоявшегося на Политбюро обмена мнениями, и представить ее в ЦК КПСС.
    4. Поручить Секретариату ЦК определить срок направления этой информации братским
    партиям.

    * * *

    Как видим, законность вождей совсем не интересовала, и если они вообще вспоминали
    про закон, то только в связи с его "строгостью". Создается впечатление, что они
    искренне верили: что бы они ни решили, то и будет законно. Вряд ли кто из них
    вообще догадывался, что, например, решение о возбуждении уголовного дела может по
    закону принимать только прокуратура, а "порядок и процедура проведения следствия и
    судебного процесса" определены Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР и, стало
    быть, никак не могут определяться ни главой КГБ, ни генеральным прокурором.
    Да что там закон, если они и с реальностью-то были не в ладах: чего стоит одна их
    уверенность, что "в Англии уничтожают сотни трудящихся"! Или их утверждение, что
    они "не побоялись отпустить из страны Аллилуеву". Не говоря уж о ни на чем не
    основанной уверенности, что народ поддерживает их репрессивные меры. Эти люди жили
    в мире "социалистического реализма", т. е. в мире собственной пропаганды, которую
    они объявили реальностью.
    Характерно, что в это самое время западная пресса была полна рассуждений
    "советологов" о борьбе "голубей" и "ястребов" в Кремле и, что еще хуже, западные
    политики верили этим легендам. Торжествовал "детант" — самый идиотский период
    послевоенной истории. Но, как легко убедиться из приведенного протокола,
    единственным "голубем" оказался Андропов, да и тот предпочитал выслать Солженицына
    не по доброте душевной. Хорошо было политбюро решить, что должны делать другие, не
    неся при этом никакой ответственности за исполнение решений. Андропов же знал, что
    все негативные последствия ареста и суда над Солженицыным повесят ему на шею. И
    он, разумеется, нашел выход, как повернуть решение политбюро на 180 градусов, а
    точнее говоря, нашел страну, которая согласилась принять Солженицына вопреки его
    воле.
    Для Андропова и отчасти для Громыко решение политбюро об уголовном преследовании
    Солженицына было крайне неприятно. Мало того, что политбюро с ними не согласилось
    и отвергло их рекомендации — а такое поражение уже само по себе ничего хорошего не
    предвещало, — но все их хитрые игры в "детант" оказывались под ударом. Что же им
    оставалось делать, как не обратиться к "партнерам" по этой игре — германским
    социал-демократам? И те не подвели. Мы еще вернемся к этой теме гораздо подробнее
    и увидим, что это все означало да куда вело. Для этого у нас будет еще целая глава
    (четвертая). Теперь же достаточно сказать, что в течение месяца ответ был найден:
    канцлер ФРГ Вилли Брандт 2 февраля вдруг заявил, что Солженицын может свободно и
    беспрепятственно жить и работать в ФРГ. Как писал позднее Солженицын в своей книге
    "Бодался теленок с дубом": "сказал — и сказал".
    Такое заявление БРАНДТА дает все основания для выдворения СОЛЖЕНИЦЫНА в ФРГ,
    приняв соответствующий Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении его
    гражданства. Это решение будет правомерно и с учетом наличия в отношении
    СОЛЖЕНИЦЫНА материалов о его преступной деятельности, — тотчас доложил в ЦК
    Андропов.
    Мало того, чтобы уж наверняка добиться своего, Андропов делает еще две вещи: во-
    первых, инспирирует доклад своих подчиненных Чебрикова и Бобкова о настроениях в
    стране в связи с делом Солженицына, где дается понять, что у того довольно много
    последователей даже среди рабочих, считающих, что он выступает за снижение цен и
    "против вывоза из страны необходимых народу товаров под видом помощи арабским
    государствам".
    Во-вторых, он обращается с письмом лично к Брежневу, где пишет, что вопрос о
    Солженицыне "в настоящее время вышел за рамки уголовного и превратился в
    немаловажную проблему, имеющую определенный политический характер".
    Уважаемый Леонид Ильич, прежде чем направить это письмо, мы, в Комитете, еще раз
    самым тщательным образом взвешивали все возможные издержки, которые возникнут в
    связи с выдворением (в меньшей степени) и арестом (в большей степени) Солженицына.
    Такие издержки действительно будут. Но, к сожалению, другого выхода у нас нет,
    поскольку безнаказанность поведения Солженицына уже приносит нам издержки внутри
    страны гораздо большие, чем те, которые возникнут в международном плане в случае
    выдворения или ареста Солженицына.
    Словом, Андропов добился-таки своего и, конечно, был прав: издержек при выдворении
    было гораздо меньше. Оттого-то этот вид политической расправы и стал таким
    распространенным к концу 70-х. Но возникает другой вопрос — об издержках
    внутренних, вызванных "безнаказанностью поведения" любого из нас, а с тем, что эти
    издержки больше любых других, никто в политбюро, заметьте, не спорил. Эта высокая
    оценка эффективности нашей деятельности чрезвычайно любопытна. Она многое
    объясняет. Система могла существовать только при условии монопольного господства
    партии над страной, а идеологии — над законом, логикой, здравым смыслом.
    Возникновение оппозиции, даже самой незначительной по размеру, даже состоящей из
    одного человека, означало ее конец. Именно это, видимо, и имел в виду один из них,
    говоря о посягательстве на их "суверенитет". Вот это-то "посягательство на
    суверенитет" они чувствовали с самого начала нашего движения.
    Сейчас стало вполне очевидным, что западная пропаганда и группа вышеуказанных лиц,
    являющихся инструментом в руках наших противников, пытаются легализовать в нашей
    стране ведение антисоветской работы, добиться безнаказанности за враждебные
    действия, — писал Андропов еще в 1968 году после процесса Гинзбурга—Галанскова.
    Для него наша подчеркнутая открытость, легальность, апелляция к закону были
    гораздо опаснее любого подполья, заговоров, терроризма.
    В последние годы спецслужбы и пропагандистские органы противника стремятся создать
    видимость наличия в Советском Союзе так называемой "внутренней оппозиции",
    предпринимают меры по оказанию поддержки инспираторам антиобщественных проявлений
    и объективно содействуют блокированию участников различных направлений
    антисоветской деятельности, — в тревоге сообщал он после возникновения Хельсинских
    групп в 1976 году. — Отдавая на данном этапе приоритет в осуществлении
    антисоветских целей нелегальным методам подрывной работы, противник вместе с тем
    пытается активизировать враждебные действия в легальных или полулегальных формах.
    Аресты и выдворения были, конечно, не единственной формой реагирования режима на
    эти попытки. Использовался весь арсенал средств, от психушек и кампаний клеветы
    ("компрометации") до угроз и шантажа. Характерно, что в 1977 году, как мы уже
    видели, партия даже попыталась закрепить свое монопольное положение
    конституционно, впервые за всю историю своего существования открыто записав это в
    статье 6-й новой конституции СССР.
    Так они обороняли свой "суверенитет" от наших "посягательств", отчасти приняв
    предложенные нами правила игры. Сказать, что режим не проявлял изрядной гибкости,
    никак нельзя. И все же, невзирая на все "издержки", обойтись без обычных репрессий
    тоже не мог.
    Вместе с тем отказаться в данный момент от уголовного преследования лиц,
    выступающих против советского строя, невозможно, поскольку это повлекло бы за
    собой увеличение особо опасных государственных преступлений и антиобщественных
    проявлений.
    Так писал Андропов в декабре 1975 года, уже после подписания Хельсинского
    соглашения, принимая, таким образом, неизбежность "внешних издержек" от его
    будущего нарушения как наименьшей из двух зол. А "издержки" эти были отнюдь не
    малыми. Не только "буржуазное" общественное мнение оказывалось настроенным резко
    против СССР (что еще можно было как-то списать на "происки империализма"), но и
    "прогрессивное" тоже. Даже многие коммунистические партии Запада, особенно те, что
    покрупнее и, стало быть, больше зависят от общественного мнения своих стран, были
    вынуждены — хоть и с оговорками, и неохотно, — но все же выступать с осуждением
    такой практики. И, сколь бы притворны ни были эти "осуждения", а угроза раскола в
    коммунистическом движении, тем более угроза политической изоляции СССР, были
    вполне реальны.

    7. Внешние издержки

    Нужно ли говорить, что политбюро таким развитием сюжета было чрезвычайно


    обеспокоено
    В последнее время буржуазная пропаганда активно использует в подрывной
    деятельности, направленной против Советского Союза и других социалистических
    стран, известные высказывания руководителей компартий Франции и Италии по
    вопросам, касающимся советской демократии, прав и свобод граждан, пресечения
    деятельности антиобщественных элементов. Передаваемые западными радиостанциями
    материалы по этому вопросу становятся известными широкому кругу советских граждан,
    которые выражают недоумение по поводу такой позиции руководства компартий Франции
    и Италии — докладывал Андропов. — Проблема, возникающая в связи с высказываниями
    некоторых руководителей компартий Франции и Италии, кроме идейно-теоретического
    аспекта, имеет также и практическую сторону, связанную с обеспечением безопасности
    Советского государства. (...) В данном случае друзья явно уступают перед
    пропагандистским давлением противника. Выдвигаемый "Юманите" тезис о
    предоставлении в условиях социализма свободы действий тем, кто "утверждает свое
    несогласие с системой, выработанной большинством", объективно способствует
    противникам социализма в их попытках создать в Советском Союзе и других
    социалистических странах легальную оппозицию, подорвать руководящую роль
    коммунистических и рабочих партий.
    Спецслужбы и идеологические центры империализма прилагают усилия к тому, чтобы
    опорочить советские законы, представить их устаревшими, догматичными и не
    соответствующими духу международных документов, в частности "Декларации прав
    человека". За эти утверждения цепляются антиобщественные элементы внутри нашей
    страны. С ними, к сожалению, перекликаются появившиеся в коммунистической печати
    Франции и Италии известные высказывания относительно демократических свобод при
    социализме. Тут игнорируются реальные условия классовой борьбы в современный
    период, недооценивается подрывная деятельность мирового империализма и его
    агентуры. (...) Выступающие с подобными заявлениями товарищи, даже после событий в
    Венгрии и Чехословакии, не хотят видеть того, что и в условиях развитого
    социализма, несмотря на монолитность и политическое единство общества, все еще
    сохраняются в тех или иных формах, в большей или меньшей степени антисоветские
    проявления. (...) Имеющиеся данные свидетельствуют о стремлении спецслужб и
    идеологических центров противника объединить действия враждебных элементов всех
    оттенков. (...) Из сказанного видно, что отказ от активного пресечения политически
    вредной деятельности "диссидентов" и других враждебных элементов, как этого хотят
    французские и итальянские товарищи, мог бы вызвать самые серьезные негативные
    последствия. Делать в этом вопросе принципиальные уступки, как нам представляется,
    нельзя, т.к. они неизбежно повлекли бы за собой дополнительные неприемлемые для
    нас требования...
    Было бы желательно в удобный момент провести с французскими и итальянскими
    товарищами соответствующие беседы на высоком уровне, к которых разъяснить им, что
    борьба с так называемыми "диссидентами" является для нас не отвлеченным вопросом о
    демократии вообще, а жизненно важной необходимостью охраны безопасности Советского
    государства.
    Поэтому с конца 1975 года политбюро несколько раз направляло длинные послания
    руководству "братских партий" вообще и ЦК ФКП в частности. Первое такое послание в
    декабре 1975 года был выдержано в исключительно осторожном, дипломатическом тоне:
    Товарищи, — писало политбюро — Нам хорошо понятно, что ФКП ведет упорную борьбу за
    демократию во Франции, против попыток реакции посягнуть на права трудящихся. Это —
    законная борьба, и она встречает с нашей стороны полное понимание и поддержку. Но
    нельзя защищать свободу во Франции и допускать при этом нередко нападки на
    Советский Союз, наносить ущерб отношениям между нашими партиями. (...)
    Конечно, в нашей стране есть, как и в других странах, преступные уголовные
    элементы, которых советская власть вынуждена изолировать в местах заключения и
    трудового перевоспитания. Но это не имеет ничего общего с нарушениями
    демократических свобод советских людей. Мы с полной ответственностью сообщаем вам,
    что отдельные, крайне немногочисленные лица среди 250-миллионного населения страны
    осуждаются советским судом, в полном соответствии с Конституцией и при соблюдении
    норм судебного демократического процесса, лишь в том случае, если они ведут
    враждебную деятельность против социалистического строя и советского государства. В
    нашей стране в настоящее время строжайшим образом соблюдается социалистическая
    законность, неуклонно развивается социалистическая демократия, все больше
    расширяются материальные и политические возможности для свободного и всестороннего
    развития личности. Но мы давали и будем давать отпор любым посягательствам на
    основы нашего строя, который и гарантирует свободы и права трудящегося человека.
    (...)
    Полагаем, что в наших общих интересах показывать преимущества социализма над
    капитализмом, социалистической демократии перед формальной буржуазной демократией,
    преимущества социалистического строями условиях которого работает и борется за
    коммунизм и за упрочение мира советский народ.
    ЦК КПСС счел необходимым обратиться к вам с этим письмом, исходя из уверенности,
    что оно будет правильно понято как выражение заботы о дальнейшем укреплении наших
    отношении на принципах классовой солидарности, взаимного уважения и
    невмешательства во внутренние дела друг друга.
    И почти тотчас же вслед за этим, в январе 1976 года, — еще одно, гораздо более
    обширное послание всем "братским партиям" на ту же тему, с развернутым
    опровержением "измышлений антисоветской пропаганды"
    Дорогие товарищи!
    Нагнетание клеветнической антисоветской и антикоммунистической кампании на Западе
    и последнее время, ее особенно злостный, опасный для дела социализма, для дела
    мира и демократии характер побуждают нас обратиться к вам с прилагаемой
    информацией.
    Мы надеемся, что это поможет вашей партии оказывать своевременный и активный отпор
    антикоммунистическим, антисоветским кампаниям, предотвращая ущерб, который они
    могли бы причинить международному коммунистическому движению. Совместный отпор
    политическим диверсиям империалистов, убедительное опровержение клеветнических
    измышлений о жизни и СССР и других социалистических странах важны и для нас, и для
    вас. Уверены, что наше сотрудничество будет крепнуть и в этой области, способствуя
    успеху и борьбе за мир, демократию и социализм и нашему общему коммунистическому
    делу.
    И дальше целых 18 страниц "информации", то бишь рассуждений о том, как хорошо в
    стране советской жить да какие мы все негодяи и агенты империализма.
    ЦК КПСС с признательностью отмечает, что братские партии разоблачают деятельность,
    органов буржуазной пропаганды, целью которых является внесение путаницы и
    замешательства в умы людей, борющихся против капитализма. Мы понимаем значительные
    трудности, с которыми приходится сталкиваться братским партиям капиталистических
    стран, противостоящим мощному идеологическому аппарату буржуазии. Вместе с тем мы
    с недоумением и вполне понятным огорчением воспринимаем отдельные случаи, когда
    даже наши друзья-коммунисты, некритически относясь к тем или иным домыслам
    реакционной буржуазной пропаганды, вольно или невольно способствуют их
    распространению. Своевременное и успешное разоблачение антикоммунистических,
    антисо-ветских измышлений, распространение правды о Советском Союзе, о жизни и
    успехах других социалистических стран, как нам представляется, в немалой степени
    способствуют и укреплению позиций самих братских партий несоциалистических стран,
    всех прогрессивных сил.
    Это послание было разослано сначала 22 партиям, а примерно через месяц, 5 февраля
    1976 года, еще 13-ти, не исключая даже самых незначительных и находящихся в
    подполье. Однако уже через несколько месяцев дипломатия уступает место
    раздражению:
    В ряде капиталистических стран наблюдается оживление антисоветской кампании в
    поддержку "диссидентов", осужденных советским судом за враждебную деятельность, —
    с тревогой сообщал в ЦК международный отдел — При этом отмечаются попытки
    организаторов кампании привлечь к своим акциям для придания им "объективности"
    представителей прогрессивных организаций, а также "увязать" выступления в
    поддержку "диссидентов" с заявлениями в защиту лиц, являющихся жертвами произвола
    в капиталистических странах.
    Так, в Париже 21 октября с.г. проводился митинг в поддержку Буковского и
    одновременно — уругвайского коммуниста Массера и некоторых других лиц. В митинге
    приняли участие представители Французской компартии, в связи с чем ЦК КПСС
    направил письмо в адрес руководства ФКП (постановление ЦК КПСС N030/43 от 18
    октября с.г.).
    Считали бы целесообразным направить ориентировку по этим вопросам совпослам в тех
    капиталистических странах, где такого рода попытки могут иметь место (Италия,
    Великобритания, США, ФРГ, Япония, Испания, Португалия, Бельгия, Швейцария, Швеция,
    Норвегия). Текст телеграммы совпослам в этих странах прилагается.
    В телеграмме же, кроме повторения вышесказанного, говорилось:
    Для вашего сведения и ориентировки сообщаем, что ЦК КПСС направил 15 октября с.г.
    закрытое письмо в адрес руководства ФКП, в котором была изложена наша оценка этой
    антисоветской затеи и заявлено, что мы оставляем за собой право принять меры,
    которые мы сочтем целесообразными, чтобы разоблачить в глазах французской и
    мировой общественности провокационный смысл организуемого антисоветского сборища.
    В связи с тем, что представители ФКП все же приняли участие в указанном митинге,
    22 октября в зарубежных странах был распространен комментарий ТАСС, в котором
    дается принципиальная оценка проведенного антисоветчиками сборища и факта участия
    в нем представителен ФКП.
    С протестом против попыток использования движения солидарности с уругвайскими
    жертвами фашистского произвола в антисоветских целях выступила Коммунистическая
    партия Уругвая (текст заявления ЦК Компартии Уругвая также направлен в вашу страну
    по каналам ТАСС).
    При необходимости вам следует использовать указанные материалы в политико-
    разъяснительной работе с коммунистами и представителями других демократических
    сил.
    Дело, разумеется, на этом не кончилось, и в начале 1977 года политбюро вновь
    обратилось к ФКП с длинным посланием, гораздо более резким, чем прежде. Мотивируя
    такую необходимость, секретарь ЦК, глава международного отдела Борис Пономарев
    писал:
    В последнее время резко усилились негативные аспекты в деятельности руководства
    Французской компартии, связанные с курсом ее XXII съезда. Отдельные критические
    высказывания в адрес КПСС и Советского Союза, имевшие место до съезда, стали
    теперь приобретать систематический и открыто недружественный характер. Так,
    например, в октябре-декабре 1976 года представители ФКП приняли участие в
    проведенном антисоветскими элементами митинге в зале "Мютюалите", член Политбюро
    ФКП Ж.Канапа участвовал в антисоветской передаче французского телевидения, а
    Генеральный секретарь ФКП сделал заявление антисоветского характера в связи с
    высылкой Буковского и мерами по освобождению т. Л.Корвалана. Руководство ФКП и
    газета "Юманите" выступили с резкой критикой политики ГДР и Чехословакии по
    вопросам социалистической демократии, взяв по существу под защиту
    антисоциалистические элементы в этих странах. В начале 1977 года от критики
    отдельных аспектов социалистической демократии Ж.Марше и Ж.Канапа переходят к
    критике политической системы и механизма советской социалистической демократии.
    С ведома, а в ряде случаев — с одобрения руководства ФКП появились книги, в
    которых делается попытка теоретически подкрепить эту линию и оправдать ее и глазах
    партийного актива и трудящихся масс. К числу таких работ следует отнести книги
    Ж.Элленштейна, написанные в антисоветском духе, а также статью Ж.Канапа,
    написанную для американского журнала "Форин афферс".
    Нападки руководства ФКП концентрируются, прежде всего, на политике компартий
    братских социалистических стран и области развития демократии. Руководство ФКП
    выдвинуло формулу о том, что "свобода неделима" и, ссылаясь на нее, игнорируя
    принципиальную разницу демократии социалистической и демократии буржуазной, с
    одинаковой меркой подходит к преследованиям революционеров в буржуазных странах и
    к мерам пресечения подрывной деятельности антисоветчиков и контрреволюционеров в
    социалистических странах.
    Эта линия руководства ФКП, как теперь видно, тесно связана с поворотом и во
    внутриполитической стратегии. Установка на исключительно парламентский путь борьбы
    за социализм, а затем — на сохранение при социализме частной собственности (кроме
    монополистической), буржуазной оппозиции, как и другие уступки оппортунизму ради
    погони за голосами избирателей — все это представляет собой отход руководства ФКП
    от принципиальных марксистско-ленинских позиций. (...)
    Поворот в политике руководства ФКП наталкивается на неодобрение значительной части
    французских коммунистов и трудящихся. По этим вопросам в партии не прекращается
    дискуссия. Согласно имеющимся сведениям, в руководстве ФКП также имеются на этот
    счет немалые разноречия. Однако Ж.Марше и его ближайшее окружение подавляют всякие
    выражения несогласия со своей линией.
    В то же время ФКП в обстановке обострения классовой борьбы возглавляет активные
    выступления трудящихся в защиту своих требовании, ведет большую работу с целью
    создания союза антимонополистических сил, укрепления влияния партии. ФКП
    продолжает выступать в пользу укрепления мира и разрядки, за разоружение, за
    укрепление франко-советской дружбы.
    Учитывая вышеизложенное, считали бы целесообразным направить Центральному Комитету
    Французской коммунистической партии закрытое письмо.
    Это было не просто письмо, а солидный теоретический труд, призванный объяснить
    заблудшим французским товарищам классовую сущность демократии и прав человека.
    Работа над ним длилась более месяца, оно несколько раз обсуждалось политбюро,
    переделывалось и было направлено адресату, а заодно и всем компартиям мира только
    в конце марта — начале апреля. Разумеется, не забыли и о нас как о причине
    теоретических расхождений, но вместо обычной в таких случаях ругани и мы получили
    более солидное "классовое" определение:
    Ведь, в самом деле, появление ничтожной кучки контрреволюционеров, порвавших с
    самыми устоями нашего строя, вставших на путь борьбы против него и, как правило,
    связанных с империалистическими кругами, отнюдь не является закономерным продуктом
    внутреннего развития в Советском Союзе. В прошлом у нас, как известно, были группы
    людей и даже политические партии, которые открыто выступали против советского
    строя. От слов они часто переходили к действиям — вплоть до покушений на жизнь
    В.И.Ленина и других руководителей коммунистической партии и Советского
    правительства. Тогда эти группы и партии опирались на не ликвидированные еще
    эксплуататорские классы.
    Сейчас таких классов у нас нет, и, стало быть, нет социальной базы для
    антисоветских групп. Однако отдельные выступления антисоветского характера есть. И
    это не удивительно. Развитие политического сознания многомиллионных народных масс,
    их воспитание в духе социалистической идеологии, морали и нравственности,
    преодоление частнособственнической идеологии и морали, избавление от пережитков
    капитализма в сознании людей — все эти идеологические процессы сами по себе, как
    известно, являются более медленными, чем перестройка материальной базы общества.
    Кроме того, они происходят сегодня на фоне массированной, ежедневной антисоветской
    пропаганды и прямых подрывных действий империалистических "центров", резко
    усиливших в последнее время свою активность, враждебную странам социализма.
    Пережитки капитализма в сознании некоторых лиц систематически подогреваются и
    поощряются извне, со стороны империалистических пропагандистских центров. Что же
    касается разведывательных и иных подрывных органов буржуазных государств, а также
    связанных с ними эмигрантских организаций, то они стараются использовать отсталые
    настроения отдельных людей в своих, враждебных социализму интересах. И, как должно
    быть понятно коммунистам, это неизбежно до тех пор, пока существуют на мировой
    арене две противостоящие друг другу системы — социалистическая и
    капиталистическая, пока главным содержанием мирового развития остается классовая
    борьба между ними.
    Наши классовые противники, стремясь создать впечатление, будто в СССР много
    противников социализма, прибегают к самым различным трюкам. Один из самых
    распространенных среди них — объявлять "диссидентами" всех, кто по какому-то
    вопросу имеет точку зрения, расходящуюся с общепринятой в нашей стране, и даже
    тех, например, писателей и артистов, у которых возникают разногласия на
    профессиональной почве с их творческой организацией. Понятна вся фальшь такого
    приема.
    ...Однако даже откровенных противников социализма поначалу обязательно стремятся
    убедить в их неправоте. Лишь когда они прибегают к антисоветским действиям,
    наносящим ущерб нашей стране и нашему народу, и когда, следовательно, они
    преступают закон, только тогда принимаются меры пресечения. При этом, разумеется,
    все делается на основе закона, при строгом его соблюдении.
    ...Тесная взаимосвязь деятельности "диссидентов" и развития международной
    классовой борьбы видна еще и из следующего. Первые из этих людей, выступившие как
    активные противники советского строя, заявили о себе в середине шестидесятых
    годов, то есть в период начала разрядки, когда империализм выдвинул лозунг
    "размягчения" социализма. Обвинения в адрес Советского Союза и других стран
    социализма, выдвигавшиеся ими тогда, да и сегодня, — в точности те же самые, с
    которыми выступали и выступают буржуазные пропагандисты. Их требования также
    аналогичны западным требованиям относительно "размягчения" социализма.
    Многочисленные факты показывают, что это — не случайность, что в большом числе
    случаев так называемые борцы за усовершенствование социализма получают материалы с
    клеветническими заявлениями из-за границы — от буржуазных разведок... Когда же
    кто-либо из "диссидентов" оказывается на Западе, то он быстро сбрасывает фальшивую
    маску "борца за улучшение социализма" и оказывается откровенным реакционером,
    монархистом (вроде Солженицына) или же поклонником Штрауса и Тэтчер (вроде
    Буковского), подзуживает руководителей западных стран ко все более активной борьбе
    против Советского Союза и других социалистических стран. На это уже обратили
    внимание многие братские партии, в том числе коммунисты Великобритании, Голландии,
    Австрии, Португалии, Греции, Финляндии и ряда других стран. Об этом пишет и их
    печать. Странно то, что об этом умалчивают некоторые руководители ФКП. Более того,
    они призывают нас дать таким людям "беспредельную свободу выражения мнений", вести
    с ними "дискуссию"!
    Но, в основном, это послание было даже не о нас, а о самой ФКП и ее позиции. Это
    был почти ультимативный документ, лишь немногим не доходящий до объявления полного
    разрыва:
    Последние выступления в ряде интервью, а также в антисоветских передачах
    французского телевидения показывают, что от критики отдельных аспектов
    социалистической демократии в Советском Союзе и других социалистических странах
    представители руководства ФКП фактически переходят к попыткам поставить под
    сомнение соответствие политической системы, существующей в СССР и других
    социалистических странах, интересам их народов. Нам во всеуслышание предлагают
    пересмотреть или, в сущности, отбросить всю систему советской демократии во имя
    того, чтобы предоставить безграничные "свободы" всем противникам социализма.
    Это, разумеется, обсуждению подлежать не может, а любой, на этом настаивающий,
    есть враг СССР.
    В заключение позвольте еще раз откровенно сказать вам, что из каких бы соображений
    ни исходили товарищи в руководстве ФКП, которые стремятся разрушить отношения
    интернациональной солидарности между КПСС и ФКП, такого рода действия, по нашему
    твердому убеждению, могут принести дивиденды только вашим и нашим классовым
    противникам. (...) Учитывая все сказанное выше, ЦК КПСС решительно возражает
    против подобных действий и считает нужным привлечь внимание к той ответственности,
    которую берут на себя ваши товарищи, совершая поворот от дружественных братских
    отношений между ФКП и КПСС, имеющих полувековую давность, к политике критиканства
    и навязывания КПСС и Советскому Союзу взглядов, не отвечающих интересам
    международной борьбы за мир и социализм. Мы надеемся на то, что Центральный
    Комитет вашей партии сочтет необходимым рассмотреть это наше послание.

    * * *

    Напряжение в отношениях с итальянской компартией было менее заметным, менее


    "публичным", но не менее опасным и тоже шло по восходящей. В августе 1976 года,
    отвечая на письмо генсека ИКП Э. Берлингуэра Брежневу по моему делу, политбюро
    было предельно почтительно и дипломатично. Сообщив обычный набор "сведений" о моей
    антисоветской деятельности, они писали:
    Из Вашего письма можно заключить, что итальянские товарищи, видимо, не имеют
    достаточной информации об антисоветской деятельности Буковского. (...) Как видите,
    товарищ Берлингуэр, речь идет не об образе мышления, а о конкретных антисоветских
    акциях гражданина, который несет всю ответственность за них. Он находится в тюрьме
    не за свои убеждения и мнения, судим не за идеи, а за совершенные поступки,
    наказуемые в судебном порядке.
    ...Задача этой идеологической диверсии ясна — нанести удар по престижу Советского
    государства, по его законам и порядкам. Понятно, что удар по престижу СССР — это и
    удар по компартиям, в том числе и в вашей стране.
    Заканчивая письмо, хотим выразить надежду, что высказанные соображения и
    приведенные факты будут правильно восприняты Вами и использованы итальянскими
    товарищами в качестве аргументов в борьбе против измышлений буржуазной пропаганды,
    против наших общих идеологических противников.
    Но уже через полгода тон обращений начинает меняться, а по мере дальнейшего
    участия ИКП в различных кампаниях по правам человека становится все резче.
    Как свидетельствуют сообщения, в Италии нарастает новая волна антисоветской и
    антисоциалистической кампании, в ходе которой главный упор делается на т. н.
    "диссидентов". Ведется активная подготовка т. н. "сахаровских слушаний" в Риме
    (25-27 ноября), "дискуссии по диссидентам" во Флоренции, международной выставки
    искусства в Венеции (Биеннале) для пропаганды деятельности диссидентов (15 ноября-
    17 декабря). Эти манифестации осуществляются империалистическими пропагандистскими
    службами и приурочены по времени к периоду, следующему непосредственно за нашими
    основными мероприятиями в связи с 60-летием Октября, преследуют цель
    дискредитировать реальный социализм. Подготовка этих мероприятий проходит при
    полном одобрении итальянских властей, что явно противоречит духу хельсинских
    соглашений, — сообщали в ЦК Б.Пономарев и В.Кузнецов. — В ряде случаев
    представители Итальянской компартии идут на поводу у организаторов названных
    мероприятий, подключаются к некоторым из них, а партийная печать ИКП, помещая
    разного рода материалы о "диссидентах", объективно способствует тем самым усилению
    к ним интереса итальянской общественности.
    С нашей стороны уже предпринимались шаги по противодействию антисоветской кампании
    в Италии. Совпосол имел беседы с представителями итальянских властей по поводу
    попыток использования венецианской Биеннале в неблаговидных политических целях. ЦК
    КПСС направил письмо руководству Итальянской компартии по этому же вопросу (Ст-
    49/13гс от 21 марта с.г.). Во время переговоров в Москве в июле с.г. с делегацией
    ИКП делегация КПСС подвергла критике недружественные и необъективные выступления
    печати ИКП и некоторых ее официальных представителей по поводу т.н. "диссидентов".
    В сложившихся условиях следовало бы предпринять дополнительные меры для усиления
    отпора антисоветской и антисоциалистической кампании в Италии.
    Представленный ими "План информационных и пропагандистских мероприятий в целях
    противодействия антисоветским акциям в Италии" включал в себя целый комплекс мер,
    от официальных протестов посольства до публикаций в советской печати и от
    выступлений советских журналистов, писателей, деятелей культуры по итальянскому
    телевидению до "Недели советских фильмов" в Италии и посылки делегации советских
    писателей в Италию для выступления перед итальянской общественностью. Извещая об
    этом братские соцстраны, ЦК писал:
    ЦК КПСС счел полезным направить письмо руководству Итальянской компартии, в
    котором обращалось внимание друзей на факты участия коммунистов в мероприятиях,
    проводимых классовым противником против социалистических стран. (...) Направляя
    эту информацию, ЦК КПСС был бы признателен узнать о мерах, намечаемых друзьями для
    организации отпора антисоциалистической кампании в Италии.
    В послании же руководству ИКП, в частности, говорилось:
    Очевидно, что империалистическая пропаганда решила на этот раз сделать центром
    своей антисоветской и антисоциалистической кампании Италию. И видно, что эти
    мероприятия проводятся при политическом и материальном поддержке правительства
    Италии. Но нашу озабоченность вызывает то, что и ряде случаев в этой кампании
    участвуют деятели Итальянской компартии.
    Так, например, идея проведения во Флоренции дискуссии о "диссидентах в странах
    Восточной Европы" была поддержана левыми силами флорентийского муниципалитета, в
    том числе — коммунистами, а по сообщениям итальянской печати, мэр Флоренции, член
    ЦК ИКП т. Габбуджани провел широко разрекламированную прессой встречу с женой
    Сахарова — Е.Боннэр. В ходе этой встречи, по сообщениям печати, рассматривались
    вопросы оказания поддержки "диссидентам" в Советском Союзе. Сообщается также, что
    член Руководства ИКП сенатор т.Террачини вошел в состав т.н. "сахаровского
    трибунала".
    Если эти сообщения достоверны, то положение представляется серьезным, поскольку,
    по существу, речь идет об открытой поддержке представителями ИКП людей, которые
    активно борются против советского государственного и общественного строя.
    Независимо от побуждений, которыми руководствуются итальянские коммунисты,
    выступающие в поддержку "диссидентов" или мероприятий под знаком "диссидентства",
    их акции не могут быть расценены нами иначе, как недружественные, целиком
    противоречащие неоднократно высказываемому руководством ИКП желанию укреплять
    братскую дружбу между нашими партиями. (...) Мы считаем своим долгом обратить ваше
    внимание на указанные выше факты и просить ЦК Итальянской компартии принять
    необходимые меры.
    Последующие события никак, однако, не способствовали улучшению их отношений.
    Напротив, суды над членами Хельсинских групп, вторжение в Афганистан, ссылка
    Сахарова, военное положение в Польше — все это только добавляло поводов для
    разногласий. К 1980 году Москва уже ориентировалась на раскол ИКП, поддерживая
    внутри нее группы, "выступающие с дружественных нам позиций и критически
    настроенные в отношении ошибочных действий Руководства ИКП".
    Все это, разумеется, было лишь частью тех "издержек", которые режим навлек на себя
    своей репрессивной политикой, — лишь индикатором того, насколько наша
    правозащитная кампания оказалась успешна на Западе. Европейские компартии
    присоединились к ней не от хорошей жизни – они просто не могли оставаться в
    стороне, не дискредитировав себя. Слишком сильна была общественная реакция, чтобы
    ее мог игнорировать любой политик. Не удивительно, что очень скоро эта кампания
    стала фактором в межгосударственных отношениях (поправка Джексона—Вэника в 1974
    году, Хельсинское соглашение и его "третья корзина" в 1975 году), а к 1977 году, с
    приходом к власти в США президента Картера, — чуть ли не ключевым вопросом в
    отношениях между Востоком и Западом.
    Такое развитие темы было для СССР просто катастрофой, грозившей политической
    изоляцией.
    Встретьтесь с Вэнсом и скажите, что Вам поручено довести до сведения президента
    Картера и его, госсекретаря, следующее, — инструктировало политбюро своего посла в
    Вашингтоне. — То, что подобное вмешательство в наши внутренние дела
    предпринимается под предлогом заботы о "правах человека", не меняет существа дела.
    Разумеется, каждый волен иметь собственный взгляд на вещи, в том числе и на то,
    как обстоит дело со свободой и правами человека в той или иной стране. Свое
    понимание этих вопросов и их состояния в США есть и у нас.
    Но совсем иное — переносить такие взгляды в сферу межгосударственных отношений и
    тем самым осложнять их. А ведь иначе нельзя расценить позицию представителей
    администрации США, когда они пытаются сделать предметом обсуждения вопросы,
    целиком и полностью входящие во внутреннюю компетенцию Советского государства. Это
    затрагивает принципиальную сторону наших взаимоотношений, и здесь должна быть
    полная ясность с самого начала. Такая позиция для нас категорически неприемлема...
    Нетрудно представить себе, что получилось бы, если бы мы, исходя из своих
    моральных ценностей, стали увязывать развитие межгосударственных отношений с США и
    другими капиталистическими странами с такими реально существующими в этих странах
    проблемами, как многомиллионная безработица, ущемление прав национальных
    меньшинств, расовая дискриминация, неравноправное положение женщины, нарушение
    прав граждан органами государственного управления, преследование лиц с
    прогрессивными убеждениями и т.п.
    Кстати, если говорить об озабоченности по поводу прав человека, то как выглядит,
    например, систематическая поддержка Соединенными Штатами диктаторских,
    антинародных режимов в ряде стран, где постоянно и грубо попираются самые
    элементарные человеческие права и свободы?
    Если бы мы начали ставить все эти вопросы в плоскости наших межгосударственных
    отношений, результат, очевидно, был бы только один: это лишь осложнило бы все
    отношения между нашими странами, увело бы далеко в сторону от решения тех проблем,
    которые действительно могут и должны быть объектом взаимодействия и сотрудничества
    наших государств. При этом неизбежно пострадали бы всякие усилия, направленные на
    обеспечение права человека жить в мире, свободном от войн и бремени гонки
    вооружений, и обстановке безопасности и дружественного общения между народами.
    Моя встреча с Картером, последовавшая ровно через десять дней после этого демарша,
    очевидно, вызвала в политбюро просто панику. Не знали, ни как на это реагировать,
    ни тем более — как сообщить населению. В конце концов, по распоряжению ЦК, ТАСС
    представило проект:

    ПРИЕМ В БЕЛОМ ДОМЕ


    ВАШИНГТОН, 1 марта (ТАСС). Сегодня президент США Дж. Картер принял выдво-ренного
    из пределов Советского Союза Буковского — уголовного преступника, который также
    известен как активный противник развития советско-американских отношений.
    Как объявлено представителем Белого дома, беседа продолжалась около часа и носила
    дружественный характер (эту фразу уточнить в соответствии с сообщением Белого
    дома, которое будет сделано после 23 часов московского времени).
    Так это сообщение и пошло в печать, за исключением последней фразы — ее все-таки
    кто-то догадался снять в последний момент.
    Однако переполох продолжался недолго. Уже к маю вся гигантская советская машина
    "идеологической войны" была приведена в действие. Задействованы были все "друзья"
    и попутчики, все виды шантажа и угроз, обещаний и подкупа. Режим боролся не на
    жизнь, а на смерть за свое "суверенное право" сажать нас в тюрьмы и психушки,
    ссылать и высылать по своей прихоти. Как сигнал к атаке, 19 мая последовало
    указание политбюро "всем совпослам и совпредставителям" в мире:
    В последнее время на Западе развернута широкая и скоординированная
    пропагандистская кампания по поводу мнимых "нарушений прав человека" в Советском
    Союзе и других социалистических странах. Застрельщиками этой шумихи, носящей
    откровенно провокационный и демагогический характер, являются, как это не раз
    бывало в прошлом, прежде всего реакционные антикоммунистически и антисоветски
    настроенные силы в США и в некоторых государствах Западной Европы. Обращает на
    себя внимание, что в данном случае к этой кампании весьма усердно подключились и
    официальные круги Вашингтона, причем из высших политических эшелонов новой
    американской администрации.
    Враждебная нам кампания под фальшивой вывеской "защиты прав человека" связана,
    прежде всего, с общей активизацией на Западе реакционных сил, ведущих борьбу с
    мировым социализмом. Она преследует цель отвлечь внимание народных масс
    капиталистических стран от тех серьезных трудностей, которые переживает буржуазное
    общество, особенно в обстановке охватившего его сейчас глубокого экономического
    кризиса, новых социальных и политических потрясений. Она представляет собой также
    попытку ослабить привлекательность идей социализма, бросить тень на успехи
    социалистических стран, помешать народам знать правду о нашем образе жизни,
    представить в кривом зеркале цели и принципы советской внешней политики и
    попытаться подорвать постоянно растущий международный авторитет Советского Союза,
    особенно в канун 60-летия Великого Октября.
    Посольствам и совпредставительствам надлежит настойчиво проводить систематическую
    работу по решительному противодействию этой враждебной кампании, активно
    разоблачая ее демагогический и клеветнический характер, опасную для дела мира
    политическую направленность, означающую вмешательство во внутренние дела других
    государств. (...) Проводить эту работу следует в наступательном плане, разумеется,
    с учетом специфики страны пребывания, позиции ее правительства и политического
    лица конкретной аудитории или собеседника, в тесной координации с посольствами
    братских стран.
    И далее целых 20 страниц инструкций, контраргументов, конкретных мероприятий,
    скрытых угроз.
    Подчеркивайте, прежде всего, что подобного рода кампании, которые, разумеется, ни
    на йоту не в состоянии поколебать прочность социалистического строя, могут,
    однако, отрицательно сказаться на разрядке напряженности, помешать позитивным
    процессам, происходящим в международных отношениях в последние годы. Совершенно
    очевидно, что развернутая на Западе кампания о "правах человека" в соцстранах,
    возводимая кое-где чуть ли не в ранг государственной политики, может серьезно
    отравить международную атмосферу, посеять неприязнь и подозрительность между
    народами.
    Отмечайте, что подобные шаги, естественно, не способствуют, а лишь осложняют
    решение актуальных международных проблем, которые действительно могут и должны
    быть предметом взаимодействия и сотрудничества государств. Противники разрядки,
    накаливая страсти вокруг надуманного вопроса о "правах человека" в соцстранах,
    рассчитывают — и об этом надо прямо сказать, — что в подобных условиях им будет
    сподручнее двинуть дело к дестабилизации обстановки в мире, к еще большему
    наращиванию военных арсеналов. Характерно, что в поднятой провокационной шумихе
    большую роль играют как раз те круги, которые пытаются запугать население своих
    стран измышлениями насчет "советской военной угрозы".
    Здесь присутствует, конечно, и расчет на то, чтобы в негативном плане повлиять на
    тех деятелей в правительствах западных стран, которые проявляют реалистический
    подход к международным делам и выступают за развитие сотрудничества с
    социалистическими государствами. (...)
    Отведите утверждения о том, что враждебная социалистическим странам кампания
    "защиты прав человека" и, в частности, публичные заявления по этому поводу
    некоторых высокопоставленных официальных лиц на Западе не являются якобы
    вмешательством во внутренние дела других государств, а представляют некий вид
    идеологической борьбы, признаваемой-де и самими социалистическими странами.
    Обращайте внимание на то, что подстрекательские и провокационные заявления
    некоторых официальных инстанций на Западе против социалистических стран нельзя
    охарактеризовать иначе, как подрывные акции, как действия несовместимые с
    поддержанием нормальных отношений между государствами.
    Подчеркивайте, что мы действительно стоим на точке зрения признания идеологической
    борьбы, борьбы общественно-политических мировоззрений, которая не прекращается и в
    период международной разрядки. Однако такая борьба не имеет ничего общего с
    методами и приемами идеологических диверсии, с созданием и поддержкой незаконных
    организаций в других странах. (...)
    Провокационная кампания, прежде всего империалистических кругов США и их
    представителей, ведущаяся под фальшивым предлогом "защиты прав человека", на деле
    оборачивается поддержкой и подстрекательством разного рода отщепенцев, а то и
    просто уголовных элементов, противопоставляющих себя социалистическому обществу.
    Меры, принимаемые к таким лицам за совершаемые ими действия, полностью
    соответствуют статьям 70 и 190 УК РСФСР и соответствующим статьям уголовных
    кодексов других союзных республик. Такие лица, как указывал на XVI съезде
    советских профсоюзов тов. Л.И.Брежнев, "становятся на путь антисоветской
    деятельности, нарушают законы и, не имея опоры внутри страны, обращаются за
    поддержкой за границу, к империалистическим подрывным центрам — пропагандистским и
    разведывательным". Защита прав, свобод и безопасности 260 миллионов советских
    людей от действий подобных отщепенцев — это не только наше право, но и наш
    священный долг.
    Поскольку западная пропаганда не перестает спекулировать на так называемом вопросе
    "инакомыслящих" ("диссидентов"), стараясь создать вокруг этих единичных отщепенцев
    — пособников, а то и агентов империализма какой-то "ореол", Вам следует и в этом
    вопросе занимать наступательную позицию, активно используя в систематических
    беседах на эту тему на разных уровнях новые дополнительные данные по этому
    вопросу, содержащиеся в приложении к настоящим указаниям (передается отдельно).
    Учитывая, что пропагандистская кампания, инспирированная Вашингтоном, вызывает
    негативную реакцию в правящих кругах ряда западных стран, следовало бы во всех
    беседах по правам человека делать упор на разоблачение порядков в самих США.
    Следует умело использовать аргументацию для дискредитации попыток Соединенных
    Штатов представить себя в качестве образца демократических прав и высшего мирового
    арбитра.
    Следует добиваться того, чтобы весь оперативный состав посольств и представи-
    тельств, корреспонденты были подготовлены для бесед по правам человека, чтобы они
    доводили факты до возможно большего числа лиц, влияющих на государственную
    политику и общественные настроения в стране пребывания.
    Обратить внимание советских корреспондентов на необходимость более активной работы
    по вопросам нарушения прав человека в капиталистических странах.
    Вам следует систематически работать над выявлением уязвимых мест в политике и
    практике стран Запада в области обеспечения прав человека, обращая особое внимание
    на соответствующее законодательство и судебно-карательную практику этих стран, и
    делать в Центр предложения относительно усиления нашего пропагандистского
    контрнаступления на западные страны, пытающиеся оказать на нас политический нажим
    под предлогом "защиты прав человека".
    Такой массированной атаки западные политики, конечно, долго выдержать не могли,
    тем более что тема прав человека, советским утверждениям вопреки, была для них
    всего лишь модой, а не долгосрочной стратегией. Одни боялись возвращения "холодной
    войны", другие стремились сохранить "детант", а Картеру нужен был договор о
    сокращении стратегических вооружений. Словом, к концу года западная кампания в
    поддержку прав человека, хоть и не заглохла совсем, но несколько поувяла. Во
    всяком случае, в ноябре на Белградской конференции по проверке выполнения
    Хельсинских соглашений только общественные представители не побоялись выступить с
    осуждением СССР; правительства предпочли ограничиться общими, туманными
    формулировками.
    Мы еще вернемся к тому, как и почему это произошло. Однако, невзирая на это,
    остается бесспорным, что режим готов был нести колоссальные "издержки" вовне, лишь
    бы не допустить возникновения вполне мирной и законопослушной оппозиции внутри,
    понимая, что даже чисто символической оппозиции ему не выдержать. Другое дело —
    попытаться свести такие "издержки" к минимуму, прибегая к репрессиям только в
    крайнем случае, в основном же полагаясь на более скрытые формы преследования
    (использование психиатрии, кампании по "дискредитации", высылки за границу и
    т.п.). Так эту политику и сформулировал Андропов в 1975 году, сразу после
    подписания Хельсинских соглашений.
    Все вышеизложенное подтверждает правильность линии нашей партии на решительную
    борьбу "за ограждение советского общества от действий враждебных элементов". В
    соответствии с этим органы государственной безопасности будут и впредь решительно
    пресекать всякую антисоветскую деятельность на территории нашей страны. (...) КГБ
    будет строго следить за тем, чтобы так называемые "диссиденты" не могли создать
    организованное антисоветское подполье и проводить антисоветскую деятельность, в
    том числе и с "легальных позиций". (...) Целесообразно проводить оправдавшую себя
    линию на разумное сочетание профилактических и других оперативно-чекистских мер с
    мерами уголовного преследования в тех случаях, когда это необходимо.

    8. Психиатрический ГУЛАГ

    Пожалуй, больше всего искал я документы об использовании психиатрии в репрессивных


    целях, а найти их было всего труднее. Поди пойми — то ли саботировали мои поиски
    бывшие аппаратчики, то ли этих документов просто не было? Время шло, приближался
    момент давать показания в Конституционном суде, и я уже начинал тихо паниковать:
    ведь это был "гвоздь программы", одно из самых зловещих преступлений
    послесталинского периода, которое, по меткому выражению Солженицына, было
    "советским вариантом газовых камер".
    Для меня же эта тема была особенно важна — она была как бы моим личным делом, за
    которое я отсидел свой последний срок, был изгнан из страны, продолжал воевать на
    Западе и, в конце концов, победил. Разумеется, я далек от мысли приписать одному
    себе эту победу — напротив, в том и достижение, что в кампанию против карательной
    психиатрии включилось огромное количество и психиатров, и юристов, и общественных
    деятелей всего мира. С годами, невзирая на политическую конъюнктуру, она
    продолжала расти, достигнув своего апогея в 1977 году, когда Всемирный конгресс
    психиатров в Гонолулу осудил советские злоупотребления. Но и тогда она не иссякла,
    как бывало с другими кампаниями, а оставалась постоянным фактором воздействия на
    общественное мнение мира. К 198З году советскую делегацию даже исключили из
    Всемирной ассоциации психиатров, точнее, советские ушли сами, понимая, что
    исключение неизбежно.
    Словом, это была самая убедительная победа нашей гласности. Проблема же
    заключалась в том, что, начавши эту кампанию и даже поставив на карту свою жизнь,
    я, тем не менее, до конца не знал, прав ли был в своих догадках. То есть, конечно
    же, те материалы о шести посаженных в психушки политзаключенных, которые я передал
    на Запад в 1970 году, были подлинные, и сомнения в психическом здоровье этих людей
    не возникало. Но вот случайное ли это совпадение, самоуправство ли местных
    властей, местного КГБ или сознательная политика режима — я знать не мог.
    Существовали лишь догадки, некоторые косвенные данные, на то указывающие. Так, мы
    знали, что первая волна "психиатрических" репрессий возникла еще при Хрущеве,
    вскоре после его заявления в 1959 году о том, что в СССР нет политзаключенных, а
    есть только психически больные люди. Знали опять же чисто эмпирически, я сам попал
    в психушку в 1963 году и был тому свидетель.
    Затем, после снятия Хрущева, волна спала на какое-то время и опять возникла в
    конце 1968 — начале 1969 годов. Во всяком случае, целый ряд наших друзей попал в
    психушки в этот период.
    Более того, легко было вычислить причину, по которой эти "волны" возникали: с
    одной стороны, рост недовольства, протестов, с другой — нежелание увеличивать
    видимые репрессии, нести "внешние издержки" в периоды "детанта". Словом, все было
    логично, все совпадало, но — оставалось лишь догадкой. Версия о том, что
    политбюро, не разбираясь в психиатрии, просто "верило врачам", оставалась
    неопровергнутой. И что мне было делать, если документов не найдется? Их и вообще
    могло не существовать, так же, как и документов об "окончательном решении"
    еврейского вопроса не было найдено в архивах Третьего Рейха.
    Однако то, что я нашел в конце концов, превзошло мои ожидания. Для начала, не все
    было просто с нашим делом 1967 года. 27 января, т.е. буквально на следующий день
    после завершения наших арестов, тогдашний глава КГБ Семичастный и генеральный
    прокурор Руденко докладывали политбюро о том, что они предлагают с нами делать.
    В результате сложилась группа лиц в количестве 35-40 человек, которые осуществляют
    свою политически вредную деятельность путем изготовления и распространения
    антисоветской литературы, а также организации различного рода манифестаций и
    сборищ. Участники этой группы апеллируют к западной прессе, которая печатает
    изготовленные ими материалы, пытаясь распространить их на территории Советского
    Союза.
    Описав довольно подробно наши действия и перечислив наши фамилии, а также фамилии
    тех, кто, по их мнению, нас "подстрекает", они как бы между прочим пишут:
    Следует отметить, что некоторые из этих лиц страдают психическими заболеваниями. —
    И далее: — Документируется также враждебная деятельность ранее привлекавшихся к
    уголовной ответственности и освобожденных в связи с психическими заболеваниями
    ГРИГОРЕНКО П.Г., 1907 года рождения, бывшего генерал-майора Советской Армии, и
    ВОЛЬПИНА А.С., 1924 года рождения.
    Затем следует более или менее обычный перечень пропагандистских и профилактических
    мер:
    Считая, что привлечение к уголовной ответственности указанных лиц вызовет
    определенную реакцию внутри страны и за рубежом, полагали бы целесообразным
    поручить Отделу пропаганды ЦК и МГК КПСС провести необходимую разъяснительную
    работу, включая выступления партийных работников, авторитетных пропагандистов,
    руководящих работников прокуратуры и госбезопасности на предприятиях, учреждениях
    и особенно среди студенческой молодежи.
    Комитет госбезопасности и Прокуратура СССР со своей стороны имеют в виду провести
    профилактические мероприятия по месту работы и учебы лиц, допускающих
    антиобщественные проявления по своей политической незрелости и недостатку
    жизненного опыта.
    Одновременно с этим представляется целесообразным подготовить в газету "Известия"
    развернутое сообщение с разъяснением принимаемых мер, а также поручить МИД СССР,
    КГБ и Прокуратуре информировать наши инопредставительства за рубежом.
    Создается впечатление, что КГБ и прокуратура больше всего опасались вызвать такую
    же бурную реакцию в мире, какую только за год до этого вызвал суд над Синявским и
    Даниэлем. Похоже, они склонялись, в основном, к применению "психиатрического
    метода" — по крайней мере, в отношении "некоторых лиц, страдающих психическими
    заболеваниями". Но — вот чудеса! — политбюро с ними не согласилось.
    1. Вопрос с рассмотрения снять.
    2. Поручить т.т. Суслову М.Л., Пельше А.Я., Семичастному В.Е. продумать вопросы с
    учетом обмена мнениями на заседании Политбюро и, если будет необходимо, внести их
    в ЦК (в том числе об ответственности авторов за передачу рукописей для издания за
    границей /.../ и др.)
    Более того, никаких новых решений политбюро на эту тему не последовало, а через
    четыре месяца Семичастный был снят, и его место занял Андропов, присутствовавший
    на заседании в феврале. А еще через несколько месяцев мы все были осуждены и — ни
    один из нас не был признан невменяемым.
    Остаётся только гадать, что же все-таки произошло на заседании политбюро? В чем же
    не согласились партийные вожди с мнением юристов? Единственное объяснение, какое
    приходит мне в голову, — это их несогласие с мягкостью предложенных мер. Легко
    представляю себе Суслова, говорящего:
    - Что же это получается, товарищи? Выходит, мы испугались буржуазной пропаганды?
    Получается, что они выиграли дело Синявского-Даниэля, и мы не решаемся наказывать
    по всей строгости закона тех, кто последовал по их стопам, печатает свою клевету
    за границей?
    Весьма вероятно также, что Суслов давно хотел снять Семичастного, оставшегося на
    посту главы КГБ с хрущевских времен, и заменить его своим протеже Андроповым. Но,
    как бы то ни было (а до конца мы теперь этого, видимо, никогда не узнаем),
    "психиатрические меры" одобрения явно не получили. Какое-то время после Хрущева
    они, надо полагать, считались слишком мягкими, слишком большой уступкой Западу.
    Однако уже через пару лет обстановка сильно изменилась, и в 1969 — начале 1970
    года несколько человек (Григоренко, Горбаневская, Файнберг и др.) были признаны
    невменяемыми. С одной стороны, прав оказался Семичастный: наши процессы вызвали
    колоссальный резонанс; с другой — начинался "детант" с Западом, и нужно было
    срочно изыскивать эффективные средства репрессий против растущего числа
    протестующих, такие, которые не привлекали бы внимания общественного мнения мира.
    Во всяком случае, к 1970 году "психиатрический метод" уже всерьез обсуждался
    политбюро как возможный метод массовых репрессий. Документы политбюро об этом
    чрезвычайно любопытны уже хотя бы тем, что были засекречены по высшей категории
    секретности: это не только "особая папка", но с краю на полях стоит надпись,
    которой я больше нигде не встречал:

    К СВЕДЕНИЮ
    Товарищ, получающий конспиративные документы, не может ни передавать, ни знакомить
    с ними кого бы то ни было, если нет на то специальной оговорки ЦК.
    Копировка указанных документов и делание выписок из них категорически
    воспрещаются.
    Отметка и дата ознакомления делаются на каждом документе лично товарищем, которому
    документ адресован, и за его личной подписью.
    Вопрос Комитета госбезопасности.
    Поручить Министерству здравоохранения СССР, Комитету госбезопасности и МВД СССР с
    участием Госплана СССР и Совминов союзных республик внести в 1-м полугодии 1970
    года на рассмотрение ЦК КПСС предложения по выявлению, учету и организации
    лечения, а в определенных случаях и изоляции психически больных в стране.
    Инициатива, разумеется, исходила от Андропова, который разослал членам политбюро
    докладную записку УКГБ по одному из краев — Краснодарскому, в качестве примера
    того, что происходит по всей стране:
    ...о наличии в крае значительного числа психически больных, вынашивающих
    террористические и другие общественно опасные намерения. Аналогичное положение
    имеет место и в других районах страны.
    Этот уникальный документ заслуживает того, чтобы его привести полностью:
    УКГБ при СМ СССР по Краснодарскому краю располагает материалами, которые
    свидетельствуют о том, что в крае значительное число психически больных совершает
    общественно опасные и враждебные проявления, вынашивает преступные, политически
    вредные намерения, вносит деморализующие факторы в жизнь советских людей. За
    последние два года в поле зрения органов госбезопасности края попало более 180
    таких лиц. Некоторые из них высказывают террористические угрозы, намерения убить
    представителей актива или совершить другие преступления. Так, Бычков Г.Л. и Миков
    Г.Б. допускали злобные антисоветские высказывания, угрозы в адрес некоторых
    руководителей партии и Советского правительства; Ворона А.П. также высказывал
    террористические угрозы, составил список актива Крымского района, "подлежащего
    уничтожению", пытался создавать антисоветскую группу; Сони С.А. высказывает
    злобные бредовые намерения посетить мавзолей Ленина и с помощью кинокамеры оживить
    вождя революции, а затем вновь умертвить его; Ватинцев Г.В. посетил мавзолей, где
    совершил дерзкий циничный акт; Дмитриев О.В. в лесу возле Сочи совершил нападение
    на сержанта правительственной охраны и ранил его; Пикалов В.М. в сентябре 1969
    года высказывал угрозы физической расправы над одним из руководящих работников
    Анапинского горкома партии, фотоспособом изготовляет клеветнические документы и
    распространяет их.
    Ряд психически больных совершает опасные преступления на государственной границе,
    пытается проникнуть на суда заграничного плавания с целью ухода за границу. В 1969
    году на участке 32-го пограничного отряда в числе 50 нарушителей государственной
    границы или пытавшихся проникнуть на суда заграничного плавания 19 человек
    оказались психически неполноценными. Наиболее опасные преступления совершили:
    Скрылев П.А., который захватил самолет АН-2, вылетел в направлении Турции и был
    сбит с помощью средств ПВО над нейтральными водами; Коротенко Н.А. с призывного
    пункта города Кропоткина сбежал в Новороссийск и пытался пробраться на итальянское
    судно; Павлов В.И. на лодке с подвесным мотором в районе Сочи в 1968 году
    готовился изменить Родине, ранее за такие же устремления задерживался в Батуми;
    Грекалов В.А. настойчиво изыскивал возможности бегства за границу.
    Некоторые больные выезжают в Москву, с фанатичной настойчивостью пытаются
    встретиться с иностранцами, проникают в посольства капиталистических стран с
    бредовыми намерениями или просьбами предоставить им политическое убежище. Рыбка
    П.Л. в ноябре сего года посетил французское посольство; Череп А.И. несколько раз
    пытался и в 1968 году посетил посольство США; Резак С.В. пытался проникнуть в
    посольство США; Лелябский Н.И. встречался с англичанами на выставке "Инпродмаш" и
    просил у них политического убежища, пытался передать какие-то документы.
    Многие страдающие психическими заболеваниями пытаются создавать новые "партии",
    различные организации, советы, готовят и распространяют проекты уставов,
    программных документов и законов. Так, Шейнин Н.С. вынашивает и навязывает другим
    бредовую идею создания "Советов по контролю за деятельностью Политбюро ЦК КПСС и
    парторганов на местах", в этих целях проводил поиск и обработку единомышленников,
    выезжал в Москву, чтобы встретиться с деятелями Коммунистических и рабочих партии
    для "обсуждения" этого вопроса, шантажирует лиц, не пожелавших поддержать его,
    высказывал в письме угрозы секретарю Новочеркасского ГК КПСС Ростовской области в
    связи с известными событиями 1962 года; Бех А.И. предпринимал попытки создания
    нелегальной "партии"; Пак В.А. систематически изготовляет и распространяет
    документы политически вредного содержания, требует создания так называемого
    всемирного правительства.
    Многие больные пишут массу писем в различные краевые и центральные организации с
    клеветническими, антисоветскими измышлениями и угрозами. Из них Михальчук Д.И.,
    добивающийся выезда за границу, в письме в Президиум Верховного Сонета СССР от 5-
    го апреля 1969 года писал: "...Вы хотите, чтобы мои деяния были тождественны
    деяниям у Боровицких ворот?..." В беседе с председателем Белореченского
    горисполкома Михальчук заявил, что не ручается за себя и может совершить
    преступление.
    В числе психически больных немало склонных к совершению нападений, к
    изнасилованиям, убийствам, а некоторые пытаются и совершают такие дерзкие
    преступления. К примеру, в период обострения болезни Бузницкий Л.Г. отрубил голову
    своему десятилетнему сыну, Онельян Б.М. убила мужа, Пономаренко A.M. убил свою
    сестру.
    В крае, по данным психдиспансеров, в общем количестве 55,8 тысячи психически
    больных многие агрессивны, злобны, а около 700 человек представляют общественную
    опасность. Наибольшее количество их проживает в Краснодаре, Сочи, Новороссийске,
    Майкопе, Геленджике, Ейском, Крымском районах.
    В целях предотвращения опасных последствии со стороны указанной категории лиц
    органы госбезопасности края вынуждены проводить необходимые мероприятия, отвлекая
    для этого большие силы и средства.
    В настоящее время, по данным крайздравотдела, нуждается в госпитализации 11-12
    тысяч больных, а лечебницы соответствующего профиля располагают только 3785
    койками.
    В целях пресечения опасных проявлений со стороны лиц, страдающих психическими
    заболеваниями, по нашему мнению — его разделяют и руководители органов
    здравоохранения края, требуется дальнейшее улучшение системы мер по их выявлению,
    учету, госпитализации и лечению, а также контролю за их поведением вне лечебных
    учреждений.
    По существу изложенного вопроса проинформированы крайком партии и крайисполком.

    Начальник Управления КГБ при СМ СССР


    по Краснодарскому краю генерал-майор С. Смородинский
    15 декабря 1969 года.

    Это поразительный документ, верх чекистского иезуитства. Начать с того, что он,
    вне сомнения, был инспирирован самим Андроповым: начальнику краевого УКГБ не было
    нужды да и не полагалось писать такие обобщающие меморандумы своему шефу. Тем
    более, что по каждому упомянутому эпизоду он наверняка уже докладывал Андропову в
    свое время. Скажем, неужели же не было своевременно доложено в Москву о сбитом
    "средствами ПВО в нейтральных водах" самолете? Или в Москве не знали о посещении
    жителями Краснодарского края иностранных посольств, мавзолея Ленина, тем более с
    совершением "дерзкого циничного акта"? И если предположить, что инициатива
    докладной записки действительно принадлежала генералу Смородинскому, то он
    непременно добавлял бы при описании ситуации сакраментальную бюрократическую
    фразу. "Как я уже докладывал". Однако этих слов ни разу не встречается, как будто
    бы все эти сведения два года накапливались у бедного генерала и, наконец,
    прорвались в крике души.
    Далее, упор в подборе эпизодов вполне сознательно делается на опасности
    террористических актов со стороны душевнобольных. Дело происходит, заметим, в
    конце 1969 года, т.е. вскоре после знаменитого покушения на Брежнева — "деяние у
    Боровицких ворот", — совершенного Ильиным, которого сразу же признали невменяемым
    и заперли в Казанской спецбольнице на "вечной койке" (он вышел только к концу 80-х
    и никаких признаков психической болезни не обнаружил). Стало быть, и пишущий, и
    читающие отлично понимают, о чем идет речь. Они знают, что имеется в виду под
    "психической болезнью" и "общественной опасностью": люди, просто доведенные до
    отчаяния, на которых чекистская "профилактика" уже повлиять не может.
    В этой связи становится понятно, почему выбран именно Краснодарский край: там, с
    одной стороны, много правительственных курортов, а с другой — близко к границе с
    капстраной, Турцией. То есть число отчаянных поступков там выше, чем в среднем по
    стране. Конечно, Андропов врет, утверждая в своей препроводительной записке, что
    "аналогичное положение имеет место и в других районах страны". Не может быть этого
    во внутренних областях, не имеющих доступа к границе. Никто не станет захватывать
    самолеты в Рязанской области — оттуда не долететь до капстраны. Нет там и "судов
    заграничного плаванья", и других провоцирующих советского человека объектов.
    Статистика "психических заболеваний" будет там несравненно ниже.
    Наконец, обратим внимание на приведенные цифры. Общее количество психически
    больных в крае — 55,8 тысяч, из которых 11-12 тысяч нуждаются в госпитализации, а
    "общественно опасных" среди них — около 700 человек. Стало быть, члены политбюро
    легко поймут, о каких масштабах идет речь, коль скоро положение везде
    "аналогично", а краев и областей в СССР около ста. Значит, в целом по стране
    должно быть порядка 70 тысяч "опасных" и 1,2 миллиона "нуждающихся в
    госпитализации". Речь, таким образом, шла ни больше ни меньше, как о создании
    психиатрического ГУЛАГа. И политбюро согласилось на его создание, причем в срочном
    порядке: вопрос предполагалось решить в течение полугода!
    Легко понять, почему Андропов решил подстраховаться — переслать "доклад" своего
    подчиненного в политбюро, чего ни до, ни после этой бумаги обычно не делал. Ведь
    всего лишь три года назад его предшественник Семичастный погорел именно на
    психиатрии, продемонстрировав свою "мягкость" к врагу. Кто же мог поручиться, что
    политбюро опять не взбрыкнет? Тем более, что речь идет о такой глобальной акции, в
    сущности — о повороте всей карательной политики. Вот он и старается, нагнетает
    ужас на старичков сообщением о разгуле сумасшедших в Краснодарском крае, как будто
    это положение только сейчас возникло по непонятной причине.

    * * *

    Разумеется, освобождаясь из лагеря в январе 1970 года, я не имел ни малейшего


    понятия о том, что как раз в это время политбюро приняло решение, из-за которого
    мне опять предстояло идти в тюрьму. Никто из нас ничего подобного себе даже и
    вообразить не мог.
    Мы лишь заметили, что число признанных невменяемыми по нашим делам заметно
    возросло. А, кроме того, было очевидно, что психиатры целенаправленно
    разрабатывали специальную диагностику, весьма удобную для массового применения к
    политическим оппонентам да и вообще к любым недовольным режимом. Появились такие
    сомнительные термины, как "бред реформаторства", получила признание "вялотекущая
    шизофрения" проф. Снежневского, до того считавшаяся спорной. Было ясно, что против
    нас готовят психиатрические репрессии, хотя о масштабах этих приготовлений мы не
    догадывались.
    Однако получилось так, что мы со своей кампанией попали в самую точку. Еще не
    истекло полгода и политбюро не успело принять окончательного решения, как
    появились мои первые интервью западной прессе, а к лету — и телевидению, где
    проблема психиатрических репрессий выдвигалась на первый план. Мы как бы застукали
    их на месте преступления, причем совершенно случайно. Так, наверное, бывало на
    войне, когда шальной снаряд попадал в склад боеприпасов и срывал запланированную
    атаку. Пришлось режиму обороняться чем попало, а решение о создании
    "психиатрического ГУЛАГа" оказалось отложенным, по крайней мере, на два года.
    Когда же к обсуждению этого вопроса вернулись, а это произошло только в январе
    1972 года, вскоре после моего суда (совпадение это или закономерность — поди
    пойми! Я ведь был осужден за клевету на советскую психиатрию), обстановка была уже
    слишком накалена. Слишком много было уже разговоров о психиатрических репрессиях,
    чтобы возвращаться к первоначальному плану, не возбудив еще большей кампании.
    Какая уж тут "конспирация", если о советских психиатрических репрессиях трубили
    тогда на Западе все средства массовой информации.
    По сути дела, обсуждение свелось у них просто к анализу состояния психиатрии в
    стране. Создана была специальная комиссия Совмина для изучения этого вопроса, так
    называемая комиссия Раковского, выяснившая, между прочим, что состояние это крайне
    неудовлетворительно помимо всякой политики:
    По данным Министерства здравоохранения СССР, в стране отмечается рост психических
    заболеваний. Если на начало 1966 года на учете во внебольничных
    психоневрологических учреждениях было 2 млн. 114 тысяч больных, то на начало 1971
    года состояло более 3 млн. 700 тысяч человек, и на лечении в стационарах
    находилось 280 тысяч человек.
    Обеспеченность населения страны психиатрическими койками в два с лишним раза ниже
    потребности. Материальная база подавляющего большинства психиатрических
    стационаров неудовлетворительна, значительная часть из них расположена в
    неприспособленных помещениях, непригодных для нормального размещения больных. Во
    многих больницах площадь на больного менее 2,0—2,5 кв. метров, при норме 7 кв.
    метров. Нередки случаи, когда больные размещаются по двое на койке и даже на полу.
    В ряде больниц построены двухэтажные нары...
    Вследствие перегрузки в стационарах нарушается санитарно-гигиенический режим,
    создаются нетерпимые условия для содержания, обследования и лечения больных, а
    также для работы медицинского персонала. Нередки случаи преждевременной выписки
    больных...
    В последнее время отмечается значительный рост больных алкогольными психозами и
    хроническим алкоголизмом, которые все больше поступают в психиатрические
    учреждения, в связи с чем из года в год снижается число психически больных,
    получающих лечение в стационарах.
    Существующий ежегодный прирост числа психиатрических коек крайне мал. За 1965—1970
    гг. он составил в среднем по СССР около 4 процентов к имеющемуся числу коек и
    осуществляется в значительной мере за счет дальнейшего приспособления и уплотнения
    здании психиатрических больниц.
    Трудности с госпитализацией психически больных, преждевременная их выписка из
    стационаров приводят к тому, что среди населения находятся тяжелые, нередко
    социально опасные психически больные.
    По данным МВД СССР, за последнее время на территории страны увеличилось число
    убийств, разбоев, грабежей, краж и других тяжких преступлений, совершаемых лицами,
    страдающими психическими заболеваниями. В 1970 году ими совершено 6493
    преступления, в том числе 937 убийств. При этом отдельные преступления совершались
    с особой жестокостью и сопровождались большим количеством жертв. (...)
    Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 5 июля 1968 года N517 "О мерах
    по дальнейшему улучшению здравоохранения и развитию медицинской науки в стране"
    предусмотрено строительство и ввод в эксплуатацию до 1975 года не менее 125
    психиатрических больниц на 500 и более коек каждая. В народнохозяйственном плане
    на 1971—1975 гг. предусматривается строительство 114 психиатрических больниц с
    вводом в действие 43,8 тысяч коек.
    В 1971 году Министерство здравоохранения СССР совместно с МВД СССР и КГБ при
    Совете Министров СССР внесли в Совет Министров СССР проект постановления о мерах
    по дальнейшему улучшению медицинской помощи психически больным. (...)
    26 января т.г. Президиум Совета Министров СССР рассмотрел данный вопрос и поручил
    комиссии в составе т.т. Раковского (созывающий), Мартынова, Петровского, Цвигуна,
    Щелокова, Волкова, Гарбузова, Прохорова доработать проект постановления с учетом
    обмена мнениями на президиуме.
    В общем, дело застопорилось надолго, перешло в сферу чисто профессиональных
    проблем и политическую остроту потеряло. Разумеется, число психбольниц заметно
    выросло к концу 70-х, как это и планировалось, но число помещенных по политическим
    причинам не выросло даже пропорционально числу больниц. Оно и не удивительно,
    принимая во внимание размах кампании в мире против психиатрических
    злоупотреблений.
    В ряде западных стран нагнетается антисоветская кампания с грубыми измышлениями об
    использовании в СССР психиатрии якобы в качестве инструмента политической борьбы с
    "инакомыслящими", — докладывал в ЦК Андропов. — Идеологические центры и спецслужбы
    противника широко привлекают к этому средства массовой информации, используют
    трибуны научных форумов, инспирируют антисоветские "демонстрации" и "протесты"...
    Последние данные свидетельствуют о том, что эта кампания носит характер тщательно
    спланированной антисоветской акции. Организаторы клеветнических выступлений
    стремятся подготовить, как видно, общественное мнение к публичному осуждению
    "злоупотреблений психиатрией в СССР" на предстоящем VI Всемирном конгрессе
    психиатров (Гонолулу, США) в августе 1977 года, рассчитывая вызвать политически
    негативный резонанс в канун празднования 60-й годовщины Великой Октябрьской
    социалистической революции. (...)
    Активную роль в нагнетании антисоветских настроений играет Королевский колледж
    психиатров Великобритании, находящийся под влиянием просионистских элементов. В
    мае 1976 года на его съезде принято решение обратиться к участникам VI Всемирного
    конгресса психиатров с требованием осудить "систематическое использование
    психиатров в СССР в политических целях". Для изучения "доказательств
    злоупотребления психиатрией" создана рабочая группа.
    В нюне 1976 года вопрос о "положении в советской психиатрии" рассмотрен на
    Генеральной ассамблее Союза французских психологов, где принята резолюция,
    "осуждающая действия психиатров СССР", и составлена петиция с требованиями
    "прекращения использования психиатрии в репрессивных целях". (...)
    Инспираторы акции оказывают нажим и на руководство Всемирной ассоциации психиатров
    (ВАП). В Исполком ВАП поступают сфабрикованные на Западе "доказательства
    злоупотреблений психиатрией в СССР" и требования выступить с обвинениями в адрес
    советских психиатров. Члены Исполкома ВАП английские психиатры Д. ЛИ и Л. РИС
    подвергаются публичной травле только за то, что они по инициативе советских ученых
    избраны почетными членами Всесоюзного общества невропатологов и психиатров.
    На проходившем в нюне 1976 года в Лондоне симпозиуме ВАП об этике в психиатрии
    некоторые участники пытались внести в декларацию пункт о "политических
    диссидентах", поддержанный некоторыми членами парламента, большинством лондонских
    газет, радио, телевидением, а также участниками организованного антисоветского
    митинга. Однако в результате активной и принципиальной позиции советского
    представителя, члена Исполкома ВАП, профессора ВАРТАНЯНА М. Е. это предложение
    удалось отклонить.
    Комитетом госбезопасности через оперативные возможности принимаются меры по срыву
    враждебных выпадов, инспирируемых на Западе вокруг советской психиатрии.
    Вместе с тем полагали бы целесообразным по линии Отдела науки и учебных заведений
    ЦК КПСС и Отдела пропаганды ЦК КПСС поручить Минздраву СССР осуществить в период
    подготовки и проведения VI Всемирного конгресса психиатров (1977 г.)
    соответствующие официальные мероприятия по каналам международного научного обмена,
    организовав их пропагандистское обеспечение совместно с органами информации.
    Все это, заметьте, пишется без тени иронии, будто не сам Андропов только что
    направлял в тот же самый ЦК свои материалы и предложения о психиатрическом ГУЛАГе.
    Включая и упоминание бедных затравленных английских психиатров Д.Ли и Л.Риса,
    якобы принятых в почетные члены советского общества психиатров "по инициативе
    советских ученых", хотя и Андропов и ЦК отлично знают, что инициатива исходила от
    них самих. Более того, такая обработка западных психиатров велась вполне
    целенаправленно, по решению ЦК:
    Министерство здравоохранения СССР проводит работу по выявлению прогрессивно
    настроенных крупных психиатров США, Англии, Франции и других капиталистических
    стран и приглашению их в СССР для участия в научных конференциях и симпозиумах,
    ознакомления с достижениями психиатрической помощи в нашей стране. Имеется в виду
    использовать их позитивные высказывания в пропагандистской работе за рубежом.
    (...) Минздравом СССР и МВД СССР организованы инспекторские проверки специальных
    больниц, где проводится принудительное лечение лиц с психическими заболеваниями, с
    целью улучшения медицинского обслуживания этой категории больных. Предполагается,
    в случае необходимости, осуществлять показ отдельных таких лечебниц иностранным
    специалистам.
    Разумеется, "прогрессивным" западным коллегам не покажут обычных психбольниц, где
    не хватает коек, и больных кладут по двое в койку, или на пол. Впрочем, некоторые
    из них были, видимо, настолько "прогрессивны", что и это бы их не смутило.
    В последний день пребывания в СССР член португальской парламентской делегации,
    которую мне было поручено сопровождать, видный специалист в области невропатологии
    и психиатрии, депутат от социалистической партии А. Фернандес да Фонсека в
    доверительном порядке сообщил мне следующее, — доложил в ЦК советский
    "парламентарий" Юрий Жуков. — По имеющимся у него данным, антисоветски настроенные
    американские деятели готовятся использовать предстоящий Всемирный конгресс
    психиатров 1977 году в Гонолулу для организации яростной антисоветской кампании в
    связи с распространяемыми на Западе клеветническими суждениями о том, будто у нас
    психиатрические больницы используются для заключения туда "инакомыслящих".
    — Маневры такого рода, — сказал А. Фернандес да Фонсека, — предпринимались уже на
    предыдущем Всемирном конгрессе по психиатрии в Мексике в 1972 году, но сейчас
    готовится гораздо более крупная акция. В этой связи было бы важно, чтобы советские
    специалисты, которые будут участвовать в конгрессе, были вооружены убедительной
    документацией научного порядка, которая была бы противопоставлена лживым
    утверждениям врагов СССР. Кроме того, на мой взгляд, было бы важно, чтобы уже
    сейчас советские специалисты вооружили соответствующей научной информацией
    прогрессивно настроенных зарубежных выдающихся деятелей психиатрии, которые могли
    бы вместе с советскими деятелями дать отпор клеветникам.
    В этой связи А. Фернандес да Фонсека попросил прислать ему соответствующие данные
    для подготовки к выступлению на конгрессе. По его словам, использовались бы эти
    данные для ознакомления с ними видных психиатров других стран, народы которых
    говорят на португальском языке.
    — В мае, — сказал он, — намечается организационная встреча ассоциаций психиатров
    Португалии, Бразилии и пяти стран Африки, народы которых говорят на португальском
    языке. У нас будет возможность встретиться с моими видными коллегами и убедить их
    в неправомерности обвинений, выдвигающихся американскими представителями.
    А. Фернандес да Фонсека подчеркнул, что сейчас требуются не общие заявления
    политического характера, в которых доказывается абсурдность американских
    обвинений, а конкретный научный материал — диагнозы и сведения о лечении таких
    людей, как Плющ, Буковский и другие, которых выдают за "невинных жертв".
    Хотел бы я теперь встретиться с этим Л.Фернандесом да Фонсекой, желательно в
    присутствии журналистов или на телевидении. Но ведь не решится, как и все
    остальные наши противники времен "холодной войны". И даже если его силой привести
    — все равно не раскается. Будет, небось, твердить, что "не знал", что "верил", и
    что во всем виноваты американцы. Во всяком случае, ни мне, ни Плющу никаких
    извинений от него до сих пор не приходило.

    * * *

    Нужно ли говорить, как рады были советские "психиатры в штатском" такому


    добровольному помощнику, позволявшему им "и в дальнейшем использовать его
    возможности для распространения нужной нам информации". Работы у них было даже
    слишком много: практически каждый год составлялся и утверждался в ЦК "План
    мероприятий по разоблачению антисоветской клеветнической кампании по поводу так
    называемых "политических злоупотреблений" в психиатрии". Это впечатляющие
    документы, содержащие детальную разработку международной контркампании, в которой
    задействованы все возможности: и пресса, и телевидение, и советская дипломатия, и
    меры КГБ. В них и тактика, и стратегия, и до осуждения в Гонолулу, и после. Но
    если до Гонолулу это в основном комплекс защитных мер пропагандистского характера,
    то после Гонолулу — отчаянная борьба за выживание.
    Осуждение в Гонолулу было для режима жестоким поражением, далеко выходящим за
    рамки психиатрии. Прежде всего, потому, что самое отчаянное усилие советской
    внешнеполитической машины не смогло его предотвратить. Оправдываясь перед ЦК,
    руководство советской психиатрии подробно описывает все принятые ими меры:
    В порядке подготовки к Конгрессу Минздравом СССР были проанализированы основные
    антисоветские публикации и подготовлены обоснованные контраргументы; проведен ряд
    симпозиумов с участием крупных зарубежных специалистов, активизировано участие в
    программах ВОЗ. Непосредственно перед конгрессом для согласования позиций
    социалистических стран советские психиатры выезжали в Болгарию, Венгрию, ГДР и
    ЧССР.
    Для участия в Конгрессе была подготовлена авторитетная советская делегация,
    которая сразу по прибытии в Гонолулу установила активные контакты с делегациями
    социалистических и других государств (Мексики, Венесуэлы, Сенегала, Нигерии, Индии
    и т.д.). Эти контакты, а также дальнейший ход Конгресса подтвердили, что, хотя
    официально Конгресс проводился ВАП, вся фактическая подготовка научной и
    организационной программы полностью находились в руках Американской
    психиатрической ассоциации. Воспользовавшись своим положением и поддержкой
    Президента Конгресса Ш.Фрезер и Президента ВАП Г.Рома (оба из США), составители
    программы пошли на открытую политизацию Конгресса в ущерб основным научным
    интересам психиатрии...
    Помещения, где проходили заседания Конгресса, были наводнены антисоветской
    макулатурой, листовками с грязными нападками на советскую психиатрию и отдельных
    ее представителей. В кулуарах сновали привезенные на Конгресс "бывшие советские
    психиатры" (...), создавалась шумиха вокруг психически больного лица (Л.Плющ),
    высланного из СССР.
    В связи с этим советская делегация с первого же дня последовательно представляла
    резкие протесты по поводу антисоветских провокации как Исполкому ВАП, так и
    организационному комитету Конгресса. В самом Исполкоме ВАП советский представитель
    М.Е.Вартанян сумел, в частности, добиться отказа в регистрации Л.Плюща в качестве
    делегата Конгресса, а также удаления из основного зала заседаний антисоветской
    литературы. Что же касается коридоров и фойе, то Оргкомитет заявил, что эти
    помещения им не оплачиваются и соответственно, якобы не контролируются...
    Однако главное столкновение с антисоветчиками развернулось на двух заседаниях
    Генеральной Ассамблеи ВАП, где организаторами Конгресса были поставлены на
    обсуждение подготовленная Исполкомом "Гаванская декларация" об общих этических
    принципах современной психиатрии (к которой советская делегация присоединилась), а
    также провокационная англо-австралийская резолюция, "осуждающая злоупотребление
    психиатрией в СССР" и американское предложение о создании "Комитета по
    расследованию случаев злоупотребления психиатрией".
    Советский представитель на Ассамблее (Э. А. Бабаян) опротестовал включение в
    повестку этих предложений как явно клеветнических и противоречащих Уставу ВАП. Он
    выступил также против предложенного порядка обсуждения пунктов повестки дня,
    исключавшего сколько-нибудь серьезное их рассмотрение. Была категорически
    опротестована и сама система голосования, основанная на пропорциональности числа
    голосов величине вносимых национальными ассоциациями денежных взносов в бюджет ВАП
    (от 30 до 1— 2-х голосов). Однако эти протесты не были приняты из-за открытого
    нажима Президента ВАП Г. Рома и ссылок на Устав ВАП. (...) После этого Президент
    ВАП грубо нарушил порядок ведения заседания и форсировал голосование с попранием
    элементарных требований процедуры (не было запечатанной урны, бюллетени получали
    непосредственно в руки представители секретариата, которыми же и проводился
    подсчет голосов и т.д.). Это было также немедленно опротестовано представителями
    СССР и других социалистических стран на Ассамблее и в Исполком ВАП, но не было
    принято Председателем и Генеральным секретарем ВАП. Однако даже в этих условиях 33
    делегации национальных психиатрических обществ из 55 голосовали против
    антисоветской англо-австралийской резолюции, т.е. в поддержку советской
    психиатрии, и только 19 – за резолюцию. Лишь подсчет по системе "взвешенного
    голосования", архаичность которой была признана даже Исполкомом (но которую может
    изменить лишь следующий Конгресс), дало преимущество организаторам антисоветской
    кампании лишь в 2 голоса (90 и 88). Следует отметить, что на Конгрессе
    отсутствовали представители Польши и Румынии, имевшие 6 голосов, и по
    необъявленным причинам были признаны недействительными 2 бюллетеня с 8 голосами.
    Это же определило и принятие решения поручить новому Президенту ВАП проф. П. Пишо
    (Франция) и Исполкому продолжить рассмотрение вопроса о создании так называемого
    комитета по расследованию злоупотреблений в психиатрии, которое, как было показано
    в ходе дискуссии, не имеет под собой никаких медицинских или юридических
    оснований. После голосования представитель СССР еще раз подчеркнул
    недемократический, дискриминационный характер процедуры ВАП и заявил, что
    результаты голосования явно свидетельствуют, что большинством стран — членов ВАП
    резолюция не принята. (...)
    На следующий день советская делегация представила вновь избранному и старому
    Исполкому ВАП устное и письменное заявление по общим итогам Конгресса. В нем был
    дан подробный анализ всей антисоветской клеветнической кампании, осуждены
    дискриминационные методы ведения ассамблеи, еще раз подчеркнуто, что антисоветская
    резолюция ассамблеи не может считаться принятой. Это заявление было распространено
    среди всех национальных делегаций и представителей прессы. Как широко отмечалось в
    кулуарах Конгресса и в прессе, несмотря на формальное "принятие" клеветнической
    англо-австралийской резолюции, моральная победа на Конгрессе была одержана
    советской психиатрией.
    Разумеется, такая "победа" ЦК не устраивала, а потому работа началась сразу же
    после Гонолулу:
    Советские ученые (Снежневский А.В., Морозов Г.В., Бабаян Э.А., Жариков Н.М.,
    Вартанян М.Е., Рожнов В.Е. и др.) выезжали на научные совещания по психиатрии в
    ФРГ, Швейцарию, ГДР, ВНР, где встречались с зарубежными и подробно информировали
    их об истинном характере событии на прошедшем Конгрессе. В Женеве по итогам
    Конгресса была проведена пресс-конференция (Э. А. Бабаян), которая получила
    объективное освещение в ряде швейцарских газет.
    Соответственно, "план" кампании на 1978—1979 гг., утвержденный ЦК, включал в себя
    огромное количество пропагандистских мероприятий, использования научных контактов,
    публикаций, а также тактических приемов типа:
    Добиваться демократизации Устава ВПА и правил процедуры ее высшего органа —
    Генеральной ассамблеи.
    Провести работу по включению в состав Этического Комитета ВПА советского
    представителя, добиваясь рассмотрения этим комитетом лишь профессиональных
    вопросов медицинской этики (срок — 1 квартал 1978 г.).
    Установить и поддерживать контакт с новым президентом (проф. П. Пишо — Франция) и
    Генеральным секретарем ВПА (проф. П. Бернером — Австрия). Систематически
    направлять в адрес Исполкома ВПА и национальных ассоциаций психиатров (стран —
    членов ВПА) соответствующие материалы и документы, разоблачающие клеветнический
    характер проводимой политической антисоветской кампании.
    В случае принятия ВПА каких-либо новых решений, направленных на дальнейшее ее
    вовлечение в эту кампанию, заявить о выходе Всесоюзного общества невропатологов и
    психиатров из ВПА.
    Расписано было все, вплоть до сроков исполнения и учреждений, за исполнение
    отвечавших. Например:
    Принять необходимые меры по активизации работы со специалистами и учеными
    социалистических стран. Для этого провести в Москве в первой воловине 1978 года
    совещание ведущих психиатров социалистических стран и представителей Минздравов
    этих стран для разработки планов совместных мероприятий по актуальным проблемам
    психиатрии. Активно участвовать во всех конгрессах и конференциях по вопросам
    психиатрам, проводимых в социалистических странах, с представлением докладов и
    материалов о достижениях советской психиатрии.
    Регулярно предоставлять рабочие места для подготовки специалистов социалистических
    стран по клинической и судебной психиатрии в Институте психиатрии АМН СССР,
    Центральном НИИ судебной психиатрии им. В. П. Сербского.
    Продолжать работу по изучению позиций ведущих ученых-психиатров капиталистических
    стран и научной направленности проводимых ими исследований с целью привлечения
    некоторых из них к совместной работе в рамках научных конференций, симпозиумов и
    межинститутских соглашений. Использовать для этих целей также каналы
    сотрудничества с ведущими фармацевтическими фирмами капиталистических стран.
    Провести мероприятия по более активному привлечению психиатров развивающихся стран
    к работе научных конференций, проводимых в СССР, а также использовать все
    возможности для командирования советских специалистов в развивающиеся страны для
    чтения лекций по вопросам психиатрии.
    Иногда возникали и курьезы. Так, и до Гонолулу, и после одним из важных
    мероприятий считалось:
    Организовать получение информации о судьбе выехавших из Советского Союза
    психически больных лиц, бывших граждан СССР, имея в виду использование этих данных
    в приемлемой форме с учетом требований медицинской этики для разоблачения
    клеветнического характера обвинений в адрес советской психиатрии.
    Ответственные:
    Министерство иностранных дел СССР,
    Комитет госбезопасности при СМ СССР,
    Министерство здравоохранения СССР.

    Речь шла о том, чтобы выяснить, кто из нас, когда-то помещавшихся в советские
    психбольницы, попал на лечение к психиатрам за границей. А коли таких случаев нет,
    то выдумать их. КГБ дважды просить не пришлось, и вскоре во многих левых западных
    изданиях появились сообщения о том, что тот или другой из наших друзей якобы попал
    в психбольницы уже на Западе.
    В частности, такие сообщения появились об Алике Вольпине, жившем к тому времени в
    США, а он, не долго думая, подал в американский суд за клевету на эти издания. В
    панике Андропов, Кузнецов, Замятин и Толкунов сообщали в ЦК:
    Реакционные сионистские круги США в явно провокационных антисоветских целях
    инспирировали обращение в американский суд отщепенца Есенина-Вольпина. Он
    предъявил иск к ТАСС, АПН и американской газете "Дейли уорлд" (орган компартии
    США) в оскорблении его через публикацию (диффамация). Формальным предлогом
    использован перепечатанный в газетах "Известия" и "Советская Россия" материал из
    итальянского левого журнала "Раджоне" (май 1976 года), разоблачающий
    клеветническую реакционную пропаганду о том, будто в Советском Союзе здоровых
    людей по политическим причинам заключают в психиатрические больницы. О Есенине-
    Вольпине в этой статье говорится, что он, "которого с таким старанием защищала
    западная печать, не успел приехать в Италию, как вновь оказался в больнице для
    умалишенных; в настоящее время он лечится у американских психиатров".
    ТАСС поместил эту заметку в советских газетах, АПН — в одном из своих изданий в
    ФРГ, "Дейли уорлд" напечатала собственный материал на основании этой заметки.
    Американский суд вручил судебные повестки отделениям ТАСС и АПН в Нью-Йорке с
    требованием явиться в суд, а в случае неявки до 2 февраля с.г. ТАСС и АПН будут
    признаны автоматически виновными и должны будут уплатить в пользу Есенина-Вольпина
    по 200 тысяч долларов каждый.
    Сам иск составлен в антисоветском провокационном духе о так называемом
    преследовании инакомыслящих в СССР, о заключении их в психиатрические больницы и
    тому подобном вздоре. Все это рассчитано на разжигание очередной кампании в
    Америке средствами массовой информации США против Советского Союза.
    С целью пресечения этого процесса посол СССР в США имел беседу с заместителем
    госсекретаря США, обратив его внимание на недопустимость и необоснованность
    предпринятых американским судом действий. Американский госсекретарь уклонился от
    прямого ответа, сославшись на то, что "с юридической точки зрения это дело не
    такое уж простое".
    Чтобы представителям ТАСС и АПН не являться в американский суд и не ввязываться по
    существу в этот провокационный процесс, совпослу было разрешено привлечь
    американского адвоката, добиваться через него прекращения процесса и аннулирования
    иска, используя американское законодательство.
    Послу поручено также продолжать настаивать перед госдепартаментом на принятии
    срочных мер для прекращения дела по иску Есенина-Вольпина, как ни на чем не
    основанного и явно преследующего враждебные Советскому Союзу политические цели,
    что вытекает из самого иска. При этом совпослу было поручено дать понять
    американской стороне, что в противном случае нами будут приняты меры ответного
    плана против американских органов печати и их корреспондентов в Москве, которые
    нередко публикуют действительно клеветнические сообщения, касающиеся Советского
    Союза и его граждан.
    В зависимости от ответа американской стороны и дальнейшего хода дела считаем
    целесообразным разработать по линии Комитета государственной безопасности
    необходимые мероприятия ответного порядка. Считаем также целесообразным продолжать
    вести намеченную нами линию через госдепартамент США.
    С тем, чтобы не ввязываться в процесс по существу, как рассчитывают сионистские
    круги, затеявшие иск Есенина-Вольпина, считаем, что корреспондентам ТАСС и АПН
    являться в американский суд не следует ни сейчас, ни в дальнейшем. Представляется
    целесообразным скоординировать наши действия с друзьями в связи с аналогичным
    иском против "Дейли уорлд".
    Просим одобрить указанный ход действий.
    ЦК, разумеется, "ход действий" одобрил, покрыв своим решением незадачливых
    чекистов, попавшихся на столь явной лжи. В интересах дела социализма все было
    "целесообразно". Не выдержал и госдепартамент, испугался конфронтации. Не знаю,
    как уж они смогли вмешаться в дела правосудия – по американским законам такое
    вмешательство криминально, — но дело так никогда в суде и не слушалось.
    А жаль. Если бы Западу хватало мужества хотя бы не нарушать собственные законы и
    порядки в угоду советскому диктату, то коммунизм и кончился бы гораздо раньше, и
    страданий людям причинил бы меньше. Во всяком случае, пример достойного поведения
    психиатров большинства западных стран — тому лучшее доказательство. Так и не
    смогли советские вожди создать психиатрический ГУЛАГ, весь их грандиозный план
    погиб, не родившись, а вплоть до 1989 года им приходилось оправдываться перед всем
    миром да проводить бесконечные "мероприятия". Это пятно позора им до конца смыть
    не удалось. Более того, наша гласность оказалась в этом случае настолько
    эффективной, что к концу 70-х КГБ уже опасался, как бы кто-то из известных
    диссидентов не попал в психбольницу даже случайно, независимо от их воли.
    Благодаря этому, например, Александр Зиновьев не был арестован — его предпочли
    вытолкать на Запад.
    Имеющиеся в Комитете госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что вся
    деятельность ЗИНОВЬЕВА является противоправной, и есть юридические основания для
    привлечения его к уголовной ответственности, — докладывал Андропов в ЦК в 1978
    году. — Однако эту меру пресечения антисоветской деятельности ЗИНОВЬЕВА, по нашему
    мнению, в настоящее время применять нецелесообразно по той причине, что, по
    заявлению ряда лиц, близко знающих ЗИНОВЬЕВА, он ранее лечился от алкоголизма,
    психически неуравновешен, страдает манией величия. Эти обстоятельства могли бы (в
    случае привлечения ЗИНОВЬЕВА к уголовной ответственности) послужить причиной для
    признания его судом психически больным с направлением на принудительное лечение. С
    учетом развязанной на Западе кампании вокруг психиатрии в СССР эта мера пресечения
    представляется нецелесообразной.
    Но только в 1989 году, в разгар горбачевско-яковлевской "глазности", когда
    признаваться в прошлых преступлениях стало выгодно, политбюро приняло, наконец,
    постановление "О совершенствовании законодательства об условиях и порядке оказания
    психиатрической помощи", вводившее правовые гарантии против психиатрических
    злоупотреблений. Правда, даже и тогда эта мера была отчасти вынужденная,
    проведенная под давлением Запада.
    В ходе выполнения постановления ЦК КПСС от 10 мая 1989 года (II157/37) "О
    советско-американских контактах в области психиатрии" Министерство иностранных дел
    СССР, Министерство здравоохранения СССР и Академия наук СССР пришли к выводу о
    том, что возможные изменения ведомственных инструкций и других нормативных актов,
    регламентирующих оказание психиатрической помощи в рамках ныне действующего
    "Положения об условиях и порядке оказания психиатрической помощи", не могут быть
    признаны достаточными для решения поставленных задач. Положение не в полной мере
    соответствует статьям 54 и 57 Конституции СССР, гарантирующим неприкосновенность
    личности и право на судебную защиту личной свободы граждан. Несовершенство
    Положения не позволяет полностью исключить возможность случаев произвольного
    использования психиатрии, а также повышает вероятность ошибочного помещения на
    недобровольное психиатрическое лечение. Имеются в нем и другие существенные
    проблемы.
    Нуждается в совершенствовании действующее законодательство и под углом зрения
    международных обязательств СССР, вытекающих, в частности, из положений Итогового
    документа Венской встречи государств-участников Совещания по безопасности и
    сотрудничеству в Европе. Как известно, в рамках ООН разрабатывается проект Свода
    принципов и гарантий защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической
    помощи. Ряд содержащихся в проекте норм, на которые мы в принципе дали согласие,
    не отражен в действующем в нашей стране законодательстве.
    И, перечислив ряд необходимых законодательных изменений, завершают:
    Все это будет еще одним шагом к тому, чтобы снять вопросы психиатрии как
    политические.
    Теперь и в России, и на Украине есть общественные группы психиатров, наблюдающие
    за тем, чтобы не возродилось использование их профессии в политических целях. Они
    расследуют все подозрительные случаи, изучают каждую жалобу, посещают
    психбольницы, а если нужно — ходатайствуют перед властями о пересмотре
    сомнительных дел. Но такие случаи теперь встречаются не чаще, чем в любой другой
    стране.
    В психиатрии, в отличие от многих других сторон советской жизни, действительно
    произошли разительные перемены. Наши времена тут, и правда, уже история. В
    Ленинградской спецбольнице, где мы когда-то познакомились с генералом Григоренко,
    наши "истории болезни" теперь показывают посетителям, как в Петропавловской
    крепости — камеру, где сидел Бакунин. А в 1992 году, готовясь к своему выступлению
    в Конституционном суде, я посетил Центральный институт судебной психиатрии им.
    Сербского вместе с командой российского телевидения. У входа нас встретила
    молодая, миловидная женщина, нынешний директор института доктор Татьяна Дмитриева.
    — Я читала вашу книжку и давно хотела вам сказать: все, что вы написали и о нашем
    институте, и о спецбольницах, — правда.
    Я знаю, она не лицемерит: она уже говорила об этом прессе.
    Прошло тридцать лет с того дня, как я впервые переступил порог этого когда-то
    зловещего учреждения. Из всех, кто меня знал "пациентом", осталось только два
    человека: старая нянечка Шура и "почетный директор", "академик" Г. В. Морозов, наш
    доктор Менгеле, который, говорят, предпочитает здесь больше не появляться.
    Впрочем, так ли уж окончательны эти перемены? Ведь никто не отменял наших
    диагнозов, никто и не подумал извиниться за всю ту клевету, которая десятилетиями
    на нас обрушивалась в печати, распространялась закулисно, шепотком, при "личных
    контактах". Никто из этих "академиков" не предстал перед судом за преступления
    против человечества и даже не был лишен профессорских званий за нарушение клятвы
    Гиппократа. Напротив, многие из них, как Вартанян и Бабаян, продолжают руководить
    российской психиатрией и даже представлять ее за границей. И если нынешней власти
    не нужен "психиатрический метод", то это не значит, что он не понадобится власти
    завтрашней. Так ли трудно будет к нему вернуться? Только-то и потребуется уволить
    эту миловидную женщину с директорского поста да загнать по лагерям
    немногочисленных психиатров из общественных наблюдательных групп. А уж какой идее
    будет служить психиатрия, исправляя мозги своих граждан, — национал-социализма или
    интернационал-социализма, — так ли это важно?

    9. Во что они верили?

    Бесспорно, использование психиатрии в качестве инструмента политических репрессий


    было наиболее ярким преступлением против человечества послевоенной эпохи. О нем
    будут помнить наши потомки много столетий спустя, как мы помним гильотину
    французской революции, как останутся в истории сталинский ГУЛАГ и гитлеровские
    газовые камеры. Более того, приведенные выше документы однозначно показывают, что
    это была не случайность, не прихоть исполнителя, а политика политбюро, без чьей
    воли ни один волос не мог упасть с наших голов. Однако, как ни странно это звучит,
    но, даже прочитав все эти бумаги, я не могу до конца ответить на вопрос, понимало
    ли политбюро, что оно делало? Ведь при всей своей практичности они действительно
    жили в фантастическом мире соцреализма, где факт от фикции, информацию от
    дезинформации уже невозможно было отличить. Тем более людям, для которых истина
    инстру-ментальна ("классова") по определению, в силу их идеологии. Она ведь тоже,
    как и законность, подчинялась принципу "целесообразности".
    В самом деле, применимы ли вообще к этим людям такие понятия, как добро и зло,
    ложь и правда? Я не знаю. Тем более, что в коммунистической новоречи эти, как и
    многие другие, привычные нашему уху слова имели совершенно иное значение. Скажем,
    обвиняя нас в "клевете на советский общественный и государственный строй",
    навязчиво, словно заклинание, повторяя во всех своих документах, решениях,
    посланиях термин "клеветнический" при определении наших высказываний, публикаций,
    материалов самиздата, действительно ли они верили, что мы искажаем реальность,
    сознательно или хотя бы бессознательно? Да нет, конечно. Но сами понятия
    "реальность", "действительность" имели в их языке совершенно другой смысл.
    Идеология отвергала что бы то ни было общечеловеческое, в том числе и смысл слов:
    не могло быть просто "реальности" или "действительности" — она была или
    "буржуазной", или "социалистической". Таким образом, "клевета на социалистическую
    действительность" означала просто несоответствие сказанного или написанного тому
    образу "реального социализма", который само же политбюро и создавало. А в этом
    образе, по определению, не могло быть "органических пороков" или изъянов, могли
    быть только "отдельные недостатки" или "проблемы роста".
    Легко себе представить, к какому абсурду все это должно было приводить даже в
    чисто языковом смысле. Вот, скажем, Андропов в письме Брежневу по поводу высылки
    Солженицына пишет, что книга "Архипелаг ГУЛАГ" – безусловно антисоветская, но
    "факты, описанные в этой книге, действительно имели место". А в некоторых
    документах даже появляется выражение "клеветнические факты", которое и объяснить-
    то невозможно вне советской системы. И как тут было не запутаться, что
    "действительно", а что "действительно действительно"?
    Дело усложнялось еще и тем, что со временем понятия формализовались, а язык
    упрощался. Так, прилагательное "социалистический" перестали употреблять с каждым
    словом — это разумелось само собой. А какой же еще? Другого не дано. Поэтому,
    например, нельзя было сказать: "В СССР нет демократии", – тем более, – "В СССР нет
    настоящей демократии". Как же нет! Есть демократия социалистическая — в отличие от
    буржуазной, самая настоящая. И если за это вас обвиняли в "клеветнических
    измышлениях", то это просто означало статью 190 Уголовного Кодекса, а если в
    "антисоветских измышлениях", то статью 70, в то время как выражение "идейно
    вредный" значило, что вам повезло и нас, скорее всего, только выгонят с работы, из
    партии, комсомола, института или чего-нибудь еще, то бишь применят "меры
    профилактики". Точно так же, как в 30-е годы выражение "враг народа 1-й категории"
    означало расстрел, а 2-й категории – концлагерь или ссылку.
    Выходит, сказать, что же они в политбюро думали "на самом деле", просто
    невозможно. Да и было ли у них это "на самом деле"? Из порочного круга соцреализма
    просто не было выхода. Не мог один член политбюро спросить другого: "Вот вы, Иван
    Иванович, докладываете, что благосостояние советского народа неуклонно растет. А
    как на самом деле?" Для них, высших распорядителей и созидателей воображаемого
    мира соцреализма, "на самом деле" было то, что сказала партия. И если
    благосостояние народа при социализме должно неуклонно расти, то оно и росло... во
    всех отчетах.
    Или, например, если в 30-е годы партия решила, что "по мере построения социализма
    классовая борьба возрастает", то и число "врагов народа" росло соответственно.
    Верили они или нет, что их же вчерашний коллега и сотоварищ стал сегодня "врагом
    народа"? Удивляло ли их, что эти "враги" исчисляются непременно в круглых цифрах —
    сотнях, тысячах, десятках тысяч?
    Такой вопрос не имеет смысла. Он, я уверен, никогда и не обсуждался, да скорее
    всего и в голову не приходил. Решалось и обсуждалось другое — масштаб и
    целесообразность проведения чисток. И точно так же в наши дни никого из них не
    волновало, страдаем ли мы психическими заболеваниями или нет. Даже факт внезапного
    роста психически больных в стране — на 42,8% за пять лет (см. цифры, приведенные в
    документе на стр.168) — не вызвал у них ни удивления, ни сомнений.
    Более того, прочитав столько документов, ими написанных (или подписанных), я, тем
    не менее, не могу с уверенностью сказать, верили они хотя бы в свою идеологию или
    все это было сплошное лицемерие. С известной степенью вероятности можно
    утверждать, что верил Ленин и его непосредственное окружение. Допускаю, что при
    всем своем цинизме верил в "историческую оправданность" своей деятельности Сталин,
    под конец даже чувствовавший себя полубогом, воплотившим в своей личности
    "историческую истину". Без сомнения, какая-то наивная, вполне крестьянская вера в
    социализм была у Хрущева. Но скажите мне — во что верили Брежнев, Андропов,
    Черненко? Конечно, все это были люди не великого интеллекта, к самоанализу не
    склонные, но ведь должны же были они верить во что-то? Должны были иметь те
    "цели", сообразно которым надлежало действовать?
    Скажем, Ленин, ликвидировавший "буржуазные классы", поступал сообразно своей цели
    создания бесклассового рая. Сталин считал всякого, кто, по его мнению,
    "объективно" вредил делу социализма, "субъективно" за это ответственным как
    пособник классового врага, а всякого, кто мнился ему личным врагом, — "объективно"
    враждебным делу социализма. Даже Хрущев вполне мог искренне верить, что при
    социализме не может возникнуть внутренних врагов и, стало быть, только психически
    больные люди способны испытывать враждебность к этой самой совершенной
    общественно-политической системе в истории человечества. У всех у них была хоть и
    бесчеловечная, извращенная, но все же логика, некая сообразность личности и
    поступков, цели и действий. Но что мы должны думать, скажем, читая в докладе
    Андропова 1968 года, что Габай и Марченко, "утратив чувство гражданской
    ответственности, пренебрегая интересами государства, своими действиями оказывают
    прямую помощь нашим классовым врагам"?
    Он действительно верит в наличие "классовых врагов" на 51-м году советской власти?
    В "классовые интересы" советского государства? В долг каждого гражданина СССР эти
    интересы защищать? Или эта фраза — всего лишь дань тому партийному жаргону, на
    котором они изъяснялись?
    Или, пересылая в политбюро доклад краснодарского генерала об эпидемии сумасшествия
    в крае, он не понимал, что делает? А политбюро действительно верило, что всякий,
    пытающийся "изменить Родине с подвесным мотором", непременно психически болен? Что
    идея создания "Советов по контролю за деятельностью Политбюро ЦК и парторганов на
    местах" могла прийти в голову только сумасшедшему? Ведь всего несколько лет спустя
    тот же Андропов объяснял политбюро, что в стране сотни тысяч враждебно настроенных
    людей и что режим не может обойтись без репрессий.
    Но вот передали же мне из вполне достоверных источников еще в 1977 году (я уже
    описал этот эпизод в книге "Записки русского путешественника"), что вскоре после
    моей встречи с Картером Брежнев запросил досье о моей деятельности за границей, а
    прочитав его, якобы сказал своим помощникам:
    — Товарыщы, вы что же это сделали? Вы же мне говорили, что он – того, – тут он
    покрутил пальцем у виска, — а он не того.
    Так, выходит, Брежнев все же верил, что мы сумасшедшие?

    Быть может, оттого что я прочел слишком много записок и докладов Андропова или по
    какой-то еще причине, но вопрос о том, во что же все-таки верил Андропов, сильно
    заинтриговал меня. Если типичные аппаратчики типа Суслова, привыкнув лицемерить
    всю свою жизнь, действительно могли уже не отличать идеологию от жизни, а такие
    окаменелости, как Брежнев и Черненко, вряд ли были в состоянии думать даже в свои
    лучшие годы, Андропов не производит впечатления ни фанатика, ни идиота. В отличие
    от своих партийных коллег, он не похож на человека, способного поверить в
    собственную дезинформацию. Напротив, он, по всей видимости, даже понимал, что
    "идеологи" (а то и идеология) сами плодят врагов системы, с которыми ему,
    Андропову, приходится потом бороться. Замечательно, что, пытаясь свести к минимуму
    такие явления, он даже вмешивался в дела искусства, в политику партии в области
    культуры.
    С 1957 года в Москве работает художник ГЛАЗУНОВ И. О., по-разному зарекомен-
    довавший себя в различных слоях творческой общественности. С одной стороны, вокруг
    ГЛАЗУНОВА сложился круг лиц, который его поддерживает, видя в нем одаренного
    художника, с другой – его считают абсолютной бездарностью, человеком, возрождающим
    мещанский вкус в изобразительном искусстве, — пишет он в ЦК в 1976 году. — Вместе
    с тем, ГЛАЗУНОВ на протяжении многих лет регулярно приглашается на Запад видными
    общественными и государственными деятелями, которые заказывают ему свои портреты.
    Слава ГЛАЗУНОВА как портретиста достаточно велика. Он рисовал президента Финляндии
    КЕККОНЕНА, королей Швеции и Лаоса, Индиру ГАНДИ, АЛЬЕНДЕ, КОРВАЛАНА и многих
    других. В ряде государств прошли его выставки, о которых были положительные отзывы
    зарубежной прессы. По поручению советских организаций он выезжал во Вьетнам и
    Чили. Сделанный там цикл картин демонстрировался на специальных выставках.
    Такое положение ГЛАЗУНОВА, когда его охотно поддерживают за границей и
    настороженно принимают в среде советских художников, создает определенные
    трудности в формировании его как художника и, что еще сложнее, его мировоззрения.
    ГЛАЗУНОВ — человек без достаточно четкой позиции, есть, безусловно, изъяны и в его
    творчестве. Чаще всего он выступает как русофил, нередко скатываясь к откровенно
    антисемитским настроениям. Сумбурность его политических взглядов иногда не только
    настораживает, но и отталкивает. Его дерзкий характер, элементы зазнайства также
    не способствуют установлению нормальных отношений в творческой среде. Однако
    отталкивать ГЛАЗУНОВА в силу этого вряд ли целесообразно.
    Демонстративное непризнание его Союзом художников углубляет в ГЛАЗУНОВЕ
    отрицательное и может привести к нежелательным последствиям, если иметь в виду,
    что представители Запада не только его рекламируют, но и пытаются влиять, в
    частности, склоняя к выезду из Советского Союза.
    В силу изложенного представляется необходимым внимательно рассмотреть обстановку
    вокруг этого художника. Может быть, было бы целесообразным привлечь его к какому-
    то общественному делу, в частности, к созданию в Москве музея русской мебели, чего
    он и его окружение настойчиво добиваются.
    Так в Москве появился еще один музей, а взгляды Глазунова стали еще сумбурней, но
    "нежелательных" для Андропова "последствий" не возникло. Однако ему далеко не
    всегда удавалось их предотвратить — система плодила врагов быстрее, чем он мог
    вмешаться, а переломить упрямство "идеологов" удавалось не каждый раз.
    В Комитет госбезопасности поступили данные о том, что член Союза художников СССР,
    скульптор НЕИЗВЕСТНЫЙ Э. И. намерен в ближайшее время выехать за границу на
    постоянное место жительства. Это решение вызвано якобы тем, что он испытывает
    определенную неудовлетворенность из-за того, что к его творчеству не проявляется
    должного интереса со стороны соответствующих организаций и учреждений культуры, по
    вине которых он не имеет заказов и вынужден заниматься случайными работами.
    По имеющимся данным, НЕИЗВЕСТНЫЙ рассчитывает получить приглашение от имени
    какого-либо влиятельного лица на Западе. Предположительно, таким лицом может
    оказаться американский сенатор Эдвард КЕННЕДИ, личный представитель которого
    посетил НЕИЗВЕСТНОГО во время последнего визита сенатора в СССР. (...)
    В случае отказа в выезде за границу, он намерен привлечь к себе внимание широком
    мировой общественности. В этом он рассчитывает на поддержку отдельных деятелей
    итальянской и французской коммунистических партии и Ватикана.
    В связи с изложенным считали бы целесообразным рассмотреть вопрос о предоставлении
    НЕИЗВЕСТНОМУ какого-либо государственного заказа на создание монументального
    произведения на современную тему, которое соответствовало бы его творческим
    планам.
    Но у того сумбура в голове не было, а преследования и запрещения со стороны
    партийных властей продолжались. И, хотя какие-то заказы после письма Андропова он
    получил, через два года все же предпочел уехать. Как он сам рассказывает, не без
    помощи того же Андропова.
    А чего стоит приводившаяся уже выше записка о Зиновьеве, в которой Андропов
    рекомендует Зиновьева не сажать, опасаясь, что его ненароком могут признать
    невменяемым и загнать в психушку! Можно подумать, что такое могло произойти просто
    по воле суда, без ведома Андропова! Ведь даже на экспертизу, как мы видели,
    направляли по решению ЦК. Но — нужно было Андропову избавиться от лишнего дела, и
    он пугает политбюро возможным скандалом на уже и без того больную тему.
    Эти и многие другие эпизоды создавали Андропову репутацию "либерала", впоследствии
    на Западе, при его приходе к власти в 1983 году, превратившуюся в легенду о
    "скрытом либерале", надо полагать — не без его же помощи. На самом деле он был не
    более либералом, чем Берия, положивший начало процессу десталинизации: так же, как
    и Берия, он рассчитывал прийти к власти, и ему вовсе не улыбалось прослыть
    душителем интеллигенции. К тому же, опять как Берия, он, видимо, понимал
    необходимость некоторой коррекции политики предшественников, заведшей режим в
    тупик. Так, наблюдая в 1968 году "процесс цепной реакции", когда прямые репрессии
    только способствовали росту нашего движения, он все больше рекомендует
    превентивные, "профилактические" меры, которые к тому же более "сообразны"
    внешнеполитическим целям режима. А к 70-м годам, ставши одним из главных зодчих
    советской внешней политики и, стало быть, лицом за нее ответственным, он еще более
    склонен полагаться на "оперативно-чекистские мероприятия".
    Дело было, однако, не только в том, что эти "мероприятия" позволяли уменьшить
    "издержки" социализма, как внутренние, так и внешние, помогали создать более
    цивилизованный образ режима. Это несомненно так. Но, прочитав столько его
    документов, наблюдая его ловкую игру в политбюро, невозможно избавиться от мысли,
    что он просто любил такие методы, был к ним психологически склонен. Не случайно
    при нем и под его непосредственным руководством так расцвели, разрослись и система
    международного терроризма, и система советской дезинформации, и "освободительные
    движения" в Третьем мире. При нем расцвел "детант" — самое гибельное для Запада
    изобретение, позволявшее советскому режиму вести одностороннюю идеологическую
    войну, да еще и на западные средства. А в момент кризиса "детанта", в 1980 году,
    под его же руководством развернулось мощное "движение за мир". И, наконец, после
    него, при его ученике и наследнике Горбачеве, вся внешняя и внутренняя политика
    режима превратилась в одно гигантское оперативно-чекистское мероприятие под
    названием "перестройка".
    Словом, он, видимо, был манипулятор по природе, если и веривший во что-либо, так
    только в то, что история есть сплошная цепь заговоров. Один его доклад 1978 года
    (который мне никак не удалось скопировать и еле-еле удалось просмотреть), под
    названием "О наших отношениях с Ватиканом", всерьез трактует избрание Римским
    Папой польского кардинала Войтылы как часть международного заговора с целью
    отколоть Польшу от советского блока. В самом деле, сплошных поляков выдвигают
    империалисты на передний план: в Вашингтоне — Бжезинский, в Ватикане – Войтыла.
    Это же не может быть случайно, хоть никакого механизма влияния Бжезинского на
    решение конклава и неизвестно. В общем, как говаривал мой следователь КГБ, "если
    случайностей больше трех, то это не случайности". Его шеф, видимо, не далеко ушел
    от этой чекистской мудрости. Не сомневаюсь, хоть никаких документов на эту тему
    мне и не попадалось, что именно Андропов организовал покушение на Иоанна-Павла II
    через несколько лет: ведь он оказался "прав", Польша стала откалываться.
    Впрочем, эта вера в заговоры, в известной мере свойственная всем секретным
    службам, у Андропова имела свои корни скорее в коммунистической идеологии. Это
    ведь только в абстракции марксизм трактует историю как объективную и неизбежную
    борьбу классов. Но почитайте даже у классиков этого учения, у Маркса, Энгельса,
    Ленина, анализ более конкретной политической ситуации современного им мира, и вы
    увидите, что весь "анализ" у них сводится к "разоблачению" очередного "заговора"
    буржуазии против пролетариата. Даже политический жаргон, введенный ими, говорит о
    вере в заговор: у них ведь не встретишь просто характеристики какого-то деятеля, а
    все только "ставленники" да "пособники", "лакеи" да "прихвостни", "наймиты" да
    "провокаторы". В крайнем случае — "ренегаты" и "предатели". На то она и "классовая
    борьба".
    Безусловно, коммунистическая идеология глубоко параноидальна, и даже те, кто
    только лицемерил, нисколько в нее не веря (а таковы, я думаю, были партийные вожди
    60-х — 70-х годов), неизбежно приобретали несколько параноидальный стереотип
    мышления. Неважно, что большинство из них, потонувши в рутине ежедневных забот,
    вряд ли вспоминало философские основы марксизма-ленинизма, — на то существовали
    "идеологи", чтобы их помнить. "Практикам" достаточно было, полагаясь на
    выработанные рефлексы, просто следовать логике борьбы, знаменитому ленинскому
    принципу "кто кого".
    К тому же, как свойственно людям недалеким, да еще и мало знающим западную жизнь,
    они приписывали противнику свои методы и намерения, свою мораль, отвечая на
    воображаемые "происки" – реальными, а на "клевету" – клеветой. И, словно боксер,
    дерущийся с собственной тенью, никак не могли победить. Понимали ли они нелепость
    ситуации? И да, и нет. Как и у всех советских людей, у них была удивительная
    способность говорить одно, думать другое, а делать третье. Нисколько, видимо, не
    страдая от такого расщепления личности, они могли одновременно и верить, и не
    верить в свою идеологию, и любить, и ненавидеть систему, которая, с одной стороны,
    порабощала их, с другой же – наделяла почти сверхчеловеческой властью.
    Андропов, надо полагать, исключения не составлял. Говорят, он не любил идеологию и
    уж точно — "идеологов". Неудивительно: они ведь мешали ему работать, ограничивали
    в действиях или, наоборот, создавали лишние проблемы. Кто же любит надзирателей?
    Это, однако, вовсе не означает, что он сознательно отвергал идеологию или понимал
    ее абсурдность. Скорее, как и большинство своих коллег, сталкиваясь с
    несоответствиями идеологии и реальной жизни, он был склонен приписывать эти
    несоответствия проискам врагов, а разрешать их – происками "друзей". Так было
    удобнее. Тем более, что и "враги", и "друзья" всегда находились — если хорошо
    поискать... А какой еще выход мог быть у человека, для которого вера в
    непогрешимость идеологии была обязательна? Или идея совершенна, но ее
    осуществление саботируется врагами; или она несовершенна, и тогда ты сам
    становишься врагом.
    Логика железная, вроде той, что вращала чекистскую "мельницу" под Хабаровском.

    * * *

    Появление нашего движения представляло для политбюро не только практическую


    проблему, но и теоретическую головоломку. Хорошо было Ленину — он имел дело с
    реальным "классовым врагом". Даже у Сталина еще кое-как сходились концы с концами:
    по крайней мере, его "враги" родились до революции и сформировались "в условиях
    буржуазного общества", а значит, могли сохранить в своем сознании "пережитки
    капитализма". Но как объяснить появление "врага" в бесклассовом социалистическом
    рае? Ведь большинство из нас родилось и выросло уже в условиях, созданных по их же
    рецептам. Мы были, говоря образно (а иногда и фактически), их же дети.
    Неудивительно, что режим с такой радостью ухватился за "психиатрический" тезис
    Хрущева, хотя даже Суслову пришлось бы изрядно попотеть, придумывая идеологическое
    обоснование неизбежности роста безумия при социализме — ни Маркс, ни Ленин такого
    не предвидели. Но и эта лазейка прикрылась благодаря мощной общественной кампании
    против карательной психиатрии. Оставалось только одно – приписать все проискам
    империализма. Не мог же режим допустить, что человек сам в состоянии понять
    абсурдность советской системы. Отсюда монотонное повторение в каждом документе,
    нас касающемся, формулы о происках "спецслужб" и "идеологических центров"
    противника, якобы нами руководивших. Отсюда же и более развернутое "классовое"
    определение, данное политбюро в посланиях "братским партиям" 1975—1977 гг., из
    которого вытекает, что раз "эксплуататорские классы" в СССР "ликвидированы", то:
    ...появление ничтожной кучки контрреволюционеров, порвавших с самыми устоями
    нашего строя, вставших на путь борьбы против него и, как правило, связанных с
    империалистическими кругами, отнюдь не является закономерным продуктом внутреннего
    развития в Советском Союзе. (...) Пережитки капитализма в сознании некоторых лиц
    систематически подогреваются и поощряются извне, со стороны империалистических
    пропагандистских центров. Что же касается разведывательных и иных подрывных
    органов буржуазных государств, а также связанных с ними эмигрантских организации,
    то они стараются использовать отсталые настроения отдельных людей в своих,
    враждебных социализму интересах. И, как должно быть понятно коммунистам, это
    неизбежно до тех пор, пока существуют на мировой арене две противостоящие друг
    другу системы — социалистическая и капиталистическая, пока главным содержанием
    мирового развития остается классовая борьба между ними.
    Такова были идеологическая установка, в рамках которой КГБ надлежало действовать.
    Но легко было идеологам в политбюро придумывать "классовые" объяснения, пригодные
    для употребления вплоть до конца истории, — не им предстояло осуществлять
    вытекающую из таких объяснений политику. Не им и отдуваться, коли такая политика
    не принесет результатов. От Андропова же требовалось эти мифические "центры"
    обнаруживать, а их происки обезвреживать, отлично при этом понимая, что никаких
    таких "центров" не существует в природе. Задача головоломная, особенно в периоды
    "детанта", когда западные правительства из кожи лезли вон, чтобы
    продемонстрировать советским вождям свое дружелюбие. И что же ему оставалось
    делать, кроме как изобрести хоть один "подрывной центр"?
    Так появился в нашей жизни пресловутый НТС — Народно-трудовой союз российских
    солидаристов, связь с которым КГБ пыталось всеми правдами и неправдами "пришить"
    буквально каждому. Изъятие на обыске даже самой невинной книги, изданной
    "Посевом", могло оказаться достаточным для такого обвинения. По крайней мере, этот
    факт непременно был бы размазан в печати, как если бы только из-за того вас и
    посадили. И как было от этого отвертеться, если почти до середины 70-х других
    русских издательств на Западе практически не существовало? Рукопись, переданная за
    границу даже через случайного туриста, непременно попадала в НТС.
    Соответственно, и доклады КГБ, и послания ЦК ссылались на НТС как на "один из"
    подрывных центров (других примеров, однако, не приводя ввиду их отсутствия),
    приписывая ему самые изощренные происки, а советская пропаганда раздула его
    деятельность до каких-то мифических масштабов. Как мы помним, даже политбюро,
    решая судьбу Солженицына, не преминуло упомянуть его "контакты с НТС" как нечто
    особо зловещее. Поди пойми, верили они в это или нет? В сознании советских людей —
    наверху ли, внизу ли — НТС представлялся этаким гигантским суперспрутом,
    вездесущим и всемогущим. Дьявол во плоти, да и только.
    В реальной жизни НТС представлял из себя ничтожную эмигрантскую организацию с
    сомнительным прошлым, подозрительным настоящим и неопределенным будущим. Созданный
    в 1930 году в Югославии профашистски настроенной эмигрантской молодежью (сначала
    он назывался Национально-трудовой союз нового поколения и находился под сильным
    влиянием идей Муссолини), в годы войны он сотрудничал с немцами (через Абвер), в
    частности издавая газеты на оккупированных немцами территориях России.
    После войны в числе прочего имущества НТС достался американцам и англичанам и в
    разгар "холодной войны" вплоть до смерти Сталина использовался для засылки
    разведгрупп в СССР, вербовки агентуры и сбора информации. Уже тогда ряд провалов
    их групп заставил многих подозревать инфильтрацию КГБ на самом высоком уровне. В
    результате к 1955 году произошел раскол, практически уничтоживший организацию. К
    нашему времени оставшиеся две-три сотни членов влачили жалкое существование,
    искусственно поддерживаемые и КГБ, и ЦРУ в качестве организации — двойного агента.
    Разумеется, большинство членов НТС и понятия не имело о той роли, которую играла
    их организация, — об этом, видимо, знало лишь руководство, так называемый
    "руководящий круг", нечто вроде их ЦК. Организация была сугубо конспиративной,
    построенной по принципам, в чем-то сходным с большевистской партией. Как я мог
    убедиться уже здесь, в эмиграции, большинство рядовых членов были люди честные,
    часто глубоко религиозные, преданные своим идеям и руководству до фанатизма. В
    основном, это были представители "второй волны" русской эмиграции, т.е. те, кому
    удалось пережить и войну, и плен, и лагеря для перемещенных лиц, и выдачу Сталину
    союзниками его беглых рабов после войны. Для них служение России, ее будущему
    освобождению было почти религиозной миссией, и объяснить им, что же происходит на
    самом деле, не было просто никакой возможности.
    Вначале, в 60-х, не знали всего этого и мы. Зато в КГБ отлично ведали, что творят.
    Там прекрасно понимали, что никакого отношения к НТС мы иметь не можем хотя бы уж
    потому, что по своей сути были совершенной ему противоположностью. Если НТС был
    организацией сугубо подпольной, централизованной да к тому же ставящей своей
    задачей вооруженную борьбу с советским режимом, призывающей к революции, наша
    позиция была подчеркнуто открытой, ненасильственной, даже легалистской, а от
    создания организации или даже организационных структур мы принципиально
    отказывались. Но в том-то, видимо, и была, с точки зрения КГБ, ценность идеи
    "связать" нас с НТС. лучшей компрометации и придумать нельзя.
    Отдать нам должное, мы все довольно быстро разобрались в том, что представляет из
    себя НТС, и на приманку не купились. Отчасти из-за принципиальной разницы наших
    позиций, но еще более оттого, что уж слишком навязчиво "шило" нам КГБ эту связь,
    просто толкая нас в объятия НТС. Да и сам НТС действовал слишком грубо, торопясь,
    видно, выполнить задание. Помню мое первое прозрение году в 65-м, когда кто-то из
    друзей передал мне конверт от заезжею энтээсовского курьера.Уже одно это неприятно
    поразило меня: я ведь ранее никогда не просил контактов с ними. Но то, что было в
    конверте, поразило меня гораздо больше: плотно, почти без интервалов напечатанная
    на машинке, там лежала "инструкция" о том, как создавать "пятерки" (подпольные
    группы из пяти человек каждая – любимая тактика НТС), а также письмо, адресованное
    мне, с предложением… взорвать мавзолей Ленина! Там же лежала бесцветная копирка
    для тайнописи и инструкция о том, как поддерживать связь с НТС. Словом, весь
    джентльменский набор. Ворвись в тот момент КГБ в мою квартиру, хороший был бы им
    подарок.
    Разумеется, тогда я только посмеялся над незадачливыми конспираторами и тотчас
    сжег свой непрошеный джентльменский набор, но мысль об этом эпизоде долго не
    оставляла меня. И, сколько ни крутил я в мозгу этот сюжет, получалось скверно. Во-
    первых, я только что освободился из психушки, что, видимо, было известно моему
    нежданному "инструктору". Он, верно, рассчитывал, что я действительно сумасшедший
    и вполне могу по невменяемости его инструкцию исполнить. Во-вторых, кому и зачем
    нужно взрывать мавзолей? Наверно, тому, кто объявит это "своей операцией", да и
    КГБ если не сам взрыв, то попытка взрыва была бы очень кстати. Под такое дело
    арестовали бы не только меня, но и всех моих товарищей. А что, если бы я и вправду
    был сумасшедший?
    Вскоре, однако, эти подозрения стали всеобщими, когда в 1968 году КГБ усердно
    "клеил" связь с НТС Гинзбургу и Галанскову в качестве основного обвинения на
    процессе и уж гак усердствовал, что перестарался. Это было как раз то наше
    злополучное дело, на котором уже погорел Семичастный, пытавшийся, как мы помним,
    спустить его на психиатрических тормозах, да политбюро заартачилось. Для Андропова
    это было его первое дело, где ему надлежало проявить свои способности, предугадав
    все желания ЦК. Но проклятое дело опять не клеилось: то ли интриговали его
    противники в ЦК, то ли не все он угадал, как надо. Вот по окончании следствия он
    докладывает:
    Предварительное следствие закончено, и дело передано в Московский городской суд. В
    середине декабря оно будет рассматриваться в судебном заседании. (...) Следствием
    установлено, что ГИНЗБУРГ, ГАЛАНСКОВ и ДОБРОВОЛЬСКИЙ через приезжавших и СССР
    иностранцев поддерживали связь с зарубежной организацией "Народно-трудовой союз"
    (НТС) и передавали за границу антисоветские, клеветнические материалы, которые
    публиковались в антисоветской прессе и активно использовались НТС во враждебной
    Советскому Союзу пропаганде. В частности, ГАЛАНСКОВ передал НТС составленный им
    антисоветский сборник "Феникс"; ГИНЗБУРГ подготовил так называемую "Белую книгу" с
    клеветническими материалами о процессе над СИНЯВСКИМ и ДАНИЭЛЕМ, которая
    ГАЛАНСКОВЫМ была переправлена за границу и опубликована там в журнале НТС "Грани".
    (...) Учитывая политический характер процесса, а также то, что вокруг ГИНЗБУРГА и
    его сообщников ведется антисоветская кампания в зарубежной прессе, имеется в виду
    процесс провести закрытым. По каналам КГБ и АПН дать выгодную нам информацию об
    этом процессе в зарубежную печать. О результатах процесса опубликовать
    хроникальное сообщение в газете "Вечерняя Москва" (текст прилагается).
    Но ЦК опять недоволен и на полях доклада появляется грозная резолюция "Следует
    обменяться мнением на Политбюро".
    Возражения "идеологов" очень серьезны:
    Обвинительное заключение по делу Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой
    в его нынешнем виде составлено таким образом, что как по пунктам обвинения, так и
    по изложению и аргументации предъявляемых обвинении оно ставит в крайне невыгодное
    положение как следствие, так и государственного обвинителя.
    Проведение процесса на основе нынешнего варианта обвинительного заключения может
    вызвать новую антисоветскую кампанию за границей, аналогичную той, которая была
    развернута после процесса над Синявским и Даниэлем.
    Дело в том, что обвинительное заключение в его нынешнем виде делает упор на
    обвинениях в сборе и, частично, сочинении тенденциозных (по существу
    антисоветских) материалов для пересылки их за границу, отодвигая на задний план
    более доказанные обвинения и более убедительные как для советской, так и для
    зарубежной общественности. Таких убедительных фактов в судебном деле вполне
    достаточно для того, чтобы использовать процесс для пропагандистского обличения
    подлых методов работы американской разведки (через одни из ее филиалов, именуемый
    для обмана советского и зарубежного общественного мнения "самостоятельной
    политической организацией" — Народно-Трудовым Союзом (НТС)).
    Поскольку обвинительное заключение уже вручено обвиняемым и их адвокатам и не
    может быть изменено, целесообразно в ходе ведения судебного следствия и в
    выступлениях на процессе государственного обвинителя построить как аргументы
    обвинения, так и ведение судебного следствия на основе следующей принципиальной
    схемы, которая может быть подтверждена имеющимися в распоряжении следственных
    органов фактами.
    1. Целесообразно объяснить, почему Гинзбург, Галансков, Добровольский и Дашкова
    оказались причастными к антисоветской деятельности, откуда они были заражены
    антисоветскими настроениями. (...)
    2. Целесообразно в доказательствах вины подсудимых сосредоточить все внимание на
    их связи с НТС. (...) Одновременно, с упором именно на эти моменты, целесообразно
    показать, что обвиняемые, может быть, и не полностью осознали истинное назначение
    своей деятельности, прикрываемой перед ними эмиссарами НТС фразами о "борьбе за
    свободу, демократию, борьбе с несправедливостью" и т.д. Однако по сути дела
    обвиняемые выполняли задания филиала американской разведки и готовились для
    использования, в конечном счете, в качестве агентуры американской разведки под
    ширмой НТС. (...)
    3. Все упоминания в обвинительном заключении относительно распространения
    обвиняемыми так называемой "Белой книги", подпольных журналов "Феникс",
    "Синтаксис", различных обращений и документов, связанных с "борьбой" за
    освобождение Синявского и Даниэля, целесообразно свести к минимуму, а если
    возможно, то и не упоминать о них вообще. Тем самым обвинение будет
    сконцентрировано вокруг одного несомненного факта: обвиняемые действовали по
    заданию НТС — филиала американской разведки, скрывающегося под флагом политической
    антисоветской организации. (...)
    В целях пропагандистского обеспечения процесса как в Советском Союзе, так и за
    границей целесообразно еще до проведения процесса, который желательно ограничить
    по срокам одним днем, отказавшись ради этого от заслушивания второстепенных
    свидетелей, проделать следующую работу:
    1. Подготовить циркулярную ориентировку совпослам, в которой излагалась бы
    вышеприведенная трактовка процесса. Эту ориентировку заблаговременно (за 1-2 дня
    до начала процесса) направить совпослам в ряде стран для информации руководства
    братских партий.
    2. Отделам ЦК КПСС совместно с соответствующим управлением КГБ подготовить
    соответствующие версии журнальных отчетов о ходе процесса для опубликования в
    газетах "Комсомольская правда", "Московская правда", журнале "Неделя". Аналогичные
    версии подготовить для распространения за границей через агентство печати
    "Новости" и по радиовещанию.
    Андропов пытался обороняться, оправдываться тем, что ровно это он и имел и виду, и
    даже пытался ссылаться на законы, в частности по поводу невозможности провести
    процесс за один день, как того требовали идеологи. Но, в общем, спорить не
    осмелился: к тому времени он пробыл председателем КГБ всего лишь полгода, и его
    положение, видимо, было еще не так прочно. В основном процесс прошел так, как
    предлагал ЦК. Более того, исполняя распоряжение акцентировать роль НТС, Андропов
    перещеголял сам себя. Назначенный было на 11 декабря, процесс внезапно отложили
    без всяких сроков или причин и начали лишь 8 января 1968 года. За это время
    произошло весьма важное событие в Москву срочно, как по заказу, приехал "курьер
    НТС" с материалами "в защиту Гинзбурга и Галанскова", был арестован и представлен
    на процесс в качестве не то главного "свидетеля", не то "вещественного
    доказательства" преступной связи. Трюк этот был настолько очевидным, что ни у кого
    не осталось сомнения в связи КГБ и НТС. Или КГБ просто "вызвал" этого "курьера",
    или, в крайнем случае, знал о его предстоящем приезде и специально отложил суд,
    чтобы его дождаться.
    На этом, конечно, эпопея с НТС не закончилась. КГБ продолжал "клеить" нам эту
    "связь" в каждом деле, чтобы иметь предлог докладывать о своей героической борьбе
    с "подрывными центрами противника". Более того, энтээсовские ячейки иногда
    создавались целиком из сотрудников КГБ — в целях "профилактики", с тем чтобы
    "выявить идейно-незрелых" сограждан, а заодно и для ведения "игры" с зарубежным
    "центром". Порой им даже удавалось заловить в этот капкан какую-нибудь молодежную
    группу, пользуясь ими же созданной "репутацией" НТС как самого страшного врага
    режима. Но чаще "доказательства" выдавливали из тех, кто сломался под следствием.
    В награду за такое "разоблачение" освобождали почти немедленно, давали выступить
    по телевидению и даже разрешали эмигрировать. Так было, например, с Якиром и
    Красиным в 1973 году — трагическая страница в нашей истории, о которой нет уже
    места рассказать.
    Между тем, руководство НТС, нимало не смущаясь своей провокационной ролью в этих
    трагедиях, продолжало игру. Более того, рассчитывая, видимо, на чью-то
    благодарность, они даже афишировали эту роль, заявляя и устно и письменно, что
    "диссидентов" вообще "создал НТС". А после трагической гибели Галанскова в лагере
    в 1972 году объявили его тайным членом своего ЦК — редкий цинизм даже и для этих
    людей. Не сомневаюсь, такая же участь ждала и меня, если бы не мой внезапный обмен
    и освобождение. Как рассказал мне впоследствии Алик Вольпин, после его отъезда из
    России в 1972 году представители НТС долго уговаривали его вступить в их
    организацию:
    — А вот ваш друг Буковский является нашим членом, — говорили они, надеясь, видимо,
    что мы с Аликом никогда уже не встретимся. Я в то время был на голодовке во
    Владимирской тюрьме, и слухи о моем состоянии были самые мрачные.
    Вообще же лгать, приписывая себе несуществующие успехи, сотни и тысячи несуществу-
    ющих членов в России, считалось у них вполне оправданным "высшими целями". Такова
    особенность подпольной психологии – "бесовщина", как мы тогда говорили, от которой
    уберег нас принципиальный отказ от подполья. Так же как и от всей прочей
    атрибутики дурных детективов в стиле Ле Карре.
    Теперь все это уже не тайна: в 1990 году бывший полковник КГБ Ярослав Карпович
    поведал в печати о том, как он долгие годы был членом "руководящего круга" НТС, их
    "человеком в Москве". По его словам, руководил этой "операцией" непосредственно
    Андропов, под наблюдени-ем самого Брежнева.
    И скажите мне теперь: во что же они все-таки верили?

    10. Самое мощное оружие партии

    Но и это был еще не конец "оперативно-чекистского мероприятия". В отличие от


    хабаров-ской "мельницы", андроповская даже отходов не производила, удалось
    "пришить" вам связь с НТС — замечательно; не удалось — тоже не беда. Чекистская
    фантазия всегда бежала на пару шагов впереди реальности и все равно восполняла
    промахи коллег, создавая "через свои возможности" нужную репутацию. Все это вполне
    откровенно именовалось у них "мерами по компрометации".
    Вот, скажем, с большой натяжкой, но все же прилепили Гинзбургу пресловутую
    "связь": хоть и не он сам, но кто-то другой передал же его рукопись в "Посев",
    издательство НТС, где ее и издали. "Факт" этот следует теперь отпрепарировать и
    преподать в лучшем виде. И вот не кто-нибудь, не какой-то безвестный аппаратчик —
    само политбюро шлет "ориентировку" всем совпослам в мире:
    В ближайшие дни в Московском городском суде на открытом заседании будет слушаться
    дело Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Дашковой.
    За рубежом вокруг предстоящего процесса развернута обычная антисоветская шумиха,
    обвиняемые выдаются за "молодых талантливых писателей", "борцов за свободу
    творчества" и т.п.
    В действительности Гинзбург, Галансков, Добровольский и Лашкова никакого отношения
    к писателям и к литературному труду не имеют: первые двое — служащие,
    Добровольский — переплетчик, Лашкова — машинистка. Никаких литературных трудов за
    ними не числится.
    В разное время с каждым из них установили связь агенты НТС — известного филиала
    ЦРУ — в целях вербовки их для выполнения шпионских заданий. Для начала зарубежные
    разведчики поручали им вербовать людей в НТС, снабжали инструктивными материалами
    по формам и методам борьбы с социалистическим строем, средствами для размножения
    листовок антисоветского характера и ведения тайной переписки с заграницей. (...)
    Советские органы безопасности сочли необходимым пресечь связи Гинзбурга,
    Галанскова, Добровольского и Дашковой с враждебными разведывательными
    организациями, не допустить, чтобы они были втянуты в совершение тяжелых
    преступлений шпионского характера.
    Только в случае обращения к Вам руководства друзей, разъясните им вышеизложенное.
    Справка: Сообщение направляется послам СССР в европейских социалистических странах
    (кроме Албании), а также в Австрии, Австралии, Аргентине, Бельгии, Бразилии,
    Великобритании, Дании, Италии, Канаде, Норвегии, Сирии, США, Уругвае, ФРГ,
    Финляндии, Франции, Чили, Цейлоне, Швеции.
    И это еще скромно — боялись, видимо, поднимать лишний шум, надеялись, что дело
    пройдет тихо. Чаще размах был гораздо шире, а "меры" проводились гораздо
    агрессивней. Но только через послов да "друзьям" по особой просьбе. В ход
    пускалось все – и дипломатия, и печать, и "возможности КГБ".
    Характерно, однако, с какой легкостью сделало чекистское воображение этот скачок
    от издательства НТС к "преступлениям шпионского характера". И таких скачков мог
    последовать целый каскад, пока нужный для компрометации образ не получал своего
    художественного завершения. Например, сколько КГБ ни старался, но пришить мне
    связь с НТС так и не смог. Не только такого обвинения мне никогда не предъявили
    официально, но даже в "мерах по компрометации" оно не фигурировало вплоть до 1976
    года. Любопытно, что впервые оно появляется в письме политбюро главе итальянской
    компартии Энрико Берлингуэру за четыре месяца до моего обмена.
    После выхода из психиатрической больницы Буковский продолжал заниматься
    антисоветской деятельностью. В ноябре 1965 г. он создал "штурмовую пятерку" с
    задачей подготовки к вооруженному выступлению против Советской власти. В это же
    время Буковский установил связь с известной зарубежной антисоветской организацией
    НТС.
    Поневоле задумаешься, откуда проведало политбюро про ту "инструкцию" из
    джентльменского набора, которую я столь старательно сжег в 1965 году? И зачем
    теперь, почти через одиннадцать лет, вспоминать о собственной неудаче? Должно
    быть, знали они уже о моем предстоящем обмене и заранее готовили мне подходящий
    образ. Ну и жалко стало добра: зря, что ль, старались в 65-м?
    Действительно, вслед мне выпустили мощный пропагандистский заряд: и уголовник (а
    кто же еще — ведь "у нас нет политических заключенных"), и "недоучившийся студент"
    (им ли не знать — сами выгоняли), и, конечно, эти самые "штурмовые пятерки" (а я-
    то ломал тогда голову: откуда они эти "пятерки" взяли?). И хоть заряд их успеха на
    Западе не имел — западная пресса только посмеялась над этими "пятерками", — но
    образ полусумасшедшего "террориста" был мне уже обеспечен на долгие годы. Неуспех
    в таких случаях вождей никогда не смущал, ибо они твердо верили: повторенная сотни
    раз, ложь в конце концов становится правдой, по принципу, отмеченному еще Бомарше:
    Клевещите, клевещите... Что-нибудь да останется.
    Порою, мне кажется, этот принцип срабатывал в отношении их самих, и, повторив друг
    другу раз сто ими же сочиненную ложь, они начинали в нее верить. Во всяком случае,
    ничем иным не могу объяснить следующий поразивший меня документ политбюро 1979
    года, озаглавленный "Об ответе на предложение министра юстиции США":
    Министр юстиции США Сивиллетти в беседе с послом СССР в США, касаясь проведения
    Олимпийских игр в США и СССР, обратил внимание на опасность активизации
    деятельности террористов, провоза наркотиков и совершения других преступных акций
    в этот период. По его мнению, было бы целесообразно установить негласный рабочий
    контакт между соответствующими службами Советского Союза и США, чтобы "обменяться
    соображениями, касающимися возможной конкретной озабоченности по указанным
    вопросам", а затем создать "специальные рабочие группы для обмена информацией и
    принятия различных мер обеими сторонами". Сивиллетти высказал пожелание получить
    предварительную реакцию на его предложение.
    Как известно, у нас с американцами разные подходы к вопросу о терроризме. Это
    наглядно проявляется, например, в отношении к национально-освободительным
    движениям и их организациям.
    Кроме того, в США создан ореол "мучеников" вокруг осужденных в СССР преступников-
    террористов, таких, как Кузнецов, намеревавшийся с группой соучастников захватить
    самолет и убить членов экипажа. Кузнецов и отщепенец Буковский, также сторонник
    террора, принимались в Белом доме президентом США. Два убийцы — Бразаускасы
    получили покровительство США.
    Исходя из вышеизложенного, Комитет госбезопасности СССР считает нецелесообразным
    установление по линии административных органов СССР контакта с американскими
    службами, предложенного министром юстиции США. Вместе с тем можно было бы пойти на
    то, чтобы на основе взаимности стороны по обычным дипломатическим каналам
    передавали друг другу сведения о предполагаемой террористической или иной
    преступной деятельности в связи с проведением Олимпийских игр.
    Таким образом, первыми "террористами", о которых любезно предупредили
    администрацию США их советские коллеги, были мы с Кузнецовым. Можно только гадать,
    что же распространяли о нас тайно, если такое передавалось по "обычным
    дипломатическим каналам". Некоторое представление об этом я вполне неожиданно
    получил уже сравнительно недавно, в 1985 году, когда в советском журнале "Новое
    время", издававшемся АПН на Западе на девяти языках и распространявшемся
    практически во всех странах мира, появилась статья под загадочным, многообещающим
    заголовком "Кто убил Джессику Савич?"
    Можете представить себе мое изумление, когда, проглядывая статью с некоторым
    любопытством — Джессика Савич была американской тележурналисткой, известной своими
    просоветскими симпатиями, незадолго до того погибшей в автомобильной катастрофе, –
    я обнаружил, что убил ее... я! Да, да, в самом прямом, не переносном смысле —
    убил. Порешил, и все. О, конечно, не своими руками, сообщал журнал, а в сговоре с
    небезызвестным террористом Мейером Кахане, силами его организации "Лига защиты
    евреев".
    "Гибель Джессики Савич свидетельствует о том, что преступный мир США пополнился
    новой шайкой, которой заправляет Буковский. С юных лет он мечтал стать вождем
    террористов, бредил идеей террора и особо ценил в других склонность к убийству.
    Его судили и приговорили к лишению свободы за организацию террористической группы,
    члены которой готовились к тому, чтобы "физически уничтожать, вешать на фонарях,
    расстреливать, душить" (эти слова принадлежат Буковскому, они взяты из судебного
    протокола). На Западе, став агентом ЦРУ, Буковский получил свободу для реализации
    своих преступных наклонностей. Один нынешний парижский знакомый Буковского так
    характеризует его: "Тщеславен, до садизма жесток. До денег жаден патологически.
    Уголовник, который не видит иного удовлетворения, чем отнять жизнь у другого".
    Партнерство с раввином-террористом Кахане и его лигой, покровительство сионистских
    главарей еврейской общины США делают банду Буковского неуязвимой для полицейских".
    Признаться, сначала я даже опешил – такого ведь еще не бывало. "Агент
    империализма", "клеветник", "отщепенец", даже "агент ЦРУ" — ко всему этому мы уже
    привыкли, уж и реагировать перестали. А тут не абстрактно как-нибудь, а вполне
    конкретно, конкретного человека — убил! Что бы это значило? Не затевают ли они
    устроить мне какой-нибудь уголовный сюжет, даже убить? У них ведь всегда было так:
    действие сопровождается пропагандой, пропаганда — действием.
    Словом, внезапно для самого себя я совершенно освирепел и попросил своего друга,
    известного американского юриста, начать в нью-йоркском суде дело о клевете против
    авторов, издателей, распространителей и вообще всех причастных. По крайней мере,
    думал я, вынужденные давать показания под присягой, эти мерзавцы о чем-нибудь да
    проболтаются. И уж, каковы бы ни были их намерения, продолжать "операцию", имея на
    руках судебный иск, им будет не в жилу. Куда там! Ни авторов, ни издателей
    привлечь к суду было невозможно: они находились в Москве. Оставался
    распространитель — тот самый книжный магазин Камкина, созданный и содержавшийся на
    советские деньги для распространения коммунистической пропаганды. Но и он, по
    американским законам, нес ответственность за распространяемую клевету только в том
    случае, если мы могли доказать, что он знал содержание своего товара. В крайнем
    случае, как утверждал закон:
    "Если книготорговец предлагает на продажу газету или журнал, где постоянно
    публикуются статьи скандального характера, распространение подобного издания может
    быть сопряжено с риском, что в статьях обнаружатся какие-либо клеветнические
    нападки".
    На том дело и стало, протянувшись более двух лет, но так и не достигнув зала суда.
    Американская Фемида не пожелала признать тот очевидный факт, что любые советские
    публикации (тем более кагебешное "Новое время") именно для распространения лжи и
    существовали. Как можно! Так ведь, глядишь, пришлось бы запретить распространение
    любых советских публикаций на Западе. Вот ужас-то — это же "охота на ведьм"!

    * * *

    — Да стоит ли беспокоиться? – говорили мне. – Советская пропаганда настолько


    очевидна, что ей никто все равно не верит.
    — Напротив, надо, чтобы на Западе больше знали советскую пропаганду, – утверждали
    некоторые, — она разоблачает режим лучше всех нас.
    Увы, это было бы так лишь в нормальном, нравственно здоровом мире, в котором
    каждое очередное изобретение агитпропа или главного управления "А" КГБ
    действительно должно было бы вызывать дружный хохот публики, насмешки прессы и
    возмущение политиков. Нам же приходилось жить в мире реальном, где большинство
    людей хотело верить советскому режиму — в силу ли идеологических симпатий, страха
    перед ядерной катастрофой, веры в "стабильность", в "прагматический подход", в
    Божий промысел, и черт знает еще что. Трагедия состояла в том, что западный
    человек в наше время мало уже чем отличался от советского: живя в постоянном
    страхе, он предпочитал не знать, чтобы легче было верить. Феномен "трех счастливых
    мартышек", которые зла не видят, не слышат и оттого о нем не говорят, был на
    Западе еще разительнее, чем в советском мире: по крайней мере, в последнем
    существовали реальные причины для страха. Здесь же и страх был воображаемым,
    нагнетенным все той же советской пропагандой, а верить в него было просто удобней,
    успокоительней для совести обывателя, поскольку он получал прекрасное — и даже как
    бы благородное — оправдание своей природной трусости.
    Прибавьте сюда и тот факт, что большая часть интеллигенции, страдая "детской
    болезнью левизны", просто симпатизировала идеям социализма. Для них самым страшным
    врагом человечества было собственное правительство, а советские вожди — хоть и
    немного заблудшими, но все же "прогрессивными" деятелями.
    Так или иначе, а советская пропаганда и дезинформация были на Западе гораздо
    эффективнее, чем в СССР. Достаточно вспомнить, например, многомиллионное "движение
    за мир", словно по волшебству возникшее в начале 80-х, или восторги прессы по
    поводу прихода к власти "скрытого либерала" Андропова в 83-м (не говоря уж о
    всеобщей вакханалии счастья в связи с появлением Горбачева и его "перестройки"),
    чтобы в этом убедиться. Человек и вообще-то, по самой своей природе, склонен
    селективно воспринимать только ту информацию, которую он ожидает или очень хочет
    получить, тем более усиливается это свойство под влиянием эмоций, желаний и
    верований. Лучший тому пример — история с чернобыльской катастрофой, которая никак
    не отразилась на восторгах по поводу Горбачева, пытавшегося ее скрыть в ущерб
    здоровью миллионов людей, никак не поколебала светлой веры в социализм, но была
    воспринята лишь как доказательство опасности любых атомных электростанций, где бы,
    кто бы и как бы их ни строил. Чудесным образом весь общественный гнев обратился не
    на тех, кто был повинен во лжи и безразличии к жизни людей, а на тех, кто ни в чем
    повинен не был.
    А уж поверить в любую гадость по поводу "диссидентов" был готов почти каждый: при
    всем внешнем восхищении нашим "мужеством" западная элита нас люто ненавидела. Само
    наше существование было угрозой иллюзиям одних и упреком глубоко
    забаррикадировавшейся совести других. Даже их восхищение бывало омерзительно, оно
    как бы подчеркивало, что наша деятельность, наша позиция предполагают наличие
    каких-то сверхчеловеческих качеств и потому неприемлемы для людей "нормальных".
    Казалось бы, появление нашего движения в СССР было самой лучшей, самой
    оптимистической новостью послехрущевского времени, в перспективе предполагавшей
    возможность мирного избавления от советской угрозы. Казалось бы, даже самая
    мизерная надежда на такой исход должна была заставить Запад пересмотреть всю свою
    стратегию и сконцентрироваться на его достижении. Куда там! Мы были объявлены —
    сперва с восхищением, а потом со злобой — "исключением" из общего правила, не
    имеющим никакого значения для западной политики, кроме разве что лишней головной
    боли. И, как ни была тупа, абсурдна, подла советская кампания по нашей
    "компрометации", ни смеха, ни возмущения она обычно не вызывала. Напротив, она
    послужила Западу хорошим предлогом для сворачивания кампании в защиту прав
    человека в СССР в самый решающий момент:
    Комитет госбезопасности докладывает, что опубликованные с санкции ЦК КПСС в газете
    "Известия" материалы, разоблачающие враждебно-подстрекательскую деятельность
    спецслужб США среди "диссидентов" в СССР, сыграли определенную роль в
    дискредитации ведущейся в США антисоветской кампании о "правах человека", –
    докладывал в ЦК Андропов в марте 1977 года.
    Речь шла о публикации письма некоего Липавского, всего лишь обычных "разоблачений"
    обычного стукача КГБ, человека вполне ничтожного и никому не известного. Таких
    "разоблачений" со стороны людей, расколовшихся под следствием или как-нибудь иначе
    сломленных, были уже десятки, но впечатления, как правило, не производили. Только
    идиот не понимал, что режим в состоянии выдавить из человека и не такие еще
    "сведения". Уж коли Бухарин мог "признаться" во вредительстве, чего было ждать от
    какого-то Липавского? Но кампания в защиту прав человека в СССР стала уже тяготить
    Запад, принуждая его менять всю свою долгосрочную политику, все приоритеты.
    Сопротивление со стороны западной элиты таким радикальным изменениям было огромно.
    Отсюда — внезапный эффект дезинформации, в сущности очень примитивной, касавшейся
    еще и не арестованного Щаранского.
    Согласно поступившим данным, проведенное мероприятие вызвало серьезную реакцию в
    США и других западных странах. В сообщениях американских газет, радио и
    телевидения сквозит озабоченность общественного мнения взятым администрацией
    КАРТЕРА курсом на поддержку "диссидентов" и открытым вмешательством во внутренние
    дела СССР и других социалистических стран. Характерно, что в комментариях
    американских средств массовой информации не приводится серьезных доводов в защиту
    этого курса.
    Опубликованные в "Известиях" материалы вызвали растерянность среди аккредитованных
    в СССР американских дипломатов и корреспондентов и оказали сдерживающее влияние на
    их контакты с "диссидентами". В соответствии с поступившими из Вашингтона
    инструкциями они отказываются от каких-либо комментариев и прибегают к
    голословному отрицанию изложенных в открытом письме и статье фактов.
    Вместе с тем сотрудники посольства США в своем окружении высказывают опасения,
    что советская сторона может потребовать выдворения из СССР скомпрометированного
    связью с ЦРУ американского дипломата ПРЕСЕЛА, организовать пресс-конференцию с
    автором открытого письма и опубликовать в других газетах новые разоблачительные
    материалы. Произошло определенное замешательство и в среде просионистски
    настроенных лиц и "диссидентов", поддерживающих активные контакты с американскими
    представителями в СССР.
    И далее, окрыленный неожиданным успехом довольно заурядной дезинформации, Андропов
    рекомендует (а политбюро одобряет) план расширения своей кампании:
    Комитет госбезопасности полагает целесообразным после визита в нашу страну
    госсекретаря США ВЭНСА осуществить следующие мероприятия по дальнейшей
    дискредитации роли спецслужб США в антисоветской кампании:
    — организовать интервью с автором открытого письма ЛИПАВСКИМ С. Л. американского
    или другого западного корреспондента с участием советского журналиста для
    последующего опубликования этого интервью в газете "Известия" и в зарубежной
    прессе;
    — через возможности ТАСС, АПН и Гостелерадио использовать в сообщениях и передачах
    на заграницу подготовленные Комитетом госбезопасности статьи, показывающие на
    фактических данных (...) что случай с ЛИПАВСКИМ не является единичным в
    использовании спецслужбами США "диссидентов" в разведывательно-подрывной
    деятельности против СССР;
    — организовать через возможности Комитета госбезопасности направление в Вашингтон
    и в посольство США в Москве писем от отдельных советских граждан и коллективов с
    протестами против вмешательства США во внутренние дела СССР;
    — чтобы не вызвать ответных мер американских властей в отношении сотрудников
    советских представительств в США, ограничиться компрометацией первого секретаря
    посольства США ПРЕСЕЛА и корреспондента ОСНОСА, не прибегая к мерам их
    официального выдворения из СССР.
    Нет сомнения, прояви американская администрация в тот момент достаточно твердости,
    а западное общество — достаточно возмущения, и Андропов бы притих, и Щаранскому,
    скорее всего, не осмелились бы "пришить" шпионаж. Но вместо этого Картер стал
    оправдываться, извиняться, клясться и божиться, что он, дескать, проверял в ЦРУ и
    Щаранский их агентом вроде бы не был. Еще более заискивающую позицию занял,
    приехав в Москву, Вэнс. Как же — надо было "спасать детант"! Испугались и
    еврейские организации на Западе: ах, как бы это не повлияло на эмиграцию!
    Словом, Запад "потек", как новичок на допросе в КГБ, и то, что было заурядной
    чекистской провокацией, превратилось в грандиозный успех их пропаганды:
    Комитетом госбезопасности получены данные о том, что американские дипломаты и
    иностранные корреспонденты в Москве расценивают статьи и комментарии в советской
    печати и передачах радио и телевидения, в которых дается отповедь ведущейся на
    Западе антисоветской кампании о "нарушении прав человека" как проявление твердой
    решимости Советского Союза не допускать вмешательства в свои внутренние дела,
    особенно накануне визита в СССР государственного секретаря США ВЭНСА, — докладывал
    окрыленный успехом Андропов. — По их мнению, "кульминационным моментом в этих
    мероприятиях Москвы" явился арест советскими властями "диссидента" ЩАРАНСКОГО, что
    свидетельствует о непреклонности намерении СССР принимать предусмотренные законом
    меры в отношении подобных отщепенцев.
    Согласно высказываниям американского журналиста АКСЕЛЬБАНКА, публикация
    разоблачительных материалов в газете "Известия" и последующий арест ЩАРАНСКОГО
    поставили американскую сторону в щекотливое положение. Если эта ситуация будет
    подкреплена новыми доказательствами использования спецслужбами США "диссидентов" в
    шпионских целях, то это серьезно затруднит Западу пропаганду в "защиту прав
    человека" в СССР и укрепит позицию Москвы в этом вопросе.
    Другой американский журналист РЕЗИНИ заявил по этому поводу, что наказуемость
    шпионажа в пользу иностранной державы ни у кого не вызывает сомнений, в том числе
    и у американских юристов. Опасения обидеть ВЭНСА не имеют почвы, хотя он может и
    высказать неудовольствие. (...) После ареста ЩАРАНСКОГО "диссиденты" во главе с
    САХАРОВЫМ организовали 16 марта с.г. импровизированную пресс-конференцию на
    частной квартире, на которую пригласили несколько американских и других западных
    журналистов и раздали им заранее подготовленные заявления клеветнического
    характера. По полученным данным, посольство США в своем сообщении для
    госдепартамента об этой пресс-конференции особо выделило высказывания САХАРОВА о
    том, что "при нынешнем критическом положении, в котором находится советское
    движение в защиту прав человека, было бы очень полезно, если бы американский
    конгресс и президент как-то отреагировали на арест ЩАРАНСКОГО. Любое ослабление
    давления из-за границы в такой критический момент крайне нежелательно".
    Отвечая на вопрос одного из иностранных журналистов, намерен ли САХАРОВ
    встретиться с ВЭНСОМ во время его визита в СССР, он сказал, что не хочет такой
    встречи, если она поставит госсекретаря в затруднительное положение, и сам просить
    о встрече не намерен.
    На состоявшейся 18 марта с.г. закрытой пресс-конференции в посольстве США для
    американских корреспондентов представитель посольства уклончиво прокомментировал
    обращение САХАРОВА и других "диссидентов" к США с призывом оказать им помощь,
    сославшись на то, что ему не известно, какой будет реакция правительства США.
    На вопрос корреспондента, не осложнит ли арест ЩАРАНСКОГО визит ВЭНСА в СССР,
    представитель посольства ответил, что администрация КАРТЕРА не связывает права
    человека с разрядкой.
    Согласно поступающим сведениям, средства массовой информации США признают, что
    против ЩАРАНСКОГО выдвинуто "конкретное серьезное обвинение в государственной
    измене" и что это ставит в затруднительное положение тех, кто пытается выступать в
    его защиту.
    Одним словом, Запад сдал и Щаранского, и не ими завоеванные позиции, а
    смехотворное, идеологами политбюро придуманное положение о диссидентах как орудии
    "подрывных центров империализма" неожиданно даже для его авторов получило
    легитимность. Через год, развивая свой успех, они расправились и со всем
    хельсинским движением в СССР, ловко перетасовав их суды с судами над реальными
    шпионами, а вся западная кампания в защиту прав человека практически кончилась.
    Как мы помним, политбюро долго не решалось судить "хельсинцев", отложив их
    процессы на целый год и тщательно готовя это "мероприятие". Издержки были слишком
    велики, учитывая тогдашний накал страстей в мире вокруг проблемы прав человека. И,
    скорее всего, поведи себя Запад в ту пору тверже, не осмелились бы они столь
    открыто бросить вызов.
    Обстановка сегодняшнего дня позволяет решить вопрос о проведении судебных
    процессов. В частности, имеется в виду, что в последнее время в действиях
    противника по дискредитации принятых в отношении преступников мер появилась
    неуверенность. Он значительно сбавил тон в попытках утверждать, что следствие
    якобы не располагает вескими доказательствами виновности привлеченных к уголовной
    ответственности лиц. Более того, администрация и пропагандистские органы США, по
    существу не отрицая преступной связи ЩАРАНСКОГО с американской разведкой и в то же
    время желая избежать новых разоблачений ЦРУ, пытаются убедить общественность, что
    его деятельность была связана лишь с защитой "прав человека". Аналогичная линия на
    оправдание преступной деятельности обвиняемых проводится и в отношении других лиц.
    Принимается также во внимание, что в настоящее время могут быть полнее учтены и
    использованы в пропагандистских мероприятиях намерения и аргументы противника,
    которые он раскрыл в предшествующий период, организуя на Западе разного рода
    кампании в защиту преступников.
    Изложенные и другие благоприятные обстоятельства дают возможность выработать
    действенную тактику организации судебных процессов и их пропагандистского
    обеспечения.
    И далее — подробная разработка, как, в каком порядке и в сопровождении какой
    дезинформации проводить эти процессы. Ключевым моментом для них было в этом деле
    сознательное смешивание дел членов Хельсинских групп и целого ряда людей,
    действительно арестованных за шпионаж, но, разумеется, никакого отношения к
    "хельсинцам" не имевших. На худой конец — аккуратное совмещение процессов над
    теми, кто сломался под следствием, и теми, кто не сломался. Все это обсуждалось
    вполне цинично, без малейших иносказаний или намеков:
    С учетом того, что противник сосредоточит свое главное внимание на попытках
    дискредитировать рассмотрение дел на ЩАРАНСКОГО, ГИНЗБУРГА, ОРЛОВА, ГАМСАХУРДИЯ,
    представляется целесообразным начать организацию судебных процессов с публикации
    материалов, разоблачающих действия спецслужб США по сбору шпионской информации и
    созданию на территории нашей страны очагов проведения организованной антисоветской
    деятельности. В частности, опубликовать в газете "Труд" материалы судебного
    процесса над разоблаченным агентом американской разведки РАДЖАБОВЫМ.
    Осуществление разоблачительных мероприятий создаст выгодные условия для
    одновременного проведения во второй половине марта процессов по делам МАРИНОВИЧА и
    МАТУСЕВИЧА в г. Василькове Киевской области и ЛУБМАНА в Ленинграде. Такое
    сочетание в порядке рассмотрения дел позволит в определенной мере нейтрализовать
    шумиху вокруг судебных процессов в отношении МАРИНОВИЧА и МАТУСЕВИЧА и в то же
    время продолжить разоблачение вмешательства американской разведки во внутренние
    дела СССР.
    Во второй половине мая — начале июня имеется в виду провести оставшиеся процессы.
    Их проведение целесообразно начать с разбирательства в суде дела ОРЛОВА в Москве,
    совместив его по времени с рассмотрением дела ГАМСАХУРДИЯ и КОСТАВА в Тбилиси.
    Тактически такое совмещение будет оправданным, поскольку ГАМСАХУРДИЯ полностью
    раскаивается в совершенном им преступлении. ГАМСАХУРДИЯ является сыном известного
    грузинского писателя, имеет широкие связи в среде творческой интеллигенции, в
    связи с чем его разоблачительные выступления, в частности, покрытие неприглядной
    роли установленных американских разведчиков, действующих под крышей посольства США
    в Москве, вызовут выгодный для нас резонанс. Разоблачения со стороны ГАМСАХУРДИЯ
    обеспечат, и свою очередь, условия для проведения судебного процесса по делу
    ГИНЗБУРГА, а затем и ЩАРАНСКОГО.
    Поскольку ЩАРАНСКИЙ обвиняется в измене Родине, то процесс над ним выгодно
    совместить с процессом по делам ФИЛАТОВА и НИЛОВА, что дополнительно создаст
    серьезные позиции для разоблачения проводимой ЦРУ на территории СССР шпионской
    деятельности. Этим процессам будет предшествовать предание гласности материалов,
    изъятых у американских разведчиков ПЕТЕРСОНА и КРОКЕТА при захвате их с поличным в
    1977 году и свидетельствующих о подрывной деятельности разведки США на территории
    СССР.
    Это был полным разгром, полная сдача позиций Западом в самый ключевой момент нашей
    истории. В результате и так называемый Хельсинский процесс потерял смысл,
    выродившись в пустую говорильню. Ведь, вопреки положениям Хельсинского соглашения,
    Запад уже "не связывал права человека с разрядкой". Такому повороту в политике
    Запада, конечно, было много причин (о них мы еще поговорим в главе пятой), но вряд
    ли кто может отрицать роль в этом и советской дезинформации, и, как бы тупа она ни
    была, поразительной готовности, даже желания Запада ей верить.
    Между тем, наше движение так никогда и не оправилось от этого разгрома. Через год,
    в 79-м и начале 80-го, без особого шума и протестов подобрали последних,
    расправились и с Сахаровым, вторглись в Афганистан — все это под одобрительный рев
    толпы на Олимпийских играх в Москве. Даже этого редкостно циничного шоу не смог
    Запад остановить — советский образ мышления восторжествовал повсюду. Победила их
    "правда", их представления о добре и зле. А столь дорогая сердцу Запада "разрядка"
    ("детант") так же незаметно и бесславно исчезла: "не связанная с правами
    человека", она и смысла не имела, превращаясь в обыкновенную капитуляцию.
    Характерно, однако, что советские вожди выдержали свою игру, не дрогнув, до самого
    конца. Даже много лет спустя, в разгар "гласности и перестройки", они от своей
    легенды не отказались и настояли-таки на том, чтобы Щаранский был освобожден как
    настоящий шпион – в обмен на реального советского шпиона и на том самом мосту в
    Берлине, где шпионов обменивали. Эти ребята своего не упускали. Ну, а Запад...
    утерся и засиял в полном восторге от своего нового друга Горбачева.
    Как говорят англичане, с такими друзьями и врагов не нужно.

    * * *

    Можно не сомневаться, что уж если в таком важном вопросе да столь примитивная


    гебешная дезинформация тем не менее могла сыграть столь роковую роль, то в
    вопросах менее существенных, привлекавших гораздо меньше общественного интереса,
    она была еще эффективней. Особенно учитывая, что чекистские "меры по
    компрометации" очень часто довольно искусно строились вокруг чисто человеческих
    особенностей, слабостей характера, нестандартных отношений, используя и амбиции
    людей, и их бесправное положение, и малую осведомленность Запада. Разработки эти
    бывали на редкость подлы. Вот, например, в том же деле Щаранского мало было
    чекистам привесить ему ярлык шпиона, надо было залезть и в личную жизнь:
    ...в связи с тем, что официальные власти США активно используют в антисоветской
    кампании бывшую советскую гражданку Штиглиц под видом жены Щаранского, поручить
    совпослу Добрынину А. Ф. передать президенту Картеру материалы, раскрывающие
    аморальный облик Щаранского, в том числе личные письма отца Штиглиц, категорически
    отрицающего супружество дочери с Щаранскнм и выступающего против ее провокационной
    деятельности. В последующем эти материалы можно будет передать для опубликования в
    зарубежной прессе.
    Расчет тут столь же простой, сколь и подлый – известно, что Картер — человек
    глубоко религиозный, баптист — имеет представления о нравственности супружеских
    отношений гораздо более строгие, чем принято в нашем мире. И это, без всякого
    смущения, передается по "обычным дипломатическим каналам", через посла в США.
    Можно только гадать, какие же гадости передавались "по каналам КГБ", закулисно:
    По имеющимся в Комитете госбезопасности сведениям, противник рассматривает издание
    новой книги С. АЛЛИЛУЕВОЙ "Только один год" как одну из мер по расширению
    антисоветской кампании, приуроченной к 100-летию со дня рождения В. И. ЛЕНИНА.
    (...) Учитывая вышеизложенное, в целях отвлечения мировой общественности от
    клеветнической кампании, проводимой противником с использованием книги С.
    АЛЛИЛУЕВОЙ "Только один год", предлагаются следующие мероприятия:
    В связи с письмом Иосифа АЛЛИЛУЕВА и Екатерины ЖДАНОВОЙ в Политбюро ЦК КПСС, в
    котором выражается возмущение по поводу изменнического поведения их матери,
    считаем возможным подготовить и опубликовать за рубежом открытое письмо детей С.
    АЛЛИЛУЕВОЙ, адресованное известному политическому обозревателю Г. СОЛСБЕРИ,
    заместителю главного редактора газеты "Нью-Йорк таймс", который неоднократно брал
    интервью у С. АЛЛИЛУЕВОЙ и в личном плане относится к ней с оттенком презрения.
    Это мероприятие будет подстраховано публикацией упомянутого письма и интервью с
    детьми С. АЛЛИЛУЕВОЙ в одном из ведущих европейских журналов.
    Продвинуть в западную печать тезисы о том, что новая книга С. АЛЛИЛУЕВОЙ является
    результатом коллективного труда таких лиц, как Д.КЕННАН, Л.ФИШЕР, М.ДЖИЛАС,
    Г.ФЛОРОВСКИЙ, А.БЕЛИНКОВ, и других, зарекомендовавших себя ярыми противниками СССР
    и специализирующихся на фальсификации истории Советского государства. Одновременно
    включить в эти материалы имеющиеся в распоряжении КГБ сведения, компрометирующие
    упомянутых лиц в личном плане.
    Направить в адрес С. АЛЛИЛУЕВОЙ письмо от видных представителен советской
    интеллигенции, лично знавших С. АЛЛИЛУЕВУ (писатель СОЛОУХИН, кинодраматург
    КАПЛЕР, главный редактор журнала "Советский экран" ПИСАРЕВСКИЙ, профессор МЯСНИКОВ
    — научный руководитель С. АЛЛИЛУЕВОЙ при защите ею диссертации и др.), в котором
    содержался бы мотивированный протест против фальсификации фактов из истории
    Советского государства, клеветы на В. И. ЛЕНИНА. Такое письмо могло бы быть
    передано С. АЛЛИЛУЕВОЙ через возможности КГБ и с таким расчетом, чтобы оно стало
    достоянием зарубежной печати.
    И такие "меры по компрометации" сопровождали буквально каждое событие, от
    публикаций книг до арестов и судов, от побегов за границу деятелей искусства до
    международных происшествий крупного масштаба. Разумеется, далеко не все эти
    "мероприятия" были удачны, но и отрицать их значение было бы крайней наивностью:
    ведь в результате создавалась гигантская машина дезинформации, целая система
    "агентов влияния", против которых у Запада не было никакой защиты. Напротив,
    демократия была вынуждена защищать право своих заклятых врагов распространять
    заведомую ложь. Во многих странах, например в США, закон практически даже не
    защищает вас от клеветы в печати: вам, а не клеветнику надлежит доказывать в суде
    наличие у клеветника умысла вас оклеветать. А если вы, не дай Бог, человек
    известный, клеветать на вас считается священным правом прессы.
    К тому же, большинство этих "агентов влияния" не были в буквальном смысле агентами
    КГБ. Просто кто-то распространял советскую дезинформацию из идейных соображений,
    кто-то — выплачивая, так сказать, старый "должок" этому ведомству или, наоборот,
    ожидая некой ответной поблажки, услуги, а кто-то — и вовсе не ведая, что творит.
    Ведь часто "нужная" КГБ "информация" была одновременно весьма интересна вашему
    конкуренту, завистнику или просто склочному человеку, а задачей КГБ становилось
    всего лишь подсунуть ее такому заинтересованному лицу.
    Да мало ли какие возникали сюжеты. Скажем, большинство западных специалистов по
    России — советологов, славистов — оказались в зависимости от режима просто в силу
    того, что им необходимо было время от времени ездить в СССР. Без этого специалист
    в здешнем академическом мире не считался за специалиста. Любой мог бросить ему
    упрек в том, что он дисквалифицировался, оторвался от действительности. А
    возможность туда поехать плотно контролировалась в те годы Лубянкой. Но ведь
    существовал и обратный механизм, куда более мощный: советский человек любой
    профессии не мог выехать за границу, скажем, на научную конференцию, на гастроли
    или соревнования — без санкции КГБ. Став "невыездным", он, конечно, автоматически
    терял свою ценность, а иногда и просто работу. "Возможности КГБ" были, таким
    образом, практически безграничны.
    Разглядывая же теперь документы ЦК об этих самых "мерах по компрометации", я
    только диву давался, до чего же они, сволочи, были ловки. Вот ведь, углядели, что
    Солсбери "в личном плане относится с оттенком презрения" к Аллилуевой, да тут же и
    задействовали этот оттенок. И что в такой ситуации было делать той же Аллилуевой?
    Объяснять Солсбери, что им воспользовался КГБ как "каналом" своей дезинформации?
    Или вот еще сюжет: записка Андропова "О мерах по компрометации решения
    Нобелевского Комитета о присуждении премии мира САХАРОВУ А. Д." и соответствующее
    решение политбюро:
    — поручить Отделам науки и учебных заведений, пропаганды ЦК КПСС, совместно с
    Президиумом Академии Наук СССР подготовить от имени Президиума Академии Наук СССР
    и видных советских ученых открытое письмо, осуждающее акцию Нобелевского Комитета,
    присудившего премию мира лицу, ставшему на путь антиконституционной,
    антиобщественной деятельности. Указанное письмо за подписью членов Президиума
    Академии Наук СССР и видных советских ученых опубликовать в газете "Известия";
    — редакции газеты "Труд" опубликовать фельетон, в котором преподнести присуждение
    САХАРОВУ Нобелевской премии мира в сумме 122 тысяч долларов как подачку
    реакционных кругов Запада за постоянно поставляемую им клевету на советский
    общественный и государственный строй;
    — по линии АПН продвинуть на Запад материалы, раскрывающие тезис о том, что
    присуждение премии мира человеку, выступающему против разрядки международной
    напряженности и оценивающему с крайне реакционных позиций события в Чили,
    Вьетнаме, Камбодже, Ближнем Востоке, противоречит политике Советского государства
    и всех прогрессивных сил мира, направленной на разрядку международной
    напряженности и разоружение;
    — по каналам Комитета государственной безопасности продвинуть на Запад статьи, в
    которых показать абсурдность решения Нобелевского Комитета, присудившего премию
    мира лицу, которое является изобретателем оружия массового поражения людей.
    В этом документе все замечательно учтено: и покорность академиков (они, говорят,
    еще и дрались между собой за привилегию подписать это "открытое письмо" — еще бы,
    позволяли ведь не всем, а только "ведущим советским ученым"!), и зависть работяг
    (газета "Труд" — орган советских профсоюзов — читалась в основном рабочими, для
    которых сумма в 122 тысячи долларов была просто невообразима), и сантименты
    "прогрессивных сил мира". Ну а последний пункт, идею об "абсурдности" присуждения
    премии мира создателю водородной бомбы, "продвинул на Запад" не кто иной, как...
    Жорес Александрович Медведев. И не где-нибудь, а в Осло, выступая в Нобелевском
    институте. Так, между прочим, сказал — и сказал. Как уж он оказался этим
    "каналом", кто ему подсказал столь глубокую мысль, или сам додумался — Бог весть.
    Но какая удача для Андропова: не кто-нибудь, известный ученый-диссидент...
    И говорите мне теперь, что КГБ было глупым, что их дезинформация ни на кого не
    действовала. Куда там! Годами с редкостным терпением готовили они свои "каналы",
    зачастую играя с людьми, точно кошка с мышкой. И горе было тому, кто пускался с
    ними в эти игры, наивно надеясь их перехитрить: обмануть ведь можно человека или
    группу людей, но не систему.
    В Дубравном исправительно-трудовом лагере отбывает наказание осужденный в феврале
    1966 года Верховным Судом РСФСР к 7 годам лишения свободы по ст.70 ч.1 УК РСФСР
    СИНЯВСКИЙ А. Д.
    Наблюдение за его поведением в исправительно-трудовом лагере показало, что он в
    последнее время все чаще размышляет над своей дальнейшей судьбой, хотя по-прежнему
    отрицает свою вину. В отличие от ДАНИЭЛЯ и членов его семьи, СИНЯВСКИЙ и его жена
    не принимают участия в каких-либо антиобщественных акциях.
    В целях пресечения дальнейшего использования Западом факта осуждения СИНЯВСКОГО и
    ДАНИЭЛЯ в антикоммунистической пропаганде, считаем целесообразным продолжить
    работу с СИНЯВСКИМ в плане склонения его к подаче заявления в Президиум Верховного
    Совета РСФСР о помиловании. При получении такого заявления считали бы возможным
    удовлетворить просьбу СИНЯВСКОГО.
    Просим согласия.
    Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ.

    Записка т. Андропова Ю. В. от 30 сентября 1968 г. (о Синявском) (т.т. Суслов,


    Андропов, Полянский, Шелепин, Демичев)
    Разрешить т. Андропову Ю.В. вести работу с учетом обмена мнениями, состоявшегося
    на заседании Политбюро ЦК.
    Осужденный Верховным судом РСФСР на 7 лет лишения свободы литератор Синявский
    А.Д., автор книг антисоветского содержания, публиковавшийся на Западе под
    псевдонимом "Абрам Терц", отбыл к настоящему времени более двух третей наказания.
    Наблюдение за Синявским показывает, что он, находясь в исправительно-трудовом
    учреждении, соблюдает установленный режим, отрицательно относится к попыткам
    отдельных заключенных вовлечь его в антиобщественную деятельность и своим
    поведением фактически не дал новых поводов для использования его имени за рубежом
    во враждебных нашему государству целях.
    Никаких предосудительных поступков не допустила и его жена Розанова-Кругликова,
    проживающая в г. Москве.
    Вместе с тем Синявский продолжает стоять на позиции непризнания своей виновности и
    отрицания антисоветского характера своих действий, по-прежнему считает суд над ним
    незаконным. Однако с его согласия жена Синявского обратилась с ходатайством о
    помиловании, избрав в качестве мотива трудность воспитания малолетнего сына.
    Рассмотрев это заявление и проанализировав материалы, а также принимая во
    внимание, что срок наказания Синявского истекает в сентябре 1972 года, полагаем
    возможным положительно решить вопрос о сокращении ему в порядке помилования срока
    наказания на 1 год 3 месяца.
    Такая мера, по нашему мнению, способствовала бы отрыву Синявского от
    антиобщественных элементов и может положительно повлиять на его дальнейшее
    поведение.
    Проекты постановления ЦК КПСС, Указа Президиума Верховного Совета РСФСР по этому
    вопросу прилагаются.
    Просим рассмотреть.
    Ю. Андропов Р. Руденко Л. Горкин 12 мая 1971 года.
    О помиловании Синявского А.Д.
    Одобрить проект Указа Президиума Верховного Совета РСФСР по этому вопросу
    (прилагается).
    СЕКРЕТАРЬ ЦК
    Комитетом госбезопасности проводится работа по оказанию положительного влияния на
    досрочно освобожденного из мест лишения свободы СИНЯВСКОГО Андрея Донатовича,
    созданию обстановки, способствующей его отходу от антиобщественных элементов.
    Принятыми мерами имя СИНЯВСКОГО в настоящее время в определенной степени
    скомпрометировано в глазах ранее сочувствующей ему части творческой интеллигенции.
    Некоторые из них, но имеющимся данным, считают, что он связан с органами КГБ.
    СИНЯВСКИЙ следует совместно выработанной по возвращении его в Москву линии
    поведения, ведет уединенный образ жизни, занимается творческой работой, связанной
    с вопросами русской литературы XIX иска и историей древнерусского искусства.
    Используя "авторитет" СИНЯВСКОГО, через его жену РОЗАНОВУ-КРУГЛИКОВУ удалось в
    выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание ДАНИЭЛЯ и
    ГИНЗБУРГА, в результате чего они не предпринимают попыток активно участвовать в
    так называемом "демократическом движении", уклоняются от контактов с группой
    ЯКИРА.
    Вместе с тем, известно, что СИНЯВСКИЙ, в целом следуя нашим рекомендациям, по
    существу остается на прежних идеалистических творческих позициях, не принимая
    марксистско-ленинские принципы в вопросах литературы и искусства, вследствие чего
    его новые произведения не могут быть изданы в Советском Союзе.
    Различные буржуазные издательства стремятся использовать это обстоятельство,
    предлагая свои услуги для публикации работ СИНЯВСКОГО, что вновь может привести к
    созданию нездоровой атмосферы вокруг его имени.
    5 января 1973 года СИНЯВСКИЙ обратился с ходатайством в ОВИР УВД Мосгорисполкома о
    разрешении ему выезда вместе с женой и сыном, 1965 года рождения, во Францию
    сроком на 3 года по частному приглашению профессора парижского университета КЛОДА
    ФРИЮ.
    Учитывая изложенное и принимая во внимание желание СИНЯВСКОГО сохранить советское
    гражданство, считали бы возможным не препятствовать выезду семьи СИНЯВСКОГО из
    СССР.
    Положительное решение этого вопроса снизило бы вероятность вовлечения СИНЯВСКОГО в
    новую антисоветскую кампанию, так как лишило бы его положения "внутреннего
    эмигранта", оторвало бы от творческой среды и поставило бы в конечном счете
    СИНЯВСКОГО в ряд писателей "зарубежья", потерявших общественное звучание.
    В последующем можно решить, целесообразно ли возвращение СИНЯВСКОГО в Советский
    Союз после истечения срока пребывания во Франции.
    Просим согласия.
    Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ.

    11. Страдающая интеллигенция

    Я привел эту драму и документах почти целиком, потому что она удивительно точно,
    шаг за шагом, иллюстрирует, как терпеливо и обстоятельно "работало" политбюро,
    подготовляя свои "оперативно-чекистские мероприятия". И уж кого-кого, а свою
    родную советскую интеллигенцию они понимали прекрасно, отлично зная, как наиболее
    эффективно сбалансировать кнут и пряник. А пуще всего – как использовать
    интеллигентскую самовлюбленность. В мою задачу вовсе не входит кого-то персонально
    "разоблачать" или даже осуждать, тем более, что для большинства из нас в этих
    документах ничего особенно нового не содержится. То, что Синявская "играла в
    сложные игры с КГБ", она и сама тогда не скрывала.
    Я еще помню, как, вернувшись из лагеря в январе 70-го, столкнулся с ней на обеде у
    общих знакомых. Любопытно, что это была наша первая и последняя встреча в Москве,
    до того мы и знакомы-то не были, но госпожа Синявская просто рта не закрывала. А
    говорила она — причем, как всегда, с большим апломбом — о том, что "нам —
    писателям" не нужен весь этот шум, это так называемое "движение", вся эта
    "политика". Это только вредит "нам — писателям", а надо тихо сидеть и не рыпаться.
    А пуще всего не стоит связываться со всеми этими Якирами и прочими любителями
    шума. Увидев же мою резко негативную реакцию на свою "писательскую" линию, она
    больше со мной встречи не искала. Не удалось, "пользуясь авторитетом Синявского,
    повлиять" – и не надо. Я ей только затем и нужен был, затем, надо полагать, и
    притащилась на обед к общим знакомым в тот самый день, когда я там должен был
    появиться.
    Но дело не в этом. Для меня несущественно, пользовалась ли она "авторитетом
    Синявского" по своей инициативе или по "достигнутой договоренности", — так же, как
    не имеет теперь значения, затевала ли она бесконечные склоки в эмиграции (в том
    числе и постоянные нападки на Солженицына) согласно "совместно выработанной линии"
    или просто в силу склочности характера. Так ли, сяк ли, Андропов не прогадал.
    Занятно, однако, другое: упоминание этих документов в русской печати вызвало
    совершеннейшее бешенство госпожи Синявской. Нимало не смущаясь забавного
    противоречия, она тотчас — и, как всегда, безапелляционно — заявила (в "Московских
    новостях"), что документы: а) "украдены", б) "подделаны", в) что Андропов все
    переврал. Прямо как тот не в меру ретивый провинциальный адвокат из известного
    анекдота, который утверждал, что его подзащитный невиновен, так как у него есть
    абсолютно неопровержимое алиби, а в то же время он нуждается в снисхождении из-за
    своего чрезвычайно трудного детства. Затем, опять же не переводя дыхания, взяла и
    сама опубликовала те же самые документы — вот она, дескать, "вся правда", не
    украденная и не подделанная. Наконец в длиннющей статье в "Независимой газете", на
    два номера с продолжением, по целой газетной странице в каждом, поведала о своих
    необычайных подвигах: о том, как она, умная и бесстрашная женщина, объегорила
    глупый и трусливый КГБ, "переиграла" их в их же собственной игре. Она, видите ли,
    шантажировала КГБ, ложно обвинив их в краже ценных книг во время обыска. Вот ведь
    находчивость! Вот смелость! Что ж тут оставалось делать бедным чекистам, как
    только отпустить их с миром в Париж.
    Но и это еще бы ничего — в российской прессе сейчас и не такое встретишь. Как
    говорится, не хочешь — не слушай, а врать не мешай. Не стал бы и я пересказывать
    весь этот горячечный бред, если бы не один абзац этого по случаю сочиненного
    мемуара, в котором, распалив уже свою фантазию добела, она как бы кричит всем нам
    сразу:
    "...подите прочь, бесстыдники, на что хвост подымаете? На дело Синявского—Даниэля,
    из которого вы вышли, как, простите за стилистическую вольность, русская
    литература из гоголевской шинели? Откуда у вас сегодня такое стремление плюнуть в
    свое прошлое? Откуда у вас такая вера в КГБ и преданность этой фирме? Как могло
    случиться, что слово Андропова стало вам дороже слова Синявского? Почему вам так
    хочется, чтобы король оказался голым?"
    Оставлю в стороне крайне наглый, базарный тон этого "воззвания". Но, прочитав о
    нашем коллективном происхождении из четы Синявских, невозможно не подивиться как
    диалектичности их совести, так и интеллигентской самовлюбленности. Да неужели они
    всерьез верят в это? Неужто им невдомек, что Синявский имеет такое же отношение к
    "делу Синявского—Даниэля", как Киров — к делу убийства Кирова? Или как Дрейфус — к
    "делу Дрейфуса"? Собирая нашу первую демонстрацию в 1965 году, мы и Синявского в
    глаза не видели, и книг его не читали (а я так и впоследствии не осилил больше 20
    страниц). Дело ведь было не в нем, а в том, потерпит ли общество политические
    репрессии в послесталинское время. Вернемся ли мы назад, ко временам террора, или
    все-таки проснется в людях их гражданское мужество. Это был просто тест на
    зрелость, который выдержали лишь немногие. Большинство осталось советским, как и
    было, и Синявский в их числе. "Голос из хора", да еще и фальшивый.
    Что стоит за дубовым языком андроповских сообщений, понятно лишь посвященным.
    Скажем, что значит "отрицательно относится к попыткам отдельных заключенных
    вовлечь его в антиобщественную деятельность"? А это значит молчать, когда
    издеваются над твоим сокамерником, идти на работу, когда бастуют твои солагерники,
    постыдно жрать лагерную кашку, когда зона объявила голодовку. Или что значит
    "ходатайство о помиловании"? Де-юре это и есть признание вины, сколько бы ты ни
    говорил потом, что не признаешь себя виновным. Да ничего другого и не требовал от
    нас режим, по крайней мере для начала. Согласись на это любой из нас, и — дом,
    свобода, тепло, пища. Любящая жена и трудновоспитуемые дети. Но не пошел на это
    умирающий Галансков, предпочел умереть Марченко. И, наоборот, "помилованный"
    Гамсахурдиа дослужился до президента Грузии. Мы-то знаем: режим на достигнутом не
    успокаивался, свой "должок" получал и много лет спустя.
    Словом, это твой выбор. Конечно, ты вправе выбрать путь полегче, но тогда не жди
    уважения солагерников, тем более не требуй аплодисментов. В самом деле, уж коли
    "мы — писатели", ну так и сидели бы писали о литературе. И не лезли бы в гнусную
    политику ни тогда, ни теперь. Так нет, теперь еще и лавры борцов нужны, отцов-
    основателей. Право же, как говорят англичане, нельзя одновременно и съесть
    пирожок, и иметь его, а по-лагерному еще точнее — и рыбку съесть, и... И кашку
    получать в лагере за то, что следуешь "достигнутой договоренности", и помилование
    получить от Андропова, и в Париж уехать вполне комфортабельно, с иконами, с
    совпаспортом, с возможностью ездить назад, но и в героях ходить, а теперь еще с
    апломбом вещать о судьбах России...
    "Мне удалось вывезти Синявского из лагеря на 15 месяцев раньше срока", — с
    гордостью пишет его жена, оправдывая свои "игры" с КГБ. Помилуйте, да можно было и
    все 7 лет сэкономить, сразу "достигнув договоренности" и занявшись исключительно
    историей древнерусского искусства. Так ведь многие и делали, с самого начала найдя
    себе "безопасный" предмет для занятий. Стоило ли и огород городить!
    Ах, но ведь это же не кто-нибудь, а сам Синявский! Она же Синявского освободила!
    Перед непомерностью этого достижения нам всем остается лишь потупить глаза,
    притихнуть и тайно восхищаться подвигом верной подруги. Будто нам и невдомек, что
    Синявский превратился в Синявского благодаря "делу Синявского—Даниэля", всему тому
    "шуму", который "им — писателям", оказывается, вовсе не нужен.
    Для меня, повторяю, несущественно, пользовались ли они "авторитетом Синявского" по
    своей инициативе или по "достигнутой договоренности". Существенно, что они вообще
    претендуют на какой-то "авторитет". Меня гораздо больше коробит интеллигентская
    самовлюбленность, исключительность. Ведь они — "таланты", а стало быть, убеждены,
    что и мерки к ним должны быть другие. Простой смертный себе и одной десятой такого
    коллаборационизма позволить не мог без клейма позора, каковой интеллигенция выдает
    теперь за героическое сопротивление, или, в крайнем случае, за оправданную жертву.
    Да чем оправдано-то? Своей собственной самовлюбленностью!
    24 июля 1969 года в Англию с целью сбора материалов для создания нового
    произведения о В.И.ЛЕНИНЕ выехал КУЗНЕЦОВ Анатолий Васильевич, 1929 года рождения,
    уроженец г. Киева, член КПСС с 1955 года, ответственный секретарь Тульского
    отделения Союза писателей РСФСР, заместитель секретаря партийной организации
    отделения, член редколлегии журнала "Юность" с июня 1969 года.
    По информации посольства СССР в Англии, вечером 28 июля КУЗНЕЦОВ ушел из гостиницы
    и, как сообщило позднее министерство иностранных дел Англии, обратился с
    ходатайством разрешить ему остаться в стране. Просьба КУЗНЕЦОВА удовлетворена.
    Эта история нашумела в свое время не только потому, что Кузнецов был писателем
    весьма известным, но главным образом из-за откровенного признания Кузнецова в
    своем сотрудничестве с КГБ. Отдадим ему должное: он сказал об этом сразу, при
    первой же возможности, и сам настоял на публикации этого признания в английских
    газетах со всеми подробностями, желая таким образом загладить вину. Тем не менее,
    история поразительная: по его словам, он "играл с КГБ" более года и даже писал
    ложные, фантастические по своей абсурдности доносы на своих друзей и коллег,
    известных писателей и артистов, якобы состоящих в заговоре против советской
    власти, — все это лишь затем, чтобы получить возможность поехать за границу и там
    остаться. Он, видите ли, не мог больше жить в СССР, где его талант задыхался от
    отсутствия творческой свободы.
    И это еще не худший пример. По крайней мере, Кузнецов не требовал лавров героя, не
    рассчитывал на сочувствие, а всю историю рассказал сам вполне честно. Он хотя бы
    чувствовал, что совершил нечто недостойное. Большинство не осознавало и этого.
    Скажем, деятели культуры, получавшие разрешение на заграничные поездки, обязаны
    были потом писать отчеты о виденном и слышанном, а иногда и "выполнять отдельные
    поручения КГБ". И это считалось у них вполне "нормальным", так же, как и доносить
    на иностранцев, приезжавших в СССР.
    Дело здесь отнюдь не в самой связи с КГБ, к которому я всегда относился на
    редкость безлично, так же, как и к обыкновенным стукачам. Одного из этих
    последних, человека, наговорившего на меня в КГБ четверть века назад таких
    гадостей, что я вполне мог и погибнуть, я встретил теперь случайно на улице и не
    почувствовал ничего, кроме некоторой жалости. Нет, это совсем другое. Те, о ком я
    говорю, жалости не вызывают и никогда себя виновными не чувствуют. Напротив, они
    собой любуются. Не знаю, быть может, я слишком субъективен, но эти люди вызывают у
    меня чисто физиологическое отвращение, какое мы обычно испытываем при виде
    мокрицы.
    Прости меня, моя страна,
    За то, что я — кусок говна
    — писал один питерский поэт в припадке откровенности. Ему хотя бы достало совести
    осознать эту грустную истину — ведь большинство его сотоварищей по классу и того
    не осилило. Как раз когда я пишу эти страницы, второй канал Би-Би-Си показал нам
    удивительный документальный фильм о новом герое нашего времени Владимире Познере.
    Да-да, том самом Познере, что годами убеждал с экрана западных телезрителей в
    Америке, Англии, Франции на своем безукоризненном английском и французском в
    преимуществах советского строя, в миролюбии советской политики, в том, что
    Сахарова сослали правильно, в Афганистан вторглись правильно, а в психушки никого,
    кроме сумасшедших, не сажают. Теперь же с не меньшей убедительностью, со слезой в
    голосе рассказывает, как он безмерно страдал все эти годы. Ведь его — жутко
    подумать! — долго не пускали за границу, а вся его продукция шла только "на
    экспорт". Ему — ему! — не доверяли, не давали вести никакой программы на родном
    советском телевидении! И, конечно, ему приходилось лгать — а кому не приходилось!
    — отчего он страдал еще больше. Но — чего не сделаешь ради своего таланта. И в чем
    же талант! Да в том, что он лучше других умел лгать на своем безукоризненном
    английском, французском.
    Надо сказать, Би-Би-Си постаралось на славу: создать образ героя на крайне бедном
    материале – задача отнюдь не простая — как если бы в 40-е сделать героический
    фильм об Эзре Паунде. Но уж очень им, видать, хотелось — ведь это, наверно, делали
    такие же познеры, только западные. Камера любовно показывает нам Познера на
    утренней пробежке, Познера с его американским близнецом Донахью, Познера дома,
    Познера молодого и Познера старого. Вот "его" школа в Нью-Йорке, где он учился
    мальчиком до репатриации в СССР; вот дом Познеров в самом сердце либерального Нью-
    Йорка, в Гринвич-Виллидже. Домик не слабый, по нынешним временам потянет на
    несколько миллионов, да и тогда стоил соответственно. Но все это счастье
    безвозвратно потеряно из-за проклятого маккартизма; Познер-старший, коммунист по
    убеждениям и гражданин СССР по паспорту, не пожелал расстаться с "серпастым-
    молоткастым", отчего — какая несправедливость! — потерял работу в крупной
    голливудской фирме. Пришлось ехать в СССР — страдать. И теперь при виде своей
    детской фотографии Познер... плачет. Да-да, плачет самыми настоящими слезами. Я
    даже записал этот фильм на видеокассету — ведь мне иначе никто не поверит. Буду,
    невзирая на авторские права, за плату показывать неверящим плачущего Познера,
    умилившегося собственной детской фотографии.
    Но вот и кульминация — август 1991-го, танки на улицах Москвы, "Лебединое озеро"
    по советскому телевизору и — освобождение Познера. Кадры из фильма Формана "Полет
    над кукушкиным гнездом": всегда покорный индеец-гигант вырывает из пола тумбу и
    крушит ею окно. Свобода! Он решился, он порвал путы.
    "Я не позволю себе поверить ни в человека, ни в правительство, ни в идеологию.
    Никогда больше!" — как всегда убедительно, на своем безукоризненном английском
    говорит он с экрана в заключение, словно старая потасканная шлюха клянется, что
    она больше никому, никогда, ни за что не даст. Благо никто больше и не просит.
    Причем тут вера? Ведь нам уже вроде бы объяснили: ни во что он не верил, он всю
    жизнь лгал и страдал.

    * * *
    Помилуйте, да ведь все они страдали, боролись, преследовались — так уж был устроен
    советский режим, суть которого не изменилась со времен Сталина. И те академики,
    что, расталкивая коллег локтями, рвались подписать письмо против Сахарова. А как
    же! Ведь те, кому подписать не удалось, пострадали — они не попали в число
    "ведущих советских ученых". И мой случайный собеседник, "сосланный" за
    вольнодумство послом в одну захудалую западную страну. И даже Андропов — только
    подумайте, сколько же ему пришлось вытерпеть от "идеологов" в политбюро! Все они
    боролись и страдали. Преследовали одних и преследовались другими, были и палачами,
    и жертвами одновременно. Но то, что жертвы, — теперь вспомнил каждый, а то, что
    палачи, — никто вспоминать не хочет.
    А уж пуще всех страдала творческая интеллигенция, ежедневно "приносившая жертву"
    ради спасения своего таланта, своей науки, искусства, литературы. Да ведь в наши
    годы писателю просто требовалось чуть-чуть пострадать, чтобы талант его обратил на
    себя внимание, засверкал, заискрился. Не всерьез, конечно, а так, как писал
    Высоцкий: чтоб "в тридцать три распяли, но не сильно". Какой же это писатель, если
    его совсем-совсем не преследуют? Кто бы, скажите, вообще знал, особенно на Западе,
    о существовании такого "поэта", как, например, член ЦК ВЛКСМ Евгений Евтушенко,
    если бы не его "авторитет" опального, преследуемого, "сердитого молодого
    человека"? А стоило это не дорого:
    Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров
    СССР докладывает, что в N6 журнала "Юность" за 1977 год заверстана поэма
    Е.Евтушенко "Северная надбавка". Герой поэмы Петр Щепочкин длительное время
    работает на севере и, зашив в пояс свою "северную надбавку" в десять тысяч рублей,
    едет в отпуск. Он мечтает о том, как сядет в поезд "Владивосток — Москва" и "в
    брюшную полость" нальет себе пивка. (...) Прогуляв в столице несколько "слипшихся"
    дней и став легче "на три аккредитива и тяжелей бутылок на сто пива" Петр Щепочкин
    решает навестить свою сестру Валю, работающую медсестрой в подмосковном городе
    Клину. Его, привыкшего швырять сотни и тысячи рублей, "ошеломила" встреча с
    сестрой, живущей вместе с мужем и ребенком в "окраинном" бараке на зарплату в сто
    пятнадцать рублей. Герои поэмы при этом горько размышляет
    "...про множество вещей —
    про эти сторублевые зарплаты,
    про десятиметровые палаты,
    где запах и пеленок и борщей.
    Он думал — что такое героизм?
    Чего геройство показное стоит,
    когда оно вздымает гири ввысь,
    наполненные только пустотою?"
    Свой вывод он "формулирует" в словах, обращенных к старику-сторожу: "Воров
    боишься? Разберись, кто вор...", недвусмысленно тем самым намекая, что люди,
    получающие "сторублевую зарплату" и проживающие в "десятиметровых палатах", по
    сути дела обворованы.
    На эти, неприемлемые с нашей точки зрения, моменты из поэмы Е.Евтушенко "Северная
    надбавка" обращено внимание заместителя главного редактора журнала "Юность" А.
    Дементьева в беседе с ним в Главном управлении 6 мая с.г. Тов. Дементьев
    согласился с этими замечаниями, но сказал, что редакция вряд ли сумеет внести в
    поэму нужные исправления, поскольку поэт якобы заявил, что он ни одной строчки в
    ней менять не будет.
    Ну что значит — "ни одной строчки"? Ведь это ж все, как признал сам поэт,
    "геройство показное", "наполненное только пустотою". Конечно же, ЦК во всем
    разобрался, все поправил.
    Главлит СССР (т. Романов) информирует о том, что в очередном номере журнала
    "Юность" (N6, 1977) готовится к публикации поэма Е. Евтушенко "Северная надбавка",
    в которой допущены серьезные идейно-художественные просчеты, искажающие нашу
    действительность.
    В соответствии с поручением в Отделах пропаганды и культуры ЦК КПСС состоялась
    беседа с руководством журнала "Юность" (т. Дементьев) и Союза писателей СССР (т.
    Сартаков). Как сообщил т. Дементьев, при подписи в печать в текст внесены
    существенные поправки, учитывающие замечания Главлита. В ходе беседы редакции
    журнала было предложено продолжить работу по редактированию текста.
    Вопрос о публикации поэмы Е. Евтушенко, с учетом проведенной работы по
    редактированию текста в целом, считали бы возможным оставить на окончательное
    решение редколлегии журнала "Юность". Было обращено внимание редакции (т.
    Дементьев) на необходимость неукоснительного соблюдения постановления ЦК КПСС "О
    повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения,
    кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-художественный уровень
    публикуемых материалов и репертуара".
    Правлению Союза писателей СССР (т. Сартаков) рекомендовано принять необходимые
    меры по укреплению редколлегии и аппарата редакции журнала "Юность".
    Пожурили, поставили на вид — только и всего. И поэму напечатали, и на этап никто
    не поехал, но зато сколько шуму, разговоров — сам ЦК вмешался! Теперь и читатель
    зачитает журнал до дыр, и за границей появятся статейки сочувствующих журналистов
    о преследуемом правдолюбце Е. Евтушенко. Ну и, конечно, "авторитет" среди
    интеллигенции: он же не какой-нибудь там Долматовский, он опальный, сердитый.
    Впрочем, и Евгений Долматовский тоже ведь не лыком шит, он тоже опальный и
    преследуемый.
    В девятом номере журнала "Октябрь" за этот год опубликованы новые стихи поэта Е.
    Долматовского. Среди них — стихотворение "23 февраля 1973 года", посвященное
    празднованию дня Советской Армии и Военно-Морского Флота в наше время.
    Система образов этого стихотворения такова, что, вместо раскрытия преемственности
    связи героических традиции советского народа и его вооруженных сил, она объективно
    ведет к противопоставлению сегодняшнего времени прошлому. В стихотворении
    содержатся двусмысленные образы и формулировки, бросающие, независимо от
    субъективных намерений автора, тень на современную жизнь. Е. Долматовский сетует,
    что "теперь салют сменился фейерверком. Не пушки, а одни хлопушки бьют".
    Что касается преемственности в традициях советского общества, то автор считает:
    "Конечно, разноцветные ракеты салютам огнедышащим родня, но дальняя... И рыбы —
    предки наши!"
    В Отделе пропаганды ЦК КПСС 12 сентября 1973 г. состоялась беседа с зам. главного
    редактора журнала "Октябрь" т. Строковым, в которой указано на ошибочность
    публикации этого стихотворения. Было обращено внимание редакции на повышение
    требовательности к идейному смыслу публикуемых материалов.
    Так они и боролись — друг с другом, и страдали тоже друг от друга, в бесконечной
    борьбе за место у партийной кормушки. Спрашивается и какая между ними разница?
    Почему мы должны отличать "правых" от "левых", "прогрессивных" от "реакционных" (а
    теперь еще и "демократов" от "патриотов", которые из них соответственно
    образовались), ежели они отличались не более, чем салют от фейерверка? Да они и
    сами это прекрасно понимали, а промеж собой и не слишком скрывали. Недаром ходила
    по Москве эпиграмма, якобы адресованная Долматовским Евтушенко:

    Ты — Евгений, я — Евгений;
    Ты не гений, я не гений;
    Ты — говно, и я — говно,
    Ты — недавно, я — давно.

    Какая уж там борьба! Просто мазать друг друга говном — любимое занятие советской
    интеллигенции. И кто больше преуспел, кто ухитрился измазать всех остальных более
    толстым слоем — тот и лучше. Так они понимают самосовершенствование. В реальности
    же и те, и другие были всего лишь двумя разными частями одной и той же машины,
    одна работала "на экспорт", другая — для внутреннего потребления. Вот распорядился
    ЦК:
    Руководство Французской компартии (ФКП) обратилось с просьбой о том, чтобы
    некоторые известные во Франции представители советской интеллигенции направили
    послание солидарности и симпатии французским коммунистам. Оно связывает эту акцию
    с митингом французской демократической интеллигенции, который состоится в г.
    Париже 30 января 1981 г. и рассматривается друзьями как манифестация поддержки
    Генеральному секретарю ФКП Ж.Марше...
    И, давя друг друга, спешат расписаться под письмом, которое составил полуграмотный
    аппаратчик из международного отдела, самые прогрессивные да либеральные: и
    Трифонов, и Катаев, и Юткевич, и даже Тарковский. А как же? Должок-то отдавать
    надо, за привилегию быть "на экспорт" надо платить:
    Мы выражаем горячую солидарность с вашей борьбой за расцвет национальной культуры,
    за развитие интернациональных творческих связей между работниками культуры всех
    стран, за мир, демократию и социализм. В наше время идеи свободы, равенства и
    братства неразрывно связаны с идеями социализма, который делает доступными для
    трудящихся все формы культуры и все достижения человеческого гения.
    Подписывают и, заметьте, рожу не кривят, что, дескать, стиль дубовый, что "мы —
    писатели" написали бы лучше. Знают: зато им простятся некоторые стилистические
    вольности в их собственном творчестве. Цензура благодушно пропустит там —
    недомолвку, здесь — намек. Советское "искусство", "литература", ими созданные, так
    и остались на уровне игры с цензурой, на уровне полунамеков, понятных лишь
    посвященным, которым полагалось с душевным трепетом восхищаться смелостью авторов.
    Все это дутые авторитеты, творения которых не пережили да и не могли пережить
    режима. Те же, кто его, без сомнения, пережил, никогда и не помышляли жертвовать
    своей совестью ради "спасения таланта". Такое не могло и в голову прийти ни
    Булгакову с Платоновым, ни Ахматовой с Мандельштамом, ни Солженицыну с Бродским.
    Да, они были изгоями, аутсайдерами и — за исключением двух последних — при жизни
    не увидели своих основных работ изданными у себя на родине. Зато и не сидели в
    президиумах, не спасали человечество от войны, хором не пели. Я помню, как
    ребенком водил меня отец к умирающему Платонову (они знали друг друга по фронту),
    в его дворницкую. Мать сердилась.
    — Что ж ты делаешь! У него же открытая форма туберкулеза, а ты ребенка туда
    таскаешь.
    — Ничего, — сухо обрезал отец, — подрастет — гордиться будет.
    И я горжусь: я видел человека, который предпочел работать дворником при
    Литературном институте, но лгать не стал даже в страшные сталинские годы. Его
    книжки я потом прочел все, какие смог найти. А что писали те, для кого он подметал
    дорожки, мне, право, не интересно. Поразительно: вид Платонова с метлой и лопатой
    ничему их не научил, хотя, без сомнения, был самым важным наглядным пособием во
    всей их учебной программе.
    Слушая теперь стенания интеллигенции о том, как она страдала, вынужденная лгать, я
    недоумеваю: а почему непременно, любой ценой, надо было становиться писателями,
    профессорами, академиками? Талант здесь, как мы видим, ни при чем, с ним можно и
    дворником быть. Такой выбор имелся у каждого. Но нет, в дворники никто идти не
    пожелал, всем хотелось страдать комфортабельно. Всем требовалось благородное
    оправдание собственного конформизма.
    Помню, как, выйдя из психушки в 1965 году, вдруг обнаружил, что все мои
    "оттепельные" друзья куда-то исчезли, словно растворились. А встреченные случайно
    на улице, непременно куда-то спешили с папочками и портфельчиками или еще лучше —
    с детской колясочкой. "Извини, старик, — бормотали они на ходу, не подымая глаз, —
    нужно вот диплом сперва защитить, диссертацию, кандидатскую получить". Или: "Нужно
    сперва детей вырастить". И трусили дальше, не глядя по сторонам. Казалось, целое
    поколение моих сверстников отгородилось от жизни папочками да колясочками, учеными
    степенями да книгами. Кого они думали обмануть? Себя, режим, своих детей? Разве в
    наше время, в отличие от 20-х — 30-х годов, кто-то не знал, не понимал, что любые
    их таланты и достижения будут использованы режимом только во вред людям! Разве
    непонятно было, что, не решив этих проблем, взваливать их на детей, по меньшей
    мере, бессовестно? Из них, как и из вас, просто сделают со временем или палачей,
    или жертв — ведь ничего другого этот чудовищный конвейер произвести не мог.
    И точно: лет через двадцать этих самых детей, зачатых в самообмане, для оправдания
    собственного бесстыдства, погнали в Афганистан, чтобы убивать или быть убитыми.
    Тупо молчала страна, привычно трусили на службу, к своим книгам и диссертациям, их
    папы и мамы: даже и такая жертва не показалась им достаточно велика, чтобы
    потревожить их привычный мирок с его страданиями и авторитетами. Вот и
    долюбовались собой: теперь и книг, и докторских диссертаций, всего того
    интеллигентского самовыражения, коим и оправдывались, хоть пруд пруди, а страна
    гибнет. И нет в них ни тени раскаяния. Куда там! Виноват кто угодно, только не
    они.
    Признаюсь, я не испытываю ни малейшего сочувствия к этим людям. Напротив, слушая
    теперь их нытье, их бесконечные жалобы на тяготы посткоммунистической жизни, в
    моей душе поднимается нечто наподобие злорадства.
    "Ага, — думаю я, — вам голодно, вам нечего есть? А вот ваш диплом в толстых
    кожаных корочках, вот толстенная диссертация — жуйте их. Вам не платят зарплату
    четвертый месяц? А чем же вы всю жизнь занимались? Ах, книжки писали? Ну, так
    идите на улицу, продавайте их прохожим. Вам плохо? Но ведь раньше вам было хорошо?
    Так, значит, все в порядке — справедливость, наконец, восторжествовала".
    Мне трудно избавиться от мысли, что нынешние их бедствия более чем заслужены. Ведь
    именно на них — не на фанатиках-коммунистах, коих в наши дни была горсточка, и
    даже не на КГБ, не на стукачах, коих в наше время вполне можно было игнорировать,
    — на них держался этот режим лишних тридцать лет. На их самовлюбленном
    конформизме, на их самооправданиях, на их всеядности. И если с поколением наших
    родителей, переживших сталинское средневековье, еще можно спорить, когда они,
    словно заклинание, твердят свое триединое:
    "не знали — верили — боялись"
    — то аналогичное бормотание этих людей вызывает лишь насмешку:
    Верили — во что? В то, что режим незыблем? Что его хватит на вашу жизнь?
    Боялись — чего? Потерять свои привилегии, свое благополучие?
    Не знали — чего? Что от расплаты друг за дружку не спрячешься?

    12. Новый Чичиков и его "мертвые души"

    Невозможно описать, в какой экстаз пришла советская интеллигенция от появления


    Горбачева с его "гласностью". Еще бы! На них ведь она и была рассчитана, им и
    адресовалась. Им да им подобным на Западе — всем тем, для кого ее появление было,
    прежде всего, оправданием их коллаборационизма:
    — Вот видите? — торжествовали первые, — к чему был нам — писателям весь этот шум,
    эти "движения"?
    - Вот видите, — вторили последние, — нужна была не конфронтация, а сотрудничество.
    Пожалуй, не вспомнить другого такого момента в истории человечества, когда
    коллаборанты и конформисты вдруг оказались самыми большими героями. Страна
    захлебывалась от восторга собственной смелостью. Те самые газеты, что
    десятилетиями наполнялись ложью и оттого распространялись почти насильственно,
    раскупались теперь с утра; то же самое телевидение, которое уже и не смотрел
    никто, за исключением футбола или хоккея, глядели теперь за полночь, словно
    завороженные, и бежали утром на работу с красными глазами. Разве было на этих
    страницах, на этом экране хоть что-нибудь, чего бы все уже не знали и так, со
    времен Хрущева, по передачам западных станций или из самиздата? Наконец, от
    собственных родителей, друзей, соседей, дедушек и бабушек? Нет, конечно. Но — как
    смело! Как интересно!
    Удивительное это было время — время лжи в кубе, лжи уже настолько извращенной, что
    и чистая правда становилась обманом. И те, кто писал-показывал, лгали, изображая
    из себя отважных первооткрывателей; и те, кто читал-смотрел, лгали, делая вид, что
    только теперь все это узнали. И завораживала их отнюдь не новизна информации, но
    тот факт, что теперь это можно. Без малейшей иронии и при всеобщем восторге
    заговорили вдруг о "белых пятнах истории", о прошлых преступлениях режима. Да
    разве кто-то не знал о репрессиях, об уничтожении крестьян в коллективизацию, о
    Большом Терроре 30-х, о сговоре Сталина с Гитлером перед войной или о высылке
    целых народов после войны? Да ведь и семьи такой не было, где бы кто-то не
    пострадал или хотя бы не поучаствовал в этих событиях. Но раньше было — нельзя, а
    теперь — можно. И, затаив дыхание, каждый следил воспаленными глазами, а что еще
    будет можно завтра?
    Между тем, десятилетия между Хрущевым и Горбачевым, их собственная жизнь,
    продолжали зиять одним большим "белым пятном", никого особенно не волнуя своей
    девственной белизною. Нет, конечно, о них писалось и говорилось даже слишком
    много: и про "застой" в экономике, и про экологическую катастрофу, и даже про
    Венгрию с Чехословакией, а со временем и про Афганистан. Но все это было как бы не
    про них, а про марсиан. Они сами как бы и отношения не имели к происходившему. Они
    страдали — как Познер, были жертвами — как Евтушенко, боролись — как Андропов. Они
    "не знали — боялись — верили".
    Характерно, однако, что, используя нашу терминологию, наши определения "застоя" и
    "правового государства", а, иногда цитируя целые куски из самиздатских работ,
    никто из них ни разу даже не заикнулся о первоисточнике, о том, откуда появилось
    это странное слово — гласность. Будто бы и не было наших судов, наших книг,
    нашумевших обменов и высылок. Словно исчезли из жизни страны два десятилетия, и
    жизнь началась заново, с нуля. И дело тут было даже не в том, что еще нельзя, а в
    том, что говорить об этом никто не хотел, понимая неизбежность вопроса:
    — А что же в это время делали вы?
    Более того, сознательно или бессознательно, но вся эта перестроечная публика люто
    нас ненавидела, так же, впрочем, как и возникшие из нее нынешние "демократы".
    Никогда не простят они нам того, что мы остались "чистыми", не жрали с ними из
    одной партийной кормушки, не искали тех компромиссов с совестью, что составляли их
    жизнь. Сам факт нашего существования разрушает их легенду: ведь если мы есть —
    значит, все-таки был выбор, значит, можно было жить иначе.
    Забавный эпизод: в разгар их "гласности" весной 1987 года мы, десять живущих на
    Западе писателей, артистов, диссидентов, озверев от всей этой фантастической лжи,
    а в особенности — от западной эйфории, написали совместное письмо в газеты, чтобы
    хоть как-то отрезвить общественное мнение. Это ставшее потом известным "письмо
    десяти" появилось тогда в газетах большинства западных стран — и "Фигаро", в
    лондонском "Таймсе", в "Нью-Йорк таймс" и даже совершенно неожиданно для нас — в
    "Московских новостях", тогдашнем самом "прогрессивном", перестроечном советском
    издании. Всего-то и сказали мы, притом в тоне крайне сдержанном, что рано
    восторгаться "реформами" Горбачева, пока они лишь только обещаны, да и обещаны-то
    в весьма туманной форме. Тем более, пока остается господствовать в стране
    людоедская идеология марксизма-ленинизма. Да и обращено было это письмо к Западу,
    не к ним, но, Бог мой, сколько же ругани обрушили на нас эти "либералы"! Столько и
    газета "Правда" не помещала в старое время — и "отщепенцы", и "махровые
    антисоветчики", и, конечно, "агенты ЦРУ". Сами же перепечатали (чтобы
    продемонстрировать подлинность своей "гласности"), сами же и испугались, а
    испугавшись, принялись ругаться, не постеснявшись даже использовать замшелые
    кагебешные шаблоны. Мне так и "штурмовые пятерки" тут же вспомнили.
    А как же! Ведь мы осмелились затронуть "их гласность"! Мы — отщепенцы и предатели,
    покинувшие (!) Родину в поисках легкой жизни, в то время как они остались страдать
    и бороться. Мы — враги Родины, а они — борцы за ее улучшение. Невероятно: они же
    теперь объясняли нам, что такое права человека!
    Но чем больше они ругались — а по существу ответить им было нечего, — тем больше
    расползалось по стране наше письмо, переписанное тысячами рук, переснятое со
    стенда "Московских новостей" у здания редакции. Это был, пожалуй, первый случай в
    нашей истории, когда материал попал в самиздат из официальной публикации. Пришлось
    партии защищаться всерьез. Уже не только "Московские новости", издававшиеся в
    основном для иностранцев да для узкого круга надежных "перестройщиков", но и все
    остальные "прогрессивные" издания, т.е. те, коим политбюро разрешало бежать чуть-
    чуть впереди прогресса, демонстрируя смелость, были вынуждены ввязаться в
    полемику, инспирировать "письма трудящихся" и "круглые столы" на своих страницах.
    И "Огонек", и "Новое время", и, наконец, сама "Правда" — все в лучших традициях
    яковлевской пропаганды времен наших судов. Скандал растянулся на многие месяцы, но
    чем больше они барахтались, тем больше влипали, как та муха на липкой бумаге. Это
    ли было не предвестие того, к чему только и могли привести их игры в "гласность"?
    Между тем, ровно в то время, как "перестройщики" гневно клеймили нас на страницах
    своих "либеральных" изданий, – частным образом, через общих знакомых, передавались
    нам совсем иные упреки:
    — Ну, что же вы, ребята, нас так подвели: "спровоцировали" напечатать свое письмо,
    а нам за это теперь попало. "Московские новости" вообще закрыть грозятся. За что
    же вы нас так? Мы же никому не мешаем, а обманываем только Запад. Мы-то с вами
    понимаем, что происходит.
    И что ты им скажешь, коли "обманывать Запад", как и стучать на иностранцев, для
    них "нормально"? Выходит, мы же еще и виноваты: "подвели", "спровоцировали". Вроде
    как сказала мне одна моя соученица по школе много лет спустя:
    — Ты даже не представляешь, как ты нас всех подвел!
    — А что такое?
    — Да как же! Из-за тебя мы стали интересоваться самиздатом, некоторые попались,
    еле-еле дали им университет закончить, диссертацию защитить...
    — Ну, извини... — только и мог сказать я. А что мне было еще ответить? Правда
    ведь, не будь у них в памяти моего примера, жилось бы им всем гораздо счастливее.
    Начиная свою хитрую игру в "гласность", Горбачев с Яковлевым прекрасно знали, что
    на родную советскую интеллигенцию они вполне могут положиться. Если их что и
    тревожило в тот момент, так это возможность нашего влияния; оттого они больше
    всего и заботились о том, как бы нас изолировать, отсечь. Причем заботы эти, как
    видно из документов, начались задолго до нашего "письма десяти" да и вообще
    задолго до "гласности".
    Поступающие в Комитет госбезопасности СССР материалы свидетельствуют о том, что,
    осуществляя целенаправленные подрывные действия, имеющие целью дискредитировать
    курс партии на ускорение социально-экономического развития страны и дальнейшее
    совершенствование общественного процесса, противник особое внимание уделяет
    представителям советской творческой интеллигенции, и в первую очередь деятелям
    литературы и искусства, — докладывал глава КГБ Чебриков в июне 1986 года. —
    Учитывая всеобщий подъем политической и трудовой активности в жизни нашей страны,
    западные спецслужбы и центры идеологической диверсии модернизируют формы и методы
    подрывной деятельности, направленные на "идейную деформацию социалистического
    общества", разжигание ревизионистских и оппозиционных настроений, пытаются
    столкнуть советских литераторов на путь отхода от принципов социалистического
    реализма и партийности литературы. Для достижения своих враждебных замыслов
    противник стремится внедрить в сознание творческой интеллигенции нигилистическую
    оценку всей практики социалистического строительства в СССР. Вновь "реанимируются"
    и выдвигаются на арену идеологической борьбы политические перерожденцы типа
    Солженицына, Копелева, Максимова, Аксенова, Владимова и им подобные, вставшие на
    путь активной враждебной деятельности. Многие из них стали прямыми участниками и
    исполнителями антисоветских провокаций и широкомасштабных пропагандистских акций.
    По заданиям спецслужб они ведут поиск единомышленников и пытаются устанавливать
    нелегальные каналы связи с негативно настроенными лицами из числа творческой
    интеллигенции нашей страны.
    С учетом курса партии на дальнейшую демократизацию советского общества, противник
    стремится в первую очередь подвергнуть массированной обработке тех литераторов,
    которые и ранее допускали идейные шатания, не всегда выдерживали проверку на
    гражданскую зрелость и классовую убежденность, прямо или завуалировано ставили под
    сомнение правильность линии партии на коллективизацию, раскулачивание, борьбу с
    троцкизмом, национальную политику КПСС, заявляли об отсутствии социальной
    справедливости и творческой свободы у нас в стране, требовали "убрать цензуру" и
    вынести литературу и искусство из-под контроля партийных органов.
    Обращает на себя внимание то обстоятельство, что как раз эти вопросы излагались
    Солженицыным в 1967 году в провокационном письме IV съезду советских писателей, в
    поддержку которого тогда выступили 80 членов Союза писателей СССР. Среди них
    Рыбаков, Светов, Солоухин, Окуджава, Искандер, Можаев, Рощин, Корнилов.
    Имеющиеся данные показывают, что весь последующий период эти писатели находились
    под пристальным вниманием спецслужб и центров идеологической диверсии противника.
    В настоящее время их идеологическая обработка значительно активизировалась как с
    позиций представительств капиталистических стран в Москве, так и в периоды выездов
    за рубеж по линии международного культурного обмена...
    Противник пытается изобразить дело таким образом, что будто в настоящее время "в
    русской литературе, как и в русском общественном сознании, началась новая эпоха,
    гораздо менее зависимая от идеологической политики партии... Общественная мысль
    перешла к кардинальному переосмыслению всей духовной и исторической ситуации". С
    учетом этого спецслужбы выдвинули тезис о так называемом "единстве мировой русской
    культуры", пытаются навязать его представителям литературной общественности в
    СССР, пропагандируя свою идею слияния на основе "общих духовных установок и целей"
    творческого процесса художественной интеллигенции в нашей стране и бывших
    представителей, активно занимающихся на Западе антисоветской деятельностью и
    причисляемых к лику "гениев русской литературы и изгнании".
    По имеющимся сведениям, отдельные советские литераторы в публичных выступлениях и
    частных беседах высказываются за пересмотр отношения к личностям и творчеству ряда
    отщепенцев и настаивают на актуальности рассмотрения их произведений как
    неотъемлемой части "единой русской культуры". В частности, М.Рощин и Приставкин
    высказывают мнение о возможности возвращения Солженицына в СССР и целесообразности
    в ближайшем будущем публикации его "произведений" в нашей стране. В. Леонович в
    апреле сего года на собрании объединения московских поэтов публично призвал
    пересмотреть отношение к проживающим на Западе отщепенцам Войновичу и Бродскому. В
    марте 1986 года на вечере в Музее В. В. Маяковского он высоко отозвался о
    творчестве антисоветчика Галича, выразив недовольство тем, что у нас не печатают
    его мужественные произведения. Окуджава, выступая на Всесоюзном семинаре ученых-
    славистов в пос. Нарва-Йыэсуу, Эстонской ССР, назвал Галича "первым по значимости
    среди бардов России".
    За последнее время в различные инстанции поступали заявления и письма в защиту
    отдельных осужденных за противоправную деятельность лиц, которые активно
    использовались Западом во враждебных СССР целях, а их пасквили в настоящее время
    объявлены на Западе "неотъемлемой частью русской литературы". (...) Комитет
    госбезопасности СССР проводит необходимые мероприятия по противодействию подрывным
    устремлениям противника в среду творческой интеллигенции.
    Вот это действительно ЦК тревожило. Не случайно сам Горбачев наложил резолюцию на
    докладе:
    1. Разослать членам Политбюро ЦК КПСС, кандидатам в члены Политбюро ЦК КПСС и
    секретарям ЦК КПСС.
    2. Тт. Лигачеву Е.К. и Яковлеву А.Н. Прошу переговорить со мной.
    А все эти десятки тысяч совписов — "левых" ли, "правых", "прогрессивных" или
    "реакционных" — со своею вечной междоусобной борьбой и показным фрондерством их
    вполне устраивали. Причем в любых комбинациях, какие только могли потребоваться
    партии:
    ГОРБАЧЕВ. Давайте послушаем информацию т. Яковлева А.Н. о ходе работы съезда
    писателей СССР.
    ЯКОВЛЕВ. В целом съезд писателей идет в русле партийных решении, но остро. В
    секциях даются резкие личностные характеристики. При этом дело доходит до
    крайностей. Поэт Куняев подрался с одним писателем. В прениях ставится вопрос о
    периодической сменяемости членов правления Союза писателей. Предлагается избирать
    их не более чем на два срока. Нынешних руководителей Союза писателей называют
    "детьми времени" и говорят, что пусть они уходят с этим временем. Зал встречает
    такие заявления овациями.
    Руководство Союза писателей критикуется за келейность, недемократичность,
    бюрократизм. Подчеркивается отсутствие гласности в работе правления и руководства
    Союза писателей. Много говорится о необходимости покончить с "неприкасаемыми
    писателями", которые стоят вне критики.
    Затрагивается тема семейственности. Критикуется нынешняя система авторских прав.
    Вознесенский внес предложение просить ЦК КПСС определить отношение к принято-му в
    свое время постановлению о журналах "Звезда" и "Ленинград". Это предложение было
    встречено аплодисментами...
    ...Теперь о возможном составе нового руководства Союза писателей. Марков сейчас
    находится в больнице. Может быть, следует иметь в виду такой вариант: Марков —
    председатель правления, Бондарев — первый секретарь. Но вместе с тем можно было бы
    создать рабочее бюро в составе т.т. Быкова, Залыгина, Распутина, Айтматова и
    некоторых других писателей. Не следует сбрасывать со счетов т.т. Евтушенко,
    Вознесенского и Рождественского. При этом нужно учитывать, что общее настроение
    складывается так, что старый состав руководства может быть забаллотирован.
    ГОРБАЧЕВ. Думаю, что нам не следует замыкаться на одном лице, не надо бороться за
    подведение черты при выдвижении кандидатур в состав правления.
    ЯКОВЛЕВ. Если будет в список кандидатур для голосования выдвинуто дополнительно
    человек 10, то старое руководство может быть забаллотировано. В этом случае можно
    было бы иметь и запасной вариант: председатель правления — т. Залыгин, а первый
    секретарь — т. Карпов. Но и в этом случае было бы целесообразно создать рабочее
    бюро.
    ГРОМЫКО. А сами писатели за какой вариант высказываются?
    ЯКОВЛЕВ. Что касается первого варианта — избрание председателем т. Маркова, то
    нужно учитывать то обстоятельство, что он уже длительное время находится в
    руководстве Союза писателей, а этот момент подвергается критике.
    ГОРБАЧЕВ. Конечно, избрание т. Маркова было бы лучшим вариантом. А как
    расценивается кандидатура т. Бондарева?
    ГРОМЫКО. Это крупный писатель.
    СОЛОМЕНЦЕВ. Он придерживается правильной линии.
    ВОРОТНИКОВ. Можно было бы включить в состав т. Быкова и некоторых других.
    МЕДВЕДЕВ. А т. Бондарева забаллотируют?
    ЯКОВЛЕВ. Не должны.
    ГОРБАЧЕВ. Если т. Марков не пройдет, то можно пойти на т. Залыгина. Но он в годах,
    силенки маловато. Наверное, все-таки крен нужно держать на т. Бондарева.
    ЗНМЯННН. А как быть с секретариатом правления Союза писателей?
    ГОРБАЧЕВ. Пусть остается.
    ЯКОВЛЕВ. Если мы будем ориентироваться на т. Бондарева как на первого секретаря,
    то об этом нужно было бы поговорить с т. Марковым.
    ГОРБАЧЕВ. С т. Марковым надо говорить обо всем. Ему следует воздать должное. И
    если даже он не будет избран, то с ним нужно поступить по-доброму.
    ЯКОВЛЕВ. А нужно ли говорить с т. Бондаревым?
    ЛИГАЧЕВ. После избрания состава правления Союза писателей.
    ГОРБАЧЕВ. Правильно. Ведь все равно избирать нужно из состава тех, кто будет
    избран членами правления. Филипп Денисович, какое Ваше мнение?
    БОБКОВ (зам. председателя Комитета госбезопасности СССР). Если распространятся
    сведе-ния об ориентации на т. Бондарева, то его могут не избрать. Так что этот
    факт преждевременно огласке не предавать. Что касается т. Бондарева, то это
    хорошая кандидатура.
    СОЛОМЕНЦЕВ. Может быть, не скрывать того факта, что будет смена руководства, но не
    говорить, кто имеется в виду для избрания персонально?
    ГОРБАЧЕВ. Да, не следует ставить т. Бондарева под удар.
    ЛИГАЧЕВ. Вообще-то говоря, смена руководства Союза писателей — это вещь назревшая.
    ГРОМЫКО. Мы не должны смену руководства Союза писателей воспринимать болезненно.
    Важно, чтобы новое руководство было творческим, авторитетным. Ведь было время,
    когда Союза писателей не существовало, а авторитеты в литературе все равно были.
    ГОРБАЧЕВ. Конечно, следует учитывать общее настроение в пользу обновления
    руководства. Драматизировать это не следует. Прав Егор Кузьмич, что освежение
    состава руководства Союза писателей — вещь назревшая. Давайте договоримся в первую
    очередь ориентироваться на то, чтобы т. Марков был избран председателем, а т.
    Бондарев — секретарем. Нужно использовать для этого возможности нашего влияния.
    Ведь на съезде будет заседание партийной группы?
    ЯКОВЛЕВ. Да.
    ГОРБАЧЕВ. Давайте исходить из этого, а т. Яковлев А.Н. пусть идет на съезд.
    В результате т. Марков стал председателем, а секретарем — "запасной вариант" т.
    Карпов, отставной генерал-майор и патриот, слывший большим либералом. Но сколько
    же было восторгов — и на Востоке, и на Западе — по поводу революционных перемен!
    Так начиналась новая эра — их гласность.
    * * *

    Слов нет, "гласность и перестройка" были дьявольским изобретением: на них ведь


    купилась не только вечно готовая продаться советская интеллигенция — купился весь
    мир. Да и как было не купиться на "молодого, энергичного" генсека, еще и
    заговорившего о "реформах", после череды унылых, неулыбчивых кремлевских стариков,
    после их бесконечных похоронных процессий, а пуще всего — после напряжения
    внезапно вернувшейся в начале 80-х "холодной войны" с ее гонкой вооружения,
    "движением за мир" и кризисами. Кому же не хотелось верить, что все это позади? И,
    сколько ни объясняй людям, что советская система — не монархия, а генсек — не
    царь, кто же в ту пору не желал удачи новому царю-реформатору! Из сотен тысяч
    политиков, журналистов, академиков лишь крошечная горстка сохранила достаточно
    трезвости, чтобы не поддаться соблазну, и еще меньшая горстка решалась сказать
    вслух о своих сомнениях.
    Но разве кто-нибудь хотел слушать?
    Между тем, достаточно было поглядеть на Горбачева, услышать в оригинале его
    неправильную, корявую и бессмысленную речь, эту бесконечную околесицу мелкого
    партийного чиновника — перевод сильно ее скрашивал, – чтобы раз и навсегда
    избавиться от иллюзий и наваждений. Достаточно было самого поверхностного знания
    советской системы, чтобы этих иллюзий не иметь изначально, не мог подняться по
    ступенькам партийной лестницы либерал-реформатор. Чудес не бывает.
    Но всем так хотелось чуда!
    На скептика бросались с яростью, как на врага, на убийцу будущего человечества:
    — Молчи! Не спугни...
    Словно все мы вдруг оказались соучастниками одного всемирного заговора, сказать о
    котором вслух значит предать заговорщиков, разбудив задремавшего врага.
    — Тсс... Тихо. Лишь бы не проснулся...
    Да ведь ровно так и оценила советская пресса (а с нею — и советская интеллигенция)
    наше "письмо десяти": как "донос на свой народ" ("Правда"), как "попытку убить
    перестройку" ("Московские новости"). Поневоле забеспокоишься да что ж такое эта
    "перестройка", если ее можно убить невзначай одним словом сомнения? Помилуйте,
    донос – кому? Где же притаился этот незримый враг?' На Западе? На Востоке? Кого из
    чувства любви к родине надлежало нам всем обманывать? Уж точно не политбюро – они
    ведь эту политику и придумали.
    Но в том и состояла гениальность этого изобретения, что никакие логические доводы
    на людей не действовали. Это был своего рода массовый психоз, сродни
    миротворческой истерии начала 80-х, вдобавок инспирированный ровно теми же
    кремлевскими манипуляторами. Конечно, не самим Горбачевым — этим провинциальным
    аппаратчиком, способным разве что на мелкое жульничество. Юрий Любимов, блестящий
    режиссер, с профессионально острым глазом на типажи, очень точно подметил
    поразительное сходство нового генсека с классическим типом русского мошенника:
    — Да это же вылитый Чичиков — господин, приятный во всех отношениях! И правда,
    посмотрите забавы ради у Гоголя описание его бессмертного героя: "в бричке сидел
    господин, не красавиц, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком
    тонок, нельзя сказать, чтобы стар, однако и не так, чтобы слишком молод".
    Чем не Горбачев! Только пятна на лбу не хватает.
    За эту округлую приятность его и сделали генсеком – как наиболее подходящего
    исполнителя грандиозного "оперативно-чекистского мероприятия", задуманного и
    разработанного мастером этих дел Андроповым еще в конце правления Брежнева. Не
    случайно говорили тогда чекисты некоторым особо доверенным деятелям из числа
    "либеральной" интеллигенции:
    — Погодите, не торопитесь. Вот покончим с диссидентами, умрет Брежнев, и наступят
    большие перемены.
    Да ведь и сам Горбачев не скрывал этого под конец, когда процесс уже вышел из-под
    контроля, и многие стали упрекать его за непродуманность реформ. Как, мол, не
    продумали! — возмущался он. Очень даже продумали, причем задолго до 1985 года, —
    сто десять исследований и разработок было тогда представлено в ЦК различными
    мозговыми трестами. "Все они относятся к периоду, когда до апрельского Пленума
    было еще далеко", — сказал Горбачев, выступая перед "деятелями пауки и культуры" в
    январе 1989 года.
    И то сказать, разве мог секретарь захудалого крайкома, только к 1978 году попавший
    в ЦК, да и то на должность куратора сельского хозяйства, додуматься до такого
    дьявольского плана, столь точно рассчитанного на психологию западного
    истеблишмента? Он и на Западе-то не бывал до 1984 года, то есть до того момента,
    как его стали активно готовить к роли генсека. Нет, тут чувствовалась рука мастера
    дезинформации, 15-летний опыт шефа КГБ, его вера в заговор как двигатель истории.
    Кто ж еще мог придумать инсценировку в Москве гибрида "пражской весны" с ленинским
    нэпом? Кому еще могло прийти в голову создать видимость политического плюрализма
    средствами КГБ?
    Да и само это словечко — перестройка — тоже ведь шедевр пропаганды. Поди, пойми,
    что это значит? Целые библиотеки книг и исследований написаны на Западе на эту
    тему, а весь мир, точно стая попугаев, старательно выговаривал, ломая язык per-re-
    stroi-ka!
    А ведь, казалось бы, так просто: ПЕРЕ-стройка в строительстве — то же, что и
    перелицовка одежды. Ничего нового не предполагает: тот же материал, да не
    запачканной еще изнанкой наружу. Тот же социализм, только с новым фасадом. Вот они
    и "перестраивали" концлагерь социализма в большую потемкинскую деревню. Конечно
    же, такую операцию не специалист по сельскому хозяйству придумал: в потемкинских
    деревнях урожаев не собирают.
    Теперь, когда это "мероприятие" с треском провалилось, стало известно, как
    создавались фиктивные "партии", гебешные "народные фронты" и всякие
    ультранационалистические пугала вроде "Памяти". Недавно А. Н. Яковлев признался,
    что даже Жириновского выдумал КГБ с одобрения политбюро в 1989 году. Но истинным
    шедевром была, конечно, легенда о борьбе в политбюро "реформаторов" и
    "консерваторов", благодаря которой весь мир "спасал Горбачева" целых семь лет! И
    как спасал! Одних кредитов и займов — то бишь денег западных налогоплательщиков —
    выдоил Горбачев у Запада за это время 45 миллиардов долларов. Не считая
    Нобелевской премии мира самому себе. Теперь же хватились – ни единого цента найти
    не могут. Где, в каких швейцарских банках они осели – Бог весть.
    Вспоминая это время, я не могу избавиться от чувства физической тошноты. Мир готов
    был оправдать все: и спровоцированный Москвой карабахский конфликт, и резню в
    Тбилиси в мае 89-го, и кровавую вакханалию в Баку в 90-м, и даже провокации
    советских спецчастей в Прибалтике в январе 91-го, хотя эти последние каждый мог
    видеть по телевизору. Будто бы хоть кто-то, даже отдаленно знакомый с советской
    системой, не знал, что ни одно это событие не могло свершиться вопреки воле
    генсека. Но — лишь бы не кончился золотой сон перестройки, лишь бы "консерваторы"
    не съели "реформаторов" в политбюро. Гибли тысячи людей, а мир волновало только
    одно – ах, как бы это не "повредило Горбачеву".
    Поразительно: человек, сосредоточивший в своих руках больше власти, чем Сталин и
    Мао Цзэдун вместе взятые, воспринимался как жертва, как гонимый оппозиционер. Есть
    ли другой такой пример в истории? Сюжет был практически неисчерпаем то — "борьба
    за наследие", то — "борьба за власть"; то одни имена "врагов перестройки", то
    другие услужливо разносили по свету сотни тысяч журналистов, наблюдателей,
    "экспертов". Независимо от того, понимали они или нет, что служат каналами
    дезинформации, навсегда останется на их совести тяжкий грех. И даже теперь, когда
    все это уже очевидно, ни один из них не покаялся.
    Напротив, они теперь на самом верху, как, например, Строб Талбот, сделавший
    Горбачева "человеком десятилетия" в журнале "Тайм", а ныне — главный зодчий
    отношений с Востоком у президента Клинтона.
    И где же эта борьба? Вот передо мной протокол заседания политбюро 11 марта 1985
    года, на котором Горбачев был избран генсеком. Избран, заметьте, единогласно. Это
    длинный и скучный документ, состоящий из сплошных панегириков, произносимых
    присутствующими по очереди. Поэтому я не стану его приводить целиком, ограничусь
    лишь речами тех, кого чаще всего называли конкурентами Горбачева на этот пост,
    врагами его политики, "консерваторами", "реакционерами":
    ГРИШИН. Мы сегодня решаем исключительно важный вопрос. Речь идет о продолжении
    дела партии, о преемственности руководства. Генеральный секретарь ЦК — это
    человек, который организует работу Центрального Комитета. Поэтому на таком посту
    должно стоять лицо, которое отвечает самым высоким требованиям. Оно должно
    обладать и знаниями, и принципиальностью, и опытом, и, кроме того, очень большой
    терпимостью. Мы вчера вечером, когда узнали о смерти Константина Устиновича, в
    какой-то мере предрешили этот вопрос, договорившись утвердить Михаила Сергеевича
    председателем комиссии по похоронам. На мой взгляд, он в наибольшей степени
    отвечает тем требованиям, которые предъявляются Генеральному секретарю ЦК. Это
    широко эрудированный человек. Он окончил юридический факультет Московского
    университета и экономический факультет сельскохозяйственного института. У него
    большой опыт партийной работы. Поэтому я думаю, что у нас нет и не может быть
    другого предложения, кроме предложения о выдвижении М. С. Горбачева для избрания
    на пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Что касается нас, то мы каждый на своем
    посту будем активно его поддерживать.
    РОМАНОВ. Михаил Сергеевич Горбачев прошел богатую школу жизни. Он начал с низовой
    работы в комсомольской, потом партийной организации. И здесь проявилось его
    качество организатора и руководителя масс. Я по своей прежней работе могу сказать,
    что партийный актив высоко оценивает деятельность М. С. Горбачева. Он
    эрудированный человек. Например, он очень быстро разобрался во многих сложнейших
    вопросах научно-технического прогресса. Причем не только разобрался, но и начал
    нащупывать пути решения многих проблем, связанных с внедрением научно-технических
    достижений в производство. Николай Александрович Тихонов говорил здесь о работе
    Михаила Сергеевича Горбачева в Комиссии по совершенствованию хозяйственного
    механизма. Тон этой комиссии задает т. Тихонов, а Михаил Сергеевич, опираясь на
    отделы ЦК, тактично вносит свои предложения, которые в большинстве своем
    поддерживаются Комиссией.
    К своей работе Михаил Сергеевич очень требователен. Но эта его требовательность
    сочетается с активной помощью людям, с доверием к ним. Поэтому я считаю, что он
    будет полностью обеспечивать преемственность руководства в нашей партии и вполне
    справится с теми обязанностями, которые будут на него возложены.
    ЧЕБРИКОВ. Тон сегодняшнему нашему разговору задал Андрей Андреевич Громыко. Он
    очень правильно сказал, что мы должны смотреть в будущее. Это умение смотреть в
    будущее, может быть, сейчас важнее всего. Мне также исключительно импонировали
    слова А.А.Громыко о необходимости сохранения и укрепления единства Политбюро,
    Центрального Комитета, всей нашей партии в целом. И сегодня, когда мы говорим о
    Генеральном секретаре ЦК КПСС, мы должны четко оценить, кто тот человек, который
    сможет выполнить эту сложнейшую задачу. И я уверен, что Михаил Сергеевич Горбачев
    с этой задачей с честью справится. За эти качества т. Горбачева очень ценили
    Л.И.Брежнев, Ю.В.Андропов и К.У.Черненко.
    Лидер нашей партии должен обладать хорошей теоретической и практической базой.
    Можно было бы сослаться на ряд статей и выступлений Михаила Сергеевича. Но я
    назову лишь его выступление на состоявшейся недавно Всесоюзной теоретической
    конференции. Я думаю, что все из нас заметили, насколько это было смелое и сильное
    выступление.
    Михаил Сергеевич Горбачев — контактный человек. Он умеет прислушиваться к другим,
    с пониманием относится к затрагиваемым проблемам. А проблем у нас в стране много.
    И для решения их требуется человек, который хорошо понимает эти проблемы, человек,
    обладающий большой работоспособностью и эрудицией. Такая эрудиция и
    работоспособность у М.С.Горбачева есть в полной мере.
    Идя сегодня на Пленум, я, конечно, советовался с моими товарищами по работе.
    Ведомство у нас такое, которое хорошо должно знать не только внешнеполитические
    проблемы, но и проблемы внутреннего, социального характера. Так вот, с учетом всех
    этих обстоятельств чекисты поручили мне назвать кандидатуру т. Горбачева М.С. на
    пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Вы понимаете, что голос чекистов, голос
    нашего актива — это и голос народа. Что касается нас, то мы со своей стороны
    постараемся работать на высоте задач, которые стоят перед Комитетом
    государственной безопасности. Сплоченный чекистский коллектив сделает все, чтобы
    еще лучше работать во главе с Политбюро ЦК КПСС, которое будет возглавлять новый
    Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С.Горбачев.
    ДЕМИЧЕВ. Я скажу очень кратко. Уверен, что мы делаем сегодня совершенно правильным
    выбор. Михаила Сергеевича Горбачева хорошо знают в нашей стране. Его неплохо знают
    и за границей. О том, что он умеет работать за рубежом, убедительно показали его
    поездки в Англию, Канаду, в Народную Республику Болгарию.
    ГРОМЫКО. И в Италию тоже.
    ДЕМИЧЕВ. У Михаила Сергеевича Горбачева есть чувство нового, есть широкая эрудиция
    и организаторский талант. Это обаятельный человек. Ведь не секрет, что после
    смерти Ю. В. Андропова он занимался всеми вопросами работы Центрального Комитета,
    но особенно много сделал в области развития нашего агропромышленного комплекса.
    Без преувеличения можно сказать, что к нему потянулись наши ученые, творческая
    интеллигенция, писатели. Вообще это вполне достойный человек для такого высокого
    поста.
    ЛИГАЧЕВ. Прежде всего, я хочу отметить очень важный зачин, который сделал здесь А.
    А. Громыко. Михаил Сергеевич Горбачев, несомненно, обладает всеми чертами крупного
    политического деятеля. Причем у него в запасе еще очень много интеллектуальных и
    физических сил. Важно также отметить, что для М.С.Горбачева характерен большой
    азарт в работе, стремление к поиску в малых и больших делах, умение организовать
    дело. А это, как вы понимаете, имеет огромное значение для всей партийно-
    организационной работы, для улучшения ее стиля и методов. Эта работа охватывает
    кадровую политику, деятельность Советов, профсоюзов, комсомола, и с ней хорошо
    знаком Михаил Сергеевич Горбачев, который пользуется большим уважением в
    партийных, профсоюзных, комсомольских организациях, в активе нашей партии, в
    народе в целом. Мне об этом сегодня говорили многие секретари обкомов и крайкомов
    партии. Выдвижение М. С. Горбачева вызовет чувство гордости в нашем народе,
    поднимет авторитет Политбюро ЦК КПСС.
    И так — все присутствующие члены политбюро, секретари ЦК (отсутствовал один
    Щербицкий, находившийся с визитом в США и не успевший к началу заседания). И где
    же "борьба за престолонаследие"? Ни единого намека, ни тени сомнения. Откуда же,
    скажите, взялись эти слухи (и даже утверждения) о том, что Горбачева выбрали чуть
    ли не меньшинством голосов? Но, быть может, идея перестройки была для них
    неожиданностью? Быть может, она и вызвала впоследствии "борьбу за власть"?
    Напротив, собравшиеся отлично знают, какой план предстоит осуществлять новому
    генсеку, потому и подчеркивают энергию, "новаторство" своего кандидата, стоящие
    перед страной проблемы. Похоже, вопрос о наследии вообще давно предрешен, возможно
    еще при Андропове, а происходящее 11 марта — всего лишь пустая формальность.
    Более того, просмотрев десятки протоколов заседаний горбачевского политбюро, я не
    нашел ни малейших следов "борьбы" вообще. Конечно, у них возникали разногласия,
    сомнения, даже споры, связанные с конкретными проблемами, как они возникали и при
    Брежневе. Скорее, их было меньше, а протекали они уж точно менее остро, чем у
    Андропова с "идеологами". Уж если кто и был из них "консервативен", так это сам
    Горбачев, всегда занимавший осторожную позицию. Но зато "неприятные" проблемы
    поручались вполне сознательно тем, кому создавали репутацию консерваторов, а
    "приятные" — "реформаторам". Тому много примеров, некоторые даже забавны.
    ГОРБАЧЕВ. Один вопрос я отложил. Его внес по моему поручению т. Долгих. Вот его
    записка (читает). Это вопрос о возвращении ледоколу "Л. Брежнев" его прежнего
    наименования "Арктика". А новый ледокол назвать "Л.Брежнев".
    ЗАЙКОВ. Там уже заложена табличка: "Л. Брежнев".
    АЛИЕВ. Спускать, "Л. Брежнев", но сообщение не публиковать.
    РЫЖКОВ. Это надо сделать в один день без телевидения.
    ГОРБАЧЕВ. Поручим т.т. Лигачеву и Зайкову продумать все и внести предложения.
    И еще одни вопрос. (Читает письмо Аллилуевой). Конечно, спешка в решении о ее
    приезде была. Первое желание — пусть едет, но, может быть, не торопиться,
    побеседовать.
    ЧЕБРИКОВ. Первые письма были хорошие, с благодарностью. Здесь же — 50 процентов
    проблем, о которых она вообще не говорила. Сегодня ночью ее увезли в больницу с
    сердечным приступом.
    ГОРБАЧЕВ. Надо выяснить мнение ее дочери и встретиться на высоком уровне. Если
    мне, то потребуется оценивать Сталина, Сталинград и т.д. Я сам из такой семьи.
    Дяде подорвали здоровье. Пять детей у матери из беднейшей семьи. Я медаль получил
    за сочинение "Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет!" Может,
    поэтому целесообразнее встречу получить тов. Соломенцеву М.С.?
    ГРОМЫКО. А может быть, тов. Лигачеву Е.К.?
    ЧЕБРИКОВ. В письме многое подтасовано. Никто ее не обижал.
    ГОРБАЧЕВ. Поручим встретиться тов. Лигачеву.
    Как видно, он и сам до конца не мог определить, из какой же он все-таки семьи? Из
    той, что пострадала, или из той, что навеки осталась в полете юности?
    Впрочем, смешного во всем этом мало. Слишком дорого обошлись их игры всем нам.

    13. Души живые

    Конечно, при такой масштабной имитации демократии основной задачей для властей
    было не упустить инициативу, не дать консолидироваться реальной оппозиции — пример
    польской "Солидарности" должен был маячить у них перед глазами мрачным
    напоминанием. А потому, прежде чем создавать свои "фронты", надо было сперва
    окончательно добить оппозиционные группы, сложившиеся за 20 лет борьбы с режимом.
    И, прежде всего — доломать упрямых зэков, лишить их морального авторитета,
    заставить "идейно разоружиться". В то же время никак нельзя было рассчитывать и на
    успех на Западе, не избавившись от проблемы политических заключенных, слишком уж
    она очевидна.
    Вопросом этим будущий лауреат Нобелевской премии мира занялся сразу же после
    прихода к власти. Внешне 1985 год никакой высшей милостью отмечен не был — аресты
    и преследования, напротив, даже усилились. Оно и понятно: сначала надо было
    "очистить" страну от потенциальных оппозиционеров. Так, в докладе главы КГБ
    Чебрикова лично Горбачеву о проделанной его ведомством работе за 1985 год в числе
    прочего сообщается:
    В отчетный период органы госбезопасности активизировали борьбу с идеологическими
    диверсиями классового противника. Чекисты повсеместно участвовали в работе
    партийных органов по устранению различных негативных процессов и явлений,
    совершенствовали предупредительно-профилактическую деятельность.
    В результате принятых мер сорваны планы спецслужб противника в более широких
    масштабах инспирировать в нашей стране враждебную деятельность антиобщественных
    элементов.
    В Москве, Ленинграде, столицах союзных республик и других городах предупреждены и
    пресечены подрывные идеологические акции нескольких сот эмиссаров и функционеров
    зарубежных антисоветских националистических, сионистских и клерикальных
    организации. Из них 300 выдворены, 322 закрыт въезд в СССР. (...)
    На стадии зарождения на Украине, в прибалтийских республиках, некоторых других
    местах выявлено и ликвидировано 25 нелегальных националистических группирований.
    Пресечены попытки создания ряда нелегальных групп просионистскими элементами. 28
    наиболее активных инспираторов враждебной деятельности привлечены к уголовной
    ответственности. Своевременно принятыми мерами предупреждено формирование на
    идейно ущербной основе 93 молодежных группирований.
    За враждебную деятельность и другие правонарушения привлечено к уголовной
    ответственности 11 находившихся на нелегальном положении церковно-сектантских
    главарей, пресечена противоправная деятельность многих религиозных экстремистов,
    ликвидировано несколько печатных точек, перевалочных баз и складов литературы. В
    результате принятых мер прекращена деятельность на территории среднеазиатских и
    северокавказских республик около 170 подпольных "школ" по обучению детей религии,
    ряд сектантских общин склонен к легализации.
    Разыскано 1275 авторов и распространителей анонимных антисоветских и
    клеветнических материалов, 97 из них привлечены к уголовной ответственности. (...)
    Органы КГБ активно участвовали в деятельности партии и государства по воспитанию у
    советских людей высокой политической бдительности, уважения к праву и закону, вели
    большую работу по предупреждению преступных, антигосударственных деяний,
    политически вредных процессов и явлений. Осуществлены предупредительно-
    профилактические меры в отношении 15271 человек.
    Гуманное отношение к заблуждающимся советским гражданам сочеталось с твердым и
    решительным пресечением преступных действий враждебных элементов. Привлечено к
    уголовной ответственности: за особо опасные государственные преступления — 57
    человек, иные государственные преступления — 417, другие преступлении — 61.
    Расследование дел проводилось при строгом соблюдении уголовно-процессуальных норм,
    под надзором органов прокуратуры. (Цифры, выделенные курсивом, вписаны от руки).
    Однако одновременно ужесточалось и давление на заключенных с целью заставить их
    раскаяться, отказаться от своих взглядов. Это давление продолжало расти весь 1985
    и 1986 годы, достигнув своего апогея к концу 1986-го. Горбачев явно торопился: с
    началом гласности проблему нужно было решать срочно.
    ГОРБАЧЕВ. Я попросил Виктора Михайловича рассказать о том, что за люди у нас
    отбывают наказание за преступления, которые западная пропаганда квалифицирует как
    политические.
    ЧЕБРИКОВ. Согласно нашему законодательству эти преступления являются особо
    опасными государственными преступлениями. Всего за совершение указанных
    преступлений привлечены к ответственности и отбывают наказание 240 человек. Это
    лица, осужденные за шпионаж, переход государственной границы, распространение
    враждебных листовок, валютные махинации и т.д. Многие из этих лиц заявили о своем
    отказе от продолжения враждебной деятельности. Свои заявления они связывают с
    политическими изменениями после апрельского Пленума ЦК КПСС и XXVII съезда партии.
    Представляется, что можно было бы вначале одну треть, а затем и половину этих лиц
    из заключения освободить. В этом случае отбывать наказание остались бы лишь те
    лица, которые продолжают оставаться на враждебных нашему государству позициях.
    ГОРБАЧЕВ. Представляется, что это предложение можно было бы поддержать.
    ЧЕБРИКОВ. Мы сделаем это разумно. Для того чтобы быть уверенными, что указанные
    лица не будут продолжать заниматься враждебной деятельностью, за ними будет
    установлено наблюдение.
    ЩЕРБИЦКИЙ. Чем объясняется, что к уголовной ответственности за совершение особо
    опасных государственных преступлений привлекается сравнительно немного лиц,
    перестройкой?
    ЧЕБРИКОВ. Это объясняется тем упором, который органы КГБ делают на проведение
    профилактической работы. Многие лица выявляются, если можно так сказать, на
    подходе к грани, за которой следует уголовно наказуемое деяние. Для воздействия на
    них используются как возможности органов КГБ, так и общественности.
    ГРОМЫКО. Какие преступления являются самыми опасными, и какое наказание за них
    назначается?
    ЧЕБРИКОВ. Шпионаж. Мера наказания за него — расстрел или 15 лет лишения свободы.
    За шпионаж расстрелян Полищук. Вчера приведен в исполнение приговор в отношении
    Толкачева.
    ГОРБАЧЕВ. Американская разведка щедро расплачивалась с ним. У него обнаружено 2
    миллиона рублей.
    ЧЕБРИКОВ. Этот агент выдал противнику очень важные военно-технические секреты.
    ГОРБАЧЕВ. Давайте условимся о том, что соображения, высказанные тов. Чебриковым, в
    принципе одобряем. Пусть КГБ вносит предложения в установленном порядке.
    ЧЛЕНЫ ПОЛИТБЮРО. Согласны.
    Заметьте, как старательно сваливают они в одну кучу и валютчиков, и шпионов, и
    политических оппонентов. Можно подумать, они не понимают разницы. Как бы не так!
    Кто же это "отказался от продолжения враждебной деятельности в связи с апрельским
    Пленумом"? Уж точно не валютчики со шпионами. Но, видно, так легче — не все
    называть своими именами.
    Соответственно, к концу года "в установленном порядке" вносятся "предложения":
    В последние годы (...) удалось парализовать противоправную деятельность
    организаторов, инспираторов и активных участников нелегальных группирований:
    "хельсинских групп", "Свободного межотраслевого объединения трудящихся", Русской
    секции "Международной амнистии", "Фонда помощи политзаключенным" и других, которых
    противник рассматривал как "силы, способные привести к изменению существующего в
    СССР государственного и общественного строя, — докладывали руководству Чебриков,
    Рекунков, Теребилов и Кравцов в декабре 1986 года. — За период 1982—1986 гг. более
    100 человек отказались от продолжения противоправной деятельности и встали на путь
    исправления. Отдельные из них (...) выступали по телевидению и в газетах с
    публичными заявлениями, разоблачающими спецслужбы Запада и бывших
    единомышленников.
    В 1986 г. Президиумом Верховного Совета СССР и Президиумами Верховных Советов
    союзных республик по представлению органов КГБ, прокуратуры и суда 24 человека
    были освобождены от дальнейшего отбытия наказания. 4 осужденным наказание в виде
    лишения свободы было заменено ссылкой. Подавляющее большинство из них правильно
    восприняли принятые в отношении них решения, за исключением Ратушинской, которая,
    выехав на Запад по частным делам, продолжает выступать с враждебными заявлениями.
    В настоящее время за совершенные преступления по вышеуказанным статьям отбывают
    наказание 301 и находятся под следствием 23 человека.
    Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что происходящие после апрельского (1989
    г.) Пленума ЦК КПСС и XXVII съезда партии изменения и нашем обществе повлияли на
    образ мыслей и поведение части из тех, кто в свое время оказался под воздействием
    буржуазной пропаганды и враждебно настроенных элементов, совершил противоправные
    действия и понес наказание. Одни из них осознали вред, нанесенный ими интересам
    общества, другие — придерживаются выжидательной позиции. Ряд лиц не изменил своих
    антисоветских взглядов.
    В нынешних условиях демократизации всех сторон общественной жизни, крепнущего
    единства партии и народа представляется возможным рассмотреть вопрос об
    освобождении в порядке помилования из мест лишения свободы и ссылки определенной
    части осужденных, а также от уголовной ответственности — находящихся под
    следствием лиц, совершивших упомянутые выше преступления.
    Лицам из указанной категории можно было бы предложить обратиться с заявлением в
    Президиум Верховного Совета СССР о недопущении ими впредь враждебной и иной
    противоправной деятельности. При получении заявлений освободить единовременно
    таких лиц от отбывания наказания пли от уголовной ответственности по представлению
    Прокуратуры СССР, Верховного суда СССР, Минюста СССР, МИД СССР и КГБ СССР в
    порядке помилования Президиумом Верховного Совета СССР. (...) Не освобождать от
    наказания особо опасных рецидивистов, а также лиц, которые продолжают оставаться
    на явно враждебных позициях, откажутся дать письменные заверения о прекращении
    антиобщественной деятельности.
    Такие меры позволили бы отказавшимся от продолжения противоправной деятельности
    занять свое место в обществе, а с другой стороны, выявить и тех, кто ранее под
    лозунгом борьбы за "демократизацию" и "права человека" лишь прикрывал
    антисоветскую сущность своих устремлений.
    Принятие положительного решения по данному вопросу даст политический выигрыш, еще
    раз подчеркнет гуманизм Советской власти. При осуществлении указанных мер, мы
    можем встретиться с рецидивами антиобщественной деятельности, однако это, по
    нашему мнению, не должно привести к серьезным негативным последствиям. (Цифры,
    выделенные курсивом, вписаны от руки).

    Так горбачевская "демократизация" начиналась с выкручивания рук политзаключенным


    под аккомпанемент восторженных дифирамбов на Западе. Конечно, непосвященной
    публике трудно понять, что это значило: три месяца неотапливаемого ПКТ посреди
    зимы, 400 грамм хлеба, горячая пища через день, а раз-два в неделю — офицер КГБ с
    его неизменным вопросом:
    — Ну, как, усвоили смысл апрельского Пленума ЦК?
    Да ведь и это еще не все — давили на родственников, грозили новым сроком. Бывали и
    случаи избиения. Чекистской фантазии не было предела — некоторых переодевали в
    гражданскую одежду, везли домой показать, как хорошо на воле. А под конец — все
    тот же вопрос:
    — Ну что, готовы написать заявление?
    Эта жестокая игра настолько возмутила Толю Марченко, что он объявил бессрочную
    голодовку, требуя безусловного освобождения всех политзэков, проголодал больше
    трех месяцев и погиб. Но даже и такая крайняя форма протеста Запад не отрезвила.
    Наступали на редкость бессовестные времена.
    Однако смерть Марченко встревожила политбюро: убивать в их планы не входило. Да и
    резонанс на Западе, какой-никакой, а все же был. Пришлось "ускорить" процесс
    освобождения, уменьшить давление, снизить требования. Освобождать стали по любому
    заявлению, даже без обещания "отказаться от антиобщественной деятельности", лишь
    бы попросил о помиловании.
    На 15 января 1987 года отбывали наказание за преступления, предусмотренные
    статьями 70 и 190 Уголовного кодекса РСФСР и соответствующими статьями уголовных
    кодексов союзных республик, 288 человек, — докладывали Чебриков и генеральный
    прокурор Рекунков лично Горбачеву в феврале 1987 года. — Из них в исправительно-
    трудовых учреждениях за антисоветскую агитацию и пропаганду (статья 70) — 114
    человек, за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский
    государственный и общественный строй (статья 190) — 119 человек, в ссылке
    осужденных по указанным статьям находилось 55 человек.
    Во исполнение Постановления ЦК КПСС N47/54 ОП от 31 декабря 1986 года Прокуратурой
    и Комитетом госбезопасности СССР организована необходимая работа среди этой
    категории лиц.
    В результате 51 человек обратился с письменным заявлением о недопущении впредь
    противоправной деятельности. Президиумом Верховного Совета СССР принято решение о
    их помиловании.
    Вновь поступило на рассмотрение 13 заявлений. С остальными осужденными работа
    продолжается и в феврале будет завершена.
    Кроме того, под следствием находилось по статье 70—4 человека, дела по ним
    прекращены. По статье 190 — 17 человек, дела в отношении которых прекращаются.
    В исправительно-трудовых учреждениях в ссылке находятся 25 особо опасных
    рецидивистов, осужденных по этим статьям, на которых не распространяется
    установленный инстанцией порядок освобождения от наказания.
    Представляется возможным провести с ними, на строго индивидуальной основе,
    воспитательную работу. Тех, кто твердо встал на путь исправления, осудил прошлую
    преступную деятельность и заявит о недопущении ее впредь, представить к
    помилованию на общих основаниях. (...)
    Что касается отбывающих наказание по статье 142 (нарушение законов об отделении
    церкви от государства и школы от церкви) Уголовного кодекса РСФСР и
    соответствующим статьям уголовных кодексов других союзных республик (10 человек),
    занимавшихся организацией нелегальных подпольных типографий, инспирацией
    антиобщественных проявлений среди верующих и незаконным приобщением детей к
    религии, то представляется целесообразным и в данном случае, при получении от них
    заявлений об отказе в дальнейшем от противоправной деятельности, представлять
    материалы к помилованию на общих основаниях.
    Особую категорию составляют лица (96 человек), совершившие правонарушения,
    предусмотренные перечисленными статьями уголовных кодексов, в состоянии
    невменяемости и направленные по определению судов на принудительное лечение. В
    соответствии с установленным порядком о медицинском переосвидетельствовании их
    дважды в год те из них, кто по состоянию здоровья не представляет более
    общественной опасности, переводятся в психиатрические больницы общего типа или под
    наблюдение родственников. В настоящее время, в частности, по медицинскому
    заключению от принудительного лечения освобождается ряд лиц (Гершуни, Первушин,
    Клебанов и другие).
    Такие доклады, как сводки с поля боя, продолжали поступать на стол Горбачеву чуть
    не каждый месяц. До середины 1987 года. Последний, что мне довелось увидеть,
    датирован 11 мая — в нем сообщаются, между прочим, такие цифры:
    В связи с решением инстанций, в порядке частного помилования в марте-апреле с.г.
    освобождено 108 человек, осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду, и 64
    человека, отбывавших наказание за совершение преступления, предусмотренного
    статьей 190 УК РСФСР и соответствующими статьями уголовных кодексов других союзных
    республик.
    На 1.05.I987 г. продолжили отбывать наказание 98 человек из этой категории
    осужденных (в местах лишения свободы 78 и в ссылке 20 человек), в том числе 24
    рецидивиста и 74 пока отказывающиеся дать обязательства о прекращении преступной
    деятельности.
    Под конец произошло то, чего мы больше всего опасались: освобождали (и даже без
    заявлений) только тех, о ком знали, за кого заступались на Западе. Их чаще всего
    на Запад и выгоняли, лишая гражданства. Но ни интереса, ни возмущения это уже ни у
    кого не вызывало. Напротив, восторгались либеральностью Горбачева, его неустанной
    борьбой с "консерваторами". Так и войдет теперь в историю, что вот, дескать,
    реформатор Горбачев освободил политических заключенных. Не всех сразу, постепенно,
    поскольку "сопротивлялись консерваторы" в политбюро, но ведь освободил.
    На самом деле, последних политзэков освободил уже Ельцин в феврале 1992 года.

    * * *

    Конечно, Горбачев не мог долго дурить даже придурковатый Запад, не решив вопроса с
    Сахаровым, все еще находившимся к ссылке. Этой проблемой он тоже занялся вскоре
    после прихода к власти, задолго до провозглашения своей гласности.
    ГОРБАЧЕВ. ...В конце июля с.г. ко мне с письмом обратился небезызвестный Сахаров.
    Он просит дать разрешение на поездку за границу его жены Боннэр для лечения и
    встречи с родственниками.
    ЧЕБРИКОВ. Это старая история. Она тянется вот уже 20 лет. В течение этого времени
    возникали разные ситуации. Применялись соответствующие меры, как в отношении
    самого Сахарова, так и Боннэр. Но за все эти годы не было допущено таких действий,
    которые нарушали бы законность. Это очень важный момент, который следует
    подчеркнуть.
    Сейчас Сахарову 65 лет, Боннэр — 63 года. Здоровьем Сахаров не блещет. Сейчас он
    проходит онкологическое обследование, так как стал худеть.
    Что касается Сахарова, то он как политическая фигура фактически потерял свое лицо
    и ничего нового в последнее время не говорит. Возможно, следовало бы отпустить
    Боннэр на 3 месяца за границу. По существующему у нас закону можно на определенный
    срок прервать пребывание в ссылке (а Боннэр, как известно, находится в ссылке).
    Конечно, попав на Запад, она может сделать там заявление, получить какую-нибудь
    премию и т.д. Не исключено также, что из Италии, куда она собирается поехать на
    лечение, она может поехать и в США. Разрешение Боннэр на поездку за границу
    выглядело бы гуманным шагом.
    Возможны два варианта дальнейшего ее поведения. Первый — она возвращается в
    Горький. Второй — она остается за границей и начинает ставить вопрос о
    воссоединении семьи, то есть о том, чтобы Сахарову было дано разрешение на выезд.
    В этом случае могут последовать обращения государственных деятелей западных стран,
    да и некоторых представителей коммунистических партий. Но мы Сахарова не можем
    выпустить за границу. Минсредмаш (министерство среднего машиностроения, т.е.
    атомной промышленности) против этого возражает, поскольку Сахаров в деталях знает
    весь путь развития наших атомных вооружений.
    По мнению специалистов, если Сахарову дать лабораторию, то он может продолжить
    работу в области военных исследований. Поведение Сахарова складывается под
    влиянием Боннэр.
    ГОРБАЧЕВ. Вот что такое сионизм.
    ЧЕБРИКОВ. Боннэр влияет на него на все 100 процентов. Мы рассчитываем на то, что
    без нее его поведение может измениться. У него две дочери и один сын от первого
    брака. Они ведут себя хорошо и могут оказать определенное влияние на отца.
    ГОРБАЧЕВ. Нельзя ли сделать так, чтобы Сахаров в своем письме заявил, что он
    понимает, что не может выехать за границу? Нельзя ли у него взять такое заявление?
    ЧЕБРИКОВ. Представляется, что решать этот вопрос нужно сейчас. Если мы примем
    решение накануне или после Ваших встреч с Миттераном и Рейганом, то это будет
    истолковано как уступка с нашей стороны, что нежелательно.
    ГОРБАЧЕВ. Да, решение нужно принимать.
    ЗИМЯНИН. Можно не сомневаться, что на Западе Боннэр будет использована против нас.
    Но отпор ее попыткам сослаться на воссоединение с семьей может быть дан силами
    наших ученых, которые могли бы выступить с соответствующими заявлениями. Тов.
    Славский (министр среднего машиностроения) прав — выпускать Сахарова за границу мы
    не можем. А от Боннэр никакой порядочности ожидать нельзя. Это — зверюга в юбке,
    ставленница империализма.
    ГОРБАЧЕВ. Где мы получим большие издержки — разрешив выезд Боннэр за границу или
    не допустив этого?
    ШЕВАРДНАДЗЕ. Конечно, есть серьезные сомнения по поводу разрешения Боннэр на выезд
    за границу. Но все же мы получим от этого политический выигрыш. Решение нужно
    принимать сейчас.
    ДОЛГИХ. Нельзя ли на Сахарова повлиять?
    РЫЖКОВ. Я за то, чтобы отпустить Боннэр за границу. Это — гуманный шаг. Если она
    там останется, то, конечно, будет шум. Но и у нас появится возможность влиять на
    Сахарова. Ведь сейчас он даже убегает в больницу для того, чтобы почувствовать
    себя свободнее.
    СОКОЛОВ (министр обороны СССР). Мне кажется, что эту акцию нужно сделать, хуже для
    нас не будет.
    КУЗНЕЦОВ. Случай сложный. Если мы не разрешим поехать Боннэр на лечение, то это
    может быть использовано в пропаганде против нас.
    АЛИЕВ. Однозначный ответ на рассматриваемый вопрос дать трудно. Сейчас Боннэр
    находится под контролем. Злобы у нее за последние годы прибавилось. Всю ее она
    выльет, очутившись на Западе. Буржуазная пропаганда будет иметь конкретное лицо
    для проведения разного рода пресс-конференций и других антисоветских акций.
    Положение осложнится, если Сахаров поставит вопрос о выезде к жене. Так что
    элемент риска тут есть. Но придется рисковать.
    ДЕМИЧЕВ. Прежде всего я думаю о встречах Горбачева М.С. с Миттераном и Рейганом.
    Если отпустить Боннэр за границу до этого, то на Западе будет поднята шумная
    антисоветская кампания. Так что сделать, это, наверное, лучше будет после визитов.
    КАПИТОНОВ. Если выпустим Боннэр, то история затянется надолго. У нее появится
    ссылка на воссоединение с семьей.
    ГОРБАЧЕВ. Может быть, поступим так: подтвердим факт получения письма, скажем, что
    на него было обращено внимание и даны соответствующие поручения. Надо дать понять,
    что мы, мол, можем пойти навстречу просьбе о выезде Боннэр, но все будет зависеть
    от того, что будет делать за рубежом Боннэр. Пока целесообразно ограничиться этим.
    В результате, как известно, и Сахаров пообещал не проситься за границу, и Боннэр —
    не делать политических заявлений, а поездка прошла без всяких инцидентов.
    Это всего лишь один эпизод в той игре, которую вело политбюро вокруг Сахарова. На
    протяжении 1985—1986 гг. Горбачев пристально следит за всем, что касается
    ссыльного ученого: ему лично пересылает КГБ записи прослушанных разговоров, куски
    украденных КГБ "Воспоминаний", которые пытался писать в то время Андрей
    Дмитриевич. В июне 1986 года политбюро вновь возвращается к теме Сахарова в связи
    с его письмом Горбачеву, где критикуется вся практика политических преследований.
    Объясняясь по этому поводу, Чебриков, в частности, сообщает:
    Следует отметить, что количество лиц, привлекаемых к уголовной ответственности за
    указанные преступления, незначительно и имеет тенденцию к снижению. В настоящее
    время в исправительно-трудовых учреждениях в ссылке отбывают наказание за
    антисоветскую агитацию и пропаганду 172 человека, за распространение заведомо
    ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, — 179
    человек, за нарушение законов об отделении церкви от государства и школы от церкви
    — 4 человека. Указанные в письме Сахарова двенадцать человек (Марченко, Осипова,
    <Иван> Ковалев, Некипелов, Шихановнч и другие) осуждены за совершение конкретных
    преступных деяний, подпадающих под действие норм уголовного законодательства, и в
    строгом соответствии с законом. (...) Отдельные лица из числа отбывающих
    наказание, в том числе и упомянутые в письме Ковалев, Осипова, Шиханович, в
    результате систематической воспитательной работы осудили свои действия, заявили о
    раскаянии и отказе от проведения в дальнейшем противоправной деятельности. (...)
    Поднятые Сахаровым вопросы обусловлены, видимо, заблуждениями, которые усиливаются
    постоянным негативным влиянием его жены Боннэр.
    С учетом изложенного полагали бы целесообразным письменный ответ Сахарову не
    давать. Можно было бы поручить ответственному работнику Прокуратуры СССР провести
    с ним обстоятельную беседу, в которой дать аргументированные ответы на затронутые
    в его письме вопросы.
    Проблема Сахарова и проблема политзаключенных были неразрывно связаны: одну без
    другой решить было нельзя, а решение одной автоматически предопределяло решение
    другой. Поэтому основной принцип решения — освобождать только "идейно
    разоружившихся" — был сохранен и тут. Представляя по поручению ЦК свои
    "предложения в отношении Сахарова", глава КГБ Чебриков, член политбюро Лигачев и
    президент Академии наук СССР Марчук писали:
    Решение о необходимости пресечения враждебной деятельности Сахарова было вызвано
    тем, что он на протяжении длительного времени проводил подрывную работу против
    Советского государства. Подстрекал агрессивные круги капиталистических государств
    к вмешательству во внутренние дела социалистических стран, к военной конфронтации
    с Советским Союзом, инспирировал выступления против политики Советского
    государства, направленной на разрядку международной напряженности и мирное
    сосуществование. Вместе с тем Сахаров предпринимал меры по организационному
    сплочению антисоветских элементов внутри страны, подстрекал их к экстремистским
    действиям, пытался установить контакты с антисоциалистическими группами в ЧССР,
    солидаризировался с чехословацкими "хартистами" и представителями польского так
    называемого "Комитета общественной самозащиты", призывал их к организационному
    объединению для проведения антисоциалистической деятельности.
    Но вот, благодаря мерам воздействия мудрого КГБ, поостыв в Горьком и, главное, в
    отсутствие жены Сахаров взялся-де за ум, опять стал интересоваться наукой,
    "критиковал американскую программу "звездных войн", позитивно комментировал мирные
    инициативы советского руководства, объективно оценивал события на Чернобыльской
    АЭС".
    Указанным изменениям в поведении и образе жизни Сахарова по-прежнему настойчиво
    противодействует Боннэр. Она по существу склоняет мужа к отказу от научной
    деятельности, направляет его на изготовление провокационных документов, заставляет
    вести дневниковые записи с перспективой издания их за рубежом. Однако, несмотря на
    это, представляется целесообразным продолжить усилия по привлечению Сахарова к
    научной работе, что полезно уже само по себе и может способствовать удержанию его
    от активного участия в антиобщественной деятельности.
    В этих целях представляется возможным в настоящее время решить вопрос о
    возвращении Сахарова в Москву, так как дальнейшее пребывание его в Горьком может
    вновь подтолкнуть его к активизации антисоветской деятельности, если учесть к тому
    же отрицательное воздействие на него жены и продолжающийся интерес к так
    называемой "проблеме Сахарова" со стороны Запада.
    При этом хочется верить и в заявление Сахарова о том, что он no возвращении в
    Москву готов отойти от общественном деятельности. (Курсив мой. — В.Б.)
    Возвращение Сахарова в Москву может вызвать и некоторые негативные моменты,
    учитывая антисоветскую направленность Боннэр, ее явное стремление провоцировать
    Сахарова на конфронтацию с нами, нескрываемое желание сотрудничать с
    противодействующими нашей политике кругами Запада. Их квартира может вновь стать
    местом всякого рода пресс-конференций с участием иностранных журналистов, местом
    встречи антиобщественных элементов, выработки заявлений и требований негативного
    характера. Сам Сахаров вряд ли воздержится от участия в делах по так называемой
    "защите прав человека". Но и при наличии всего сказанного возвращение Сахарова
    обойдется в настоящее время меньшими политическими издержками, чем продолжение его
    изоляции в Горьком. При этом имеется в виду, что по линии Комитета госбезопасности
    будут осуществляться меры по централизации возможных негативных проявлений.
    В конечном счете, и Сахаров, и "помилованные" политзэки возвращались не как
    победители и даже не как невинно репрессированные, а как "нейтрализованные" и
    милостиво прощенные. Не возникало и речи об их реабилитации, как, например, было
    при Хрущеве. Решение опять же было продиктовано партийной "целесообразностью",
    необходимостью уменьшить "издержки". Какая уж там "победа демократии" — это была
    победа политбюро, победа их "глазности".
    Да и сами "помилованные" знали, что это поражение: написавшие заявление, по каким
    бы причинам они это ни сделали, все равно признавали таким образом чекистскую
    "целесообразность". "Отказавшись от деятельности", можно было и с самого начала не
    садиться. Режим ничего другого от нас и не требовал. И те, кто это сделал,
    получили вознаграждение, стали депутатами, "политическими деятелями", а те, кто
    отказался, — остались "антиобщественными элементами". Разве кто-то не понимал, от
    какой деятельности требуется отречься, если это открывало путь к общественной
    деятельности? Разве напоминал Горбачев Сахарову о его обещании "отойти от
    общественной деятельности", приглашая его широким жестом открыть свой "Съезд
    народных депутатов" весной 1989 года?
    Так кончилось наше движение, расколовшись на тех, кто взялся "поддерживать
    Горбачева", и тех, кто отказался служить ширмой генеральному секретарю ЦК КПСС в
    его играх. И даже тех из нас, кто был изгнан на Запад, режим быстренько разделил
    на "хороших" и "плохих" диссидентов: на тех, кто "признал Перестройку", и тех, кто
    ее не признал. (Как эмигрантов в 20-е годы — на тех, кто "признал революцию" и
    тех, кто не признал ее.) "Признавших" стали пускать в страну, печатать статьи в
    газетах об их героическом прошлом; о "непризнавших" молчали, точно нас и не было.
    Только советские дипломаты при встрече стали зазывно улыбаться и вполне искренне
    огорчаться, видя наше "застойное" недоверие.
    Конечно, одним из первых пожаловал Синявский, "они — писатели" собственной
    персоной, объяснил публике с важностью, "им — писателям" присущей:
    "У меня всегда были лишь стилистические разногласия с Советской властью".
    Бог мой, сколько ж в этой фразе было жеманства, снобизма и — мерзости. Ведь это
    говорилось об ублюдках, замучивших миллионы людей и, как мы теперь с грустью
    видим, загубивших страну. Любопытно, а с Гитлером у него тоже "стилистические"
    разногласия? И в чем же они? В каком же стиле предпочли бы "они — писатели"
    убивать живых людей?
    С Горбачевым, которого он объявил "диссидентом N1", не было уже, видать,
    разногласий ни в синтаксисе, ни в грамматике.
    — Скажите, а почему вы не возвращаетесь? — спрашивали меня перестроенные
    журналисты с неподдельным удивлением. И трудно было понять, чего в этом вопросе
    больше: глупости или подлости.

    14. Последние попытки

    Однако мало было доломать старую оппозицию — требовалось еще не допустить и


    создания новой.
    Группа лиц (...) пытается провести 10-14 декабря сего года в Москве так наз.
    "семинар независимых общественных организаций стран — участниц хельсинского
    процесса по гуманитарным вопросам".
    ...Возглавить секции намереваются Григорьянц, Ковалев, Богораз-Брухман, Черновол,
    Айрикян и другие, в прошлом судимые за антисоветскую деятельность и помилованные в
    текущем году Указом Президиума Верховного Совета СССР. Председателем
    "подготовительного комитета" объявил себя Тимофеев.
    Распространяется "обращение", в котором устроители "семинара" демагогически
    заявляют, в частности, о необходимости создания международных гарантий,
    обеспечивающих выполнение государствами-участниками (Совещания по безопасности и
    сотрудничеству в Европе) своих обязательств в области прав человека, а также
    "выработки методов международного контроля за выполнением решений по гуманитарному
    аспекту СБСЕ".
    ...Вопросы подготовки "семинара" постоянно муссируются на сборищах названных лиц в
    Москве с участием иностранных корреспондентов. В компании с ними члены "пресс-
    клуба "Гласность" не скрывают стремления к объединению антиобщественных элементов
    в нашей стране и их притязаний на ведущую в этом роль.
    Происходит это не в 1968 и не в 1977 году, а в 1987-м, в разгар восхваляемой
    Западом "перестройки", но руководит "мерами по пресечению" все тот же Александр
    Яковлев, изобретатель партийной "глазности".
    В целом, очевидно, что речь идет о подготовке провокации, которая по замыслу
    организаторов и их зарубежных инспираторов в любом случае должна принести
    дивиденды: если "семинар" удастся, то это придаст вес "Гласности" и создаст своего
    рода прецедент; если же проведение будет пресечено, то будет повод поднять
    антисоветскую шумиху, тем более что затея приурочена ко Дню Прав человека 10
    декабря и совпадает со сроками проведения советско-американской встречи на высшем
    уровне.
    В этих обстоятельствах предлагается действовать следующим образом:
    — На обращение устроителей "семинара" в Исполком Моссовета насчет аренды помещения
    дать отрицательный ответ, пояснив, что впредь до разработки соответствующего
    законодательства действует положение Исполкома Моссовета от 11 августа 1967 г.,
    принятое в интересах обеспечения государственного и общественного порядка, в
    котором, в частности предусматривается обязательство соблюдать Конституцию СССР,
    другие законодательные акты. К тому же "пресс-клуб "Гласность" не зарегистрирован
    официально, и непонятно, по какому праву он претендует на организацию
    международных мероприятий. Можно полагать, что при отказе от аренды помещения
    "семинар" будет собран на частных квартирах, однако пропагандистский эффект в этом
    случае будет значительно снижен;
    — Аналогичную мотивировку следует применить при отказе в выдаче виз тем
    иностранным гражданам, которые запросятся на "семинар". Нельзя исключить вместе с
    тем, что определенное число иностранцев прибудет в качестве туристов, и что в
    сборище примут участие некоторые западные журналисты, аккредитованные в Москве;
    — Учитывая, что одна из главных целей устроителей "семинара" состоит в том, чтобы
    спровоцировать скандал, воздержаться на данном этапе от мер пресечения в их
    отношении;
    — Если устроители не примут во внимание решение Моссовета, дать им предупреждение
    по линии Прокуратуры о противоправности приготавливаемого мероприятия.
    Вместе с тем возникает вопрос не только об административных, но и политических
    методах нейтрализации деятельности подобных антиобщественных элементов. Как
    показывает первый опыт действий в условиях демократизации, наиболее перспективной
    оказывается кропотливая индивидуальная работа, проводимая советскими, партийными и
    общественными организациями, в том числе по месту жительства, с применением в
    случае необходимости дифференцированного подхода, разоблачением в средствах
    массовой информации подлинного лица этих "правозащитников".
    Что же изменилось? Тот же Яковлев, тот же КГБ, те же "меры", тот же произвол.
    Только теперь симпатии мира не на нашей стороне, не наша гласность теперь
    побеждает. Никто не хочет видеть, что торжествует не демократия, а
    "демократизация", не рынок, а "рыночный социализм". Даже Маргарет Тэтчер и Рональд
    Рейган. Западная пресса взахлеб пишет обо всех этих чекистских "фронтах" и прочих
    "общественных организациях", их западные "коллеги" спешат установить с ними
    деловые контакты, а западные фонды — снабдить их техникой и средствами. Спорить,
    объяснять бесполезно: на тебя смотрят как на самозванца, на мошенника,
    стремящегося из своекорыстных соображений отобрать средства у достойных людей, в
    отличие от тебя борющихся с "консерваторами" у себя дома за демократию. А ты кто
    такой? Что ты здесь, на Западе, делаешь?
    Да и что им объяснять? Что горбачевская "глазность унд перестройка" — гигантское
    "оперативно-чекистское мероприятие"? Что все эти "фронты" — чекистские игры? В
    лучшем случае, на тебя посмотрят, как на сумасшедшего: ведь "даже Рейган и Тэтчер"
    так не считают. Ведь "сам Сахаров" поддерживает Горбачева...
    И что ты им ответишь? Что эта игра на то и рассчитана? Что ее цель — не дать
    сформироваться действительно независимым общественным силам? Да ведь западный
    истеблишмент это вполне устраивает: как раз "независимых" он больше всего и
    боится. Оттого диссиденты никогда и не получили реальной поддержки Запада ни до,
    ни во время, ни после перестройки:
    — Вы неконтролируемы, — говорили мне вполне откровенно те, от кого такая поддержка
    зависела. Чем не трогательное единодушие западного истеблишмента и политбюро: всем
    им хотелось "контролируемой революции", оттого и наплодили они марионеточных
    "революционеров".
    Конечно, горбачевское политбюро отлично все это понимало. Для того-то и создавали
    они свои "общественные организации", чтобы нас "нейтрализовать". Вот и в связи с
    "семинаром по правам человека" они постановляют в числе прочих мер:
    МГК КПСС (т. Карабасову Ю.С.) совместно с Комиссией международного сотрудничества
    по гуманитарным проблемам и правам человека при Советском комитете за европейскую
    безопасность и сотрудничество (т. Бурлацкому Ф.М.) вести с привлечением партийных,
    комсомольских, советских и других организаций систематическую работу по
    централизации деятельности антиобщественных группировок типа "пресс-клуба
    "Гласность"", включая разоблачение подлинного лица этих "правозащитников" в
    средствах массовой информации".
    Для того и создавались эти "Комиссия" и "Комитет" во главе с партийным "либералом"
    Бурлацким, чтобы уж никакая "хельсинская" деятельность из-под контроля не вышла.
    В соответствии с принятым решением осуществлены меры по противодействию реализации
    антиобщественными элементами поддержанного империалистическими спецслужбами и
    зарубежными подрывными центрами замысла о проведении провокационной акции — так
    называемого "семинара независимых общественных организаций — участниц хельсинского
    процесса по гуманитарным вопросам" и создании на его основе постоянного органа
    контроля за соблюдением прав человека в СССР, — гордо сообщали в ЦК об успешно
    проделанном работе главные организаторы перестройки Яковлев, Шеварднадзе,
    Чебриков, Добрынин и др. — В целях локализации этой политической провокации в
    Москву не были допущены представители ряда зарубежных антисоветских формирований,
    проживающие на Западе отщепенцы из числа бывших советских граждан, члены польской
    "Солидарности", группы "Мир и права человека" (ГДР), а также инспираторы
    националистических и иных антиобщественных проявлений Айрикян (Армения), Черновол,
    (...) Горынь, Гель (Украина), Садунайте (Литва) и некоторые другие.
    Принятые меры позволили в определенной степени сузить круг участников так
    называемого "семинара", не допустить организационного объединения враждебно
    настроенных лиц с антисоциалистическими элементами в других соцстранах и сорвать
    попытку создания постоянно действующего центра в Советском Союзе. Не получив
    разрешения на использование государственных помещений для проведения семинара,
    провокаторы разошлись по частным квартирам и образовали секции... Возглавляли их
    Тимофеев, Григорьянц, Богораз-Брухман, Ковалев, Гамсахурдиа, Огородников и другие,
    в прошлом судимые за антисоветскую деятельность, лица. В целом, им удалось втянуть
    в провокационную акцию около 150 советских граждан (в том числе свыше 40 человек
    из 30 других городов страны). Большинство из них, как установлено, ранее принимали
    участие в противоправной деятельности, за что привлекались к уголовной
    ответственности, поддерживали и поддерживают контакты с зарубежными подрывными
    организациями.
    И что же эти криминальные люди, враги прогресса, говорили? Почему нельзя было даже
    в условиях горбачевской гласности дать им провести свой семинар? Быть может, они
    поддерживали "консерваторов", выступали против демократизации?
    Сборища на частных квартирах имели антисоветскую направленность. Так, например,
    Тимофеев ("пресс-клуб "Гласность") в своем выступлении подчеркнул: "Семинар должен
    показать мировой общественности наличие в СССР большого числа людей, недовольных
    социалистическим строем..." Крочик ("группа доверия") призвал к созданию в стране
    "свободных профсоюзов". Огородников ("Бюллетень христианской общественности"),
    утверждая, что "СССР — тоталитарное государство", высказался за необходимость
    борьбы за расширение роли церкви в политической и общественной жизни страны.
    Новодворская (группа "Демократия и гуманизм") заявила: "Необходима политическая
    ненасильственная борьба с правительством СССР. Основная цель нашего движения —
    постоянная оппозиция правительству. Требование многопартийной системы в стране".
    Мясников (бюллетень "Гласность") говорил, что "половина населения СССР проживает в
    нищете, в стране много миллионов безработных и существует рабский труд, 25%
    населения не имеет жилья. В СССР якобы не соблюдается ни одного конституционного
    права".
    Выступления ряда участников содержали призывы добиваться неограниченного права на
    выезд и въезд в страну, отказ от воинской службы, свободную передачу любой
    информации за рубеж. Обсуждались также вопросы противодействия органам советской
    власти, политике КПСС, создания механизма влияния на выработку внутренне и
    внешнеполитических решений правительства.
    То есть ничего особенно нового по сравнению с тем, что и так уже писала
    "перестроечная" пресса, там не говорилось. Но — не те люди, не "контролируемые".
    И, хотя, как признают авторы, "в целом провокационная акция осталась
    малозамеченной советскими гражданами", пресекать ее необходимо и впредь, ибо "не
    вызывает сомнения тот факт, что ее организаторы продолжат свою подстрекательскую
    деятельность".
    Отделом пропаганды и Международным отделом ЦК КПСС совместно с МИД и КГБ СССР
    предусматривается выработать дополнительные меры по разоблачению враждебного
    провокационного характера деятельности организаторов и участников указанной акции,
    а также по предотвращению подобных акций в будущем.
    Это была, пожалуй, единственная серьезная попытка объединить независимую оппозицию
    внутри страны. Что они могли сделать — горстка людей пред лицом всей гигантской
    машины удушения, без средств, при полном равнодушии (а то и враждебности) и
    Запада, и собственного общества? Кому нужны были их самодельные журналы,
    малотиражные газетки, если любой перестроенный орган издавался миллионными
    тиражами? Времена, когда одно слово правды было сильнее ядерной сверхдержавы,
    канули в лету: теперь все говорили "правду", много разной "правды", и притом
    одновременно. Только слушай! Советская перестроечная пропаганда научилась врать
    вразнобой, создавая многогласность "социалистического плюрализма". И, сколько ни
    напрягай связки, твой голос оставался лишь одним из многих, твоя правда — одной из
    множества. Разве их всех перекричишь?
    Более того, уж если раньше человек ухитрялся найти себе оправдание, лишь бы
    избежать конфликта с властью, то теперь и искать было не надо. Зачем, скажите,
    лезть на рожон, под дубинки ОМОНа, ради правды 100-процентной, если за 75% можно
    стать государственным мужем с персональной машиной! Куда торопиться, если то, что
    сегодня нельзя, завтра станет можно? Особенность горбачевской "демократизации"
    состояла в том, что контролируемым позволяли гораздо больше того, за что
    неконтролируемых разгоняли с беспримерной жестокостью.
    Комитетом государственной безопасности СССР получены данные о том, что
    экстремистски настроенные участники так называемого семинара "Демократия и
    гуманизм" (...) планируют провести 30 октября сего года провокационную
    демонстрацию.
    Эту акцию они замышляют осуществить под лозунгом "Требуем освободить всех
    политзаключенных", "Требуем политической амнистии", "Реабилитировать узников
    совести", "Прекратить удушение свободной мысли", "Отменить статьи 70, 72 и 1901 УК
    РСФСР".
    С целью придания провокации массового характера ими намечается распространение
    "объявления" и "декларации участников демонстрации за освобождение политических
    заключенных в СССР". Ее устроители рассчитывают на участие лиц, ранее отбывавших
    наказание за антисоветскую деятельность и находившихся по приговору народных судов
    на принудительном лечении. О времени и месте проведения акции ими оповещены
    иностранные корреспонденты. Ожидается появление там туристов из западных стран.
    Организаторы намереваются обратиться в исполком Моссовета за получением
    официального разрешения на проведение демонстрации.
    Комитетом госбезопасности совместно с Министерством внутренних дел принимаются
    меры по недопущению замышляемой провокации.
    А в это же время и политзаключенных вроде бы освобождают, и уголовный кодекс
    собираются пересматривать, но демонстрация по этому поводу — "провокация
    экстремистов", ее запрещает Моссовет, разгоняет милиция. (По сообщению "Русской
    мысли" от 6 ноября 1987 г., около 25 человек были задержаны еще до демонстрации и
    развезены по разным отделениям, где пробыли более трех часов.) Обыватель
    недоумевает: зачем же драться с полицией на площадях за то, о чем можно написать в
    официальной прессе? Напугана интеллигенция: "Ах, как бы это не повредило
    Горбачеву!" Недоуменно разводит руками Запад, приписывая все проискам
    "консерваторов" в политбюро. Где уж тут было образоваться единой, сплоченной
    оппозиции? Даже те, немногие, кто пытался ее создать, понимая, что в одиночку —
    смерть, разбрелись по своим республикам, разбились на кучки. Но и в таком,
    практически безвредном виде, режим не мог их потерпеть. При всем хаосе
    перестроечных лет, при всех хитроумных зигзагах Горбачева неизменным и
    последовательным оставалось только одно: не допустить формирования действительно
    независимых общественных структур, не дать консолидироваться реальной оппозиции.
    Даже за два года до краха, рекомендуя создать специальное "Управление КГБ по
    защите конституционного строя", тогдашний глава КГБ Крючков докладывал своему
    главнокомандующему:
    ...спецслужбы и подрывные центры противника переводят свою деятельность против
    СССР на новую стратегическую и тактическую платформу. (...) Путем оживления
    национализма, шовинизма, клерикализма (...) пытаются инспирировать очаги
    общественной напряженности, антисоциалистические проявления и массовые беспорядки,
    подстрекать враждебные элементы к действиям, направленным на насильственное
    свержение советской власти. С особой настойчивостью они стремятся сформировать
    легальные и нелегальные группирования антиконституционной направленности,
    осуществлять непосредственное руководство ими, оказывать материальную и идейную
    поддержку, подстрекать к экстремистским акциям. (...)
    В таком же русле осуществляют свою противоправную деятельность антисоциа-
    листические элементы. Используя некоторые из самодеятельных образований, вызванных
    к жизни политической активностью граждан, прикрываясь лозунгами демократизации,
    обновления советского общества, они в антиконституционных целях ведут работу по
    созданию оппозиционных КПСС структур (курсив мой — В.Б.), других организованных
    группирований.
    Даже отмена 6-й статьи Конституции, в результате которой такие попытки перестали
    быть "антиконституционными", не изменила этой "генеральной линии" горбачевских
    реформ. Вплоть до конца под прессингом КГБ оставались любые независимые
    "группирования", в том числе и те, что вполне были готовы на какие-то формы
    сотрудничества с перестроечной властью. Скажете, случайность? И обманутый
    "консерваторами" Михаил Сергеевич об этом не ведал? Как бы не так.
    По полученным данным, подстрекаемые из-за рубежа антиобщественные элементы из
    числа так называемых "правозащитников" и еврейских националистов планируют
    провести в Москве в первой декаде сентября международный семинар на тему "КГБ и
    перестройка".
    Организаторы семинара, маскируясь процессом гласности и демократизации, ставят
    своей целью "дискредитировать Комитет государственной безопасности СССР" путем
    привлечения к его "деятельности и преступлениям" внимания широких кругов советской
    и международной общественности. Предусматривается, в частности, публичное
    обсуждение таких докладов: "Функция КГБ в эпоху нового мышления", "Роль КГБ в
    кризисных ситуациях", "Монополия на информацию", "Преодоление таинства и страха
    перед КГБ", "КГБ и национально-демократическое движение в СССР", "КГБ и
    антисемитизм". В качестве спонсоров рассматриваются возможности таких организаций,
    как "Международная амнистия" и "Международная хельсинская федерация", достаточно
    проявивших себя в качестве "защитников прав человека в социалистических странах".
    Для участия в семинаре планируется пригласить известных западных политических
    деятелей и советологов, в том числе З. Бжезинского и Р. Пайпса, а также бывших
    граждан нашей страны Алексееву, Буковского, Гинзбурга, Орлова, Плюща и других,
    занимающихся за рубежом антисоветской деятельностью. Предполагается, что в
    семинаре примут участие известные "правозащитники" Григорьянц и Тимофеев,
    представители "национально-демократических" движений Азербайджана, Армении,
    Грузии, Молдавии, Прибалтики и Украины, "авторитеты" из числа крымских татар и
    религиозных деятелей.
    Организаторы семинара намерены направить приглашения Чебрикову, Крючкову,
    Сухареву, начальнику УВИР МВД СССР, народным депутатам СССР Адамовичу, Афанасьеву,
    Власову, Гдляну, Иванову, Коротичу, писателю Семенову, поэту Дементьеву, бывшим
    Председателям КГБ Семичастному и Шелепину, (...) а также редактору газеты
    "Московские новости", телевизионным программам "Взгляд" и "Пятое колесо".
    На докладе стоит резолюция:
    Это мероприятие надо просто сорвать. М. Горбачев.

    15. Агония

    Какие уж там "подрывные центры"! Какие "происки"! Это было чудовищное время: чем
    больше и изощренней лгал режим, тем больше восторгались на Западе. Вчерашние
    палачи рекламировали свои былые преступления, а мир умилялся, ах, какая
    откровенность, какие перемены! Мало того, они продолжали убивать людей, давить
    оппозицию, издеваться над заключенными у всех на глазах, а мир волновался, как бы
    это не повредило главному палачу. Точно как недоросль Фонвизина, которому было
    ужасно жаль маменьку, она так притомилась, бивши папеньку.
    — Почему вы не хотите признать очевидное? Ведь стало лучше? — спрашивали меня на
    лекциях.
    — Иногда смертельно больному становится лучше перед самой смертью, — отшучивался
    я, впервые в жизни не зная, что ответить. Если они до сих пор не поняли, что такое
    коммунистическая система, то теперь этого уже не объяснишь. Для меня лично это
    были самые тяжелые, самые горькие годы моей жизни. Я и всегда-то труднее всего
    переживал предательство, даже предательство одного человека; тут же нас предал
    практически весь мир, польстившись на ложь, на обещание чудесного исцеления от
    общего недуга, да еще и обещание-то мелкого жулика. Один за другим исчезали
    союзники, люди, которых я считал друзьями, на которых полагался в трудную минуту и
    которые – я так думал – должны были бы мне верить столь же безгранично. Ведь мы
    вместе столько всего выдержали, столько пережили. Но, словно сраженные вирусом
    безумия, они вдруг предпочли верить тому, кого никогда даже не встречали, кому
    никогда не взглянули в глаза.
    - Ну, вы – диссиденты, у вас предвзятый взгляд на Горбачева, — говорили они.
    "В чем же дело? — мучительно думал я. — Разве я сделал в своей жизни хоть что-то
    подлое, или хотя бы нечестное? Разве я хоть кого-то предал или подвел?"
    Справедливо то было или нет, но происходящее воспринималось как личное
    оскорбление:
    "Кому вы верите — мне или Горбачеву?"
    И поверили не мне.
    Невольно я стал даже сравнивать наши биографии: в 63-м году я попал в тюрьму, а он
    — был секретарем крайкома ВЛКСМ; в 66-м я сидел в психушке за организацию
    демонстрации, а он стал секретарем горкома КПСС; в 67—71-м я не успевал выйти, как
    снова садился, а он поднимался по партийной лестнице, ступенька за ступенькой, и
    как раз дослужился до секретаря крайкома, стал членом ЦК, когда мне дали последний
    срок. Наконец, он стал секретарем ЦК как раз тогда, когда я, изгнанный из страны,
    разрываясь между учебой в Кембридже и необходимостью вести кампанию и защиту своих
    друзей-политзэков, издал первую книгу; а членом политбюро — ровно в то время, как
    советские поиска вторглись в Афганистан, и Сахаров был сослан в Горький. Сравнение
    поразительное: ведь мы — современники, участники одних и тех же событий, разница в
    возрасте у нас всего 11 лет. Ведь он не мог не знать того же, что знал я, не
    думать о тех же проблемах, не отвечать на те же вопросы. Но он — выбрал себе путь
    служения лжи, выбрал вполне сознательно, пройдя все ступеньки партийного рабства,
    а я — столь же сознательно выбрал тюрьмы и лагеря, психушки и изгнание именно
    потому, что отказался лгать. И вот теперь мир, человечество поверили ему, а не
    мне. Что же, скажите, должен сделать человек, чтобы ему верили?
    — Вы слишком сильно пострадали от этой власти, – говорили мне в редакциях, – вам
    трудно быть объективным, – и отказывались печатать мои статьи.
    "Откуда вдруг взялась у меня репутация дурака, неспособного на объективность?" —
    мучился я. Все, что я сказал, написал, было у них перед глазами. Можно было не
    соглашаться с моими взглядами, но ничего глупого или нечестного я в своей жизни не
    написал.
    Это были тяжелейшие годы, годы кризиса и острого ощущения полнейшей бесполезности
    своей жизни. Я отлично сознавал, что именно теперь решается судьба мира, будущее
    страны, но что я мог сделать? Чем помочь горстке людей, пытавшихся противостоять
    этой эпидемии лжи? Во всем мире оставалось разве что два-три издания, где я все
    еще мог высказывать свою точку зрения.
    Более того, нас всех стали воспринимать этакими "осколками холодной войны", только
    мешающими "процессу демократизации". От нас — от нас! — обезумевший мир "спасал"
    политику КПСС.
    Конечно, режим не преминул этим воспользоваться: ведь их дезинформации стали
    верить столь же охотно, как и пропаганде.
    По имеющимся данным, в настоящее время в США отмечается новая активизация
    антисоветской кампании по вопросам прав человека, нагнетаемая в первую очередь
    реакционными политическими и сионистскими кругами Соединенных Штатов при участии
    некоторых выехавших из СССР и лишенных советского гражданства отщепенцев, —
    докладывал Горбачеву глава КГБ Чебриков. — В целях противодействия враждебным
    пропагандистским акциям было бы целесообразно подготовить и провести ряд
    мероприятии по их срыву. В частности, довести до сведения определенных
    политических, деловых и общественных кругов США, заинтересованных в расширении
    связей с СССР, что новая антисоветская кампания (...) значительно осложнит общий
    политический климат в советско-американских отношениях, нанесет Соединенным Штатам
    существенный политический и определенный экономический ущерб.
    Осуществить пропагандистские мероприятия по разоблачению противоправных действий
    ряда сотрудников посольства США в СССР и аккредитованных в нашей стране
    иностранных журналистов, а также засылаемых в Советский Союз эмиссаров зарубежных
    подрывных центров и организаций, использующих свое пребывание в стране для сбора и
    распространения антисоветских материалов, подстрекательства отдельных советских
    граждан к совершению государственных преступлений и других антиобщественных акций.
    Создать условия для получения аккредитованными при МИД СССР иностранными
    корреспондентами документальных материалов, разоблачающих измышления буржуазной
    пропаганды о якобы имеющих место в СССР фактах нарушения прав человека, и
    фактических данных, компрометирующих отщепенцев, имена которых активно
    используются западными средствами массовой информации при проведении антисоветской
    кампании.
    А в принятом горбачевским ЦК "Постановлении" на эту тему из шести пунктов среди
    прочих демаршей и публикаций поручено:
    4. ТАСС, АПН, Гостелерадио СССР, КГБ СССР подготовить и передать за рубеж
    материалы, компрометирующие отщепенцев, имена которых активно используются
    буржуазной пропагандой в антисоветских целях, а также разоблачающие роль
    посольства США, аккредитованных в СССР иностранных журналистов...
    5. МИД СССР, АПН, КГБ СССР подготовить и осуществить ряд мероприятий по доведению
    до сведения аккредитованных при МИД СССР иностранных корреспондентов
    документальных материалов, разоблачающих измышления буржуазной пропаганды о якобы
    имеющихся в Советском Союзе "фактах нарушения прав человека". В частности,
    провести пресс-конференцию для западных журналистов, на которой разъяснить суть
    нашей политики в отношении выезда евреев из СССР; совместно с Советом по делам
    религии при Совете Министров СССР организовать интервью журналистам Уокеру
    (Великобритания), Дедериксу (ФРГ), Итону (США), Ан-Науману (Кувейт) и другим
    наиболее объективно пишущим о советской действительности иностранным
    корреспондентам с митрополитами Ювеналием и Алексием, председателем Всесоюзного
    Совета евангельских христиан-баптистов Логвиненко, генеральным секретарем Совета
    Бычковым, религиозными деятелями Харксы и Кулаковым, муфтием Бабахановым, в ходе
    которых показать безосновательность утверждений западных средств массовой
    информации о "нарушении прав верующих в СССР".
    6. МИД СССР, Гостелерадио СССР, КГБ СССР оказать содействие более объективно
    освещающим политику Советского Союза западным тележурналистам в организации с
    учетом антиамериканской направленности и при участии ведущих советских
    политических обозревателей телевизионных передач на страны Западной Европы о
    практическом вкладе СССР и других государств в возрождение процесса разрядки в
    Европе.
    Я не стал проверять, сделали ли указанные журналисты интервью с митрополитами и
    муфтиями. Какая разница? Подавляющее большинство пишущей братии в те годы было
    "объективно пишущим о советской действительности". А тех, кто пытался быть более
    сдержанным, цензурировали их редакторы. Об СССР тогда принято было писать такой
    восторженный бред, что, казалось, сама бумага должна воспламениться от стыда.
    Например, помню и такой заголовок в одной западной (консервативной!) газете:

    "Есть ли жизнь после Горбачева?"

    Авторы, отзовитесь! Нет, не отзовутся, не признаются. Носом ткнешь — отрекутся. А


    неплохо бы их заставить теперь сожрать всю ту макулатуру, что успели они
    настрочить в годы перестройки.
    Что же касается "мер по компрометации отщепенцев", то они последовали с
    неизбежностью дождя после кваканья лягушек и, конечно, способствовали той
    изоляции, на которую обрекала нас западная "горбомания". То здесь — статейка, то
    там — слушок, и, глядишь, все больше дверей оказывалось для нас закрытыми. Наконец
    отобрали и те последние гроши, на которые, собственно, и существовали чудом
    уцелевшие независимые издания в СССР. Сделано это было по классической схеме
    гебешных "мероприятий". Американский фонд, выделявший эти гроши, — "Национальный
    фонд за демократию" — был создан еще при Рейгане, по решению Конгресса США, как
    независимая общественная организация, призванная способствовать распространению
    демократии в мире. Специально, чтобы избежать каких-то кривотолков, совет
    директоров составлялся из представителей обеих политических партий США, профсоюзов
    (АФТ—КПП) и Торговой палаты, а финансовая помощь оказывалась вполне открыто и
    притом сознательно "сбалансированно". Средства давали как, скажем, негритянским
    профсоюзам в Южной Африке, так и польской "Солидарности"; как правозащитным
    организациям Аргентины или Сальвадора, так и нашим.
    Все это, как я сказал, делалось совершенно открыто: список получающих помощь
    организа-ций, описание их проектов и выделенные суммы публиковались в ежегодном
    отчете фонда, который рассылался и прессе, и общественным организациям и
    конгрессменам. Да и суммы-то в их распоряжении были ничтожные: практически сам
    Фонд распределял примерно 3,5 млн. долларов на весь мир, а на СССР приходилось
    всего сотни две тысяч в год — и это в то время, как Горбачев получал миллиарды.
    Денег только-только хватало на выживание последних независимых изданий типа
    журнала "Гласность" и газеты "Экспресс-хроника", на перевод их материалов и
    распространение в США. Но и этого не могла потерпеть горбачевская "гласность".
    Вдруг, в марте 1988 года, в малоизвестном левом (если не сказать
    прокоммунистическом) американском еженедельнике "Нейшн" (я так раньше и не слыхал
    о его существовании) появляется совершенно гебешная статья "Американские фонды —
    советским диссидентам". О нет, авторы вовсе не против диссидентов, совсем
    наоборот, они заботятся, как бы им не повредили "американские деньги". Ведь
    советские "консерваторы", известные своей паранойей, могут этим предлогом
    воспользоваться во вред гласности. А пуще всего авторы обеспокоены тем, что мы,
    эмигранты, живущие на Западе и добывающие эти деньги у "правительства США", ведем
    дело таким образом, что оно "больше похоже на разведывательную, чем на
    правозащитную деятельность".
    В общем, то, что называется инсинуация. Вроде бы это и не они — два искренне
    обеспоко-енных, честных американских журналиста — придумали такие обвинения,
    высосав их из пальца, а "консерваторы" в Москве могут так истолковать,
    использовать. Мы же, "русские эмигранты", по своекорыстию или безрассудству совсем
    о том не заботимся. Но к середине статьи исчезают и "консерваторы", и
    сослагательное наклонение, общественный фонд становится "правительством США", а мы
    — безжалостными эксплуататорами ничего не подозревающих советских диссидентов,
    озабоченными только тем, как бы "использовать советскую правозащитную деятельность
    для сбора политической и военной информации об СССР".
    В общем, как раз то, что КГБ нужно, что нам и тщились навязать последние двадцать
    пять лет. И, как водится с гебешными "мероприятиями" подобного рода, статья
    моментально, в рекордные сроки, перепечатывается и в советской печати, и в
    левоватых изданиях по всему миру. В Дании, в аналогичном "Нейшн" издании
    "Информасион", — даже на целую неделю раньше, чем в американском оригинале, и уже
    без всяких намеков, а прямиком: "Советские диссиденты работают шпионами на США", с
    большой моей фотографией в центре (хотя первоначально я в статье упоминался только
    вскользь). И этот, датский вариант тут же перепечатывает (убрав, конечно, всю
    авторскую "озабоченность" судьбой диссидентов) "Советская Россия" под броским
    заголовком: "Вывозите сведения — оплачено", а первоначальный вариант из "Нейшн"
    столь же поспешно перепечатывает "За рубежом" с не менее сенсационным заголовком
    "Шпионаж под маской "борьбы за права человека"", с подзаголовками "Новый
    современный НТС", "Тайное становится явным" и т.п.
    И пошло-поехало, в лучших традициях кагебешной "гласности", из газеты в газету, со
    ссылками друг на друга, да одна другой хлеще, — на полгода растянулась кампания,
    под аккомпанемент которой КГБ громил редакции независимых изданий, избивал
    сотрудников, крушил оборудование.
    Но раньше всех подсуетилась "Литературная газета" в лице своего нью-йоркского
    "корреспондента" Ионы Андронова — с большой статьей "Пешки в чужой игре". Пишу
    "корреспондента" в кавычках, поскольку уже и тогда было хорошо известно о его
    сотрудничестве с КГБ, а теперь я еще и документы нашел, подтверждающие это
    сотрудничество, по крайней мере, с 1972 года, в бытность его корреспондентом
    чекистского журнала "Новое время" в Нью-Йорке. Но то ли он слишком торопился со
    статьей, то ли уж очень хотел похвастаться своей удачей, а из статьи вытекало, что
    именно он инспирировал все "мероприятие" да, может, даже и редактировал саму
    статью этих не в меру "озабоченных" американских авторов:
    "Более детально и правдиво секреты нью-йоркских издателей лже-" Гласности" поведал
    мне здешний журналист Кевин Кугэн. Он раньше меня заинтересовался подноготной
    нового антисоветского журнала и раздобыл о нем полуконспиративную информацию. По
    данной части взаимодействует тут с Кугэном сотрудница либерального еженедельника
    "Нейшн" Катрина Вандел-Хевел. Их совместная статья для "Heйшн" уже в редакционных
    гранках. А пока Кугэн согласился поделиться с "Литгазетой" своими сведениями..."
    Возникла целая история, авторы опровергали изложенное и даже протестовали против
    "использования их статьи во вред диссидентам", хотя и ни отрицали контактов с
    Андроновым, в частности и того, что он видел их статью до публикации, чуть ли не в
    черновике. Даже "Нью-Йорк таймс" вступилась за нас, не говоря уж об изданиях более
    дружественных, поместивших возмущенные отклики диссидентов. Но что толку? Деньги-
    то мы, в конце концов, потеряли.
    Америка в этом смысле — страна удивительная. С одной стороны, право печатать
    клевету признано здесь священным правом прессы, охраняемым Первой поправкой к
    Конституции США. С другой — это страна крайних конформистов, где любая критика в
    печати, даже заведомо клеветническая, делает человека неприемлемым, особенно дли
    получения общественных фондов, "слишком спорным", как здесь принято говорить в
    таких случаях. Заметьте, "спорными" становятся не те, кто клеветал, а те, кого
    оклеветали. Разумеется, этим широко пользуется всякого рода левое отребье:
    выходит, что без их согласия денег не получить.
    Словом, и без того мы висели на волоске, а наша жалкая помощь диссидентам мозолила
    глаза левому истеблишменту. Тут же и повод подвернулся — мы сделались "слишком
    спорными".
    Что было делать?' Наученный горьким опытом дела о моем "убийстве" Джессики Савич в
    журнале "Новое время", я не стал и пытаться чего-либо достичь в американском суде.
    Но, восполь-зовавшись тем, что крошечная часть тиража "Нейшн" (не более 100
    экземпляров) распростра-нялась в Англии, я попытался судиться с ними здесь.
    Бог мой, каких только невероятных предлогов не придумывали "ответчики", лишь бы не
    допустить дело до суда, затянуть, заволынить. Не стану утомлять читателя их
    перечислением — достаточно сказать, что это дело тянулось более пяти лет, переходя
    из инстанции в инстанцию. Оно было прикрыто совсем недавно аж... Палатой Лордов,
    куда ответчики пожаловались, что оно длится слишком долго.
    Я имел удовольствие прочесть их ходатайства — эти шедевры циничной и наглой лжи:
    ах, писали они, мы так утомлены нервным напряжением, ожидая суда последние пять
    лет. Да мы уже и не помним деталей дела — было бы несправедливо нас теперь о нем
    допрашивать под присягой. А, кроме того — ведь сейчас все изменилось, нет ни СССР,
    ни КГБ. О чем же спорить? Зачем ворошить прошлое?
    Так и не удалось мне заставить их ни ответить перед законом, ни хотя бы
    извиниться. Даже плюнуть в глаза этой мрази я так и не смог. Пожалуйста, сделайте
    это за меня, если вы кого-то из них случайно встретите.

    * * *

    А чего же еще остается мне желать, подводя итог и этой затянувшейся главе, а
    заодно и своей жизни, кроме как харкнуть в морду всей той нечисти,— на Востоке ли,
    на Западе, — что лишила мою жизнь смысла, а мир — выздоровления? Любуйтесь теперь
    делом рук своих, радуйтесь тому, как ловко вы всех обдурили. Говорю всех, ибо и
    самих себя — тоже. Вряд ли вам будет уютно в этом разлагающемся, тонущем во лжи
    мире: ведь даже и вору привольно лишь среди честных людей, как и лжецу — среди
    правдивых; иначе придется красть друг у друга да друг дружку обманывать. Какой же
    в том прок, какая прибыль?
    А ведь все могло быть иначе, окажись в людях даже не крупица совести — нет, на то
    не смею и уповать, — но хоть капелька дальновидности, хоть толика расчета чуть-
    чуть подалее, чем сиюминутное торжество. Казалось бы, именно этой способностью мы,
    двуногие прямоходящие, и отличаемся от своих ближайших родичей – отыскав пригоршню
    семян, они тотчас ее в рот и запихнут, да и рады-радешеньки, что не сосет под
    ложечкой; но предок наш положил семена в землю, полил водой, терпел голод — зато и
    получил вдесятеро. Не так ли начиналась наша цивилизация? Не на том ли она и
    кончается — при полном нежелании подумать о будущем хоть на минуту? Ведь как ни
    фантастично это звучит сегодня, а вполне можем мы — при таких-то склонностях —
    проснуться однажды в джунглях, среди развалин нашего древнего храма, по которым с
    визгом скачут мартышки.
    Радуйтесь, прямоходящие, приходу обезьяньей цивилизации! Ни лишних усилий, ни даже
    штанов не надобно: можно с красной задницей бегать на четвереньках.
    Да что ж, скажите, с макаки и спрашивать, коли лобик у нее вон какой махонький —
    мыслишка покрупнее там и не развернется. Не то, что у Михаила Сергеевича
    Горбачева: семь пятен во лбу, Сократ, да и только. И хорошо ль ему теперь, с
    таким-то лбом, да при Нобелевской-то премии, пешком ходить? А уж как хитрил, какие
    интриги плел — уму непостижимо. Лишь бы еще денек, но при власти, хоть и с
    краешку, да на троне. И ведь почти всех уже перехитрил, одни только прислужники
    вокруг оставались. Глядь — не тут-то было, — они ж его и облапошили. И винить
    некого — сам выбирал, сам возвышал кого поподлее, давил кого почестнее, хитрил-
    хитрил, да сам же и запутался.
    А интеллигенция наша! Не хочешь, а плюнешь. Тоже ведь лбами Бог не обделил, о-го-
    го какие лобешники на Руси встретить можно. Столетиями отращивали. Ан все не в
    прок: крутились, ерзали и так, и этак, смекая, каким бы манером пирожок
    объегорить: и схавать его, и чтобы вроде он несхаванным остался. Всех и мыслей-то
    за могучими лбами — как бы протолкаться поближе к теплому, вонючему корытцу. Глядь
    — ни пирожка, ни рыбки, ни корытца. Пусто. Сидят теперь по холодным квартирам,
    топят печки-буржуйки томами Ленина. Только вьюга блеет в трубе: не справедли-и-и-
    и-во-о-о...
    Не удивительно ли: при такой-то хитрости да ловкости, а проглядела вся эта свора
    грядущий крах своего благополучия. Все лишь бы других не пустить, другим не дать,
    а там хоть трава не расти. Только и могли, что, распихав всех толстым задом,
    поудобней усесться:
    "Мы — хозяева..."
    И будет теперь Россия, по злому народному выражению, — как говно в проруби:
    волнения много, а двигаться некуда. Будет гнить да вонять, заражая округу, и
    будут, зажав нос, постораниваться другие народы и государства.
    Впрочем, им ли теперь нос воротить? Не сами ли постарались поднавалить в ту же
    прорубь? Не они ль "спасали" своего любимца вопреки всякому здравому смыслу,
    наперекор собственному же интересу? Одни — из жажды "стабильности", другие — от
    страха, третьи — от безмерного гуманизма, но ведь факт: внесли посильную
    контрибуцию в нашу российскую прорубь. Всего-то и нужно было не более 0,01% того,
    что отвалили любимцу, только бы не ему, а тем, "неконтролируемым", — была бы вам
    сейчас и стабильность с гуманизмом, да ведь и мысль-то не Бог весть какая
    грандиозная, без Сократова лба можно догадаться, что не бывает "контролируемых"
    революций, тем более — народных лидеров. Но и теперь их спроси: кто вам милее —
    Руцкой с Жириновским или Солженицын? И гадать не надо, знаю наперед, кого
    предпочтут.
    Да, мы не победили, ибо никто — никто — не пожелал не только нашей победы, но даже
    и честного партнерства. А ведь и Запад — не в числе триумфаторов. Ни салютов, ни
    парадов, ни торжественных речей — только продолжаются фейерверки и в Боснии, и в
    Анголе, и в Палестине. Вот и еще один фейерверк готов расцвести в Южной Африке, во
    имя прогресса. Вроде бы и сдох дракон, но осталось множество дракончиков — Ионы
    Андроновы на Востоке, Кевины Кугэны на Западе, — шумно празднующих свою победу.
    Это их время, их пир, да и чума — тоже их.
    И прав был Гоголь, сто десять лет назад написавший: куда ни глянь, вокруг одни
    свиные рыла. Что же я-то мог сделать, коли эта экологическая ситуация за сто лет
    отнюдь не исправилась? А по совести сказать, дай мне хоть вторую, хоть третью
    жизни, ничего другого не мог бы я сотворить, поскольку не победы искал, но слишком
    рано понял:
    "Несчастна страна, где простая честность воспринимается в лучшем случае как
    героизм, в худшем — как психическое расстройство, ибо в такой стране земля не
    родит хлеба. Горе тому народу, в коем иссякло чувство достоинства, ибо дети его
    родятся уродами. И если не найдется в той стране, у того народа хотя бы горстки
    людей, да хоть бы и одного, чтобы взять на себя их общий грех, никогда уже не
    вернется ветер на круги своя".
    Что ж, не пожелали услышать — ваше право, ваша беда. Но не говорите теперь, что не
    было выбора. Семечки-то можно ж было все в рот не запихивать.
    Эх, Расея... Признаться, и я, старый дурень, — уж какой, скажите, тертый калач, —
    а и то поверил, что не конец еще. Нет, твердил я себе, костями грея казенный
    цемент, погоди — дай лишь гривой встряхнуть, да удила закусить, да привстать, да
    замахнуться, да затянуть песню, и — па-а-йдет считать версты, пока не зарябит тебе
    в очи! Кони вихрем, снег комьями — только дрогнет дорога, да вскрикнет в испуге
    остановившийся пешеход.
    Да ведь чем же еще было и греться, как не подобным видением? Да ведь и был миг,
    был, когда показалось, будто дрогнули кони, вот-вот неведомая сила подхватит тебя
    на крыло к себе и понесет, понесет... Эх, кони, кони, где ж вы — кони? Где ж та
    земля, что не любит шутить? Где ж тот бойкий народ, что и нас родил на наше
    несчастье? И кони — клячи, и ямщик — не ямщик: ни бороды, ни рукавиц, ни хомута,
    ни сбруи, да и сидит черт знает на чем, а вместо лихой-то песни — одно нытье:
    — Мне бы сперва немецких ботфортов.
    Да где же ты есть, тройка-Русь? Жива ль еще? Дай ответ.
    Не дает ответа.

    Источник: Владимир Буковский, “Московский процесс”.


    Изд-ва: “Русская мысль” и “МИК”, Париж-Москва, 1996.
    OCR: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com ).
    Правка: Евгений Костенко (dek5@yandex.ru, hvp@alt.ru ), июль-август 2004.
    Библиотека Александра Белоусенко — http://belousenkolib.narod.ru

    ВЛАДИМИР БУКОВСКИЙ

    МОСКОВСКИЙ ПРОЦЕСС

    Часть вторая
    НА ЗАПАДЕ

    Is it possible that he should know what


    he is, and be that he is?
    William Shakespeare

    And when we think we lead, we are most led


    Lord Byron

    Глава четвертая
    измена

    1. Глупость или подлость?

    — Что вы думаете о детанте?


    Это был один из первых и наиболее часто задававшихся мне вопросов сразу после
    приезда на Запад. Сначала я, помню, даже не понял, о чем меня спрашивают — вместо
    слова "детант" в советской прессе чаще всего употреблялась нескладная конструкция
    "разрядка международной напряженности" или упрощенно — "разрядка". Тем более
    ничего я не знал тогда о западных дебатах на эту тему. Но стоило мне отозваться
    негативно на этот вопрос и связанный с ним вопрос о "социализме с человеческим
    лицом", как я тут же ощутил охлаждение, а то и враждебность даже центристской
    прессы, не говоря уж о левой. Более того, сперва осторожно, полунамеками, а потом
    все наглее и наглее начались попытки "компрометации":
    "Ах, на него повлияли правые..."
    Какие правые? — изумленно оглядывался я, и никаких "правых", разумеется, вокруг не
    находил.
    "Он звучит, как Солженицын..."
    Ага, попался! Поймали с поличным, на месте преступления.
    Но уже через пару лет, когда охранявшая меня волна "паблисити" начала спадать,
    отпала и нужда в осторожности. Уже сам я стал именоваться не иначе как "правым",
    да еще и "экстремис-том". А как же не экстремист? Ведь я отвергаю "умеренные"
    улучшения коммунистической системы, не хочу даже социализма с человеческим лицом!
    Поначалу, правда, больше пытались приспособить, обломать, и приемчики — даром, что
    на цивилизованном Западе — мало чем отличались от заурядного лагерного кума.
    Помню, в Нью-Йорке вскоре после моего приезда — обед с директорами Фордовского
    фонда. Слушают внимательно, и даже на мгновение начинаешь верить, что им можно
    что-то объяснить и что-то они сделают толковое, послушав, как обстоит дело в
    реальности. Ведь у них в руках сотни миллионов долларов, которые им, хоть не хоть,
    а распределять на общественные нужды. Но под конец — один-единственный вопрос
    председателя:
    — А вот что бы вы сделали, если бы, с одной стороны, у вас была информация о
    вопиющих преследованиях конкретного человека, а с другой — от ее публикации
    зависело бы заключение договора о сокращении вооружений?
    Бог ты мой, да был бы то лагерный кум — в самую бы пору и послать куда следует.
    Ушам своим не веря — ведь это ж на Западе! — начинаю предельно вежливо объяснять,
    что вся советская игра в "сокращение вооружений" яйца выеденного не стоит,
    сплошной обман... И вижу, как тускнеют глаза навостривших было ушки директоров
    фонда. Больше я от них не то что денег, а и открытки к Рождеству не получал.
    С кем только я тогда — таким-то вот образом — не покушал. Даже с Рокфеллером. И
    каждый нагло примерялся, прилаживался — не послушать, не узнать что-то новое, не
    понять смысл системы, нацелившей на тебя ракеты, — но приспособить, заставить
    говорить ему желательное. В каждой аудитории, где бы ни приходилось мне выступать,
    с тоской, как приговоренный к смерти ждет утра, ждал я неизбежного вопроса:
    — А не повредит ли шум на Западе тем, кто остался в СССР?
    И сколько сотен раз ни объясняй, сколько ни тычь в себя пальцем как в лучший
    пример обратного, ровно тот же вопрос да ровно в той же аудитории зададут тебе
    опять и опять. Но вот отыскали-таки кого-то из нас, кто дрогнул, не вынес соблазна
    "успеха", подтвердил желанное:
    — Да, повредит...
    И это — по всем газетам, притом на первую полосу. А не найдя среди русских
    диссидентов никого с достаточным именем — ратовать за "социализм с человеческим
    лицом", — стали создавать диссидентов прямо из ничего. Какие-то сомнительные чехи,
    вечно тоскующие о "пражской весне" в мировом масштабе, какие-то случайные
    эмигранты из СССР, только вчера еще платившие партвзносы, — вот они, "настоящие
    диссиденты". Хорошие. Им — газетные страницы, им — профессорские звания...
    Представим себе, что вышел из тюрьмы Нельсон Мандела после длительной общественной
    кампании за его освобождение и на первой же пресс-конференции ему задают вопрос:
    — А как вы относитесь к апартеиду с человеческим лицом?
    И очень недовольны, коли ни апартеид с человеческим лицом, ни "мирное
    сосуществование" с таковым Манделе не нравятся.
    "Ну, экстремист, что с него взять".
    А еще бы ему, Манделе, в каждую его программу по телевидению всунуть умеренного
    "апартеидоведа" из американского университета — для баланса. Или, того лучше,
    какого-нибудь коллаборанта из Претории: нельзя же публике представлять только
    экстремистские взгляды, нужна уравновешенность!
    — Вы слишком пострадали от апартеида, — сказали бы ему сочувственно. — Конечно, вы
    не можете быть объективным.
    "Объективность" же, услужливо подсказанная "умеренными специалистами по
    апартеиду", состояла бы в том, что южноафриканские негры не имеют "традиций
    демократии" (т.е. попросту сказать — дикари), а стало быть, нельзя прямо так вот
    взять и отменить апартеид, но нужно его реформировать постепенно. Следовательно,
    открыто осуждать апартеид, устраивать ему бойкоты и обструкции, не только
    бесполезно, но и вредно. Напротив, с ним нужно развивать сотрудничество, оказывать
    на него "цивилизующее влияние", а изменений добиваться путем "тайной
    дипломатии"...
    Даже вообразить себе такого в отношении Нельсона Манделы невозможно. И если бы
    нашелся хоть один отчаянный западный деятель, осмелившийся сказать такое —
    конечно, не в лицо ему, этого и представить себе не могу, но хоть за глаза, хоть
    бы полунамеком, — враз исчез бы такой камикадзе с лица земли, испепеленный
    общественным негодованием. Иного и названия ему бы не было в мире, кроме как
    расист, прислужник апартеида. Невзирая на всякие там свободы слова и печати, ни
    одна газета, ни один канал телевидения или радиостанция в мире не дали бы ему
    возможности и полслова сказать в свое оправдание.
    А что такое апартеид по сравнению с коммунизмом? Так, мелкое местное
    недоразумение, никому, в сущности, за пределами Южной Африки не угрожавшее. Ни
    ядерных ракет, ни танковых колонн не целил он в сердце Запада; не навязывался
    светлым будущим всему человечеству; не стремился к экспорту своей модели; не имел
    рьяных сторонников (тайных или явных) в каждом уголке мира.
    Казалось бы, желание избавиться от коммунизма должно было преобладать на Западе
    над вполне гуманистическим пожеланием увидеть конец апартеида. Но именно мы, а не
    Нельсон Мандела должны были сносить оскорбительный для нас бред западной "элиты".
    Именно нам приходилось продираться сквозь глухое сопротивление здешнего
    истеблишмента, отбиваться от клеветы, сносить откровенную ненависть, как будто нам
    — и только нам — нужно было избавление от коммунизма. Будто бы это была наша
    местная проблема, никого в мире более не касающаяся.
    Конечно, это была не "наивность" Запада, как тогда вежливо выражались, и даже не
    глупость — как иногда говорили мы в сердцах. Это была сознательная политика
    западного истеблишмента, "глупая" только в том широком смысле, в каком глупа сама
    идея социализма. Ибо, к великому моему изумлению, западный истеблишмент был, а в
    большой степени и остался просоциалистическим; в лучшем случае — умеренно социал-
    демократическим. Ведь совершенно неважно, кто оказался у власти в тот или иной
    момент: и пресса, и деньги (фонды типа Фордовского) остаются в тех же руках, что и
    прежде. Истеблишмент не меняется, а его власть при демократии гораздо больше
    власти правительства, особенно в жизни интеллигенции.
    Тем более несущественно, как именует себя та или иная партия: за наше столетие,
    под влиянием интеллигентской моды и сосредоточенной пропаганды социалистов,
    политический спектр весь сдвинулся настолько влево, что нынешний "консерватор" в
    Англии практически ничем не отличается от социал-демократа начала века. Маргарет
    Тэтчер была исключением, представлявшим отнюдь не большинство своей партии, а ее
    крошечную часть, да и то возникшую совсем недавно. Гораздо более типичным для
    нынешних консерваторов был и остается Эдвард Хит — коллега и единомышленник Вилли
    Брандта по грандиозной идее перекачать "богатство" Севера на "бедный" Юг. Идея —
    настолько откровенно социалистическая, что просто диву даешься, как ее вообще
    могли обсуждать всерьез где-либо еще, кроме съезда Социалистического
    Интернационала. А ведь ее не только обсуждали всерьез — как-то само собой
    получилось, что именно в этот же период (начало 70-х) западные банки действительно
    перекачали-таки более триллиона долларов странам Третьего мира под видом займов,
    кредитов и т.п., отлично зная, что никогда этих денег не вернут. Теперь, уже в
    наши дни, эти фантастические деньги просто списали как "плохой долг", нимало не
    смущаясь тем, что, по сути, это деньги вкладчиков да налогоплательщиков, согласия
    которых на эту социалистическую аферу никто и не спрашивал. Словом, совершенно о
    том не подозревая, мы со своими правами человека, тюрьмами да психушками вылезли в
    мир, где социализм как идея уже давно победил, а за кулисами спор шел лишь о том,
    какая именно форма социализма будет господствовать. Как если бы вы, заметив, что
    жулики грабят дом, прибежали в полицию и сообщили об этом полицейским, не
    подозревая, что они в сговоре с жуликами. Картинка, не правда ли?
    — Та-а-к... — тянет полицейский, — оч-ч-чень интересно. А вы уверены, что это
    грабители? Может, это сами хозяева — переезжают на другую квартиру... Может – так
    надо? Да вы-то, собственно, кто такой будете? Вы что, родственник?
    Каюсь, мне потребовалось где-то года два, прежде чем я начал соображать, что же
    происходит. Сначала я никак не мог взять в толк, отчего мне не удается все путем
    объяснить. То ли дело в моем плохом английском, то ли еще в чем, но – не понимают.
    Или – я не понимаю. Мы словно говорили на разных языках, где слова вроде бы одни и
    те же, а смысл совершенно разный.
    Поражала меня их манера оперировать понятиями абстрактно, вырванно из контекста,
    отчего понятия превращались в бессмысленные словечки или коротенькие лозунги,
    действовавшие на здешнюю публику как звоночек на павловскую собаку: выделением
    желудочного сока безо всякой видимой причины. Скажем, слово "мир" или
    "сотрудничество". И все принимаются радостно улыбаться — выделился желудочный сок.
    Между тем, ни то, ни другое вне конкретного контекста просто и смысла не имеет. В
    абстрактном-то смысле самое мирное место на земле — кладбище, а сотрудничество,
    например, с преступником именуется соучастием и карается по законам любой страны.
    Просто, правда? Но объяснить здешним собеседникам эти простые истины я так и не
    смог. Преодолеть выработанные десятилетиями павловские рефлексы оказалось
    невозможно. До сих пор, например, существует такой абсурд, как Нобелевская премия
    мира. Мира — с кем? Какой ценой? В абстрактном смысле, вне контекста
    обстоятельств, ее надо бы присуждать деятелям типа Чемберлена.
    В самом деле, этот вот пресловутый "детант", эта "разрядка международной
    напряженности" — что сей сон значит? Почему надо бороться с "напряженностью", а не
    с ее источником? Ведь откуда-то она берется? Какой же смысл нам ее все время
    "разряжать", если она будет и дальше "заряжаться"? Но логика тут не действует, а в
    ответ вам звучит другая фраза-звоночек:
    — Нет альтернативы детанту. И собеседник опять выделил желудочный сок.
    — Позвольте, — начинаете беспокоиться вы, — то есть как так "нет альтернативы"?
    Всему на свете есть альтернатива. Наконец, искусство политики в том и состоит,
    чтобы создавать альтернативы. — И слышите в ответ:
    — Надо признавать политические реальности.
    Дз-з-з... Опять звоночек. Помню, я как-то битый час пытался объяснить собеседнику,
    что "политические реальности" надо не признавать, а создавать. Для меня, например,
    признание политической реальности в СССР означало бы необходимость вступить в
    партию, сотрудничать с КГБ. Я же вместо этого "создал реальность": сижу теперь
    перед ним на Западе. Не помогло. Под конец, сильно забурчав желудком, он только
    произнес.
    – Нам нужен мир и сотрудничество.
    Скажете, я утрирую или упрощаю? Отнюдь нет. Наши споры со здешним истеблишментом о
    "детанте" точно так по-дурацки и протекали – как диалог глухих, – ибо никто из
    "детантистов" даже не пытался всерьез обосновывать свою доктрину. Лгали,
    крутились, отделывались лозунговыми фразами, но просто и доходчиво объяснить,
    зачем этот "детант" нужен, так и не могли. Да ведь и невозможно объяснить, зачем,
    например, снабжать — кредитами, товарами, технологией — тоталитарный режим,
    открыто провозгласивший целью своего существования ваше уничтожение. Нет таких
    аргументов в человеческой логике, чтобы это оправдать. Оставалось — лгать.
    – Идея в том и состоит, чтобы было удобнее влиять на СССР и заставлять их уважать
    права человека, – говорили, "детантисты", заговорщицки подмигивая. – Вот мы их
    привяжем к себе, сделаем экономически зависимыми от Запада и – будем влиять.
    Но подходило время "влиять" – как было при нарушении СССР Хельсинских соглашений
    или вторжении в Афганистан, – и вдруг выяснялось: "мы зависим от них больше, чем
    они от нас". Не то что объявить им бойкот или эмбарго мы, оказывается, не можем,
    но, наоборот, они вполне могут экономически шантажировать Запад.
    Что это – глупость? Случайность? Ни то и ни другое, ибо тут же, не переводя
    дыхания, предлагали влезть в еще большую зависимость от СССР, например, проведя
    трубопровод для советского газа в Европу.
    Какие уж там заботы о правах человека, если "остполитик" германских социалистов
    свела эту проблему просто к торговле людьми. Возникла целая индустрия: за каждого
    освобожденного заключенного властям ГДР платили до 40 тысяч марок, чем только
    стимулировали новые немотивированные аресты.
    "Мы, немцы, прежде всего, должны заботиться о своих восточных братьях".
    И "заботились" — и награду за массированные вливания в экономику ГДР получали
    милостивое разрешение для некоторых избранных посетить своих родственников на
    Востоке. Трогательные кадры, аж слеза прошибает, старички со старушками, наконец,
    свиделись, благодаря "детанту"... А в это же время "восточных братьев"
    расстреливали на стене, травили собаками, взрывали минами. Стену посреди города и
    замечать-то не полагалось, тем более говорить о ней. Как можно! Это же "риторика
    холодной войны".
    "Детант — это мир и сотрудничество".
    Что это было — глупость? трусость? Нет — предательство.

    2. Кто придумал детант?

    Я всегда думал, что детант 70-х годов придумали в Кремле, и оказался не прав: его
    придумали германские социалисты. Ошибка моя вполне понятна: чередования периодов
    "напряженности" и ее "разрядки" типичны для всей истории отношении Востока с
    Западом и всегда зачинались советской стороной. Начиная с ленинского нэпа через
    годы "великого альянса" Второй Мировой войны и кончая хрущевским "мирным
    сосуществованием" решения "разрядиться" или "нагнетаться" принимались в Москве, а
    Запад лишь принимал навязанную ему игру. В сущности, идеальным для режима было бы
    всегда находиться в таких отношениях со своим "капиталистическим окружением",
    когда в ответ на "усиление классовой борьбы" Запад реагировал бы увеличением
    дружелюбия. Но этого не получалось: напуганный усилением советского влияния,
    захватом новых территорий, активизацией подрывной деятельности, Запад
    ощетинивался, обычно ненадолго, и наступал период "холодной войны", проклинаемой
    всем прогрессивным человечеством.
    Как бы ни преподносила все это левая пропаганда, западная политика в отношении
    СССР всегда была пассивной, оборонительной, а не наступательной. Даже в самый
    разгар "холодной войны" господствующей доктриной Запада было "сдерживание", что и
    оставляло всю инициативу в руках советских вождей. Поэтому, подустав от
    противостояния да подыстощив свои ресурсы, но и поизмотав нервы противнику,
    советский режим начинал "мирное наступление", рассчитывая получить и передышку в
    гонке вооружений, и западные кредиты с технологиями, и более благоприятную
    обстановку для дальнейшего расширения своего влияния. И не было случая, чтобы
    Запад отверг эти домогательства "дружбы", хотя режим никогда не скрывал, что суть
    его осталась неизменной. Знаменитое хрущевское обещание: "Мы вас похороним!" —
    переполошило Запад гораздо больше Берлинской стены, хотя по сути дела он не сказал
    ничего нового, а лишь повторил своими словами марксистскую догму о "пролетариате —
    могильщике капитализма". Брежнев, в отличие от Хрущева своими словами ничего не
    говоривший, тем не менее, везде и всюду повторял, что "разрядка ни в коей мере не
    отменяет и не может отменить законов классовой борьбы". Но звучит туманно, и никто
    не взволновался.
    Естественно, кончались эти "детанты" всегда одинаково – очередным вторжением,
    советским захватом той или иной страны, прямой враждебностью по отношению к
    Западу, угрозами. Подобно стайке обезьян, у которых тигр унес подружку, западные
    страны переживали короткий период нездорового ажиотажа, а потом успокаивались. И
    все начиналось сначала, с той лишь разницей, что со временем циклы становились все
    короче. Все меньше и меньше мог вынести режим напряжение, а его экономика –
    протянуть без западных вливаний. Однако и передышки со временем становились все
    опасней, поскольку без "напряженности" начинал теряться контроль над разными
    частями империи.
    Словом, было более чем достаточно причин думать, что и "детант" 70-х тоже начался
    по советской инициативе. К тому же уж больно он был кстати брежневскому
    руководству, только что раздавившему Чехословакию и оказавшемуся в изоляции да еще
    и начавшему "косыгинские реформы", то есть особо остро нуждавшемуся тогда в
    западной помощи. Но факты — вещь упрямая. То немногое, что я нашел в архивах по
    этому вопросу, поразило даже меня.
    Вспомним документ, уже приведенный в начале первой главы, — о встрече "источника
    КГБ" с "доверенным лицом" одного из лидеров СДПГ Эгона Бара и о начале
    "неофициальных контактов" германских социал-демократов с КГБ.
    Эту позорную политику они и начинали позорным образом — тайком от своего народа,
    как заговор, да еще и через "каналы КГБ". Но дело даже не в этом – в конце концов,
    скажут мне, есть много примеров в истории, когда нужное дело делалось тайком, – а
    в том, что документ напрочь опровергает всю ложь, позднее сочиненную социал-
    демократами в оправдание своей новой политики.
    Например, зависимость ФРГ от советского соседа, на которую потом ссылались социал-
    демократы как на "реальность", с коей им "приходится считаться", была, как видим,
    создана ими сознательно. Или возьмите их истошные крики о том, как они "спасают
    человечество от ядерной войны" с помощью своей "остполитик", все их заклинания о
    том, что "нет альтернативы детанту". Но ведь Германии, как мы знаем, в 1969 году
    ничего реально не угрожало (во всяком случае не более, чем обычно), а пресловутая
    "международная напряженность" еще и не начинала господствовать в мире. Никакой
    "альтернативы" искать и не требовалось. Напротив, "напряженность" появилась как
    раз в результате "детанта", когда, воспользовавшись западным благодушием, СССР к
    концу 70-х стал наращивать свои вооружения.
    Наконец, не забудем и тот простой факт, что Германия — член НАТО, а социал-
    демократы в 1969 году — члены правительственной коалиции ФРГ и, стало быть, ведя
    такие переговоры с Москвой за спиной своих союзников, просто совершают
    предательство. В условиях демократии никто не запрещает им, конечно, изменить свою
    прежнюю линию поддержки НАТО или даже стать союзниками Москвы, но для этого они
    обязаны сперва выйти из правительственной коалиции и открыто объявить о своем
    новом выборе. Не сделав ни того, ни другого, они, по сути, превращаются в агентов
    влияния Москвы в НАТО. В результате этой политики Германия ничего существенного не
    выиграла, но отношения между Востоком и Западом были надолго заражены вирусом
    капитулянтства.
    Между тем, рекомендуемый Андроповым сбалансированный подход в отношениях с "обеими
    партиями" — не более чем игра. В то же самое время, в мае 1969 года, КГБ посылает
    в ЦК следующую бумагу:
    В соответствии с решением Секретариата ЦК КПСС (Ст-57/59гс от 16 сентября 1968
    года) в октябре 1968 года Комитет государственной безопасности при СМ СССР передал
    МГБ ГДР фотокопии архивных документов о нацистском прошлом западногерманского
    канцлера КИЗИНГЕРА.
    В настоящее время МГБ ГДР просит передать на время подлинники дополнительных
    документов для использования их в подготовке мероприятий по компрометации
    КИЗИНГЕРА.
    Полагаем возможным удовлетворить просьбу немецких друзей и передать им во
    временное пользование упомянутые документы о нацистском прошлом канцлера ФРГ
    КИЗИНГЕРА, хранящиеся в ГАУ при СМ СССР.
    Просим согласия.
    Проект Постановления ЦК КПСС прилагается.
    Игра Москвы вполне понятна: не удастся шантажом склонить канцлера Кизингера к
    сотрудничеству, так можно от него избавиться, сделав ставку на его партнеров по
    "большой коалиции" — социал-демократов. Как мы знаем, так и было, и в том же году
    Вилли Брандт стал канцлером, а Кизингер ушел в отставку в результате "мероприятий"
    по его "компрометации" (и не без помощи социал-демократических "партнеров",
    искусственно устроивших правительственный кризис). Однако понять мотивы социал-
    демократов, добровольно полезших в советскую петлю, гораздо труднее. Разумеется,
    впоследствии они много говорили о своей благородной миссии защиты прав человека,
    якобы невыполнимой без определенных уступок СССР, без определенной
    "взаимовыгодной" игры с Москвой… Но ведь это всего лишь дымовая завеса, если не
    сказать попросту ложь, ибо основные уступки Москве пришлось делать именно в
    вопросе о правах человека. Достаточно вспомнить, что вся эта игра была затеяна
    всего через полгода после того, как советские танки раздавили "пражскую весну", а
    человечество еще не устало этим возмущаться. В такой момент уже само предложение
    установить "особые отношения" с агрессором было солидной "уступкой", если не
    прямым предательством. Не удивительно, что, начавшись с такой ноты, новая
    "остполитик" и превратилась в политику предательства дела прав человека, а сама
    Германия к началу 70-х — во вторую Финляндию. Вот, например, еще один документ,
    иллюстрирующий "правозащитную" деятельность правительства ФРГ к 1972 году, —
    доклад Андропова ЦК:
    5 марта 1972 года по личному приглашению президента ХАННЕМАНА в ФРГ по частной
    визе выехал старший научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР доктор
    исторических наук ВОСЛЕНСКИЙ Михаил Сергеевич, 1920 года рождения, русский,
    беспартийный, холостой. 29 апреля с.г. статс-секретарь МИД ФРГ ФРАНК сообщил
    совпослу в Бонне тов. ФАЛИНУ о том, что ВОСЛЕНСКИЙ ходатайствовал перед властями
    ФРГ о продлении ему визы на пребывание в стране на 2-3 года, а также просил
    оказать ему содействие в продлении на указанный срок советского загранпаспорта.
    При этом ВОСЛЕНСКИЙ обосновывал свое ходатайство стремлением заняться научной
    деятельностью, не высказывая при этом никаких политических мотивов. По заявлению
    ФРАНКА, поведение ВОСЛЕНСКОГО вызывает определенное подозрение, в связи с чем
    правительство ФРГ не заинтересовано в продлении срока его пребывания в стране. В
    то же время западногерманская сторона не может пойти на прямой отказ в продлении
    ему визы, так как опасается, что ВОСЛЕНСКИЙ может апеллировать к общественности, и
    не исключает, что он в качестве крайней меры может обратиться в полицию с
    ходатайством о предоставлении ему убежища со всеми вытекающими из этого
    последствиями.
    В условиях сложной политической обстановки в ФРГ такой оборот событий, по мнению
    ФРАНКА, был бы крайне нежелателен. Исходя из этого, ФРАНК заявил, что, по мнению
    западногерманской стороны, наилучшим выходом из сложившейся ситуации было бы
    продление ВОСЛЕНСКОМУ срока действия советского паспорта и западногерманской визы
    на 2—3 месяца. (...)
    Учитывая, что ВОСЛЕНСКИЙ находится в ФРГ по личному приглашению президента
    ХАННЕМАНА, представляется целесообразным согласиться с предложением ФРАНКА о
    продлении визы ВОСЛЕНСКОМУ, оговорив при этом, что западногерманские органы примут
    меры к недопущению нежелательных действии с его стороны.
    Одновременно через совпосла в Бонне, а также имеющиеся у Комитета госбезопасности
    возможности поставить вопрос перед западногерманской стороной о негласном вывозе
    ВОСЛЕНСКОГО в Советский Союз, если в этом возникнет необходимость.
    Просим рассмотреть.
    Словом, к 1972 году немецкое руководство было уже просто в заговоре с Москвой и
    против своего общества, и даже против полиции в вопросе об этих самых "правах
    человека". А к 1974 году это "доверительное сотрудничество" настолько окрепло,
    что, например, вопрос о насильственной высылке Солженицына из СССР решался
    практически совместно советским политбюро и социалистическими лидерами ФРГ
    (причем, по-видимому, в тайне от их партнеров по коалиционному правительству).
    Читатель помнит, какую головоломную проблему представляло дело Солженицына для
    советских вождей: с одной стороны, политбюро вроде бы высказалось за судебную
    расправу над писателем, а с другой — все они (в особенности Андропов и Громыко)
    понимали, что такое вопиющее нарушение прав человека сильно подорвет их успехи в
    международных делах. Особенно волновало их предстоящее заключение Хельсинского
    соглашения, где в обмен на "признание послевоенных границ" (т.е. узаконение
    советской оккупации доброй половины Европы) они обещали дать всяческие гарантии
    соблюдения прав человека – разумеется, без малейшего намерения их соблюдать. Но
    одно дело — нарушать договоры после их подписания, другое — до. Арест Солженицына
    в тот момент мог сорвать им всю игру, а выслать его против воли, как предлагал
    Андропов, было трудно, не найдя страны, готовой его принять. Тут-то и пришел им в
    голову сюжет с Брандтом — к кому же было и обращаться за помощью, кроме самой
    заинтересованной в "детанте" стороны?
    Как я Вам докладывал по телефону, Брандт выступил с заявлением о том, что
    Солженицын может жить и свободно работать в ФРГ, — сообщает Андропов в личной
    записке Брежневу. — Сегодня, 7 февраля, т.Кеворков вылетает для встречи с Баром с
    целью обсудить практические вопросы выдворения Солженицына из Советского Союза в
    ФРГ. Если в последнюю минуту Брандт не дрогнет, и переговоры Кеворкова закончатся
    благополучно, то уже 9-10 февраля мы будем иметь согласованное решение, о чем я
    немедленно поставлю Вас в известность. Если бы указанная договоренность
    состоялась, то, мне представляется, что не позже чем 9-го февраля следовало бы
    принять Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына советского
    гражданства и выдворении его за пределы нашей Родины (проект Указа прилагается).
    Самую операцию по выдворению Солженицына в этом случае можно было бы провести 10-
    11 февраля.
    Все это важно сделать быстро, потому что, как видно из оперативных документов,
    Солженицын начинает догадываться о наших замыслах и может выступить с публичным
    документом, которым поставит и нас, и Брандта и затруднительное положение.
    А два дня спустя он докладывает об успехе:
    ...8 февраля наш представитель имел встречу с доверенным лицом БРАНДТА с целью
    обсудить практические вопросы, связанные с выдворением СОЛЖЕНИЦЫНА из Советского
    Союза в ФРГ.
    В результате обсуждения этого вопроса было достигнуто следующее решение,
    подсказанное представителем ФРГ (курсив мой. — В.Б.). 12 февраля вечером совпосол
    в Бонне т.ФАЛИН обращается к статс-секретарю П.ФРАНКУ (именно к нему) с просьбой
    принять его но срочному вопросу в 8.30 13 февраля.
    13 февраля в 8.30 т.ФАЛИН будет принят ФРАНКОМ, которому должен сделать заявление
    но поводу выдворения СОЛЖЕНИЦЫНА. (Текст заявления представляется отдельно
    совместно с МИДом). В 10.00 начинается заседание кабинета. БРАНДТ поручает БАРУ,
    ФРАНКУ и представителю МВД принять положительное решение. По просьбе
    западногерманских властей самолет с СОЛЖЕНИЦЫНЫМ должен быть рейсовым и прибыть во
    Франкфурт-на-Майне к 17 часам местного времени 13 февраля.
    С момента выхода СОЛЖЕНИЦЫНА из самолета советские представители уже не участвуют
    в осуществлении акции... Если в последнюю минуту БРАНДТ, несмотря на все его
    заверения (курсив мой. — В.Б.), по тем или иным причинам изменит свое решение, то
    СОЛЖЕНИЦЫН остается под арестом и по его делу прокуратура ведет следствие.
    "Сотрудничеством" это можно назвать разве что в том смысле, в каком "сотрудничают"
    агенты со своим центром. Речь идет о сговоре, заговоре.
    Разумеется, к моменту подписания Хельсинских соглашений немецкие социал-демократы
    отлично понимали, что СССР не собирается выполнять своих обязательств по правам
    человека, и протестовать по этому поводу вовсе не планировали. Без сомнения, всем
    их публичным заявлениям вопреки, "детант" в их представлении никак не связывался с
    проблемой прав человека. Смена канцлера в 1974 году не привела ни к каким
    изменениям в этой политике. Дело ведь было не в канцлере, а в его партии. Более
    того, к 1977 году, к моменту кульминации мировой кампании за права человека в
    СССР, когда к ней присоединился новый президент США Джимми Картер, немецкие
    социал-демократы вообще перестали упоминать эту проблему в качестве основы
    "остполитик". Картер со своей кампанией напугал их до полусмерти, а вдруг
    действительно права человека станут центральной проблемой отношений с СССР!
    Руководители СДПГ пережили немало тревог и волнений в связи с началом деятельности
    президента Картера. Неясности в отношении будущего курса новой администрации США в
    вопросах разрядки, взаимоотношении с СССР, и важнейших областях экономической и
    финансовой политики осложнили выработку правительственной программы социально-
    либеральной коалиции, оказали негативное влияние на начало деятельности кабинета
    Шмидта, – сообщало советское посольство в своем отчете за 1977 год.
    Брандт и Бар поспешили в Вашингтон учить Картера хитростям европейской политики, а
    всякое упоминание проклятых "прав человека" стало сопровождаться бесконечными
    оговорками. Как докладывал в Москву посол СССР в ФРГ Фалин:
    С одной стороны, они обязаны прослыть поборниками "прав человека", не могут
    позволить себе отстать ни от своих внутренних соперников, ни от союзников. После
    опубликования письма Картера Сахарову канцлер Шмидт (20.02.77) выступил с
    заявлением о том, что мотивы президента не отличаются от западногерманских, и что
    правительство ФРГ "и в будущем намерено подходящими путями действовать в том
    направлении, чтобы не подвергались дискриминации и преследованиям люди,
    выступающие с иными мнениями". Геншер в той же связи назвал осуществление прав
    человека "во всемирном масштабе" центральной целью либералов и напомнил о своем
    предложении создать "международный суд по правам человека".
    С другой стороны, по достоверным данным, руководство СДПГ встревожено подходом
    Картера к проблеме диссидентов. Если Шмидт говорил о намерении действовать
    "подходящим путем", то Бару, который выезжал в США, было поручено более
    обстоятельно разъяснить новой администрации мнение социал-демократов насчет таких
    "подходящих путей", которые не выбрасывают за борт разрядку. Эта же тема,
    вероятно, будет затронута Брандтом и Эмке во время их предстоящих встреч с
    Картером и Вэнсом. (...) Еще откровеннее беспокойство по поводу складывающегося
    положения высказывается западногерманскими политиками из правительственного лагеря
    в неофициальных беседах...
    Легко понять, что именно они вместе со своими европейскими социалистическими
    союзниками распространяли ложь о том, что "шум на Западе вредит диссидентам",
    вопреки мнению самих диссидентов, так же, как и прочую ложь о нас, и вольно или
    невольно становились "каналами КГБ" для "мероприятий по компрометации". Более
    того, о своих успехах в этой "работе" они спешили доложить советским "партнерам":
    До вашего сведения доводится, что Шмидт, Брандт и Вернер провели полезную работу с
    Х.-Д.Геншером, сумев приблизить его к лучшему восприятию социал-демократических
    внешнеполитических концепций. Социал-демократы подчеркивают, что под влиянием
    этого министр иностранных дел стал проявлять большую сдержанность по части
    выступлений с недружественными СССР заявлениями.
    Словом, все силы европейского социализма были приведены в действие, чтобы "спасти
    детант" от... проблемы прав человека. Попросту сказать, от нас, горстки людей,
    ценой своей свободы (а иногда и жизни) эти права защищавших. Силы, между прочим, и
    теперь еще немалые, а тогда — гигантские. Достаточно вспомнить, что в 1977-1978
    гг., когда наша кампания достигла критического момента, а судьба наших
    арестованных товарищей — членов Хельсинских групп висела на волоске, большинство
    европейских правительств были социалистическими. И это не говоря уж о прессе,
    интеллигенции, профсоюзах и деловых кругах.
    Стоит ли удивляться тому, что они "победили"? А точнее сказать — предали и нас и
    идею прав человека. Им, конечно, ничего не стоило совместными усилиями заставить
    Картера отказаться от своей правозащитной линии в отношениях с СССР. Но и это не
    все. Еще задолго до Белградской конференции, где должно было "проверяться"
    выполнение Хельсинских соглашений осенью 1977 года, европейские соцпартии тайно,
    за закрытыми дверьми, встретились в Амстердаме и приняли решение "не требовать
    слишком много от СССР" на этой конференции. А через полгода в Белграде — не
    потребовали ничего. Конференция, на которую люди возлагали столько надежд,
    рассчитывая на твердую позицию Запада, отделалась "нейтральным" коммюнике, где
    даже не упоминалось о репрессиях в соцстранах.
    Так совершилось это предательство, от которого наше движение никогда полностью не
    оправилось. Десятки "хельсинцев" пошли в тюрьмы и лагеря, многие там и погибли,
    заплатив своей жизнью за обман, называемый Хельсинскими соглашениями: за
    торжественное обещание Запада неразрывно связывать вопросы безопасности,
    сотрудничества и прав человека в своих отношениях с Востоком.
    Впрочем, предали они не только нас и не только идею, но и свои же страны, свою
    цивилизацию. В конечном итоге — самих себя: не связанный с борьбой за права
    человека в соцстранах, "детант" превращался в простую капитуляцию, а идея
    "социализма с человеческим лицом", этим "лицом" пожертвовав, из утопии — в
    сознательный обман. И кем же надеялись стать эти бары и франки при усилении
    советского влияния в Европе? Квислингами и гауляйтерами Москвы? Большая наивность.
    Для этих целей у кремлевских вождей были наготове хонеккеры. Но — следуя по стопам
    всех социалистов, помогших коммунистам взять власть, они бы кончили свои дни в
    ГУЛАГе.
    "За спинами делегатов в Амстердаме не стоял конвой с автоматами, на них не
    скалились сторожевые псы: они сами выбрали несвободу". (Так говорил я, выступая у
    Берлинской стены 9 мая 1977 года).

    3. Меньшевики и большевики

    Наконец, еще одно "правозащитное" оправдание "детанта" — забота о "восточных


    братьях", быть может и вполне искренняя вначале, — тоже очень скоро была принесена
    в жертву тому же "детанту" и превратилась в пропагандистский камуфляж. Охотно
    допускаю, что, подписывая Московский и Варшавский договоры в 1972 году, социал-
    демократы еще верили в свой лозунг о "влиянии через сближение". Однако очень скоро
    выяснилось, что одно дело — прийти к власти путем различных манипуляций, другое —
    у власти удержаться, сохранив при этом свои цели и принципы. Социалистические
    идеи, как известно, хороши лишь в теории. На практике популярность СДПГ очень
    скоро стала падать, а к 1977 году, по оценкам советского посольства в Бонне, ее
    авторитет "находился на наиболее низкой отметке за время пребывания ее у власти".
    ...в политических кругах не прекращались дискуссии о дальнейшей судьбе
    западногерманской социал-демократии, а вместе с тем и о жизнеспособности
    социально-либеральной коалиции в целом. Как показывают многочисленные встречи и
    беседы представителей совпосольства в социал-демократических кругах, руководство
    СДПГ упорно ищет путей достижения позитивных результатов в своей внешней и
    внутренней политике и повышения доверия населения к своему политическому курсу. —
    В этих условиях, сообщает посольство, — внешнеполитическая деятельность (...)
    рассматривается руководством СДПГ в качестве одной из решающих предпосылок
    упрочения влияния партии в стране.
    Попросту говоря, социал-демократы оказались заложниками своей "остполитик", успех
    которой был целиком в руках советских вождей. Конечно, такое "сближение" Москву
    вполне устраивало, позволяя не просто "влиять" на правительство ФРГ, но и прямо
    диктовать ему свою политику. Даже визит Брежнева в ФРГ превращался в событие,
    которого в этой стране НАТО ждали с большим трепетом, чем ждали бы в Варшаве.
    Большие надежды руководство СДПГ возлагает на успешное проведение визита тов.
    Л.И.Брежнева в ФРГ. Оно рассчитывает, что новые импульсы для дальнейшего улучшения
    советско-западногерманских отношений позволят сгладить невыгодное для социал-
    демократов впечатление, что за время деятельности кабинета Шмидта с мая 1974 г. в
    политической сфере этих отношений почти не наблюдается поступательного движения.
    Советско-американский диалог относительно заключения второго соглашения об
    ограничении стратегических вооружений, визит тов. Л.И.Брежнева в ФРГ,
    конструктивный ход белградского совещания должны, по мнению руководителей СДПГ,
    стать в текущем году важными взаимосвязанными этапами на пути дальнейшего
    углубления разрядки.
    Заслуживает внимания, что в обстановке подготовки к визиту тов. Л.И.Брежнева
    социал-демократы избегают принимать активное участие в шумных антисоветских
    кампаниях вокруг вопроса о "правах человека", осуждают их организаторов со стороны
    ХДС/ХСС.
    Вспомним, что в это время даже некоторые коммунистические партии (французская,
    итальянская) не слишком сдерживали себя в критике советской репрессивной политики.
    СДПГ, таким образом, оказывалась зависимой от Москвы больше европейских компартий,
    а ФРГ — не менее какой-нибудь Болгарии. Да что Москва? Даже ничтожная,
    марионеточная ГДР могла диктовать политику своему "западному брату".
    Руководство СДПГ упорно работает над тем, чтобы выбить из рук оппозиции один из ее
    главных аргументов, будто политика руководимого Шмидтом правительства в германских
    делах "зашла в тупик" и выявила свою полную неэффективность. Ведомство канцлера
    прилагает по различным каналам энергичные усилия с целью побудить ГДР к обсуждению
    широкого каталога мер, достижение договоренностей по которым позволило бы с точки
    зрения интересов ФРГ "создать позитивный баланс" в отношениях с ГДР. Политическая
    и идеологическая направленность этих мер характеризуется достаточно откровенно —
    создать настолько плотную сеть сочетания взаимных интересов, чтобы ГДР ни при
    каких обстоятельствах не могла пойти на ее разрыв без ущерба для себя. Необходимо
    добиваться того, заявляет Г.Вернер, "чтобы противостояние ФРГ и ГДР постепенно
    перерастало в существование рядом друг с другом, в отношения лояльных соседей".
    Канцлер хорошо отдает себе отчет во всех трудностях решения этой задачи и не
    строит здесь больших иллюзий. Лидеры СДПГ постоянно подчеркивают необходимость
    проявлять осторожность и терпение в отношениях с ГДР, а главное — демонстративными
    и безрассудными акциями не ставить под угрозу уже происшедшие "фундаментальные
    изменения". Под этим, прежде всего, имеются в виду расширившиеся возможности для
    общения граждан ФРГ и ГДР. Возрастание числа поездок граждан ФРГ в ГДР до 8 млн. в
    1976 году представляется руководством СДПГ как "улучшение положения людей в
    разделенной Германии" и как одно из главных достижении политики ФРГ с 1969 года в
    германских делах.
    Словом, забота о "восточных братьях" свелась к довольно парадоксальной ситуации,
    когда "модель успешного социализма" в ГДР искусственно поддерживалась на. деньги
    западногерманских налогоплательщиков, восьми миллионам которых позволялось раз в
    год приехать и на это посмотреть. Нетрудно понять, чье "влияние" преобладало при
    таком "сближении". Даже совпосольский отчет не скрывает иронии, говоря об этом
    "главном достижении" политики социал-демократов за семь лет "детанта".
    Под конец, когда уже ни права человека, ни "влияние" на ГДР невозможно было
    всерьез выдавать за основу своей политики, в качестве рациональной причины
    "детанта" стали выдвигать совершенно другое — мир и разоружение. Но и это звучит
    неубедительно: в 1969 году, когда социал-демократы задумали и начали осуществлять
    свою "восточную политику", угроза войны в Европе была гораздо меньше, чем в
    результате этой политики к 1980 году. Тем не менее, даже несмотря на такие
    результаты, они продолжали отстаивать "детант" с маниакальным упорством, постоянно
    притом заботясь о расширении советского влияния и в стране, и в партии, часто за
    свои же деньги, например, путем использования
    ...такого пропагандистского канала, как социал-демократический "Фонд Фридриха
    Эберта", с учетом того, что по его линии и за его счет могли бы проводиться
    поездки в СССР дополнительного числа журналистов из ФРГ, устраиваться выступления
    советских лекторов перед западногерманской аудиторией. Через фонд можно было бы
    устанавливать необходимые контакты и с СДПГ. Как отмечал председатель СДПГ В.
    Брандт, деятельность фонда в последние годы полностью пересмотрена. Он не
    занимается более мероприятиями, которые ГДР могла бы раньше рассматривать как
    задевающие ее интересы, и работает под наблюдением и по указаниям правления СДПГ.
    По мнению Брандта, фонд мог бы выполнять роль канала связи между странами, который
    контролировали бы СДПГ и КПСС.
    Даже советское вторжение в Афганистан, сильно протрезвившее общественное мнение
    Запада, очень мало отразилось на политике немецких социал-демократов. По-прежнему
    основной задачей для них было "спасти детант". Спасти — от кого? От Брежнева? Нет,
    от "непродуманной и гипертрофированной реакции, которая не соответствует сути
    событий и посему привела бы все к еще худшей ситуации". Не случайно именно к
    Брандту обратилось политбюро с личным посланием сразу после вторжения, справедливо
    рассчитывая преодолеть возникшую политическую изоляцию с его помощью.
    Главное же состоит в том, — пишут они, — чтобы найти общий язык в вопросе, который
    уже долгие годы является предметом и Вашей, и нашей озабоченности — как отстоять
    дело укрепления международной безопасности.
    Однако эти поиски "общего языка" велись почему-то в самых неожиданных сферах. К
    1981 году, например, было даже начато сотрудничество по вопросам теории построения
    социализма между теоретическим органом СДПГ журналом "Нойе гезельшафт" и редакцией
    органа ЦК КПСС журнала "Коммунист". Ну, а это зачем? Какое это имеет отношение к
    миру или международной безопасности?
    В самом деле, что же такое эта политика разрядки, "детант", "остполитик" или как
    оно там называется? Вряд ли можно объяснить ее одной глупостью, трусостью или даже
    инфильтрацией КГБ в СДПГ (хотя и то, и другое, и третье, несомненно, играло свою
    роль) уже потому хотя бы, что эта политика была принята не одними немцами.
    Практически все социалистические и социал-демократические партии Европы
    поддерживали ее в той или иной мере. Да ведь и вроде бы несоциалистические
    правительства, например во Франции (Жискар д'Эстен) или США (Никсон с
    Киссинджером), не видели "альтернативы детанту". Точнее сказать, и не искали ее,
    вполне приняв игру и аргументацию социалистов.
    Какие же цели ставили себе социал-демократы Европы, выдумав ее и навязав миру?
    Ведь это были не безвредные игры досужих политиков, а весьма опасная авантюра,
    которая вполне могла стоить свободы народам Европы. Она продлила жизнь
    коммунистическим режимам на Востоке, по меньшей мере, лет на десять. Сотни тысяч
    людей могли бы остаться в живых и в Афганистане, и в Эфиопии, и в Центральной
    Америке, и на Ближнем Востоке. Во имя чего же обрекли их на смерть? Во имя чего
    приговорили социалисты к десяти годам рабства народы СССР и Восточной Европы?
    Изначально — ради утопии "социализма с человеческим лицом", в которую они
    рассчитывали затолкать ничего не подозревающее человечество. Ради "конвергенции",
    в результате которой, как они считали, советский коммунизм приобретет человеческое
    лицо, а Запад станет социалистическим. В общем, ради извечной мечты меньшевиков
    вернуть большевиков в лоно социал-демократии, мечты идиота о гибриде детского сада
    с концлагерем.
    Но, как мы знаем из истории их отношений, меньшевики предполагают, а большевики —
    располагают. История не знает примера, когда бы первые перехитрили последних, и
    бессчетное множество примеров использования последними первых. Как правильно
    говорил мне один старый социал-демократ, человек исключительной честности, социал-
    демократия имеет право на существование только до тех пор, пока в основе ее
    политики лежит последовательный антикоммунизм, — иначе она вырождается в
    "керенщину". Действительно, первый этап "холодной войны" в 40-е — 50-е годы оттого
    и был успешным для Запада, что европейская социал-демократия оставалась на резко
    антикоммунистических позициях. Говорят, Брандт — до того вполне последовательный
    антикоммунист, мэр "фронтового города" Берлина — "сломался", увидев, что союзники
    готовы Берлином пожертвовать и ничего не предпримут в ответ на возведение стены в
    1961 году. Да он и сам об этом пишет:
    "В последующие годы мои политические воззрения находились в значительной мере под
    влиянием этого события, и именно протестом против обстановки, в которой это
    событие произошло, явились мои так называемые восточнополитические начинания в
    области разрядки"
    Быть может, это и так — я там не был, судить не берусь. Но даже и в этом случае он
    обязан был помнить пример Керенского, "детант" которого с Лениным и привел, в
    конце концов, большевиков в Берлин.
    Как бы то ни было, но к концу 60-х позиции европейской социал-демократии стали
    смещаться влево, к сотрудничеству с коммунистами. Сказались тут и чисто
    тактические соображения (совместные кампании против войны во Вьетнаме, против
    апартеида в Южной Африке, режима Пиночета в Чили), и хрущевская "оттепель", и
    раскол между Москвой и Пекином, в результате которого "советская модель
    коммунизма" стала выглядеть "меньшим злом". Соблазн сотрудничества усилился еще
    больше с возникновением "еврокоммунизма", возродив у социалистов старые мечты о
    возможной эволюции коммунистов в сторону социал-демократии. Но более всего, я
    думаю, сыграли здесь роль циничные, конъюнктурные соображения: ведь только рост
    влияния коммунистов, так же, как рост советского влияния, делал социал-демократов
    приемлемой, а то и неизбежной альтернативой в глазах Запада.
    В самом деле, к 60-м годам они должны были убедиться, что социалистические идеи,
    оставаясь религией "элиты", не находят отклика у широкой публики и, стало быть, их
    излюбленный "третий путь" — путь лавирования умеренной социал-демократии между
    "крайностями коммунизма и капитализма" — западный мир избирает только как "меньшее
    зло". Только усиление советского влияния могло сделать их желанными посредниками
    между Востоком и Западом, своего рода "спасителями человечества", позволяя им —
    как они думали — "влиять на обе стороны", постепенно сглаживая идеологические
    противоречия и, таким образом, приводя противостоящие миры к миру и сотрудничеству
    — к конвергенции.
    Таким образом, утверждая, что целью их политики "детанта" является обеспечение
    мира и безопасности, улучшение положения людей на Востоке, соблюдение там прав
    человека и прочие блага, социалисты лгали лишь отчасти. Да, таковы были их мечты,
    причем мечты отнюдь небескорыстные, ибо при этом они умалчивали, что осуществление
    мечты требует от всех нас вовсе недобровольного приятия их версии социализма, так
    же, как и приятия их самих в качестве более или менее постоянных наших правителей-
    спасителей.
    Более того, умалчивая об этом и понимая, что их утопий большинство людей
    добровольно не примет, они шли на сознательное усиление советского влияния,
    осуществлявшееся ими втайне и от народа, и от союзников, и от партнеров по
    различным правительственным коалициям. Подобно некоторым среди нашей
    интеллигенции, с наивной самоуверенностью пускавшимся в игры с КГБ — "мы же умнее
    их, мы их обыграем", — европейская социал-демократия ввязалась в тайные игры с
    Москвой и, разумеется, запуталась.
    В Москве, конечно, были только счастливы эти игры принять: уж если большевики
    чему-либо и научились за свою историю, так это использовать меньшевиков по
    назначению. По сути дела, все периоды "передышек", начиная с нэпа, обеспечивались
    ими за счет вовлечения различных "реформаторских" левых движений в осуществление
    своей политики, часто путем создания с ними "единых фронтов" — разумеется, под
    руководством коммунистов. Умело сочетая официальное "сотрудничество" с
    неофициальной инфильтрацией как своей агентуры, так и леворадикальных активистов в
    ряды "умеренных" движений, Москва всегда ловко манипулировала ими. Так было и на
    этот раз.
    С одной стороны, советские вожди с энтузиазмом приветствовали это "сотрудничество
    во имя мира, прогресса и социализма". Даже Брежнев, выступая на XXV съезде КПСС,
    не преминул подчеркнуть огромное значение более близких отношений с западными
    социалистами. Глава международного отдела ЦК Борис Пономарев в журнале "Коммунист"
    с еще большим энтузиазмом отмечал положительные перемены в социал-демократическом
    движении, наступившие под влиянием целого ряда международных дебатов. В
    специальной статье, приуроченной к конференции Социалистического Интернационала в
    1976 году ("Уорлд марксист ревью"), он писал:
    "Постоянное и широкомасштабное сотрудничество между коммунистами, социалистами и
    социал-демократами может стать одним из решающих факторов мира и социального
    прогресса".
    С другой стороны, КГБ получил специальное задание сконцентрировать свою
    деятельность на этих партиях. Тогдашний глава разведуправления КГБ (ПГУ) генерал
    Крючков так инструктировал всех своих резидентов в Западной Европе (привожу по
    английскому изданию книги К.Эндрю и О.Гордиевского):
    Новая расстановка сил на международной арене, развитие процесса разрядки и
    конструктивные перемены в международной обстановке поставили лидеров Социалисти-
    ческого Интернационала (СИ), а также его членов перед необходимостью произвести
    корректировку их политического курса и тактики.
    Последний конгресс Социнтерна (ноябрь, 1976) одобрил в целом результаты Совещания
    по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) и выразил готовность
    содействовать проведению в жизнь принципов его Заключительного акта.
    В резолюции конгресса, посвященной международной разрядке, говорилось:
    "Представляется возможным и необходимым значительно расширить меры по усилению и
    укреплению международной разрядки".
    В целом конгресс занял конструктивную позицию по вопросу о разоружении. В
    резолюции было записано: "Разоружение, а также контроль за разоружением и
    распространением оружия представляются жизненно важными проблемами для всего мира
    ввиду эскалации гонки вооружений и ухудшения экономического положения в
    большинстве стран".
    Конгресс высказался за скорейшее завершение переговоров между США и СССР с целью
    достижения соглашения по качественному и количественному сокращению стратегических
    вооружений и подчеркнул крайнюю важность происходящих в Вене переговоров по
    взаимному сокращению вооружения и вооруженных сил.
    Конгресс призвал к прекращению распространения ядерного оружия и провозгласил
    крайне важной целью движение ко всеобщему разоружению.
    Теперь по сравнению с периодом "холодной войны" руководство Социалистического
    Интернационала стало воздерживаться от одностороннего и упрощенного подхода к
    международной политике государств социалистического содружества, признавая
    позитивную роль Советского Союза в развитии процесса международной разрядки.
    Между тем социал-демократические лидеры крупнейших государств западной Европы,
    играющие ведущую роль в политике Социнтерна, продолжают придерживаться прежней
    липни в отношении консолидации НАТО. Они, кроме того, принимают участие в процессе
    преобразования ЕЭС в военно-политическое содружество, выдвигая в этой связи
    демагогический девиз: "Преобразуем монополистическую Европу в рабочую!" (...)
    Последний конгресс Социалистического Интернационала провозгласил, что "капитализм
    и коммунизм по-прежнему являются основными формами тирании в современном обществе"
    и что, таким образом, "социализм — единственная альтернатива капитализму и
    коммунизму" в том виде, в каком он понимается социал-демократией.
    Таким образом, двойственность политической позиции социал-демократии остается
    характерным свойством этого движения, как и то, что социал-демократы неспособны
    преодолеть извечную проблему разрыва между словами и делами.
    Анализ деятельности нового руководства, избранного на последнем конгрессе
    Социалистического Интернационала (Брандт, Карлсон) позволяет заключить, что оно
    предпринимает активные усилия для разработки новой программы. В соответствии со
    взглядами Брандта, такая программа должна явиться значительным вкладом в
    модернизацию Социалистического Интернационала и привести к консолидации его
    организационной структуры, к дальнейшему укреплению рядов социал-демократического
    движения и к распространению его идей и влияний в международном масштабе.
    Социал-демократические лидеры, в частности, путем широкого внедрения теории
    "демократического социализма в качестве третьего пути" (противопоставляя его
    капитализму и коммунизму), выдвинули идею "социалистической стратегии третьего
    мира" и предприняли кампанию по распространению своего влияния на различные слои
    национально-освободительного движения в Азии, Африке и в Латинской Америке.
    Предметом пристального внимания лидеров Социнтерна стали достижения в области
    международного коммунистического движения и в особенности все то, что именовалось
    "еврокоммунизм".
    Что касается эволюции ряда коммунистических партий Западной Европы, то тут лидеры
    социал-демократии, желая прежде всего увидеть признаки перерождения отдельных
    компартий в направлении социал-демократических взглядов, предпринимают
    определенные усилия, чтобы подтолкнуть эти партии к реформизму. В резолюции
    конгресса был обойден вопрос нормализации или развития сотрудничества с
    коммунистическими и рабочими партиями. Как известно, этот вопрос является
    предметом глубоких разногласий в международном социал-демократическом движении.
    Тем не менее, Социнтерн был вынужден в последнее время воздержаться от применения
    некоторых санкций к тем партиям, которые в той или иной форме устремились к
    контактам или сотрудничеству с коммунистами.
    Но, несмотря на это, лидеры социал-демократии, как и до того, следуют линии
    натравливания одних коммунистических партий на другие, с целью вызвать раскол в
    коммунистическом движении.
    Таким образом, с одной стороны, внутренне присущая Социалистическому
    Интернационалу антикоммунистическая тенденция требует усиления нашего внимания к
    его деятельности, а с другой — те позитивные перемены, которые происходят внутри
    Социалистического Интернационала, дают нам уникальную возможность оказывать нужное
    нам влияние на отдельных активистов Социнтерна, ослабляя результаты тон его
    деятельности, которая наносит ущерб СССР.
    Изложенные выше проблемы всесторонне изучаются в Центре, и ввиду их значимости
    крайне желательно, чтобы резиденты могли излагать свои оценки и взгляды на
    положение внутри социал-демократических партий тех стран, в которых они находятся;
    а также делиться своим мнением, какое направление должна принимать наша работа в
    отношении всего Социнтерна в целом.
    В процессе изучения этих проблем представляется целесообразным учитывать и
    оценивать возможности, открывающиеся для инициативных мер, цель которых —
    поддержка и усиление действий тех ведущих активистов и функционеров социал-
    демократических (социалистических) партии и ассоциированных организаций, которые
    высказываются за расширение и укрепление процесса разрядки, ограничение гонки
    вооружений, за международное сотрудничество.
    Было бы также желательно обдумать пути нейтрализации негативных последствий
    деятельности социал-демократических (социалистических) пар-тин в стране вашего
    проживания, а также в Социнтерне в целом путем выставления напоказ, дискредитации
    и разоблачения его правых лидеров, выявления того ущерба, который наносится
    социал-демократическому движению антикоммунистическими и антисоветскими
    действиями, вступающими в противоречие с процессом разрядки и служащими
    исключительно укреплению реакционных сил.
    Центр заинтересован в получении от своей резидентуры соображений в отношении того,
    как лучше использовать в своих интересах:
    — разногласия между партиями, входящими в Социнтерн, по отдельным вопросам
    идеологии и тактики движения (различные подходы к решению экономических проблем, к
    капиталистическим монополиям, к политическому понятию "свободная Европа", к
    сотрудничеству с коммунистическими партиями);
    — соперничество между лидерами социал-демократов Германии, социалистических партии
    Франции и Австрии, социал-демократической рабочей партии Швеции и британской
    лейбористской партии за ведущую роль в Социалистическом Интернационале;
    — противоречия между высказываниями и реальной политикой социал-демократии;
    — особые примеры эгоистичной неоколониальной политики социал-демократов
    высокоразвитых промышленных стран в отношении стран Третьего Мира и т.д.
    Словом, вся гигантская машина коммунистических разведок в Европе получила задание
    открыть охоту за головами социалистов и социал-демократов, чтобы превратить эти
    движения в инструмент советской политики:
    Направлять предложения по более широкому и эффективному использованию существующей
    сети агентов, имея в виду как получение необходимой секретной информации, так и
    проведение активных мер. В особенности важны соображения по поводу того, как
    осуществлять дальнейшую работу с существующими агентами и доверительными
    сотрудниками из числа представителей социал-демократии; мы должны получать
    сведения, которые давали бы нам возможность нанять в качестве агента или
    доверительного сотрудника новых видных, активных деятелей этого движения, которых
    мы могли бы использовать для проникновения в руководящие звенья, а также в
    средства пропаганды и информации.
    И как могли противостоять такому мощному натиску болтуны-интеллигентики из
    соцпартий? Это, по выражению Высоцкого, было бы "как школьнику драться с отборной
    шпаной".

    4. "Тайная дипломатия"

    Впрочем, я меньше всего хотел бы свести всю проблему предательства европейской


    социал-демократии к инфильтрации КГБ, оставляя им морально удобную позицию
    простаков-идеалистов. Прав был генерал Крючков, говоря о традиционном для
    меньшевиков разрыве между словами и делами, который они, по его словам,
    "неспособны преодолеть". А точнее, и не хотят преодолевать: не зря еще Ленин
    именовал их не иначе как "социал-предатели". Разрыв этот отнюдь не случаен: его
    причина кроется в типичной для интеллигенции вообще, а для левой в особенности,
    манере прикрывать" благородными словами свои отнюдь не бескорыстные цели. Скажем,
    та же проблема прав человека в коммунистических странах была вовсе не побочной,
    "гуманитарной" проблемой "детанта", которой можно временно пренебречь и идти
    дальше к мечте "конвергенции". Напротив, как мы помним, эта идея социал-демократов
    предполагала изменения по обе стороны "железного занавеса": необходимым условием
    ее осуществления было, таким образом, появление "человеческого лица" в советской
    модели социализма. И даже самый наивный простак-идеалист должен был понимать, что,
    коль скоро советский режим отказывается таковое "лицо" обрести, вся идея "детанта"
    теряет смысл. Так же, как теряет смысл и Хельсинское соглашение, делавшее весьма
    существенную уступку Москве — узаконивая ее послевоенную территориальную экспансию
    — именно в обмен на обязательства соблюдать права человека.
    Между тем, ключевым моментом, если хотите, тестом хельсинской сделки были
    репрессии против советских Хельсинских групп во главе с Юрием Орловым, ибо даже
    текст Хельсинского соглашения включал право общественного контроля за его
    исполнением. Арестовав Орлова и его коллег, Москва бросала открытый вызов всему
    миру, а Запад, проглотив эту пилюлю, капитулировал в "холодной войне". И даже
    самый наивный простак-идеалист не мог не понимать, что, продолжая после этого
    политику "детанта", продолжая свое сотрудничество с СССР как ни в чем не бывало,
    он совершает предательство своих же собственных принципов. Никакая инфильтрация
    КГБ ни изменить это обстоятельство, ни извинить такое поведение просто не может.
    Нужно сказать, что западное общественное мнение прекрасно поняло эту дилемму.
    "Суд над Орловым показывает, каким фарсом являются Хельсинские соглашения и как
    наивна вера многих западных политиков в детант, — писала, например, английская
    "Дейли мейл" накануне вынесения приговора. — Британский МИД нашел факт суда над
    Орловым "очень тревожным". (...) Но было бы много лучше, если бы западные
    государства показали, что эра слабоволия кончилась. (...) На шахматных игроков
    глобального масштаба из Кремля могут произвести впечатление не жесты, а
    решительные действия".
    Не менее резко высказывались даже обычно умеренные круги.
    "Файнэншл таймс":
    "Видимо, не только суд над Юрием Орловым, но и соглашения в Хельсинки были своего
    рода игрой, в которой СССР делал вид, что основанная на силе идеологическая
    система (...) может соблюдать права человека, не угрожая собственному
    существованию...
    Суд над Орловым является несомненным вызовом западным странам-участницам
    Хельсинского соглашения. (...) Теперь от Запада зависит, как на это реагировать".
    Лондонский "Экономист":
    "Пародия "суда" над Орловым (...) ясно показала циничное отношение советского
    режима к своим международным обязательствам. (...) В 1975 году никто не воображал,
    что советское правительство немедленно выполнит все взятые на себя обязательства.
    Но были основания надеяться увидеть какие-то признаки того, что начато движение в
    нужном направлении. На Белградской конференции Россия имела полную возможность
    дать такие доказательства, но ничего не сделала для этого. Наиболее вопиющим из
    антихельсинских действий было преследование группы советских граждан, начавших
    наблюдение за выполнением соглашений. (...) Приговор Орлову ясно показывает, что
    Брежнев даже не считает нужным притворяться, что соглашения 1975 года выполняются.
    (...) Западные страны обязаны использовать все возможные средства, чтобы советский
    режим начал выполнять соглашения. (...) Каждый западный ученый или профессионал в
    другой области обязан спросить себя: должен ли я пренебречь преследованиями
    храбрейших из моих советских коллег или же способствовать прекращению этих
    преследований путем разрыва всех профессиональных контактов до тех пор, пока
    правительство не перестанет пренебрегать своими обещаниями?"
    И действительно, сотни ученых со всего мира объявили о своем бойкоте СССР,
    отказываясь от официальных контактов и обменов. Общественное возмущение расправой
    над "хельсинцами" было столь огромно, что, как мы помним, даже коммунистические
    партии не могли его игнорировать. Не только партии покрупнее, как французская или
    итальянская, но даже помельче, гораздо более от Москвы зависимые, открыто выражали
    свое несогласие. И одни социал-демократы да социалисты, которые возглавляли тогда
    большинство правительств в Европе, отделывались выражением "озабоченности":
    "В связи с недавними приговорами советским гражданам, наблюдавшим за выполнением
    Заключительного акта, подписанного в Хельсинки, включая дело Юрия Орлова,
    правительства девяти стран — членов Европейского сообщества желают заявить
    следующее:
    Эти девять стран объединили усилия в настойчивом стремлении способствовать
    разрядке в Европе. Они продемонстрировали свою решимость активным участием в
    Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе и после этого совещания.
    Эти девять стран, считающие, что Заключительный акт Совещания в Хельсинки является
    программой действий для достижения разрядки, напоминают, что в этом документе,
    подписанном главами стран или правительств, страны-участницы обязались уважать
    права человека и фундаментальные свободы и подтвердили право личности знать свои
    права и обязанности и действовать в соответствии с ними.
    Именно поэтому правительства девяти стран находят несовместимым с Заключительным
    актом и разрядкой то, что человек может быть преследуем и приговорен за требование
    выполнения Заключительного акта в своей собственной стране".
    Даже лейбористское правительство Великобритании, считавшееся среди своих
    социалистических коллег наиболее консервативным, не пошло далее словоблудия.
    Министр иностранных дел Оуэн сказал, "что приговор Орлову "суров и необоснован" и
    что это ставит под угрозу политику детанта" ("Файнэншл таймс", 19 мая 1978 года).
    "Осуждение общественностью приговора Юрию Орлову не должно расстроить отношения
    между британским и советским правительствами, — сказал вчера в Палате Общин
    премьер-министр.. — Приговору нет оправдания, — сказал он... — но государственные
    отношении должны строиться на основе, отличной от той, которую занимают члены
    парламента и частные лица, выражающие, и вполне справедливо, свое отвращение по
    поводу того, что произошло. Это одно из двух великих государств в мире, и мы
    должны либо жить вместе, либо погибнуть вместе с ним".
    Однако такая драматическая постановка вопроса никак не вязалась с реальностью.
    Войны вроде бы никто никому не объявлял. Напротив, как раз в это время в Англии
    была советская торговая делегация.
    "Владимир Кириллин, заместитель председателя совета министров, находящийся сейчас
    в Британии с торговой делегацией, вчера обратился к премьеру Каллагану с
    предложением обсудить англо-советские торговые отношения и прогресс в разрядке, —
    сообщала "Дейли телеграф" 20 мая, через три дня после приговора в Москве. —
    Каллаган выразил неодобрение обращением с д-ром Юрием Орловым и приговором ему,
    подтвердив, однако, необходимость нормальных торговых и государственных отношений
    с СССР".
    Даже традиционно поддерживающая лейбористов "Санди миррор" не выдержала:
    "Такова была жестокость и незаконность этого суда, что даже компартия Британии
    была шокирована. Она просила советские власти, отменить приговор. Это лучше, чем
    поступило британское правительство. Мы не заявили формального протеста, хотя мы
    участники Хельсинского соглашения и соглашения ООН о правах человека. Наша позиция
    ясна. Мы боимся Советского Союза и поэтому не решаемся оскорбить его. Мы полагаем,
    что официальные протесты не принесут ничего хорошего. Тут мы ошибаемся (...)
    Грубияны в Кремле не всегда так решительны, как кажется... Кремль уважает только
    силу и решительность. Умиротворять Кремль — то же самое, что умиротворять Гитлера.
    Нет разницы между диктаторами-варварами в Москве и фашистами".
    И это, повторяю, английские лейбористы, считавшиеся умеренными социалистами. Чего
    было ждать от остальных? Конечно, они не преминули выразить "озабоченность" да
    намекнуть на "вред для дела разрядки", разумеется, в тонах исключительно
    просительных. Кое-кому даже ответили через совпослов, в зависимости от хорошего
    поведения в прошлом.
    В адрес товарища Брежнева Л.И. получена телеграмма от председателя Норвежской
    рабочей (социал-демократической) партии Р.Стеена и генерального секретаря НРП
    И.Левероса с просьбой о пересмотре дела советского гражданина Ю.Орлова,
    осужденного за антисоветскую агитацию и пропаганду.
    Р.Стеен принадлежит к умеренным кругам партии, которые выступили за установление
    официальных контактов с КПСС, за развитие добрососедских отношений и
    сотрудничества между Норвегией и СССР.
    Считали бы целесообразным направить Р.Стеену и И.Леверосу ответ через совпосла в
    Норвегии по указанному вопросу, — рекомендовал Международный отдел ЦК.
    И действительно, просителям направлялось несколько страниц откровенной,
    беззастенчивой лжи, чем они, видимо, и удовлетворялись.
    Иные даже и этого не удостаивались, как, например, глава австрийских социалистов
    Бруно Крайский, обратившийся к Андропову с исключительно подобострастным письмом:
    "Меня неоднократно просили и продолжают просить друзья и знакомые
    походатайствовать за советского гражданина Юрия Орлова, находящегося в заключении
    с начала 1977 года. (...) Я, разумеется, далек от намерения вмешиваться во
    внутренние дела СССР. И если я обращаюсь с подобной просьбой, то только
    исключительно из-за сочувствия и с твердой надеждой на Ваше великодушие. Я
    полагаю, что великодушный жест в этом деле именно в период возрастающей
    напряженности, в смягчении которой, как я знаю, мы оба очень заинтересованы, имел
    бы позитивное значение".
    Юрий Владимирович, — пишет помощник. — Полагаю, что ходатайство Крайского за
    диссидента Орлова надо оставить без ответа. — И ниже, рукою Андропова: — Согласен.
    Андропов.
    Честно сказать, и я бы такую верноподданническую просьбу "оставил без ответа" —
    просто из чувства омерзения. Объясните мне, и чего он так распинается, точно денег
    взаймы просит? Дескать, друзья замучили, я бы сам не осмелился. Уж вы простите
    великодушно, что потревожил своей никчемной просьбишкой. Мы, мол, с полным
    пониманием ваших "внутренних дел" и пр. Да разве так просят, тем более, когда
    международные соглашения предполагают требовать? Вот Андропов и обращается с ним,
    как с лакеем, сунувшимся было к барину в прихожей: "На чаек-с не изволите ль?"
    "Пшол..."
    И тот, ничуть не обидевшись, даже и глазом не сморгнув от неожиданности, пошел
    себе...
    Недаром "детантисты" всегда с таким упорством настаивали именно на "тайной
    дипломатии" с Москвой в вопросах о правах человека: публично-то пришлось бы
    выражаться с большим достоинством, прикидываться равноправными партнерами в игре,
    чего Москва не стерпела бы. А так, надеялись они, никто не узнает лакейской сути
    их отношений; и в то же время, выпросив иногда чью-то голову в виде подачки, можно
    ею размахивать на людях, демонстрируя "успехи детанта". Чем-то же надо было
    оправдывать свои "особые отношения" с Кремлем.
    С другой стороны, следуя своей чекистской привычке стараться непременно "скурвить"
    партнера, Москва тоже настаивала на этой "тайной дипломатии", отлично понимая, что
    "конфиденциальность" отношений — первый шаг к ссучиванию. Вот, скажем, ЦК сообщает
    через посла генсеку лейбористской партии Великобритании Р.Хейварду в сентябре 1973
    года, что его просьба Суслову за отказников Левича, Лернера и Слепака выполнена не
    будет — их дела не будут пересматриваться еще года два-три. Но — утешьтесь —
    вопрос о двух других решится в конце 1973 — начале 1974 года. Так что с пустыми
    руками не останетесь, будет чем похвастаться. Однако, инструктирует ЦК своего
    посла, "подчеркните конфиденциальный характер информации". Только вам, ребята!
    Глядите, оправдайте доверие. И те — рады стараться — благодарно помалкивают. А
    заинтересованным кругам, конечно же, можно тайком похвастаться. Только — тсс! —
    никому ни слова, не спугните игру.
    Разумеется, эти фраера-лейбористы до конца и не секут, как их тонко,
    профессионально "делает" Москва. Да, видимо, и не шибко стараются. Ведь в это же
    время они вели с КПСС переговоры об установлении "особых отношений". Их делегация
    (члены парламента У.Симпсон, Э.Шорт, Я.Микардо во главе с Хейвардом) с энтузиазмом
    толковала в Москве о своем намерении "добиться поворота к лучшему в отношениях с
    СССР", "критически оценивали некоторые аспекты прошлой политики руководства
    лейбористской партии". От имени всей делегации Хейвард говорил о стремлении к
    разрядке, особенно в отношениях с Москвой. Цели визита —
    ...установить контакты с КПСС, обменяться мнением по международным проблемам.
    Отмечено сходство взглядов и близость позиций по вопросам разрядки (экономическое
    сотрудничество, общеевропейское совещание но безопасности и сотрудничеству,
    значение договоров ФРГ с ГДР и Польшей, помощь Вьетнаму, поддержка развивающихся
    стран, поддержка Альенде в Чили).
    Конечно, отмечено и различие: в идеологии — по вопросу о вторжении в Чехословакию,
    "неясность позиции в отношении к КНР". Но это всё мелочи по сравнению со
    сходством. Энтузиазму нет предела. В принципе, даже такие требования советской
    стороны, как более тесное сотрудничество с британской компартией или требование
    "давать отпор антисоветским клеветническим кампаниям", не встречают серьезных
    возражений лейбористов. С компартией, отвечают они, сотрудничать трудно, но они
    готовы поддерживать "хорошие личные отношения с коммунистами".
    Тон ответа много мягче, чем раньше,
    — отмечает Москва, подробно сообщая обо всем этом... генсеку британской компартии
    Голлану.
    При таком-то "сходстве взглядов" — какие уж там права человека. Даже упоминание
    этой проблемы или публичная просьба за кого-то воспринимаются как "антисоветская
    кампания". Выглядеть красиво за свой счет Москва никому не позволяла.
    Председатель Социал-демократической партии Дании (СДПД), премьер-министр
    А.Йоргенсен направил в Международный отдел ЦК КПСС телеграмму, в которой от имени
    своей партии просит содействовать "воссоединению семьи" советского гражданина
    Браиловского В.Л., недавно арестованного и находящегося под следствием по
    обвинению в систематическом распространении клеветнических утверждений, порочащих
    государствен-ный и общественный строй СССР.
    Учитывая, что с руководством СДПД у КПСС существуют межпартийные связи, считали бы
    нецелесообразным оставить телеграмму А.Йоргенсена без ответа. Ответ может быть дан
    через совпосла в Дании.
    Принимая во внимание, что телеграмма Йоргенсена была широко распространена на
    Западе средствами массовой информации, следует исходить из того, что наш ответ
    также может быть опубликован.
    И, детально "объяснив" просителю, за какого негодяя тот хлопочет, ЦК не преминул
    сделать ему выговор:
    Одновременно нельзя не выразить сожаления по поводу того, что факт направления
    Вами упомянутой телеграммы еще до получения ее нами уже послужил поводом для
    спекуляции в средствах массовой информации некоторых стран.
    Так-то, помни, кто здесь хозяин. Не рассчитывай на поблажки, коли не хочешь играть
    по нашим правилам.
    Словом, даже из прав человека Москва очень быстро сделала инструмент "ссучивания"
    европейских социалистов, "вознаграждая" селективно лишь тех, кто пошел на большее
    "сближение" с ними. Ну, а что социалисты? Неужто не поняли, к чему ведут их игры с
    Москвой? Если в начале "детанта" такое, хоть и с натяжкой, можно еще допустить, то
    к 1977-1978 гг. "разрыв между словами и делами" стал очевиден даже клиническому
    идиоту. В самом деле, после демонстративных расправ над Хельсинскими группами —
    продолжать "тайную дипломатию"? Продолжать "сближение", убедившись, что твое
    "влияние" нулевое? А ведь, заметьте, прикрываясь разговорами о необходимости
    улучшения отношений межгосударственных, сближение-то совершалось межпартийное, с
    КПСС. К началу 80-х большинство социалистических и социал-демократических партий
    установили с КПСС особые "межпартийные" отношения, означавшие, помимо всего
    прочего, очень широкие контакты на уровне региональных и даже низовых партийных
    организаций. Уж куда, казалось бы, ближе, а результат? Это, по меньшей мере,
    сильно облегчило инфильтрацию КГБ, достигавшую в некоторых партиях фантастических
    размеров: например, в Финляндии и Германии даже сказать трудно, где кончался КГБ,
    и начинались социал-демократы. Японские социалисты, как мы помним, настолько
    "сблизились" с КПСС, что даже избирательные кампании вели на советские деньги. И
    после всего этого — продолжать верить в сближение-влияние?
    Конечно же, к 1978 году не только среди руководства социал-демократов, но и среди
    рядовых-то членов не могло остаться таких простаков-идеалистов на грани идиотизма.
    И что же? Честно объявили об отказе от "детанта", о его провале? Напротив, именно
    поэтому в апреле 1978 года, за несколько недель до судов над членами Хельсинских
    групп, когда сомнений в исходе не остается, Социалистический Интернационал
    проводит в Хельсинки (лучшего места-символа и не найти!), конференцию, целиком
    посвященную разоружению, да еще и приглашает на нее советскую делегацию во главе с
    Борисом Пономаревым. Ни слова о правах человека, ни намека на предстоящие суды:
    отныне "детант" означает только одно — разоружение. Разумеется, опять звучат
    благородные слова — но теперь уже о "спасении человечества от ядерной катастрофы".
    Собравшиеся благосклонно внимают Пономареву, обвиняющему в гонке вооружений
    "страны НАТО, возглавляемые США", а в качестве спасения предлагающему... диалог с
    Брежневым. И что ж вы думаете? На следующий год в октябре делегация Социнтерна
    так-таки поехала к Брежневу толковать о разоружении! Но вот незадача —
    разоружиться не успели: через два месяца советские войска вторглись в Афганистан.
    Наступили времена "черной реакции", "холодной войны", столь нестерпимой для
    прогрессивно мыслящей части человечества, а "детантисты" потеряли власть почти во
    всех странах Европы. Ушли в глухую оппозицию, занялись "борьбой за мир".
    Так им и не удалось установить социализм по всей Европе, запродавши ее советскому
    режиму. Не повезло им, как тому цыгану из старинного анекдота, который решил
    поставить эксперимент — отучить свою лошадь есть. И ведь что замечательно: уж
    совсем было преуспел, уж лошадь вроде бы сама есть отказывалась, но... сдохла. Про
    Хельсинские же соглашения — те, что торжественно подписали в 1975 году 35 стран, —
    практически все забыли. Конечно, формально их никто не отменял, а начавшаяся в
    1980 году Мадридская конференция по их "проверке" тянулась чуть не пять лет. Но
    кто на это обращал внимание, кроме нас? Осужденные "хельсинцы" продолжали сидеть
    по тюрьмам да лагерям (четверо к тому времени уже погибли), а Советский Союз
    продолжал пользоваться теми односторонними преимуществами, которые ему этот
    договор подарил. Наконец к десятой годовщине его подписания мы — большая группа
    диссидентов — обратились с призывом прекратить это издевательство над здравым
    смыслом и денонсировать "соглашение", превратившееся просто в фарс.
    "Мы сделали все возможное со своей стороны, чтобы Хельсинское соглашение могло
    служить миру и демократии. Однако мы не видим больше для себя возможности
    продолжать поддерживать соглашение, которое не только не сумело осуществить свои
    гуманные цели, но не смогло даже защитить своих наиболее искренних сторонников,
    соглашение, которое превратилось в орудие подавления в руках советских правителей.
    Мы обращаемся к правительствам западных стран с призывом аннулировать, свести на
    нет Хельсинское соглашение.
    Мы продолжаем верить, что мир во всем мире может и должен основываться на правах
    человека. Поэтому до тех пор, пока Советский Союз не докажет конкретными
    действиями свою готовность соблюдать права человека, любое соглашение с ним в
    отношении мира или контроля за вооружением будет всего лишь самообманом".
    Нужно ли говорить, какое негодование вызвало наше заявление у "всего
    прогрессивного человечества"?

    5. Американский аспект

    Безусловно, картина "детанта" 70-х гг. останется и неясной, и незавершенной, если


    мы не коснемся — хотя бы поверхностно — роли США в этой игре. А понять эту роль
    невозможно без самого общего представления об американской политической культуре и
    психологической атмосфере, господствовавших в то время. Должен оговориться, что
    могу оказаться сильно необъективным: я не люблю Америку, невзлюбил ее с самой
    первой минуты, как там оказался. Достаточно было мне на первом же своем
    выступлении в одном из университетов, в феврале 1977 года, увидеть эти вечно
    открытые (или жующие) рты, эти не замутненные никакой мыслью, сияющие идиотским
    энтузиазмом глаза, как я понял, что объяснить этим людям мне никогда и ничего не
    удастся. Да и не только мне, но, видимо, и никому, кто будет апеллировать к
    логике, разуму, рассудку — словом, к отделам мозга, расположенным выше мозжечка.
    Впоследствии, проживши там несколько лет, я лишь уточнил и дополнил это свое
    первое наблюдение, но не опроверг. Напротив, уезжая, наконец, из Америки, я
    объяснял знакомым, что постоянно чувствовал себя весьма поднаторевшим в здешней
    жизни. А это, как ни странно, создает дополнительную нагрузку на нервы, как если
    бы вам пришлось жить в интернате для умственно отсталых подростков.
    Как ни странно, видимо, надо пожить там, чтобы почувствовать Европу, европейскую
    культуру как некую отдельную и единую сущность. Обыкновенно, живя в Европе, мы
    этого не ощущаем, не замечая ничего общего между французами и англичанами,
    итальянцами и немцами; оказавшись же в Америке — и китайцу рад, и с японцем
    находишь больше общего, чем с местным продуктом. И дело тут вовсе не в том, что,
    как принято говорить, американцы — молодая нация, не накопившая еще своей
    культуры: думаю, они ее не накопят и через тысячу лет. Ибо заняты отнюдь не этим,
    а тем, что определено в их конституции странным выражением "pursuit of happiness".
    Даже перевести адекватно это выражение я не берусь. Во всяком случае, по-русски
    "погоня за счастьем" звучит слишком издевательски, предполагая полную тщету такого
    занятия, и уж никак не годится для конституционного права. Точно так же можно было
    бы торжественно записать в конституцию священное право человека считать себя
    чайником.
    Между тем, именно этой бессмысленной "погоней" за призраком счастья и занята вечно
    молодая американская нация. Циничная Европа еще в римские времена постигла, что
    omnia mea mecum porto, что от себя самих не убежать, а улучшить свой жребий можно
    лишь упорным трудом. Но ведь ровно те и побежали в Новый Свет, кто в это не
    поверил, кто винил старушку Европу в своих неудачах. Удивляться ли теперь, что их
    потомки свято верят в "американскую мечту", т.е. в то, что человек может начать
    свою жизнь сначала, с нуля, точно перевернув страницу. А посему, коли полного
    счастья не наступает, собирай пожитки, седлай коня и — "скачи, парень, на Запад!"
    Средняя американская семья живет на одном месте не более пяти лет. Какое уж там
    "накопление культуры", если прошлое в Америке — это две недели назад, а пять лет
    назад — уже древность. Каждые пять лет Америка заново открывает мир, жизнь, пол,
    религию — все это без малейшей связи с минувшими открытиями утекших пятилетий. Это
    зачарованная страна, где жизнь трехмерна, а о четвертом измерении не ведают,
    пребывая в состоянии перманентной амнезии. Такое ощущение, будто ваши шаги не
    вызывают эха, а тело не отбрасывает тени. И даже при неимоверном старании вы не
    можете ничего изменить или хотя бы оставить за собой след, словно всю жизнь шли по
    песку в полосе прибоя.
    А коль скоро единственная цель жизни — погоня за счастьем, за успехом сейчас и
    любой ценой, то не может быть у человека никаких принципов или концепций: ведь все
    это существует только во времени. В самом деле, что есть репутация, если человек
    каждый день заново родится? Что есть концепция, если каждые пять лет мир
    изобретается заново? На человека, толкующего о концепциях и принципах, смотрят как
    на сумасшедшего. Нормально, хорошо, успешно быть "прагматиком", оппортунистом,
    конформистом.
    Это и впрямь страна крайнего конформизма, даже стадности, управляемая постоянно
    возникающими эпидемиями явно истерической природы: то вдруг все начинают бегать
    (джоггинг), потому что это якобы полезно для здоровья. Неважно, что человек,
    придумавший эту моду, умер в 55 лет прямо во время очередной пробежки, — 40
    миллионов американцев продолжают бегать, аж земля дрожит. Или вдруг соль
    объявляется источником всех болезней — и ни в одном американском ресторане соли не
    допросишься. Попробуй попроси — на тебя посмотрят, как на самоубийцу. Как раз,
    когда я уезжал, начиналась еще одна истерия — "развратные действия над детьми",
    некий современный вариант охоты на ведьм. Десятки учителей и воспитателей детских
    садов оказались под следствием; сотни детей были насильно отняты у родителей. Бред
    какой-то: взрослые люди, даже члены Конгресса, рыдая, публично рассказывали о том,
    как их якобы развращали в раннем детстве, в возрасте, о котором взрослый человек и
    помнить-то ничего не может. И никто не осмелился высмеять этот тошнотворный фарс.
    Я был просто счастлив, что уезжаю, что не буду вынужден находиться в этой стране,
    — уже одно пребывание там ощущалось как соучастие.
    Не знаю, быть может в начале века Америка и была "страной свободы", но слушать
    сегодня эти слова без смеха невозможно. Трудно представить себе нацию, более
    порабощенную любой, самой идиотской модой, любой горсткой ничтожнейших шарлатанов,
    эту моду придумавших. В конечном итоге — своей погоней за успехом. Да ведь и
    успех, понимаемый столь трехмерно, вневременно, может быть лишь сугубо
    материальным, не выходящим за рамки известной русской присказки: "Лучше быть
    здоровым, но богатым, чем бедным, но больным".
    Но в то время как мы говорим это с иронией, для американцев ничего смешного тут
    нет: такова программа их жизни. Здоровье — самая большая их забота, скорее даже
    одержимость, доходящая до полного абсурда, как будто смерть — не неизбежный конец
    жизни человека, но лишь следствие его прегрешений: несоблюдения "правильной"
    диеты, упражнений и предписаний врача. А богатство — естественное мерило успеха, и
    тот, кто made it in America, "делает это в Америке" (тоже ведь выраженьице — made
    what? делает что?), тотчас же покупает себе лимузин в полтора квартала длиной, а
    если он made it big, "делает это с размахом", — то и целый небоскреб.
    Американские масс-медиа, рассчитанные на самую низкопробную толпу, на чернь,
    сначала искусственно создают знаменитостей, раздувая их из ничего, а потом столь
    же искусственно их ниспровергают, раздувая — опять же из ничего — скандал. Все
    фальшиво, поддельно, пусто, зыбко, как мираж в пустыне, и ничего реального,
    подлинного, незыблемого, что осталось бы существовать, даже если на минуту закрыть
    глаза. Или выключить телевизор.
    Удивляться ли, что при всей этой погоне за счастьем американцы в массе своей —
    люди глубоко несчастные, не удовлетворенные своей судьбой, часто осажденные
    проблемами, которые они сами же и создают, бесконечно "ищущие самих себя" и ничего
    не находящие. Отсюда и процветание всяческих "гуру", психоаналитиков, сект и
    прочих спасителей людей от самих себя, без которых не может обойтись, кажется,
    добрая треть американского населения. Порою создается впечатление, что американцы,
    будучи неспособны вынести бремя свободы, просто ищут, кому бы отдаться в рабство.
    Словом, это антикультура, обезьянья цивилизация, которую никакая эволюция, никакое
    "накопление" в культуру не превратит. В особенности же еще и оттого, что в Америке
    практически не существует слоя населения, обыкновенно и накапливающего культуру, —
    интеллигенции, а то, что ее замещает, — intellectuals — есть одновременно самая
    безграмотная и самая омерзительная часть общества. Не берусь судить, что там было
    раньше (в конце концов, эта страна дала миру в прошлом немало выдающихся писателей
    и ученых), но то, что застал я, было ужасно. Мало того, что обозначенные выше
    особенности американской антикультуры присущи им в полной мере, а то и с избытком,
    но — помимо этих прелестей и уж совсем безо всякого оправдания — американским
    "интеллектуалам" присущи все пороки европейской интеллигенции: крайняя
    самовлюбленность, вера в свою "просветительскую" миссию, в свое право на
    привилегированное, элитарное положение. И, конечно, левизна, причем самой что ни
    на есть примитивной разновидности. По крайней мере, у европейской интеллигенции за
    ее левизной, кроме своего "классового" интереса, стоят концепции с двухсотлетней
    историей общественных дебатов, революций и войн, а стало быть, с ними еще можно
    как-то спорить. У их американских коллег нет ничего, кроме голых эмоций, доходящих
    зато до истерики. Какие уж там дебаты, лишь бы глаза не выцарапали: они ведь
    всегда — голос совести, а значит, их оппонент по определению — враг народа. Они —
    сострадают, а вы — черствы и безжалостны. Только вот сострадают они почему-то
    весьма избирательно, отчего у них всегда, по меткому выражению Орвелла, некоторые
    животные равнее других.
    Думаю, коммунистическая идеология никогда не смогла бы покорить США — просто
    потому, что она слишком сложна, слишком концептуальна и предполагает хотя бы
    какое-то знание истории. Это болезнь культуры, интеллекта, а ни того, ни другого
    просто нет в необходимом количестве, чтобы вызвать эпидемию. (Зато, однажды
    установившись, тоталитарная система осталась бы там навеки в силу их чудовищного
    конформизма). Американская левизна, подстать американской субкультуре, трехмерна.
    Ввезенная, надо полагать, во времена французской революции, она так и осталась на
    уровне идей Просвещения, нисколько не обогатившись за двести лет. Американская
    "элита" все еще верит в миф о "благородном дикаре", о доброй природе человека,
    испорченной плохими институциями, исповедует какой-то совершенно допотопный
    эгалитаризм, но вряд ли один на тысячу может правильно сослаться на первоисточник.
    Будучи поклонниками социалистической утопии в самом общем, масонском варианте, они
    ничего не знают о последующем развитии социалистических идей, тем более об их
    крахе. Это какой-то заповедник имени Руссо, в том смысле, в каком Северная Корея —
    заповедник имени Сталина.
    Опять-таки сказать, верят они в эти бредни или только прикидываются, столь же
    трудно, как сказать, верил ли Андропов в коммунизм. Исповедовать эту веру в
    сегодняшней Америке выгодно, а людям интеллектуальных профессий — просто
    необходимо для успеха в карьере. Ибо, сколько бы ни прикидывались наши утописты
    бунтарями, оппозиционерами, защитниками народных интересов, они уже давно стали
    истеблишментом, имеющим больше власти, чем правительство. Общность интересов
    превратила их в лживую, наглую клику, вцепившуюся в свое положение и привилегии не
    хуже советской номенклатуры. И горе смельчаку, решившемуся отстаивать свое мнение
    вопреки воле этой интеллектуальной мафии.
    Разумеется, говоря столь нелестные вещи об американском обществе, я вовсе не
    утверждаю, что таковы поголовно все американцы. Это достаточно большая страна с
    населением, весьма разнородным этнически, с большим количеством сравнительно
    недавних эмигрантов, сохранивших еще свою прошлую культуру. Да и среди коренных
    американцев можно найти иных людей. Более того, как мы увидим далее, именно в
    Америке отыскались те, кто смог организовать противостояние советскому влиянию в
    мире. Беда, однако, в том, что они сами находились как бы в осаде, на обочине
    общественной жизни, будучи разрозненным меньшинством, а основное стадо
    доминировало (и по сей день доминирует) в жизни США. Забавно, что европейские
    левые до сих пор не поняли, до какой степени их единомышленники подчинили себе
    Америку, и по инерции продолжают критиковать ее за то, чем она уже давно не
    является. В их воображении это все еще страна ковбоев, "сыщиков-и-воров", "крутых
    парней", палящих во все, что пошевелится, в то время как там еще с 60-х
    восторжествовали все их левые идейки в образовании, воспитании и социальном
    обеспечении, причем гораздо более, чем это удалось в старой консервативной Европе.
    Какие уж там "крутые парни", если выросшие с тех пор поколения оказались
    совершенно неспособны справляться со стрессом, с травматической ситуацией да и с
    самими собой без помощи психоаналитика. Даже смерть соседской собаки может вызвать
    у них нервное расстройство.
    Все это представляло бы для нас лишь академический интерес, если бы США, в силу
    своих географических особенностей, не оказались "лидером свободного мира" в самый
    критический момент конфронтации с коммунизмом. И хотя начальный период "холодной
    войны" конца 40-х — начала 50-х Америка выдержала с честью (создание НАТО, блокада
    Берлина, война в Корее и т.д.) — к концу 60-х она уже трещала по всем швам.
    Конечно, и в 40-х и в 50-х американские "интеллектуалы" были левыми, а
    значительная их часть была даже настроена прокоммунистически (хотя им еще не
    удалось тогда настолько подчинить себе все общество, как это случилось потом).
    Недавно вышедшая книга мемуаров главного сталинского убийцы и обер-шпиона генерала
    Судоплатова, вызвавшая бурю негодования американского истеблишмента, иллюстрирует
    это вполне убедительно. Поражают в ней даже не столько имена знаменитых физиков —
    Оппенгеймера, Ферми, Сцилларда и др., – вполне добровольно делившихся ядерными
    секретами со Сталиным, но, скорее, та легкость, с которой советская разведка могла
    оперировать в кругах американских левых. Агентов среди них отбирали, а не
    отыскивали.
    Что же до самих физиков, то нынешнее возмущение их коллег мне кажется притворным:
    как будто и без откровений генерала не было известно об их просоветских симпатиях.
    Достаточно вспомнить, что и сам Манхэттенский проект возник по их инициативе:
    мнимая угроза того, что ядерное оружие может оказаться в руках Гитлера,
    взволновала их настолько, что они, забыв про свой пацифизм, просто заставили
    американского президента санкционировать создание бомбы. Но вполне реальное
    известие о том, что это оружие оказалось у Сталина, совершенно их не обеспокоило:
    напротив, с этого момента они опять стали пацифистами и "борцами против ядерного
    оружия" — разумеется, западного.
    Однако при всем совершенном ими зле Оппенгеймер и компания вызывают у меня гораздо
    меньше омерзения, чем их нынешние защитники. Первые, по крайней мере, верили в то,
    что делают, и готовы были рисковать ради своих убеждений, в то время как последние
    просто защищают свое уютное положение "элиты", нисколько не стесняясь откровенной
    лжи. Волнует их, конечно, не доброе имя их покойных коллег, а необходимость нести
    ответственность за общий грех. История участия американских левых интеллектуалов в
    советском атомном шпионаже — это лишь один пример их соучастия в преступлениях
    коммунизма. И признай его теперь — пришлось бы признать, что антикоммунистическая
    кампания конца 40-х — начала 50-х, известная как "маккартизм", была отнюдь не
    "охотой на ведьм". Можно лишь пожалеть, что, как и все в Америке, она приняла
    истерические формы, но неоспоримо, что по сути она была вполне оправдана.
    Между тем, именно жупел "маккартизма", беззастенчиво эксплуатируемый американскими
    левыми интеллектуалами добрых 50 лет, и был тем инструментом, благодаря которому
    самозваная "элита" превратилась в истеблишмент, заняв практически диктаторское
    положение в американском обществе. Это был своего рода эмоциональный шантаж: они
    же безвинно пострадали, а стало быть, все теперь перед ними в долгу. Ни возразить
    им, ни, тем более, напомнить об ответственности за проповедуемые взгляды и думать
    не смей: это ведь опять "преследование", опять "маккартизм". Все перевернулось
    вверх ногами: быть просоветским, даже коммунистом, стало почетно, если не сказать
    обязательно; быть же антикоммунистом — позорно, почти преступно.
    Так что нынешнему переполоху американского истеблишмента удивляться не приходится:
    под вопросом оказалась сама легитимность их господства, весь миф об их "безвинном"
    страдании. Да и само это "страдание" — не миф ли? Ведь в то самое время, как их
    духовные братья порабощали целые народы, уничтожали миллионы людей в угоду их
    общей идеологии, их самих всего лишь спрашивали, причем публично, в присутствии их
    адвокатов, прессы, с соблюдением всех процедурных формальностей:
    — Являетесь ли вы членом какой-либо коммунистической группы?
    Только-то и всего. Помню, я был счастлив, когда смог наконец сказать в лицо своим
    судьям в 1967-м все, что я думаю об их политическом строе, и, получивши за это три
    года лагерей, "пострадавшим" себя никак не считал. Им же ни лагерь, ни пытки, ни
    тем более уничтожение не грозили. В худшем случае — потеря работы. И что
    любопытно: большинство из них "кололись" самым постыдным образом, оговаривали
    друзей и соседей, лгали под присягой. Таких, что отказались говорить, нашлись лишь
    единицы. Тоже мне, герои-страдальцы. Но добрых сорок лет размазывается их
    "трагедия" печатью, телевидением, кинематографом. Десятки фильмов создано
    Голливудом на эту тему, последний — аж в 1990 году: "Guilty by Suspicion", с
    Робертом Де Ниро в главной роли.
    И — ни одного о трагедии сотен миллионов действительно страдавших под игом
    коммунизма. В самом деле, посмотрите на продукцию этой цитадели американской
    левизны — Голливуда — за последние сорок лет под таким углом, и вы убедитесь: нет
    ни одного фильма, честно и серьезно отразившего главную трагедию нашего столетия.
    Это или откровенная советская апологетика, или ложь более тонкая, изощренная,
    рассчитанная на невежество широкой публики. Историк, вынужденный судить о нашем
    времени по голливудским фильмам, не поймет ничего. Скорее всего, он придет к
    выводу, что мы жили весь век или под перманентной угрозой фашизма, или под угрозой
    сумасшедших американских генералов. А коммунизм в нашем мире если и присутствовал
    вообще, то где-то очень далеко, в качестве никому не угрожающего фона. Даже
    неустрашимый Джеймс Бонд сражается не против КГБ, а чаще в союзе с КГБ, против
    некоего мифического сверхконцерна, руководимого, как правило, сумасшедшим
    капиталистом. Даже мысли такой не допускается, что сам коммунизм может
    представлять какую-то угрозу человечеству — но лишь наша реакция на него. Не
    противник, а наше сопротивление ему.
    Что ж до противника, то ничего, кроме симпатий, он не вызывает. Ну, в крайнем
    случае, сочувствие, сострадание, как "обманутые идеалисты" ("Reds"). Даже "Доктор
    Живаго" Пастернака, за чтение которого сажали в тюрьму в СССР, превратился у них в
    этакие сочувственные сопли. Ни малейшего сострадания к миллионам жертв этих
    "идеалистов", тем более — раскаяния. А там, где уж никак не умолчать о жертвах, —
    не просто ложь, но ложь чудовищная. Лучший тому пример — "Killing Fields" — фильм
    о наиболее известном преступлении коммунизма уже в наши годы — в Камбодже. Тут
    черепов не спрячешь, но зато можно не объяснить зрителю, кто же такие эти "красные
    кхмеры", истребившие добрую половину населения своей страны. Иди гадай: откуда они
    взялись да почему уничтожают людей? На протяжении всего фильма никак не выяснишь,
    что они просто коммунисты, причем, видимо, еще большие идеалисты, чем их
    московские (или вьетнамские) коллеги: те хоть стыдливо зарывали черепа в землю, а
    не выставляли напоказ всему человечеству.
    Да и вся задача фильма чисто дезинформационная. Во-первых, оправдать оккупацию
    Камбоджи Вьетнамом. Дело, мол, отнюдь не в коммунизме, ибо вьетнамские коммунисты
    прекратили истребление людей в Камбодже. Благодарите и радуйтесь. Во-вторых —
    оправдать предательскую роль американских левых в этой трагедии. И вот главный
    положительный герой фильма — леволиберальный корреспондент американской
    леволиберальной прессы, спасающий камбоджийскую семью. Забудьте, что именно они
    обеспечили победу коммунистов в Юго-Восточной Азии своей истерической антивоенной
    кампанией, что благодаря им исчезли с лица земли три страны, а "красные кхмеры"
    смогли нагородить пирамиды черепов. Все это мелочи по сравнению с прекрасным
    человеческим поступком — спасением одной семьи. Слезы умиления застилают зрителям
    глаза: какое благородство! И Геббельс бы разрыдался, посмотрев этот фильм
    Сложившаяся на базе лжи и предательства да еще и воспитанная на такой пропаганде,
    американская "элита" была естественным союзником СССР задолго до начала "детанта".
    В США, в отличие от Европы, основой послужили не столько идеологические симпатии —
    подавляющее большинство американских "интеллектуалов" и понятия не имело о том,
    что такое коммунистическая идеология,
    даже те, кто гордо именовал себя марксистом, — сколько "оппозиционность" по
    отношению к своему правительству. Война во Вьетнаме, хотя она по сути ничем не
    отличалась от войны в Корее всего за полтора-два десятилетия до того, послужила
    катализатором этих настроений в обществе. Как ни парадоксально это звучит, Америка
    конца 60-х — начала 70-х была просоветской, потому что стала антиамериканской:
    раздутая левой "элитой" антивоенная истерия, доходящая до паранойи, расколола
    страну, сделав антиамериканские настроения более распространенными, чем в Европе.
    Но если "элите" эта истерия была необходима для самоутверждения, для захвата
    господствующих позиций в обществе, то миллионы молодых американцев, как библейское
    стадо свиней, в коих вселились бесы, устремились туда же из чистого конформизма.
    Марихуана, рок, вечно раскрытые рты, незамутненные глаза, сияющие идиотским
    энтузиазмом, и "протест". "Бунт" стал модой, такой же обязательной для "успеха",
    какой потом стали утренние пробежки, экология, одержимость здоровьем.
    Для всего же остального мира это была катастрофа: он не просто остался без лидера
    — это бы еще куда ни шло, — но оказался этим лидерам предан.

    6. Мирное наступление

    Конечно, все это происходило не без советской "помощи" и уж тем более не


    ускользнуло от их внимания. Как сама война в Юго-Восточной Азии, так и антивоенная
    истерия подогревались и поддерживались Москвой, а успех и в том, и в другом
    показывал, что настала пора решительных действий. Предложенная европейской социал-
    демократией игра в "детант" пришлась, таким образом, очень кстати: не оставалось
    практически никаких препятствий на пути советского "мирного наступления". Как
    сказал Брежнев, запуская свою "Программу мира" на XXIV съезде КПСС в марте 1971
    года:
    "Соотношение сил на мировой арене сместилось в сторону сил социализма".
    Нужно, однако, помнить, что в коммунистической новоречи "мир" означал вовсе не то,
    что под этим словом обычно понимают нормальные люди, а всего лишь победу
    коммунизма во всем мире. Документы ЦК не оставляют сомнения в том, что "классовый
    характер внешней политики СССР" ничуть не изменился в период "детанта", который,
    по их замыслу "является формой классовой борьбы, направленной на укрепление
    мирового социализма, международного коммунистического, рабочего и национально-
    освободительного движения, всего антиимпериалистического фронта".
    Вопреки расхожему мнению, чисто военная победа над "классовым противником" никогда
    не расценивалась в Москве как предпочтительная. Доктрина требовала "освобождения
    человечества от оков капитализма" в процессе "классовой борьбы", а не в процессе
    ядерного уничтожения. Она предполагала революции и даже революционные войны, но
    такие, в результате которых к власти приходит "победивший пролетариат", т ё. их
    пятая колонна. Да и с чисто прагматической точки зрения, если им что-то и было
    нужно от Запада к началу 70-х, так это промышленный потенциал, а не бескрайние
    просторы обугленной земли. "Освобождение", таким образом, должно было начинаться
    местными силами, "друзьями", а победоносная советская армия могла лишь блестяще
    завершить его, придя на помощь братьям по классу.
    Соответственно, целью советской внешней политики всегда было "укрепление позиций
    мирового социализма, создание благоприятных возможностей для деятельности
    международного коммунистического, рабочего, национально-освободительного
    движения". А основным объектом вожделений всегда была Европа с ее промышленной
    базой. Строго говоря, большевистская революция в России произошла по ошибке: по
    замыслу Ленина (а тем более — Маркса), ей полагалось произойти в индустриально
    развитых странах Европы, что и обеспечило бы базу для последующей победы
    социализма во всем мире. Даже устраивая свою революцию в Петербурге, Ленин на
    самом деле пытался всего лишь ускорить ее в Европе, но просчитался. Рабочие
    волнения в Германии, Италии, Франции до революции не дотянули, а Красная армия
    застряла под Варшавой. Так и осталась Россия строить социализм "в одной отдельно
    взятой стране".
    Однако ученики и наследники Ленина отлично понимали, что без европейской
    промышленности ни о каком социализме всерьез говорить нельзя. А обеспечить
    "благоприятные возможности для деятельности" своих европейских друзей можно было
    лишь путем дестабилизации успокоившейся к тому времени Европы Отсюда такие
    противоречивые на первый взгляд действия Сталина, как помощь Гитлеру и в приходе к
    власти, и в создании вермахта — с одной стороны, а с другой — помощь
    республиканской Испании в гражданской войне. По замыслу Сталина, Гитлер должен был
    стать "ледоколом революции": сломав "старый порядок" в Европе и вызвав
    политическую поляризацию (консолидацию антифашистских сил под руководством
    "друзей"), он должен был обеспечить Красной армии благородную роль освободителя
    европейского континента и от нацизма, и заодно от оков капитализма. Но в
    результате Гитлер упредил Сталина, и тому пришлось долго обороняться (к чему он
    был не готов), а тем временем в войну вмешались американцы (получившие, к тому же,
    в конце войны ядерное оружие). И, хотя Сталин закончил войну в Берлине, блестящего
    освобождения всей Европы так и не получилось.
    Послевоенное противостояние, не изменив по сути советских целей, сместило акценты
    их внешней политики: и думать было нечего о дестабилизации Европы, пока ее
    стабильность и безопасность обеспечивались американским присутствием, ядерным
    зонтиком и экономическим влиянием (план Маршалла). Можно без преувеличения
    сказать, что это спасло послевоенную Европу от коммунизма, — потому-то США
    оказались для всего прогрессивного человечества "врагом номер один", а "борьба с
    американским империализмом" — его главной заботой (так же, как и "борьба за мир" и
    ядерное разоружение, направленные против реальных преимуществ США). Задачей в этой
    борьбе было не столько изменить социальный строй в самой Америке или подорвать ее
    влияние в других регионах мира, сколько заставить ее уйти из Европы Но глобальная
    конфронтация имеет свои законы, и если, как теперь выясняется, Сталин устроил
    берлинский кризис с тем, чтобы отвлечь силы США от войны в Корее, то война во
    Вьетнаме, хоть и не затеянная с такой целью, все же привела к ослаблению
    американского влияния в Европе.
    Точнее сказать, не сама эта война, а антивоенная истерия вокруг нее: на ее основе
    произошло сближение европейских социалистов с коммунистами, так же, как и
    распространение просоветских настроений в самом американском обществе. США
    перестали быть действенным противовесом СССР, позволив последнему перейти в
    "мирное" наступление. Но если в Европе его союзниками были социал-демократы, то в
    США — леволиберальные круги, на которые вполне сознательно ориентировалась
    советская политика. Еще задолго до принятия "Программы мира" советские официальные
    делегации инструктировались:
    Использовать пребывание в США для расширения контактов с либеральными и
    оппозиционными кругами, выступающими за нормализацию отношений на основе отказа
    США от политики "холодной войны" и гонки вооружении (...) активизировать интерес
    деловых кругов... (и как можно шире критиковать) препятствия со стороны США на
    пути к улучшению отношений, в первую очередь гонку вооружений, интервенцию в Юго-
    Восточной Азии, поддержку Израиля.
    К этому же времени относятся и упоминавшиеся ранее "мероприятия по усилению и
    расширению движения протеста негров в США", интересовавшего кремлевских стратегов
    лишь постольку, поскольку оно "создаст определенные трудности для правящих кругов
    США и будет отвлекать внимание администрации Никсона от проведения активной
    внешней политики".
    Все было рассчитано на то, чтобы затолкать Америку в "детант" или, по крайней
    мере, в самоизоляцию. А к 1973 году, когда были торжественно подписаны "Основы
    взаимоотношений между СССР и США" и "Соглашение о предотвращении ядерной войны",
    ситуация обострилась еще больше: арабский нефтяной бойкот резко ухудшил
    экономическое положение Запада, а война в Юго-Восточной Азии стала еще
    безнадежней.
    ...поворот в сторону разрядки международной напряженности происходит в
    стратегически выгодный нам момент, — резюмировал ЦК. — В условиях дальнейшего
    углубления общего кризиса капитализма, вынужденного приспособления современного
    капитализма к новой обстановке в результате многократных поражений агрессивной
    империалистической политики, кризиса валютно-фн-иансовой системы капитализма,
    относительного ослабления позиции американского империализма в мире, падения
    престижа политической системы США, в обстановке обострения внутренних классовых и
    национальных, а также межимпериалистических противоречии, усиливающейся
    заинтересованности деловых кругов капиталистических стран в установлении торгово-
    эко-номических отношений с Советским Союзом.
    И вот после поездки Брежнева в США ЦК «принимает развернутую программу
    пропагандистских мероприятий, где довольно точно отражена их стратегия. Срочно
    созванное ЦК совещание всех руководителей "советских общественных организаций и
    советских представителей в международных демократических организациях" дало
    указания:
    ...о задачах их работы в современных условиях, а также по вопросам развития связей
    с общественными организациями и движениями США и усилении нашего влияния на
    широкие круги американской общественности.
    Всем организациям, ведущим информационно-пропагандистскую работу, следует всемерно
    усиливать наступательный характер нашей пропаганды, — инструктировал ЦК. —
    Глубокие изменения в международной обстановке не должны
    порождать необоснованных иллюзий, самоуспокоенности и пассивности. Необходимо
    показывать, что в мире есть определенные силы, выступающие против разрядки
    международной напряженности, сохраняются взрывоопасные очаги агрессии и войны.
    Избегая стереотипов, унаследованных от периода "холодной войны", сосредоточить
    внимание на сравнительном анализе двух систем. Всемерно раскрывать преимущества
    социализма, социалистических идеалов, его моральных и духовных ценностей и идей,
    не уходя при этом от реальных трудностей нашего развития. В то же время вести
    активную аргументированную критику и разоблачение противостоящей нам системы
    империализма, системы буржуазных духовных и нравственных ценностей, идеалов т.н.
    потребительского общества. (...) Шире использовать в этих целях умело подобранную
    оперативную информацию о проявлениях экономической неустойчивости, безработице,
    инфляции и т.д., социальных, национальных и политических антагонизмах и язвах
    капитализма, особенно факты безработицы, расизма, преступности, кризиса буржуазной
    культуры, варварского разрушения окружающей среды и т.д.
    Вести решительное наступление против антикоммунистических, антисоветских,
    сионистских и милитаристских сил, всех тех, кто выступает против разрядки, за
    возврат к "холодной войне", за гонку вооружений, кто сеет семена вражды и
    недоверия между народами.
    Постоянное внимание необходимо уделять разоблачению попыток враждебных
    идеологических центров оживить концепции, нацеленные на поощрение "эрозии"
    социалистической идеологии (в том числе "теории" конвергенции и деидеологизации в
    их различных вариантах), давать отпор любым попыткам интерпретировать разрядку
    международной напряженности как "подтверждение" подобных теорий. При этом
    настойчиво проводить мысль о недопустимости смешения "холодной войны",
    представляющей собой определенный, притом отнюдь не фатально неизбежный этап в
    отношениях между государствами, с идеологической борьбой, являющейся формой
    классовой борьбы пролетариата против буржуазии, вытекающей из противоположности
    двух социальных систем.
    Аргументирование разоблачая провокационный смысл, который буржуазная пропаганда
    вкладывает в известный тезис "о свободе обмена идеями, информацией и людьми",
    показывать на конкретных фактах, что Советский Союз всегда выступал за развитие
    культурных связей, способствующих взаимному духовному обогащению народов, и
    добился значительных успехов в этой области. Разъяснять, что такое сотрудничество,
    развитие контактов и обмен информацией должны осуществляться при полном соблюдении
    принципов суверенитета и невмешательства, строгого соблюдения законов, обычаев и
    традиций друг друга. Решительно выступать против попыток отхода от этих принципов,
    разоблачая их как возврат к практике "холодной войны".
    Во всей пропагандистской работе вскрывать несостоятельность различного рода
    мелкобуржуазных левацких течений, получивших распространение среди определенной
    части молодежи в странах капиталистического мира, бесперспективность т.н. "бунта
    молодежи" вне связи с освободительной борьбой пролетариата, попыток ухода от
    реальных проблем и противоречий капнталистического общества. Подчеркивать, что
    только социализм открывает путь к подлинному освобождению молодого поколения.
    Давать решительный отпор "технократическим" и иным теориям и взглядам, призванным
    обосновать претензии на особую роль интеллигенции в руководстве современным
    обществом, различного рода спекуляциям относительно "свободы творчества" в
    условиях социализма.
    Был утвержден и "План организационно-пропагандистских мероприятий", охватывавший
    практически все сферы деятельности взаимоотношений. Самое главное в нем — широкое
    использование западных средств массовой информации для распространения советской
    пропаганды.
    Так, Государственному комитету СССР по телевидению и радиовещанию даны указания:
    — использовать открывшиеся возможности для расширения контактов и связей с
    телерадиооргаиизациями США, Франции, ФРГ, в частности, для продвижения советских
    телематериалов, подготовки совместных программ, уделяя должное внимание
    установлению прямых связей с местными теле- и радиоорганизациями;
    — организовать приглашение в Советский Союз видных американских телерадиожур-
    налистов для подготовки радиопередач, телефильмов о Советском Союзе под контролем
    и при участии Госкомитета;
    — по согласованию с Отделом пропаганды ЦК КПСС (...) провести консультации с
    телерадиооргаиизациями братских социалистических стран по вопросам координации, в
    частности, пропагандистских выступлении на США, другие капиталистические страны
    Европы, определения основных пропагандистских направлений с учетом специфики
    отдельных европейских стран, уточнения временной сетки вещания;
    — организовать регулярные контрпропагандистскпе выступления с разоблачением
    домыслов и инсинуации буржуазной раднопропаганды маоистских, сионистских и
    ревизионистских взглядов.
    Агентству печати Новости:
    — подготовить для влиятельных органов американской печати статьи партийных,
    государственных и общественных деятелей СССР с разъяснением различных аспектов
    внутренней и внешней политики КПСС;
    — оказать содействие видным американским журналистам в подготовке материалов по их
    заявкам;
    — продолжить подготовку совместно с телеорганнзациями США "Эй-Би-Си", "Си-Би-Эс",
    "Эн-Би-Си", а также телеслужбой агентства ЮПИ репортажей, информационных
    сообщений, телепрограмм, посвященных достижениям Советского Союза, жизни
    советского народа. Подготовить и обеспечить продвижение за рубежом телефильмов
    "Газета "Правда"", "Верховный Совет", "Секретарь парткома", "Прогресс и защита
    окружающей среды" и других.
    А Госкомитет по кинематографии получает задание:
    — разработать конкретные предложения о совместной постановке фильмов советско-
    американского производства,
    Госкомитету же по делам печати предписано:
    — систематически осуществлять перевод на русский язык книг прогрессивных
    американских писателей и публицистов, сборников выступлений видных общественных
    деятелей и журналистов, объективно показывающих происходящие в США политические и
    социально-экономические процессы и выступающих за сотрудничество с Советским
    Союзом,
    Академии наук СССР — и того хлеще:
    — изучить возможности привлечения новых крупных американских деятелей науки к
    Пагуошскому движению, предусмотрев возможность индивидуальных обращений со стороны
    видных советских ученых;
    — расширить исследования экономического, политического, социального положения в
    США, проблем борьбы рабочего, коммунистического, национального и других массовых
    движений США, усилить изучение современного состояния американской философской,
    экономической, исторической, социологической, правовой, психологической наук,
    литературы и литературоведения, а также идеологической борьбы в области науки и
    искусства;
    — подготовить ситуационный анализ по вопросам советско-американских отношений,
    исходя из нового этапа их развития и влияния на обстановку в мире, а также
    отношений США с западноевропейскими союзниками в новых условиях;
    — активизировать контакты с научными учреждениями Франции, ФРГ, Японии и других
    стран по проблемам американистики.
    То есть уже просто разведывательно-аналитическая роль, как если бы Академия наук
    была отделом КГБ. Академикам от разведки Арбатову, Примакову (недавний глава
    разведслужбы России, ныне доросший до поста министра иностранных дел), Иноземцеву,
    Миллионщикову поручалось регулярно обрабатывать американскую "элиту", для чего
    периодически устраивались советско-американские "научные" коллоквиумы и симпозиумы
    по проблемам двусторонних отношений и по иным "различным проблемам
    обществоведческого и гуманитарного знания".
    Словом, это было массированное наступление советской пропаганды и дезинформации, с
    использованием всех возможных каналов и методов, общественных и государственных
    структур. Тут и развитие движения "породненных городов", и работа "по созданию
    широкой общественной организации в США, выступающей за развитие дружественных
    отношений с Советским Союзом". Задействовано было буквально все: и молодежные
    организации, и женские, и общества ветеранов войны, и профессиональные союзы — все
    были брошены на осуществление:
    ...практических мер по укреплению сотрудничества с демократическими организациями
    и движениями США, а также по установлению связей с теми общественно-политическими
    силами страны, которые выступают за дальнейшую нормализацию советско-американских
    отношений, по проведению двусторонних консультаций, встреч, симпозиумов и других
    мероприятий, позволяющих расширить наше воздействие на американскую
    общественность.
    Даже Главное управление по туризму обязано было:
    ...принять меры к широкому разъяснению среди туристов, прибывающих в СССР из США и
    других стран, успехов советского народа в коммунистическом строительстве и
    практических шагов ЦК КПСС и Советского правительства по претворению в жизнь
    Программы мира, активно используя для этого лекционную пропаганду, встречи с
    советской общественностью, показ кинофильмов, посещение культурно-зрелищных
    мероприятии.
    И, наоборот, советские туристы в Америке были обязаны участвовать: ...в
    информационно-пропагандистской работе среди населения США, имея в виду организацию
    встреч с американской общественностью, пресс-конференций, выступления с лекциями и
    докладами, по радио и телевидению.
    А в то же время принимались строжайшие меры, чтобы не допустить никакого влияния
    Запада на советское население. Любой "культурный обмен" превращался в обман под
    неусыпным контролем министерства культуры за его "идейным содержанием":
    "обменивали" советскую пропаганду на "прогрессивную культуру" Запада. Не утихали и
    репрессии против инакомыслящих. Условия игры, навязанные Москвой, действительно
    были, по меткому выражению Рональда Рейгана, "улицей с односторонним движением".
    Советская пропаганда, дезинформация, подрывная деятельность оказывались как бы
    узаконены под видом "свободного обмена людьми и идеями", являлись вполне
    правомерными аспектами "идеологической борьбы". Любые же попытки Запада этому
    противодействовать или вести свою "идеологическую борьбу" были недопустимы как
    "вмешательство во внутренние дела СССР" и "возврат к практике "холодной войны"".
    Можно себе представить, какой сумбур в головах ясноглазых янки производил этот
    шквал лжи, ураган обмана, санкционированный к тому же их правительством во имя
    благородного дела защиты мира. И уж никак нельзя отрицать его влияния на
    американскую "элиту".

    7. Капитулянты

    В 1980 году, когда "детант" был уже позади, один из его зодчих, бывший президент
    США Ричард Никсон, писал:
    "Сегодня Советский Союз — наиболее мощно вооруженная, экспансионистская держава,
    которую когда-либо знал мир, и рост вооружений в этой стране в два раза превышает
    аналогичный рост в Соединенных Штатах. Советские намерения не составляют никакой
    тайны. Кремлевские вожди не хотят войны, но при этом им необходимо мировое
    господство И они быстрыми шагами продвигаются к своей цели.
    Впервые в новейшей истории Америка в восьмидесятые годы окажется перед двумя
    неотвратимыми реальными проблемами. Первая перспектива
    — возможное поражение в случае разразившейся войны. Вторая перспектива еще более
    вероятна, чем первая, и столь же сурова. Страшно не столько то, что в конце
    столетия Запад окажется перед угрозой ядерной гибели, сколько то, что он окажется
    под угрозой сползания в положение, в котором нам останется выбирать между
    капитуляцией и самоубийством
    — стать красными или погибнуть".
    Жаль только, что это прозрение пришло к нему слишком поздно, когда заложенная им
    политика "детанта" уже принесла вышеозначенные плоды Более того, даже в 1980-м он
    все еще не хочет признать наличие связи между "детантом" и этими результатами.
    Если бы не трагичность ситуации, его объяснения звучали бы комично. С одной
    стороны, он вроде бы понимает, что суть коммунистической системы, идеология и цели
    ее лидеров не изменились, что, как он пишет:
    "Ни Брежнев, ни его предшественники не вели переговоры ради истинного достижения
    мира во всем мире. Скорее им нужен бил такой мир, который можно было использовать
    при отсутствии войн для распространения коммунистического влияния во все сферы
    земного шара".
    Но, выступая в Конгрессе США по возвращении из Москвы в 1972 году, он — почти как
    Чемберлен в 1938-м — заявил:
    "...мы не привезли из Москвы обещание немедленного мира, но добились начала
    процесса, который может привести к установлению мира на земле".
    И после этого он винит в своих неудачах "неоправданную эйфорию" западной
    общественности. А чего же еще можно было от нее ожидать, если даже президент США,
    притом с репутацией антикоммуниста, верит в возможность установления прочного мира
    с СССР путем соглашений? Сдавши все западные позиции, какие только было можно, он
    пытается оправдываться тем, что его неправильно поняли, "детант", видите ли, вовсе
    не мыслился как альтернатива "холодной войне", но лишь как дополнение к ней.
    "Смысл разрядки, как она изначально понималась моей администрацией, уже настолько
    извращен как действиями Советов, так и общим непониманием в Соединенных Штатах,
    что сам термин утратил свою значимость как отражение сущности советско-
    американских отношений Если разрядку понимают как "альтернативу холодной войны',
    то это попросту противоречит здравой логике".
    И кто же виноват в этом "недоразумении", едва не стоившем человечеству будущего'
    Советские вожди со своим неверным поведением? Но ведь сам же Никсон пишет
    буквально на следующей странице:
    "Если русские сочтут, что им сойдет с рук их понимание разрядки как прикрытия их
    агрессии, явной или тайной, они не преминут сделать попытку. В последние годы они
    не только делали попытки, но и явно преуспели в своих действиях, так же, как в
    использовании агрессии в качестве прикрытия сдвига в балансе военной мощи в свою
    пользу".
    То есть ничего другого от них и ожидать не приходилось Тогда, выходит, виновато
    "недоразумение", возникшее в США? Но ведь именно Никсон с Киссинджером и создали
    это "недоразумение" Вот он пишет:
    "Возникла надежда, что если Соединенные Штаты сократят свое вооружение, то другие
    державы, в особенности СССР, последуют их примеру Однако Советский Союз не
    последовал букве договоренностей. На самом деле в тот период, когда доктрина
    контроля за вооружением стала завоевывать умы американских теоретиков, а сами эти
    теоретики стали набирать общественный вес, в советских пятилетних планах
    наращивалась доля военных ассигнований, что явно отвечало определенным
    стратегическим целям. Советы оказались выше теорий; они стремились к мировому
    господству".
    Но кто же, как не Киссинджер с Никсоном, и запустили все эти "теории", эту
    безумную философию "контроля над вооружением" путем договоров, соглашений и прочей
    ни к чему советских не обязывающей чуши?
    "Прямо или косвенно, но торговля с СССР способствует укреплению его военной мощи.
    Даже торговля нестратегическими товарами. Нам следует постоянно помнить, что любой
    бизнес с Советами дорого нам обходится; он только тогда правомерен, когда его
    результаты превосходят подобные издержки Торговля с Советским Союзом должна быть
    для нас орудием воздействия, а не нашим ему подарком".
    Но даже в 1980 году он все еще пытается спорить, что его попытка предоставить СССР
    статус наибольшего благоприятствования в торговле была вполне оправдана, хотя этот
    статус обеспечил бы Кремлю практически неограниченный доступ к дешевым кредитам.
    И, видимо, чтобы уж совсем нас запутать, добавляет:
    "До тех пор, пока СССР продолжает активно проводить в мире свою агрессивную
    политику, мы ни в коем случае не должны ему в этом потворствовать".
    Парадокс политики Никсона-Киссинджера в том и состоит, что, с одной стороны, они
    вроде бы понимают всю абсурдность "детанта" и даже догадываются об опасности этих
    игр, но с другой — как завороженные кролики, лезут в пасть удаву.
    "Основная цель контроля за вооружением — уменьшение военной опасности. Однако сам
    контроль за вооружением не способен уменьшить эту опасность. Не вооружение, а
    политические разногласия — основная причина всяких войн, и пока разногласия не
    будут разрешены — сколько бы ни было достигнуто договоренностей по контролю за
    вооружением, все равно в мире сохранится достаточно оружия для самой
    разрушительной войны.
    Сама по себе торговля не может уменьшить военную опасность Как показывает опыт
    Первой и Второй Мировых войн, государства, торговавшие друг с другом, развязали
    между собой войну именно в силу политических разногласий.
    Торговля и контроль над вооружением должны сопрягаться с разрешением политических
    разногласий, когда опасность войны достаточно велика. Лишь если навести мосты в
    этом направлении, можно справиться с основными проблемами, ведущими к войне".
    С этим, пожалуй, и согласиться можно, если только помнить, что главное
    "политическое различие" в данном случае — марксистско-ленинская идеология, а ее
    советские вожди отменять не собирались в обмен ни на какие блага И, кажется,
    Никсон это даже понимает, во всяком случае, он об этом постоянно пишет на
    протяжении всей книги. Так в чем же тогда, по мысли администрации Никсона,
    состояла выгода детанта, превосходившая "издержки"? Где же quit pro qио? Боюсь,
    реальность была гораздо прозаичней, чем вся та диалектика, которую бывший
    президент США нагородил в свое оправдание, попросту говоря, попав в трудное
    положение, Америка попыталась откупиться от советского агрессора.
    "Именно в тот переходный период между моим избранием на пост президента в 1968
    году и моей первой инаугурацией в 1969 году мы с Генри Киссинджером разработали
    то, что теперь повсюду именуется "сопряжением" Мы пришли к решению, что все то,
    чего добивались Советы добрососедские отношения, укрепляемые встречами на высоком
    уровне,
    экономическое сотрудничество и соглашения по ограничению стратегических
    вооружений, — они могут получить только на условиях компенсации, quid рrо qио. В
    те годы нам от них требовалось вполне определенное quid рrо qио — помощь в
    достижении соглашении во Вьетнаме, ограничение их деятельности на Ближнем Востоке
    и резолюция по текущим проблемам в Берлине".
    Заметим, что опасность во всех этих местах была вполне сознательно создана
    советской агрессией, а значит, любая плата за ее устранение была не мудренее платы
    рэкетирам. Затея тем более самоубийственная, что сама эта плата включала
    предоставление СССР стратегических преимуществ — военного превосходства, кредитов,
    технологии, облика миролюбивого, уважаемого партнера Запада. Такая странная
    сделка, хоть и могла обеспечить Западу недолгую передышку, отдавала будущее
    человечества в руки кремлевских бандитов.
    Но, как водится с рэкетирами, и обещанной передышки они не обеспечили получив
    "выкуп", советские вожди и не подумали выполнить свои обещания США пришлось испить
    до дна горькую чашу поражения в Юго-Восточной Азии и бежать, практически бросив
    своих союзников на произвол врага, советское влияние в Европе достигло в те годы
    своего максимума, а поддержива-емые ими террористические движения грозили
    политической дестабилизацией. Сказать, чтобы СССР в те годы проявлял какую-то
    "сдержанность" на Ближнем Востоке, тем более невозможно: достаточно вспомнить
    массированную советскую помощь Сирии, Ираку, палестинским террористам, ту роль,
    которую СССР сыграл в разрушении Ливана и в войне против Израиля в 1973 году.
    Проблема же Берлина, как мы помним, стала просто перманентным источником твердой
    валюты для ГДР.
    Действительно, давайте подсчитаем, чего стоило человечеству это десятилетие
    "детанта":
    — если к концу 60-х установилось примерное равновесие стратегических вооружений
    между Востоком и Западом, то к концу 70-х СССР достиг чистого преимущества;
    — если два послевоенных десятилетия советская империя переживала кризис и была
    вынуждена подавлять волнения в Восточной Европе (ГДР в 1953-м, Венгрия в 1956-м,
    Чехословакия и Польша в 1968-м), то за десятилетие детанта она стабилизировалась;
    — если за тот же период коммунизм распространился только на два государства — Кубу
    и Северный Вьетнам, то за десятилетие "детанта" исчезла с лица земли целая дюжина
    некоммунистических государств (Ангола, Эфиопия, Афганистан, Южный Йемен, Сомали,
    Мозамбик, Лаос, Камбоджа, Южный Вьетнам, Бирма, Никарагуа), не считая
    прокоммунистические режимы в мало кому известных странах типа Гренады, Островов
    Зеленого Мыса или Мадагаскара, а "национально-освободительные" движения
    активизировались еще в десятке стран, (Сальвадор, Гватемала, Ливан, Намибия, Чили
    и т.д.). Добрая сотня миллионов людей.
    Но самым страшным, результатом "детанта" был паралич воли к сопротивлению,
    поразивший страны Запада. Это была, если хотите, эпидемия нравственного СПИДа, из-
    за которого на вид здоровые страны потеряли иммунную реакцию на враждебные бациллы
    И произошло это не в последнюю очередь из-за позиций США — одним бы европейским
    социал-демократам так не преуспеть.
    "У других государств был более длительный, нежели у нас, опыт в использовании силы
    для поддержания мира. Однако они уже не так сильны, как раньше, — пишет Никсон —
    Поэтому, следовательно, мир смотрит теперь на США Он смотрит на нас сегодня со
    страхом и тревогой, по мере того, как страна за страной перестают быть оплотом
    против советской экспансии, а Соединенные Штаты то ли онемели в нерешительности,
    то ли закоснели в своей благопристойности и потому либо неспособны, либо не хотят
    действовать".
    Конечно, при всех их ошибках, винить в этом одних Никсона с Киссинджером было бы
    несправедливо. Придя к власти в разгар антивоенной истерии, а точнее — в разгар
    бунта, когда старая "элита" практически уже капитулировала, а новая рвалась занять
    господствующие позиции любой ценой, администрация Никсона пыталась стабилизировать
    положение путем компромисса, прежде всего с этой новой "элитой". Советская
    экспансия даже в Европе, тем более в с гранах Третьего мира, отошла на второй план
    Ими просто пожертвовали Спасать надо было Америку, буквально раздираемую на части,
    — отсюда и шизофренический характер внешней политики США того периода Отсюда же и
    падение самого Никсона как символ полной победы новой "элиты", и последующее
    разрушение старых институтов власти президентства, армии, ЦРУ.
    Власть перешла к институтам, традиционно контролируемым левыми к прессе,
    телевидению, "общественным организациям" и — в той мере, в какой он
    контролировался новой "элитой", — Конгрессу.
    "Величайшей переменой в положении правящего класса Америки явилась передача
    громадной, невиданной власти в руки средств массовой информации, — пишет Никсон. —
    Однако крах правящего класса сказался и за пределами интеллектуальной и
    информационной "элиты" Некогда лидеры "большого бизнеса" были бастионом надежности
    и силы американской нации, поскольку обладали предельной независимостью. Теперь
    же, за исключением отдельных, достойных восхищения примеров, они имеют жалкий вид
    (...), громадные корпорации превратились в громадные бюрократические системы, а
    сами лидеры сделались отъявленными бюрократами. Не многих крупных лидеров
    нынешнего бизнеса я бы выпустил на ринг сразиться с битюгом Брежневым"
    Естественно, рожденная в грехе антиамериканской кампании, а по сути — в грехе
    предательства интересов Запада вообще и своей страны в частности, эта новая
    американская "элита" была просоветской (чего и до сих пор сказать вслух в США —
    упаси Боже ну как же, опять "маккартизм"!) Даже Никсон, не стесняющийся в
    выражениях при описании новой "элиты", так далеко не идет
    "Если Америка проиграет Третью Мировую войну, это произойдет по причине
    несостоятельности ее правящего класса Это, в частности, произойдет по причине
    выявления, прославления и утверждения в правах неких "всезнаек" — этих чрезмерно
    восхваляемых дилетантов, которые провозглашают новейшие идеи, исторгают новомодные
    протесты и с которыми восторженно носятся средства массовой информации, их же и
    породившие Уделяемое им, а также их "деяниям" внимание романтизирует банальщину и
    обращает в банальность всякую серьезную тему Сводит
    публичную дискуссию до уровня карикатуры. Какую бы тему ни взялась обсуждать эта
    публика, — антивоенную, антиядерную, антимилитаристскую, антикоммерческую, —
    практически всегда трактовка оказывается противостояний интересам Соединенных
    Штатов в перспективе Третьей Мировой войны.
    Подобные всезнайки готовы чуть что громогласно высказывать свое суждение, и каждое
    их суждение воспринимается как новое слово — не потому, что оно авторитетно, а
    потому что сказано знаменитостью Их интеллект глух к возражениям, а собственные
    аргументы глухи к фактам. Поза — вот что для них самое главное Кое-кто усматривает
    в мл позе нечто от заговора, подозревая, что все это инсценируется Москвой Ничего
    подобного. Какой тут заговор, это чистейший конформизм! Был бы заговор, легче было
    бы найти на них управу. Всезнайки — легион простаков, путеводной звездой которым
    сияет мода и которых влечет шум рукоплесканий".
    Все вроде бы верно, но только "моды" эти почему-то неизменно соответствовали
    советским интересам, а часто и основным направлениям массированной советской
    пропаганды, описанной выше. Называть это "заговором" или нет — не столь
    существенно: если большинство и следовало данной моде из конформизма, сами
    "законодатели мод" уж точно ведали, что творят Слишком очевидна их лживость,
    слишком упорно и последовательно вбивались в головы американцев просоветские
    "теории", призванные оправдать любое преступление коммунизма Возьмите наугад
    практически любую книгу о "холодной войне" и вообще об отношениях Востока и
    Запада, и вы в этом убедитесь Даже начальный период "холода" после войны, когда
    Сталин не только проглотил шесть европейских стран (не считая прибалтийских
    государств и трети Германии), но и продолжал активно готовиться к следующему
    раунду "освобождения" Европы, трактуется ими как "западная паранойя". Видите ли,
    бедняга Сталин всего лишь оборонялся, а Трумэн с Черчиллем истолковали это
    превратно.
    "Ну и что такого, — говорят они, не моргнув глазом, — что коммунисты
    фальсифицировали выборы в Польше или Чехословакии? Западные союзники сделали то же
    самое в Италии и Бельгии".
    А уж период "детанта" они и подавно изображают как сплошное советское миролюбие в
    ответ на паранойю США В лучшем случае они описывают ситуацию как борьбу двух
    "сверхдержав" за мировое господство, а вовсе не как противостояние человечества
    коммунистической заразе, отчего обе "стороны" как бы приравниваются, а пишущий
    выглядит этаким мудрецом, парящим над конфликтом, словно бесплотный дух над юдолью
    печалей. Вот, пожалуй, наиболее яркий образчик, взятый наугад:
    "Несмотря на последствия китайско-советских расхождений, война по-прежнему
    представлялась биполярным конфликтом между Советским Союзом и Соединенными
    Штатами. Элита каждой из стран пребывала в шорах общепринятого самомнения о
    собственной государственной системе. Несмотря на использование разнообразных
    средств с обеих сторон, таких, как смягчение напряженности и разрядка, цель каждой
    неизменно состояла в торжестве собственной идеологии. Во имя этой цели обе стороны
    стремились держать под контролем население своей страны, а также других стран,
    своих сателлитов и приспешников. В пылу идеологического рвения — как по отношению
    к "свободному миру", так и по отношению к "коммунистическому миру" — обе стороны
    ничтоже сумняшеся ориентировали в том же направлении своих граждан и
    манипулировали своими союзниками".
    Этот прием лжи, получивший впоследствии название "доктрины морального равновесия",
    вообще весьма типичен для левых, особенно академических кругов (тот же метод они
    применяли и в 80-х, приравнивая, например, советскую оккупацию Афганистана к
    американской операции на Гренаде). Невольно это напоминает мне старый еврейский
    анекдот о двух приятелях, встретившихся после длительной разлуки;
    — Ну, как жизнь? Что нового? — спрашивает один.
    — Да так себе, — отвечает другой. — Вот устроился лакеем к барону Ротшильду.
    — Так это ж хорошо!
    — Да как тебе сказать? Он... ну, в общем, спит с моей женой.
    — Так это плохо.
    — Да как тебе сказать? Я ведь тоже... того... сплю с его женой.
    — Так это хорошо.
    — Да как тебе сказать? У моей от него дети...
    — Так это плохо.
    — Да как тебе сказать? У его жены тоже ведь от меня дети.
    — Так это хорошо. Вы — квиты.
    — Да как тебе сказать? Не совсем: я-то произвожу ему баронов, а он-то мне — бедных
    евреев...
    Нежелание левых признать уже в наше время тот простой факт, что никакого
    "морального равновесия" с тоталитарным монстром быть не может, что он в результате
    только плодит ГУЛАГи и разрушение, само по себе очень показательно. Если в 20-е —
    30-е годы еще можно говорить об их наивной вере в идеалы социализма, о
    чистосердечном заблуждении, то после войны, а уж тем более в 70-е — 80-е годы
    перед нами сознательная ложь, фальсификация. Разница столь же существенна, как
    между убийством в состоянии аффекта и хладнокровным убийством с корыстными целями.
    Думаю, этот водораздел пришелся как раз на годы "детанта", после которых "честных
    левых" уже не осталось: одни, поумнев, поправели; другие же остались защищать свое
    место под солнцем, свои небоскребы и лимузины, свое положение и влияние в обществе
    всеми правдами и неправдами. И то сказать — после Солженицына, после наших
    процессов и кампании за права человека просто невозможно было не знать, что
    представляет из себя советский режим. А уж приравнивать Афганистан к Гренаде мог
    только совершенно бесчестный человек, которому глубоко наплевать на весь мир и все
    его страдания — хоть там, хоть здесь.

    8. Поправка Джексона

    Теперь, вспоминая то время да просматривая документы ЦК, не сомневаешься, что


    период "детанта" был самым опасным для нашей цивилизации. До полного господства в
    мире коммунизму оставалось не более полшага. Но. будучи уверены в своей конечной
    победе и в том, что время работает на них, советские вожди не хотели торопиться,
    терпеливо выжидая момента и устраняя последние препятствия. И, как ни странно это
    сознавать, мы со своей кампанией в защиту прав человека оказались в ту пору чуть
    ли не единственной помехой на их пути. Помехой тем более досадной, что в их глазах
    она была воистину ничтожной: ведь, по-марксистски рассуждая (а иначе они
    рассуждать не умели), Запад был уже у них в кармане, коль скоро и "капиталисты", и
    "подвластные им правящие круги" уже капитулировали.
    Игра, однако, была тонкой, требовала осторожности, дабы не пробудить жертву, —
    нечто вроде гипноза, при котором даже назойливо жужжащая муха может сорвать все
    усилия. Чем-то наподобие такого овода, кружащего надо лбом задремавшей жертвы, мы
    и оказались: и пришибить нельзя, и оставить опасно. Более того, мы таки заставили
    их из наступления перейти в оборону, что при наших ничтожных силах было просто
    чудом. Обороняться же коммунисты никогда не умели. Да и какая может быть оборона в
    идеологической борьбе? Тот, кто обороняется, уже проиграл.
    Сказалось, конечно, и их однобокое, "марксистское" понимание западной демократии,
    практически не учитывающее такую внеклассовую силу, как общественное мнение или
    человеческая совесть. Между тем, как ни странно это звучит в наше циничное или
    прямо бессовестное время, тогда, в 60-е — 70е годы, еще достаточно находилось
    людей, для которых выражение "права человека" не было пустым звуком. Причем — что,
    быть может, еще важнее — такие идеалисты находились и "слева", и "справа", и
    "сверху", и "снизу", совершенно непредсказуемо ни с классовой, ни с политической
    точки зрения. И, как бы ни были циничны, скажем, лидеры европейских социал-
    демократов, а тем более коммунистов, но и в их партиях и особенно среди
    избирателей таких идеалистов набиралось достаточно, чтобы заставить лидеров на них
    оглядываться.
    Словом, наше тогдашнее движение было на редкость разноцветным, никак не
    укладывающимся в привычные рамки "левых — правых". И если, например, во Франции
    "правое" правительство Жискар д'Эстена бросилось в объятия Брежнева, то "левая"
    интеллигенция оказалась нашим ближайшим союзником. Франция была, пожалуй, первой
    западной страной, где начался процесс осмысления интеллигенцией ее ответственности
    за преступления коммунизма, начатый под влиянием "Архипелага ГУЛАГ" группой "новых
    философов". А летом 1977 года, во время визита Брежнева в Париж, это движение
    достигло своей кульминации, символически отмеченной "рукопожатием века": на приеме
    в зале Рекамье, устроенном нам французской интеллигенцией, Жан-Поль Сартр и Раймон
    Арон впервые за многие десятилетия пожали друг другу руку.
    И, наоборот, в Германии или Англии, где правительства были "левыми", нашим
    союзником была скорее консервативная оппозиция, хотя, конечно, только ею дело не
    ограничивалось. Всегда находились честные люди любых политических убеждений
    Особенно ярко это проявлялось в Италии там даже коммунисты считали своим долгом
    демонстрировать Москве свое неудовольствие. И либералы, и социалисты, а позднее
    радикалы — все внесли свою лепту в наше дело Общественное мнение Запада было в
    этой войне на нашей стороне, хотел того истеблишмент или нет
    В США, где, как мы помним, "элита" жаждала дружбы с Москвой, ей, тем не менее,
    тоже пришлось считаться с этой силой Вопрос прав человека оказался там
    катализатором самых различных сил и тенденций, а борьба сконцентрировалась вокруг
    так называемой "поправки Джексона-Вэника", запрещавшей правительству предоставлять
    СССР статус наибольшего благоприятствования в торговле именно из-за гражданско-
    правовой проблемы — эмиграции из Советского Союза И, хотя проблема была достаточно
    узкая, касавшаяся ограниченной группы людей, все отлично понимали ее
    принципиальную важность С одной стороны, этот статус, дав СССР неограниченный
    доступ к кредитам, способствовал бы укреплению советской военной мощи, что уже
    само по себе было крайне нежелательно С другой — идея как-то связать "детант" с
    политическими изменениями в СССР носилась в воздухе, а обусловить расширение
    контактов между Востоком и Западом, особенно в сфере экономики, обязанностью
    соблюдать права человека подсказывал здравый смысл. И как ни бился истеблишмент,
    как ни старались советские, а обойти поправку Джексона им так и не удалось
    А старались и те, и другие весьма изрядно: судьба "детанта", казалось, зависела от
    исхода этих дебатов. В разгар борьбы, незадолго до окончательного голосования в
    Конгрессе, объявился, как по заказу, наш старый знакомец Жорес Медведев, у
    которого, как мы помним, по чистой случайности идеи часто совпадали с идеями
    Андропова, и был тотчас приглашен свидетельствовать в сенатскую комиссию по
    иностранным делам ее председателем, известным "либералом" сенатором Фулбрайтом.
    Заявив для начала, что говорит как бы и не сам по себе, а "фактически представляя
    определенную группу либералов в Советском Союзе" (кого бы это он имел в виду?
    должно быть, своего брата?), Жорес Александрович поведал сенаторам, что
    — давление на советское руководство из-за рубежа только тогда эффективно, когда
    исходит от "дружественной" страны, являющейся важным торговым партнером СССР,
    — зависимость СССР от иностранной помощи сильно преувеличена, а от ограничений в
    торговле пострадают в основном простые люди,
    — таким образом, поправка Джексона будет расценена советским правительством и
    большинством населения как умышленное оскорбление
    "Она будет воспринята советским правительством как некая провокация с целью
    прекращения всяческих благих начинаний, появившихся в результате политики,
    проводимой США в последние годы.
    Таким образом, я считаю, что эта поправка, если она станет законом, не только не
    подвигнет Советский Союз на дальнейшие уступки, но заставит советское
    правительство отказаться от позиции, занимаемой им в данный момент, и процесс
    эмиграции постепенно снизится почти до нулевого уровня. Другие либеральные реформы
    станут продвигаться с еще большим трудом, и, на мой взгляд, результат в Советском
    Союзе будет скорее негативный, чем позитивный".
    Более того, уверял сенаторов Жорес Александрович, разговоры о политических
    репрессиях в СССР тоже сильно преувеличены:
    "...просто в силу того, что в зарубежных странах проявляется гораздо больший
    интерес к внутренним проблемам советской жизни в желании оказать поддержку
    репрессируемым и при этом даже самые незначительные факты рассматриваются как
    примеры тоталитарной политики в Советском Союзе. (...) Ведь то, что Советский Союз
    — отнюдь не демократическая система, широко известно, а коль скоро это так,
    советское правительство продолжает применять силу и репрессии против некоторых
    групп диссидентов. Но нельзя игнорировать и тот факт, что иные диссиденты, которые
    также критикуют правительство с политических, научных и экономических позиций, что
    было бы немыслимо нескольку лет тому назад, получили возможность свободно
    высказываться и публиковать свои произведения в зарубежной печати без каких-либо
    особых серьезных осложнений для себя" (И кто бы это мог быть, кроме его брата?)
    Все это, разумеется, благодаря "детанту", который "содействовал либерализации
    взглядов правительства, так что те, кому сейчас нелегко, обнаружат, что отныне в
    Советском Союзе станет безопаснее критиковать правительство с политических
    позиций" Даже цензура, хотя все еще свирепая, "становится все менее и менее
    активной, и поскольку возможно улучшение отношений Советского Союза с другими
    странами, то цензура в дальнейшем еще более ослабнет" Да и вся цель "детанта" —
    улучшить уровень жизни простых людей.
    "Правящая верхушка, свергнувшая Хрущева, предприняла более серьезные шаги к
    улучшению экономического положения Советского Союза и к подъему жизненного уровня
    в стране. На мой взгляд, прежде всего по этой причине советское правительство
    стремится улучшить торговые отношения с Соединенными Штатами и другими странами"
    Ну а коммунистическая идеология существует лишь для внутреннего пользования, как
    средство контроля над населением, "ею пользуются для внутренних целей, и в
    настоящее время в международных вопросах коммунистическая идеология выступает не
    слишком активно". Так что другим странам бояться нечего, да и внутри страны в
    будущем "организованная оппозиция, которая, возможно, возникнет в виде небольшой
    социалистической партии, также будет встречена с терпимостью (...), и тем самым
    правительство продемонстрирует, что оно способно лояльно воспринять открытую и
    узаконенную оппозицию проводимой им политике"
    "Сама партия — уже не тот монолит, каким была десять лет тому назад или в
    сталинскую эру Даже внутри партии можно обнаружить различные подходы к проблемам
    внешней и внутренней политики. В партии есть либералы, есть консерваторы, есть
    новые сталинисты ( )
    Таким образом я считаю, что теперь Советский Союз представляет собой такую страну,
    в которой политическая ситуация пусть медленно, слишком медленно, но меняется в
    сторону демократизации, хотя сам
    факт неспешности этого процесса весьма огорчителен. Недовольство этим проявляется
    в гневных протестах Запада, а также русских либералов, которым бы очень хотелось
    значительно ускорить процесс перемен. Но мне кажется, что ожидать быстрых перемен
    нереалистично, и следует признать, что даже медленная демократизация Советского
    Союза — это уже весьма хороший знак, свидетельствующий о прогрессе в международной
    обстановке, и только это дает нам возможность надеяться, что отношения между
    Советским Союзом и Америкой могут быть в будущем улучшены.
    Надеюсь, что смогу стать свидетелем этого, так как считаю, что хоть все движется
    медленно, но не безнадежно, и мне кажется, что года через три, четыре или пять мы
    с вами станем свидетелями более серьезных перемен в Советском Союзе. Мне кажется,
    что если стороны не будут чинить друг другу препятствий на пути этого развития,
    препятствий ненужных, чуждых национальным интересам как Америки, так и России, то
    отношения между нашими странами будут постепенно улучшаться".
    Если же такие ненужные препятствия (как, например, поправка Джексона) будут
    созданы, "провал этого курса повлечет за собой появление более жестких политиков"
    при смене советского руководства.
    В своем письменном заявлении, представленном сенатской комиссии, Жорес
    Александрович еще более откровенен:
    "Ограничения демократии, существующие в Советском Союзе, случаи репрессий и
    преследований диссидентов, сверхподозрительность цензуры и прочие печальные факты
    не являются сами по себе непременным свойством социализма как системы — это
    пережитки прошлого, результат инерции. Патологический страх коммунистической
    агрессии, порой столь ощутимый в Соединенных Штатах, также является результатом
    инерции эпохи "холодной войны", когда даже в Америке многие демократические
    принципы были попраны. (...) Инерция прошлого, в особенности инерция страха перед
    более тесным сотрудничеством этих двух стран, в будущем ослабеет. Мы не можем в
    данной связи пренебречь мнением, часто высказываемым критиками естественного
    развития нормальных торговых отношений между Советским Союзом и Соединенными
    Штатами Они считают, что СССР в результате подобного развития отношений получит
    большое преимущество и это позволит ему в дальнейшем усилить свой военный
    потенциал, а в конечном счете приведет к усилению вышедшего из-под контроля
    военного противника. В частности, эту мысль высказал Андрей Сахаров в своем
    интервью западным корреспондентам 21 августа 1973 года.
    Идея слишком умозрительна. (...) можно ли назвать нынешнюю политику Запада в
    отношении Советского Союза "новым Мюнхеном"? Мне кажется, что такое мнение
    ошибочно.
    Безотносительно к Советскому Союзу можно привести множество примеров из истории,
    демонстрирующих, что в условиях, когда тоталитарное общество сталкивается с
    экономическими проблемами, "которые самостоятельно разрешить неспособно", подобная
    ситуация приводит к милитаризации общества и затем к военным конфликтам.
    Государство, которое способно разрешить свои экономические и прочие внутренние
    проблемы, не может быть агрессором.
    Подобное глобальное сотрудничество между двумя системами сводит возможность
    военного конфликта между ними к минимуму; к тому же основной целью советской
    политики является, безусловно, некое равновесие сил, а не мировое господство".
    Казалось бы, куда уж яснее? Но сенатору Фулбрайту и этого мало:
    "Председатель: Позвольте мне несколько уточнить. Вам представляется, что в целом
    улучшение отношений между Советским Союзом и нашей страной постепенно приведет к
    демократизации, как, мне кажется, вы сказали, в рядах коммунистической партии? При
    том, что нет никакой оппозиции, партия претерпит некие внутренние изменения,
    которые повлекут за собой менее репрессивную внутреннюю политику, я вас правильно
    понял?
    Д-р Медведев: Да, на мой взгляд, если провалится политика детанта, это может
    вызвать более негативные явления в политике правящей верхушки КПСС. (...) и
    поэтому я думаю, что улучшение отношений между Советским Союзом и Америкой
    послужит поддержкой прежде всего либеральных слоев партии. (...)
    Председатель: Вы сказали: в рядах партии и даже в самых верхних эшелонах этой
    организации, — неужели партия настолько разнородна? Разве между ними нет единства?
    Разве советское правительство не представляет собой единого монолита?
    Д-р Медведев: Да, именно так, правительство не является монолитным! (...) Среди
    членов политбюро есть люди умеренных взглядов, можно сказать, настроенные
    проамерикански, стоящие за разрядку, а есть и более жесткие, которые все еще
    считают, что Советскому Союзу необходим железный вождь и монолитно спаянная
    партия...
    Председатель: Вы хотите убедить меня, что советское правительство не
    заинтересовано в экспорте революции в другие страны, что это государство не
    настроено революционно? Им нужна стабильность в других государствах, я правильно
    понял?
    Д-р Медведев: Да, я считаю, что им нужна стабильность в других государствах. (..)
    Председатель: По-моему, не так давно Эрих Фромм говорил, что Советский Союз —
    государство реакционное, консервативное. Как вы считаете, насколько его оценка
    соответствует действительности?
    Д-р Медведев: То, что Советский Союз — реакционное государство?
    Председатель: Реакционное, консервативное, так он его, по-моему, охарактеризовал.
    (...) Фромм имел в виду их международную политику Иными словами, его точка зрения
    не совпадает с тем, что вы говорите По-вашему, они не стремятся расшатать
    международную обстановку Они предпочитают иметь дело с дружественными
    государствами и стабильными правительствами. Они не пытаются разжечь революцию в
    других странах
    Д-р Медведев: Да, мне все представляется именно так! Советский Союз, по-моему,
    предпочитает стабильные правительства, но именно стабильные правительства
    демократической ориентации, такие, как, скажем, в Великобритании или Америке. Не
    ту стабильность, которая имеет место в Испании или
    Председатель: В Португалии?
    Д-р Медведев: Ну да, или в Уганде, или в какой-либо другой стране, управляемой
    диктатором (...)
    Председатель: Проблема эмиграции стала такой злободневной в нашей стране, а вы так
    красноречиво описали последствия нашего преувеличенного внимания к этой проблеме
    Если я правильно понял, вы утверждаете, что не так важна сама проблема эмиграции,
    как полная свобода выезжать из страны и особенно возвращаться в нее Именно ото вы
    считаете наиболее существенным Из этого я могу заключить, что последнее событие в
    Конгрессе может сказаться негативно на политике советского правительства, что
    поправка Джексона возымела провокационное действие и Советы решат, будто этот шаг
    произведен не в русле улучшения отношений, и он даже не будет содействовать
    большей свободе эмиграции.
    Я правильно вас понял?
    Д-р Медведев: Да, вы поняли правильно (...)
    Председатель: Вы считаете, что именно статус наибольшего благоприятствования так
    важен для русских? Он важен для них применительно к торговле или это просто вопрос
    престижа?
    Д-р Медведев: Мне кажется, это вопрос престижа, и не только для советского
    правительства, но также и для страны, для советского официального мнения об
    американском правительстве (...) Если эта поправка будет принята, она будет
    расценена не только как экономическая санкция, но как победа консервативных и
    реакционных сил в американской политике в отношении к СССР По-моему, это может
    означать определенный прецедент и явится свидетельством того, что сложившиеся
    между двумя государствами отношения испорчены всерьез и надолго (...)
    Председатель: Вернемся к вопросу, который мы до этого обсуждали вы считаете, что
    разрядка, как мы ее понимаем, — нормализация отношений между нашей страной и
    Россией — не приведет к усилению там репрессий, как полагают некоторые, те, кто
    выступает против движения к процессу разрядки Как я понял, вы считаете, что
    нормализация отношений может привести к расширению свобод в Советском Союзе,
    например, к более свободному положению с выездом Я правильно еж понял?
    Д-р Медведев: Да, вы поняли правильно, это способствовало бы большему
    положительному влиянию с этой стороны, и тогда Американская академия и прочие
    организации возымели бы там большее влияние, чем сейчас, когда они протестуют
    против некоторых репрессий, направленные против интеллигенции в Советском Союзе На
    мой взгляд, улучшение отношений между Советским Союзом и Америкой уменьшило бы
    репрессии в Советском Союзе, в то время как ухудшение может привести к тому, что
    СССР станет более закрытым государством, где средства внутренней политики станут
    носить скорее репрессивный характер, не говоря уже о вероятности усиления власти
    за счет более консервативных сил"
    Теперь, зная последующие события, смешно читать эти показания — они не более, чем
    курьез. Однако тогда, в разгар борьбы, было не до смеха ведь это говорят не
    Арбатов с Примаковым, а известный "ученый-диссидент", не забывающий время от
    времени упомянуть о своей дружбе и с Сахаровым, и с Солженицыным. И говорится это
    не где-нибудь, а в Сенате США, от мнения которого зависит судьба "детанта"

    9. Отбились

    Словом, это было ровно то, что хотел услышать леволиберальный истеблишмент США И
    пошла писать советология о "голубях" и "ястребах" в политбюро, об их борьбе, в
    которой не дай Бог помешать "голубям" Хотя, разумеется, назвав, кто "голубь", кто
    "ястреб", не брался и сам д-р Медведев. Но мы-то знаем теперь прочитав протоколы
    дебатов в политбюро, что самым большим ''голубем" был Андропов. Он же — и самым
    большим "ястребом".
    И если бы не мешали всякие "реакционеры" да "консерваторы", то мудрые американские
    либералы, рука об руку с КГБ, создали бы новый мир всеобщего счастья, где
    совершенно одинаковые люди жили бы до 150 лет, катаясь на велосипедах и потребляя
    витамины. Как в СССР или Китае...
    "Председатель: Надо полагать, вы постоянно в курсе положения в Советском Союзе.
    Кажется, ваш брат сейчас живет в Москве?
    Д-р Медведев: Да, сэр!
    Председатель: Вы ведь близнецы?
    Д-р Медведев: Да, сэр!
    Председатель: Скажите, улучшается ли экономическое положение в СССР, и как вы
    считаете действительно ли там наблюдается некий прогресс в повышении жизненного
    уровня населения?
    Д-р Медведев: Разумеется! Не только я, живший там, но и всякий, кто приезжает в
    Советский Союз, может убедиться, что в стране действительно наблюдается серьезный
    рост экономики. Возможно, это происходит не так быстро, как хотелось бы, однако
    уровень жизни все-таки повышается, притом в разных областях. В производстве
    продуктов питания вследствие нескольких неурожаев у нас были проблемы, в 1972 году
    и в предшествующие годы, но мне кажется, что даже и в этой области ситуация теперь
    улучшается. Если взять другие жизненные условия, такие, как быт, жилищное
    строительство, производство автомобилей, дороги и прочее, то и тут положение в
    последние годы значительно улучшилось (...)
    Председатель: Если я правильно информирован, вы проявляете особый интерес к
    геронтологии? Вы занимаетесь специальными исследованиями в области геронтологии?
    Это верно?
    Д-р Медведев: Да, сэр!
    Председатель: Можете ли вы, сказать, что уровень питания в России в целом
    улучшился и что средняя продолжительность жизни там растет так же быстро, как и в
    других странах мира?
    Д-р Медведев: Я бы сказал, что уровень питания в России не столь высок, как здесь,
    но все дело в том, что геронтологи высказываются за ограничения в питании, так как
    это способствует продлению жизни.
    Председатель: В мире слишком много тучных людей. Продолжительность жизни у тучных
    короче, чем у худых
    Д-р Медведев: Тучные умирают раньше, и, если не ограничивать себя в еде, это плохо
    скажется на здоровье и на продолжительности жизни Вот почему некоторые ограничения
    в этой области необходимы, а согласно геронтологической статистике, у американцев,
    увы, самый высокий уровень сердечно-сосудистых и склеротических заболеваний Многие
    считают, что причина этому — малоподвижность, поскольку у вас привыкли ездить на
    машине, когда можно пройтись пешком, а также потому, что у вас много едят, что
    также вовсе делать необязательно.
    Председатель: В Китае я видел, как многие ездят по улицам на велосипедах. У
    пекинцев, как мне показалось, более здоровый вид, чем у ньюйоркцев Это
    укладывается в вашу теорию?
    Д-р Медведев: Я думаю, да.
    Председатель: Езда на велосипеде укрепляет здоровье?
    Д-р Медведев: Безусловно; кроме того, вы можете убедиться, что население таких
    районов, как Грузия, также отличается крепким здоровьем. Не думаю, что будет
    преувеличением сказать, что человек способен прожить до 150-160 лет (..)
    Председатель: Согласны ли вы с мнением Лайнуса Полинга по поводу витамина С?
    Д-р Медведев: Несогласен; я бы сказал, что Полинг весьма преуспел в стимулировании
    производства витамина С в вашей стране, но в смысле продления жизни ему
    продвинуться не слишком удалось
    Председатель: Вы не считаете, что витамин С весьма полезен?
    Д-р Медведев: Не думаю, что он может серьезно повредить здоровью, однако...
    Председатель: А витамин Е?
    Д-р Медведев: Так же и витамин Е. Хотя с ним стоит обращаться осторожней, чем с
    витамином С. Если принимать витамин Е в больших количествах, это, пожалуй, может
    привести к непредсказуемым последствиям в сфере обмена веществ. В этом смысле
    витамин С менее опасен. (...)
    Председатель: А какого вы мнения о сахарозе? Раз уж мы, джентльмены, обратились к
    этой теме, скажу, что меня поразил весьма здоровый вид китайских школьников, в
    особенности их здоровые зубы, на что мне прямо было сказано, что они совсем не
    употребляют рафинированного сахара.
    Д-р Медведев: Что касается сахарозы, то для нормального обмена веществ нам
    требуется лишь незначительное количество углеводов, и, если вы едите больше, чем
    надо, они просто, не впитываясь, выходят из организма вместе с мочой. (...)
    Председатель: Надеюсь, вы простите мне мое праздное любопытство
    Просто мы с женой постоянно спорим на эту тему, и мне захотелось воспользоваться
    мнением специалиста. Оно послужит нам жизненным подспорьем".
    Ну, помечтали о светлом будущем, а наговорившись вдосталь о моче, почках и
    проблеме перенаселенности планеты (с которой, увы, никто ничего не хочет делать до
    тех пор, пока не станет слишком поздно), перешли опять к ядерным вооружениям.
    "Председатель: Очень многие придерживаются аналогичного мнения по поводу гонки
    вооружений. Надо, чтобы разразилась атомная война, иначе проблема вооружения нас
    всерьез не затронет.
    Д-р Медведев: Да, вы правы, но вся беда в том, что мы привыкли жить в условиях
    гонки вооружений, а в Советском Союзе никто не сознает, каких громадных средств
    стоит гонка вооружений, так как все это держится в величайшем секрете.
    Председатель: У нас это сознаётся, но при этом все остается по-прежнему.
    Д-р Медведев: Да, сами виноваты!
    (Смех)
    Председатель: Что бы вы посоветовали нам в этой связи? Понятно, что это наша
    проблема, но пока мы никак не можем с ней справиться/ Только что, если я не
    ошибаюсь, на рост вооружения было ассигновано 90 миллиардов долларов.
    Д-р Медведев: В России люди даже не подозревают, сколько денег/идет на вооружение;
    нам это неизвестно. Как правило, в русле официальной пропаганды советское
    правительство постоянно заявляет, что с каждым годом военный бюджет постоянно
    сокращается, и если Верховный Совет выделяет 5, 6 или 8% государственного бюджета
    на армию, люди не понимают, сколько это на самом деле, и кроме того не отдают себе
    отчета в том, что эти цифры далеки от действительности.
    Председатель: У нас та же проблема. Нам постоянно говорят, что эти расходы меньше
    валового национального продукта, хотя валовой национальный продукт — это совсем не
    тот критерий, с помощью которого можно оценивать такие вещи. (...) Нас дурят иным
    методом, только и всего. У нас людей обманывают по-другому.
    Но эту проблему я нахожу крайне насущной. В свете этого трудно быть оптимистом в
    отношении будущности человечества, верно?
    Д-р Медведев: Вы правы".
    По счастью, были и другие люди в Америке, кроме тех, кто мечтал радикально
    улучшить человеческую природу в сотрудничестве с Кремлем Именно благодаря их
    усилиям поправка Джексона была принята, а кампания в защиту прав человека в СССР
    только усилилась. Не в последнюю очередь по этой причине Хельсинские соглашения
    1975 года включали в качестве неотъемлемой части обязательства соблюдать права
    человека.
    Это, несомненно, была уступка общественному мнению, не более чем лицемерие: и та,
    и другая сторона отлично понимали, что обещания останутся лишь на бумаге. Ровно в
    то же время, как мы помним, Андропов информировал политбюро о том, что без
    репрессий советский режим существовать не может, а через несколько лет аресты
    членов Хельсинских групп вызывали лишь "тревогу" западных правительств. Но сила
    общественного негодования была столь велика, что не включить права человека в эти
    соглашения было невозможно.
    Более того, идея прав человека оказалась для США в послевьетнамский,
    послеуотергейтский период единственной идеей, объединяющей расколотую страну; по
    крайней мере, так оценили тогда успех избирательной кампании Картера, объявившего
    ее своей платформой. Даже новая американская "элита", во многом сложившаяся под
    влиянием движения за гражданские права негров, не могла ее игнорировать
    Получалась, таким образом, парадоксальная ситуация арест небольшой группы
    "хельсинцев" оказался вызовом всему миру и поставил под угрозу весь процесс
    "детанта", все его "достижения".
    "Кремль дал Западу знать, что права человека — это его дело, — писала "Интернейшнл
    геральд трибюн". — Возможно, здесь Кремль сделал ошибку (...) Попросту отменив
    треть Хельсинских соглашений, Кремль стер все остальное и вырыл пропасть между
    собою и Западом"
    Тысячи западных ученых объявили о научном бойкоте СССР, посыпались парламентские
    резолюции, а в американском Конгрессе всерьез обсуждалась возможность выхода США
    из Хельсинских соглашений, прекращение культурного обмена и даже приостановка
    переговоров о сокращении ядерных вооружений (ОСВ-2).
    "Я верил, что в Хельсинки стоило попытаться: Советы хотели закрепить установленные
    силой границы, и мы с неохотой пошли на это, так как считали, что достигнем
    прогресса в области прав человека, — заявил сенатор Паквуд. — СССР ведет себя не
    так, как обещал, и поэтому США должны взять на себя инициативу и вместе с нашими
    союзниками признать Хельсинские соглашения, такими, какими они всегда и были, —
    пустыми и недействительными".
    Наконец, американский Сенат по предложению сенатора Джексона выдвинул арестованных
    "хельсинцев" на Нобелевскую премию мира, что было поддержано парламентами многих
    стран. Реакция в США была гораздо сильнее, чем в Европе, и американские
    представители на Белградской встрече практически оказались в изоляции: они
    единственные требовали открытого осуждения СССР. Включенный в делегацию
    представитель американских профсоюзов АФТ-КПП Сол Чайкин подвергся даже особым
    нападкам советских представителей за "попытку отравить атмосферу": он всего лишь
    передал приглашение Сахарову от главы профсоюзов Джорджа Мини быть гостем
    предстоящего съезда профсоюзов США и — вот ведь наглость! — потребовал ответа
    Европейцы, впрочем, тоже счастливы не были: все ведь шло так гладко, так пристойно
    без этого янки...
    Нет, не капиталисты, не "реакционеры" встали на пути "детанта" в Америке, а люди
    из народа — профсоюзники типа Джорджа Мини, первым вынесшего свой приговор этой
    политике капитулянтства и предательства-
    "Детант — это мошенничество"
    Этот мощный старик, начавший свою деятельность простым водопроводчиком, а под
    конец возглавлявший объединение 16 миллионов американских рабочих, был в моем
    представлении олицетворением всего того добротного и достойного уважения, что
    когда-то создало великую страну — лидера свободного мира
    "Мы живем в странное время. В такое время, когда человек, целиком построивший свою
    политическую карьеру на яром антикоммунизме, может сегодня стать президентом, а
    назавтра превратиться в главного адвоката односторонних уступок Советскому Союзу,
    — говорил он на тех же слушаниях в сенатской комиссии по иностранным делам, где
    Жорес Медведев толковал про "голубей" в политбюро. — Мы живем в эпоху, когда
    президент компании "Пепси-Кола" приходит в экстаз от Леонида Брежнева и заявляет,
    что этот человек его необыкновенно поразил "своим чистосердечием и искренностью, а
    также своей открытой приверженностью не только делу мира, но и (...) стремлению
    сделать жизнь в своей стране богаче"".
    И, как ни странно, он — без университетских дипломов и ученых степеней — понимал
    международную политику гораздо лучше, чем все американские профессора вместе
    взятые.
    "Я не собираюсь возлагать всю вину за мировые проблемы на Генри Киссинджера, но, в
    конечном счете, я утверждаю, что вопрос о правах человека на этой земле зависит от
    силы — экономической, военной, моральной силы Соединенных Штатов Америки. Если мы
    дрогнем, свобода повсюду пошатнется".
    Конечно, наш успех продолжался недолго: к концу 1979 года и советские, и западный
    истеблишмент вполне оправились Не выдержал и Картер такого давления со всех
    сторон, "смягчил" свой курс.
    "Этот курс был смягчен отчасти из-за увеличившегося в Вашингтоне понимания, что
    Кремль не откажется от своих намерений расправиться с теми, кому покровительствуют
    американцы, — писала "Вашингтон пост" — необходимо сочетать поддержку прав
    человека за границей с пониманием условий, в которых они могут быть реализованы.
    Это требует определенной самодисциплины при разногласиях, вызывающих гнев
    американцев по поводу злоупотреблений, имеющих место в других странах, особенно в
    СССР. США не должны помогать создавать мучеников. Единственное, что можно сделать,
    — это расширить диапазон индивидуальных свобод, а для этого надо добиться
    сохранения возможности прогресса в других областях"
    Как видим, восторжествовала точка зрения, не слишком отличная от идей Жореса
    Медведева и его "либеральных" друзей. Но дело, разумеется, было не в идеях, а в
    совпадении интересов и левого американского истеблишмента, и их социалистических
    "союзников" в Европе, и советских вождей. Картер просто капитулировал под их
    совместным натиском.
    Даже научный бойкот, беспрецедентный по своему размаху, и то научились обходить к
    1979 году: решением ЦК было даже признано "нецелесообразным вступать в полемику с
    организаторами новой антисоветской кампании", поскольку "многие ведущие
    американские ученые и научные центры проявляют интерес к советской науке и
    сотрудничеству с нашими научными учреждениями"
    В конце 1978 — начале 1979 гг. Академия наук СССР провела переговоры с
    руководителями Национальной академии наук США, Американского совета познавательных
    обществ, Национального бюро стандартов США, фирмы "Филлипе Петролеум". Состоялась
    сессия советско-американской совместной комиссии по Мировому океану. На этих
    переговорах американская сторона проявила внимание и конструктивный подход к
    дальней-шему развитию научного сотрудничества. Подписаны новые долгосрочные
    соглашения.
    А тем временем западные "правозащитные" организации, сыгравшие столь важную роль в
    нашей кампании, постепенно прибрала к рукам здешняя левая "номенклатура", ради
    пущей объективности занявшаяся правами человека — в основном в несоциалистических
    странах. Возникла целая "правозащитная" отрасль бюрократии, куда нам пути
    оказались заказаны в силу нашей "необъективности". Стало невозможно сказать что-
    либо критическое о Советском Союзе, не сказавши в десять раз больше о Южной
    Африке, Чили или Иране. И, глядишь, какая-нибудь "Хельсинки уотч" важно, на
    хорошей бумаге да за хорошие зарплаты, публикует отчет о нарушениях прав человека
    в мире: три нарушения в СССР и одиннадцать — в США. Только диву даешься: откуда
    они взялись, эти "правозащитники"?
    Истеблишмент приспособился, нашел способ похоронить всю тему, заполонив ее своей
    фиктивной "деятельностью": какие-то комиссии по правам индейцев, женщин,
    мексиканцев, микронезийцев и прочих "меньшинств", реальных и вымышленных (в отчете
    о слушаниях в Хельсинской комиссии Конгресса США за 1979 год я насчитал добрых два
    десятка таких организаций, лиг, фондов, ассоциаций и союзов). "Права человека" как
    тема оказалась похищена и надолго сделалась знаменем левых. Нас же туда и пускать
    перестали.
    Легко себе представить, как могли бы сложиться 80-е годы, если бы не наше
    назойливое жужжание, заставившее советских стратегов потерять столько времени, а
    главное — хоть и ненадолго, но потерять инициативу в своем "мирном наступлении":
    — как, раздираемые внутренним конфликтом, да еще и вынужденные унимать "революции"
    на своих латиноамериканских "задворках", США оказались бы не в состоянии
    гарантировать безопасность Европы;
    — как нефтяные источники Персидского залива и минеральные ресурсы Южной Африки
    оказались бы под советским контролем через посредство окруживших их просоветских
    режимов;
    — как, наконец, беззащитная Европа, социалистическая и "нейтральная", управляемая
    коммунистическими Квислингами, поневоле оказалась бы индустриальной базой
    всемирного рая.
    В общем, то, что не удалось ни Ленину с его "мировой революцией", ни Сталину с его
    "освободительной войной", вполне могло выйти у Брежнева с его "детантом". Но было
    поздно, самые страшные времена уже миновали. Последовавшая вскоре оккупация
    Афганистана, а затем и польские события 1980-1981 гг встряхнули мир "Детант"
    кончился. Наступали новые времена — эпоха Рейгана и Тэтчер с их программой
    вооружения, активным антикоммунизмом и демонтажем социализма на Западе. Мир
    выходил на финишную прямую последнего этапа противостояния.
    А еще через десяток лет и поверить было трудно, что мы когда-то буквально висели
    над пропастью и не оборвались лишь благодаря горстке людей, не поступившихся своей
    совестью.

    Глава пятая. ГОДЫ ПЕРЕЛОМА

    1. Афганистан и конец "детанта"

    Советское вторжение в Афганистан в декабре 1979 года вызвало настоящий шок в мире,
    что, помню, удивило меня до крайности: как будто и не было до того советской
    экспансии буквально во всех уголках земного шара. В этом изумлении, негодовании,
    недоумении было что-то подло-притворное, нечто сродни возмущению человека,
    женившегося на проститутке и обнаружившего, что — ах! — она не девственница.
    Политики и советологи наперебой предлагали свои "теории", призванные "объяснить"
    советское поведение удобным им способом. Левые, как водится, увидели в этом
    "гиперреакцию на недружественное поведение Запада" — на решение НАТО разместить
    новые ракеты в Европе. Правые бубнили что-то о "русском империализме", о
    "традиционном стремлении России к теплым морям". Прозябли, бедняги, на сибирском
    морозе, пошли погреться. Между тем, отлично было известно, что эта оккупация —
    всего лишь последний (но вовсе не обязательный!) этап в обычном советском сценарии
    "освобождения"; она лишь свидетельствовала о том, что советские стратеги плохо
    этот сценарий осуществили и им пришлось посылать свои войска, чтобы исправить
    просчет. К моменту оккупации Афганистан был уже фактически проглочен Советским
    Союзом, чего Запад упорно не желал замечать. И "не заметил" бы, если б не просчет
    Кремля, а точнее говоря — не отчаянное сопротивление афганского народа.
    История отношений между СССР и Афганистаном служит, пожалуй, лучшей иллюстрацией
    того факта, что советская система просто не могла мирно сосуществовать с остальным
    миром, и дает достаточно яркую картину того, что произошло бы в Европе, если бы
    "детант" восторжествовал. В самом деле, из всех несоциалистических стран на земле
    Афганистан был, наверное, самым дружественным СССР государством: он чуть ли не
    первым установил дипломатические отношения с Советской Россией и на протяжении
    шести десятилетий был своего рода азиатской Финляндией. В Кремле и не торопились
    экспортировать туда революцию, понимая, что Афганистан от них никуда не уйдет, а
    лишь "способствовали прогрессу": строили дороги, создавали промышленность, обучали
    специалистов. С марксистской точки зрения, нельзя было требовать от отсталого,
    феодального государства немедленного перехода к социализму — нужно сперва создать
    соответствующие "социальные предпосылки": индустриализацию, рост пролетариата и,
    соответственно, его "авангарда". Так радивый хозяин не торопится прирезать
    поросенка, а старается сперва откормить его, дать нарастить окорока да норовит
    подгадать к празднику.
    А праздник приближался: советское "мирное наступление" 70-х годов, нейтрализовав
    сопротивление "сил империализма", привело в лоно социалистического содружества
    целый ряд стран Третьего мира. Пришла пора и Афганистану вставать на путь
    прогресса, избавившись от оков монархии. Эта историческая "смена общественных
    формаций" произошла летом 1973 года путем практически бескровного дворцового
    переворота, устроенного с одобрения Москвы родственником короля Мухаммедом Даудом.
    Провозгласивший республику и ставший ее президентом, Дауд не был коммунистом,
    скорее умеренным социал-демократом, не радикальнее европейских социалистов. Москве
    он виделся чем-то вроде Керенского: его историческая роль заключалась в подготовке
    политических условий для дальнейшего прогресса. Опять же стратеги в Кремле не
    хотели торопить события — Дауд их вполне устраивал как переходный этап, тем более,
    что коммунистические группировки беспрестанно ссорились и никак не могли
    объединиться.
    Руководители прогрессивных политических организаций Афганистана Кар-маль Бабрак
    ("Парчам") и Нур Тарани ("Хальк"), поддерживающие неофициальные контакты с ЦК КПСС
    через резидента Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР в Кабуле,
    вскоре после установления в стране в июле 1973 г. республиканского режима,
    используя прогрессивно настроенные элементы в ЦК республики, правительстве и
    армии, повели беспринципную междоусобную борьбу за укрепление позиций и влияния
    своих группировок, за право "представлять коммунистическую партию" в стране, —
    сообщал Международный отдел ЦК в июне 1974 года. — Вместе с тем они, равно как и
    прокн ганские и националистические группировки, развернули активную политическую
    работу в армии и в государственном аппарате, что вызвало серьезное бсснокойство)
    главы государства и премьер-министра Республики Афганистан Мухаммеда Дауда.
    Особое беспокойство М.Дауда вызвала переданная ему органами безопасности
    информация о якобы вынашиваемых левыми силами планах отстранения его от власти,
    если он не пойдет на ускорение социально-экономических преобразований и перевода
    Афганистана на рельсы некапиталистического, а и дальнейшем и социалистического
    пути развития.
    В феврале-марте 1974 г. М.Дауд провел ряд мер, направленных на подавление про-
    грессивных сил и запретил "Парчам" и "Хальк" заниматься политической
    деятельностью.
    В январе 1974 г. К.Бабраку и Н.Тараки была высказана рекомендация (...) о
    необходимости прекращения междоусобной борьбы, воссоединения обеих группировок в
    единой партии и сосредоточению их совместных усилий на всемерной поддержке
    республиканского режима в стране.
    Полагали бы целесообразным вновь высказать им эту рекомендацию, которую можно было
    бы включить в информацию об итогах недавнего визита М.Дауда в Советский Союз.
    В своем послании афганским "друзьям" ЦК писал:
    Перед прогрессивными силами Афганистана, объективно являющимися верными и
    надежными сторонниками республиканского режима, стоят огромной важности задачи. В
    условиях непрекращающейся борьбы внутреннен и внешней реакции, пытающейся
    реставрировать старые порядки, руководите-
    ли прогрессивных организаций должны отбросить в сторону имеющиеся разногласия, так
    как продолжение междоусобной борьбы между ними лишь ослабляет их и по существу
    льет воду на мельницу реакционных сил.
    Интересам укрепления национальной независимости страны отвечало бы сплочение сил,
    объединенных сейчас в "Парчам" и "Хальк", с целью защиты интересов рабочих,
    крестьян, всех трудовых слоев афганского общества на базе сотрудничества с
    республиканским режимом и правительством республики во главе с Мухаммедом Даудом.
    Однако через четыре года "якобы вынашиваемые левыми силами планы" были приведены в
    исполнение при полной поддержке Советского Союза, свершилась "Апрельская
    революция". Вопрос же о непрекращающейся междоусобице коммунистических группировок
    решили просто: ставку сделали на одну из них ("Хальк"), оставив вторую ("Парчам")
    на милость братьев по классу. Ее лидер Бабрак Кармаль получил назначение послом в
    Чехословакию и тем спасся от репрессий, которые тут же обрушились на его коллег,
    но не сдался и, прямо как Троцкий, продолжил свою борьбу в изгнании.
    Резидент Комитета госбезопасности СССР в Кабуле информирует о том, что бывший
    посол Демократической Республики Афганистан в Праге Кармаль Бабрак, которому
    чешские товарищи предоставили политическое убежище после смещения с должности
    посла ДРА и его отказа вернуться на родину, ведет среди парчамистов (членов бывшей
    группировки "Парчам" по главе с К.Бабраком), находящихся за рубежом (в
    капиталистических и социалистических странах) и в Афганистане, работу по сплочению
    их для борьбы против существующего в Афганистане режима, против правящей Народно-
    демократической партии и правительства ДРА, — в тревоге сообщал международный
    отдел ЦК в конце 1978 года. — Полагали бы целесообразным обратиться к ЦК КПЧ с
    предложением провести с К.Бабраком беседу о необходимости прекращения им
    деятельности, враждебной прогрессивному режиму в Афганистане.
    Но все это были уже как бы мелочи. Главное свершилось — на карте мира появилась
    еще одна прогрессивная "народно-демократическая республика", подтверждая этим
    тезис о смещении соотношения сил на мировой арене в пользу сил мира, прогресса и
    социализма. Последовал "Договор о дружбе", массированная экономическая помощь,
    военные советники, поставки "специмущества" (то бишь вооружения) — все это или
    вовсе бесплатно, или за четверть цепы. Прогрессивный режим решительно приступил к
    строительству "новой жизни", уничтожая тысячи "реакционеров", "религиозников",
    "ревизионистов". И никто, заметьте, не взволновался по поводу продвижения
    коммунизма к "теплым морям", как, впрочем, не было особых волнений в мире в связи
    с его продвижением в Южный Йемен, Сомали или Эфиопию.
    Однако оставалась одна маленькая деталь, которую в пылу классовой борьбы забыли
    уточнить: мнение самих афганцев о прогрессе и социализме. Вдруг, как гром среди
    ясного неба, в марте 1979 года — известие о том, что Герат, третий по величине
    город страны с населением в 200 тысяч человек, оказался в руках "мятежников".

    2. Переполох в Кремле

    Известие явно застало Москву врасплох, никто ничего толком не знал. Брежнев болел,
    политбюро срочно собралось в субботу 17 марта в его отсутствие под
    председательством Кириленко. Доложил Громыко:
    ГРОМЫКО. Судя по последним сообщениям, которые мы получили из Афганистана как в
    виде шифротелеграмм, так и в разговоре по телефону с нашим главным военным
    советником т.Гореловым и временным поверенным в делах т .Алексеевым, обстановка в
    Афганистане сильно обострилась, центром волнения сейчас стал город Герат.
    Там, как известно из предыдущих телеграмм, расположена 17 дивизия афганской армии,
    которая наводила порядок, но сейчас мы получили сведения о том, что эта дивизия по
    существу распалась. Артиллерийский полк и один пехотный полк, входящие в состав
    этой дивизии, перешли на сторону восставших. Банды диверсантов и террористов,
    просочившиеся с территории Пакистана, которые обучены и вооружены не без участия
    не только пакистанских властей, но и Китая, а также Соединенных Штатов Америки и
    Ирана, бесчинствуют в Герате. К мятежникам, которые проникли из Пакистана и Ирана
    на территорию провинции Герат, примкнула внутренняя контрреволюция. Особенно много
    ее из числа религиозников. Главари реакционных масс тоже главным образом относятся
    к религиозным деятелям.
    Каково количество восставших, сказать трудно, но наши товарищи говорят, что их
    тысячи, именно тысячи.
    Характерно отметить, что у меня был разговор в 11 часов утра с Амином — министром
    иностранных дел и заместителем Тараки, и он не высказал каких-либо тревожных
    мыслей относительно положения в Афганистане, а с олимпийским спокойствием говорил
    о том, что положение не такое уж сложное, что армия все контролирует и т.д. Одним
    словом, он выразился так, что положение у них надежное.
    КИРИЛЕНКО. Одним словом, судя по докладу Амина, никакой нервозности руководство
    Афганистана в связи с этими событиями не испытывает.
    ГРОМЫКО. Именно так. Амин даже сказал, что обстановка в Афганистане нормальная. Он
    говорит, что не зарегистрировано ни одного случая неповиновения губернаторов, то
    есть что все губернаторы на стороне законного правительства. А в действительности,
    как докладывают наши товарищи, положение в Герате и в ряде других мест тревожное,
    там орудуют мятежники.
    Что касается Кабула, то положение там в основном спокойное. Граница Афганистана с
    Пакистаном и с Ираном закрыта или, можно точнее сказать, — полузакрыта. Большое
    количество афганцев, ранее работавших в Иране, сейчас выдворено из Ирана, и,
    конечно, они испытывают большое недовольство, многие из них тоже примкнули к
    мятежникам.
    Какие меры мы наметили для помощи Афганистану, видно из тех предложений, которые
    имеются у вас на руках. Хочу сказать, что мы выделили дополнительно Афганистану 10
    млн. рублей в валюте для охраны границы.
    Поскольку Пакистан по существу является основным местом, откуда проникают на
    территорию Афганистана террористы, то казалось бы, что следова-
    ло афганскому руководству направить Пакистану ноту протеста или сделать заявление,
    одним словом, выступить с каким-то документом. Но афганское руководство этого не
    сделало. Конечно, это выглядит очень странно.
    Я спросил Амина, какие действия вы считали бы необходимыми принять с нашей
    стороны? Я ему сказал, какую примерно помощь мы можем оказать. Других просьб он не
    высказал, только ответил, что он очень оптимально оценивает обстановку в
    Афганистане, что ваша помощь сослужит большую службу, что все провинции находятся
    под контролем законных властей. Я спросил, не ждете ли вы каких-то неприятностей
    со стороны соседних государств или внутренней контрреволюции, религиозников и т.д.
    Амин ответил твердо, что нет, угрозы для режима не имеется. В конце он передал
    привет членам Политбюро, лично Л.И.Брежневу. Вот такой был у меня разговор сегодня
    с Амином.
    Через некоторое время, примерно через два-три часа, мы получили от наших товарищей
    известие о том, что в Герате начались беспорядки. Один полк, как я уже сказал,
    артиллерийский, ударил по своим, часть второго полка присоединилась к мятежникам.
    Следовательно, за правительством осталась примерно часть 17-й дивизии (...)
    Товарищи также говорят, что завтра, послезавтра на территорию Афганистана могут
    вторгнуться новые массы мятежников, подготовленные на территории Пакистана и
    Ирана.
    Примерно через полчаса от наших товарищей вновь мы получили сообщение о том, что
    главного военного советника т.Горелова и поверенного в делах т.Алексеева пригласил
    к себе т.Тараки. О чем шла беседа с Тарани? Прежде всего он обратился за помощью к
    Советскому Союзу военной техникой, боеприпасами, продовольствием, что у нас
    предусмотрено уже в тех документах, которые мы представили на рассмотрение
    Политбюро. Что касается военной помощи, то Тараки сказал как-то мимоходом, что,
    может быть, потребуется помощь по земле и по воздуху. Это надо понимать так, что
    потребуется ввод наших войск как сухопутных, так и воздушных.
    Я считаю, что нам нужно будет прежде всего исходить из главного при оказании
    помощи Афганистану, а именно: мы ни при каких обстоятельствах не можем потерять
    Афганистан. Вот уже 60 лет мы живем с ним в мире и добрососедстве. И если сейчас
    Афганистан мы потеряем, он отойдет от Советского Союза, то это нанесет сильный
    удар по нашей политике. Конечно, одно дело применить крайнюю меру, если афганская
    армия на стороне народа, и совершенно другое дело, если армия не будет участвовать
    в поддержке законного правительства. И, наконец, третье, если армия будет против
    правительства, а следовательно, и наших войск, тогда дело будет очень сложным. Как
    сообщили т.т.Горелов и Алексеев, настроение руководства, в том числе у т.Тараки,
    не особенно из приятных.
    УСТИНОВ ...Мы посоветовали т.Тараки, чтобы некоторые части были переброшены в
    районы возникновения мятежа. Он в свою очередь ответил, что на это пойти трудно,
    так как и в других местах тоже неспокойно. Одним словом, они ожидают большого
    выступления со стороны СССР как наземных, так и воздушных сил.
    АНДРОПОВ. Они надеются, что мы ударим по мятежникам.
    КИРИЛЕНКО. Возникает вопрос, с кем же будут воевать наши войска, если мы их туда
    пошлем. С мятежниками, а к мятежникам присоединилось большое количество
    религиозников, это мусульмане и среди них большое количество простого народа.
    Таким образом, нам придется воевать в значительной степени с народом.
    КОСЫГИН. Какая армия в Афганистане, сколько там дивизий?
    УСТИНОВ. В афганской армии 10 дивизий, насчитывающих более ста тысяч человек.
    АНДРОПОВ. По оперативным данным нам известно, что из Пакистана направляется в
    Афганистан около трех тысяч мятежников. Это, главным образом, религиозные фанатики
    из числа народа.
    КИРИЛЕНКО. Если народ восстанет, то кроме лиц, прибывших из Пакистана и Ирана,
    которые в значительной степени относятся к числу террористов и мятежников, среди
    масс, с которыми придется иметь дело нашим войскам, будут простые люди
    Афганистана. Правда, это поклонники религии, поклонники ислама.
    ГРОМЫКО. Пока что очень неясно соотношение между сторонниками правительства и
    мятежниками. В Герате события развернулись, судя по всему, довольно бурно, потому
    что убито свыше тысячи человек. Но и там положение недостаточно ясное.
    АНДРОПОВ. Конечно, мятежники, проникшие на территорию Афганистана, займутся прежде
    всего тем, что будут бунтовать и привлекать афганским народ на свою сторону.
    КОСЫГИН. Я считаю, что проект постановления, который представлен, надо серьезно
    исправить. Прежде всего, не нужно нам растягивать поставку вооружений до апреля,
    надо дать все сейчас, немедленно, в марте. Это первое.
    Второе, надо как-то поддержать морально руководство Афганистана, и я бы предложил
    провести такие меры: сообщить Тарани, что мы поднимаем цену на газ с 15 до 25
    рублен за тысячу кубометров. Это даст возможность за счет повышения цен покрыть
    издержки, которые у них имеются в связи с приобретением оружия и других
    материалов. Нужно, по-моему, дать Афганистану бесплатно это оружие и никаких 25
    процентов не называть.
    ВСЕ. Правильно.
    КОСЫГИН. И третье, мы намечаем дать им 75 тысяч тони хлеба. Я думаю, что надо
    пересмотреть это и поставить Афганистану 100 тысяч тонн. Вот эти меры, мне
    кажется, следовало бы внести в проект постановления и, таким образом, мы
    поддержали бы афганское руководство морально. За Афганистан нам нужно бороться,
    все-таки 60 лет мы живем душа в душу. Конечно, хотя сильна борьба с иранцами,
    пакистанцами, китайцами, но Иран окажет Афганистану помощь, у него есть на это
    средства, тем более, они единомышленники в религии. Это нужно иметь в виду.
    Пакистан тоже пойдет на такую меру. О китайцах и говорить нечего. Поэтому я
    считаю, что нам нужно принять товарищеское постановление и серьезно помочь
    афганскому руководству. Об оплате, я уже сказал, говорить сейчас не следует, тем
    более, как здесь записано, — в свободно конвертируемой валюте. Какая у них
    свободно конвертируемая валюта, мы с них все равно ничего не получим. (...)
    Я хочу еще поднять такой вопрос: все-таки, что ни говорите, как Таракн, так и Амин
    скрывают от нас истинное положение вещей. Мы до сих пор не знаем подробно, что
    делается в Афганистане. Как они оценивают положение? Ведь они до сих пор рисуют
    картину в радужном свете, а на самом деле мы видим — вот какие там делаются дела.
    Люди они, видимо, хорошие, но все-таки многое они от нас утаивают. В чем причина,
    понять трудно. (...)
    Кроме того, я бы считал необходимым направить дополнительное количество
    квалифицированных военных специалистов, пусть они там подробно узнают, что
    делается в армии.
    Далее, я бы считал необходимым принять более развернутое политическое решение.
    Может быть, проект такого политического решения подготовят товарищи из МИД,
    Министерства обороны, КГБ, Международного отдела. Ясно, что Иран, Китай, Пакистан
    будут выступать против Афганистана, всеми мерами и способами мешать законному
    правительству и дискредитировать все его действия. Вот здесь-то и потребуется как
    раз наша политическая поддержка Таракн и его правительству. Конечно, и Картер
    будет тоже выступать против руководства Афганистана.
    С кем нам придется воевать в случае необходимости введения войск, кто выступит
    против нынешнего руководства Афганистана. Они же все магометане, люди одной веры,
    а вера у них настолько сильна, религиозный фанатизм настолько бушует, что они
    могут сплотиться на этой основе. Мне кажется, что надо нам и Тарани, и Амину прямо
    сказать о тех ошибках, которые они допустили за это время. В самом деле, ведь до
    сих пор у них продолжаются расстрелы несогласных с ними людей, почти всех
    руководителей не только высшего, но даже и среднего звена из партии "Парчам" они
    уничтожили. Конечно, сейчас трудно нам сформулировать политический документ, для
    этого надо будет поработать товарищам, как я уже сказал, дать срок дня три.
    УСТИНОВ. Все это правильно, что говорит Алексей Николаевич, делать это надо
    быстрее.
    ГРОМЫКО. Надо готовить документы быстрее.
    КОСЫГИН. Я считаю, что не следует афганское руководство подталкивать на то, чтобы
    оно обращалось к нам относительно ввода войск. Пусть они у себя создают
    специальные части, которые могли бы быть переброшены на более острые участки для
    подавления мятежников.
    УСТИНОВ. Я считаю, что нам ни в коем случае нельзя смешивать наши части, в случае,
    если мы их туда введем, с афганскими.
    КОСЫГИН. Нам надо сформировать свои воинские части, разработать положение о них и
    послать по особой команде.
    УСТИНОВ. У нас разработаны два варианта относительно военной акции. Первый состоит
    в том, что мы в течение одних суток направляем в Афганистан 105 воздушную дивизию
    и перебросим пехотно-моторизованный полк в Кабул, а к границе будет подтянута 68
    моторизованная дивизия, а 5-я мотострелковая дивизия находится у границы. Таким
    образом, за трое суток мы будем готовы к направлению войск. Но политическое
    решение, о чем здесь говорили, нам нужно будет принять.
    КИРИЛЕНКО. Тов. Устинов правильно ставит вопрос, нам нужно выступить против
    мятежников. В политическом документе об этом тоже надо ясно и четко сказать.
    Вместе с тем нужно нам повлиять и на Тараки, если уж дело коснется ввода наших
    войск, то решать этот вопрос требуется обстоятельно. Мы не можем вводить войска
    без обращения со стороны правительства Афганистана, пусть об этом знает т.Тараки.
    И в разговоре т.Косыгина с Тараки об этом нужно как-то прямо сказать. Вместе с тем
    необходимо сказать Тараки, чтобы они изменили тактику. Нельзя применять в массовом
    масштабе расстрелы, пытки и т.д. Особое значение для них приобретает религиозный
    вопрос, отношение к религиозным общинам, религии вообще и религиозным деятелям.
    Это вопрос большой политики. И тут нужно будет Тараки со всей решимостью сказать,
    чтобы они не допускали никаких недозволенных приемов.
    Документы нужно будет подготовить буквально завтра же. Завтра мы посоветуемся с
    Леонидом Ильичом, как нам лучше это сделать.
    УСТИНОВ. У нас имеется и второй вариант, он тоже проработан. Речь идет о вводе
    двух дивизий в Афганистан. (...)
    ПОНОМАРЕВ. Мы должны будем направить около 500 человек в Афганистан в качестве
    советников и специалистов. Нужно, чтобы эти товарищи все знали, что им делать.
    АНДРОПОВ. Под Гератом было 20 тысяч гражданских лиц, которые приняли участие в
    бунте. Что касается переговоров с Тараки, то нам надо будет это сделать. Но, мне
    кажется, что лучше, чтобы поговорил с Тараки т.Косыгин.
    ВСЕ. Правильно. Лучше, если поговорит т.Косыгин.
    АНДРОПОВ. Политическое решение нам нужно разработать и иметь в виду, что на нас
    наверняка повесят ярлык агрессора, но, несмотря на это, нам ни в коем случае
    нельзя терять Афганистан.
    ПОНОМАРЕВ. К сожалению, мы многого не знаем об Афганистане. Мне кажется, что в
    разговоре с Тараки надо поставить все вопросы, и, в частности, пусть он скажет,
    каково положение в армии и в стране в целом. У них ведь стотысячная армия, и при
    помощи наших советников эта армия могла бы сделать очень многое. А то какие-то 20
    тысяч мятежников одерживают победу. Прежде всего надо сделать все необходимое
    силами афганской армии, а потом уж, когда действительно возникнет необходимость,
    вводить наши войска.
    КОСЫГИН. Я считаю, что оружие нам посылать нужно, но если мы будем убеждены в том,
    что оно не попадет в руки мятежников. Если их армия развалится, то, следовательно,
    это оружие заберут мятежники. Затем возникает вопрос о том, как мы будем выступать
    перед мировым общественным мнением. Все это надо обосновать, то есть если уж мы
    будем вводить войска. то надо подобрать соответствующие аргументы, все подробно
    объяснить. (...)
    ГРОМЫКО. Нам надо поговорить о том, как быть, если будет худшее положение. Сегодня
    ситуация в Афганистане пока что неясна для многих из нас. Ясно только одно — мы не
    можем отдать Афганистан врагу. Как этого добиться, надо подумать. Может быть, нам
    и не придется вводить войска.
    КОСЫГИН. У всех у нас единое мнение — Афганистан отдавать нельзя.
    Отсюда — нужно разработать прежде всего политический документ, использовать все
    политические средства для того, чтобы помочь афганскому руководству укрепиться,
    оказать помощь, которую мы сейчас уже наметили, и как крайнюю меру оставить за
    собой применение военной акции. (...)
    ПОНОМАРЕВ. Афганская армия совершила революционный переворот, и я думаю, что при
    умелом руководстве со стороны правительства она твердо могла стоять и стоит на
    позициях защиты страны.
    КИРИЛЕНКО. Дело в том, что многих командиров в армии посадили или расстреляли, что
    оказало большое негативное влияние на армию.
    ГРОМЫКО. Одной из важных задач является укрепление армии, это основное звено.
    Именно всю ориентировку надо держать на политическое руководство страны и армию. И
    все же надо сказать, что афганское руководство многое от нас скрывает. Оно как-то
    не хочет быть откровенным с нами. Это очень печально.
    АНДРОПОВ. Мне кажется, что надо нам проинформировать об этих мероприятиях
    социалистические страны.
    КИРИЛЕНКО. Мы много уже говорили, товарищи, мнения у нас ясны, давайте подведем
    итог.
    (Зачитывает постановление: Поручить Косыгину переговорить с Таракн; Громыко,
    Андропову, Устинову, Пономареву — разработать "политический документ"; оказать
    помощь афганской армии вооружением, советниками и "силами наших воинских
    подразделений"; оказать помощь правительству, предложенную Косыгиным; обратиться к
    Пакистану с предупреждением; разрешить Министерству обороны развернуть две дивизии
    на границе; подготовить материалы, разоблачающие вмешательство Пакистана, США,
    Ирана, Китая в дела Афганистан; подготовить аргументы против обвинения в агрессии,
    проинформировать соцстраны и т.п.).
    Есть ли другие предложения у товарищей?
    ВСЕ. Здесь все учтено.
    КИРИЛЕНКО. Хорошо. Я сейчас постараюсь связаться с Черненко и передать ему наши
    предложения.
    ВСЕ. Правильно. (...)
    КИРИЛЕНКО. Я сейчас переговорил с т.Черненко, он считает, что предложения намечены
    правильные и постарается проинформировать об этом Леонида Ильича.
    Давайте на этом заседание сегодня закончим.

    * * *

    Таким образом, принципиальное решение о вводе советских войск в Афганистан было


    принято политбюро еще в марте 1979 года, т.е. за девять месяцев до решения НАТО
    разместить в Европе новые ракеты, и без особых мечтаний о "теплых морях". Если и
    было у них какое-то геополитическое соображение, то оно вполне исчерпывалось
    незамысловатой формулой: "не отдать Афганистан врагу" (то бишь афганскому народу).
    Однако обстановка менялась быстро, приходили все новые сообщения о положении в
    Афганистане, и "крайняя мера" оказалась отложенной. Особенно на это повлиял
    телефонный разговор Косыгина с
    Тараки, который состоялся по решению политбюро на следующий день, 18 марта (через
    переводчика), и был целиком тут же зачитан Косыгиным на заседании Политбюро:
    А.Н.КОСЫГИН. Скажите т.Тараки, что я хочу передать ему большой привет от Леонида
    Ильича и от всех членов Политбюро.
    Н.М.ТАРАКИ. Большое спасибо.
    А.Н.КОСЫГИН. Как здоровье т.Тараки, не очень он устает?
    Н.М.ТАРАКИ. Не устаю. Сегодня было заседание Революционного совета.
    А.Н.КОСЫГИН. Это хорошо, я очень рад. Попросите т.Тараки, может быть, он
    охарактеризует обстановку в Афганистане.
    Н.М.ТАРАКИ. Обстановка нехорошая, ухудшается. В течение полутора последних месяцев
    с иранской стороны было заброшено около 4 тысяч военнослужащих в гражданской
    одежде, которые проникли в город Герат и в воинские части. Сейчас вся 17-я
    пехотная дивизия находится в их руках, включая артиллерийский полк и зенитный
    дивизион, который ведет огонь по нашим самолетам. В городе продолжаются бои.
    А.Н.КОСЫГИН. Сколько в дивизии людей?
    Н.М.ТАРАКИ. До 5 тыс. человек. Все боеприпасы и склады в их руках. Из Кандагара
    самолетами возим продукты питания и боеприпасы нашим товарищам, которые сейчас
    ведут с ними бои.
    А.Н.КОСЫГИН. А сколько там людей осталось у вас?
    Н.М.ТАРАКИ. 500 человек. Они находятся на гератском аэродроме во главе с
    командиром дивизии. В подкрепление им мы послали туда из Кабула на самолетах
    оперативную группу. Она находится с утра на аэродроме Герата.
    А.Н.КОСЫГИН. А офицерский состав дивизии тоже изменил или часть находится с
    командиром дивизии на аэродроме?
    Н.М.ТАРАКИ. Небольшая часть на нашей стороне, остальные находятся у противника.
    А.Н.КОСЫГИН. Среди рабочих, среди городских мещан и служащих в Герате вы имеете
    поддержку? Есть еще на вашей стороне кто-то?
    Н.М.ТАРАКИ. Активной поддержки со стороны населения нет. Оно почти целиком
    находится под влиянием шиитских лозунгов. "Не верьте безбожникам, а идите за нами"
    — пропаганда на этом построена.
    А.Н.КОСЫГИН. Сколько населения в Герате?
    Н.М.ТАРАКИ. 200-250 тысяч человек. Они ведут себя в зависимости от обстановки.
    Куда их поведут, туда и пойдут. Сейчас они на стороне противника.
    А.Н.КОСЫГИН. А рабочих там много?
    Н.М.ТАРАКИ. Мало очень — всего 2 тыс. человек.
    А.Н.КОСЫГИН. Какие перспективы, по вашему мнению, в Герате?
    Н.М.ТАРАКИ. Мы считаем, что сегодня вечером или завтра утром Герат падет и будет
    полностью в руках противника.
    А.Н.КОСЫГИН. Какие же дальше перспективы?
    Н.М.ТАРАКИ. Мы уверены, что противник будет формировать новые части и пойдет
    дальше в наступление.
    А.Н.КОСЫГИН. У вас нет сил нанести им поражение?
    Н.М.ТАРАКИ. Если бы были...
    А.Н.КОСЫГИН. Какие же ваши предложения по этому вопросу?
    Н.М.ТАРАКИ. Мы просим, чтобы вы оказали практическую и техническую помощь людьми и
    вооружением.
    А.Н.КОСЫГИН. Это вопрос очень сложный.
    Н.М.ТАРАКИ. В противном случае мятежники пойдут в сторону Кандагара и дальше в
    сторону Кабула. Они приведут половину Ирана в Афганистан под флагом гератской
    дивизии.
    Вернутся афганцы, которые убежали в Пакистан. Иран и Пакистан работают по одному
    плану против нас. И поэтому, если вы нанесете сейчас по-настоящему удар по Герату,
    то можно будет спасти революцию.
    А.Н.КОСЫГИН. Об этом сразу узнает весь мир. У мятежников есть рации, они сразу же
    сообщат.
    Н.М.ТАРАКИ. Я прошу, чтобы вы оказали помощь.
    А.Н.КОСЫГИН. Мы должны по этому вопросу посоветоваться.
    Н.М.ТАРАКИ. Пока будете советоваться, Герат падет, и будут еще большие трудности и
    для Советского Союза, и для Афганистана.
    А.Н.КОСЫГИН. Теперь, может быть, вы мне скажете, какие вы прогнозы даете по
    Пакистану и потом отдельно по Ирану?
    У вас нет связен с передовыми людьми Ирана? Вы не можете им сказать, что у вас
    главный враг сейчас — Соединенные Штаты. Иранцы очень озлоблены против Соединенных
    Штатов, и в пропагандистском плане это, очевидно, можно использовать.
    Н.М.ТАРАКИ. Мы сегодня сделали заявление иранскому правительству, передали его по
    радио, указав, что Иран вмешивается во внутренние дела в районе Герата.
    А.Н.КОСЫГИН. А Пакистану вы не считаете нужным сделать какое-либо заявление?
    Н.М.ТАРАКИ. Завтра или послезавтра сделаем такое же заявление по Пакистану.
    А.Н.КОСЫГИН. Вы надеетесь на свою армию? Какова ее надежность? Вы не можете
    собрать войска, чтобы ударить по Герату?
    Н.М.ТАРАКИ. Мы считаем, что армия надежна. Но снять войска из других городов,
    чтобы направить их в Герат, мы не можем, так как это ослабит наши позиции в других
    городах.
    А.Н.КОСЫГИН. А если мы быстро дадим дополнительно самолеты и оружие, вы не сможете
    сформировать новые части?
    Н.М.ТАРАКИ. Это потребует много времени, и Герат падет.
    А.Н.КОСЫГИН. Вы считаете, что если Герат падет, то Пакистан предпримет такие же
    действия со своей границы?
    Н.М.ТАРАКИ. Вероятность этого очень велика. Моральный дух пакистанцев после этого
    поднимется. Американцы оказывают им соответствующую помощь. После падения Герата
    пакистанцы также направят в гражданской одежде солдат, которые начнут захватывать
    города, и иранцы будут активно вмешиваться. Успех в Герате — это ключ ко всем
    остальным вопросам, связанным с борьбой.
    А.Н.КОСЫГИН. Какие бы вы хотели видеть с нашей стороны внешнеполитические акции,
    заявления? У вас есть какие-либо соображения по этому вопросу в пропагандистском
    плане?
    Н.М.ТАРАКИ. Надо сочетать и пропагандистскую и практическую помощь. Я предлагаю,
    чтобы вы на своих танках и самолетах поставили афганские знаки, и никто ничего не
    узнает. Ваши войска могли бы идти со стороны Кушки и со стороны Кабула.
    А.Н.КОСЫГИН. До Кабула надо еще дойти.
    Н.М.ТАРАКИ. От Кушки очень близко до Герата. А в Кабул можно доставить войска на
    самолетах. Если вы пришлете войска в Кабул, и они пойдут из Кабула на Герат, то
    никто ничего не узнает, по нашему мнению. Будут думать, что это правительственные
    войска.
    А.Н.КОСЫГИН. Я не хочу Вас огорчать, но скрыть это не удастся. Это будет известно
    всему миру через 2 часа. Все начнут кричать, что началась интервенция в
    Афганистане со стороны Советского Союза. Скажите, т.Тараки, если мы на самолетах
    поставим вам оружие в Кабул, включая тайки, то вы найдете танкистов или не
    найдете?
    Н.М.ТАРАКИ. Очень небольшое количество.
    А.Н.КОСЫГИН. А сколько?
    Н.М.ТАРАКИ. Точных данных не имею.
    А.Н.КОСЫГИН. А если на самолетах быстро прислать вам танки, необходимые
    боеприпасы, дать минометы, то вы найдете специалистов, которые могут использовать
    это оружие?
    Н.М.ТАРАКИ. На этот вопрос ответа я не могу дать. На него могут ответить советские
    советники.
    А.Н.КОСЫГИН. Значит, можно думать так, что в Афганистане хорошо подготовленных
    военных кадров нет или их очень мало. В Советском Союзе прошли подготовку сотни
    афганских офицеров. Куда же они все делись?
    Н.М.ТАРАКИ. Большая часть их — мусульмане-реакционеры, ахванпсты, или, как они еще
    называются, братья-мусульмане. На них положиться не можем, не уверены в них.
    А.Н.КОСЫГИН. В Кабуле сейчас сколько населения?
    Н.М.ТАРАКИ. Около 1 млн. человек.
    А.Н.КОСЫГИН. Вы не можете еще 50 тыс. солдат набрать, если дать вам оружие быстро
    по воздуху? Сколько вы можете набрать людей?
    Н.М.ТАРАКИ. Мы можем набрать некоторое количество люден, прежде всего из молодежи,
    но потребуется большое время, чтобы их обучить.
    А.Н.КОСЫГИН. А студентов нельзя набрать?
    Н.М.ТАРАКИ. Можно говорить о студентах и учащихся 11-12 классов лицеев.
    А.Н.КОСЫГИН. А нз рабочего класса нельзя набрать?
    Н.М.ТАРАКИ. Рабочего класса в Афганистане очень мало.
    А.Н.КОСЫГИН. А беднейшее крестьянство?
    Н.М.ТАРАКИ. База может быть только из лицеистов старших классов, студентов и
    немного из рабочих. Но научить их — это долгая история. Но когда нужно будет,
    пойдем на любые меры.
    А.Н.КОСЫГИН. Мы приняли решение срочно поставить вам военное имущество, принять в
    ремонт вертолеты и самолеты — все это бесплатно. Приняли также решение поставить
    вам 100 тыс. тонн зерна, повысить цену на газ с 21 доллара за 1 тыс. куб. метров
    до 37,82 доллара.
    Н.М.ТАРАКИ. Это хорошо, но давайте поговорим о Герате.
    А.Н.КОСЫГИН. Давайте. Не можете ли вы сейчас сформировать несколько дивизий в
    Кабуле из передовых людей, на которых вы можете положиться, и не только в Кабуле,
    но и в других местах? Мы бы дали соответствующее вооружение.
    Н.М.ТАРАКИ. Нет офицерских кадров. Иран посылает в Афганистан военных в
    гражданской одежде. Пакистан посылает также в афганской одежде своих людей и
    офицеров. Почему Советский Союз не может послать узбеков, таджиков, туркменов в
    гражданской одежде? Никто их не узнает.
    А.Н.КОСЫГИН. Что вы можете еще сказать по Герату?
    Н.М.ТАРАКИ. Хотим, чтобы к нам послали таджиков, узбеков, туркменов для того,
    чтобы они могли водить танки, так как все эти народности имеются в Афганистане.
    Пусть оденут афганскую одежду, афганские значки и никто их не узнает. Это очень
    легкая работа, по нашему мнению. По опыту Ирана и Пакистана видно, что эту работу
    легко делать. Они дают образец.
    А.Н.КОСЫГИН. Конечно, вы упрощаете вопрос. Это сложный политический, международный
    вопрос. Но независимо от этого, мы еще раз посоветуемся и дадим вам ответ. Мне
    кажется, что вам нужно было бы попытаться создавать новые части. Ведь нельзя
    рассчитывать только на силу людей, которые придут со стороны. Вы видите по опыту
    иранской революции, как народ выбросил всех американцев оттуда и всех других,
    которые пытались изображать из себя защитников Ирана.
    Условимся с Вами так: мы посоветуемся и дадим Вам ответ. А Вы, со своей стороны,
    посоветуйтесь со своими военными, с нашими советниками. Есть же силы в
    Афганистане, которые будут вас поддерживать с риском для жизни и будут бороться за
    вас. Эти силы надо сейчас вооружить.
    Н.М.ТАРАКИ. Посылайте боевые машины пехоты самолетами.
    А.Н.КОСЫГИН. А у вас есть кому водить эти машины?
    Н.М.ТАРАКИ. На 30-35 машин есть водители.
    А.Н.КОСЫГИН. Они надежны? Не уйдут к противнику вместе с машинами? Ведь наши
    водители языка не знают.
    Н.М.ТАРАКИ. А вы пришлите машины вместе с водителями, которые знают наш язык, —
    таджиками, узбеками.
    А.Н.КОСЫГИН. Я и ожидал такого ответа от вас. Мы товарищи с вами и ведем
    совместную борьбу, поэтому стесняться друг друга нечего. Этому надо все и
    подчинить.
    Н.М.ТАРАКИ. Передайте наше уважение и наилучшие пожелания товарищу Брежневу,
    членам Политбюро.
    А.Н.КОСЫГИН. Спасибо. Передайте привет всем своим товарищам. А Вам желаю твердости
    в решении вопросов, уверенности и благополучия. До свидания.

    3. "Какие марксисты нашлись..."

    Нужно ли говорить, что эта беседа и еще одна (не поверив своим ушам, Косыгин
    звонил второй раз) произвели на членов политбюро гнетущее впечатление. Впервые
    они, кажется, начали соображать, в какую неприятную историю они вляпались в
    Афганистане. Тем более, что во второй беседе Тараки был еще откровеннее:
    КОСЫГИН. ...Он мне сообщил, что на улицах Герата идет братание восставших солдат с
    теми, которые поддерживают правительство. Обстановка в этом городе очень сложная.
    Если, говорит т.Тараки, сейчас Советский Союз не поможет, то нам не удержаться.
    (...) Тов. Тараки даже сказал, что вопрос может решиться за одни сутки. Если Герат
    падет, то считай, что дело кончено. (...) Кто же, спрашиваю я его тогда,
    поддерживает вас? Почти не задумываясь, т.Тараки отвечает, что почти никто не
    поддерживает. У нас в Кабуле нет рабочих, а имеются кустари. И опять разговор
    завел о Герате, говорит, что если Герат падет, тогда революция не будет спасена.
    И, наоборот, если он выстоит, то обеспечено спасение революции. По его мнению,
    армия является надежной, они на нее надеются. Но по всей стране возникли
    восстания, и армии не хватит, чтобы она везде смогла усмирить восставших.
    Требуется ваша поддержка, опять заявляет т.Тараки.
    Если говорить о Кабуле, то, как явствует из сегодняшних телеграмм, там примерно
    такое же положение, как в Иране: проходят манифестации, имеются скопления людей.
    Из Пакистана и Ирана в Афганистан проходит большое количество лиц, вооруженных
    иранским и китайским оружием. (...)
    УСТИНОВ. Что касается таджиков, то у нас нет отдельных таких формирований. Даже
    сейчас трудно сказать, сколько их служит в танковых частях нашей армии. (...)
    Амин, когда я с ним говорил, тоже просил ввести войска и Герат и разбить
    противника. (...)
    Афганская революция встретила на своем пути большие трудности, говорит Амин в
    разговоре со мной, и спасение ее зависит только от Советского Союза.
    В чем дело, почему так получилось? Дело в том, что руководство Афганистана
    недооценило роли исламской религии. Именно под знамена ислама переходят солдаты, а
    абсолютное большинство, может быть, за редким исключением, верующие. Вот почему
    они просят от нас помощи отбить атаки мятежников в Герате. Амин сказал, правда
    очень неуверенно, что у них опора на армию есть. И опять также, как и т.Тараки,
    обратился с просьбой о помощи.
    КИРИЛЕНКО. Следовательно, у них гарантий нет относительно своей армии. Они
    надеются только на одно решение, а именно: на наши танки и бронемашины.
    КОСЫГИН. Нам, конечно, принимая такое решение относительно помощи, надо серьезно
    продумать все вытекающие отсюда последствия. Дело очень это серьезное.
    АНДРОПОВ. Я, товарищи, внимательно подумал над всем этим вопросом и пришел к
    такому выводу, что нам нужно очень и очень серьезно продумать вопрос о том, во имя
    чего мы будем вводить войска в Афганистан. Для нас совершенно ясно, что Афганистан
    не подготовлен к тому, чтобы сейчас решать все вопросы по-социалистически. Там
    огромное засилье религии, почти сплошная неграмотность сельского населения,
    отсталость в экономике и т.д. Мы знаем учение Ленина о революционной ситуации. О
    какой ситуации может идти речь в Афганистане, там нет такой ситуации. Поэтому я
    считаю, что мы можем удержать революцию в Афганистане только с помощью своих
    штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск.
    КОСЫГИН. Может быть, нам следует дать указание нашему послу т.Виноградову, чтобы
    он пошел к премьер-министру Ирана Базаргаиу и сказал ему о недопустимости
    вмешательства во внутренние дела Афганистана.
    ГРОМЫКО. Я полностью поддерживаю предложение т.Аидропова о том, чтобы исключить
    такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Армия там ненадежная. Таким
    образом, наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же
    она будет воевать? Да против афганского народа прежде всего, и в него надо будет
    стрелять. Правильно отметил т.Андропов, что именно обстановка в Афганистане для
    революции не созрела, и все, что мы сделали за последние годы с таким трудом в
    смысле разрядки международной напряженности, сокращения вооружений и многое
    другое, — все это будет отброшено назад. Конечно, Китаю будет этим самым
    преподнесен хороший подарок. Все неприсоединившиеся страны будут против нас. Одним
    словом, серьезные последствия от такой акции. Отпадет вопрос о встрече Леонида
    Ильича с Картером, и приезд Жискар д'Эстена в конце марта встанет под вопрос.
    Спрашивается, а что же мы выиграем? Афганистан с его нынешним правительством, с
    отсталой экономикой, с незначительным весом в международных делах. С другой
    стороны, нам надо иметь в виду, что и юридически нам не оправдать ввода войск.
    Согласно уставу ООН, страна может обратиться за помощью, и мы могли бы ввести
    войска в случае, если бы они подверглись агрессии извне. Афганистан никакой
    агрессии не подвергался. Это внутреннее их дело, революционная междоусобица, бон
    одной группы населения с другой. К тому же надо сказать, что афганцы официально не
    обращаются к нам относительно ввода войск.
    Одним словом, мы здесь имеем дело с таким случаем, когда руководство страны в
    результате допущенных серьезных ошибок оказалось не на высоте, не пользуется
    должной поддержкой народа.
    КИРИЛЕНКО. Вчера в Афганистане была другая обстановка, и мы склонялись к тому,
    что, может быть, нам пойти на то, чтобы ввести какое-то количество воинских
    частей. Сегодня обстановка другая, и разговор у нас вполне справедливо идет уже
    несколько в ином русле, а именно: все мы придерживаемся того, что вводить войска
    нет никаких оснований.
    АНДРОПОВ. Вчера, когда мы обсуждали этот вопрос, афганцы не говорили о вводе
    войск; сегодня положение там другое. В Герате уже не одни полк перешел на сторону
    противника, а вся дивизия. Как мы видим из сегодняшнего разговора с Амином, народ
    не поддерживает правительство Тараки. Могут ли тут помочь им наши войска? В этом
    случае танки и бронемашины
    не могут выручить. Я думаю, что мы должны прямо сказать об этом т.Тараки, что мы
    поддерживаем все их акции, будем оказывать помощь, о которой сегодня и вчера
    договорились, и ни в коем случае не можем пойти на введение войск в Афганистан.
    КОСЫГИН. Может, его пригласить к нам и сказать, что мы помощь вам увеличиваем, но
    войска вводить не можем, потому что они будут воевать не против армии, которая по
    существу перешла на сторону противника или отсиживается по углам, а против парода.
    Минусы у нас будут огромные. Целый букет стран немедленно выступит против нас. А
    плюсов никаких тут для нас нет.
    АНДРОПОВ. Надо сказать прямо т.Тараки, что мы вас будем поддерживать всеми мерами
    и способами, кроме ввода войск.
    КОСЫГИН. Надо пригласить его к нам и сказать, что мы будем поддерживать вас всеми
    способами и мерами, а войска вводить не будем.
    КИРИЛЕНКО. Мы ему дали все. А что из этого? Ничего не пошло на пользу. Это ведь
    они учинили расстрелы ни в чем неповинных людей и даже говорят нам в свое
    оправдание, что якобы мы при Ленине тоже расстреливали людей. Видите ли, какие
    марксисты нашлись.
    Со вчерашнего дня дело изменилось. Вчера мы, как я уже говорил, были едины в
    оказании военной помощи, но обсуждали внимательно, прикидывали разные варианты,
    искали пути другие, кроме введения войск. Я думаю, что нам нужно будет доложить
    Леониду Ильичу об этой нашей точке зрения, пригласить в Москву т.Тараки и сказать
    ему обо всем, о чем мы договорились.
    Может быть, нам действительно следует послать в Пакистан и Иран Хомейни и
    Базаргану специальные письма?
    ЧЕРНЕНКО. Если мы введем войска и побьем афганский народ, то будем обязательно
    обвинены в агрессии. Тут никуда не уйдешь.
    АНДРОПОВ. Надо пригласить т.Тараки.
    КОСЫГИН. Я думаю, что надо посоветоваться с Леонидом Ильичом сейчас и сегодня же
    послать самолет в Кабул.
    КИРИЛЕНКО. Надо провести беседу т.Косыгина с т.Тараки. Если он пожелает приехать в
    Москву, а не остановится в Ташкенте, то тогда нам надо посоветоваться, может быть,
    его примет Леонид Ильич.
    ГРОМЫКО. Я думаю, что подготовку политического документа нам лучше начать после
    бесед с т.Тараки.
    АНДРОПОВ. Надо сейчас уже выступить со статьей по Пакистану о его поддержке
    мятежников.
    УСТИНОВ. Меры помощи, я так полагаю, мы будем проводить так, как договорились
    вчера.
    ВСЕ. Правильно.
    УСТИНОВ. Только исключить надо относительно ввода войск.
    КОСЫГИН. Одним словом, мы ничего не меняем о помощи Афганистану, кроме ввода
    войск. Они будут сами более ответственно относиться к решению вопросов руководства
    делами государства. А если мы все за них сделаем, защитим революцию, то что же для
    них останется? Ничего. В Герате у нас имеется 24 советника. Их надо будет вывезти.
    ЗАМЯТИН. Что касается пропагандистского обеспечения этого мероприятия, то у нас
    подготовлена статья об Афганистане. Затем подготовлена статья относительно
    Пакистана и помощи афганским мятежникам со стороны Китая. Статьи надо будет
    сегодня же направить в печать.
    ВСЕ. Правильно.
    ЧЕРНЕНКО. Надо условиться, товарищи, кто пригласит т.Тараки.
    КИРИЛЕНКО. Это надо будет сделать т.Косыгину А.Н. Пусть он позвонит ему и
    пригласит прибыть в Москву или в Ташкент, как он пожелает.
    И закрутилась машина. Уже на следующий день собрали расширенное заседание
    политбюро, с участием всех секретарей ЦК (включая совсем еще юного секретаря по
    сельскому хозяйству М.С.Горбачева). Каким-то чудом на время оживили Брежнева, и
    тот, видимо читая по бумажке, одобрил:
    ...все те мероприятия, которые были предусмотрены проектом решения ЦК КПСС,
    внесенным в субботу, все эти меры, которые принимались в течение субботы и
    воскресенья, — перечислив их по порядку. — Был поставлен вопрос о непосредственном
    участии наших войск в конфликте, возникшем в Афганистане. Мне думается, что
    правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту
    войну.
    Громыко, Косыгин, Устинов и Андропов по очереди доложили обстановку и свои
    соображения. Отметили даже некоторое улучшение положения:
    ГРОМЫКО. ...Сегодня получено сообщение о том, что положение в Герате не так уж
    плохое: два полка все же находятся на стороне правительства. Где, правда, я не
    знаю, но вот такие сообщения получены. (...) Есть некоторые ободряющие потки,
    заключающиеся в том, что в Кабуле вчера прошла массовая демонстрация в поддержку
    правительства. Но все же правительство положение в Афганистане как следует не
    контролирует.
    Нам, конечно, не представится уйти от решения вопросов, связанных с положением в
    Афганистане. Но я думаю, что мы должны будем придерживаться своей линии, своей
    политики, идти своей дорогой с учетом всех особенностей. Если мы, например, пойдем
    на такой риск, как ввод войск, то, конечно, получим плюсов куда меньше, чем
    минусов. Мы до сих пор не знаем, как поведет себя афганская армия. А если она не
    поддержит наши мероприятия или останется нейтральной, тогда получится, что мы
    своими войсками оккупируем Афганистан. Этим самым мы создадим для себя невероятно
    тяжелую обстановку во внешнеполитическом плане. Мы бы намного назад отбросили все
    то, что восстанавливали с таким трудом, и прежде всего разрядку, полетели бы и
    переговоры по СОЛТ-2, не было бы подписания договора (а как-никак это для нас
    сейчас самая крупная политическая акция), не было бы встречи Леонида Ильича с
    Картером, и очень сомнительно, приехал бы к нам Жискар д'Эстен, с западными
    странами и, в частности, с ФРГ у нас отношения были бы испорчены.
    Таким образом, несмотря на тяжелое положение в Афганистане, мы не можем пойти на
    такую акцию, как ввод войск. (...) Мы оказываем очень большую помощь Афганистану.
    Как поведет себя дальше афганское правительство, сказать трудно; исправить
    положение там тоже трудно. Но сказать, что там все погибло, совершенно нет никаких
    оснований. Я думаю, что если афганское руководство найдет в себе силы, правильно
    скоординирует действия, то дело может оказаться в выигрыше.
    КОСЫГИН. ...Конечно, нам нужно сохранить Афганистан как союзное государство.
    Вместе с тем нужно обратиться, видимо, к Пакистану и серьезно предупредить его о
    недопустимости интервенции против Афганистана. Такая же мера должна быть
    предпринята и в отношении Ирана. (...) Если была бы закрыта граница с Пакистаном и
    Ираном, то это было бы хорошо.
    Мне кажется, что имеет смысл нам предпринять и такую меру, как направить в
    Афганистан хорошего посла. Из разговора с т .Тарани выясняется, что он даже не
    знает, на кого опираться правительству. Там необходима большая политическая
    работа, и только в том случае мы сможем сохранить Афганистан в качестве нашего
    союзника.
    БРЕЖНЕВ. Письма Пакистану и Ирану надо направить сегодня.
    УСТИНОВ. ...У нас имеется в афганской армии большое количество советников, там
    есть и переводчики. Я сказал Амину, что мы можем дополнительно направить некоторое
    количество переводчиков. (...) Мы формируем две дивизии но Туркестанскому военному
    округу, одну дивизию — по Среднеазиатскому военному округу. Три полка могут быть,
    буквально, через три часа в Афганистане. Но я, конечно, это говорю лишь только
    потому, чтобы подчеркнуть нашу готовность. Я так же, как и другие товарищи, не
    поддерживаю идею ввода войск в Афганистан. Я бы просил разрешения провести нам на
    границе с Афганистаном тактические учения, развернуть полки и дивизии.
    Нужно сказать, что афганское руководство плохо решает очень многие вопросы и
    работать нашим советникам в таких условиях там очень трудно.
    АНДРОПОВ. ...Вместе с тем обстановка все же не безнадежная. В чем суть дела,
    сейчас в Афганистане? Дело в руководстве. Руководство не знает сил, которые
    поддерживают его и на которые можно было бы опереться. Сегодня, например, прошла
    довольно солидная демонстрация в Кабуле и Герате, но руководители не использовали
    в должной мере этих массовых мероприятии. Разъяснительная работа поставлена плохо
    не только в армии, но и среди населения вообще. Своих политических противников они
    расстреливают. Радио не прослушивается, потому что передатчики очень слабые. Нам
    нужно будет помочь им передвижными радиостанциями.
    Амин держал в своих руках по существу всю власть, и только вчера они утвердили
    нового начальника госбезопасности, начальника штаба. Таким образом, несколько
    расширяется политическая база в руководстве. (...) Я думаю, что относительно ввода
    войск нам решения принимать не следует. Ввести свои войска — это значит бороться
    против народа, давить народ, стрелять в народ. Мы будем выглядеть как агрессоры, и
    мы не можем допустить этого.
    Потолковали еще о посылке новых советников, о подготовке афганских кадров. Наконец
    подытожили:
    БРЕЖНЕВ. Я думаю, что нам следует одобрить мероприятия, которые были выработаны в
    течение этих дней.
    ВСЕ. Правильно.
    БРЕЖНЕВ. Следует поручить соответствующим товарищам осуществлять их энергично и
    если возникнут новые вопросы в связи с событиями в Афганнстане, то вносить их в
    Политбюро.
    ВСЕ. Правильно.
    БРЕЖНЕВ. Таким образом, мы принимаем решение:
    Принять в СССР т.Тараки завтра, 20 марта.
    Переговоры будут вести т.Г.Косыгин, А.Н., Громыко А.А. и Устинов Д.Ф., а затем я
    приму его.
    ВСЕ. Это очень хорошо.

    4. Дыхание рока

    Так закончилась первая фаза афганского кризиса. Ситуация немного стабилизировалась


    (уже через два дня мятежные полки в Герате были жестоко подавлены танками и
    авиацией, срочно переброшенными из других городов), а потом, к лету, опять стала
    ухудшаться. Однако с того момента и до самого дня советского вторжения все усилия
    советского руководства были направлены ровно на то, чтобы... избежать этого
    вторжения. Читая теперь их документы, буквально ощущаешь дыхание рока: кремлевские
    старцы инстинктивно чувствовали, что афганская авантюра будет началом конца их
    режима и сопротивлялись до последнего. Эта коллективная мудрость была даже
    зафиксирована в их "политическом документе", анализировавшем причины мартовского
    кризиса:
    Таким образом, наше решение воздержаться от удовлетворения просьбы руководства ДРА
    о переброске в Герат советских воинских частей было совершенно правильным. Этой
    линии следует придерживаться и в случае новых антиправительственных выступлений в
    Афганистане, исключать возможность которых не приходится.
    Но ситуация стала ускользать из их старческих рук, и чем больше они упирались, тем
    ближе сползали к краю пропасти. Словно заклинание, повторяют они друг другу все
    аргументы против этого вторжения, увязая все глубже и глубже в трясине кризиса.
    Еще вызванному в марте Тараки и Косыгин, и даже Брежнев сформулировали свою
    позицию предельно четко:
    КОСЫГИН. ...Пути решения возникших у вас проблем могут быть разными, но наилучшим
    из них является путь, который сохранил бы авторитет вашего правительства в народе,
    не испортил бы отношений Афганистана с соседними государствами, не нанес бы ущерба
    международному престижу пашен страны. Нельзя допускать того, чтобы дело выглядело
    таким образом, будто бы вы не смогли сами справиться со своими собственными
    проблемами и пригласили на помощь иностранные войска. (...) Своп же задачи на
    нынешнем этапе мы видим в том, чтобы охранять вас от всяких возможных
    международных осложнений. Мы будем вам оказывать помощь всеми возможными
    средствами — поставлять вооружение, боеприпасы, направлять людей, которые могут
    быть вам полезными в обеспечении руководства военными и хозяйственными делами
    страны, специалистов для обучения вашего военного персонала обращению с самыми
    современными видами оружия и боевой техники, которые мы вам направляем. Ввод же
    наших войск на территорию Афганистана сразу же возбудит международную
    общественность, повлечет за собой резко отрицательные многоплановые последствия.
    Это по существу будет конфликт не только с империалистическими странами, но и
    конфликт с собственным народом. Наши общие враги только и ждут того момента, чтобы
    на территории Афганистана появились советские войска. Это им даст предлог для
    ввода на афганскую территорию враждебных вам вооруженных формирований. Хочу еще
    раз подчеркнуть, что вопрос о вводе войск рассматривался нами со всех сторон, мы
    тщательно изучали все аспекты этой акции и пришли к выводу о том, что если ввести
    наши войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а наоборот,
    осложнится. Нельзя не видеть, что нашим войскам пришлось бы бороться не только с
    внешним агрессором, но и с какой-то частью вашего народа. Л народ таких вещей не
    прощает. Кроме того, как только наши войска пересекут границу, Китай и все другие
    агрессоры получат реабилитацию.
    Брежнев предложил Тараки целый ряд мер по укреплению режима в Афганистане, от
    создания "единого национального фронта" под руководством НДПА, расширения
    "политико-массовой работы" до работы с духовенством с целью добиться его
    "расслоения", чтобы по крайней мере часть духовенства если и не поддерживала бы
    открыто правительство, то во всяком случае не выступала бы против него. Как старый
    армейский политработник, он поучал Тараки:
    Важно, чтобы у командного состава было чувство уверенности в прочности своего
    положения. Нельзя многого ожидать от армии, если часто сменяются командные кадры.
    Это тем более справедливо, если смена кадров сопровождается арестами. Ведь многие
    командиры, видя, как их коллеги арестовываются и исчезают, сами начинают
    чувствовать неуверенность в своем будущем.
    Наконец, хотел бы еще раз подчеркнуть, что в сложившемся положении главную роль
    будет играть умение политическими и экономическими средствами привлечь на свою
    сторону возможно более широкие круги населения. Надо еще раз посмотреть на арсенал
    используемых средств, исключить те из них, которые могут вызвать законную тревогу
    у люден, рождать у них чувство протеста.
    Однако в вопросе о советских войсках был непреклонен:
    Теперь о вопросе, который Вы поставили в телефонном разговоре с тов. Косыгиным и
    затем здесь, в Москве, — насчет возможности ввода советских воинских частей в
    Афганистан. Мы этот вопрос всесторонне рассматривали, тщательно взвешивали и,
    скажу Вам прямо: этого делать не следует. Это сыграло бы лишь на руку врагам — и
    вашим, и нашим. (...) И хотелось бы надеяться, что Вы с пониманием относитесь к
    нашим соображениям.
    Разумеется, заявлять публично — либо вам, либо нам — о том, что мы не намерены
    этого делать, по понятным причинам нецелесообразно.
    Все было впустую: Тараки слушал, благодарил за помощь, за совет и опять начинал
    клянчить советские войска. Ну, если не войска, то хоть водителей танков или
    вертолетов. А если не советских — то можно хотя бы из других соцстран? Косыгин не
    выдержал, и, видимо, просто прикрикнул на него:
    Я не могу понять, почему возникает вопрос о пилотах и танкистах. Этот вопрос для
    нас совершенно неожиданный. И я думаю, что соцстраны вряд ли пойдут на это. Вопрос
    о направлении людей, которые сели бы в ваши танки и стреляли бы в ваших людей, —
    это очень острый политический вопрос.
    Однако через месяц, при поставке советских боевых вертолетов, вопрос возник опять,
    и опять политбюро должно было принимать специальное постановление "О
    нецелесообразности участия советских экипажей боевых вертолетов в подавлении
    контрреволюционных выступлений в Демократической Республике Афганистан",
    инструктируя Главного военного советника:
    Скажите, что афганскому руководству уже давались разъяснения о нецелесообразности
    непосредственного участия советских воинских подразделении в мероприятиях по
    подавлению контрреволюционных выступлений в ДРА, так как подобные акции будут
    использованы врагами афганской революции и внешними враждебными силами в целях
    фальсификации советской интернациональной помощи Афганистану и проведения
    антиправительственной и антисоветской пропаганды среди афганского населения. (...)
    Убедите Х.Амина. что имеющиеся боевые вертолеты с афганскими экипажами способны
    совместно с подразделениями сухопутных войск и боевой авиации решать задачи по
    подавлению контрреволюционных выступлений. Разработайте для афганского
    командования необходимые рекомендации по этому вопросу.
    В мае "в связи с активизацией контрреволюционной деятельности реакционных сил"
    афганцы опять запросили помощи. И опять им было предложено "специмущество" на
    сумму 53 млн. рублей (на 1979-1981 гг.):
    ...в том числе 140 орудий и минометов, 90 бронетранспортеров (из них 50 в порядке
    ускорения), 48 тысяч единиц стрелкового оружия, около 1000 гранатометов, 680
    авиационных бомб, а также направить в порядке ускорения в июне-июле 1979 г.
    медикаменты и медицинское оборудование на сумму 50 тыс. рублей.
    В порядке первоочередной помощи в мае с.г. поставляются 100 зажигательных баков и
    150 разовых бомбовых кассет. Поставить газовые бомбы с нетоксичным отравляющим
    веществом не представляется возможным, — сообщало политбюро через совпосла в
    Кабуле. — Что касается просьбы афганской стороны о направлении в ДРА вертолетов и
    транспортных самолетов с советскими экипажами и возможной высадки нашего
    воздушного десанта в Кабул, то вопрос использования советских воинских
    подразделении был детально и со всех точек зрения обсужден во время посещения
    Москвы т.Н.Таракн в марте с.г. Такие акции, как мы глубоко убеждены, сопряжены с
    большими осложнениями не только во внутриполитическом, но и в международном плане,
    что будет несомненно использовано враждебными силами прежде всего в ущерб
    интересам ДРА и закрепления завоеваний Апрельской революции.
    Тем не менее, к июню какие-то советские подразделения уже находились на территории
    Афганистана, хотя и не принимали участия в боевых действиях. Обстановка настолько
    ухудшилась, что Борису Пономареву пришлось туда срочно выезжать. Громыко,
    Андропов, Устинов, Пономарев докладывали политбюро 28 июня:
    Обстановка в Демократической Республике Афганистан (ДРА) продолжает осложняться.
    Действия мятежных племен приобретают более широкий и организованный характер.
    Реакционное духовенство усиливает антиправительственную и антисоветскую агитацию,
    широко проповедуя при этом идею создания в ДРА "свободной исламской республики" по
    подобию иранской.
    Трудности становления ДРА имеют во многом объективный характер. Они связаны с
    экономической отсталостью, малочисленностью рабочего класса, слабостью Народно-
    демократической партии Афганистана (НДПА). Эти трудности усугубляются, однако, и
    субъективными причинами: в партии и государстве отсутствует коллегиальное
    руководство, вся власть фактически сосредоточена в руках Н.М.Тараки и Х.Амина,
    которые нередко допускают ошибки и нарушения законности; в стране отсутствует
    Народный фронт, до сих пор не созданы местные органы революционной власти.
    Рекомендации наших советников по этим вопросам афганским руководством практически
    не реализуются.
    За последнее время более активное участие в этой борьбе стали принимать силы
    безопасности, пограничные войска и создаваемые отряды самообороны. Однако широкие
    слои населения к борьбе с реакцией привлекаются недостаточно, вследствие чего
    предпринимаемые правительством ДРА меры по стабилизации обстановки оказываются
    малоэффективными. В этих условиях контрреволюция сосредотачивает основные усилия
    на разложении афганской армии. При этом используются разнообразные средства:
    религиозный фанатизм, подкупы и угрозы. Применяются методы индивидуальной
    обработки офицеров для склонения их к измене. Такие действия реакции приобретают
    широкие масштабы и могут привести к опасным для революции последствиям. Основной
    опорой афганского правительства в борьбе с контрреволюцией продолжает оставаться
    армия.
    В связи с изложенным МИД СССР, КГБ СССР, Министерство обороны и Международный
    отдел ЦК КПСС считают целесообразным:
    1. Направить от имени Политбюро ЦК КПСС письмо Политбюро ЦК НДПА, в котором в
    товарищеской форме откровенно выразить озабоченность и беспокойство Советского
    руководства в связи с реальной опасностью потери завоевании Апрельской революции и
    высказать рекомендации по усилении) борьбы с контрреволюцией и укреплению народной
    власти. Отметить некоторые ошибки в руководстве партией и государством и
    рекомендовать меры по их исправлению, обратив особое внимание на коллегиальность в
    работе ЦК НДПА и правительства ДРА. Рекомендовать политическому руководству ДРА
    создать эффективную систему местных органов народной власти в форме революционных
    (народных) комитетов, а также значительно улучшить идеологическую и политико-
    воспитательную работу среди населения и личного состава вооруженных сил.
    2. Принять меры по усилению аппарата партийного советника и расширению его
    деятельности, а также дать согласие на направление партийных советников в
    провинциальные и городские органы власти.
    3. Направить в Афганистан в помощь главному военному советнику опытного генерала с
    группой офицеров для работы непосредственно в войсках (в дивизиях и полках).
    Главной задачей этой группы считать помощь командирам соединений и частей в
    организации боевых действий против мятежников, улучшении управления частями и
    подразделениями. Дополнительно командировать в ДРА советских военных советников до
    батальонного звена включительно в бригаду охраны правительства и в танковые
    бригады (40-50 человек, в том числе 20 советников политработников), а также
    советников военной контрразведки во все полки ДРА.
    4. Для обеспечения охраны и обороны самолетов советской авиаэскадри-льи на
    аэродроме "Баграм" направить в ДРА, при согласии афганской стороны, парашютно-
    десантный батальон в униформе (комбинезоны) под видом авиационного технического
    состава. Для охраны совпосольства направить в Кабул спецотряд КГБ СССР (125-150
    человек) под видом обслуживающего персонала посольства. В начале августа с.г.,
    после завершения подготовки, направить в ДРА (аэродром "Баграм") спецотряд ГРУ
    Генерального штаба с целью использования в случае резкого обострения обстановки
    для охраны и обороны особо важных правительственных объектов.
    5. По каналам КГБ СССР и ГРУ ГШ доводить до сведения руководства Индии
    целенаправленную информацию о планах включения индийского Кашмира наряду с
    Афганистаном в "мировую исламскую республику", с тем, чтобы побудить правительство
    Индии к активным шагам по противодействию антиафганской деятельности Пакистана.
    6. Советским средствам массовой информации усилить пропаганду против попыток
    вмешательства во внутренние дела Афганистана со стороны Пакистана, Ирана, Китая и
    США под лозунгом "Руки прочь от Афганистана". Содействовать публикации подобных
    материалов в печати третьих стран.
    Хотели того советские вожди или нет, но Рубикон оказался перейден. Этим решением
    они брали на себя всю ответственность за жизнь и смерть в Афганистане. После него
    вопрос о советском вторжении становился скорее академическим.

    5. Перемена курса

    По иронии судьбы, необходимость вторжения возникла совсем не по той причине, что


    ожидалась. К осени "мятеж" стал стихать, как бы истощив свои силы и отнюдь не
    грозил свергнуть режим. Наступила даже некоторая стабилизация, но передралось само
    афганское "руководство". В сентябре Тараки был свергнут своим верным заместителем
    и министром иностранных дел Хафизуллой Амином и вскоре убит, причем вопреки воле
    Москвы. Последовали чистки в руководстве, расправы и, как почувствовали в Кремле,
    перемены в политической ориентации нового руководства.
    Обстановка в Афганистане после событий 13—16 сентября с.г., в результате которых
    Тараки был отстранен от власти и затем физически уничтожен, остается крайне
    сложной, — докладывали Громыко, Андропов, Устинов и Пономарев в конце октября. — В
    стремлении укрепиться у власти Амин, наряду с такими показными жестами, как начало
    разработки проекта конституции и освобождение части ранее арестованных лиц, на
    деле расширяет масштабы репрессии в партии, армии, государственном аппарате и
    общественных организациях. Он явно ведет дело к устранению с политической арены
    практически всех видных деятелей партии и государства, которых он рассматривает в
    качестве своих действительных или потенциальных противников.
    По имеющимся данным, в настоящее время Амином готовится расправа над группой
    членов Политбюро ЦК НДПА (...), которым предъявляются вымышленные обвинения в
    "антипартийной и контрреволюционной деятельности". На состоявшемся недавно пленуме
    ЦК НДПА Амин ввел в руководящие органы партии наиболее преданных ему лиц, в том
    числе ряд своих родственников.
    Эти действия Амина ведут к дальнейшему углублению раскола в НДПА, ликвидации
    здорового ядра в партии и ослаблению ее влияния на социально-политическую жизнь
    страны. Они отвлекают также руководство страны от решения актуальных задач
    строительства нового общества и от борьбы с внутренней контрреволюцией. Между тем,
    хотя в последнее время военное положение в Афганистане несколько
    стабилизировалось, нет никаких оснований считать, что мятежники отказались от
    попыток свержения правительства насильственным путем.
    Действия Амина вызывают растущее недовольство прогрессивных сил. Если раньше
    против него выступали члены группы "Парчам", то сейчас к ним присоединяются и
    сторонники "Хальк", отдельные представители государственного аппарата, армии,
    интеллигенции, молодежи. Это порождает неуверенность у Амина, который ищет выход
    на путях усиления репрессии, что в еще большей степени сужает социальную базу
    режима. Значительная часть населения страны занимает в отношении нового
    руководства и проводимых им мероприятий настороженную и выжидательную позицию. Это
    относится и к настроениям личного состава армии.
    Настораживают поступающие сигналы о налаживании Амином контактов с представителями
    правомусульманской оппозиции и вождями враждебных правительству племен, в ходе
    которых с его стороны проявляется готовность договариваться с ними о прекращении
    ими вооруженной борьбы против нынешнего правительства на "компромиссных" условиях,
    фактически в ущерб прогрессивному развитию страны.
    В последнее время отмечаются признаки того, что новое руководство Афганистана
    намерено проводить "более сбалансированную политику" в отношениях с западными
    державами. Известно, в частности, что представители США на основании своих
    контактов с афганцами приходят к выводу о возможности изменения политической линии
    Афганистана в благоприятном для Вашингтона направлении.
    Поведение Амина в сфере отношений с СССР все более отчетливо обнажает его
    неискренность и двуличие. На словах он и его приближенные высказываются за
    дальнейшее расширение сотрудничества с Советским Союзом в различных областях, а на
    деле допускают действия, идущие вразрез с интересами этого сотрудничества. Внешне
    соглашаясь с рекомендациями советских представителей, в том числе по вопросу
    сохранения единства в руководстве НДПА и ДРА, и заявляя о готовности укреплять
    дружбу с СССР, на практике Амин не только не принимает мер по пресечению
    антисоветских настроении, но и сам фактически поощряет подобные настроения. В
    частности, по его инициативе распространяется версия о причастности якобы
    советских представителей к "попытке покушения" на него во время событий 13-16
    сентября с.г. Амин и его ближайшее окружение не останавливаются перед
    клеветническими вымыслами об участии советских представителей в репрессивных
    акциях, проводимых в Афганистане.
    Таким образом, в лице Амина нам приходится иметь дело с властолюбивым,
    отличающимся жестокостью и вероломством деятелем. В условиях организационной
    слабости НДПА и идейной иезакаленности ее членов не исключена опасность того, что
    ради сохранения личной власти Амин может пойти на изменение политической
    ориентации режима.
    Вместе с тем Амин, судя по всему, понимает, что внутренние и внешние трудности
    развития афганской революции, географический фактор, зависимость Афганистана в
    обеспечении повседневных потребностей армии и народного хозяйства обуславливают
    объективную заинтересованность афганского руководства в поддержке и развитии
    всесторонних афгано-советских отношении. Понимание Амином того факта, что на
    данном этапе он не может обойтись без советской поддержки и помощи, дает нам
    возможность оказывать на него определенное сдерживающее влияние.
    В Народно-демократической партии Афганистана и в афганской армии сохраняются
    здоровые силы, выражающие серьезную озабоченность складывающейся обстановкой в
    стране, которая может привести к утрате завоевании апрельской революции. Однако
    эти силы разобщены и находятся по существу на нелегальном положении.
    Трудно теперь сказать, насколько опасения Москвы в отношении "переориентации Амина
    на Запад" были обоснованными, а их причастность к "попытке покушения" на него —
    вымышленной. Несомненно одно: Амин не был их кандидатурой, не пользовался их
    доверием и явно вел себя слишком независимо Он не только вышел из под контроля,
    но, кажется, верил, что может диктовать Москве свои условия игры. Уже после
    вторжения и его убийства советская пропаганда объявила Амина прямо "агентом ЦРУ",
    что, конечно, всерьез принимать нельзя. Быть может, он просто пытался
    стабилизировать ситуацию, демонстрируя свою независимость, некоторое отдаление от
    Москвы, одновременно ведя переговоры с противной стороной, — кто знает? В
    создавшейся тогда ситуации это было бы вовсе не так уж глупо. Но перспектива
    "отдать" Афганистан, да еще не просто каким-то "мятежникам", а своим заклятым
    врагам, слишком испугала советских вождей. Одно дело — проиграть революцию, другое
    — создать на своей границе плацдарм для идейного врага, источник смертельной
    опасности для их власти в Средней Азии. Нет сомнения, что с этого момента судьба
    Амина была решена, а вторжение стало неизбежно. Это видно уже по тем решениям,
    которые приняло политбюро в октябре по вышеприведенному докладу:
    1. Продолжать активно работать с Амином и в целом с нынешним руководством НДПА и
    ДРА, не давая Амину поводов считать, что мы не доверяем ему и не желаем иметь с
    ним дело. Использовать контакты с Амином для оказания на него соответствующего
    влияния и одновременно для дальнейшего раскрытия его истинных намерений.
    2. Исходя из этой пашей общей линии в отношении Амина на данном этапе и учитывая
    неоднократно высказывавшееся им пожелание совершить официальный или рабочий визит
    в Москву для встречи с Л.П.Брежневым и другими советскими руководителями,
    следовало бы дать ему в принципе положительный ответ, не определяя, однако, сейчас
    конкретных сроков этого визита.
    3. Постоянно обращать внимание Амина на необходимость соблюдения коллегиальности
    руководства, норм партийной жизни и правопорядка, на недопустимость продолжения
    безосновательных репрессий в отношении партийных, военных и других кадров.
    4. По линии всех советских учреждений в Афганистане усилить изучение обстановки в
    стране, а также руководящих деятелей партийного и государственного аппарата,
    командного состава армии, органов безопасности. При беседах с лицами, дружественно
    настроенными к СССР и обеспокоенными судьбой апрельской революции, не создавать
    впечатления, что нами одобряется все происходящее сейчас в Афганистане, не
    отталкивать таких лиц. В то же время избегать открытой критики тех или иных
    действий нынешнего афганского руководства, чтобы не давать повода Амину и его
    сторонникам обвинить нас во вмешательстве во внутренние дела.
    5. Военную помощь Афганистану оказывать сейчас в ограниченных масштабах. С учетом
    реальной обстановки в стране и необходимости дальнейшего ведения боевых действий
    против мятежников, продолжать поставки стрелкового оружия, запасных частей,
    минимально необходимого количества боеприпасов и вспомогательного военного
    имущества. Положительно рассмотреть просьбу афганского руководства о поставке
    легкого стрелкового оружия для народной милиции ДРА. От дальнейших поставок
    тяжелого вооружения и военной техники пока воздержаться, тем более, что реальной
    необходимости в этом сейчас нет, а создавать излишние запасы такого вооружения и
    боеприпасов в Афганистане нецелесообразно.
    6. Находящимся в Афганистане советским воинским подразделениям (узел связи,
    парашютно-десантный батальон, транспортные авиационные эскадрильи самолетов и
    вертолетов), а также отряду по охране советских учреждении продолжать выполнять
    поставленные задачи. От направления в Кабул по просьбе Амина советского воинского
    подразделения для его личной охраны воздержаться.
    7. В области экономического сотрудничества следует придерживаться линии на
    выполнение имеющихся обязательств по подписанным соглашениям. Однако к
    рассмотрению поступающих от Амина все новых просьб об оказании экономической и
    финансовой помощи, включая поставки нефтепродуктов, продовольственных и
    промышленных товаров, подходить очень осмотрительно и решать эти вопросы с учетом
    наших возможностей и действительных потребностей афганской стороны, не допуская
    создания ею за наш счет резервов на длительный срок.
    8. Наши советники, находящиеся в Афганистане по линии Минобороны, КГБ и других
    советских министерств и ведомств, должны оставаться там и выполнять поставленные
    перед ними ранее задачи. Принимая, однако, во внимание, что Амин настойчиво
    проводит тезис о "равной ответственности" афганских должностных лиц и советских
    представителей за работу соответствующих афганских ведомств, должно быть исключено
    участие советских представи-телей и советников в мероприятиях афганской стороны,
    которые могли бы бросить тень на Советский Союз.
    Просьбы афганской стороны о посылке дополнительно советских советников того или
    иного профиля тщательно взвешивать и удовлетворять только в тех случаях, когда это
    будет отвечать нашим интересам.
    9. Продолжать практику взаимных консультаций и обменов мнениями с Амином и другими
    руководителями ДРА по вопросам внешней политики с целью разъяснения нашей позиции
    по конкретным вопросам, а также выяснения намерений афганской стороны во внешних
    делах. В необходимых случаях и в соответствующей форме давать понять Амину о нашем
    неодобрительном отношении к его заигрыванию с Западом.
    Одновременно по дипломатическим, а также специальным каналам продолжать принимать
    меры против вмешательства других стран, и частности соседних с Афганистаном, в его
    внутренние дела.
    10. В советской печати ограничиваться в основном сообщениями фактического порядка
    о происходящем в Афганистане, положительно характеризуя лишь те мероприятия
    афганского руководства, которые содействуют углублению советско-афганского
    сотрудничества, упрочению завоеваний апрельской революции и развитию ДРА по пути
    прогрессивных социально-экономических преобразований.
    11. Совпосольству в Кабуле, Комитету госбезопасности СССР, Министерству обороны и
    Международному отделу ЦК КПСС изучать политику и практические действия Х.Амнна и
    его окружения в отношении афганских интернационалистов, патриотов, а также кадров,
    прошедших обучение в Советском Союзе и социалистических странах; реакционного
    мусульманского духовенства и вождей племен; внешнеполитических связей с Западом и
    в особенности с США, а также с КНР.
    При наличии фактов, свидетельствующих о начале поворота Х.Амнна в антисоветском
    направлении, внести дополнительные предложения о мерах с нашей стороны.
    Словом, Москва приступила к формированию новой команды "руководителей" из
    "здорового ядра" в партии, армии, госаппарате и, отдадим им должное, делала это
    мастерски. Достали из нафталина Бабрака Кармаля, все еще интриговавшего из своего
    убежища в Праге, добились даже примирения остатков "Парчама" и "Калька", и,
    глядишь, появились контуры "правительства национального единства". К декабрю, в
    рекордные сроки, все было готово, включая и разработку военной части операции. Не
    берусь судить о "вероломстве" Амина, но советские вожди проявили здесь верх
    вероломства, вполне перещеголяв своих восточных братьев: 6 декабря ему был
    внезапно направлен тот самый "батальон для охраны резиденции" Амина, который он
    тщетно выпрашивал с лета.
    Председатель Революционного Совета, генеральный секретарь ЦК НДПА и премьер-
    министр ДРА Х.Амин в последнее время настойчиво ставит вопрос о необходимости
    направить в Кабул советский мотострелковый батальон для охраны его резиденции, —
    не моргнув глазом докладывали ЦК Андропов и Огарков. — С учетом сложившейся
    обстановки и просьбы Х.Амнна считаем целесообразным направить в Афганистан
    подготовленный для этих целей специальный отряд ГРУ Генерального штаба общей
    численностью около 500 чел. в унифор-

    ме, не раскрывающей его принадлежность к Вооруженным Силам СССР. Возможность


    направления этого отряда в ДРА была предусмотрена решением Политбюро ЦК КПСС от
    29-6.1979 г. NII156/Х.
    В связи с тем, что вопросы о направлении отряда в Кабул согласованы с афганской
    стороной, полагаем возможным перебросить его самолетами военно-транспортной
    авиации в первой декаде декабря с.г.
    Это был тот самый отряд "спецназа", который в ночь на 28 декабря взял штурмом
    дворец Амина. Нашлись-таки в советской армии и таджики, и узбеки, переодеть коих в
    афганскую форму труда не составило.

    6. "Шторм-333"

    Когда доходило до дел действительно деликатных, советские вожди проявляли


    невероятную скрытность, не доверяя никому, даже своим ближайшим сотрудникам. Часто
    и следа нельзя найти в их бумагах от тех деликатных дел. Стоит ли удивляться, что
    даже в самых сокровенных хранилищах документов политбюро не существует такой
    бумаги, где черным по белому было бы записано распоряжение о вторжении в
    Афганистан, тем более — об устранении Амина. Однако эти решения были приняты всем
    составом политбюро — иначе и быть не могло в советской системе, где каждое
    преступление скреплялось "кровавой порукой", как в "Бесах" Достоевского. Никто не
    должен был остаться "чистеньким".
    Решение о вторжении советских войск в Афганистан и о государственном перевороте в
    этой "демократической республике" было принято 12 декабря 1979 года членами
    политбюро Брежневым, Андроповым, Устиновым, Громыко, Черненко, Пельше, Сусловым,
    Кириленко, Гришиным, Тихоновым при участии неголосующего кандидата в члены
    политбюро Пономарева. Но даже те, кто из-за дальности расстояния или по болезни не
    мог присутствовать, впоследствии должны были подписать это решение: Кунаев — 25-
    го, Романов и Щербицкий — 26-го. Сам документ, если его можно так назвать,
    представляет из себя лист обыкновенной бумаги, на котором от руки (видимо,
    Черненко) написан ничего не значащий текст, в котором нет даже слова "Афганистан".
    Он озаглавлен:

    К положению в "А"
    1. Одобрить соображения и мероприятия, изложенные т.тАндроповым Ю.В., Устиновым
    Д.Ф., Громыко А.А.
    Разрешить им в ходе осуществления этих мероприятий вносить коррективы
    непринципиального характера.
    Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в Политбюро.
    Осуществление всех этих мероприятий возложить на т.т.Андропоиа Ю.В., Устинова
    Д.Ф., Громыко А.А.
    2. Поручить Т.Т.Андропову Ю.В., Устинову Д.Ф., Громыко А.А. информировать
    Политбюро ЦК о ходе выполнения намеченных мероприятий.
    Секретарь ЦК Л.Брежнев

    Это и есть историческое решение политбюро П176/125 от 12 декабря 1979 года, в


    результате которого погибли сотни тысяч афганцев, начиная со злополучного
    "президента" Хафизуллы Амина, и десятки тысяч ребят из всех уголков
    многоплеменного Советского Союза.
    Впрочем, по поводу Амина, видимо, совещались еще раз 26 декабря на даче Брежнева
    (он, как всегда, хворал) в более узком кругу. И опять ничего не значащая бумажка,
    где уже на пишущей машинке напечатано:
    26 декабря 1979 г. (на даче — присутствовали Т.Т.Брежнев Л.И., Устинов Д.Ф.,
    Громыко А.Л., Черненко К.У.) о ходе выполнения постановления ЦК КПСС N№76/125 от
    12/ХII-79 г. доложили Т.Т.Устинов, Громыко и Андропов.
    Тов. Брежнев Л.И. высказал ряд пожеланий, одобрив при этом план действий,
    намеченный товарищами, на ближайшее время.
    Признано целесообразным, что в таком же составе и направлении доложенного плана
    действовать Комиссии Политбюро ЦК, тщательно продумывая каждый шаг своих действий.
    По вопросам, которые необходимо принимать решения, своевременно вносить в ЦК КПСС.
    (Заверено подписью К.Черненко 27.12.79)
    Какие детали операции уточняли они накануне переворота в Кабуле — кто знает?
    Только в 1992 году, когда советский режим рухнул, а языки развязались, в
    российской печати появились детальные рассказы участников этих событий —
    оказавшихся не у дел офицеров КГБ, спецназа, бывших "советников".
    Теперь мы знаем, что операция носила кодовое название "Шторм-333" и
    осуществлялась, кроме отряда спецназа, двумя спецгруппами КГБ. По иронии судьбы,
    просьбы Тараки не прошли бесследно: батальон спецназа, состоящий почти
    исключительно из среднеазиатов (отчего в обиходе его окрестили "мусульманским"),
    стали формировать сразу после мартовских событий 1979 года, в начале мая. Отбирали
    в основном в разведывательных и танковых подразделениях. Главное требование —
    знание восточных языков и хорошие физические данные. Только руководитель был не
    азиат — полковник Колесник.
    10-12 декабря весь батальон, около 500 человек в афганской форме, был переброшен в
    Баграм, а 21-го направлен "охранять" резиденцию Амина дворец Тадж-Бек, куда тот
    перебрался после еще одного неудачного покушения на его жизнь.
    "Надо указать, что система обороны Тадж-Бека была тщательно организована, —
    вспоминали потом участники событий. — Внутри дворца службу несла личная охрана
    Х.Амина, состоявшая из его родственников и особо доверенных людей. Они и форму
    носили специальную, отличную от других афганских военнослужащих: на фуражках белые
    околыши, белые ремни и кобуры, белые манжеты на рукавах. Жили они в
    непосредственной близости от дворца в глинобитном строении, рядом с домом, где
    находился штаб бригады охраны. (...) Вторую линию составляли семь постов, на
    каждом из которых располагалось по четыре часовых, вооруженных пулеметом,
    гранатометом и автоматами. Смена их производилась через два часа. Внешнее кольцо
    охраны образовывали пункты дислокации батальонов бригады охраны (трех мотопехотных
    и танкового). Они располагались вокруг Тадж-Бека на небольшом удалении. На одной
    из господствующих высот были вкопаны два танка Т-54, которые могли
    беспрепятственно прямой наводкой простреливать из пушек и пулеметов местность,
    прилегающую к дворцу. Всего в бригаде охраны насчитывалось 2,5 тысячи человек.
    Кроме того, неподалеку располагался зенитный полк".
    "Мусульманский" батальон и присоединившиеся к нему спецчасти КГБ были размещены в
    промежутке между постами охраны и линией расположения афганских батальонов.
    Командиров вызвали в советское посольство, к главному военному советнику генералу
    Магометову и руководителю аппарата КГБ в Афганистане, некоему генералу Богданову.
    Только тут они узнали о настоящей цели своей внезапной переброски.
    "Богданов поинтересовался планом охраны дворца, а затем как бы между прочим
    неожиданно предложил подумать над вариантом действий, если вдруг придется не
    охранять, а захватывать дворец.
    Всю ночь разрабатывали план боевых операций. Подсчитывали все очень долго и
    скрупулезно. Понимали, что это и есть та реальная задача, ради которой они в
    Кабуле.
    Утром 24 декабря полковник Колесник детально изложил план захвата дворца. После
    долгих обсуждений командованию батальона сказали — ждите. Ждать пришлось довольно
    долго. Только во второй половине дня сообщили, что решение утверждается. Но
    подписывать этот план не стали. Сказали — действуйте!
    ...Вечером Магометов и Колесник приехали на переговорный пункт, (...) зашли в
    переговорную кабину правительственной связи и стали звонить генералу армии
    С.Ф.Ахромееву (он в то время находился в Термезе, возглавлял оперативную группу
    Министерства обороны СССР, которая осуществляла руководство вводом советских войск
    в Афганистан). (...) Первого заместителя начальника Генерального штаба
    интересовали мельчайшие детали операции. По ходу разговора давались новые
    указания. Когда выходили из переговорной кабины, Магометов сказал Колеснику: "Ну,
    полковник, теперь у тебя или грудь в крестах, или голова в кустах"
    -Возвратившись примерно в три часа ночи 25 декабря в расположение батальона,
    полковник Колесник возглавил подготовку к боевым действиям по захвату дворца.
    Планом операции предусматривалось в назначенное время тремя ротами занять участки
    обороны и не допустить выдвижения к дворцу Тадж-Бек афганских батальонов. Против
    каждого батальона должна была выступить рота спецназа или десантников. Еще одна
    предназначалась для непосредственного штурма дворца. Вместе с ней должны были
    действовать две специальные группы КГБ СССР. Частью сил предполагалось захватить и
    разоружить зенитный полк.
    Одной из важнейших задач был захват двух вкопанных танков, которые держали под
    прицелом все подходы к дворцу. Для этого выделили пятнадцать человек (среди них
    были и специалисты-танкисты) (...) и двух снайперов из КГБ. От действий этой
    группы во многом зависел успех всей операции. (...) Руководство батальона хорошо
    понимало, что задача может быть выполнена только при условии внезапности и военной
    хитрости".
    Между тем, 25 декабря в 15.00 по московскому времени начался ввод советских войск
    в Афганистан.
    Первыми через Амударью переправились разведчики, затем по мосту пошли остальные
    части 108-й мотострелковой дивизии. Войска выдвигались через Пули-Хумры и Саланг в
    Кабул. В это же время самолеты военно-транспортной авиации начали переброску по
    воздуху и высадку основных сил воздушно-десантной дивизии и отдельного парашютно-
    десантного полка на аэродромы Кабула и Баграма. Для перевозки личного состава и
    техники было совершено 343 самолеторейса, затрачено 47 часов. В Кабул и Баграм
    доставлено 7700 человек, 894 единицы боевой техники и 1062 тонны различных грузов.
    Это было то самое "вторжение", за которым встревоженные американцы следили через
    свои спутники
    Однако главной части операции из космоса было не разглядеть:
    "26 декабря для установления более тесных отношений с командованием афганской
    бригады и "мусульманского" батальона устроили прием. Приготовили плов, на базаре
    накупили всевозможной зелени. Правда, со спиртным были трудности. Выручили
    сотрудники КГБ. Они привезли с собой ящик "Посольской", коньяк, различные
    деликатесы. В общем, стол получился на славу. Из бригады охраны пришли пятнадцать
    человек во главе с командиром и замполитом. Во время приема старались разговорить
    афганцев. Поднимали тосты за советско-афганскую дружбу, за боевое содружество.
    Сами пили гораздо меньше. Иногда солдаты, которые обслуживали на приеме, вместо
    водки наливали в рюмки советских офицеров воду. (...) Расставались если не
    друзьями, то хорошими знакомыми.
    С утра 27-го началась непосредственная подготовка к штурму дворца Амина. У
    сотрудников КГБ был детальный план Тадж-Бека. Поэтому к началу операции "Шторм-
    333" спецназовцы из "мусульманского" батальона и группы КГБ (...) детально знали
    объект захвата N1: наиболее удобные пути подхода, режим несения караульной службы,
    общую численность охраны и телохранителей Амина, расположение пулеметных "гнезд",
    бронемашин и танков, внутреннюю структуру комнат и лабиринтов дворца, размещение
    аппаратуры радиотелефонной связи. ( .) Личному составу "мусульманского" батальона
    и спецподразделений КГБ разъясняли: Х.Амин повинен в массовых репрессиях, по его
    приказу убивают тысячи ни в чем не повинных людей, он предал дело Апрельской
    революции, вступил в сговор с ЦРУ США и то. Правда, эту версию мало кто
    воспринимал, так как тогда более резонно Амину было пригласить американцев, а не
    советских".
    А что же вероломный Амин? Несмотря на то, что сам в сентябре обманул Брежнева и
    Андропова (обещал сохранить Тараки жизнь, когда последний был уже задушен, — в
    итоге советское руководство два-три дня "торговалось" с Амином из-за уже мертвого
    к тому моменту лидера Апрельской революции), он, как ни странно, им верил. Скорее
    всего, считал, что победителей не судят, с ними дружат. А может быть, не
    сомневался, что и "русские тоже признают только силу". Так или иначе, но он не
    только окружил себя советскими военными советниками, но и полностью доверял...
    лишь врачам из СССР и надеялся в конечном итоге только на советские войска,
    постоянно обращаясь с просьбами об их вводе в Афганистан. И то сказать, на "своих"
    афганцев надежды было еще меньше.
    "В это время Амин, ничего не подозревая, находился в эйфории от того, что удалось
    добиться своей цели — советские войска вошли в Афганистан. Днем 27 декабря он
    устроил обед, принимая в своем роскошном дворце членов Политбюро, министров с
    семьями.
    Амин торжественно говорил присутствующим: "Советские дивизии уже на пути сюда. Все
    идет прекрасно. Я постоянно связываюсь по телефону с товарищем Громыко, и мы
    сообща обсуждаем вопрос, как лучше сформулировать для мира информацию об оказании
    нам советской военной помощи".
    Вечером ожидалось выступление Амина по афганскому телевидению. На съемки во дворец
    были приглашены высшие военные чины и начальники политорганов.
    Неожиданно во время обеда Генсек НДПА и многие его гости почувствовали себя плохо.
    Некоторые потеряли сознание. Полностью "отключился" и Амин. Его супруга немедленно
    вызвала командира президентской гвардии (...), который начал звонить в Центральный
    военный госпиталь (...) и в поликлинику советского посольства, чтобы вызвать
    помощь. Продукты и гранатовый сок были немедленно направлены на экспертизу.
    Повара-узбеки — задержаны. Во дворец (...) прибыла группа советских врачей,
    работавших советниками в Кабуле. Когда врачи (...) входили во дворец, их
    неожиданно обыскали. Потребовали, чтобы офицеры сдали оружие. Причем в резкой
    форме. Что-то случилось? Поняли, что именно, когда увидели в вестибюле, на
    ступеньках лестницы, в комнатах лежащих и сидящих в неестественных позах людей.
    Те, кто пришел в себя, корчились от боли. Врачи поняли сразу: массовое отравление.
    Решили оказывать помощь, но тут к ним подбежал афганский медик. (...) Именно он
    увлек их за собой — к Амину. По его словам, Генсек был в тяжелейшем состоянии.
    Поднялись по лестнице. Амин лежал в одной из комнат, раздетый до трусов, с
    отвисшей челюстью и закатившимися глазами. Умер? Прощупали пульс — еле уловимое
    биение. Умирает?
    (Врачи), не задумываясь, что нарушают чьи-то планы, приступили к спасению главы
    "дружественной СССР страны". Уколы, промывание желудка, снова уколы, капельницы...
    Пройдет еще значительное время, прежде чем дрогнут веки Амина, и он придет в себя,
    затем удивленно спросит "Почему это случилось в моем доме? Кто это сделал?
    Случайность или диверсия?""
    Происшествие встревожило охрану, выставили дополнительные внешние посты, подняли
    по тревоге танковую бригаду.
    "Около шести часов вечера полковника Колесника вызвал на связь генерал Магометов и
    сказал, что время штурма перенесено, и начинать надо как можно скорее. Ведь после
    отравления Амина охрану стали усиливать, нельзя было терять время.
    Буквально через пятнадцать минут группа захвата (...) выехала на машине в
    направлении высоты, где были закопаны танки. (...) Колесник немедленно дал команды
    — "Огонь!" и "Вперед!" Одновременно кабульское небо рассекли две красные ракеты —
    сигнал для солдат и офицеров "мусульманского" батальона и спецгрупп КГБ. На дворец
    обрушился шквал огня. Это произошло примерно в четверть восьмого вечера.
    Первыми по дворцу прямой наводкой (...) открыли огонь зенитные самоходные
    установки "Шилка". Автоматические гранатометы АГС-17 стали обстреливать танковый
    батальон, не давая экипажам подойти к танкам. По дороге к дворцу двинулась рота
    боевых машин пехоты (БМП).
    На десяти БМП в качестве десанта находились две спецгруппы КГБ. Они сбили внешние
    посты охраны и устремились к Тадж-Беку. Единственная дорога крутым серпантином
    взбиралась в гору, она усиленно охранялась, а другие подступы были заминированы.
    Едва первая боевая машина миновала поворот, из здания ударили крупнокалиберные
    пулеметы. БМП была подбита. Члены экипажа и десант покинули ее и при помощи
    штурмовых лестниц стали взбираться вверх к дворцу. Шедшая второй БМП столкнула
    подбитую машину с дороги и освободила путь остальным. Они быстро выскочили на
    площадку перед Тадж-Беком.
    Спецгруппы КГБ ворвались в здание, за ними последовали солдаты из спецназа. Бой
    перед дворцом и, особенно, в самом здании сразу же принял ожесточенный характер:
    был приказ никого из дворца живым не выпускать.
    Офицеры и солдаты личной охраны Амина, его телохранители (около 100-150 человек)
    сопротивлялись отчаянно и в плен не сдавались. Во дворце на втором этаже начался
    пожар".
    Один офицер КГБ впоследствии так вспоминал эти минуты
    "...Сначала на штурм пошли только сотрудники КГБ. Орали мы со страху ужасно, все
    больше матом, что, в сущности, помогло нам не только психологически, но и
    практически. Солдаты из охраны Амина, принявшие нас сперва за собственную мятежную
    часть, но услышав русскую речь, сдались нам как высшей и справедливой силе. Как
    потом выяснилось, многие из них прошли обучение в десантной школе в Рязани, где,
    видимо, и запомнили русский мат на всю жизнь.
    Действия свои внутри дворца я помню смутно, как в кошмарном сне, двигался я чисто
    механически. Если из комнаты не выходили с поднятыми руками, мы вышибали дверь,
    бросали гранату и били, не глядя, очередями. Потом бежали дальше. Какой-то человек
    метнулся к лифту. Пока закрывались створки, я бросил в кабину гранату".
    Советские врачи попрятались кто куда. Те, что пытались откачать Амина, спрятались
    за стойку бара. Они, вероятно, были последними, кто видел его в живых:
    "Взрывы все сильнее сотрясали Тадж-Бек. По коридору, весь в отблесках огня, шел
    (...) Амин. Был он в белых трусах, флаконы с физраствором, словно гранаты, держал
    в высоко поднятых, обвитых трубками руках. Можно было только представить, каких
    это усилий ему стоило, и как кололи вдетые в вену иглы.
    — Амин?! — увидев, не поверили врачи своим глазам. (Один из них), выбежав из
    укрытия, первым делом вытащил иглы, довел его до бара. Амин прислонился к стене,
    но тут же напрягся, прислушиваясь. Врачи тоже услышали детский плач — откуда-то из
    боковой комнаты шел, размазывая кулачками слезы, пятилетний сынишка Амина. Увидев
    отца, бросился к нему, обхватил за ноги. Амин прижал его голову к себе, и они
    вдвоем присели у стены. Это была настолько тягостная, разрывающая душу картина,
    что (один из врачей), отвернувшись от отца с сыном, сделал шаг из бара: "Я не могу
    это видеть, пойдем отсюда"".
    Характерно, что до самого последнего момента Амин не верил в измену своих русских
    братьев. Рассказывают, что он даже приказал своему адъютанту позвонить и
    предупредить советских военных советников о нападении на дворец. При этом он якобы
    сказал: "Советские помогут". Но адъютант доложил, что стреляют именно советские.
    "Врешь, не может быть!" — заорал Амин и запустил в адъютанта пепельницей.
    Попытался связаться сам, но связи уже не было. Тогда, как говорят, он тихо сказал:
    "Я об этом догадывался, все верно".
    Труп Амина завернули в ковер и под утро похоронили отдельно, неподалеку от
    братской могилы, куда свалили всех погибших за ночь афганцев, в том числе и двух
    его сыновей. Никакого надгробия ему поставлено не было.
    А после штурма радиостанция Кабула передала записанное на пленку обращение Бабрака
    Кармаля к народам Афганистана:
    "Сегодня сломана машина пыток Амина и его приспешников — диких палачей,
    узурпаторов и убийц десятков тысяч наших соотечественников — отцов, матерей,
    сестер, братьев, сыновей и дочерей, детей и стариков..."
    Но это были только слова. Новый режим мало чем отличался от предыдущего. Сам же
    Кармаль в то время еще находился в Баграме под охраной парашютно-десантного полка.
    В 0 часов 30 минут 28 декабря ему позвонил Ю.ВАндропов. От себя и "лично" от
    Л.И.Брежнева он поздравил нового председателя Революционного совета ДРА по случаю
    победы второго этапа революции.
    Вот сколько событий спряталось за невзрачным рукописным листочком с подписями
    членов политбюро.

    7. Временные меры

    Но это стало известно только теперь. Комиссия политбюро (все те же Андропов,


    Громыко, Устинов, Пономарев), коей поручено было "информировать", разумеется, не
    сообщает в своем отчете того, что произошло, а излагает официальную версию
    событий.
    После государственного переворота и убийства Генерального секретаря ЦК НДПА,
    председателя Революционного совета Афганистана Н.М.Тараки, совершенных Амином в
    сентябре этого года, ситуация в Афганистане резко обострилась, приобрела кризисный
    характер, — пишут они 31 декабря. — Х.Амин установил в стране режим личной
    диктатуры, низведя положение ЦК НДПА и Революционного совета фактически до
    положения чисто номинальных органов. На руководящие посты в партии и государстве
    были назначены люди, связанные с Х.Амином родственными отношениями, либо узами
    личной преданности. Из рядов партии были изгнаны и арестованы многие члены ЦК
    НДПА, Ревсовета и афганского правительства. Репрессиям и физическому уничтожению в
    основном подверглись активные участники Апрельской революции, лица, не скрывавшие
    своих симпатий к СССР, те, кто защищал ленинские нормы внутрипартийной жизни.
    Х.Амин обманул партию и народ своими заявлениями о том, что Советский Союз якобы
    одобрил меры по устранению из партии и правительства Тарани.
    По прямому указанию Х.Амина в ДРА стали распространяться заведомо сфабрикован-ные
    слухи, порочащие Советский Союз и бросающие тень на деятельность советских
    работников в Афганистане, для которых были установлены ограничения в поддержании
    контактов с афганскими представителями.
    В то же время имели место попытки наладить контакты с американцами в рамках
    одобренного Х.Амином "более сбалансированного внешнеполитического курса". Х.Амин
    ввел в практику проведение конфиденциальных встреч с поверенным в делах США в
    Кабуле. Правительство ДРА стало создавать благоприятные условия для работы
    американского культурного центра, по распоряжению Х.Амина спецслужбы ДРА
    прекратили работу против посольства США.
    Х.Амин стремился упрочить свои позиции путем достижения компромисса с главарями
    внутренней контрреволюции. Через доверенных лиц он вступил в контакт с лидерами
    правомусульманской оппозиции.
    Масштабы политических репрессий приобретали все более массовый характер. Только за
    период после сентябрьских событий в Афганистане было уничтожено без суда и
    следствия более 600 членов НДНА, военнослужащих и других лиц, заподозренных в
    антиаминовских настроениях. Фактически дело шло к ликвидации партии.
    Все это в сочетании с объективными трудностями, специфическими афганскими
    условиями поставило развитие революционного процесса в чрезвычайно тяжкие условия,
    привело к активизации контрреволюционных сил, которые фактически установили свой
    контроль во многих провинциях страны. Пользуясь поддержкой извне, которая при
    Амине стала принимать еще более широкие масштабы, они добивались коренного
    изменения военно-политической обстановки в стране и ликвидацией завоеваний
    революции.
    Диктаторские методы управления страной, репрессии, массовые расстрелы,
    несоблюдение норм законности вызвали широкое недовольство в стране. В столице
    стали появляться многочисленные листовки, в которых разоблачался антинародный
    характер нынешнего режима, содержались призывы к единству для борьбы с "кликой
    Амина". Недовольство распространилось и на армию. Значительная часть офицеров
    высказывала возмущение засильем некомпетентных ставленников Х.Амина. По существу в
    стране сложился широкий антиаминовский фронт.
    Проявляя тревогу за судьбы революции и за независимость страны, чутко реагируя на
    усиление антиаминовских настроений в Афганистане, находившиеся в эмиграции за
    рубежом Кармаль Бабрак и Асадулла Сарвари взяли курс на объединение всех
    антиаминовских групп, находящихся в стране и за рубежом, для спасения родины и
    революции. При этом учитывалось, что находившаяся в подполье группа "Парчам" под
    руководством нелегального ЦК провела значительную работу по сплочению всех
    здоровых сил, включая сторонников Тараки из бывшей группы "Хальк".
    Были устранены существенные разногласия и ликвидирован имевший место в прошлом
    раскол в НДПА. Хальковцы (в лице Сарвари) и парчамисты (в лице Бабрака) объявили
    об окончательном объединении партии. Бабрак был избран руководителем нового
    партийного центра, а Сарвари — его заместителем.
    В чрезвычайно сложных условиях, которые поставили под угрозу завоевания Апрельской
    революции и интересы обеспечения безопасности нашей страны, встала необходимость
    оказания дополнительной военной помощи Афганистану, тем более, что с такой
    просьбой обратилось в прошлое правительство ДРА. В соответствии с положениями
    советско-афганского договора 1978 года было принято решение направить в Афганистан
    необходимый контингент Советской Армии.
    На волне патриотических настроений, охвативших довольно широкие массы афганского
    населения в связи с вводом советских войск, осуществленным в строгом соответствии
    с положениями советско-афганского договора 1978 года, оппозиционные Х.Амину силы в
    ночь с 27 на 28 декабря с.г. организовали вооруженное выступление, которое
    завершилось свержением режима Х.Амина. Это выступление получило широкую поддержку
    со стороны трудящихся масс, интеллигенции, значительной части афганской армии,
    госаппарата, которые приветствовали создание нового руководства ДРА и НДПА.
    На широкой и представительной основе сформированы новое правительство и
    Революционный совет, в состав которых вошли представители бывших группировок
    "Парчам" и "Хальк", представители военных и беспартийные.
    В своих программных заявлениях новые власти провозгласили борьбу за полную победу
    национально-демократической, антифеодальной, антиимпериалистической революции,
    защиту национальной независимости и суверенитета Афганистана. В области внешней
    политики провозглашен курс на всемерное укрепление дружбы и сотрудничества с СССР.
    С учетом ошибок прошлого режима новое руководство в своей практической
    деятельности намерено уделить серьезное внимание широкой демократизации
    общественной жизни и обеспечению законности, расширению социальной базы и
    укреплению власти на местах, проведению гибкой линии в отношении религии, племен и
    национальных меньшинств.
    Одним из первых шагов, привлекших внимание афганской общественности, явилось
    освобождение большой группы политзаключенных, среди которых находятся видные
    политические и военные деятели страны. Многие из них (...) активно и с энтузиазмом
    включились в деятельность нового Революционного совета и правительства.
    Широкие народные массы с нескрываемой радостью встретили сообщение о свержении
    режима Х.Амина и выражают свою готовность поддержать объявленную программу нового
    правительства. Командование всех основных соединений и частей афганской армии уже
    заявило о поддержке нового руководства партии и правительства ДРА. Отношение к
    советским военнослужащим и специалистам продолжает оставаться в целом
    благожелательным. Обстановка в стране нормализуется.
    Точно в таком же духе (иногда в тех же выражениях) составлены все официальные
    советские заявления и послания (сообщение ТАСС, указание всем совпослам и отдельно
    — советскому представителю в ООН, закрытое письмо ЦК партийным организациям КПСС,
    сообщение руководителям соцстран, письмо ЦК КПСС коммунистическим и рабочим
    партиям несоциалистических стран), подготовленные и одобренные политбюро еще 27
    декабря, надо полагать, еще при жизни Амина (или, быть может, как раз в то время,
    когда Амин и его гости угощались гранатовым соком). Всем без исключения
    разъяснялось, что: 1. мера эта "временная" и 2. введенный советский "контингент —
    ограниченный". Разница была лишь в том, что "не своим" вообще ничего об Амине не
    сообщалось, как если б его никогда и не существовало. "Своим" же сообщалась версия
    о "здоровых силах" среди афганских коммунистов, свергнувших узурпатора во имя
    спасения Апрельской революции. Совсем "своим", то бишь членам ЦК, ЦК союзных
    республик, крайкомам и обкомам, еще разъяснялось дополнительно:
    Осуществляя указанные меры, Политбюро ЦК учитывало стратегическое положение
    Афганистана. Он находится в непосредственной близости от наших границ, соседствует
    с советскими республиками Средней Азии, имеет границу большой протяженности,
    недалеко находится и Китай. Поэтому необходимо проявить заботу о безопасности
    нашей социалистической Родины и учитывать наш интернациональный долг.
    Принимая данное решение, Политбюро учитывало вероятную негативную реакцию
    империалистических государств и их средств массовой информации, а также возможное
    непонимание на первых порах со стороны наших друзей — некоторых компартий
    капиталистических стран и их союзников.
    А вся гигантская машина советской пропаганды получила указание:
    Давать твердый и аргументированный отпор любым возможным инсинуациям насчет
    имеющегося якобы советского вмешательства во внутренние афганские дела. (...) При
    освещении изменений в руководстве Афганистана подчеркивать, что это является
    внутренним делом афганского народа, исходить из заявлений, опубликованных
    Революционным советом Афганистана, из выступлений председателя Революционного
    совета Афганистана Кармаля Бабрака.
    Особенно наглый, даже оскорбительный ответ получил на свое обращение к Брежневу по
    линии прямой связи президент США Картер: видимо, кремлевские психологи
    рассчитывали ошеломить, а может, даже напугать противника нарочитой грубостью.
    Совершенно неприемлемым и не отвечающим действительности является и содержащееся в
    Вашем послании утверждение, будто Советский Союз что-то предпринял для свержения
    правительства Афганистана. Должен со всей определенностью подчеркнуть, что
    изменения в афганском руководстве произведены самими афганцами, и только ими.
    Спросите об этом у афганского правительства. (...) Должен далее ясно заявить Вам,
    что советские воинские контингенты не предпринимали никаких военных действий
    против афганской стороны, и мы, разумеется, не намерены предпринимать их. (...)
    В свете всего этого бросается в глаза неумеренность тона некоторых формулировок
    Вашего послания. К чему это? Не лучше ли было бы поспокойнее оценивать обстановку,
    имея в виду высшие интересы мира и не в последнюю очередь взаимоотношения наших
    двух держав.
    Что касается Вашего "совета", мы уже сообщали Вам, и тут я повторяю снова, что,
    как только отпадут причины, вызвавшие просьбу Афганистана к Советскому Союзу, мы
    намерены полностью вывести советские воинские контингенты с территории
    Афганистана.
    А вот наш Вам совет: американская сторона могла бы внести свой вклад в прекращение
    вооруженного вторжения извне на территорию Афганистана.
    Не случайно Картер говорил потом, что в эти декабрьские дни узнал о Советском
    Союзе гораздо больше, чем за всю свою жизнь. Последовало эмбарго на продажу зерна
    СССР, сокращение культурного обмена, а позднее — бойкот Олимпийских игр в Москве,
    рост военных бюджетов стран НАТО. Реакция Запада была довольно сильной, не в
    последнюю очередь из-за ареста и высылки Сахарова, поразившей многих никак не
    меньше самого вторжения. "Детант" 70-х годов с его гнилой атмосферой мечтаний о
    "социализме с человеческим лицом" и "конвергенции" отходил в прошлое. Новое
    десятилетие начиналось в гораздо более здоровом климате противостояния и
    "консервативной революции". Мир стремительно правел, в Европе одно за другим
    исчезали социалистические правительства, а силы мира, прогресса и социализма
    неожиданно для себя оказались в обороне.
    И только в Москве еще долго не понимали масштабов этой катастрофы, делали вид,
    будто ничего особенного не произошло. Ну, пошумят, повозмущаются, как бывало уже
    не раз, да успокоятся — и все начнется сначала, вернется к "детанту" В июне
    созвали пленум ЦК. Опять в Кремлевском дворце звучали бодрые речи о несокрушимой
    мощи Советского Союза и отзывались в древних сводах бурными, продолжительными
    аплодисментами. Витийствовал Громыко:
    "...просто невозможно увидеть в правильной перспективе те или иные тенденции, если
    не учитывать в полной мере решающий фактор мирового развития — неуклонное
    укрепление позиций социализма, в том числе на международной арене.
    Уже сама география его говорит о многом.
    В западном полушарии — это славная Куба.
    В юго-восточной Азии строит новую жизнь социалистический Вьетнам.
    Пополнили семью братских государств Лаос и Народная Республика Кампучия.
    С социалистическим путем развития связывают свое будущее страны разных
    континентов. Это — Ангола, Эфиопия, Южный Йемен, а теперь и Афганистан. Об этом же
    говорит пример Никарагуа и некоторых стран, вступивших на путь социалистической
    ориентации.
    Число государств, сделавших выбор в пользу социалистического развития, расширилось
    в годы разрядки, именно — разрядки.
    События последнего времени продемонстрировали, что государства, входящие в блок
    НАТО, во многом проявляют солидарность. Но касается это, прежде всего, тех
    областей отношений между государствами, в которых сама логика событий выдвигает на
    первый план классовые интересы.
    Имеется вместе с тем и другая сторона этого процесса. Не все, что хотели бы
    сделать империалистические круги США в ущерб Советскому Союзу, они могут сделать.
    Политика свертывания экономических, научно-технических и иных связей с
    социалистическими государствами, особенно с Советским Союзом, натолкнулась на
    сопротивление со стороны других капиталистических стран, например Франции,
    Западной Германии, Италии. Да и в Англии, несмотря на беду, свалившуюся на ее
    голову в виде Тэтчер, не во всех отношениях равняются на Вашингтон. (Смех в зале).
    Бросается в глаза, что при нынешнем обострении международной обстановки натовская
    команда действует менее сыгранно, чем прежде в аналогичных ситуациях. (...) Сейчас
    картина сложнее. Западные государства, почувствовав преимущества политики
    разрядки, вовсе не спешат выстраиваться в одну шеренгу с Вашингтоном, а если и
    подстраиваются, то делают оговорки. (...) Все это говорит о том, что разрядка
    глубоко проникла в сознание людей, в ткань международных отношений и действует как
    фактор, ведущий к обострению межимпериалистических отношений".
    А США — что с них, империалистов, взять?
    "Нормальному ходу советско-американских отношений не помогают и президентские
    выборы в США. Раз в четыре года они, как правило, приводят к антисоветскому
    шабашу. Кандидаты, не имея возможности предложить действенные программы
    исправления серьезных пороков внутренней и внешней политики и прямых ее провалов,
    соревнуются в нападках и клевете на Советский Союз.
    Кстати, выбор кандидатов в президенты небогатый. Выдвинувшиеся вперед Картер и
    Рейган один другого стоят. Не случайно среди американцев в ходу мрачная шутка:
    "Одно хорошо — Картер и Рейган не могут одновременно оказаться в Белом доме" (Смех
    в зале)".
    Брежнев резюмировал:
    "...Мы и в дальнейшем не пожалеем сил, чтобы сохранить разрядку, все то доброе,
    что дали нам 70-е годы, добиться поворота к разоружению, поддержать право народов
    на свободное и независимое развитие, сберечь и упрочить мир. (Продолжительные
    аплодисменты)".
    В конце приняли резолюцию:
    "Пленум ЦК полностью одобряет принятые меры по оказанию всесторонней помощи
    Афганистану в деле отражения вооруженных нападений и вмешательства извне, цель
    которых — задушить афганскую революцию и создать проимпериалистический плацдарм
    военной агрессии на южных границах СССР.
    Пленум поручает Политбюро ЦК и в нынешней ситуации, когда авантюристические
    действия США и их пособников вызвали усиление военной опасности, неуклонно
    продолжать курс XXIV—XXV съездов КПСС на всемерное укрепление братского союза
    социалистических государств, поддержку справедливой борьбы народов за свободу и
    независимость, за мирное сосуществование, обуздание гонки вооружений, сохранение и
    развитие международной разрядки, взаимовыгодное сотрудничество в экономической,
    научной и культурной областях.
    В то же время Пленум считает, что происки империализма и других врагов мира
    требуют постоянной бдительности и всемерного укрепления обороноспособности нашего
    государства, с тем, чтобы сорвать планы империализма на достижение военного
    превосходства и осуществление мирового диктата".
    Так под бурные, продолжительные аплодисменты в Кремле завершился очередной цикл
    колебаний от "холодной войны" к "детанту" и обратно: принята была программа
    последнего этапа "холодной войны", с ее гонкой вооружения и "борьбой за мир".

    8. Страницы позора

    Однако их немедленной и наиболее срочной заботой было не допустить бойкота


    Олимпийских игр в Москве, которые открывались уже в июле. Проблема, в сущности,
    была не новой: принятое в 1974 году в разгар "детанта", решение Международного
    олимпийского комитета о проведении летних игр 1980 года в Москве уже много лет
    вызывало на Западе бурные дебаты. Непрекращающаяся советская экспансия в Третьем
    мире, и, в особенности, усиление политических репрессий в СССР тревожили совесть
    тех, у кого она еще оставалась. Неизбежно возникала более чем оправданная аналогия
    с Олимпийскими играми 1936-го в Берлине, придавшими режиму Гитлера столь нужный
    ему лоск респектабельности и мирового признания. Быть может, поэтому вопрос
    приобретал несколько символическое значение: повторит ли человечество свою ошибку
    44 года спустя, пойдет ли опять путем умиротворения тоталитарного режима и
    предательства его жертв или найдет-таки в себе мужество избрать путь
    сопротивления?
    Обстановка накалилась еще больше в 1978 году, после суда над Юрием Орловым и
    Хельсинскими группами, когда общественное негодование искало выхода в каком-нибудь
    символическом жесте. Тогда-то и прозвучал впервые призыв к бойкоту Олимпийских
    игр, широко подхваченный прессой и общественными организациями. Буквально во всех
    западных странах стали возникать комитеты и группы в поддержку этой кампании, хотя
    и не все они требовали непременно бойкота: некоторые выставляли определенные
    предварительные условия в сфере обеспечения прав человека.
    К 1979 году это был уже мощный хор голосов, игнорировать который стало невозможно.
    Для дискредитации XXII Олимпийских игр в Москве спецслужбы противника и зарубежные
    антисоветские центры по-прежнему пытаются использовать различного рода инсинуации
    "о нарушении прав человека в СССР", — докладывал в ЦК Андропов. — В отдельных
    случаях им удается инспирировать провокационные действия со стороны
    антиобщественных элементов внутри страны, толкнуть некоторых из них на
    безответственные заявления клеветнического характера, способствующие раздуванию
    антисоветской истерии на Западе. Так, известный антисоветчик Сахаров рекомендует
    каждой зарубежной спортивной делегации выставить в качестве условия своего участия
    в Олимпиаде-80 требование об освобождении одного или двух т.н. "узников совести в
    СССР". Группа антиобщественных элементов передала на Запад заявление о создании
    т.н. "Ассоциации олимпийских гарантий в СССР", изобилующее клеветническими
    измышлениями и провокационными призывами.
    Весь 1979 год прошел у нас, помнится, в организации этой кампании, в бесконечных
    публичных дебатах и выступлениях, что не осталось незамеченным в Москве. Читать
    теперь об этом в докладах Андропова довольно забавно: как водится, он видел руку
    спецслужб "противника" за нашей бурной деятельностью и никогда бы не поверил, что
    никого, кроме нас — горстки высланных диссидентов, — к сожалению, не было. Да и
    среди нас, увы, не было единства: часть считала, что Олимпийские игры надо
    "использовать", а часть выступала за бойкот. Я был в числе последних, справедливо
    полагая, что тоталитарное государство располагает достаточными средствами контроля
    и над населением, и над въездом в страну, и, тем более, над средствами массовой
    информации, чтобы никакого использования не допустить.
    Так оно и было: именно к варианту возможного "использования" КГБ готовился с
    самого начала. Еще летом 79-го, за год до начала игр, ЦК принял постановление "О
    введении временных ограничений на въезд в г. Москву в период Олимпиады-80 и
    направлении граждан г. Москвы и Московской области в строительные отряды,
    спортивные, пионерские лагеря и другие места отдыха летом 1980 года".
    Москва практически делалась закрытым городом: приказано было не проводить никаких
    конференций, соревнований, экскурсий, не посылать никого в командировки в столицу
    на время Олимпийских игр. Перекрывались все дороги, создавались специальные
    объезды для транзитного транспорта и окружные маршруты для транзитных пассажиров.
    Детей заблаговременно отправляли в летние лагеря, переносились даже сроки
    вступительных экзаменов в вузах столицы. Стадионы должны были заполняться только
    проверенной публикой, чаще всего солдатами московского гарнизона в гражданской
    одежде. Обыкновенный человек и близко не мог подойти к олимпийским "объектам":
    помимо сил московской милиции и госбезопасности, в Москву командировались еще 37
    тысяч человек из других частей страны. Кроме того, более 4 тысяч солдат из войск
    МВД выделялись для охраны в аэропортах и железнодорожных вокзалах:
    В охране Олимпийской деревни будет занято 4100 человек. В том числе: 900 человек —
    для охраны по периметру; 1086 — для гостиничного и хозяйственного обслуживания;
    691 — для обеспечения специального контроля на контрольно-пропускных пунктах;
    (...) для обеспечения безопасности и охраны общественного порядка на 22 спортивных
    комплексах — 21758 человек; в 60 местах тренировок спортсменов — 1474 человека; в
    9 гостиницах, где будут проживать аккредитованные на Олимпийских играх иностранцы,
    — 6813 человек; в 120 местах проживания туристов — 3482 человека; в Главном пресс-
    центре, Олимпийском телерадиокомплексе, здании АСУ и Антндопинговом центре — 972
    человека. В местах проведения сессий и конгрессов Международного олимпийского
    комитета и Международных спортивных федераций — 206 человек; в 5 международных
    почтамтах — 164 человека; в медицинских учреждениях по обслуживанию участников и
    гостей игр — 129 человек; в 40 местах ночных стоянок автотранспорта — 536 человек;
    в 14 автопредприятнях — 253 человека и в местах проведения культурной программы —
    627 человек. Для усиления охраны общественного порядка по маршрутам передвижения
    членов Олимпийской семьи протяженностью 170 км выделяется 3438 человек. При
    проведении соревнований по марафонскому бегу, спортивной ходьбе, велосипедным
    гонкам и конному спорту будет привлекаться от 2 до 5 тысяч человек.
    Для оперативных заслонов на железнодорожном транспорте и автомобильных дорогах в
    целях предупреждения проезда в Москву антиобщественных элементов и ограничения
    въезда иногороднего автотранспорта — 4036 человек.
    Даже чистить олимпийские конюшни должны были силами госбезопасности. И, конечно,
    заблаговременно проводилась другая "чистка", куда более зловещая:
    Закрыт въезд в Советский Союз 6 тысячам иностранцев, представляющим опасность с
    точки зрения возможного осуществления враждебных акций во время Олимпиады. Работа
    по выявлению иностранцев указанной категории и закрытию им въезда в СССР
    продолжается, — докладывал Андропов. — Наряду с этим проводятся оперативно-
    чекистские и профилактические мероприятия, направленные на укрепление
    общественного порядка в г. Москве и Московской области и усиление борьбы с
    антиобщественными элементами.
    Только в г. Москве проживает более 4 тысяч психически больных с агрессивными
    намерениями, а всего в г. Москве состоит на учете 280 тысяч психически больных.
    В целях предупреждения возможных дерзких антиобщественных проявлений со стороны
    душевнобольных лиц, вынашивающих агрессивные намерения, совместно с органами МВД и
    здравоохранения принимаются меры к превентивной изоляции таких лиц на период
    проведения Олимпиады-80.
    В сущности, никакого секрета в этом не было и тогда: аресты начались с октября —
    ноября 1979 года и продолжались до самого лета, о чем на Западе сообщалось
    довольно широко. Я сам написал об этом добрую дюжину статей, опубликованных тогда
    практически во всех западных странах. Более того, разослал свое письмо всем
    спортивным ассоциациям в Англии и многим наиболее известным спортсменам, адреса
    которых удалось найти. Говорил об этом и по телевизору, и в многочисленных
    дискуссиях, многие из которых транслировались по радио.
    Утверждаю: никто из них не мог не знать о происходящем. Но — или отмалчивались,
    или отвечали в том духе, что, дескать, от них ничего не зависит, а все решает МОК.
    Некоторые занимали даже агрессивную позицию, "защищая" спорт от "политики".
    Считанные единицы среди спортсменов откликнулись на наши просьбы и отказались от
    участия в этом советском шабаше. Остальные — подавляющее большинство — сделали
    вид, что ничего не знают. Лишь один сказал мне откровенно, что профессиональная
    жизнь спортсмена слишком коротка, а Олимпийские игры слишком важны для карьеры,
    чтобы позволять себе политические жесты. Десятки наших друзей пошли в тюрьмы,
    лагеря и психушки ради удовольствия этих людей попрыгать и побегать в Москве.
    Одним словом, кампания против Олимпийских игр началась задолго до советского
    вторжения в Афганистан, которое лишь подхлестнуло ажиотаж, а последовавшее решение
    Картера о бойкоте неожиданным образом предоставило спортивному миру удобную
    "моральную" позицию "героев", неконформистов, мужественно сопротивляющихся
    "диктату" политиков. И, конечно, левая пресса не преминула использовать этот
    момент.
    В Англии их главными героями стали два знаменитых бегуна: Стив Овет и Себастьян
    Ко, борьба за первенство между которыми привлекала в то время внимание всего мира.
    Бесконечно показывали нам по телевизору их самовлюбленные морды "героев",
    мужественно готовящихся к состязаниям вопреки давлению реакционных сил. Для
    Англии, во всяком случае, Олимпийские игры в Москве автоматически становились
    событием, если эти двое принимали участие.
    Разумеется, я обращался и к ним, но ответа не удостоился. Публично же они гордо
    заявляли о своей аполитичности, как будто это была особая доблесть. Думаю, эти
    двое не постыдились бы бегать и по Освенциму ради своих медалей. Но вот много лет
    спустя я с удивлением прочел сообщение о том, что Себастьян Ко выдвинул свою
    кандидатуру в парламент, да еще и от консервативной партии! Впрочем, что ж
    удивляться: консерваторы были у власти, и успех на выборах был ему гарантирован.
    Были бы у власти коммунисты, он, надо полагать, избирался бы от них. Так и сидит
    теперь в британском парламенте аполитичный консерватор Себастьян Ко, герой
    Олимпийских игр в Москве.
    А с "использованием" получилось как всегда: те, кто больше всего за это ратовал,
    ничего и не сделали. Единственными, кто проявил неожиданную инициативу, были
    итальянцы: представитель их радикальной партии демонстрировал на Красной площади
    за права гомосексуалистов.
    А еще одна молодежная группа из Италии решила похулиганить: изготовили поддельный
    номер газеты "Правда" и распространили в Москве в разгар Олимпийских игр. Газета
    получилась прекрасно, с первого взгляда не отличишь от центрального органа ЦК
    КПСС. Только на первой странице, сразу под титулом, помещен был весьма
    правдоподобно сделанный монтаж головы Суслова и тела уголовника, с татуировкой
    изображения Сталина на груди.
    Итальянская "Правда" вполне пророчески сообщала о военном перевороте, совпавшем с
    Олимпийскими играми, в результате которого власть КПСС свергнута, РСФСР отделилась
    от СССР, а "все остальные советские республики немедленно объявили себя
    автономными и каждая из них начала, наконец, поиск своего пути развития".
    Между тем, бойкот Московской Олимпиады, официально объявленный Картером и
    поддержанный рядом стран, имел и свои плюсы: проблема становилась
    межгосударственной, заставляя СССР обороняться всерьез. Многие ассоциации,
    оказавшись без поддержки своих правительств, вынужденно присоединились к бойкоту в
    последний момент.
    Президент США Картер, используя как предлог оказание Советским Союзом помощи
    Афганистану, выступил с требованием бойкота летних Олимпийских игр в Москве, —
    писал ЦК в январе 1980 года. — По этому вопросу конгресс США принял
    соответствующую резолюцию. Враждебная акция администрации США нашла на
    государственном уровне поддержку 9 правительств (Великобритания, Канада, Чили,
    Саудовская Аравия, Египет, Австралия, Новая Зеландия, Пакистан, Голландия). Прямое
    давление Картера на НОК США вынудило Национальный комитет этой страны принять
    решение просить МОК о переносе летней Олимпиады 1980 года в другое место, отложить
    или отменить ее вообще.
    Администрация Картера стремится также побудить другие страны поддержать идею
    бойкота. С соответствующими личными посланиями президент США обратился к главам
    правительств более ста стран.
    Единственной организацией в олимпийском движении, которая может принять решение об
    отмене Игр или их переносе, является Международный олимпийский комитет (МОК). До
    настоящего времени ни один из его 89 членов не высказался в поддержку предложения
    Картера. Большинство из них, в том числе президент МОК Килланин, не видят никаких
    оснований для отмены или переноса Игр из Москвы.
    С решительным осуждением нынешней враждебной кампании администрации США выступили
    Международный олимпийский комитет, руководители 21 международной спортивной
    федерации, национальные олимпийские комитеты подавляющего большинства стран, в том
    числе и тех, правительства которых публично заявили о поддержке идеи Картера.
    Правительство и НОК Франции первыми решительно высказались за участие в Московской
    Олимпиаде. Правительства ФРГ, Японии и некоторых других стран занимают
    выжидательную позицию. Вопрос бойкота предлагается обсудить в рамках НАТО и ЕЭС.
    А после того, как сессия МОК в феврале еще раз подтвердила неизменность своего
    решения о сроках и месте проведения игр, политбюро приняло постановление "О
    мероприятиях в поддержку Олимпиады-80". Вся гигантская машина советской пропаганды
    и манипулирования, давления и принуждения была пущена в ход.
    С целью нейтрализации враждебных олимпийскому движению действий администрации США
    провести работу в поддержку XXII Олимпийских игр с правительственными и деловыми
    кругами, общественностью зарубежных стран, международными организациями, уделив
    особое внимание: в Европе — ФРГ, а также Франции, Великобритании, Италии, Испании;
    в Африке — ОАЕ, Высшему совету спорта в Африке, а также Танзании, Нигерии, Кении,
    Замбии, Заиру, Тунису, Алжиру, Марокко; в Азии — Японии, Индии, Филиппинам,
    Индонезии; в Латинской Америке — Бразилии, Аргентине, Мексике, Колумбии,
    Венесуэле. (...) Усилить воздействие на НОК США, активизировать разъяснительную
    работу по Олимпиаде-80 на США и Канаду.
    Провести в апреле с.г. совещание представителей ЦК коммунистических и рабочих
    партий социалистических стран по координации действии, направленных на поддержку
    Олимпиады-80 и усиление информационно-пропагандистской работы. (...)
    Направлять в зарубежные средства массовой информации материалы, разъясняющие
    позицию прогрессивных сил по вопросам олимпийского движения и разоблачающие
    организаторов антиолимпийской кампании. (...) Приглашать в СССР известных
    представителей зарубежных средств массовой информации, мировых и национальных
    агентств для ознакомления с ходом подготовки к Играм ХХII Олимпиады, ее освещения,
    разъяснения ситуации, сложившейся в международном олимпийском движении.
    Организовывать льготные поездки журналистских групп из различных регионов мира.
    Провести в ряде стран пресс-конференции, телеинтервью, другие мероприятия,
    направленные на разъяснение через зарубежные средства массовой информации
    современной ситуации, сложившейся вокруг Олимпиады-80, и на популяризацию
    проделанной работы в связи с Играми. Направить в этих целях советских
    представителей в соответствующие страны, организовать показ фильмов, выставки о
    подготовке к Играм XXII Олимпиады.
    Организовать в марте-мае с.г. приглашения в Советский Союз влиятельных членов МОК,
    руководителей международных региональных и национальных спортивных организаций (до
    40 чел.). (...) Направить в марте-июне с.г. советских представителей для участия в
    первенствах мира и Европы и других мероприятиях, проводимых международными
    спортивными федерациями, и проведения разъяснительной работы по актуальным
    проблемам олимпийского движения...
    Использовать мероприятия, предусмотренные планами международных связей с
    породненными городами, столицами зарубежных стран, для пропаганды готовности
    Москвы к проведению Олимпиады, разъяснения наших позиций по вопросам олимпийского
    движения.
    ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, ССОД, Комитету советских женщин, Советскому комитету защиты мира,
    творческим союзам проводить через соответствующие международные и национальные
    организации работу, направленную на формирование общественного мнения в поддержку
    проведения Олимпиады-80 в Москве, аргументированное разоблачение позиций
    американской администрации и ее союзников.
    Провести необходимую работу, направленную на организацию поддержки Олимпиады-80
    зарубежными религиозными кругами как мероприятия, способствующего сближению
    народов, упрочению мира.
    Детальные указания получили все совпослы в мире, с точными формулировками того,
    что и кому говорить.
    Решение сессии МОК следует расценивать как серьезный успех прогрессивных тенденций
    в олимпийском и международным спортивном движении, как политическое и моральное
    поражение американской администрации. (...) Однако позитивные результаты 82-й
    сессии МОК не дают никаких основании для успокоения. По всему видно, что
    администрация США и лично Картер, потерпев поражение, будут продолжать
    использовать все средства для подрыва Олимпиады-80, – писало политбюро. – В первую
    очередь следует ожидать нового нажима США на правительства западных стран с целью
    побудить их оказать воздействие на национальные олимпийские комитеты и не
    допустить участия в Московской Олимпиаде. Эта работа, как показывают факты, уже
    активно начата американской стороной (использование турне С.Вэнса по европейским
    странам, выступление в парламенте М.Тэтчер и др.). Продолжается обработка
    американцами правительств стран Азии, Африки, Латинской Америки, в первую очередь
    исламских стран. (...)
    В этой обстановке необходимо разоблачать деятельность администрации США и
    некоторых ее союзников и пособников как:
    беспрецедентный политический нажим на международное олимпийское движение,
    вступающий в прямое противоречие с его правилами и принципами;
    попытку не только сорвать Олимпиаду-80, но и подорвать в целом олимпийское
    движение как позитивное явление современной общественной жизни, способствующее
    сотрудничеству между странами и народами, созданию атмосферы дружбы и мира;
    политическую спекуляцию, затеянную в интересах предвыборной кампании нынешнего
    президента США;
    действия, прямо противоречащие содержанию и конкретным положениям заключительного
    акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Хельсинки, нарушение прав
    человека.
    Следует поддерживать деятелей спортивного движения, членов МОК, руководителей
    НОКов, граждан страны пребывания, выступающих за участие в Олимпиаде-80. В случае
    необходимости вносить аргументированные предложения по вопросам приглашения на
    Игры XXII Олимпиады общественных деятелей, ученых, других влиятельных лиц страны
    пребывания, имея в виду, что они окажут реальную поддержку Олимпиаде-80. (...)
    ТОЛЬКО ДЛЯ ПАРИЖА. Отрадно отметить, что НОК Франции сохраняет верность заветам
    своего славного соотечественника Пьера де Кубертена и последовательно отстаивает
    принципы современного олимпийского движения...
    ТОЛЬКО ДЛЯ ЛОНДОНА. В беседах с соответствующими спортивными деятелями скажите: мы
    понимаем, что надо обладать истинно английским спортивным духом, чтобы в нынешних
    условиях сохранить верность принципам олимпийского движения и интересам подлинного
    спорта и устоять перед тем нажимом, который оказывается на НОК Англии...
    ТОЛЬКО ДЛЯ БУЭНОС-АЙРЕСА, БРАЗИЛИИ, КАРАКАСА, БОГОТЫ, МЕХИКО, МОНТЕВИДЕО. В
    беседах с соответствующими деятелями скажите: в Советском Союзе должным образом
    оценивают позицию страны пребывания в поддержку проведения летних Олимпийских игр
    в Москве. (...) Выразите надежду, что официальные лица, представители НОКа,
    спортивных организаций и печати страны пребывания используют свое влияние и
    традиционные связи, чтобы побудить другие латиноамериканские страны принять
    участие в Московской Олимпиаде.
    ТОЛЬКО ДЛЯ КОНАКРИ, АККРЫ, БРАЗЗАВИЛЯ, ДАР-ЭС-САЛАМА, ЛАГОСА, ЛУСАКИ. В беседах
    подчеркните, что советские люди радуются успехам народов, ставших на путь
    подлинной национальной независимости, их достижениям в политической, экономической
    и социальной областях. Попытки западных кругов сорвать Московскую Олимпиаду есть
    не что иное, как продолжение их давних происков, нацеленных на разобщение народов
    и подрыв международного сотрудничества...
    Это была фантастическая машина, равной которой не существовало за всю историю
    человечества. Невозможно даже объяснить, как она работала, человеку, никогда при
    коммунизме не жившему. Ну, можно ли себе представить, чтобы вся страна, а с нею —
    почти полмира служили целям, установленным дюжиной престарелых людей, которых
    никто не выбирал?
    Уже через месяц в ЦК докладывали: в 60 странах показано свыше 140 выставок по
    Олимпиаде-80. Выпущено 20 документальных фильмов. Ведется подготовка
    международного фотоконкурса, посвященного играм в Москве. Состоялось более 1300
    встреч с иностранными журналистами, в СССР и за рубежом проведено 90 пресс-
    конференций. Срочно отыскали американскую кампанию, пожелавшую сделать серию
    документальных фильмов о культурной программе Московской Олимпиады для
    некоммерческого телевидения США. Да и не только отыскали, а эта кампания ("Форин
    трансэкшнз корпорейшн") им же еще и деньги заплатила за оказание "производственно-
    творческих услуг". Право показа самих игр тут же запродали американской
    телекомпании Эн-Би-Си, опять же за валюту и оборудование (все это, заметьте, при
    официальном бойкоте игр правительством США и сильном общественном неодобрении
    таких действий). В то же время совпослам сообщалось:
    Для вашей информации сообщаем, что советская сторона оказывает помощь в виде
    обеспечения льготной (со скидкой 50 процентов и 100 процентов) транспортировки
    спортсменов значительного количества стран на Игры в Москву и оплаты их содержания
    в Олимпийской деревне.
    Только согласитесь приехать, и самолеты "Аэрофлота" бесплатно доставят вас в
    Москву, где не придется тратить ни цента. Даже генерального директора ЮНЕСКО А.-
    М.М'Боу и "сопровождающих его лиц" привезли в Москву и содержали бесплатно.
    Генеральный директор ЮНЕСКО М'Боу (гражданин Сенегала) выразил пожелание быть
    приглашенным на XXII Олимпийские игры на несколько дней, — докладывал МИД. — В
    связи со складывающейся вокруг XXII Олимпийских игр обстановкой Генеральный
    директор ЮНЕСКО может оказаться старшим из прибывших на Олимпиаду руководителей
    специализированных учреждений системы ООН. Учитывая это обстоятельство, а также
    то, что М'Боу в прошлом неоднократно посещал СССР в качестве гостя Советского
    правительства, МИД СССР (Комиссия СССР по делам ЮНЕСКО) считает целесообразным и в
    этот раз принять Генерального директора ЮНЕСКО в СССР в период Олимпийских игр в
    качестве гостя Советского правительства. Иное решение, принимая но внимание
    повышенную чувствительность М'Боу к вопросам протокольного характера, может
    вызвать нежелательную для нас реакцию. К Советскому Союзу М'Боу относится с
    симпатией и придерживается — вопреки США — линии на участие ЮНЕСКО в борьбе за
    мир, разрядку и разоружение.
    Вдруг — новая беда: расстроенный всеобщим осуждением, лорд Килланин, президент МОК
    и главная опора советских во всей кампании, решает уйти в отставку чуть ли не за
    месяц до начала игр в Москве. Этого допустить никак нельзя!
    В связи с решением Килланнна уйти в отставку с поста президента МОК настоятельно
    рекомендовать ему воздержаться до сессии МОК в Москве от каких-либо заявлений по
    этому поводу, так как намерение Килланнна оставить пост президента воспринимается
    противниками олнмпизма как свидетельство развала и деморализации МОК, — срочно
    распоряжается ЦК.
    А чтобы как-то подбодрить расстроенного лорда, решают наградить его орденом
    "Дружбы народов" "за активную деятельность по развитию международного олимпийского
    движения и большой вклад в подготовку и проведение Олимпийских игр 1980 года в
    Москве".
    Думаете, он отказался? Никоим образом! Сам Брежнев торжественно приколол ему на
    грудь эту почетную награду по окончании игр. Не одни ведь сенегальцы имеют
    "повышенную чувствительность к вопросам протокольного характера".
    Наконец уже в последний момент, буквально за пару недель до открытия, -еще одна
    возможность:
    В связи с проводимым по согласованию с афганским правительством выводом на
    территорию СССР некоторых советских воинских частей, пребывание которых в
    настоящее время в Афганистане не является необходимым, представляется
    целесообразным использовать эту меру для оказания дополнительного влияния на НОК
    ряда стран с целью обеспечения широкого представительства на Играх в Москве.
    И опять новый "план мероприятий" — указания всем совпослам, всем представителям и
    делегациям, послания и телеграммы: видите? мы уходим, уходим... Уникальная машина,
    не знавшая ни устали, ни преград, ни — поражений.
    ЦК КПСС с удовлетворением отмечает, что Московская Олимпиада явилась большим
    морально-политическим успехом Советского Союза, — постановило политбюро после
    завершения Игр. — Подготовка и проведение Олимпийских игр — крупная
    внешнеполитическая акция нашей страны в борьбе за продолжение разрядки в мире. Она
    с новой силон подтвердила последовательность и плодотворность политики КПСС,
    советского народа, лично тов. Брежнева Л.И., направленной на упрочение мира,
    дружбы, сотрудничества и взаимопонимания между народами.
    В ходе подготовки и проведения Игр Олимпиады были наглядно продемонстрированы
    преимущества советского образа жизни, нашей социалистической демократии,
    политическая сплоченность и идеологическое единство советского общества,
    дисциплина, высокие моральные качества советских людей, их гостеприимство,
    интернационализм и дружелюбие. На Олимпиаде было ярко проявлено уважение к
    гуманным принципам и идеалам олимпийского движения. Все это имеет широкий
    политический резонанс среди международной общественности, большой идеологический
    эффект во всем мире.
    Успешное проведение Игр нанесло серьезный удар по амбициям администрации США,
    пытавшейся ради нагнетания международной напряженности сорвать Олимпиаду в Москве,
    развалить международное олимпийское движение. Важным политическим итогом борьбы
    вокруг Московской Олимпиады является тот факт, что большинство западноевропейских
    стран — союзников США по НАТО, вопреки грубому нажиму американской администрации,
    направили на Игры представительные спортивные делегации.
    По общей оценке, идея бойкота Московской Олимпиады, которую пытались навязать
    администрация США и некоторые их союзники, практически провалилась, — сообщали
    братским коммунистическим и рабочим партиям. — В Олимпийских играх приняли участие
    национальные спортивные делегации из 81 страны, общей численностью более 8,3 тыс.
    человек. На Олимпиаду прибыли 3,5 тыс. почетных гостей и официальных лиц, а также
    200 тыс. зарубежных туристов из 72 стран. Соревнования посетили около 5 млн.
    зрителей. (...) Олимпийские игры в Москве привлекли широкое внимание мировой
    общественности. На Играх было аккредитовано 5529 представителей средств массовой
    информации, в том числе 3,5 тыс. человек из-за рубежа. Телерепортажи об Играх
    передавались на все континенты мира, ежедневно их смотрело более 1,5 миллиарда
    человек.
    Можно констатировать, что в целом удалось сбить антиолимпийскую и антисоветскую
    волну пропаганды Запада, прорвать "информационную блокаду" вокруг Игр. (...)
    Многие западные журналисты поначалу не жалели сил в поисках "негативных
    материалов", но вскоре оказались вынужденными говорить о четкой организации
    соревнований, первоклассном состоянии спортивных сооружений, оперативности
    советских информационных служб и т.д.
    Характерно также, что подавляющее большинство участников и гостей Олимпиады из
    числа приехавших в СССР с предвзятым отношением к социалистической
    действительности впоследствии давало резкую отповедь клеветническим измышлениям
    буржуазной пропаганды.
    В общем, в Кремле праздновали победу. Особо отличившихся наградили орденами и
    медалями: 5 тысяч рабочих и служащих, 300 военнослужащих, 1500 работников МВД и
    850 из КГБ. И одного лорда — орденом "Дружбы народов".

    9. Спасательные меры

    Итак, Афганистан со своими проблемами отошел на задний план. Главной заботой стало
    "спасти разрядку", выйти из политической изоляции. Разумеется, само по себе это не
    было неожиданностью для советских вождей: они ведь еще в марте 1979 года вполне
    реалистически оценивали последствия своей интервенции. Уже в конце января
    политбюро приняло постановление "О дальнейших мероприятиях по обеспечению
    государственных интересов СССР в связи с событиями в Афганистане", где, помимо
    мер, направленных на стабилизацию обстановки в самом Афганистане (включая и
    "мероприятия специального характера по разъединению организаций афганских
    эмигрантов и дискредитации их лидеров" — источник будущей братоубийственной бойни
    уже после ухода советских войск), дается общий план политической кампании:
    Своевременное оказание Советским Союзом всесторонней, в том числе и военной,
    помощи Афганистану и приход к власти правительства Бабрака Кармаля создали
    необходимые условия для стабилизации положения в ДРА и положили конец некоторым
    опасным для нас тенденциям в развитии обстановки на Среднем Востоке, — писали
    Громыко, Андропов, Устинов и Пономарев. – Вместе с тем развитие событий
    свидетельствует о том, что США, их союзники и КНР ставят перед собой цель
    максимально использовать события в Афганистане для нагнетания атмосферы
    антисоветизма и оправдания враждебных Советскому Союзу долгосрочных
    внешнеполитических акции, направленных на изменение баланса сил в свою пользу.
    Оказывая нарастающую помощь афганской контрреволюции, Запад и КНР рассчитывают на
    то, что им удастся раздуть затяжной конфликт в Афганистане, в результате чего, как
    они считают, Советский Союз увязнет в этой стране, что должно отрицательно
    сказаться на международном престиже и влиянии СССР.
    Необходимость обеспечения широких внешнеполитических интересов и безопасности СССР
    требует и в дальнейшем сохранения наступательного характера мероприятий,
    проводимых нами в связи с афганскими событиями.
    Предложенная ими комплексная программа действий охватывает практически все аспекты
    международной политики:
    — В отношениях с США и впредь противопоставлять провокационным шагам администрации
    Картера уравновешенную и твердую линию в международных делах. Несмотря на то, что
    Вашингтон будет и в дальнейшем выступать инициатором антисоветской кампании и
    стремиться придавать действиям своих союзников скоординированный характер, наши
    контрмеры осуществлять, исходя из нецелесообразности осложнять весь комплекс
    многоплановых отношений Советского Союза с США.
    — Усилить воздействие на позиции отдельных союзников США по НАТО, прежде всего
    Франции и ФРГ, максимально используя в наших интересах выявившиеся между ними и
    США различия в подходе к выбору ответных мер на действия Советского Союза в
    Афганистане.
    — Принимая во внимание, что события в Афганистане используются США и КНР как
    удобный предлог для дальнейшего сближения на антисоветской основе, спланировать
    долгосрочные мероприятия по осложнению связей между Вашингтоном и Пекином в
    контексте развития отношений в рамках так называемого тройственного альянса США—
    КНР—Япония. (...)
    — В движении неприсоединения, используя возможности Кубы и СРВ, а также государств
    прогрессивного крыла ДН, инспирировать выступления в поддержку афганского
    правительства и предотвращать возможные попытки Запада и Китая спровоцировать
    движение на осуждение действий Советского Союза, изоляцию Афганистана и
    использование сложившейся ситуации для ослабления в ДН прогрессивного крыла.
    — Основные усилия по противодействию враждебной активности США и их союзников
    сконцентрировать на исламских странах Ближнего и Среднего Востока, прежде всего
    Пакистане и Иране, а также таких влиятельных государствах Азии, как Индия. Активно
    препятствовать линии Вашингтона на сколачивание единого фронта Запада и некоторых
    мусульманских стран, на переориентацию исламского фанатизма в антисоветское русло.
    Исходя из того, что США и Китай наиболее активно пытаются использовать Пакистан и
    что основные базы афганских бандформирований находятся на территории этой страны,
    постоянно оказывать сдерживающее воздействие на режим Зия уль-Хака, в том числе и
    по спецканалам, и подталкивать его к принятию мер по ограничению деятельности
    мятежников с пакистанской территории.
    — Осуществлять мероприятия, направленные на сохранение антиимпериалистических,
    прежде всего антиамериканских, аспектов во внешней политике Ирана, поскольку
    продолжение кризиса в ирано-американских отношениях ограничивает потенциальные
    возможности режима Хомейни по инспирации антиправительственных выступлений в
    Афганистане на мусульманской почве. (...)
    — При проведении внешнеполитических и пропагандистских мероприятий еще более
    широко использовать тезис о том, что оказание Советским Союзом военной помощи
    Афганистану нельзя рассматривать в отрыве от предпринимавшихся уже в течение
    длительного времени провокационных попыток США добиться односторонних военных
    преимуществ в стратегически важных для СССР районах.
    Практически весь дальнейший ход развития советской внешней политики был определен
    этим документом.
    Действительно, вскоре последовала "инициатива Кубы" в движении неприсоединения
    (где Куба председательствовала в то время) о "политическом урегулировании"
    проблемы Афганистана путем двусторонних переговоров с Пакистаном и с Ираном
    (впоследствии — переговоры в Женеве). Усилена была пропаганда на Иран, в том числе
    радио- и телевещание из Узбекистана и Азербайджана. Развернута кампания "по
    активизации выступлений международной общественности против агрессивных действий
    США в районе Персидского залива". Инициатива кампании поручалась Южному Йемену, но
    "план мероприятий" охватывал практически все страны региона, если не всей Азии и
    части Африки, а осуществлялся через советские организации типа Комитета
    солидарности стран Азии и Африки, Всемирного совета мира и их прогрессивных
    союзников. О размахе кампании можно судить хотя бы по списку мероприятий на
    ближайшее время:
    Советскому комитету защиты мира оказать необходимую помощь Всемирному Совету Мира
    и Всеиндийской организации мира и солидарности в подготовке и проведении
    Международной конференции за мир и безопасность в Азии (г. Дели, 23—25 марта
    с.г.), которая могла бы стать практическим началом кампании протеста. Принять
    необходимые меры к расширению состава участников конференции за счет
    представителей стран Персидского залива и близлежащих районов. (...)
    Соответствующим советским организациям и ведомствам использовать для постановки
    вопроса и возможного принятия документов об агрессивных действиях США в районе
    Персидского залива предстоящие международные мероприятия, в частности,
    Международную конференцию профсоюзов трудящихся нефтяной промышленности стран-
    производителей и стран-потребителей нефти (г. Триполи, 24—30 марта с.г.),
    Международную конференцию против военных баз, за безопасность и сотрудничество в
    Средиземноморье, созываемую Организацией солидарности народов Азии и Африки
    (Мальта, 28—30 марта с.г.), Международную конференцию солидарности с крестьянами
    Палестины (г. Багдад, 30 марта — 2 апреля с.г.), Международный семинар женских
    организаций стран Аравийского полуострова и Персидского залива (НДРЙ, апрель ст.),
    сессию Бюро Всемирной федерации профсоюзов (г. Котону, 16—17 апреля с.г.),
    Конгресс Всеобщего союза арабских студентов '(г. Триполи, апрель с.г.),
    Международную встречу, посвященную 25-летию Бандунгской конференции, созываемую
    Организацией солидарности стран Азии и Африки (г. Коломбо, 18—24 апреля с.г.),
    Международную конференцию солидарности с молодежью Палестины и Ливана,
    организуемую Союзом арабской молодежи при поддержке ВФДМ (Ливан, апрель с.г.),
    сессию Президиума Организации солидарности стран Азии и Африки и др.
    Задействованы были все "прогрессивные" режимы, организации и форумы, все "опорные
    пункты" социализма в регионе Индийского океана. К апрелю, когда кампания
    развернулась всерьез, последовало постановление политбюро "О противодействии
    планам расширения военного присутствия США в районе Ближнего и Среднего Востока и
    Индийского океана", указания всем совпослам и даже специальное задание "друзьям
    народа":
    Поручить КГБ СССР по специальным каналам содействовать активизации в развивающихся
    странах, особенно в арабских государствах и в Иране, выступлении против
    американского военного присутствия и интервенционистской угрозы со стороны США.
    США продолжают осуществлять практические мероприятия по расширению своего военного
    присутствия на постоянной основе в районе Ближнего и Среднего Востока и Индийского
    океана, ведя дело к созданию там новых военных баз и опорных пунктов, — писали все
    те же неизменные Громыко, Андропов и Устинов. — Речь, в частности, идет об
    использовании американцами военных объектов в Омане, Сомали, Кении, а также Египте
    и Израиле. Для прикрытия своих военных приготовлений американская администрация
    пытается использовать события в Иране и Афганистане. Считаем целесообразным
    осуществить с нашей стороны ряд дополнительных шагов по противодействию указанным
    американским планам.
    По крайней мере два постановления приняло политбюро в отношении Китая, пытаясь
    "противодействовать американо-китайскому военному сотрудничеству" и "разоблачить
    проимпериалистический курс Пекина" в глазах стран Третьего мира.
    Несмотря на такой размах, все это были действия вспомогательные: основную кампанию
    "наступательного характера" предстояло развернуть в Европе и США. Именно поэтому
    первыми, к кому обратилось политбюро после вторжения в Афганистан, были их
    партнеры по "детанту" — европейские социал-демократы, в частности Вилли Брандт и
    уже известный нам глава финской социал-демократии, бывший премьер-министр и
    министр иностранных дел Калеви Сорса, тот самый, что "доверительно сотрудничал" с
    Москвой в вопросах разрядки и разоружения. Брандт к тому времени был председателем
    Социнтерна, а Сорса — одним из вице-председателей, главой специальной группы,
    координировавшей деятельность Социнтерна в вопросах детанта и разоружения. Смысл
    этих посланий сводился, во-первых, к утверждению, что никакой причинной связи
    между советским вторжением в Афганистан и возникшей международной напряженностью
    не существует: последняя, доказывало политбюро, является следствием агрессивной
    политики Запада вообще и США в особенности. Тут-то и возникает впервые упоминание
    "декабрьской сессии совета НАТО" как главного источника всех бедствий, ставшее
    позднее любимым аргументом "сил мира, прогресса и социализма" на Западе.
    За последнее время, особенно в связи с решением декабрьской сессии совета НАТО,
    произошли события, которые резко осложнили международную обстановку, — пишут они
    Брандту. — Как известно, Советский Союз неоднократно предупреждал, что если НАТО
    примет в декабре свое решение, то это выбьет почву из-под переговоров, разрушит их
    основу. Наше согласие на переговоры при наличии решения НАТО означало бы вести их
    о сокращении только советского оборонительного потенциала в то время, как в
    Соединенных Штатах полным ходом идет изготовление новых ракетно-ядерных систем.
    В коммюнике сессии совета НАТО в жесткой форме выдвигается условие вести
    переговоры только об американских и советских тактических ракетно-ядерных системах
    средней дальности с наземным базированием. Тем самым из предлагаемых "переговоров"
    исключаются и сохраняются в неприкосновенности все остальные средства передового
    базирования США, ядерные арсеналы
    других стран Западной Европы, то есть все то, противовесом чему служат советские
    средства средней дальности. От Советского Союза требуют резкого уменьшения его
    наличных оборонительных средств при одновременном сохранении всего имеющегося у
    НАТО мощного ядерного потенциала, нацеленного против СССР и его союзников.
    Все это, пишет политбюро, "выражает курс нынешней американской администрации,
    который взят не сегодня, — в связи с событиями в Афганистане. Данный курс
    обнаружился уже давно" и лишь получил свое наиболее четкое выражение в "доктрине
    Картера".
    В ней суммированы предпринятые за последнее время американской администрацией меры
    по эскалации гонки вооружений и нагнетанию международной напряженности. Речь идет
    о попытках возрождения доктрин времен "холодной войны" — "сдерживания" и
    "отбрасывания" социализма, "балансирования на грани войны".
    Очевидно, что Картер и Бжезинский делают ставку на запугивание СССР, на изоляцию
    нашей страны и создание трудностей, где только можно. Эта линия обречена на
    провал, ибо запугать Советский Союз и поколебать его твердость невозможно.
    Во время встреч с рабочей группой Социитерна в Москве говорилось о том, куда ведет
    дело президент Картер. Теперь это полностью подтверждается. Речь действительно
    идет о разрушении того, что было сделано в последние десять лет, сделано усилиями
    людей доброй воли, в том числе и социал-демократами.
    Это — во-первых. А во-вторых, каковы бы ни были причины, главное — "спасти
    разрядку".
    В этой обстановке необходимо подтверждение политики разрядки. Большое значение
    имеют высказывания о том, что сейчас важно "сохранять холодную голову и продолжать
    процесс переговоров", что "нервозность не может заменить продуманную политику",
    что "необходимо остерегаться непродуманной и гипертрофированной реакции, которая
    не соответствует сути событий и посему привела бы все к еще худшей ситуации".
    Наша позиция состоит в том, чтобы серьезно, ответственно и настойчиво отстаивать
    принципы мирного сосуществования и все то позитивное в развитии нормальных,
    взаимовыгодных отношений между государствами, что было достигнуто в процессе
    разрядки.
    В этой сложной обстановке руководство КПСС не собирается проводить линию "острие
    против острия". Мы будем и впредь проявлять максимум хладнокровия и
    рассудительности. Мы предпримем все необходимое, чтобы не дать администрации
    Картера втянуть нас в конфронтацию, в дело разрушения разрядки. Мы не пойдем,
    подобно американской администрации, на скоропалительные действия, которые еще
    больше обострят обстановку и окажутся на руку сторонникам "холодной войны".
    Что же до "событий в Афганистане", не имеющих к этому, разумеется, никакого
    отношения, то их нужно рассматривать "без предвзятости и нервозности", памятуя о
    том, что они были вызваны "необъявленной войной" со стороны ЦРУ и Пекина, имевшей
    очевидную цель:
    ...ликвидировать апрельскую революцию, восстановить старые, антинародные порядки,
    превратить Афганистан в плацдарм для агрессии против СССР, с которым у этой страны
    имеется граница в 2 тысячи километров.
    Этим планам подыгрывал прежний руководитель Афганистана Х.Амин, состоявший, как
    свидетельствуют факты, в тесной связи с ЦРУ. Вступив в контакт с лидерами
    эмиграции, он готовил контрреволюционный переворот, проводил репрессии против
    честных патриотов в невиданных масштабах. После захвата власти Амин физически
    уничтожил Н.М.Тараки — президента ДРА, старейшего борца против афганского
    деспотизма. Правительство Афганистана во главе с Б.Кармалем обратилось снова, как
    и Тарани, к Советскому Союзу за помощью.
    Все это, однако, лишь повод для администрации США, которая:
    ...забыв об элементарной выдержке и благоразумии, ведет дело к разрыву тех
    межгосударственных связей, которые с таким трудом налаживались в последние годы.
    Более того, и это уже не вызывает сомнений, администрация Картера стремится
    испортить отношения западноевропейских стран с Советским Союзом, требует от них
    поддержать ее опасную линию, т.е. подчинить себя той политике, которую считает
    нужным делать Вашингтон.
    ...при всей серьезности складывающейся международной обстановки мы считаем, что
    есть возможность предотвратить то опасное развитие, на которое толкает теперешняя
    администрация в Вашингтоне. (...) Все эти обстоятельства требуют совместных усилий
    от всех, кому дорого дело разрядки и мира.

    10. Кампания наступательного характера

    Послание "доверительному сотруднику" К.Сорса содержало те же идеи, а часто — и


    выражения, с той лишь разницей, что походило на инструкцию:
    Свою роль может здесь сыграть международная социал-демократия. Известно, что на
    днях в Вене состоится встреча лидеров социал-демократических партий, на которой
    т.К.Сорса будет выступать с докладом. Учитывая доверие, которое сложилось за
    последние годы в отношениях с Вами, не сочтете ли Вы возможным использовать в этой
    связи, разумеется по своему усмотрению некоторые нижеследующие соображения.
    И дальше, по пунктам, изложено, чт т.К.Сорса должен сказать своим коллегам:
    1. Хотя вряд ли оправданно говорить о "конце десятилетия разрядки" (как это делают
    ее противники), трудно отрицать, что процесс разрядки застопорился.
    2. Особую озабоченность вызывает то, что нет никакого продвижения вперед именно в
    сфере военной разрядки: переговоры в Вене в тупике, ратификация ОСВ-2 отложена
    Картером, решение декабрьской сессии совета НАТО делает для СССР продолжение
    переговоров о сокращении ядерных средств средней дальности в Европе невозможным.
    3. Обе сверхдержавы — США и СССР — по-разному объясняют причины обострения
    международной обстановки, но важно то, что они предлагают. Картер, ссылаясь на
    несуществующую советскую угрозу, упорно ведет дело к наращиванию военной мощи США
    и НАТО.
    Он принял решение об увеличении военного бюджета, о разработке новых систем
    оружия, о создании корпуса быстрого реагирования. В сочетании с планами размещения
    американских ракет в Западной Европе и согласием стран НАТО автоматически
    увеличивать свои военные расходы в течение ближайших пятнадцати лет все это может
    вызвать ответную реакцию СССР и Варшавского договора.
    В результате советско-американские отношения значительно ухудшились, что
    отражается на общем климате отношений. СССР же —
    ...воздерживается от драматизации обстановки, подчеркивая, что политика разрядки
    имеет глубокие корни. Л.И.Брежнев заявил о готовности СССР продолжить политику
    разрядки, вести честные и равноправные переговоры по разоружению при соблюдении
    принципов равной безопасности.
    4. Как бы по-разному ни оценивали в Европе причины обострения ситуации, ''однако
    преобладающим является мнение о необходимости сохранить разрядку".
    5. Необходимо использовать богатый, накопившийся за десятилетие политический
    потенциал разрядки, чтобы сдвинуть ее с мертвой точки, и уж во всяком случае:
    ...было бы опрометчивым так или иначе способствовать, а тем более подогревать
    обострившуюся конфронтацию двух великих держав.
    6. Реальной, конструктивной альтернативы разрядке и разоружению нет. Западная
    Европа могла бы в этот решающий момент внести свой позитивный вклад в "охлаждение
    страстей" на международной арене. Как представляется, наиболее эффективное
    средство, к которому она могла бы прибегнуть, состоит в том, чтобы не "выбирать
    между США и СССР" и не пытаться быть арбитром в их отношениях. Следует выбирать не
    между ними, а между "холодной войной" и разрядкой, а выбор в этом отношении
    Европой уже сделан в пользу последней.
    Конечно, это потребовало бы проведения более активной политики и в вопросах
    разоружения, и в иных сферах сотрудничества.
    7. Международная практика подтверждает, что линия Социнтерна на более активное
    участие в рассмотрении и решении проблем разоружения была верной. Эта линия (...)
    показала, что социал-демократия располагает большими возможностями и для оказания
    позитивного влияния на правительственные круги тех стран, от которых, прежде
    всего, зависит успех в продвижении по пути военной разрядки.
    В заключение политбюро писало:
    Анализ сложившейся ситуации позволяет сделать следующие рекомендации:
    Социнтерну было бы целесообразно продолжать вести свою линию в вопросах
    разоружения. Особо важным представляется завершение разработки позиции по всему
    комплексу проблем разоружения и принятие ее Социнтерном в качестве его документа;
    социал-демократия могла бы активизировать свои действия (используя при этом
    богатые возможности, которыми она располагает, в том числе в профсоюзах и в
    средствах массовой информации) для преодоления пассивности и растерянности части
    общественного мнения, которое явно обескуражено и обеспокоено резким поворотом
    событии на международной арене;
    наконец, Социнтерну (...) было бы полезно продолжать контакты с Москвой и
    Вашингтоном. Тем более что, как известно, в Москве проявляется готовность и впредь
    продолжать сотрудничество с международной социал-демократией по конкретным
    вопросам, в первую очередь по вопросам разрядки и разоружения.
    Нужно ли говорить, что "доверительный сотрудник" т.К.Сорса добросовестно исполнил
    поручение своих московских товарищей. Его речь в Вене 5 февраля 1980 года содержит
    практически все их советы, а иногда и фразы:
    "Товарищи! — начал он. — Международное положение самого последнего времени не
    может не вызывать растущей тревоги. Отношения между сверхдержавами сделались
    весьма и весьма напряженными. Взаимные обвинения и подозрения стали обычной
    практикой, подрывая тем самым основы сотрудничества и добрых отношений. С
    неменьшей тревогой мы стали отмечать признаки наращивания гонки вооружений, а
    также явное снижение критериев применения военной силы.
    Всего семь месяцев тому назад здесь, в Вене, состоялась яркая встреча на высшем
    уровне, и сами участники семинара имели возможность наблюдать одинаковую атмосферу
    разрядки как в Вашингтоне, так и в Москве. Теперь, спустя всего полгода, вновь
    задули ветры "холодной войны", и на глазах у человечества надежды, связанные с
    мирным разрешением международных проблем, перечеркиваются одна за другой.
    Пока применение силы остается нормой жизни, а ястребы на нашей земле вскармливают
    друг дружку, задачей Социалистического Интернационала становится возвысить голос
    разума и решимости во имя мира.
    Необходимо осознать, что ради достижения конкретных результатов в решении
    всемирных проблем безопасности и социально-экономического развития надо в целом
    восстановить нормальные контакты и атмосферу разрядки во взаимоотношениях
    сверхдержав.
    Я убежден, что нынешние международные проблемы только укрепят нашу решимость найти
    социалистический путь выхода, а именно путь мира, из сегодняшней грозной ситуации"
    Ну, как тут не вспомнить теплоту и дружелюбие недавней встречи с Брежневым?
    "Нас принимали тепло и сердечно и в то же время строго по-деловому. Президент
    Брежнев проявил к нам, я бы сказал, необычайно пристальное внимание. У нас
    состоялась длительная и обстоятельная дискуссия с рядом советских экспертов,
    обнаруживших глубокие знания, реализм, открытость и явную заинтересованность в
    вопросах разрядки. (...) Советские лидеры и эксперты подчеркивали свою готовность
    к дальнейшему обмену мнениями и сотрудничеству ради достижения мира во всем мире,
    разрядки и разоружения.
    Товарищи! — продолжил он, представляя лидерам социал-демократии "рекомендации"
    своей группы. — Мы, финские социал-демократы, разделяем всеобщую озабоченность по
    поводу международной ситуации. В то же время мы подчеркиваем, что сейчас как
    никогда нам требуется решительная и последовательная политика мира. Мы считаем
    Социалистический Интернационал одной из весьма немногих международных организаций,
    которая в нынешних обстоятельствах способна и готова выступить с конструктивной
    инициативой. Более того, мы видим условия и для новых шагов — надо лишь отчетливо
    понимать свои позиции и осознавать свои цели.
    Когда более десяти лет тому назад перед нами открылась дорога к разрядке,
    отправной точкой — общей для всех, как на Востоке, так и на Западе и в нейтральных
    странах, — была необходимость предотвратить войну, в частности кошмарную атомную
    войну между крупнейшими державами и их союзниками. Это и по сей день остается
    наивысшей нашей целью. Сегодня как никогда у этой цели нет альтернативы.
    Наиболее опасным знамением текущей ситуации является резкое увеличение
    международной напряженности, трагическая утрата политического доверия и, по сути,
    провал диалога между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Все это явилось
    результатом длительной серии политических просчетов, а также растущей с обеих
    сторон тенденции прибегнуть к военному решению проблем. Положение еще усугубилось
    за счет того, что международная напряженность используется как средство в борьбе
    внутренних сил.
    Мы оказались в той самой тяжелой ситуации, которой так пытались избежать:
    политическая разрядка не продвинется вперед без одновременного прогресса в военной
    области. С точки зрения перспективы разоружения, на сегодня главной для нас темы,
    эти тенденции представляют для нее явную угрозу. Мы оказались перед вероятностью
    абсолютно бесконтрольной гонки вооружений в определенных отраслях новейшей
    технологии вооружения. Я имею в виду стратегическое вооружение в Европе. Из-за
    прекращения переговоров об ограничении стратегических вооружений это вооружение
    теперь будет в лучшем случае контролироваться посредством односторонних
    обязательств. А одновременно с этим военные конструкторы будут создавать все новые
    виды вооружения.
    Будучи реалистами, мы допускаем, что нынешние события являются ярким отражением
    глубоких разногласий между Востоком и Западом в самой трактовке природы разрядки и
    методах ее осуществления. Однако американо-советские встречи по обмену мнениями в
    отношении разрядки так никогда и не вылились в сближение взглядов. Это всегда была
    четко обозначенная реальная политика, основывавшаяся на общем интересе Мы, финны,
    считаем, что настоящая встреча должна стать мощным призывом к великим державам
    вновь взять на себя ответственность за жизнь международного сообщества.
    Мы, финны, глубоко сожалеем о том, что две мощных державы, несмотря на взаимные
    заверения в своей заинтересованности в переговорах, не сумели достичь соглашения
    по вопросу стратегического вооружения в Европе, что могло бы спасти Европу от
    нового опасного витка гонки вооружений, который, как видно, теперь неизбежен.
    В ближайшей перспективе нам представляется жизненно важным, чтобы предельные
    уровни ограничения и методы контроля, принятые договорами ОСВ-1 и ОСВ-2,
    соблюдались обеими сторонами. Что касается более отдаленной перспективы, то этот
    процесс необходимо продолжать. Следующий рубеж — это 1981 год, когда истечет срок
    некоторых положений ОСВ-2. Совершенно очевидно, что крайне необходимо учитывать в
    процессе переговоров и европейское стратегическое вооружение, чтобы в отношении
    него заинтересованные стороны также пришли к обоюдному соглашению.
    В целом мы попытались обозначить кратко-среднесрочную программу Социалистического
    Интернационала и его членов на 80-е годы. В одиночку социалисты и социал-демократы
    осуществить ее не сумеют, однако они отражают политическую силу миллионов
    политически активных людей, которая способна либо впрямую влиять на ход политики,
    либо действовать как международная или общенациональная группа натиска на
    правительства, требуя от них принятия необходимых мер.
    Товарищи! — завершил он. — Я считаю, что, собравшись здесь, мы имеем все основания
    напомнить самим себе и всему миру, что социал-демократия всегда была и будет
    движением к миру. Теперь широкая деятельность за мир и разоружение требуется
    гораздо в большей степени, чем при благоприятной международной обстановке. Наше
    движение стратегически направлено на то, чтобы оказывать влияние как на процессы
    внутри наших собственных государств и обществ, так и на взаимоотношения между
    нашими странами. В настоящем положении, отмеченном напряженностью, мы должны
    действовать так, чтобы это никоим образом не отразилось пагубно на наших интересах
    в дальнейшем. Прежде всего, мы должны действовать в интересах общественности,
    признающей возможность и необходимость мира и разоружения и не отступающей перед
    прагматизмом политических актов и демонстрацией политики силы. (...) Мы должны
    подчеркивать ответственность всех и вся, будь то отдельный человек, политическое
    движение или государство. Теперь политическая воля должна встать в центре наших
    усилий разрешить нынешнюю нелегкую ситуацию".
    Нам не дано знать, о чем думали лидеры европейской социал-демократии, слушая
    страстные речи своего финского коллеги, — догадывались они или нет, чьи пожелания
    он исполняет с таким жаром. Даже итальянские коммунисты уже осудили к тому времени
    вторжение в Афганистан, а из социалистов этого не сделал только греческий ПАСОК. К
    тому же многие из них были тогда в правительствах стран — членов НАТО. Таким
    образом, резолюции, призывающей к выводу советских войск из Афганистана не удалось
    избежать и в Вене. Но в чем они были единодушны, так это в стремлении "спасти
    детант", альтернативы которому — для них — действительно уже не было.
    "Рекомендации" Сорса приняли почти без обсуждения.
    "Партии-члены должны создать необходимые организационные и финансовые условия
    эффективной и продолжительной деятельности по разоружению.
    Партии-члены должны сотрудничать с соответствующими организациями, такими, как
    профсоюзы и прочие родственные организации, в особенности в области просвещения и
    образования, а также в сфере мобилизации общественности.
    Партии-члены должны вести активную работу по пропаганде разоружения также и на
    общегосударственном уровне, сотрудничая наряду с другими неправительственными
    организациями в соответствующих институтах своих собственных стран. (...)
    Организуемая ООН неделя, посвященная разоружению, должна превратиться в широко
    отмечаемое по всей стране событие с привлечением различных политических,
    гражданских и научных организаций, охватывающее все стороны жизни. Социалисты и
    социал-демократы активно работают, чтобы успешно провести это недельное
    мероприятие".
    "Граждане! — говорилось в их воззвании. — Социалистический Интернационал,
    свободное объединение социалистических и социал-демократических партий мира,
    призывает людей всех стран к работе (...) на благо разоружения, мира и прогресса.
    ...Мы обращаемся к каждому независимо от его политических убеждений с призывом
    внести свой вклад в общие усилия на благо разоружения, мира, разрядки и
    международного сотрудничества".

    * * *

    Советская кампания "борьбы за мир", захлестнувшая Европу в начале 80-х, не имела


    бы и половины своего успеха, если бы не участие в ней социал-демократов,
    социалистов и подчиненных им профсоюзов, молодежных, женских и прочих организаций,
    пошедших на сотрудничество с "братскими" компартиями в этом вопросе. Да и поражал
    в ней не столько сам факт ее внезапного, столь своевременного для интересов СССР
    возникновения и откровенно просоветская ориентация, сколько именно размах: он, в
    конечном итоге, и был мерилом ее успеха Если в конце 1979 — начале 1980 гг. их
    демонстрации собирали не более 10-20 тысяч, то уже к концу 80-го цифры стали
    подходить к 80-100 тысячам, а к осени 81-го земля дрожала от их маршей: 350 тысяч
    в Бонне, 250 тысяч в Брюсселе, до 250 тысяч в Лондоне, около полумиллиона в Риме,
    400 тысяч в Амстердаме, порядка 100 тысяч в Копенгагене, 30-40 тысяч в Берне и
    даже в маленькой Норвегии – не менее 10 тысяч. Наконец, кульминация кампании —
    декабрь 1983 года, когда началось размещение новых ракет в Европе: до миллиона в
    Западной Германии, 600 тысяч в Риме, 300-400 тысяч в Лондоне, до полумиллиона в
    Брюсселе и Гааге... Цифры завораживали толпу, как бы утверждая ее в своей правоте,
    отчего толпы росли все больше и больше. Цифры смущали даже людей искушенных, не
    может же быть у Москвы столько агентов и "попутчиков"! Цифры пугали: казалось, уже
    ничто не в состоянии остановить эту эпидемию антиядерной истерии. Еще немного, и
    какое-нибудь из правительств не выдержит, сдастся, пойдет на компромисс, расколов
    этим НАТО и обеспечив СССР безграничный диктат в "безъядерной", "нейтрализованной"
    Европе. А дальше — пропасть, на краю которой не удержаться никакому болтуну-
    социалисту с его тщеславными надеждами на роль "посредника" между Востоком и
    Западом, его утопическими мечтами о "социализме с человеческим лицом" и
    конвергенции; дальше уже Москва будет решать, какого очередного Керенского в какой
    европейской стране пришло время заменить стойким ленинцем...
    Теперь, когда рухнули декорации, и обнажилась во всем своем злобном убожестве суть
    советского режима, трудно поверить, что всего лишь 10-12 лет назад многие миллионы
    людей в Европе не видели иного выхода, кроме капитуляции. Трудно представить себе,
    что рядовое советское "мероприятие наступательного характера", которое не обмануло
    бы и школьника в СССР, вызвало массовую истерию среди взрослого населения
    благополучной, свободной, хорошо защищенной Европы и оно, забыв и об Афганистане,
    и о прочих преступлениях коммунизма, требовало от своих правительств
    одностороннего разоружения! Да как еще требовало: штурмовали ракетные базы,
    окружали их живой цепью, а в Голландии даже военнослужащие заявляли о своем отказе
    принять ядерное оружие. И никакая логика, никакие доводы разума на них не
    действовали.
    "Протестовать и выжить!"
    Протестовать — против чего? Против советского вторжения в Афганистан? Против уже
    размещенных советских ракет средней дальности СС-20? Нет, против намерения НАТО
    разместить в Европе свои "Першинги" и крылатые ракеты.
    "Наши средства устрашения не должны больше нигде устрашать!"
    Что случилось? Почему? Разве уже началась война?
    "Никогда раньше не была так велика опасность всемирного ядерного уничтожения", —
    взывал просоветский Всемирный совет мира.
    "Мы вступаем в самое опасное десятилетие истории человечества", -вторили ему
    "независимые" западные миролюбцы.
    Отчего же? В чем причина этакой внезапной опасности? Не в том ли, что все
    предыдущее десятилетие играли с Кремлем в "детант", а проще сказать — в поддавки?
    Страшно подумать, что было бы, продлись эти игры еще лет пять.
    Но ни лидеры движения, ни, тем более, их последователи не задавались такими
    сложными вопросами. Их "аргументы", если можно назвать столь серьезным словом
    истерические выкрики, были подчас настолько противоречивы, что и не понять, как
    они уживались в одном движении. Единственное, что их объединяло, был
    иррациональный страх, готовность капитулировать даже и без всякого требования
    капитуляции. "Лучше быть красным, чем мертвым", тем более что большинство из них
    уже были если и не красными, то сильно розовыми.
    Признаться, я не выношу истерик, они вызывают у меня слепую ярость, почти
    неодолимое желание надавать пощечин (что и есть единственное средство привести в
    чувства истерика). А видеть массовую просоветскую истерию было совсем нестерпимо.
    Поневоле охватывало отчаяние: ведь я полжизни потратил на то, чтобы объяснить
    людям суть советской системы, и, казалось, все уже все поняли. Так нет, дернули из
    Москвы за веревочку, нагнали немножко страха, и — опять начинай сначала, как будто
    не было ни ГУЛАГа, ни наших процессов, ни наших книг. Да что мы — вся история XX
    века куда-то провалилась, исчезла из сознания миллионов людей, и мы, словно в
    театре, должны были смотреть — в который раз! — повторение уже известной трагедии.
    Будто опять, как в 17-м году, неудержимая жажда мира, — любой ценой и сию секунду
    — готова смести государства с лица земли на радость большевикам. Или как в 38-м,
    когда аналогичный приступ миролюбия открыл дорогу в Европу их коричневым братьям.
    Что было делать? За неимением возможности физически надавать им пощечин, я выбрал
    ближайший ее эквивалент — написал в нарочито оскорбительном духе большую статью в
    лондонской "Таймс", а затем в расширенном и доработанном виде издал ее отдельной
    брошюрой ("Пацифисты против мира") практически во всех западных странах.
    "В партийном жаргоне существует такое выражение, как "полезный дурак", запущенное
    в обращение еще Лениным. И вот теперь, несмотря на все свои ошибки, бессмысленные
    авантюры и экономические катастрофы, польский кризис и упрямое сопротивление
    афганских крестьян, рейгановские планы перевооружения и резолюции ООН, советские
    правители одержали внушительную победу: они нашли миллионы полезных дураков для
    осуществления своей обанкротившейся политики. Они уже не в изоляции, и еще большой
    вопрос, позволят ли американцам разместить свои ракеты в Европе, — писал я тогда.
    — Слов нет, в рядах движения за мир есть огромное количество искренне
    обеспокоенных, испуганных людей со вполне благими намерениями. Я абсолютно уверен,
    что подавляющее большинство — искренние, честные люди. Но, как и в 50-х годах, в
    нем хватает коммунистов, попутчиков, запутавшихся интеллектуалов, лицемеров,
    жаждущих популярности, профессиональных политических спекулянтов, напуганных
    буржуа и молодых людей, готовых бунтовать просто ради бунта; в нем, конечно, есть
    неистребимые католические священники с подозрительной "миссией" и множество
    глубоко религиозных людей, верящих, что Господь избрал их орудием мира на земле.
    Но нет также никакого сомнения, что вся эта пестрая толпа успешно манипулируется
    горсткой негодяев, получающих инструкции непосредственно из Москвы".
    Легко представить, какой поднялся вой возмущения, как возненавидела меня левенькая
    интеллигенция. Тем более, что никаких прямых доказательств своего тезиса я тогда
    предложить не мог; в моем распоряжении были только официальные советские
    публикации, некоторые материалы Всемирного совета мира да хорошее знание любимого
    отечества. Как всякий человек, выросший в СССР, я знал, что "борьба за мир"
    является неотъемлемой частью советской идеологической борьбы с внешним миром,
    точнее, одной из ее ипостасей, ибо настоящий мир, согласно коммунистической
    идеологии, возможен только при полной победе социализма во всем мире. В
    коммунистической новоречи эти понятия уже давно стали синонимами, и выражение
    "борьба за мир" просто означало борьбу СССР за расширение своего влияния. И в этой
    борьбе обязаны были участвовать все советские люди, все учреждения и организации,
    многие из которых — комитеты защиты мира, общества "дружбы" со всяческими странами
    (и их аналоги в этих странах), Комитет ветеранов войны, Комитет советских женщин
    или отдел внешних сношений Московской Патриархии — для этой цели и были созданы.
    Их задача, как и задача любой советской организации, общающейся с иностранцами, —
    этих иностранцев охмурять, внедряться в соответствующие их названию международные
    организации и движения, находить там "попутчиков", проталкивать "нашу" линию по
    любому вопросу, в общем — бороться за мир.
    Словом, это гигантская машина, работа которой никогда не прекращалась, но лишь
    видоизменялась согласно требованию момента. Обычные колебания советской внешней
    политики от "холодной войны" к "разрядке" и обратно требовали минимальных
    изменений в ее работе. Так, необходимость преодолеть отставание в ядерных
    вооружениях, противодействовать созданию НАТО и общему росту тревоги на Западе
    начала 50-х годов требовала агрессивной кампании за разоружение вообще и против
    ядерного оружия в частности. Отсюда — взрыв миролюбивой активности того времени,
    знаменитое Стокгольмское воззвание, "голуби мира" Пикассо и т.п. Однако поворот к
    "детанту" 70-х вовсе не означал сворачивания этой деятельности: и культивированные
    ими западные структуры, и личные связи не только не исчезли, а, наоборот,
    укрепились. Но их активность была переориентирована на текущие проблемы советской
    политики — кампанию против войны во Вьетнаме, "солидарности с чилийским народом"
    или народом Палестины, борьбу с апартеидом и т.д. Поворот же к "холодной войне"
    80-х означал всего лишь смещение акцентов в этой вечной "борьбе". По существу
    ничего не менялось: все тот же Всемирный совет мира со своим бессмертным
    председателем Ромешем Чандрой, с их базой в Финляндии и отделениями по всему миру,
    тот же закулисный дирижер — глава международного отдела ЦК Борис Пономарев, те же
    клиенты, большей частью подставные "миротворческие" организации, созданные
    местными компартиями. Даже финансирование оставалось прежним — в основном, через
    советский Фонд мира, куда каждый советский гражданин был обязан отчислять часть
    своего заработка. А финансирование было не малым: по моим очень приблизительным
    тогда подсчетам, основанным только на официальных советских источниках, Фонд мира
    собирал порядка 400 млн. рублей в год, из которых как минимум треть (140
    миллионов, по тогдашнему неофициальному курсу — 35 млн. долларов) тратилось на
    Западе, чтобы "оказывать финансовую поддержку организациям, движениям и отдельным
    людям, которые борются за мир и разоружение, и финансировать международные
    конгрессы, симпозиумы, фестивали и выставки, дающие этим организациям и людям
    возможность координировать свои действия в международном масштабе".
    Все это, повторяю, было известно уже тогда, в начале 80-х и из вполне доступных
    советских публикаций. Более того, время от времени в западной печати
    проскальзывали сообщения о скандалах, связанных с советским манипулированием
    движения за мир: то в Дании местный "активист" Арне Петерсен попался с советскими
    деньгами, которые он получал для публикации в газетах платных объявлений и петиций
    своего движения; то в Швейцарии советские дипломаты оказывались замешанными в
    организацию антиядерных демонстраций; то западногерманские "зеленые",
    перессорившись со своими союзниками-коммунистами, обвиняли последних в полной
    манипуляции антиядерных митингов. Да и чрезвычайно высокий процент коммунистов в
    руководстве большинства антивоенных организаций в Англии, Голландии и Германии, не
    говоря уж об Италии, был фактом достаточно убедительным.
    Однако более прямыми доказательствами я тогда не располагал, а многих аспектов
    этого "мероприятия наступательного характера" не знал вообще. В частности, помню,
    ломал себе голову: когда же именно было принято в политбюро решение развернуть
    кампанию за разоружение? До или после вторжения в Афганистан? Я склонялся к тому,
    что до, где-то в середине 1979 года, тогда же, что и решение об Афганистане. И
    оказался не совсем прав: история была гораздо интереснее. Начать с того, что само
    по себе это решение никакого отношения к Афганистану не имело и принято было еще в
    1975 году, на XXV съезде КПСС, как часть общей "Программы дальнейшей борьбы за мир
    и международное сотрудничество". Требовалось закрепить успехи "детанта",
    Хельсинского соглаше-ния, узаконившего послевоенную советскую экспансию в Европе,
    закамуфлировать свое стреми-тельное наращивание вооружений и, более всего, не
    допустить ответных мер западных прави-тельств. А некоторое беспокойство по поводу
    советского военного превосходства возникало уже тогда.
    В последнее время внимание военно-политических кругов стран — членов НАТО
    привлечено к проблеме так называемого точного тактического оружия, создание
    которого, согласно прогнозам, может привести к изменению структуры вооруженных сил
    и оказать в дальнейшем серьезное влияние на развитие международной обстановки, —
    докладывал ЦК Андропов в декабре 1975 года. — Главной особенностью точного оружия,
    обладающего высокой автономностью и мобильностью, является его способность
    поражать цель практически с одного выстрела независимо от расстояния, при любых
    погодных условиях и в любое время суток. Примерами оружия такого типа являются:
    бомбы с лазерным или телевизионным наведением, применявшиеся уже в ходе войны в
    Юго-Восточной Азии; различные виды ракет и снарядов, наводимые по лазерному лучу
    (разрабатываемые в США противотанковая ракета "Хеллфайер" и артиллерийский
    самонаводящийся 155-миллиметровый снаряд), по рельефу местности (тактическая
    ракета "Першинг-2" с вероятным отклонением от цели 20— 40 м, беспилотные самолеты)
    и т.д.
    Все это, продолжал Андропов, внесет в международную обстановку ряд как
    стабилизирующих, так и дестабилизирующих факторов. С одной стороны:
    ...появление подобного оружия может привести к отказу от некоторых видов
    современной дорогостоящей авиационной и бронетанковой техники, к возрастанию роли
    дешевых танков, бронетранспортеров, беспилотных самолетов, к ведению в будущем
    боевых действии небольшими высокомобильными подразделениями.
    Однако с другой:
    ...как полагают в военных кругах НАТО, угроза гарантированного поражения целей
    новым оружием потребует проведения целого ряда мероприятий по рассредоточению
    военно-промышленных объектов, складов оружия, крупных военных баз. К
    стабилизирующим факторам относят высокую эффективность нового оружия, что
    уменьшает вероятность применения ядерных средств поражения и повышает способность
    обороняющейся стороны противостоять даже превосходящим силам противника.
    ...военно-политические круги НАТО считают целесообразным оснастить точное оружие
    ядерными боеголовками малой мощности. По их мнению, подобные системы оружия смогут
    поражать крупные цели, не причиняя практически ущерба гражданским объектам и не
    приводя к значительным потерям среди мирного населения. Эти свойства нового оружия
    используются руководящими деятелями НАТО в качестве аргумента для обоснования
    необходимости упрощения процедуры принятия решения о боевом применении
    тактического ядерного оружия.
    Соединенные Штаты пытаются использовать новые возможности, связанные с появлением
    точного тактического оружия, для укрепления блока НАТО и "повышения уверенности у
    своих западноевропейских союзников в их способности противостоять силам
    Варшавского договора".
    Этого Москва допустить никак не могла: весь смысл "мирного наступления" как раз к
    тому и сводился, чтобы сделать Европу уязвимой, зависимой от советского диктата,
    т.е. совершенно неспособной противостоять силам Варшавского договора. Можно
    сказать, что к этому всегда сводились и все их маневры с вооружением еще со
    сталинских времен, но появление ядерного оружия в конце войны сильно спутало их
    планы. При том колоссальном численном преимуществе, которое было на стороне
    соцлагеря, Москву вполне устроило бы и полное разоружение: коммунистические
    полчища смели бы Европу даже голыми руками. А уж ядерное разоружение было пределом
    их мечтаний: угнаться за тоталитарным монстром в обычных вооружениях
    демократической Европе было не под силу. Для этого пришлось бы милитаризовать всю
    жизнь континента, мобилизовать все ресурсы, т.е. превратиться в такое же
    тоталитарное государство, как и Советский Союз. Именно поэтому Трумэн и Эттли с
    самого момента создания НАТО полагались как раз на ядерное оружие: оно позволяло
    Европе наслаждаться демократией, процветать экономически и оставаться независимой.
    Но оно имело известные минусы: его нельзя было применить, не разрушив пол-Европы в
    процессе отражения советской атаки. Оставалось лишь уповать на его сдерживающую
    силу, т.е. постоянно жить под угрозой ядерной катастрофы, что и служило источником
    беззастенчивой советской эксплуатации страха. Решится на это Запад в критический
    момент или нет, было основной проблемой европейской безопасности, возникавшей
    вновь при каждом изменении политической ситуации. В том-то и была подлость
    "детанта" с его соблазном мира и сотрудничества (а особенно — подлость его
    западных адвокатов, отлично понимавших, с чем они играют), что поставленные перед
    невозможным выбором между капитуляцией и ядерным самоубийством, т.е. буквально
    между тем, чтобы стать "красными" или "мертвыми", люди начинали склоняться к
    первому, не желая даже задуматься о кошмаре коммунистического рабства. Тем более,
    что говорить об этом кошмаре в разгар "детанта" считалось неприлично — это же
    "риторика холодной войны"!
    Появление "точного оружия", нейтронной бомбы, а позднее — идея стратегической
    оборонной инициативы (СОИ, более известной как "звездные войны") были ответом на
    эту проблему. Но потому это и вызывало такую ярость в Москве, что обезвреживало
    СССР, делая его грандиозное численное преимущество (к концу 70-х почти 3:1 по
    сравнению с НАТО в численности наземных войск, танков и авиации) совершенно
    бессмысленным, отнимая самое главное — возможность угрожать. Осуществись такое, и
    не нужно будет Европе мучительно выбирать между рабством и смертью. Способность
    Запада обеспечить свою полную безопасность односторонне, без участия СССР и каких-
    либо "коллективных договоров" (которые потом можно было бы толковать в свою
    пользу), была источником постоянного страха в Кремле. На этом кончились бы все их
    мечты заполучить Европу с ее промышленным потенциалом, притом без единого
    выстрела.
    А именно так видели они будущее: ни оккупировать Европу, ни сжигать ее ядерным
    оружием они не планировали. Тем более, как мы видели из доклада
    Андропова, нисколько не опасались они за свою безопасность в результате размещения
    нового оружия странами НАТО: в Кремле отлично понимали, что оно имеет чисто
    оборонительную функцию. Разумеется, демонстративное размещение сотен ракет СС-20 в
    конце 70-х было прямым ответом на это новое оружие НАТО, но лишь в том смысле, что
    лишало Запад новых преимуществ обороны, упомянутых в докладе Андропова. Москва как
    бы говорила Западу: "Ни о какой "чистой" ядерной обороне, сводящей к минимуму
    гражданские потери, и не мечтайте, ибо на применение вашего нового тактического
    оружия мы ответим ракетами СС-20 с ядерным зарядом". Ничем иным, кроме стремления
    вновь поставить Европу перед мучительным выбором между самоубийством и
    капитуляцией, и не объяснить назначения этих ракет. Тем более не объяснить
    вызывающе неприкрытого их размещения, без малейшей попытки камуфляжа, со скоростью
    примерно одной в неделю к 1979 году. Ведь при желании СССР умел прятать от
    американских сателлитов, например, постоянную модернизацию своих ракет,
    проводившуюся по крайней мере с 1974 года. В Генеральном штабе советской армии
    даже существовало специальное управление для этой цели — Главное управление
    стратегической маскировки (ГУСМ), вполне со своей работой справлявшееся.
    Словом, пресловутая "советская паранойя" была хорошо разыгранной советской
    дезинформацией, охотно подхваченной и лидерами движения за мир, и всякими прочими
    "советологами". И правда, при мощной системе советской разведки да при самой
    мощной в мире армии — чего ж им было бояться? Но, будучи прекрасными игроками,
    советские вожди вполне трезво рассчитали: внезапный поворот к враждебности после
    десятилетия деморализации, внезапное осознание Западом колоссальных военных
    преимуществ Востока, не оставляющих НАТО ни малейшего шанса на оборону, сделает
    выбор Европы в пользу "покраснения" неизбежным. Так я и писал тогда в своей
    брошюре:
    "...с этого самого момента вы постепенно начнете утрачивать свою свободу,
    оказавшись под постоянным и ничем не сдерживаемым советским шантажом.
    Вы можете любить или не любить свои профсоюзы, но хотите ли вы, чтобы они
    опасались советского вторжения каждый раз, как возникает возможность большой
    забастовки (как это было в Польше на протяжении шестнадцати месяцев)? Можно любить
    или не любить свою прессу, но хотели бы вы соблюдения ею строжайшей самоцензуры,
    дабы избежать гневной реакции могучего соседа (как это происходит в Финляндии)?
    Можно любить или не любить парламентскую систему, но, по крайней мере, вы свободны
    выбирать кого вам хочется, не принимая во внимание желаний иностранной державы.
    Никто не угрожает прийти и навязать вам правительство со стороны (как в
    Афганистане). Природа же советской системы такова, что она не успокоится, пока вы
    не станете полностью ей подобны".

    11. Машина в действии

    Таким образом, кампания за разоружение была запланирована уже в 1975 году, хотя
    считалась не срочной, а рассчитанной на будущее. Размещение ракет среднего
    действия СС-20 намечалось лишь на конец 70-х, да и американские ракеты не
    ожидались раньше:
    В настоящее время работы по созданию точного оружия находятся на стадии внедрения
    уже испытанных образцов, изучения накопленного опыта их практического применения,
    а также разработок новых опытных систем, — завершал свой доклад Андропов. — На
    неофициальной встрече представителей военных и промышленных кругов стран НАТО,
    состоявшейся в марте 1975 года в ФРГ, был сделан вывод о реальности широкого
    распространения и возможности боевого применения точного тактического оружия уже к
    началу 80-х годов.
    К началу 80-х и предполагалось развернуть "борьбу за мир" во всю ее мощь.
    Готовились не спеша, но обстоятельно. Летом 75-го Всемирный совет мира выпустил
    свой призыв к разоружению, приуроченный к 25-й годовщине Стокгольмского воззвания.
    Только в мае 76-го приняли, наконец, постановление ЦК "О порядке проведения в СССР
    кампании за прекращение гонки вооружений, за разоружение" и утвердили план
    основных мероприятий.
    Проведение всемирной кампании за прекращение гонки вооружений, за разоружение
    представляет собой важную общественно-политическую акцию, способствующую
    разъяснению среди зарубежной общественности миролюбивой внешней политики СССР и
    стран социалистического содружества, созданию широкого общественного фронта
    поддержки советским инициативам в области прекращения гонки вооружений и
    разоружения, изоляции милитаристских сил империализма и маоизма, стремящихся к
    подрыву процесса разрядки международной напряженности, — писал ЦК
    Основным мероприятием был массовый сбор подписей под призывом Всемирного совета
    мира, выпущенным год назад якобы в честь 25-летия знаменитого Стокгольмского
    воззвания.
    Сбор подписей под Призывом ВСМ проводится на строго добровольной основе среди
    граждан СССР, начиная с 16-летнего возраста. Иностранные граждане, находящиеся на
    территории СССР, по собственному желанию могут поставить подпись под Призывом...
    К этому же приурочивались вечера, встречи, выставки, фестивали, выпуск специальных
    плакатов, брошюр, фотовитражей и даже специальной почтовой марки — всё "за
    прекращение гонки вооружений, за разоружение". Только в конце программы скромно
    добавлялось:
    ТАСС, АПН, Гостелерадио, редакциям центральных газет и журналов широко и регулярно
    освещать ход кампании в СССР и за рубежом. В работе на зарубежные страны уделять
    особое внимание пропаганде существа советских позиций по вопросам разоружения,
    показу массового характера проводимой и стране кампании.
    Специальное сообщение было разослано всем коммунистическим и рабочим партиям мира:
    Судя по имеющейся у нас информации, Призыв ВСМ находит поддержку широких кругов
    миролюбивых сил. Во многих странах начался сбор подписей под ним, организуются
    митинги, конференции, манифестации и другие мероприятия в поддержку его
    требований, соответствующие конкретным условиям, в которых действуют сторонники
    мира. Все это говорит о том, что существуют благоприятные возможности для
    развертывания активных массовых действий за углубление разрядки международной
    напряженности путем сдерживания и прекращения гонки вооружений, сокращения военных
    расходов, принятия мер по разоружению. В условиях, когда наиболее реакционные,
    агрессивные силы империализма активизируют подрывные действия против разрядки,
    требуя наращивания военных расходов, объявленная кампания представляется особенно
    актуальной и своевременной. (...) Информируя вас о мерах, предпринимаемых в СССР,
    мы исходим из того, что коммунисты всех стран могут внести большой вклад в
    обеспечение успеха всемирной кампании за прекращение гонки вооружений, за
    разоружение.
    А руководству соцстран еще добавлялось доверительно:
    Массовый характер кампании в поддержку Призыва ВСМ в социалистических странах
    послужит дополнительным стимулом активизации участия в этой кампании
    общественности капиталистических и развивающихся стран.
    Просто чувствуешь, как медленно и тяжело, точно мельничные жернова, задвигались
    колеса этой гигантской машины "братских" стран и партий, их ассоциаций и филиалов,
    друзей и попутчиков на всех континентах, кроме разве что Антарктиды.
    Перестраивалась их работа, увеличивалась финансовая "помощь" различным зарубежным
    структурам (в частности, в Скандинавии), укреплялись позиции в международных
    организациях, проводились координационные встречи и брифинги, О размахе
    планируемой кампании и ее предполагаемых сроках можно судить хотя бы по тому
    факту, что СССР и его клиенты заблаговременно добились проведения специальной
    сессии Генеральной Ассамблеи ООН по разоружению в 1978 г. (а потом еще и в 1982-
    м), заключительный документ которой гласил:
    "Обеспокоенные угрозой самому выживанию человечества, возникшей в связи с
    существованием ядерного оружия и непрекращающейся гонкой вооружений, и памятуя
    разруху, приносимую всеми войнами,
    Убежденные, что разоружение и ограничение вооружения, в особенности ядерного,
    необходимо для предотвращения опасности ядерной войны и укрепления мира и
    безопасности во всем мире, для развития экономики и социального процветания всех
    народов, что это открывает путь развитию нового международного экономического
    порядка..".
    Не забудем: дело происходит в 1978 году, в разгар "детанта", когда вроде бы
    никакой прямой угрозы ядерной войны еще нет. Зато есть стремительная советская
    экспансия в Третьем мире, есть вооруженные до зубов коммунистические орды в центре
    Европы, единственной защитой от которых осталось ядерное оружие, да и то неясно,
    решатся ли его применить в крайнем случае. И в чем же видит угрозу миру ООН, чем
    встревожена Генеральная Ассамблея? А вот как раз самим существованием этого
    последнего средства обороны от коммунизма. И что же предлагает ООН? Ядерное
    разоружение, в результате которого восторжествует в мире "новый международный
    экономический порядок", то бишь социализм.
    "Более того, необходимо подчеркнуть, что эта специальная сессия знаменует собой не
    окончание, а начало новой фазы усилий ООН в области разоружения".
    И действительно, принятая политбюро Программа действий делала ООН со всеми ее
    бесконечными структурами придатком советской "борьбы за мир", хотя существовало
    все это в основном на западные деньги.
    80-е годы были объявлены "Десятилетием разоружения", а целые государства и
    отдельные регионы были открыто призваны провозгласить себя "безъядерными".
    "Чтобы мобилизовать мировое общественное мнение вокруг необходимости разоружения,
    следует принять перечисленные ниже меры, разработанные для роста распространения
    информации о вооружении и усилий по его приостановке и отмене:
    Правительственные и неправительственные органы информации, а также органы
    информации ООН и ее специализированных агентств должны отдавать приоритет
    подготовке и распространению печатных и аудиовизуальных материалов, подтверждающих
    опасность, связанную с гонкой вооружений, а также рассказывающих об усилиях по
    разоружению и переговорах о мерах, направленных на разоружение...
    Генеральная Ассамблея объявляет неделю, начинающуюся 24 октября, в день основания
    ООН, неделей, посвященной определению задач движения за разоружение...
    Генеральная Ассамблея приветствует инициативу Организации ООН по вопросам
    образования, науки и культуры (ЮНЕСКО), планирующей провести всемирный конгресс по
    вопросам образования в области разоружения, и в этой связи предлагает ЮНЕСКО
    начать разрабатывать свою программу образования в области разоружения в качестве
    полноправной отрасли знаний, требующей специальной подготовки и, в частности,
    педагогических пособий, учебников, хрестоматий, а также аудиовизуальных
    материалов. Государства-члены должны принять все необходимые меры, чтобы
    организовать включение соответствующих материалов в программу своих учебных
    заведений".
    А в это же время ЦК распоряжается "принять меры к повышению роли Советского Союза
    в ЮНЕСКО, увеличению числа и активности советских работников в секретариате этой
    организации" и сообщает об уже достигнутых успехах в разработке по инициативе СССР
    Декларации ЮНЕСКО об основных принципах использования средств массовой информации
    для укрепления мира и международного взаимопонимания, для борьбы с пропагандой
    войны. Достижения, и правда, немалые: в специальном постановлении ЦК "О дальнейшем
    повышении активности СССР в деятельности ЮНЕСКО" подведен итог этой работы за 25
    лет:
    Эти годы ознаменовались важными идеологическими, политическими и практическими
    результатами в использовании этой организации системы ООН в интересах советской
    внешней политики, пропаганды достижений СССР в области науки, культуры,
    образования и социалистической демократии, в применении мирового научного опыта
    для нужд нашего народного хозяйства.
    В результате принципиальной линии СССР и братских социалистических стран в ЮНЕСКО
    утвердился курс на ее активное участие в решении актуальных международных проблем,
    в первую очередь в борьбе за мир, разрядку, разоружение, против колониализма и
    расизма. Организацией были приняты выгодные для нас решения против агрессии США во
    Вьетнаме, в поддержку национально-освободительных движении, об участии в
    реализации договоренностей Общеевропейского совещания, резолюции, осуждающие
    политику Израиля, преступления фашистской хунты в Чили и апартеид на юге Африки.
    ЮНЕСКО первой в системе ООН приняла в свои члены ГДР, СРВ, КНДР, МНР и Намибию.
    Несмотря на противодействие западных держав, в ЮНЕСКО были проведены и получили
    широкое международное звучание мероприятия, посвященные 150-летию со дня рождения
    К.Маркса, 100-летию со дня рождения В.И.Ленина, 50-летию и 60-летию Великой
    Октябрьской социалистической революции, 50-летию образования СССР и др.
    Важные политические решения, принятые на 20 сессии Генеральной конференции
    (октябрь—ноябрь 1978 г.), создают благоприятные условия для ориентации ЮНЕСКО на
    более активную поддержку усилий Советского Союза и других социалистических стран
    по оздоровлению международной обстановки, противодействию проискам милитаристских
    сил и противников разрядки, включая маоистов.
    Участие СССР в деятельности ЮНЕСКО дает не только внешнеполитический и
    идеологический, но и немалый народнохозяйственный эффект. Советские ученые
    получают через ЮНЕСКО доступ к ценной для нашей науки, экономики и обороны
    информации.
    Вместе с тем возможности для усиления наших позиций в ЮНЕСКО и повышения научной и
    народнохозяйственной отдачи используются далеко не полностью. Имеются в виду как
    научно-технические программы ЮНЕСКО и получение соответствующей информации, так и
    пропагандистские каналы и издательская деятельность Организации (ее публикации
    распространяются в 140 странах).
    Все это, заметьте, осуществлялось на западные деньги, и немалые: годовой бюджет
    ЮНЕСКО составлял в 1979 году 151,6 млн. долларов! Пройдут годы, прежде чем США и
    Англия прекратят свое участие в финансировании, поняв наконец, что ЮНЕСКО
    превратилась просто в инструмент советской политики и рассадник шпионажа. Но ведь
    примерно такое же положение существовало тогда в большинстве международных
    организаций, включая самое ООН. Одно только их перечисление заняло бы несколько
    страниц, и в каждой сидели советские со своими клиентами да попутчиками, пользуясь
    их "возможностями": каналами, финансами, престижем. В сочетании с развернутым
    "движением за мир" всех левых сил это становилось мощным орудием воздействия на
    общественное мнение, позволявшим использовать практически любую тему, любой повод
    для расширения их кампании, создания ее инфраструктур. Например, 1979 год был
    объявлен ООН Международным годом ребенка, что, казалось бы, не имеет никакого
    отношения к советской кампании за ядерное разоружение Запада. Но это только
    кажется несведущему, наивному западному обывателю.
    Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР N139-44 от 5 февраля 1979 г.
    Комитету советских женщин, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ разрешено провести в сентябре 1979 г.
    в Москве Всемирную конференцию "За мирное и счастливое будущее для всех детей" с
    участием в ней до 700 зарубежных представителей.
    Подготовку к Всемирной конференции осуществляет Международный подготовитель-ный
    комитет (МПК), в состав которого входят представители 20 международных и
    региональных неправительственных организаций различной политической ориентации, а
    также представители принимающей стороны — Комитета советских женщин и ЦК ВЛКСМ.
    Возглавляет МПК президент Международной демократической федерации женщин, лауреат
    международной Ленинской премии "За укрепление мира между народами" Фрида Браун
    (Австралия).
    Проведение конференции поддерживается ООН и ее специализированными учреждениями.
    Конференция будет носить широкопредставительный характер. В ее работе примут
    участие представители более 120 стран всех континентов и около 70 международных и
    региональных организаций (женских, профсоюзных, молодежных, профессиональных
    объединений педагогов, врачей, юристов, психологов), а также движений за мир и
    солидарность.
    На Конференции будут представлены международные, региональные и национальные
    организации различных политических, идеологических, религиозных и философских
    тенденций. Большое внимание участию в Конференции придают социал-демократические и
    социалистические организации и движения. Дали согласие участвовать в Конференции
    Международное движение "Соколы", Международный союз молодых социалистов. Бюро
    организации "Женщины Социнтерна" приняло решение о направлении на Конференцию
    делегации в составе двух вице-президентов: представителен Финляндии и Израиля.
    Представители социал-демократических организации ряда стран войдут в состав
    национальных делегаций.
    В качестве почетных гостей приглашаются видные политические и общественные
    деятели, известные писатели, художники, ученые. От Организации Объединенных Нации
    будет участвовать специальный представитель Генерального секретаря ООН по
    проведению Международного года ребенка — Эстефания Алдаба-Лим (Филиппины).
    Приглашения также направлены ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, Всемирной организации здравоохранения
    (ВОЗ), Международной организации труда (МОТ). (...)
    В рамках Конференции будет проведен форум по вопросам сотрудничества молодежных,
    студенческих, детских и юношеских организаций в интересах защиты подрастающего
    поколения, а также "круглый стол" детских писателей.
    В заключение работы Конференции предполагается принять обращение к правительствам,
    парламентам и общественности в связи с Международным годом ребенка и документ для
    представления на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, которая подведет итоги
    проведения Года.
    Если сильно не приглядываться, то выглядит вполне невинно. Ну, дети, цветы жизни.
    Кто же не хочет мирного и счастливого будущего для детей? Можно только сказать
    спасибо Советскому Союзу за все хлопоты и расходы, связанные с таким благородным
    делом. И расходы немалые: 1,5 млн. рублей да 80 тыс. инвалютных рублей. Все ради
    детей?
    Организация Всемирной конференции в Москве открывает новые возможности для
    разъяснения миролюбивой политики Советского Союза, его усилий в борьбе за
    разоружение и разрядку международной напряженности, для пропаганды преимуществ
    социализма в создании условий для обеспечения счастливого детства. Конференция
    даст новый импульс развитию сотрудничества широких сил мировой общественности в
    борьбе за права детей.
    Главным правом детей оказалось право "жить в мире".

    * * *

    В сущности, афганская авантюра скорее помешала советской кампании за одностороннее


    разоружение Запада, смешав им все карты и планы. Во всяком случае, до вторжения в
    Афганистан политическая атмосфера в мире была гораздо благоприятней для их целей.
    И, кто знает, удержал бы Запад свои позиции, продлись она еще несколько лет?
    Первой реальной пробой их сил была кампания против идеи Картера оснастить НАТО
    нейтронным оружием — одной из тех технических новинок, рассчитанных именно на
    укрепление обороны Европы против превосходящих сил Варшавского пакта (особенно в
    танках), о которых говорилось в докладе Андропова. И хотя оружие это было явно
    оборонительным, никак миру в Европе не угрожавшим, а кампания против него —
    откровенно просоветской, она оказалась на редкость успешной. Всего-то и
    потребовалось несколько протестов в Голландии, Дании и Норвегии между 1977 и 1978
    гг., чтобы напугать Картера и заставить его пересмотреть свое отношение к
    нейтронному оружию. Без сомнения, это было поражением НАТО и победой Москвы,
    причем победой легкой и сильно их ободрившей.
    Значительная активизация деятельности Всемирного Совета Мира (ВСМ), особенно в
    области борьбы за прекращение гонки вооружении, против нейтронного оружия
    позволила в последнее время поднять уровень мобилизации масс и расширить
    социально-политическую базу антимилитаристских выступлений прежде всего в
    капиталистических странах, включая США и государства Западной Европы, — докладывал
    с гордостью международный отдел ЦК
    По инициативе ВСМ и ряда миролюбивых движений США в Вашингтоне был проведен
    широкий диалог по проблемам разоружения, в котором приняли участие десятки
    конгрессменов, многие сенаторы и другие видные политические и общественные деятели
    США; в Женеве состоялась Всемирная конференция неправительственных организаций по
    разоружению. Во многих странах были проведены крупные национальные и международные
    акции. Так, в Амстердаме состоялся международный форум "Нет — нейтронной бомбе!",
    а во время проведения спецсессии Генеральной ассамблеи ООН по разоружению по
    многих городах США, включая Нью-Йорк, прошли массовые митинги и марши протеста
    против нейтронной бомбы за прекращение гонки вооружении и разоружение. В ходе
    подготовки и проведения всех этих мероприятий издавались на многих языках
    массовыми тиражами брошюры, в том числе две брошюры по нейтронной бомбе, плакаты,
    листовки и т.д. Для проведения этих акций и мероприятий потребовались значительные
    финансовые затраты, превысившие запланированные.
    В связи со сложившейся международной обстановкой Всемирный Совет Мира ставит своей
    целью дальнейшее широкое развертывание практических выступлений общественности в
    странах против активизировавшихся контратак противников разрядки. Среди
    мероприятий массового характера, намечаемых на вторую половину текущего года,
    можно отметить массовый митинг против вашингтонских решений НАТО в Штутгарте
    (ФРГ), митинги и марши протеста против нейтронной бомбы в Бельгии, Австралии,
    Европейскую конференцию "Роль общественности в борьбе за разрядку и
    сотрудничество" в Бухаресте и другие. Все это потребует издания большого
    количества пропагандистских материалов, направления представительных делегаций для
    выступлений перед общественностью различных стран, оказания помощи некоторым
    национальным комитетам в подготовке крупных общественно-политических акций (в том
    числе аренда залов, транспортировка участников манифестаций, издание листовок и
    плакатов и т.д.). Потребуется организация интенсивной оперативной связи
    секретариата ВСМ как с национальными комитетами мира, так и с политическими
    партиями различных стран. Опыт первой половины этого года показал также
    возможности развертывания активной работы ВСМ непосредственно в США и создания там
    для этих целей определенной организационной основы. Все это, естественно, также
    потребует дополнительных расходов.
    "Борьба за мир" продолжала расти и расширяться весь конец 70-х в соответствии с
    планом и вне всякой зависимости от мировой конъюнктуры. Даже подписание Брежневым
    и Картером в Вене в 1979 году договора об ограничении ядерных вооружений (ОСВ-2) и
    встреча в верхах никак не замедлили ее темпов. Напротив, СССР продолжал ее
    нагнетать, помимо всего прочего — путем выдвижения бесконечных "мирных инициатив"
    и предложений, явно односторонне им выгодных и заведомо неприемлемых для Запада
    (неприменение ядерного оружия, меры по укреплению "доверия" путем одностороннего
    сокращения небольшой части советских войск в Германии и т.п.). Таким образом
    искусственно (и не без успеха) создавалось впечатление неустанной заботы о мире
    советских вождей и, по меньшей мере, безразличия НАТО и правительства США,
    вынужденных эти "инициативы" отвергать. Словом, организационно, психологически,
    стратегически Советский Союз к концу 1979 года уже выигрывал кампанию и, надо
    полагать, выиграл бы окончательно через несколько лет, если бы не Афганистан.
    Пожалуй, самый важный аспект этой авантюры — даже не конкретная советская агрессия
    (они случались и в прошлом), а ее удивительная несвоевременность, приведшая к
    изменению общей обстановки в мире, всего политического контекста. Трудно было
    придумать более красочную иллюстрацию того, к чему приводит "мирное
    сосуществование" с советским режимом, особенно для маленькой нейтральной страны.
    Тем более впечатляла такая иллюстрация в разгар советской кампании за разоружение,
    за мирное сосуществование, основанное на доверии. Не придумать лучшей рекламы для
    НАТО — даже Швейцария засомневалась в пользе своего традиционного нейтралитета. И
    уж как минимум все это не могло помочь "расширению социально-политической базы"
    советского движения за мир. Напротив, с этого-то момента резко обострилось
    расслоение на левых и правых в западной политике, особенно в вопросах обороны, а
    последние получили четкую и хорошо обоснованную позицию. Не в последнюю очередь
    потому и началось поправение Запада 80-х, приведшее к власти в США Рональда
    Рейгана, а позднее в ФРГ — Гельмута Коля. Обострилась поляризация в
    социалистических и социал-демократических партиях Европы, где более умеренное,
    проатлантическое крыло в руководстве или просто откололось (как в лейбористской
    партии Англии), или удерживало свои партии от более радикальной позиции (канцлер
    Гельмут Шмидт в ФРГ, премьер-министр Беттино Кракси в Италии).
    С другой стороны, советским вождям пришлось форсировать свою кампанию, нарушать
    свои планы и сроки, перенапрягать свои ресурсы, пытаясь преодолеть возникшую
    политическую изоляцию. Даже сокращение "культурного обмена" из-за бойкотов и
    протестов против их политики серьезно подрывало их возможности, особенно в США. А
    сама необходимость преодолевать эту изоляцию вызывала подозрения в отношении любых
    их кампаний. Не случайно даже у меня создалось впечатление, что столь бурно
    проводимая "борьба за мир" связана с событиями в Афганистане гораздо теснее, чем
    это было на самом деле.
    Тем более ошеломляет успех их кампании. Принятое в апреле 1980 года постановление
    ЦК "О дополнительных мероприятиях по активизации выступлений общественности против
    решения НАТО о производстве и размещении новых американских ракет в Западной
    Европе" утверждает новый план действий в создавшейся обстановке. Все средства
    информации получают инструкцию:
    ...усилить аргументированную критику принятых под нажимом США решений брюссельской
    сессии совета НАТО как одной из главных причин обострения международной
    обстановки, разъяснять значение предложений Советского Союза о сокращении средств
    средней дальности в Европе и в целом по военной разрядке на континенте для
    радикального смягчения напряженности в отношениях между государствами.
    Советским общественным организациям полностью использовать запланированные связи и
    обмены со странами Западной Европы, а также дополнительные предложения советских
    посольств в этих странах с тем, чтобы кампания против милитаристских планов НАТО
    постоянно нарастала и приобрела наибольшую интенсивность к моменту весенней сессии
    руководящих органов этого блока (май-июнь с.г.).
    И, глядишь, к июню действительно начались демонстрации в Европе. Задача сильно
    облегчалась тем, что многие мероприятия были уже запланированы и подготовлены,
    требовалось лишь усилить их, расширить, увеличить финансирование, а не начинать с
    нуля. Скажем, Международная конференция парламентариев за мир, разоружение и
    международную безопасность в Хельсинки в мае 1980 года, Международная конференция
    за запрещение ядерного оружия в Японии в августе или тот же Всемирный парламент
    народов за мир в сентябре в Софии, о котором я писал в 1982 году, — все были
    запланированы чуть ли не за год вперед. Последний, как я правильно угадал в своей
    брошюре, стал действительно центральным мероприятием 1980 года, призванным:
    ...активизировать выступления против авантюристической политики империалистических
    кругов США, НАТО и пекинских гегемонистов, за сохранение и продолжение в 80-е годы
    процесса разрядки международной напряженности.
    Изначально этот "парламент" планировался гораздо скромнее, как рядовое мероприятие
    ВСМ, да и назывался всего лишь "Всемирным конгрессом движения сторонников мира".
    Но потребовалась активизация "борьбы", резко увеличилось финансирование, усилилась
    подготовительная работа (особенно по вовлечению некоммунистических организаций),
    подсобили, руководствуясь рекомендациями Сорса, социалисты да социал-демократы, и
    он превратился в "парламент народов". Роль его была многоплановой: во-первых, он
    должен был покрыть своим авторитетом решения Москвы (точно так же, как подставные
    банки отмывают "грязные деньги"):
    Политическая подготовка к этому центральному мероприятию общественного движения за
    мир, призванному определить основные направления усилий миролюбивой общественности
    на ближайшие годы, проводится в сотрудничестве с международными и национальными
    организациями различной политической ориентации. Ожидается участие в работе
    Всемирного парламента 1500-2000 делегатов и гостей из более чем 100 стран, от ООН,
    ЮНЕСКО, ЮНКТАД и других международных правительственных и неправительственных
    организаций, — докладывал в ЦК советский Комитет защиты мира.
    Действительность, однако, превзошла ожидания: приехало 2260 миролюбцев из 137
    стран, представлявших 330 политических партий, 100 международных и более 3000
    национальных неправительственных организаций, 200 членов различных парламентов,
    около 200 профсоюзных лидеров, 129 ведущих социал-демократов (из них 33 — члены
    исполкомов своих партий), 150 писателей и поэтов, представители 33 освободительных
    движений, 83 коммунистических и рабочих партий, женских, молодежных, религиозных
    организаций, 18 представителей различных комиссий и специализированных служб ООН,
    и т.п. И, конечно, этот "парламент" единогласно принял советскую Программу
    действий, Воззвание и прочие документы.
    Во-вторых, же это сборище было удобно для решения массы организационных вопросов в
    отношении будущих акций, укрепления связей с различными западными организациями
    нужного толка, т.е. для дальнейшей отстройки инфраструктуры. Для этой цели,
    например, часть делегатов (около 600 человек!) по дороге домой из Софии даже
    завезли в Москву и там еще неделю отстраивали с ними "двусторонние отношения", а
    заодно "знакомили с советской действительностью".
    Наконец нужно было обеспечить "выполнение решений Парламента народов": проследить,
    чтобы его участники, возвратясь домой, провели в своих.организациях
    соответствующие резолюции, приняли Программу действий и неуклонно ее выполняли. В
    специальном постановлении секретариата ЦК "О мерах по дальнейшей активизации
    выступлений миролюбивой общественности в свете итогов Всемирного парламента
    народов за мир" были обозначены основные направления этой работы и главные
    мероприятия. Всем советским учреждениям и общественным организациям, например,
    предписывалось:
    ...координируя свои действия с соответствующими организациями братских
    социалистических стран и прогрессивными организациями несоциалнстиче-ской части
    мира, добиваться активной антивоенной направленности предстоящих наиболее крупных
    международных мероприятий:
    Встречи участников брюссельского движения общественности но проблемам
    безопасности, сотрудничества и разоружения (г. Брюссель, ноябрь 1980 года),
    Конгресса Международного союза студентов (г. Берлин, ноябрь 1980 года), Всемирного
    форума молодежи и студентов за мир, разрядку и разоружение (г. Хельсинки, январь
    1981 года), сессии Генерального совета Организации солидарности народов Азии и
    Африки (г. Аден, март 1981 года), Конгресса Международной демократической
    федерации женщин (г. Прага, октябрь 1981 года).
    Уделить особое внимание предстоящей в январе 1981 года в г. Вене расширенной
    встрече руководства Международного форума по связям миролюбивых сил, добиваясь
    закрепления и развития установившегося сотрудничества между различными
    политическими партиями и массовыми организациями на антивоенной платформе и ведя
    дело, в частности, к принятию решения о созыве в одной из капиталистических стран
    представительной всемирной конференции по вопросам разоружения и разрядки. (...)
    — в дальнейшем осуществлении связей с зарубежной общественностью исходить из
    постановлений ЦК КПСС по международным вопросам за 1980 год, выступлений тов.
    Брежнева Л.И., из широкой платформы сотрудничества миролюбивых сил, нашедшей
    выражение в итогах Всемирного парламента народов за мир, добиваясь на этой основе
    достижения в 1981 году нового подъема массовых выступлений для решительного отпора
    проискам милитаристских сил; эту работу проводить в тесном контакте с
    соответствующими организациями социалистических стран и международными
    демократическими организациями;
    — усилить сотрудничество с миролюбивыми и антивоенными организациями США,
    содействуя, в частности, активизации деятельности и расширению массовой базы
    Совета мира США;
    — содействовать проведению до конца 1980 года встречи представителей руководства
    международных демократических организаций с целью усиления координации их
    деятельности в области борьбы против гонки вооружений, за разрядку и мир.
    ВЦСПС принять меры к созыву в 1981 году, в соответствии с решением IX Конгресса
    ВФП, Международной конференции по социально-экономическим проблемам разоружения, а
    также оказать содействие реализации предложения профсоюза горняков Великобритании
    о проведении всемирной конференции горняков против гонки вооружений.
    ЦК ВЛКСМ и Комитету молодежных организаций СССР принять участие в деятельности
    рабочих органов учрежденной в октябре 1980 года на встрече в г. Будапеште
    Общеевропейской структуры сотрудничества молодежи и студентов в целях усиления
    антивоенной направленности проводимых в ее рамках мероприятий.
    Советскому комитету за европейскую безопасность и сотрудничество совместно, с
    Советским комитетом защиты мира, Парламентской группой СССР, Ассоциацией по связям
    советских и зарубежных городов "и другими советскими общественными организациями
    сконцентрировать – в ближайший период внимание на достижении следующих целей:
    дальнейшее усиление борьбы населения западноевропейских стран против осуществления
    решения НАТО, о размещении в Западной Европе новых американских ракет, за
    проведение конструктивных переговоров по вопросу о ядерном оружии средней
    дальности, в частности, стимулирование выступлений парламентариев, муниципальных
    советов, мэров городов против размещения новых американских ракет на территории их
    стран и соответствующих административных единиц;
    обеспечение поддержки международной общественностью позиций СССР и стран
    социалистического содружества на мадридской встрече представителей государств —
    участников Общеевропейского совещания.
    Научному совету по исследованию проблем мира и разоружения, Советскому Пагуошскому
    комитету активизировать установление и развитие связей с авторитетными научными
    центрами и отдельными учеными западных стран, в частности США, побуждая их к
    публичным выступлениям против гонки вооружений, за предотвращение угрозы ядерной
    войны.
    Совету по делам религий при Совете Министров СССР предусмотреть в плане
    международных связей религиозных организаций СССР на 1981 год активизацию
    деятельности русской православной церкви и других религиозных организаций,
    действующих на территории Советского Союза, для дальнейшего вовлечения
    прогрессивных зарубежных религиозных сил в борьбу за мир и разоружение.
    Отделу внешнеполитической пропаганды ЦК КПСС ориентировать советские средства
    массовой информации на необходимость существенно расширить и разнообразить
    освещение антивоенных выступлений миролюбивой общественности и деятельности ее
    организаций.
    Гигантские маховики этой дьявольской машины стали стремительно набирать обороты,
    завертелись шестеренки и колесики, засуетились шатуны с кривошипами, и пошла она
    подминать страны и континенты, только пыль столбом. Конгрессы и форумы, марши и
    протесты, "безъядерные зоны" и письма ученых — все было исполнено почти буквально.
    А впереди — целые десять лет, заблаговременно объявленные ООН "Десятилетием
    разоружения". Казалось, уже ничто не в состоянии остановить эту эпидемию
    миролюбия, пока весь мир окончательно не покраснеет. Словом, как говаривал мудрый
    раввин из советского анекдота 50-х годов:
    "Войны не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется".

    12. Птички мира

    Даже теперь, когда передо мной лежат сотни документов о советской манипуляции
    западными миротворческими движениями и, казалось бы, есть ответы на все вопросы, я
    все еще не могу ответить на один из них, более всего меня мучивший: что же все-
    таки двигало этими миролюбцами — глупость или подлость? А если и то, и другое — то
    в какой пропорции? Помню, на одной из тогдашних пресс-конференций меня спросили:
    что должен человек делать, чтобы не оказаться "полезным дураком"? И я ответил:
    прежде всего не быть дураком. Но если это обстоятельство изменить невозможно в
    силу причин чисто биологических, то следовать очень простому правилу: никогда не
    быть полезным СССР и его политике. Если же и в этом человеку трудно разобраться,
    то лучше, видимо, не заниматься общественной деятельностью вообще. И уж точно не
    следует участвовать в каких-либо мероприятиях вместе с советскими и их явными
    друзьями.
    Казалось бы, простое, вполне доступное даже дураку правило. Так нет же, наши
    миротворцы загнали себя в ловушку, провозгласив свою готовность сотрудничать со
    всеми "антивоенными" силами: как, мол, мы сможем требовать от своих правительств
    сотрудничества с СССР в вопросах разоружения, если мы сами на это не готовы? Мы
    должны показать всем пример "диалога". Ну, и показали, конечно. Спрашивается, что
    же это было: наивность или притворство, глупость или удобное самооправдание? Я не
    знаю. Помню только, какое благородное негодование вызвала моя брошюра у лидеров
    миротворцев: разве нельзя иметь дело с советскими или местными коммунистами,
    оставаясь при том "независимыми"?
    "...нет ни малейшего доказательства, что движения за мир получали советские
    деньги", — писал один из них с видом оскорбленной невинности, как будто все дело в
    деньгах и нельзя быть советским прихвостнем бесплатно. Некоторые даже
    демонстративно отказывались участвовать в любых мероприятиях Всемирного совета
    мира, отлично понимая, насколько одиозна эта советская структура. Смотрите: мы
    независимые!
    Но и это было предусмотрено мудрым ЦК. Тема возникла на специальной
    координационной встрече секретарей ЦК всех братских соцстран в Будапеште 14-16
    июля 1980 года, созванной по инициативе Хонеккера и обсуждавшей в числе прочих
    вопросов международной политики "вопросы координации международных массовых
    общественных движений за мир". Еще до встречи немцы настаивали:
    Реализация наших общих целей помимо средств дипломатии требует поддержки со
    стороны широкого массового движения. Широта и действенность этого движения,
    однако, в значительной мере зависит от того, как нам удастся добиться выступления
    широчайших миролюбивых сил — далеко за рамки направляемого Всемирным Советом Мира
    движения, — направленных на решение коренной задачи, т.е. продолжение разрядки,
    ликвидацию угрозы ядерной войны. (...) Нам представляется уместным прийти к
    согласованию между нашими партиями коренных вопросов стратегии и тактики
    всемирного движения за мир и договориться о важнейших международных акциях.
    Мы, конечно, исходим из того, что Всемирный Совет Мира должен сохранять свою
    важную роль и дальше повышать ее. Однако фактом, признанным всеми, является то,
    что Всемирный Совет Мира достигает далеко не все политические силы, готовые
    бороться за мир, разрядку и разоружение. Многочисленные реформистские профсоюзные
    организации, религиозные группы христианского, исламского и буддийского
    вероисповедания, многие национальные комитеты действий, представляющие миллионы
    людей, не готовы присоединиться к Всемирному Совету Мира или сотрудничать с ним.
    (...) Фактом является, что целый ряд важных акций (нидерландское движение "Нет —
    нейтронной бомбе!", брюссельская демонстрация против натовских ракет,
    международная эстафета мира) осуществлен без участия Всемирного Совета Мира и
    часто даже вопреки начальному сопротивлению его отдельных руководящих
    представителей. Крайне проблематичными мы в этой связи считаем случаи, когда ряду
    таких движений, как, например, Международному бюро мира или американскому движению
    "Мобилизация за выживание" публично без всякой дифференциации наклеивают ярлык
    "агентов империализма", как это имело место в нескольких статьях Ромеша Чандры.
    Безусловно, пишут немцы, такие мероприятия, как Всемирный парламент народов в
    Софии, очень важны, но:
    Подготовительный комитет (...) в основном состоит из представителей Всемирного
    Совета Мира. Тот факт, что нидерландское движение "Нет — нейтронной бомбе!",
    британская лейбористская кампания за ядерное разоружение, бельгийский "Комитет
    действий за мир и сотрудничество", а также датский "Комитет за сотрудничество" до
    сих пор не вовлечены в подготовку, очевидно связан с известной позицией этих
    организаций, отклоняющих непосредственное сотрудничество со Всемирным Советом
    Мира, а Всемирный парламент до сих пор недвусмысленно декларируется как
    мероприятие Всемирного Совета Мира.
    Как можно понять, предложение СЕПГ о более гибкой тактике, большей координации с
    социал-демократами и социалистами получило в Будапеште полную поддержку. И в Софию
    удалось притащить гораздо больше "умеренных", чем рассчитывали, и отдельная с ними
    работа стала приносить свои плоды.
    Видный бельгийский общественный деятель, бывший министр, член социалистической
    партии А. Де Смаль, активно участвующий в брюссельском движении за европейскую
    безопасность, информировал советских представителей о намерении выступить с идеей,
    направленной на укрепление безопасности неядерных стран Европы, — докладывал
    международный отдел ЦК в августе 1980 г. — При этом он подчеркнул, что главным
    мотивом выдвижения этой инициативы является глубокая тревога европейской
    общественности перед лицом навязанного милитаристскими силам США и НАТО
    наращивания в Европе ракетно-ядерного оружия.
    Занятно, не правда ли? Ни трехкратное превосходство войск Варшавского пакта, ни
    уже размещенные советские ракеты СС-20, нацеленные на его страну, никак не
    вызывают тревогу у этого "бывшего министра". Более того, о своей предполагаемой
    инициативе он почему-то спешит сообщить Москве даже прежде, чем объявить публично.
    И в чем же "инициатива"? Как она "укрепит безопасность неядерных стран Европы"?
    Предложение Де Смаля состоит в том, чтобы общественность европейских стран, не
    располагающих ядерным оружием, добивалась для своих стран укрепления статуса
    неядерных государств. Первоочередное значение он придает тому, чтобы те страны, на
    территории которых уже имеются ядерные средства, отказались от их увеличения и от
    размещения у себя новых видов ракетно-ядерного оружия, а в дальнейшем повели дело
    к сокращению и полному выводу уже имеющихся ядерных вооружений.
    В ближайшее время бельгийцы намерены обсудить его с представителями общественности
    других социалистических стран, а также нейтральных и неприсоединившихся стран
    Европы.
    Разумеется, в Москве "инициатива бельгийских общественных кругов" вызвала полный
    восторг:
    Такое обсуждение на общественном уровне способствовало бы сейчас усилению борьбы
    против размещения в Западной Европе новых видов американских ракет средней
    дальности.
    Правда, есть маленькое несоответствие:
    ...в этом проекте в его нынешнем виде предложение о гарантиях безопасности
    неядерных стран расходится с согласованной между социалистическими странами
    позицией.
    Попросту говоря, он неприемлем для стран Варшавского блока, но зато вполне годится
    для Западной Европы. А стало быть; следует:
    ...использовать обсуждение выдвинутых Де Смалем идей для продвижения в
    политические круги Запада наших известных предложений...
    Дальше — больше. Окрыленный могучей поддержкой советского блока, "бывший министр"
    развил кипучую деятельность, в результате которой его "инициатива" оказалась
    целиком и полностью "направленной на усиление отпора со стороны общественности
    неядерных стран наращиванию в Европе ракетно-ядерного оружия, которое навязывается
    милитаристскими силами США и НАТО" и получила полную "поддержку в руководстве
    обеих социалистических партий и в католических кругах Бельгии, а также в Голландии
    и других соседних странах". В таком виде, подхваченная и усиленная советской
    машиной, она становится общеевропейским движением.
    Имеется в виду акцентировать внимание общественности неядерных стран Европы на
    опасности, вытекающей для них из американских стратегических планов, которые
    допускают "ограниченную" ядерную войну, на необходимости решительных действий в
    пользу скорейшего достижения соглашения об ограничении ядерных вооружений в
    Европе, — информирует ЦК КПСС руководство братских соцстран уже в ноябре. — В этих
    целях общественные деятели Бельгии и Голландии предполагают организовать в
    ближайшее время ряд встреч представителен общественности неядерных стран Европы,
    включая социалистические страны. Одна из встреч по названной тематике созывается
    22-23 ноября 1980 года в г. Амстердаме по инициативе Объединенного нидерландского
    комитета "Остановить нейтронную бомбу, остановить гонку ядерных вооружений".
    Руководство Компартии Нидерландов, играющей ведущую роль в голландском антивоенном
    движении, информирует, что во встрече примут участие представители различных
    политических сил Голландии, Бельгии и других стран Запада, и просит поддержать
    предложение об участии в этом мероприятии представителей общественности
    социалистических стран, в частности Болгарии, ГДР и Польши.
    ЦК всех братских компартий соответственно инструктируются всемерно поддержать
    кампанию, "использовать" ее для:
    ...продвижения в политические круги Запада предложений Л.И.Брежнева рассматривать
    на начавшихся советско-американских переговорах вопрос о ядерном оружии средней
    дальности в Европе одновременно и в органической связи с вопросом об американских
    ядерных средствах передового базирования...
    - и содержащихся:
    ...в выступлении т.Громыко А.А. на XXXV сессии Генеральной Ассамблеи ООН
    предложений о гарантиях неприменения ядерного оружия против тех
    европейских государств, которые не обладают таким оружием и не имеют на своей
    территории иностранного ядерного оружия.
    И рассказывайте мне теперь о "независимых" движениях за "безъядерную Европу",
    "безъядерные зоны", города, муниципалитеты или деревни. Поразительная вещь:
    западные миротворцы упрямо не желали видеть, как их использует советская машина в
    своих целях. Главное, не желали увидеть, что это машина, что никаких "договоров",
    "соглашений", а тем более сотрудничества на равных с ней иметь невозможно. И как
    тут разобраться, что это было — притворная наивность или природная глупость?
    Вот хотя бы те же "безъядерные зоны" и муниципалитеты — еще одно "независимое
    движение", запущенное советскими через систему породненных городов. Решение его
    развернуть ЦК КПСС принял 15 января 1980 года в специальном постановлении. Сама по
    себе система "породненных городов" существовала еще со времен войны, а
    использовалась советским режимом для "пропаганды советской действительности,
    достижений коммунистического строительства, миролюбивой внешней политики КПСС и
    Советского государства". С годами все это свелось к пустой формальности: время от
    времени обменивались делегациями, выставками, коллективами художественной
    самодеятельности, проведением "дней" и "недель" дружбы. Обострение отношений
    сказывалось, конечно, и на этих связях:
    Правящие круги ряда западных стран препятствуют дружественным связям городов. Под
    жестким контролем, вплоть до запрещения, держит связи английское правительство;
    прекратили контакты с советскими городами города Египта; препятствуют установлению
    связен сионистские круги США, — докладывал в ЦК председатель президиума Союза
    советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. — В последние
    два месяца имеют место попытки реакционных, антисоветских сил внести разлад в
    дружественные связи советских и зарубежных городов. Так, от муниципалитетов
    отдельных городов США, Норвегии, Англии поступили письма с извещением о принятых
    ими решениях прекратить или прервать связи с советскими городами в связи "со
    вторжением советских войск в Афганистан". Муниципалитеты некоторых итальянских
    городов, в том числе и возглавляемые коммунистами, избрали Сахарова почетным
    гражданином своих городов и прислали протесты против "ссылки" этого
    "правозащитника" в Горький. Следует отметить, что бурную активность по
    установлению связей с городами Японии, США и Италии и по использованию этих связей
    в своих гегемонистских целях развили китайцы.
    Но ЦК не собирался отдать врагу такие "каналы нашего влияния на различные слои
    населения зарубежных городов":
    В настоящее время более 130 советских городов, а также несколько областей и
    городских районов осуществляют связи и контакты с 280 городами 57
    несоциалистических стран; 22 советских города и Ассоциация по связям советских и
    зарубежных городов являются членами Всемирной федерации породненных городов.
    По этой линии ежегодно на безвалютной основе принимаются более 220 делегаций,
    художественных коллективов, спортивных команд и туристских групп (2,5 тыс.
    человек) и направляется до 160 делегаций и групп (1,6 тыс. человек). В 1979 году
    советские города направили своим зарубежным партнерам 220 выставок, 35 тысяч
    различных книг и другие информационно-пропагандистские материалы.
    ...Наибольшее число породненных городов наши города имеют во Франции (56),
    Финляндии (54), Италии (23), Японии (21), Великобритании (18), Норвегии (12), ФРГ
    (9), США (7), Швеции (7).
    И ЦК постановил:
    Партийным и советским органам, ССОД принять меры к упорядочению связей советских
    городов с городами капиталистических и развивающихся стран, повышению их
    политической эффективности и идеологической направленности, используя контакты с
    зарубежной общественностью для пропаганды миролюбивой внешней политики Советского
    Союза, разоблачения антисоветских клеветнических кампаний империалистических сил и
    пекинской пропаганды. Добиваться широкого вовлечения жителей зарубежных городов в
    борьбу за укрепление мира и безопасности народов, дружбу и сотрудничество с
    Советским Союзом, против курса империалистических кругов на нагнетание
    международной напряженности и продолжение гонки вооружений.
    Принять меры по активизации работы Всемирной федерации породненных городов с
    учетом современной международной обстановки и внешнеполитических задач Советского
    государства.
    Разработан был специальный план мероприятий по активизации этой деятельности,
    увеличено финансирование, улучшен партийный контроль, подбор кадров, снабжение
    пропагандистскими материалами, координация с братскими соцстранами, запланирована
    "конференция мэров столиц Европы, посвященная сотрудничеству и разоружению".
    Срочно увеличили число таких городов. Словом, машина взревела.
    По призыву советских городов ряд их зарубежных партнеров выступил с протестами
    против размещения нового американского ракетно-ядерного оружия в Европе.
    Первым, в ноябре 1980 года, объявил себя "безъядерным" город Манчестер (побратим
    Ленинграда), затем Шеффилд (побратим Донецка). Удивляться ли, что к середине 1980-
    х в одной только Великобритании 180 муниципалитетов объявили себя "безъядерными
    зонами", в Норвегии — 17, почти 400 городов в Испании и Португалии, вся провинция
    Квебек в Канаде, а в порты Японии и Новой Зеландии был практически запрещен заход
    военным судам с ядерным оружием на борту. Первая международная конференция
    "безъядерных" муниципалитетов прошла в Манчестере в 1984 году, а через год — в
    испанском городе Кордове (побратим Бухары).
    Неужто все эти мэры и муниципальные советники не поняли за столько десятилетий
    пусть и не очень частого общения, что у их "побратимов" жизнь сильно отличается от
    жизни на Западе; что они, например, полностью подконтрольны, а их "призывы" отнюдь
    не стихийны? Наконец, неужто не показалось им странно, что, несмотря на свои
    братские призывы, ни один советский город сам не стал "безъядерным"? Да ведь и
    один раз побывать в каком-нибудь Донецке или Бухаре было вполне достаточно для
    человека средних умственных способностей, чтобы уж больше никогда не заблуждаться.

    13. Оплата натурой

    Между тем, даже и материальная помощь Москвы этим движениям была весьма
    значительной. Правда, она редко была чисто денежной — эпизод в Дании был скорее
    исключением из общего правила. Причина тут крылась в том, что ГРУ и КГБ играли в
    кампании "борьбы за мир" лишь вспомогательную роль, а главным дирижером был
    международный отдел ЦК, которому не было нужды прямо пересылать банкноты
    миротворческим организациям Запада — это делалось через местные компартии по уже
    давно установленным каналам. Такой порядок имел не только чисто технические
    преимущества, уменьшая вероятность провала, но и диктовался организационной
    нуждой: таким образом закреплялось влияние компартий в миротворческих движениях.
    Да и лидеры миротворцев получали возможность вполне "искренне" отрицать свою
    денежную зависимость от Москвы. Трудно поверить, однако, чтобы они "не знали",
    какая доля расходов их организаций покрывается из партийной кассы их союзников-
    коммунистов. Догадаться же, откуда приходят поступления в эти кассы, было совсем
    несложно.
    А кроме того, материальная помощь заключалась, например, в бесплатных перевозках
    самолетами "Аэрофлота" (и авиалиниями "братских" стран) сотен "делегатов" на
    международные форумы (особенно из стран Третьего мира), оплатой их содержания
    (особенно если форумы проводились в соцстранах) или, скажем, предоставлением своих
    синхронных переводчиков. Такая форма помощи оказывалась регулярно, иногда даже в
    том случае, если советские организации и организации их союзников не были
    устроителями данного мероприятия на Западе, и уж точно — если они были в числе
    организаторов. Это, по меньшей мере, обеспечивало им нужное "большинство" при
    голосовании, помогая избежать нежелательных решений.
    В Копенгагене с 14 по 24 июля с.г. состоится Форум неправительственных
    организации, который будет проходить параллельно со Всемирной конференцией в
    рамках Десятилетия женщины ООН. Предполагается, что в Форуме примут участие около
    10 тысяч человек, — докладывала, например, в ЦК Николаева-Терешкова, первая
    женщина-космонавт, председатель Комитета советских женщин в июле 1980 года. — Ход
    подготовки к Форуму показывает, что реакционные силы пытаются использовать его в
    своих целях. (...) Планирующий комитет, ответственный за подготовку Форума (в его
    состав входят 34 организации, нз них только 6 — демократических) получил от фонда
    Форда и других источников значительные средства, которые в основном используются
    прозападными силами для обеспечения соответствующего состава участников Форума. По
    имеющимся сведениям, ими предпринимаются попытки организовать в рамках Форума ряд
    акций антисоциалистического характера, таких, например, как слет сионистов. Можно
    ожидать, что во враждебных целях будут использованы также проблемы Афганистана,
    Кампучии, беженцев, прав человека и др.
    Международная демократическая федерация женщин, а также другие международные
    демократические организации (ВСМ, ВФП, ВФДМ, ОСНАА) предприняли ряд мер для
    обеспечения участия в Форуме представителей демократических сил. По просьбе МДФЖ
    женские организации социалистических стран оказывают ей в этом определенную
    помощь.
    Чехословацкий союз женщин в плане подготовки к Форуму организует в Праге семинар
    для представительниц женских организаций стран Азии и Африки, общим числом до 50
    человек. Он оплачивает проезд этих делегаций в Прагу, из Праги в Копенгаген и
    обратно на родину. Федерация кубинских женщин обеспечивает проезд в Копенгаген и
    обратно на родину представительниц женских организаций ряда латиноамериканских
    стран. ГДР обеспечивает проезд в Копенгаген и обратно членов Секретариата МДФЖ.
    Комитет советских женщин по просьбе МДФЖ оплачивает в советских рублях проезд в
    Копенгаген и обратно на родину до 40 представительниц ряда стран Азии и Африки
    (Афганистан, Вьетнам, Кампучия, Лаос, Ангола, Южная Африка, Эфиопия и др.), а
    также прогрессивных сил США. Однако для проживания в Копенгагене этих делегаций
    потребуется некоторая финансовая помощь в иностранной валюте.
    Торжественно открытая королевой Дании конференция была просто сорвана: дело дошло
    даже до драки, до вмешательства полиции. Нужно ли добавлять, что нежелательные
    темы оказались надежно заблокированы, хотя это, заметьте, было не советское
    мероприятие. Легко себе представить, что происходило, когда организаторами были
    они. Вот, например, упоминавшийся выше как одно из важнейших событий Всемирный
    форум молодежи и студентов за мир, разрядку и разоружение в Хельсинки 19-23 января
    1981 года, проводившийся по инициативе комсомола. Подготовка к нему шла
    замечательно, как докладывал секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов:
    Весь процесс подготовки способствовал активизации совместных выступлений молодежи
    и студентов в деле борьбы за мир на национальном и международном уровнях.
    Подготовительная работа в Финляндии проводится Национальным комитетом молодежных
    организаций (СНТ) при поддержке президента Финляндской Республики У.К.Кекконена.
    Действительно, мероприятие не ординарное: ожидалось до 600 делегатов из более чем
    100 стран, в том числе от международных объединений молодых социал-демократов,
    либералов, центристов, демохристиан и других политических тенденций, представители
    ООН, ЮНЕСКО, ЮНКТАД и т.д.
    Вместе с тем, следствием широкого спектра политических сил, участвующих в
    подготовке к Форуму, стали попытки отдельных организаций, и прежде всего
    консервативных, навязать обсуждение в ходе Форума вопроса о "нарушении" прав
    человека в социалистических странах, о положении в Афганистане, Польше и т.д.,
    включить в состав его участников ряд реакционных молодежных организации. Данные
    попытки не встретили поддержки у подавляющего большинства организаций.
    Однако шутить с такими вещами не следует, и лучше заранее обеспечить "позитивный
    политический баланс сил за счет участия прогрессивных союзов молодежи из
    освободившихся стран". К сожалению, "учитывая сложное материальное положение"
    многих из них, потребуются дополнительные расходы: доставить Аэрофлотом 110
    делегатов в Москву и обратно, до 150 делегатов поездом из Москвы в Хельсинки и
    обратно, "до 18 тысяч инвалютных рублей на оплату проезда группы делегатов на
    отрезках, не обслуживаемых рейсами "Аэрофлота"", а также "направить в Финляндию
    группу советских синхронных переводчиков для работы на Форуме в количестве до 15
    человек". Результат не замедлил сказаться:
    Созыв Форума, — докладывал Пастухов через месяц, — стал возможным благодаря
    развитию сотрудничества молодежи различной политической ориентации на платформе
    борьбы за мир и разрядку международной напряженности в 70-е годы; организационному
    закреплению его в рамках Общеевропейской структуры сотрудничества молодежи и
    студентов и в соответствии с хельсинским Заключительным актом.
    Это позволило при активном участии более 30 международных и региональных
    молодежных и студенческих организаций успешно вести подготовительную работу,
    нейтрализовав попытки правых сил добиться участия в нем молодежных организаций
    Китая, реакционных объединений из США, Израиля и других стран.
    Форум явился мероприятием, на которое для обсуждения вопросов борьбы за мир,
    разрядку и разоружение прибыли представители практически всех политических сил —
    молодые коммунисты, социал-демократы, социалисты, либералы и радикалы, католики,
    демохристиане и консерваторы. Проблематика Форума вызвала большой интерес
    молодежных организаций стран Азии, Африки и Латинской Америки, широко
    представленных на нем.
    С большим интересом и глубоким вниманием участники Форума встретили приветствие
    Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР
    тов. Л.И.Брежнева. Слова приветствия о необходимости консолидации совместных
    усилий молодежи в борьбе за мирное будущее человечества, за прекращение гонки
    вооружений и разоружение нашли широкий отклик среди делегатов.
    Приветствия в адрес участников Форума поступили также от ряда видных
    государственных и политических деятелей, руководителей коммунистических и рабочих,
    революционно-демократических партий, от ряда органов ООН. Форум патронировался
    Президентом Финляндии У.К.Кекконеном. (...)
    Подавляющее большинство выступавших, в том числе представители социал-
    демократических, центристских, либеральных организаций, высказывались за
    продолжение политики разрядки, за дальнейшее развитие процесса ограничения
    стратегических вооружений, положительно оценивали вклад Советского Союза и других
    социалистических стран в обеспечении мира и безопасности. Они осудили планы НАТО
    по размещению на территории ряда западноевропейских государств новых американских
    ядерных ракет средней дальности, подвергли резкой критике концепции "ограниченной"
    ядерной войны. Многие делегаты заявляли об угрозе миру со стороны гегемонистской
    политики пекинского руководства.
    Вместе с тем отдельные участники, прежде всего представители демохристианских и
    консервативных организаций, попытались представить в ложном свете причины
    обострения международной обстановки, возложить на Советский Союз ответственность
    за гонку вооружений. В ходе Форума отчетливо проявилось намерение представителей
    организаций правой ориентации (впервые принявших участие в мероприятии со столь
    политически заостренной тематикой) принизить его значимость, свести обмен мнениями
    по широкому кругу актуальных проблем к дискуссии по так называемому "афганскому
    вопросу". Для нагнетания обстановки ими использовались методы шантажа и давления
    на финские организации, публикации в буржуазной печати. Этим попыткам был дан
    должный отпор со стороны хозяев Форума и подавляющего большинства его делегатов.
    Поведение на Форуме представителей правого крыла молодежного движения выявило их
    намерение подорвать сложившееся в минувшее десятилетие сотрудничество различных
    политических сил и прежде всего — оторвать социал-демократов и социалистов от
    совместных действий с ВФДМ и МСС.
    Выступления большинства социал-демократов (Швеция, ФРГ, Австрия, Дания) носили в
    этой обстановке в целом конструктивный характер. Однако в достаточной степени
    проявилась двойственность некоторых руководителей Международного союза молодых
    социалистов, пошедших в определенный момент на поводу у консервативных сил.
    Советская делегация, опираясь на ВФДМ и МСС, предприняла меры по изоляции правых и
    консолидации Форума на антимилитаристской основе. Эту работу усложняли комсомолы
    "еврокоммунистической" тенденции (Италия, Япония, Швеция, Испания), выступавшие с
    осуждением советской военной помощи Афганистану. Позитивную роль в дискуссии
    сыграли членские организации ВФДМ и МСС из стран Азии, Африки и Латинской Америки.
    Словом, этот Форум действительно отражал весь тогдашний политический спектр, но не
    в пропорциях, тогда существовавших в мире. А потому все усилия "правых сил", не
    имевших к тому же и десятой доли советского опыта в таких делах, пошли впустую:
    В заключительном документе, единодушно принятом участниками Форума, нашли свое
    отражение важнейшие внешнеполитические инициативы Советского Союза и братских
    стран социализма. В нем, в частности, содержится требование скорейшей ратификации
    договора ОСВ-2 и продолжения процесса ограничения стратегических вооружений,
    осуждается стратегия "ограниченной" ядерной войны, подчеркивается необходимость
    предотвратить размещение на европейском континенте новых ядерных ракет средней
    дальности и высказы-вается поддержка проведению Конференции по военной разрядке и
    разоружению в Европе.
    Форум высказался за превращение Индийского океана в зону мира, за политическое
    урегулирование ситуации, сложившейся в отношении Афганистана, в поддержку
    справедливой борьбы народов за социальное и национальное освобождение.
    Консерваторы и демохристиане, а также комсомол Японии высказали резерв по
    параграфу, касающемуся Афганистана.
    На базе рекомендаций специальной комиссии Форума по разработке совместных
    антивоенных действий молодежи и студентов мира в документе зафиксирована
    договоренность организаций различной политической ориентации активизировать борьбу
    молодежи за мир, разрядку, разоружение, вовлекать в нее все более широкие массы
    молодежи. В нем содержится призыв к проведению антивоенных митингов и маршей,
    сбора подписей под антивоенными воззваниями, организации национальных и
    региональных мероприятий.
    На основе этих договоренностей будут развертываться на всех континентах массовые
    выступления молодежи за мир, разрядку и разоружение. Направлять эту Всемирную
    кампанию будут, прежде всего, ВФДМ, МСС, а также созданная в 1980 году
    Общеевропейская структура сотрудничества молодежи и студентов. (...)
    Проведение Форума в условиях сложной международной обстановки свидетельствует о
    преобладании в международном молодежном движении правильного понимания причин
    ухудшения международной обстановки и истинных виновников такого ее развития, что
    особенно важно в свете усиливающихся антисоветских тенденций в американских
    правящих кругах.
    Можно только гадать, сколько же стоила Москве вся эта борьба за мир, включая
    прямое и косвенное финансирование западных миролюбцев. Одних только бесплатных
    перевозок самолетами "Аэрофлота" запланировано на 1981 год было не менее 2000
    человек. А ведь еще приезжали целыми толпами "на отдых и лечение", "для
    ознакомления с советской действительностью" — все больше на курорты. Да
    бесконечная помощь обществам "дружбы", комитетам "солидарности"... Конца им не
    было. Иные напрашивались, кажется, только чтобы развлечься на дармовщинку.
    В Советский комитет защиты мира, ЦК ВЛКСМ и Комитет молодежных организаций СССР
    обратилось руководство Французского движения за мир с просьбой принять в СССР для
    проведения семинара по вопросам борьбы за мир, разрядку и разоружение группу в
    составе до 50 активистов молодежной комиссии Движения. В молодежную комиссию
    Французского движения за мир входят представители различных прогрессивных
    молодежных организаций Франции, таких, как Движение коммунистической молодежи
    Франции, молодежь Всеобщей конфедерации труда, Рабочая христианская молодежь и др.
    Прием в СССР представителей молодежной комиссии Движения позволит активизировать
    деятельность комиссии, повысить ее авторитет и даст возможность расширить наше
    сотрудничество с различными силами Франции, выступающими за мир, разрядку и
    разоружение.
    Расходы по проезду — 12 тысяч инвалютных рублей — и по содержанию — 30 тысяч
    рублей — оплачены Советским фондом мира. Сумма по тем временам совсем не малая.
    Средний заработок по стране был 150 рублей в месяц, пятерка в день. Каждый
    гражданин СССР был обязан отработать один день в году в пользу этого фонда, хочет
    он того или нет. Примечательно, что сам этот факт ни от кого не скрывался;
    напротив, широко освещался прессой, сообщался многими советскими миротворческими
    публикациями, а стало быть, и западные миротворцы не могли не знать, что их
    "борьба" оплачена подневольным трудом советского населения. Но разве их это
    волновало?
    14. Древнейшая профессия

    Человек вообще, а интеллигент в особенности — животное крайне высокомерное,


    самовлюбленное, считающее себя умнее всех на свете и уж наверняка умнее своего
    правительства. Я не помню случая, чтобы интеллигенция признала себя неправой, а
    тем паче — в споре с законной властью. Причины тому, видимо, кроются в
    интеллигентском комплексе невостребованности, ощущении неосуществленности своих
    реальных способностей. Еще бы! Ведь они — "элита", а значит, именно они должны
    управлять миром или, по меньшей мере, властвовать умами. Но жизнь, этот судия
    неправедный, обрекает их на занятия более чем скромные: учить детишек грамоте,
    исцелять наши болячки, разглядывать в микроскоп бактерии, скучать в провинциальном
    суде да причащать прихожан и слушать их бесконечные жалобы на несправедливость
    мира сего. А вокруг, в большом мире, совсем другие люди принимают важные решения,
    определяющие судьбы человечества. Причем отнюдь не более умные, образованные или
    достойные в моральном отношении. Как с этим примириться? И — не может интеллигент
    заставить себя просто заниматься своим делом без затей и претензий. Не может
    просто учить детишек читать и писать — нет, он должен "воспитывать поколения
    будущего"; не может просто прописать пилюли пациенту и облегчить его недуги — нет,
    ему надо печься о здоровье всего человечества. А уж священник и не сомневается в
    том, что сам Господь Бог поставил его на кафедру для спасения рода людского.
    Словом, интеллигенция — самая неудовлетворенная часть любого общества, отчего
    именно она есть источник бесконечных ересей: социализмов, коммунизмов, феминизмов,
    экологизмов и прочих утопических идей о всеобщем счастье, осуществить которые
    можно только под их руководством (о чем обычно скромно умалчивается). Отсюда же и
    наиболее характерная общая их черта — лживость. Ни один интеллигент никогда не
    признается, что основной мотив его бурной общественной деятельности — стремление
    властвовать. Куда там! Он будет отрицать это до посинения, неизменно выпячивая
    самые благородные, самые альтруистические мотивы. Причем так себя разгорячит, так
    разойдется, что и впрямь верит в отсутствие у себя всякой корысти.
    А уж в чем он действительно подлинный мастер, так это в искусстве интерпретации,
    т.е. в способности одни факты перетасовать и скомбинировать, другие же — опустить
    и "не заметить" или, наоборот, отвергнуть как недостоверные, даже с негодованием
    заклеймить как злостную ложь. Он — непревзойденный мастер контекста, сменив
    который незаметно для окружающих, он, словно фокусник, извлекающий кролика из
    цилиндра, извлечет вам любой самый неожиданный вывод из самых неподходящих фактов.
    И, сколько с ним ни спорь, сколько ни старайся прижать его к стенке, он вечно
    выскользнет, точно кусок мыла в бане. Ведь самое главное доказательство —
    реальный, практический результат его идей — чаше всего отнесено далеко в будущее,
    да и не интересует его совершенно, ибо он все равно никакой ответственности за
    него не понесет. Расплачиваться будут совсем другие люди, возможно даже в другую
    эпоху, а он в любом случае окажется ни при чем: его идеи и благородны, и
    замечательны, и не его вина, что природа оказалась несовершенна, непригодна для
    его блестящих идей. Как легендарный Франкенштейн, он не чувствует ни малейшей вины
    за деяния сотворенного им монстра, ибо важен для него не столько результат,
    сколько процесс, позволивший хоть ненадолго ощутить себя Богом.
    Таковы были и наши миролюбцы, в большинстве своем состоявшие из учителей начальных
    школ, медсестер, приходских священников и прочих полуинтеллигентов, в общем, всего
    того, что Солженицын метко окрестил словом образованщина. Таковы же были и их
    лидеры, многим из которых сам процесс их "лидерства" был гораздо важнее существа
    дела. И как тут определишь, дураки они или подлецы? Понимали они, что играют на
    руку Москве, или не понимали? Да их это просто не интересовало, они о том и знать
    не хотели. Даже их пресловутый страх перед ядерной катастрофой был изначально
    надуманный, скорее самовнушенный, чем стихийный. Что тут скажешь? Конечно, спасать
    человечество — куда как более лестное занятие, чем год за годом долбить детям
    таблицу умножения. Появляется некая значимость в движениях и нотки яростного
    благородства в голосе. У толпы появляется власть решать глобальные проблемы, у
    лидеров — власть над толпой. А там, в туманном будущем, хоть трава не расти. Там —
    не их ответственность: ведь даже если окажется все не так, как мечталось, кто ж с
    них спросит? Намерения их были благородны, а мир наш — несовершенен.
    Таковы были эти, с позволения сказать, "ядерные дебаты" 80-х на Западе: логика,
    аргументы, факты не играли в них никакой роли. Разве кто-то не понимал, что нельзя
    "попробовать" односторонне разоружиться? Разве кто-то не знал, что это необратимо?
    Напрасно западные правительства пытались объяснить публике всю сложность
    положения, напрасно сыпали цифрами ракет и боеголовок, танков и самолетов — их
    цифрам все равно не верили, потому что не хотели верить, а общая тема дебатов
    только еще больше пугала обывателя, как если бы все эти ракеты и танки уже начали
    стрелять по Европе.
    Даже на мою брошюру-пощечину реакция была гораздо слабее, чем мне бы хотелось.
    Этих людей ничто не интересовало, кроме собственной благородной роли спасителей
    человечества, и ради возможности покрасоваться они готовы были предать кого
    угодно. Разве могла привести их в чувства простая пощечина?
    Истеричными ведь были толпы, но отнюдь не их лидеры. В этих же последних поражало
    сочетание наглости и невежества, и чем больше невежества — тем больше наглости.
    Большинство из них, например, не имели даже нужного образования, чтобы разобраться
    в сложнейших технических проблемах ракетно-ядерного вооружения, в вопросах
    стратегии или геополитики. Тем не менее, данные и выкладки официальных экспертов,
    таковое образование имевших, они отвергались с негодованием как "пропаганду".
    Взамен они создавали "своих экспертов", говоривших то, что они хотели слышать.
    Создано было бесконечное множество каких-то сомнительных "институтов",
    "исследовательских групп", "комиссий", многие из которых имели, разумеется, в
    своем составе просоветских "экспертов" или просто советских представителей. Вот им
    почему-то полагалось верить.
    Скажем, подавляющее большинство тогдашних "лидеров" антивоенных движений не имело
    ни малейшего представления о советском режиме, реалиях советской жизни, истории,
    даже о коммунистической идеологии, хотя, казалось бы, вопрос был не праздный. Как
    минимум наполовину (в действительности почти на 100%) все зависело от СССР, его
    намерений и поведения. И что же? Большинство просто объявило это "несущественным",
    открыто полагаясь на официальные заявления СССР или таких "экспертов", как
    Арбатов. Некоторые же завели "своих экспертов" по СССР, как правило, из числа
    своих же сторонников, посетивших Советский Союз три-четыре раза. Даже мнение
    работника международного отдела ЦК Загладина считалось у них достаточно
    объективным, чтобы ссылаться на него в западной печати как на источник
    непредвзятой информации об СССР, притом в качестве авторитетного опровержения
    моего предвзятого мнения. И, наоборот, наше мнение, как и любая негативная
    информация об СССР, объявлялось "пропагандой", "стереотипами холодной войны".
    В основном же, как ни абсурдно это звучит, "другая сторона" — Советский Союз с его
    сателлитами, его вооружениями и намерениями — совершенно никого не волновала в
    этих "дебатах". Угроза ядерной войны и необходимость от нее спасаться объявлялись
    существующими как бы вне контекста реальной жизни, возникшими ниоткуда — от Бога
    или от случая. Например, от сумасшедшего генерала (всегда почему-то
    американского). В США, где "борьбой за мир" заправлял левый истеблишмент (занявший
    свое положение в процессе кампании против войны во Вьетнаме и достигший власти в
    период "детанта"), массовое промывание мозгов велось особенно нагло, откровенно и
    в гигантском масштабе. Это была кампания сознательного раздувания массовой
    истерии, сосредоточенная исключительно на одной стороне вопроса — на ужасах
    ядерной войны. "Либеральные" фонды (Форда, Рокфеллера, Карнеги, Макартура, Джорджа
    Ганда) ассигновали на нее буквально миллиарды долларов, чтобы сделать, по
    выражению президента Рокфеллеровского фонда, "предупреждение ядерной войны в 80-е
    тем, чем было в 60-е движение за гражданские права".
    Голливуд и телевидение произвели в то время десятки, а то и сотни документальных и
    художественных фильмов о последствиях ядерного взрыва, о конце цивилизации. Вдруг
    все американские "интеллектуалы" сделались "озабоченными": "озабоченные ученые",
    "озабоченные преподаватели", "озабоченные врачи".
    Начало положили врачи своим широко разрекламированным письмом-обращением к
    советским коллегам, под красноречивым заголовком: "Опасность — ядерная война".
    Сами ли они додумались до такой глубокой идеи или им подсказали через какой-нибудь
    Пагуошский комитет, как предлагал мудрый ЦК, – сказать не берусь. Но и ни за что
    не поверю, будто они не понимали, что обращаются на самом деле не к "коллегам" в
    СССР, а к ЦК и советскому правительству, давая им прекрасную возможность для
    пропаганды.
    В соответствии с решением ЦК КПСС от 20 марта 1980 г. Министерство здравоохранения
    СССР представляет проект ответного письма ведущих советских ученых-медиков
    американским ученым-медикам, составленный с учетом предложений АН СССР, МИД СССР,
    Министерства обороны и КГБ СССР, – докладывал в ЦК министр здравоохранения
    Петровский. — Одновременно докладываем, что состоялась встреча с одним из
    организаторов движения медиков США "Врачи за социальную ответственность" Б.Лауном,
    который сообщил о том, что американские ученые намерены организовать широкое
    международное движение медицинской общественности против ядерной войны и, в
    частности, планируют провести в США в конце 1980 г. конференцию с участием
    советских и японских медиков. Окончательное место проведения и программа
    конференции пока не определены.
    Разумеется, ЦК принял эту игру с благодарностью: не каждый же день представляется
    возможность пропагандировать свои позиции через независимые научные организации
    США, тем более через врачей, которые в помешанном на здоровье американском
    обществе имеют особое влияние.
    Что касается подписей под ответным письмом советских ученых, — решает ЦК, — то
    представляется целесообразным организовать сбор значительного количества этих
    подписей, а ограничиться подписями следующих товарищей, представляющих наиболее
    крупные научные организации.
    Конечно, в их числе неизбежный Овчинников, академик Блохин (поскольку он директор
    онкологического центра), но еще нужен и кардиолог: ведь зачинщик всего дела —
    американский кардиолог Б.Лаун. Так появился на сцене академик Е.И.Чазов,
    председатель Всесоюзного научного общества кардиологов.
    В соответствии с решением секретариата ЦК КПСС в декабре с.г. в Женеву выезжала
    советская делегация во главе с академиком Е.И. Чазовым, в составе академиков АМН
    СССР Л.А.Ильина и М.И.Кузина, – докладывал в ЦК Чазов. – Делегация приняла участие
    во встрече с американскими учеными, которые представляют движение "Врачи мира за
    предотвращение ядерной войны". Американскую делегацию возглавлял Бернард Лаун —
    известный профессор-кардиолог Гарвардской школы (г. Бостон), президент
    американского движения "Врачи за предотвращение ядерной войны". В состав делегации
    входили доктор Эрик Чивиан, психиатр Массачусетского университета (г. Бостон) и
    Джим Мюллер — секретарь общества.
    Встреча носила консультативный характер и была посвящена обсуждению возможности
    создания международного движения "Врачи за ядерное разоружение". На встрече был
    разработан меморандум о принципах этого движения, который в основном приемлем для
    нас, поскольку исходит из концепции запрещения ядерной войны.
    На встрече была достигнута договоренность о проведении 19—26 марта 1981 года
    советско-американской конференции ученых-медиков и врачей, борющихся за
    предотвращение ядерной войны. Организатором встречи на этот раз выступает
    американская сторона, которая приглашает для участия в конференции десять видных
    советских медиков, а также трех экспертов-специалистов в области ядерного
    вооружения и проблемы разоружения.
    Имеется в виду, что в конце конференции будут приняты обращения ко всем врачам
    мира, правительствам и народам различных стран, а также к главам государств
    Советского Союза и Соединенных Штатов, в которых будут подчеркнуты тяжелые
    последствия для народов мира в случае возникновения ядерной войны, а также призыв
    к ограничению и запрещению ядерного вооружения.
    Для подготовки проектов наших документов просим дать соответствующее поручение
    Министерству иностранных дел СССР, Министерству здравоохранения СССР, Академии
    наук СССР и Министерству обороны СССР. Имеется в виду, что делегации
    заблаговременно обменяются указанными проектами документов, проведут их
    предварительное обсуждение с тем, чтобы на самой встрече уже иметь согласованные
    тексты.
    Чем не находка? Практически призывы "озабоченных" врачей заранее составлены
    советскими генералами и дипломатами — ведь американская сторона слишком
    "независима", чтобы даже спросить совета в Пентагоне или Госдепартаменте, не то
    что следовать указаниям своего правительства. Советские "эксперты по ядерному
    вооружению и разоружению" все, разумеется, объяснят как надо и на самой
    конференции. А средний американец, коли доктор прописал, что курение, холестерин и
    ядерная война вредны для здоровья, будет требовать от своих конгрессменов и
    сенаторов немедленного ядерного разоружения. Удивляться ли, что "борьба за мир" в
    США, этой и без того склонной к истерикам стране, имела еще более истерический
    характер, чем в Европе? Наиболее массовой там стала кампания, подхватившая "мирные
    инициативы" Брежнева 1979 года: "Ядерное замораживание", "Нет — первому ядерному
    удару" и т.п., а наиболее активными — толпы людей, врывавшихся на военные базы или
    оружейные заводы и бившихся там в истерике. Одна такая группа даже попыталась
    буквально осуществить библейский завет "перековать мечи на орала": ворвались в
    цех, где производились ракеты, и бились о них до крови. Вот где "психиатрам из
    Массачусетского университета" и кардиологам следовало применить свои способности.
    Так нет, их это не касалось, они в это время получали в Осло Нобелевскую премию
    мира вместе со своим коллегой Е.Чазовым, хотя, по совести, ее надо было бы дать
    мудрому ЦК.

    * * *

    Да ведь не одни врачи — мобилизовался практически весь американский "образованный


    класс". Как же им было отстать от своих предприимчивых коллег. Даже епископы
    поднатужились и выдали "Пастырское послание о войне и мире в ядерный век", где от
    лица Господа Бога объявили ядерное оружие "абсолютно аморальным", оставляя нас
    гадать, насколько аморальными были танки и пушки, например, времен Второй Мировой
    войны. Не отставали и ученые мужи иных профессий. У них, однако, была проблема:
    высылка почетного члена американской Национальной академии наук Сахарова из Москвы
    в Горький привела практически к бойкоту учеными США советской стороны. Но и это не
    беда: благородное дело спасения человечества все спишет, даже предательство.
    Как мы уже докладывали, Национальная академия наук (НАН) США на встрече с АН СССР
    в Москве в июне с.г. и в США в августе с.г. обращалась к нам с предложением об
    организации двусторонних обменов мнениями по вопросам укрепления мира,
    международной безопасности и разоружения. При этом секретарь НАН по иностранным
    делам Т.Мэлоун полагает, что такие обмены явятся одним из путей восстановления
    двусторонних встреч ученых, прерванных в начале этого года американской стороной,
    — докладывал в ЦК президент Академии наук СССР А.П.Александров. – В мае 1980 года
    Национальная академия наук США создала в рамках своей Академии Комитет по
    международной безопасности и контролю над вооружениями в составе 16 человек,
    который возглавляет президент Калифорнийского технологического института Марвин Л.
    Голдбергер. Комитет намерен установить и поддерживать контакты с советскими
    учеными, а также с академическими кругами стран Западной Европы и Японии. Члены
    Комитета считают, что проблемы международной безопасности должны рассматриваться
    не только в сфере правительственных каналов, но также и по линии связей ученых в
    целях поиска подходов к урегулированию проблем в области безопасности и доведения
    до своего правительства соответствующих рекомендаций, не придавая им излишней
    гласности.
    АН СССР не может в полной мере согласиться с предложенной американской стороной
    тематикой, тем более, что ряд указанных ею проблем не относится к компетенции
    Академии. Но, учитывая сложность взаимоотношений академий в настоящее время,
    желательность поддержать стремление НАН США к восстановлению двусторонних связен,
    а также имея в виду цель закрепления связей с теми американскими кругами, которые
    стоят на позициях ограничения гонки вооружении, АН СССР полагает, что можно было
    бы пойти на предварительные контакты с упомянутым Комитетом. В процессе этих
    контактов АН СССР намерена предложить более выгодный для нашей стороны перечень
    вопросов, чтобы с учетом реакции на это делегации НАН в дальнейшем поставить
    вопрос о регулярных контактах.
    Разумеется, ЦК с радостью принимает эту инициативу, ведь объявить "право жить в
    мире" основным правом человека — главный лозунг их "борьбы за мир". Избавиться же
    от бойкотов и эмбарго, вызванных их репрессивной политикой, — одна из задач
    кампании за возвращение "детанта". Но, скажите, откуда этот зуд у академиков?
    Разве не ясно, что, коли твоему законно избранному правительству понадобится твоя
    помощь в вопросах безопасности государства, оно тебя само позовет? Так нет же,
    интеллигент всегда умнее правительства, без него ничто происходить не должно. Ну а
    как же коллега Сахаров?
    "Несмотря на наш постоянный глубокий интерес к Сахарову, есть, тем не менее,
    настолько важные для будущего всего человечества проблемы, что мы считаем
    необходимым продолжать обсуждение их с советской стороной. В этом смысле наивысшее
    предпочтение отдается проблемам контроля за вооружением и международной
    безопасности. Наши члены считают эту тему весьма насущной", — заявил президент НАН
    США Франк Пресс журналистам в то самое время, как Сахаров, по сообщениям западных
    газет, был на грани смерти в результате голодовки. Опять, скажете, ученые мужи США
    не понимают, что они делают?
    Как хотите, но не могу я поверить в наивность этих людей. Пожалуй, единственным
    исключением был лидер небольшой, но влиятельной, "элитарной" организации END
    ("Европейское ядерное разоружение") историк-марксист ЭЛ.Томпсон. При всей своей
    левоинтеллигентской запутанности он хотя бы не отрицал, что, скажем, процесс
    разоружения требует изменений в политике обеих сторон, а общественное движение за
    разоружение имеет смысл, только если аналогичное (т.е. независимое от своего
    правительства) движение существует и по другую сторону "железного занавеса". Более
    того, его искренне возмущала советская манипуляция западными движениями, о чем он
    открыто писал, именуя своих менее разборчивых коллег по движению "лунатиками". Но
    даже и он не мог понять до конца, что с советской машиной просто нельзя иметь
    дело.
    "Мы готовы принять участие в дискуссиях с официальными организациями в Советском
    Союзе, если эти дискуссии будут проводиться на честных и равных условиях, а не на
    таких, которые втянут нас в некое действо просоветской пропаганды, — писал он
    весьма наивно, хотя всего несколькими абзацами выше вроде бы сам определил полную
    невозможность "честных" и "равных" отношений с Москвой. — Для русских наши голоса
    — не более чем фоновый аккомпанемент, да и то недостаточно звучный, чтобы повлиять
    на выборы в Германии".
    Словом, это был, видимо, человек искренний, но сильно запутавшийся. К тому же, у
    него тоже был свой домашний "эксперт по советской жизни" — наш старинный знакомец
    Жорес Медведев, тот самый д-р Медведев, у которого, как мы помним, случались
    удивительные совпадения идей с Ю.В.Андроповым. Натурально, Жорес Александрович был
    одним из соавторов воззвания END за "безъядерную Европу от Польши до Португалии" в
    апреле 1980 года, которое как бы от имени "советских диссидентов" подписал в
    Москве и его братец-близнец Рой Александрович. Они же, видимо, и объяснили проф.
    Томпсону, что диссиденты бывают разные: а) плохие, б) хорошие. Плохие не верят в
    социализм и служат реакции, а хорошие в социализм верят и вполне могут поддержать
    воззвание. Безуспешными поисками "хороших диссидентов" и занимался потом несколько
    лет проф. Томпсон. Увы! К кому он только ни обращался, все оказывались "плохими".
    И чешская "Хартия-77", и польский КОС дружно отвергали любые идеи одностороннего
    разоружения Запада как просоветские. Лукавый Яцек Куронь, будучи сам первоклассным
    манипулятором, ухитрился аж из тюрьмы написать письмо в 1984 году на конференцию
    END, где предлагал им совместную борьбу за отмену военного положения в Польше и
    полную демилитаризацию Центральной Европы. Годом позже вежливый Вацлав Гавел
    крайне интеллигентно пытался объяснить западным миротворцам, что их утопизм не
    может найти понимания у поневоле скептической восточноевропейской публики. Все
    напрасно. Наконец стали-таки появляться маленькие, скорее символические группки
    миротворцев в ГДР и даже в СССР. Но — вот ведь незадача! — не успели они
    появиться, как их членов или высылали на Запад, или сажали. Так и не нашел
    Э.П.Томпсон хороших диссидентов на Востоке вплоть до самого крушения коммунизма.
    Поразительно, не правда ли? Казалось бы, человек и не глупый, и честный, но понять
    простую истину о том, что (как ему и писал Яцек Куронь) вся угроза миру в Европе
    исходит от советского блока, что, стало быть, не за мир надо бороться, а против
    советского режима, — он так и не смог. Запутавшись в социалистических бреднях, он,
    как и тысячи западноевропейских социалистов, не мог постигнуть, что сама идея мира
    и разоружения, вырванная из общего политического контекста Европы, была уже
    просоветской. И если была нужда в массовом движении на Востоке, то она уже
    реализовалась в движении за права человека, без которых ни о каком мире, ни о
    каком ином независимом общественном движении и мечтать нельзя. Разве это так
    сложно? Разве не о том же писали мы все: и Амальрик, и Солженицын, и Сахаров?
    Разве не о том же твердили Хельсинские группы, подчеркивая связь между первой и
    третьей корзиной Соглашений: между безопасностью в Европе и правами человека? Не о
    том ли и я писал в своей брошюре 1982 года:
    "Две стороны советского режима — внутреннее угнетение и внешняя агрессивность —
    неразрывно взаимосвязаны".
    Характерно, однако, что, даже столкнувшись со столь единодушным откликом
    восточноевропейских диссидентов, он ни на минуту не усомнился в своей правоте, не
    сделал ни малейшего усилия пересмотреть свои взгляды, а все искал других,
    "хороших" диссидентов, которые бы с ним согласились. И это еще один из лучших
    лидеров западных миротворцев, думающий, искренний человек. Чего же было ждать от
    остальных, часто циничных политиканов, приспособленцев и краснобаев (если не
    сказать хуже), таких, как членов вышеупомянутой "комиссии Пальме"? А на публике
    они держались героями, с благородной дрожью в голосе рассуждали о спасении
    человечества.
    Примечательно, что деятельность "комиссии Пальме" осуществлялась на западные
    деньги: из трех миллионов долларов, собранных участниками комиссии на ее работу,
    СССР внес всего 10 тысяч. Уже по одному этому можно судить, насколько советские
    контролировали ситуацию в Европе, где их главной опорой были партнеры по "детанту"
    — социалисты и социал-демократы.
    Но именно в этом, как ни парадоксально, заключалась слабость их кампании,
    превратившись в вопрос партийной политики, проблема разоружения Запада стала
    разрешима путем стандартного механизма демократии — выборов. Москва и ее союзники
    могли добиться успеха лишь при помощи манипуляций, махинаций, истерической
    пропаганды и шантажа. Стоило, однако, вынести вопрос на суд избирателя, и вся их
    хитроумная кампания оказалась обречена. Исчезли истерические толпы, оказались
    фальшивыми "опросы общественного мнения", регулярно показывавшие растущую
    поддержку идеи одностороннего разоружения. В Англии лейбористская партия,
    сделавшая ядерное разоружение основой своей платформы на выборах 1983 года, именно
    оттого и была так сокрушительно разгромлена. В ФРГ, несмотря на все усилия
    канцлера Шмидта сдержать радикализм своей партии, в сознании избирателей она
    твердо ассоциировалась с антиядерной кампанией и потерпела, как и ее английские
    коллеги, поражение на выборах 1983 года. Только в Голландии и Бельгии, где
    пропорциональная избирательная система обрекала любое правительство на
    существование в виде громоздкой и неустойчивой коалиции, зависящей от диктата даже
    крошечных политических групп, размещение новых ракет оказалось отложено на
    несколько лет. По всей остальной Европе размещение было начато точно по графику,
    что еще больше подорвало кампанию миротворцев: ведь, вопреки их пророчествам, это
    отнюдь не привело к ядерной войне. Несомненно, это был переломный момент — после
    1983 года кампания сильно пошла под уклон, а к середине 80-х и совсем задохнулась.
    Так завершилась эта позорная страница общественной жизни Запада. Разумеется, как
    мы и говорили, угроза новой мировой войны и "ядерного всесожжения" исчезла с
    крушением советского режима. Сегодня ядерные бомбы, ракеты и боеголовки лежат себе
    по складам, никого не тревожа, и в России, и в США, и даже в Казахстане с
    Украиной. Казалось бы, самое время "озабоченной" интеллигенции потребовать их
    уничтожения, тем более, что добиться этого теперь совсем не трудно. Вот они,
    "абсолютно аморальные", — бери да демонтируй. Но нет негодующих миротворцев на
    улицах европейских столиц, нет бесноватых баб вокруг ракетных баз. Где ж они? Куда
    делись?
    Да вот и они, никуда не делись. Сегодня ровно те же вечно "озабоченные"
    проповедуют ложь о неизбежной экологической катастрофе, о "парниковом эффекте" и
    "озоновых дырах" с тем же апломбом и благородной страстью в голосе, с какой когда-
    то пугали слабонервных буржуа ужасами ядерной войны. А вот и бабы, столь же
    истеричные и злобные, как прежде, — борются теперь за всемирное "освобождение" от
    извергов-мужчин, то бишь за установление матриархата. Вот и левенькая
    интеллигенция, сильно, правда, траченная молью, но столь же самоуверенная и все с
    той же страстью в пламенных сердцах. В глазах — ни стыда, ни сомнения. Только
    зазевайся — враз осчастливят. Их "борьба" никогда не кончается: не удалось
    навязать миру одну утопию — навяжут другую. Им ведь не результат важен, а процесс,
    дающий в руки необъятную власть над людскими душами

    15. Польша и начало кризиса

    Однако еще до выборов 1983 года и размещения новых ракет самым серьезным ударом по
    кампании миротворцев оказались события в Польше. Причем эффект был немедленный и
    вполне зримый: как отмечал, например, Э.П.Томпсон, толпы демонстрантов нарастали,
    будто снежный ком, в октябре и ноябре 1981 года, достигая в сумме по Европе более
    двух миллионов человек.
    "И почему же весной или осенью 82-го не вышли демонстрировать три-четыре миллиона
    человек? Ответ — введение военного положения в Польше и расправа с
    "Солидарностью"".
    Трудно сказать, какой именно аспект польского кризиса произвел большее впечатление
    на миротворцев: угроза советского вторжения, висевшая над Польшей почти полтора
    года, подавление армией мирного народного движения или само это движение,
    охватившее практически все работающее население страны. Думаю, однако, что для
    наших миротворцев, по большей части принадлежавших к различным левым партиям и
    организациям Запада, последнее было не менее важно. Многие из них, быть может,
    впервые задумались о реальной жизни в социалистическом раю, и уж никак не могли
    они — хотя бы внешне, для вида — не сочувствовать профсоюзному движению. Сама
    необходимость дать политическую оценку этому событию неизбежно вносила разлад в их
    ряды: с одной стороны, коммунисты (например, итальянские) вроде бы поддерживали
    "Солидарность", с другой — социалисты (например, греческий ПАСОК) поддерживали
    режим Ярузельского и военное положение.
    И правда, трудно было придумать более убийственную ситуацию для коммунистических
    демагогов, чем единодушный бунт рабочих против "пролетарского государства". Даже
    советская пропаганда не решалась именовать "Солидарность" реакционной
    организацией, а предпочитала толковать об "отдельных антисоциалистических
    элементах" внутри нее. Да и весь этот кризис пришелся им на редкость некстати: как
    раз в разгар "борьбы за мир", когда они только-только начали выбираться из
    политической изоляции после вторжения в Афганистан. На все кризисы и кампании,
    совпавшие в один год, просто уже не хватало сил кремлевским старичкам.
    В сущности, Польша всегда была слабым звеном в их социалистической цепи. Основное
    не успели доделать еще при Сталине: осталась несломленной Католическая Церковь,
    осталось единоличное крестьянство, а с ними — польский бунтарский дух, благодаря
    которому в прошлом Польша пережила три раздела, Вторую Мировую войну, нацистскую
    оккупацию и советское "освобождение". Бунт — самое, что ни на есть польское
    занятие; он случался каждые три-пять лет, начиная с 68-го: и в 70-м, и в 7б-м, — и
    каждый раз, хоть не без крови, но каких-то уступок от властей добивались. (Москва
    на все смотрела сквозь пальцы — лишь бы не взбунтовались всерьез). Оттого Польша и
    была — как тогда шутили — самым веселым бараком социалистического лагеря. Чуть ли
    не треть работающих были заняты в частном секторе — мелкой торговле, сфере
    обслуживания. Уже одно это давало гораздо больше личной свободы, чем любые другие
    реформы правительства (что вряд ли может оценить человек, не живший при реальном
    социализме). А уж реформ было в Польше столько, сколько было бунтов. К 1980 году
    там перепробовали все мыслимые и немыслимые модели социализма, но ни одна не
    работала.
    Последний кризис возник по самой прозаической, но весьма характерной для
    социализма причине: запутавшись во внешних долгах, правительство было вынуждено
    поднять цены на продукты, в частности на мясо, отлично зная, что аналогичная
    попытка вызвала бунт 1976 года. А что делать? Страна была банкротом, неспособным
    выплачивать даже проценты западным банкам...
    С другой стороны, прежние бунты не прошли даром и для польского общества:
    накапливался опыт, отстраивались диссидентские структуры, чему способствовала
    сравнительная мягкость режима. После событий 1976 года возник и действовал Комитет
    защиты рабочих (КОР) — своего рода координационный центр диссидентской активности,
    обеспечивавший связь рабочего, движения с интеллигенцией, так же, как и
    независимую систему коммуникаций между различными группами и частями страны. В
    кризисе 1980 года КОР сыграл ключевую роль: он содействовал превращению стихийных,
    разрозненных забастовок во всеобщую забастовку, мобилизовав всю страну.
    Да и рабочие кое-чему научились и вместо привычного бунта, демонстраций, кровавых
    стычек с полицией прибегли к новой, весьма своеобразной форме протеста — оккупации
    своих заводов, шахт, верфей и фабрик. Эта новинка явно застала врасплох власти и в
    Варшаве, и в Москве: только так можно объяснить необычную уступчивость польских
    властей, фактически санкционировавших создание независимого профсоюза
    "Солидарность" и сделавших еще ряд уступок рабочим. Оказавшись перед
    невозможностью использовать свое единственное оружие — полицейскую силу, они
    предпочли на все согласиться ради успокоения страны (с тем, конечно, чтобы потом
    все опять потихоньку отобрать).
    Но и советские власти кое-чему учились. Сам по себе кризис в Польше не был для них
    неожиданным. Напротив, к нему готовились, по крайней мере, с апреля 1979 года,
    отлично понимая, что повышения цен не избежать. Положение неоднократно обсуждалось
    и при встречах Брежнева с Тереком, последний раз в июле 80-го, т.е. уже после
    повышения цен и начала забастовок, когда Брежнев обоснованно опасался перерастания
    экономического кризиса в чисто политическое движение. Его рекомендации Тереку:
    ...решительно пресекать все попытки использовать национализм для насаждения
    антисоциалистических, антисоветских настроений, исказить историю советско-польских
    отношений и характер сотрудничества между СССР и ПНР;
    развернуть непримиримую контрпропаганду против стремлений смазать классовое
    содержание социалистического патриотизма под лозунгом "все поляки в мире —
    братья", а также идеализировать дореволюционное прошлое Польши;
    в политической борьбе с антисоциалистическими элементами не уходить в оборону, а
    вести против них последовательное наступление.
    Что действительно было неожиданностью для Кремля, так это слабость их клиентов,
    польских коммунистов, явно неспособных с кризисом справиться. Понять же, насколько
    общенародным является противостоящее им движение, в Москве не могли и через много
    лет. Казалось, они и вправду верили, что речь идет всего лишь о каких-то
    "элементах", с которыми польские товарищи слишком либеральны.
    Срочно назначенная комиссия политбюро ЦК по Польше первым делом приступила к
    разработке указаний польскому руководству о мерах по "укреплению роли партии в
    обществе", как если бы речь шла об одной из областей СССР, где слишком расшалились
    школьники. Гданьские соглашения политбюро оценивало совершенно бескомпромиссно:
    Соглашение правительства ПНР, одобренное пленумом ЦК ПОРП, — большая политическая
    и экономическая цена за достигнутое "урегулирование". Мы, конечно, понимаем, в
    каких условиях вам пришлось принимать это тяжелое решение, — писали они польскому
    руководству 3 сентября 1980 года. — Соглашение по существу означает легализацию
    антисоциалистической оппозиции. Возникает организация, которая претендует на
    распространение своего политического влияния на всю страну. Сложность борьбы с нею
    состоит, в частности, в том, что оппозиционеры маскируются под защитников рабочего
    класса, трудящихся.
    Соглашение не устраняет коренных причин кризисных событий; больше того, теперь
    решение насущных проблем польской экономики и польского общества осложняется.
    Поскольку оппозиция намерена продолжать борьбу за достижение своих целей, а
    здоровые силы партии и общества не могут согласиться с движением польского
    общества вспять, достигнутый компромисс будет носить, скорее всего, временный
    характер. Прихо-дится учитывать и то, что оппозиция рассчитывает, и не без
    оснований, на помощь извне.
    Под напором антисоциалистических сил, сумевших ввести в заблуждение значительные
    слои рабочего класса, ПОРП пришлось перейти в оборону. Теперь ЗАДАЧА СОСТОИТ В
    ТОМ, ЧТОБЫ ГОТОВИТЬ КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ И ВЕРНУТЬ УТРАЧЕННЫЕ ПОЗИЦИИ В РАБОЧЕМ
    КЛАССЕ, В НАРОДЕ.
    В этом контрнаступлении, проявляя политическую гибкость, следовало бы использовать
    все возможности правящей партии, ее крепкого, здорового ядра, государственной
    власти, массовых общественных организаций при обязательной опоре на передовые слои
    рабочего класса, а при необходимости использовать взвешенные административные
    средства.
    Партия должна дать принципиальную политическую оценку августовским событиям, а
    также ускорить выдвижение собственной программы действий, включающей и вопросы
    улучшения жизни трудящихся.
    Особенно важным считали в Москве усиление партийного контроля над средствами
    массовой информации, прежде всего радио и телевидения, куда в результате Гданьских
    соглашений впервые проникла Церковь.
    В этих условиях, — писали они, — следует четко определить рамки допустимою,
    открыто заявив, что законом о печати исключаются любые выступления против
    социализма. (...) Средствам массовой информации показывать, что события в Польше
    вызваны не недостатками социалистической системы, а ошибками и просчетами, а также
    некоторыми объективными причинами (стихийные бедствия и др.).
    Герека отправили в отставку, новым генсеком ПОРП стал Каня, но легче от этого не
    стало. В октябре решили пригласить поляков в Москву, потолковать.
    БРЕЖНЕВ. Завтра к нам прибывают Первый секретарь ЦК ПОРП т.Каня и Председатель
    Совета Министров ПНР т.Пиньковскнй. Комиссия в составе т.т.Суслова, Громыко,
    Андропова, Устинова, Черненко, Зимянина и Русакова подготовила материалы для
    беседы с польскими руководителями. Я внимательно прочел эти материалы. Считаю, что
    все основные вопросы товарищи осветили. Может быть, у кого-то какие-либо будут
    замечания, пожалуйста, давайте обсудим.
    УСТИНОВ. Я также внимательно прочитал подготовленные материалы. Считаю, что они
    являются добротными, охватывают все вопросы. Самое главное, что все вопросы здесь
    ставятся очень остро, именно так, как нужно поставить их перед польским
    руководством.
    БРЕЖНЕВ. В Польше действительно сейчас идет полный разгул контрреволюции, а в
    выступлениях польской печати и польских товарищей ничего не говорится об этом, не
    говорится о врагах народа. А ведь это же враги народа, прямые пособники
    контрреволюции и сами контрреволюционеры выступают против народа. Как же это так?
    (пропуск в тексте, АНДРОПОВ?) ...А то они сейчас критикуют Терека, ЦК, партию, а с
    другого конца аитисоциалнстические элементы, которые буквально распоясались, дают
    им свободу.
    Что касается т.Ярузельского, то, конечно, он человек надежный, но все-таки сейчас
    начинает как-то говорить без особого пыла. Он даже так высказывается, что войска
    не пойдут против рабочих. В общем, я думаю, что полякам надо сказать обо всем и
    очень резко.
    БРЕЖНЕВ. Когда Ярузельскнй разговаривал с Каней, кто же должен быть на первой
    роли, то он наотрез отказался быть первым секретарем и посоветовал, чтобы Каня был
    первым. Это тоже о чем-то говорит.
    ГРОМЫКО. Я считаю, что в подготовленных материалах правильно поставлены все
    основные вопросы. Что касается введения чрезвычайного положения в Польше, то это
    нужно иметь в виду как меру для спасения революционных завоеваний. Конечно, может
    быть, не сразу его вводить, и тем более не сразу после возвращения т.т.Кани и
    Пиньковского из Москвы, какое-то время подождать, но их надо направить на это и
    следует их подкрепить. Нам нельзя терять Польшу. Советский Союз в битве с
    гитлеровцами, освобождая Польшу, положил 600 тысяч своих солдат и офицеров, и мы
    не можем допустить контрреволюции.
    Конечно, т.т.Каня, Ярузельский, Пиньковский — честные и преданные товарищи. Когда
    я беседовал с ними в Варшаве, то они очень переживали все то, о чем шла речь. Каня
    даже был буквально потрясен до крайности. В то же время он пользуется большим
    доверием в партии.
    БРЕЖНЕВ. Антисоциалистические элементы настолько распоясались, что они отвергают
    решения Варшавского воеводского суда относительно тех замечаний, которые он внес
    при регистрации "Профсоюза солидарности", а дальше они уже замахиваются на отзыв
    депутатов сейма. Что же будет дальше?
    СУСЛОВ. По-моему, материалы подготовлены хорошо, здесь все взвешено. Нынешние
    руководители ПНР недостаточно сильные люди, но они честные, лучшие среди
    руководящего ядра. (...) Им нужно идти в контрнаступление, а не занимать
    оборонительную позицию. Эта позиция как раз и отображена в материалах, которые мы
    сегодня рассматриваем.
    БРЕЖНЕВ. Им нужно иметь отряды самообороны.
    АНДРОПОВ, СУСЛОВ, УСТИНОВ говорят, что эта мера необходима. Отряды обороны должны
    быть созданы и должны находиться даже на казарменном положении, а может быть, и
    вооружены заблаговременно.
    СУСЛОВ. Мы в свое время писали письмо Гомулке о том, чтобы он не применял оружие
    против рабочих, а в действительности к нашему голосу тогда не прислушались, тогда
    польским руководством было применено оружие.
    ПОНОМАРЕВ. Документы, подготовленные для бесед с польскими руководителями,
    являются последовательными, здесь все реально. В материалах сильно выражена наша
    тревога. Эту тревогу мы должны довести до польских руководителей.
    ГРОМЫКО. Может быть, нам дать польским руководителям эти материалы.
    АНДРОПОВ. Если мы их передадим, то не исключено, что они могут попасть к
    американцам.
    БРЕЖНЕВ. Это действительно может быть.
    РУСАКОВ. Пусть они внимательно слушают Леонида Ильича и записывают.
    ГРИШИН. Леонид Ильич, надо Вам начать беседу и высказать наше беспокойство. Пусть
    они потом отвечают. Документы подготовлены хорошо.
    ТИХОНОВ. Конечно, Леонид Ильич, Вам надо начать выступление по этому материалу и
    все изложить, что здесь написано. Мы их приглашаем к нам, чтобы высказать нашу
    тревогу за положение, создавшееся в Польше. В материалах по всем вопросам сказано
    очень хорошо. Сейчас в Польше налицо действия контрреволюционных элементов. Пусть
    они скажут, в чем же дело, почему допустили это, пусть объяснят. Коммунисты
    выходят из партии, боясь антисоциалистических элементов. Вот до чего уже дело
    дошло.
    РУСАКОВ. Я считаю, что в документе действительно все учтено, но Каня может
    поставить некоторые другие вопросы, не учтенные в этих материалах. Одним из таких
    вопросов является кадровый. (...) Второй вопрос, который может поставить т.Каня, —
    это о многосторонней помощи социалистических стран Польше. Дело в том, что Каня
    против такой помощи. Это я говорю к тому, что у т.Байбакова в материалах значится
    об интернациональной помощи Польше, а польские товарищи говорят, что у них не
    такое положение, какое было в Венгрии или в Чехословакии. (...)
    ЧЕРНЕНКО. Материалы, которые подготовлены комиссией, носят всесторонний характер.
    Определяют главные, основные вопросы, на которые следует обратить внимание
    польских товарищей, причем вопросы ставятся очень остро. Прямо говорится о
    создавшейся острой ситуации и о необходимости принятия решительных мер против
    антисоциалистических элементов.
    КИРИЛЕНКО. Три месяца, как начались забастовки и нисколько не снижаются. Мы делали
    очень многое для Польши, все давали и советовали, чтобы правильно решить возникшие
    вопросы. Пока военных они не привлекают к борьбе с антисоциалистическими
    элементами, да, собственно, и не разоблачают их, как здесь правильно говорили
    товарищи. Теперь у них плохо дело с молодежью. Комсомола как такового фактически
    нет. Отрядов из молодежи тоже нет. Может быть, следует военных переодеть и пустить
    в рабочую массу.
    Постановили: одобрить материалы к дружественному рабочему визиту в СССР польских
    руководителей.

    * * *

    Все это, быть может, и звучит комично, однако постоянное давление из Москвы на
    польское руководство имело свое значение. Как ни было ослаблено влияние ПОРП,
    аппарат ее был огромен, а структуры тоталитарного государства давали ей в руки
    мощные средства контроля и подавления. По существу, кремлевские стратеги были
    правы: тоталитарная система на то и рассчитана, чтобы вечно воевать с народом, а
    стало быть, все зависит от ее умелого использования. Пристальное внимание Москвы
    заставляло приунывшее польское руководство действовать более энергично, оставив в
    стороне сомнения и колебания. А внимание было более чем пристальным: почти каждую
    неделю Брежнев говорил по телефону с Каней, а другие члены политбюро опекали
    соответствующих их профилю польских коллег; периодически выезжали в Польшу для
    проверки на месте высокопоставленные советские делегации. Москва фактически взяла
    на себя все руководство ситуацией, до мельчайших деталей: почти как в Афганистан,
    в Польшу были посланы специальные советники и группы экспертов по всем вопросам,
    без согласования с которыми (или хотя бы с послом Аристовым) ничто не делалось.
    Даже экономическая программа ПОРП, принятая на съезде, сначала изучалась и
    разрабатывалась в Москве. Использовалось все, вплоть до малейших разногласий в
    руководстве "Солидарности", малейших их просчетов. Усиливалось присутствие КГБ в
    Польше.
    Наконец, мощным фактором психологического воздействия на население была умышленно
    создаваемая угроза советского вторжения в Польшу, хотя никакого реального
    приготовления к этому варианту не проводилось. Например, проводились военные
    маневры на польской территории, сознательно раздувавшиеся как демонстрация
    готовности "оказать интернациональную помощь". Однако с самого начала кризиса это
    был только блеф: от поляков требовали "решительных действий", репрессивных мер и
    прямо введения военного положения, а вариант вторжения даже не рассматривался.
    Так или иначе, но к началу 1981 года ситуацию удалось стабилизировать. Сказалось,
    видимо, и то, что лидеры "Солидарности" сами не ожидали своего успеха, готовясь в
    основном к репрессиям, и не очень понимали, что с этим успехом делать.
    Страна находится в состоянии перманентной дискуссии как в партийных организациях,
    так и на предприятиях, – докладывал один из высокопоставленных визитеров. — Эта
    дискуссия ведется и в средствах массовой информации, где нередко идут споры о
    польской модели социалистического общества, о либерализации, ревизии марксизма-
    ленинизма, о плюрализме в политической жизни и т.д.
    Однако и такое положение Москву не устраивало — не было "перелома", кризис не
    проходил, а его негативные последствия стали чувствоваться и на Западе, и даже
    внутри СССР.
    БРЕЖНЕВ. У всех у нас большая тревога за дальнейший ход событий в Польше. Хуже
    всего то, что друзья слушают, соглашаются с нашими рекомендациями, но практически
    ничего не делают. А контрреволюция наступает по всему фронту.
    Члены политбюро знакомы с содержанием всех предыдущих бесед с польскими
    руководителями. Скажу коротко о последнем телефонном разговоре с Каней, который
    состоялся 30 марта.
    Каня докладывал о прошедшем пленуме ЦК ПОРП и при этом жаловался, что их на
    пленуме здорово критиковали. Я ему тут же сказал: "Правильно сделали. Вас не
    просто надо был» критиковать, а брать в руки дубинку. Тогда, может быть, вы поняли
    бы". Это буквально мои слова.
    Тов. Каня признал, что действуют они мягко, надо было бы пожестче.
    Я ему на это сказал: "А сколько раз мы вас убеждали, что надо принимать
    решительные меры, что нельзя без конца уступать "Солидарности". Вы же все твердите
    о мирном пути, не понимая или не желая понять, что такой "мирный путь", какого вы
    придерживаетесь, может стоить вам крови. Так что важно сделать правильные выводы
    из критики на пленуме".
    Всеобщую забастовку друзьям удалось предотвратить. Но какой ценой? Ценой очередной
    капитуляции перед оппозицией. Сам Каня признал в беседе с послом, что новый
    компромисс — это большая ошибка.
    Сейчас многое зависит от того, как развернутся события в ближайшие дни. В
    частности, проведут ли друзья согласованные с нами меры через Сейм, который, как
    сегодня сообщили, перенесен со 2 на 6 апреля? Будут ли приняты эти меры в полном
    объеме? Хватит ли решимости и сил осуществить эти меры на практике?
    Нам, конечно, надо продолжать работу с друзьями, изыскивать новые пути воздействия
    на обстановку в Польше.
    Думается, в частности, что стоило бы пойти навстречу пожеланиям друзей и разрешить
    тт. Андропову и Устинову выехать в Брест для встречи с тт. Каней и Ярузельским.
    Это позволит детальнее разобраться в положении в стране, оценить намерения друзей
    и еще раз изложить им нашу позицию.
    В резерве у нас остается такая мера, как новая встреча семерки по польскому
    вопросу на высшем уровне.
    У нас есть комиссия по Польше. Может быть, товарищи из комиссии, которая следит за
    событиями в этой стране, желали бы выступить?
    АНДРОПОВ. Я считаю, что предложения, которые высказаны Леонидом Ильичом
    относительно дальнейших шагов в отношении Польши, и оценка положения там
    совершенно правильные. Действительно, сейчас речь идет о том, чтобы нам как-то
    оказать большее влияние, больший нажим на руководство друзей. Я считаю, что
    предложение о моей поездке и т.Устинова для встречи с Каней и Ярузельским является
    правильным. Мы в соответствии с состоявшимся обменом мнениями на Политбюро и с
    теми решениями, которые были приняты Политбюро ранее, а также беседами, которые
    имел Леонид Ильич с Каней, проведем необходимую работу и выскажем тт. Кане и
    Ярузельскому все наши претензии, предложения, советы и т.д.
    (УСТИНОВ поддерживает предложения в тех же выражениях).
    ГРОМЫКО. Позвольте мне кратко проинформировать о том, что получаем мы по линии
    Министерства иностранных дел. Информация о Польше идет большая. Однако следует
    сказать, что как в США, в ФРГ и других странах внимательно смотрят за положением в
    Польше и очень искажают истинное положение дел. Конечно, как американская, так и
    западноевропейская информация относительно положения дел в Польше подается в
    тенденциозном аспекте. Она показывает "справедливость" требований "Солидарности" и
    антисоциалистических сил Польши и неспособность польского руководства решить
    внутренний вопрос. Вместе с тем очень много говорится в адрес Советского Союза как
    бы в предостерегающем нас тоне о том, что Советский Союз не должен вмешиваться
    своими вооруженными силами в дела Польши. Но это ясное дело, буржуазная пропаганда
    всегда выступала с враждебных позиций в отношении Советского Союза и сейчас подает
    эту информацию, как я уже сказал, в тенденциозном духе.
    Хочу сказать, что состояние Кани и Ярузельского не из хороших. Есть даже такие
    намеки, что Ярузельский совсем сник и не знает, что дальше делать. Это, конечно,
    совсем плохо. То, что руководство ПНР в переговорах с "Солидарностью" пошло на
    попятную, — это очень плохо. Даже сами польские руководители говорят о том, что
    последнее соглашение с "Солидарностью" является ошибкой польского руководства.
    Что касается отношения к сельской "Солидарности", то по существу она уже
    легализирована. (...) Как можно оценивать положение в Польше после пленума ЦК? Я
    думаю, что мы не ошибемся, если скажем, что улучшения никакого не произошло.
    Наоборот, дальнейшее ухудшение, потому что руководство пятится назад. Но, как уже
    говорил Леонид Ильич, Каня ставит вопрос о том, чтобы приехали наши товарищи
    Андропов и Устинов в Брест для обмена мнениями с тт. Каней и Ярузельским. Я
    считаю, что это надо принять, тем более что представляется возможность все
    высказать польским друзьям на личной встрече. Эта встреча, по-моему, явится как бы
    промежуточной ступенью, и ее надо использовать полностью. Если они пойдут, как
    говорится, на частичное введение чрезвычайных мер, то нужно спросить их, будут ли
    они уверены в том, что армия, МВД и органы госбезопасности будут на их стороне. Я
    думаю, что было бы правильно сделать глубокий анализ со стороны наших военных, как
    обстоит дело в вооруженных силах ПНР и является ли армия основной силой и можно ли
    опираться на нее.
    Политбюро ЦК КПСС должно иметь ясное представление о расстановке сил в ПНР. Нам
    это необходимо знать. Польское командование заявляет, что армия выполнит свой
    долг. Так ли это на самом деле? При любом положении нам нужно идти на то, чтобы
    высказать польским товарищам необходимость принятия более жестких, я бы сказал,
    чрезвычайных мер для наведения порядка и что дальнейшее отступление для них
    совершенно неприемлемо, дальше отступать уже совершенно нельзя.
    УСТИНОВ. По линии военных дело обстоит следующим образом. Сегодня в 20 часов
    собирается военное руководство вместе с тт. Куликовым, Крючковым и другими нашими
    товарищами. Что касается польской армии, то, как заявляет т.Ярузельский, она
    готова выполнить свой долг. Но если уж говорить откровенно, то нам нужно иметь в
    виду, что едва ли Каня и Ярузельский пойдут на конфронтацию, имея в виду конфликт
    в Быдгоще. Итоги этого конфликта показали, что стоило как-то задеть двух человек
    из состава "Солидарности", как сразу буквально поднялась вся страна, то есть
    "Солидарность" сумела мобилизовать быстро свои силы. Конечно, сейчас пока еще есть
    какая-то надежда на то, что армия, органы безопасности и милиция выступят единым
    фронтом, но чем дальше, тем будет хуже. Я думаю, что кровопролития не избежать,
    оно будет. И если этого бояться, то, конечно, тогда надо сдавать позицию за
    позицией. А так можно утратить все завоевания социализма.
    Я думаю также и над таким вопросом, не следует ли нам принять и некоторые меры
    экономического характера. Как сейчас смотрят польские друзья? Мы им помогаем, мы
    отрываем от себя и у наших друзей и даем Польше, а об этом польский народ не
    знает. Никто из поляков не знает толком, что Польша полностью получает от нас
    нефть, хлопок и т.д. Действительно, если все это посчитать и хорошо посмотреть,
    какую помощь Советский Союз оказывает полякам, если бы об этой помощи рассказать
    по телевидению, радио, печати, то польский народ, я думаю, понял бы, от кого они
    получают самую основную экономическую помощь. А ни один польский руководитель не
    выступил среди рабочих и не рассказал об этом.
    Что касается польских руководителей, то я считаю, что трудно ответить на вопрос,
    кто из них лучше. Раньше мы считали т.Ярузельского стойким деятелем, а он на самом
    деле оказался слабым.
    БРЕЖНЕВ. Вот поэтому и нужно будет выяснить нам все: и положение в Политбюро у
    них, кто на что способен.
    АНДРОПОВ. Я полностью согласен с Вами, Леонид Ильич, относительно того анализа,
    который Вы дали о положении в Польше. Действительно, "Солидарность" сейчас
    начинает прибирать к своим рукам одну позицию за другой. Если соберется
    чрезвычайный съезд, то не исключено, что он будет полностью в руках представителей
    "Солидарности", и тогда без крови они захватят власть в свои руки. Нам нужно
    действительно польским руководителям еще раз на личной встрече, о которой здесь
    говорил Леонид Ильич, сказать о принятии строгих мер, не бояться того, что это
    вызовет, может быть, и кровопролитие. Они ведь вместо строгих мер суют нам так
    называемое "политическое урегулирование". Мы говорим им о принятии военных мер,
    административных, судебных, но они постоянно ограничиваются политическими мерами.
    Вместе с тем нам нужно серьезно поставить вопрос перед польскими друзьями о том,
    чтобы они заставили "Солидарность" отвечать за дела в Польше. А то ведь сейчас как
    складываются дела? Экономический хаос, неразбериха и все недостатки в снабжении
    продовольствием и другими делами вызваны по вине "Солидарности" забастовками, а
    отвечает за это правительство. Получается совершенно нелепое положение. И никто из
    членов Политбюро, из руководства ПНР не выступили и не рассказали рабочим, что в
    экономических недостатках и разрухе повинны прежде всего руководители
    "Солидарности". В Политбюро ПОРП т.Кане надо посоветовать объединить твердых
    членов Политбюро и опираться на них.
    БРЕЖНЕВ. Надо будет им сказать, что значит введение военного положения, и
    разъяснить все толком.
    АНДРОПОВ. Правильно, надо именно рассказать, что введение военного положения — это
    означает установление комендантского часа, ограниченное движение по улицам
    городов, усиление охраны государственных, партийных учреждений, предприятий и т.д.
    Под влиянием давления лидеров "Солидарности" Ярузельский окончательно раскис, а
    Каня начал за последнее время все больше и больше выпивать. Это очень печальное
    явление. Я думаю, что доводов в беседе с Каней и Ярузельским у нас хватит. Надо
    выслушать, очевидно, их.
    Вместе с тем я хочу сказать относительно того, что польские события влияют и на
    положение дел западных областей нашей страны. В частности, в Белоруссии во многих
    селах прослушивается хорошо радио на польском языке и телевидение. Надо сказать
    вместе с тем, что и в некоторых других районах, в частности в Грузии, у нас
    возникают стихийно демонстрации, группы крикунов собираются на улицах, как это
    недавно было в Тбилиси, высказываются антисоветские лозунги и т.д. Здесь нам тоже
    и внутри надо принять строгие меры.
    И правда, с самого начала кризиса в Москве принимались самые радикальные меры,
    чтобы не допустить распространения польской заразы. Резко, почти вдвое, сократили
    туристический обмен с Польшей, приняли меры к дополнительному ограничению и
    цензуре польской печати, поступавшей в СССР по подписке или в продажу, усилили
    пропаганду. Предпринимались попытки подорвать авторитет "Солидарности" за рубежом,
    особенно среди дружественных организаций и партий.
    С 14 по 18 января 1981 г. в Италии по приглашению местных профсоюзов будет
    находиться делегация "Солидарности" (18 человек) во главе с Л.Валенсой, в состав
    которой входят также представители политической оппозиции антисоциалистической
    направленнос-ти, — докладывал Пономарев. — По имеющимся сведениям, буржуазные
    партии, средства массовой информации намерены широко использовать пребывание этой
    делегации в Италии для дискредитации социалистического строя в Польской Народной
    Республике (ПНР), для поддержки линии, направленной на расшатывание и, в конечном
    итоге, на ликвидацию социалистических завоеваний в Польше. В этих целях
    планируется организация приема членов делегации на достаточно высоком профсоюзном
    и политическом уровне. Помимо встречи с папой в Ватикане, имеется в виду принять
    Л.Валенсу и его делегацию в руководстве Объединенной профсоюзной федерации ВИКТ—
    ИКПТ—ИСТ, организовать встречи с коллективами рабочих. Несмотря на первоначальное
    решение отказаться от встреч с Л.Валенсой, руководство Итальянской компартии до
    сих пор занимает колеблющуюся позицию и не исключает возможности тех или иных
    контактов с ним.
    Считали бы целесообразным обратиться к руководству Итальянской компартии, имеющей
    сильные позиции в итальянском профсоюзном движении и оказывающей значительное
    влияние на политические круги своей страны.
    В этой связи можно было бы дать указания совпослу в Италии о встрече с
    Э.Берлингуэром или лицом, его замещающим, в ходе которой обратить внимание
    руководства ИКП на необходимость предпринять все возможные шаги для того, чтобы
    поездка Л.Валенсы в Италию не привела к поддержке линии политической оппозиции
    антисоциалистической направленности.
    Крайнее беспокойство по поводу возможного распространения инфекции выражали
    руководители Восточной Европы (особенно Хонеккер), собравшись в Москве по случаю
    XXVI съезда КПСС.
    К сожалению, сами лидеры "Солидарности" так, кажется, и не поняли всей важности
    экспорта своего опыта в другие "бараки". Только много позже, на I съезде
    "Солидарности" в сентябре 1981 года, было принято знаменитое "Обращение к
    трудящимся Восточной Европы", да и то, как говорят, почти случайно, по инициативе
    рядовых делегатов. Однако именно оно привлекло всеобщее внимание как наиболее
    политически зрелый акт. Не случайно в Кремле были просто в ярости.
    БРЕЖНЕВ. Вчера я познакомился с "Обращением к народам Восточной Европы", которое
    принял съезд польской "Солидарности". Опасный и провокационный документ. Слов в
    нем немного, но все они бьют в одну точку. Его авторы хотели бы вызвать смуту в
    социалистических странах, взбудоражить группки разного рода отщепенцев. Думаю,
    нельзя ограничиться критикой в печати этой наглой выходки. Что если отпор этим
    демагогам дадут коллективы наших крупных предприятий, таких, скажем, как Кировский
    завод, Магнитка, КамАЗ и др.? Их письма в адрес съезда "Солидарности", наверное,
    трудно будет там замолчать. Тем более, что в своих средствах массовой информации
    мы отведем им достойное место.
    Если товарищи согласны, то давайте поручим польской комиссии подобрать три-четыре
    производственных коллектива и помочь им квалифицированно подготовить отповедь
    "Солидарности". (...)
    ЗИМЯНИН. Я хочу сказать Политбюро, какие намечаются публикации в связи со съездом
    "Солидарности". Можно сказать, что съезд демонстрирует дальнейшее ухудшение
    обстановки в Польше. Как известно, они обратились к парламентам, народам некоторых
    стран, в том числе и социалистических, со своей программой "обновления". Поэтому
    сейчас готовятся соответствующие выступления по линии нашей печати и ТАСС. В этих
    материалах будут разоблачены действия профсоюза "Солидарности". Я считаю
    совершенно правильным предложение Леонида Ильича относительно того, чтобы дать
    возможность выступить нескольким коллективам крупных ведущих предприятий. Это
    также мы постараемся подготовить.
    ТИХОНОВ. Нам нужно будет все же как-то реагировать и реагировать конкретно на те
    выходки хулиганствующих элементов, которые имеют место в Польше, против которых
    правительство не принимает никаких мер. Ведь там, помимо того, что оскверняются
    памятники нашим воинам, они рисуют разного рода карикатуры на руководителей нашей
    партии и правительства, всячески оскорбляют Советский Союз и т.д. То есть, иначе
    говоря, смеются над нами. Мне кажется, что нам нельзя дальше отмалчиваться, и надо
    или по государственной линии, или по другой линии заявить польскому правительству
    протест в связи с этим. Не реагировать, по-моему, совершенно нельзя.
    ГРОМЫКО. Это надо внимательно обдумать. Речь идет о дружественной нам стране.
    ГОРБАЧЕВ. Я считаю, что Леонид Ильич внес совершенно правильное предложение
    относительно того, чтобы выступили коллективы крупных предприятий на страницах
    печати и разоблачили действия "Солидарности".
    ГРИШИН. Надо и в "Правде" и других газетах организовать такие выступления. Мы
    сделаем так, чтобы выступили такие коллективы, как "ЗИЛ", "Серп и Молот" и др.
    крупные заводы.
    И пошло-поехало по всем заводам да фабрикам страны: собрания рабочих, гневные
    речи, резолюции осуждения. Но, каковы бы ни были намерения мудрых вождей,
    информационная блокада вокруг событий в Польше оказалась таким образом отменена,
    людей заставили говорить, думать, и кто знает, до чего бы они додумались, начнись
    этот процесс пораньше? К сожалению, лидеры "Солидарности" слишком осторожничали,
    боясь "спровоцировать" могучего соседа, хотя, казалось бы, ясно, что "старший
    брат" и без дополнительных провокаций сделает все, что только сможет.

    16. Миф о вторжении

    Вернемся к апрельской тайной встрече тт. Андропова и Устинова с тт.Каней и


    Ярузельским в г. Бресте. По сути дела, именно на ней и решался вопрос о будущем
    военном положении. Возвратись, вышеозначенные тт. доложили политбюро о проделанной
    работе.
    АНДРОПОВ. Мы с т.Устиновым Д.Ф. в соответствии с договоренностью с польскими
    товарищами выехали в Брест и там, вблизи Бреста, в вагоне состоялась наша встреча.
    Встреча началась в 9 часов вечера и закончилась в 3 часа ночи с таким расчетом,
    чтобы польские товарищи не обнаружили себя, что они куда-то выезжали.
    Задача, которая была поставлена перед нами, состояла в том, чтобы внимательно
    выслушать польских товарищей и дать наши соответствующие разъяснения, как мы
    условились на заседании Политбюро.
    Общее впечатление от нашей встречи с товарищами таково, что они были в очень
    напряженном состоянии, нервничали, было видно, что они задерганы. Тов. Каня прямо
    сказал, что им очень тяжело вести дела, на них наседает "Солидарность" и
    антисоциалнстические силы. Но вместе с тем, они заявили, что после XXVI съезда
    КПСС обстановка в Польше идет по пути стабилизации. Каня сказал, что они провели
    отчетно-выборные собрания в большинстве первичных партийных организаций и
    характерно отметить, что в число делегатов не попал ни один человек, принадлежащий
    к "Солидарности", то есть на съезд прошли наши кандидаты. Затем т.Каня вынужден
    был сказать, что последующие события, в частности, предупредительная забастовка,
    события в Быдгоще показали, что контрреволюция сильнее нас. Они особенно боялись
    предупредительной забастовки и еще больше всеобщей забастовки, делали все, чтобы
    не допустить всеобщей. (...)
    Какие задачи стоят перед нами, сказал т.Каня. Прежде всего это восстановление
    доверия народа к партии, налаживание экономической жизни, ликвидация забастовок и
    простоев .на предприятиях. Конечно, опыта борьбы у польских товарищей с этими
    негативными явлениями нет, поэтому они сейчас не знают, какие методы применить и
    шарахаются из стороны в сторону. Что касается ввода войск, то они прямо сказали,
    что это совершенно невозможно, точно также нельзя вводить военное положение.
    Говорят, что их не поймут, и они будут бессильны что-либо сделать. Товарищи
    подчеркнули в беседе, что они наведут порядок своими силами. Имеется в виду, что
    IX съезд, к которому они сейчас готовятся, не даст возможности "Солидарности"
    провести своих кандидатов в качестве делегатов. 6 партийных организациях выбирают
    на съезд в качестве делегатов хороших рабочих.
    В беседе т.Каня отметил также, что польский народ очень чувствителен к правдивым
    сообщениям. Например, они объявили о съезде, затем стали дело вести к тому, чтобы
    съезд отложить, а потом снова сказали, что съезд будет проходить. И вот такая
    заминка в сроках проведения съезда очень сильно сказалась на положении дел в
    стране в том смысле, что доверие к партии еще больше пошатнулось. Мы в свою
    очередь сказали твердо польским товарищам, что противник на вас наступает, у него
    имеются преимущества, вы же отступаете, причем упустили время. Можно было в
    сентябре 1980 года дать серьезный бой противнику. Но вы ничего не сделали, не
    приняли никаких мер — ни политического, ни тем более административного характера.
    Мы особо подчеркнули, что нельзя противопоставлять меры военно-административного
    характера политическим мерам. Надо все сочетать разумно.
    Что касается военного положения, то можно было бы его ввести давно. Ведь что
    значит ввести военное положение. Оно бы помогло вам сломить напор
    контрреволюционных элементов, всякого рода дебоширов, раз и навсегда покончить с
    забастовками, с анархией хозяйственной жизни. Проект документов о введении
    военного положения с помощью наших товарищей подготовлен, и надо эти документы
    подписать. Польские товарищи говорят: как же мы будем подписывать эти документы,
    когда их надо проводить через сейм и т.д. Мы говорим, что никакого проведения
    через сейм не нужно, это документ, по которому вы будете действовать, когда будете
    вводить военное положение, а сейчас надо вам лично — т.т.Кане и Ярузельскому
    подписать с тем, чтобы мы знали, что вы с этим документом согласны и будете знать,
    что надо делать во время военного положения. Если придется вводить военное
    положение, то уже некогда будет заниматься разработкой мероприятии по введению
    военного положения, их надо заранее готовить. Вот о чем идет речь.
    Тогда после нашего разъяснения т.т.Каня и Ярузельскнй сказали, что они 11 апреля
    просмотрят и подпишут этот документ.
    Далее мы спросили, что будет содержаться в выступлении т.Ярузельского на сейме.
    Ярузельский говорил много и невнятно. Он объяснил, что скажет о запрещении
    забастовок на два месяца. Мы спрашиваем, что значит на два месяца, а что же после
    двух месяцев? Два месяца пройдут быстро, и потом снова начнутся забастовки. Вы
    даете много обещаний своим рабочим, но потом их не выполняете, и тем самым дается
    лишняя почва для недоверия правительству и к ПОРП.
    Сейчас особенно серьезно вопрос стоит о проведении широких политических мер. Взять
    хотя бы разъяснение того вопроса, что у вас нехватка хлеба и других продуктов.
    Почему это происходит? Да потому, что действительно сплошные забастовки
    дезорганизуют все хозяйство, потому и нет. Теряется от каждой забастовки
    колоссальное количество миллиардов злотых, а рабочий не знает об этом, и все это
    валится на правительство, виновникам становятся правительство, ЦК партии,
    Политбюро, а зачинщики, организаторы забастовок стоят в стороне, и они, видите ли,
    выглядят как защитники интересов рабочих. А ведь если, говорим мы, разобраться по
    существу, то основными виновниками всех экономических трудностей являются
    "Солидарность" и организаторы забастовок. Вот в чем дело. Почему нельзя это все
    довести до сведения рабочих?
    У вас много говорят о создании национального фронта спасения Польши. Такие
    разговоры идут в ряде районов. В этот фронт национального спасения Польши имеется
    в виду включить ветеранов революционного движения, военачальников, например таких,
    как Роля-Жимерский, и других. Можно было бы и это записать. Или возьмите,
    например, сейчас в ФРГ идут разговоры о том, чтобы Силезию и Гданьск как
    территории, присоединенные к Польше, обратно передать ФРГ. Почему не обыграть как
    следует и этот вопрос. Я думаю, что народ можно было бы сплотить вокруг таких
    вопросов. Надо поднимать народ.
    Мы сказали, что у нас нет возражений против создания национального фронта спасения
    Польши. Но этот фронт не должен подменять партию и правительство. (...)
    Польские товарищи говорили о том, чтобы ввести в Политбюро троих рабочих. Они
    ссылались на Ленина, который предлагал ввести в Политбюро рабочих. Мы сказали, что
    у нас не было такого, чтобы в Политбюро были рабочие. Но если действительно сейчас
    у вас есть такая потребность, можно ввести в Политбюро, но не обязательно троих, а
    может быть, одного рабочего. В ЦК, может быть, избрать дополнительно какое-то
    количество рабочих, то есть это все меры, которые будут содействовать сплочению и
    единству партии. Например, вот вы говорите о введении рабочих в состав народного
    контроля. Неплохая мера. (...)
    Далее мы сказали, что не нужно вам брать на себя, товарищи, пышных программ, а
    взять умеренные программы, но выполнить их. Все члены Политбюро должны выступать
    на крупных предприятиях. Вот сейчас т.Каня едет в Гданьск. И не только т.Каня, по
    т.Ярузельский и все другие члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро поедут в
    другие города, чтобы выступить на предприятиях среди рабочих, то есть надо против
    организованной "Солидарности" выступать, противопоставляя свою солидарность. Чем
    сильна "Солидарность"? Она сильна своей демагогией. Она демагогически обещает
    рабочим повышение зарплаты, она этого, как видите, добилась. Защиты рабочих она
    тоже добивается, своего авторитета добивается тем, что объявляет забастовки, когда
    вы арестуете нескольких рабочих или других деятелей "Солидарности". Мы прямо
    сказали Кане, что вы каждый день все отступаете и отступаете, а надо действовать,
    надо утвердить военные меры, утвердить чрезвычайные меры. (...)
    Относительно опоры Политбюро. На кого оно может опираться. Армия у них составляет
    400 тыс. человек, МВД — 100 тысяч и резервистов 300 тысяч, таким образом 800 тысяч
    человек. Каня сказал, что сейчас напряжение несколько снизилось, им удалось
    предотвратить всеобщую забастовку. Но насколько хватит этого успокоения, сказать
    трудно.
    Что они делают после нашей встречи? Надо сказать, кое-что делают. Например, Каня
    выезжает в Гданьск. Перерабатывает свое выступление в сейме т.Ярузельский. Но надо
    сказать, что между Каней и Ярузельским существует много различий во взглядах по
    отдельным вопросам. Тов. Ярузельский вновь высказал просьбу об освобождении его с
    поста премьера. Мы ему популярно разъяснили, что необходимо остаться на этом посту
    и с достоинством выполнять возложенные на него обязанности. Подчеркнули, что
    противник готовит силы, чтобы захватить власть.
    С другой стороны, другие члены Политбюро — т.т.Ольшовский, Грабский занимают
    несколько отличную позицию, более твердую, чем руководство. С ними надо вести
    работу. В частности, они предлагают организовать подпольное Политбюро и проводить
    работу. Оказывается, такая мысль у них возникла в результате рекомендаций, которые
    им дал тов. Живков. Не знаю, правда это или нет, но они говорят, что тов. Живков
    дал им такую рекомендацию. Нам тоже надо сделать из этого вывод, что если
    руководители братских партии будут давать польским друзьям такие рекомендации, то
    мы, конечно, от этого ничего не выиграем, а только проиграем.
    СУСЛОВ. Может быть, нам следует подготовить информацию для братских партий.
    ГРОМЫКО. Но ни в коем случае нельзя ссылаться, что состоялась встреча.
    АНДРОПОВ. О встрече говорить совершенно невозможно.
    УСТИНОВ. Ю.В.Андроиов очень хорошо все рассказал, поэтому мне кратко хочется
    сказать о следующем. Первое, что действительно бросается в глаза, это подавленное
    состояние наших собеседников. Но мне кажется, что несмотря на это, нам нужно эту
    двойку — Каню и Ярузельского сохранить и отношения между ними укреплять. Дело в
    том, что у них в Политбюро имеются расхождения. Их, конечно, потрясают прежде
    всего забастовки, они их очень боятся. Мы спрашиваем, зачем вы изменили свое
    решение относительно Быдгоща. Как известно, они не хотели уступать по быдгощскому
    конфликту, затем уступили. Они уверяют, что над ними нависла угроза всеобщей
    забастовки. Далее мы говорим им, зачем вы платите рабочим за время забастовок. Они
    говорят, что этого требует "Солидарность". Таким образом вы идете на поводу у
    "Солидарности", ответили мы им. По сельской "Солидарности" они решения не приняли,
    но фактически уже признали существование этой организации. (...)
    Чтобы рассеять их боязнь относительно введения чрезвычайного или военного
    положения, мы привели пример, что во многих странах, чуть только вспыхнет
    восстание или начинается какая-то неразбериха, вводится чрезвычайное или военное
    положение. Возьмите Югославию, появились демонстрации в Косово, они ввели военное
    положение, и никто об этом ни слова не сказал. Почему поляки боятся ввести
    чрезвычайное положение, нам непонятно.
    О планах введения чрезвычайного положения Юрий Владимирович говорил хорошо. Мы
    сказали, что надо подписать план, составленный нашими товарищами.
    Далее я им прямо сказал, как мы условились на Политбюро, что будет в Польше, если
    заварится каша там, и в каком экономическом положении она окажется. Ведь сейчас
    Польша получает полностью всю нефть за почти половинную цену из Советского Союза.
    Она получает также хлопок, железную руду и многие другие товары. А если она этого
    не получит, что же тогда? Почему такой факт не разъясняется, не доводится до ума
    рабочих? Это же сильное оружие. Надо говорить об этом рабочим, надо говорить и
    "Солидарности". Сейчас "Солидарность" окопалась на самых крупных заводах. Надо эти
    заводы отобрать у "Солидарности". У вас имеются хорошие заводы, где рабочие стоят
    за руководство. Например, завод по производству телевизоров. Вы можете и должны
    поддержать отраслевые профсоюзы, проводить с ними активную работу. Ярузельский
    потом мне одному еще раз сказал, что работать не может, нет сил, и очень просил
    освободить его.

    * * *

    Вопрос о том, насколько реальна была угроза советского вторжения, — ключевой


    вопрос польского кризиса. От него зависело и поведение лидеров "Солидарности", и
    реакция поляков на введение военного положения, и поведение Запада. Продолжал он
    оставаться предметом острых дебатов и после крушения режима, в период "круглого
    стола" лидеров "Солидарности" с партийной верхушкой весной 1989 года,
    определившего нынешнее положение в Польше. Даже теперь, когда часть приведенных
    здесь протоколов политбюро уже опубликована в Польше, общественное мнение
    склоняется к тому, что Ярузельский был этаким героем, спасшим страну от ужасов
    советской оккупации и связанного с ней кровопролития, национального унижения, а то
    и потери государственности. Даже после того, как выяснилось, что Москва никакого
    вторжения не готовила, поляки по-прежнему склонны верить, что Ярузельский об этом
    не знал, а значит, все равно был героем, субъективно "спасавшим Польшу". Нужно ли
    говорить, что это типичная ложь самооправдания, оказавшаяся удобной большинству: и
    бывшим коммунистическим деятелям, и огромному числу поляков, так или иначе
    принявших военное положение как "меньшее зло", и даже бывшим лидерам
    "Солидарности" — для оправдания своего сговора с партийной верхушкой за "круглым
    столом". Так и живет в Варшаве "спаситель отечества", отец народа генерал Войцех
    Ярузельский.
    Не знаю, все ли документы политбюро были опубликованы в Польше, но те, что лежат
    передо мной, не оставляют ни малейших сомнений: и Москва никакого вторжения не
    готовила, и Ярузельский отлично об этом знал. Более того, не слишком доверяя
    польской армии, он сам к концу 1981 года неоднократно просил о вводе советских
    войск, но получил решительный отказ Кремля. И ввел военное положение, только
    убедившись, что "военной помощи" от Москвы не получит.
    Подробный анализ обстановки в Польше и советской стратегии в связи с ней был
    сделан комиссией политбюро ЦК КПСС по польскому вопросу еще в апреле 81-го, вскоре
    после тайной встречи в Бресте.
    Внутриполитический кризис в Польше принял затяжной хронический характер, — писали
    они. — ПОРП в значительной мере утратила контроль над процессами, проходящими в
    обществе. В то же время "Солидарность" превратилась в организованную политическую
    силу, которая способна парализовать деятельность партийных и государственных
    органов и фактически взять в свои руки власть. Если оппозиция пока не идет на это,
    то прежде всего из опасения ввода советских войск и надежд добиться своих целей
    без кровопролития, путем ползучей контрреволюции.
    Вместе с тем для всех очевидно, что затишье, возникшее после заседания сейма,
    кратковременно. Противник пошел на него из тактических соображений, продолжая
    накапливать силы для нанесения новых ударов по партии. (...) "Солидарность" в
    целом и отдельные ее звенья готовятся к очередному шантажу властей путем
    выдвижения различных требований преимущественно политического характера.
    Появившиеся признаки расслоения в руководстве этого профобъединения пока не дают
    оснований рассчитывать на существенные изменения в его общей ориентации. Даже если
    бы дело дошло до раскола между Валенсой и экстремистами из КОР—КОС, сам Валенса и
    стоящее за его спиной католическое духовенство отнюдь не намерены ослаблять нажим
    на ПОРП. Нельзя исключать и того, что экстремисты могут захватить контроль над
    "Солидарностью" со всеми вытекающими отсюда последствиями.
    В последнее время все более определенно проявляется новая тактическая установка,
    вокруг которой фактически объединяется разношерстная оппозиция. Отдавая себе
    отчет, что геополитическое положение Польши лишает ее возможности посягнуть на
    участие страны в Организации Варшавского договора и принцип руководящей роли
    компартии, эти силы явно решили разложить ПОРП изнутри, повести дело к ее
    перерождению и, таким образом, захватить власть "на законной основе". (...) В этих
    условиях возникает необходимость еще раз взвесить наше отношение к политике
    польского руководства, четче определить, на какие силы можно опираться, чтобы в
    конечном счете отстоять завоевания социализма в Польше.
    С одной стороны, "на правом фланге" находятся "деятели ревизионистского толка",
    близкие к социал-демократическим идеям и фактически смыкающиеся с "Солидарностью".
    С другой — "на левом фланге": товарищи, "наиболее близкие к нашим позициям", в
    основном старые члены партии.
    К сожалению, представители этого направления отнюдь не составляют большинства.
    Создается впечатление, что они видят выход из кризиса путем лобовой атаки на
    "Солидарность", не считаясь с нынешним соотношением сил. При этом они не видят
    возможности оздоровления обстановки без ввода советских войск. Такая позиция
    объективно ведет ко все большей их изоляции в партии и в стране.
    Выход в создавшейся ситуации политбюро видит в поддержке Кани и Ярузельского,
    занимающих "центристскую позицию". Хотя они и проявляют "недостаточную стойкость и
    закалку в борьбе против контрреволюционных сил", идут на неоправданные уступки
    "Солидарности" и даже испытывают "панический страх перед конфронтацией с ней" —
    это лучшее, что есть.
    Оба они, особенно Ярузельский, пользуются авторитетом в стране. В настоящий момент
    фактически нет других деятелей, которые могли бы осуществлять партийно-
    государственное руководство.
    Посему политбюро решает:
    Продолжать оказывать политическую поддержку т.т.Кане и Ярузельскому, которые,
    несмотря на известные колебания, выступают в защиту социализма. В то же время
    постоянно добиваться от них более последовательных и решительных действий в
    интересах преодоления кризиса на основах сохранения Польши как социалистической
    страны, дружественной Советскому Союзу.
    А кроме этого и прочих рекомендаций об укреплении единства ПОРП, связи с рабочим
    классом, экономических мерах и т.п.:
    Активней использовать наметившееся расслоение среди лидеров "Солидарности",
    разоблачать антисоциалистическую, антинациональную деятельность КОС—КОР и их
    лидеров, добиваться изоляции этих контрреволюционеров. Принять решительные меры
    против попыток поднять в стране волну антисоветизма.
    Побуждать польское руководство постоянно заботиться о состоянии армии и органов
    МВД, их морально-политической устойчивости и готовности выполнить свой долг по
    защите социализма. (...)
    Максимально использовать сдерживающий контрреволюцию фактор, связанный с
    опасениями внутренней реакции и международного империализма по поводу того, что
    Советский Союз может ввести в Польшу свои войска. Во внешнеполитических заявлениях
    подчеркивать высказанную товарищем Л.И.Брежневым на XXVI съезде КПСС нашу
    решимость не оставлять Польшу в беде и не давать ее в обиду.
    Словом, ясно, что советская угроза была блефом, возведенным в ранг государственной
    политики. Реально подготавливалось с самого начала военное положение, на него (и
    на возможный раскол в руководстве "Солидарности") делалась вся ставка. Более того,
    это решение никогда не изменялось, в него только вносились небольшие коррективы.
    Так, к сентябрю 1981 года стало понятно, что Каня не справляется со своей задачей,
    несмотря на прямые угрозы Брежнева его снять. Дошло до того, что Хонеккер даже
    предлагал собрать в Москве руководителей братских партий, пригласить Каню и
    сказать ему, чтобы он ушел в отставку, а вместо поставить Ольшовского. Однако и
    тут политбюро решило свою линию не менять: назначили Ярузельского. Тот, конечно,
    отлично знал, зачем его поставили первым секретарем вдобавок к постам премьер-
    министра и министра обороны. Да Брежнев ему это тут же напомнил, позвонив в день
    "избрания".
    Л.И.БРЕЖНЕВ. Здравствуй, Войцех.
    В.ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Здравствуйте, глубокоуважаемый, дорогой Леонид Ильич.
    Л.И.БРЕЖНЕВ. Дорогой Войцех, мы уже направили тебе официальное приветствие, но мне
    хотелось и непосредственно поздравить тебя с избранием на пост первого секретаря
    ЦК ПОРП.
    Ты правильно поступил, дав согласие на такое решение. В ПОРП сейчас нет деятеля,
    который пользовался бы авторитетом, равным твоему, — об этом говорят и итоги
    голосования на пленуме. Мы понимаем, что перед тобой стоят очень нелегкие задачи.
    Но убеждены, что ты их осилишь, сделаешь все для преодоления поразившего вашу
    страну тяжелого недуга.
    Думаю, сейчас, как мне кажется, для тебя самое главное — подобрать себе надежных
    помощников из числа преданных и стойких коммунистов, сплотить их, привести в
    движение всю партию, вдохнуть в нее дух борьбы. Это, в буквальном смысле, ключ к
    успеху.
    И, конечно, важно, не теряя времени, переходить к намеченным вами решительным
    действиям против контрреволюции. Мы надеемся, что теперь все — и в Польше, и за
    рубежом — почувствуют, что дела в стране пойдут по-иному.
    Желаю тебе доброго здоровья и успеха!
    В.ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Большое спасибо Вам, дорогой Леонид Ильич, за приветствие и прежде
    всего за доверие, которое Вы мне оказали. Я хочу откровенно Вам сказать, что я
    согласился на этот пост с большой внутренней борьбой и только потому, что знал,
    что Вы поддерживаете меня и что Вы за такое решение. Если бы это было не так, я бы
    никогда не согласился на это. Это очень тяжелая, очень трудная задача в той
    сложной обстановке в стране, в которой я сейчас нахожусь как премьер-министр и как
    министр обороны. Но я понял, что это правильно и необходимо, если Вы лично так
    считаете.
    Л.И.БРЕЖНЕВ. Войцех, мы давно так считали. Мы давно об этом говорили друзьям.
    В.ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. И поэтому я согласился. Я сделаю, Леонид Ильич, рее как коммунист и
    как солдат, чтобы стало лучше, чтобы добиться перелома обстановки в стране и нашей
    партии. Я понимаю и вполне с Вами согласен, что сейчас один из решающих моментов –
    это подбор руководства и в партии, и в правительстве. И поэтому я специально
    отложил решение вопроса о кадрах на следующий пленум, который мы проведем через
    несколько дней, для того, чтобы хорошо продумать, проконсультироваться, чтобы это
    было комплексное решение, а не просто отдельные кадровые шаги.
    Л.И.БРЕЖНЕВ. Кадры очень важны и в центре и на местах.
    В.ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. И на местах надо будет решать этот вопрос. Конечно, это должно
    проходить параллельно с укреплением партии в духе активизации борьбы. В
    соответствующей обстановке надо применять решительные действия, чтобы давать бон
    там, где будет уверенность в успехе.
    Я сейчас еду на заседание Военного совета Вооруженных Сил в Министерство обороны.
    Я поставлю там соответствующие задачи. Мы будем широко включать армию во все
    области жизни страны.
    Вчера, после пленума, я имел встречу с первыми секретарями областных комитетов и
    сказал, чтобы они не обижались на то, что мы будем включать люден из вооруженных
    сил в осуществление некоторых процессов, будем расширять встречи офицерского
    состава с рабочим классом, чтобы непосредственно влиять на рабочих, чтобы
    изолировать их от влияния "Солидарности''. Конечно, мы не меняем нашего
    генерального направления в том смысле, что, борясь за здоровые силы народа,
    которые заблуждаются и вошли в "Солидарность", привлекая их на нашу сторону,
    одновременно мы будем бить противника и, конечно, так бить, чтобы это приносило
    результаты.
    Я сегодня встречаюсь с вашим послом. С ним я постараюсь более детально обсудить
    некоторые вопросы и буду просить Вашего совета по вопросам, которые он Вам,
    наверное, доложит.
    Информируя Вас обо всех решениях, которые мы принимаем, мы будем сообщать
    одновременно чем мы руководствуемся при принятии того или иного решения.
    Сейчас у нас самое сложное в положении на рынке. В связи с этим здесь много
    забастовок, протестов, причем есть такие, которые организует "Солидарность", а
    есть просто стихийные. Это очень осложняет проведение тех мер, которые придется
    применять, осложняет нашу работу, так как настроение в обществе неважное. Но мы
    будем стараться делать все, что возможно, чтобы положение улучшить.
    Вот об этом я хотел на первых порах доложить Вам, проинформировать.
    Еще раз большое спасибо за хорошие слова.
    Л.И.БРЕЖНЕВ. Я еще раз желаю тебе, Войцех, доброго здоровья и успехов.
    В.ЯРУЗЕЛЬСКИЙ. Спасибо. До свидания.
    Скажете, этот человек не понимает, о чем идет речь? Все и всё прекрасно понимают.
    И политбюро напряженно ждет результатов. Проходит всего десять дней после
    назначения Ярузельского, а в Кремле уже нервничают, что сдвигов не заметно.
    ГРОМЫКО. Я бы хотел сказать относительно Польши, я только что имел разговор с
    послом т.Аристовым. Он сообщил, что забастовка одночасовая была весьма
    внушительной. На многих предприятиях по, существу хозяйничает "Солидарность". Даже
    тот, кто хочет работать, он не может работать, так как экстремисты "Солидарности"
    блокируют желающих работать, угрожают им всячески и т.д.
    Что касается пленума, то, как сообщил тАристов, он прошел нормально, избрали
    дополнительно двух секретарей. На сейме, который начинает работу 30 октября, они
    поставят вопрос об ограничении забастовок. Во что выльется этот закон, пока
    сказать трудно, но во всяком случае делаются попытки путем закона ограничить
    забастовки. Речь т.Ярузельского на пленуме была, я бы сказал, неплохой.
    БРЕЖНЕВ. Я не верю, чтобы т.Ярузельскнй сделал что-то конструктивное. Мне кажется,
    что он недостаточно смелый человек.
    АНДРОПОВ. Ярузельскин ничего нового по существу не сделал, хотя прошло уже
    некоторое время. Большой помехой в Политбюро являются Барчиковский и Кубяк. Были
    разговоры о том и советы даже давались такие, чтобы Барчиковского и Кубяка вывести
    из состава Политбюро. Однако Ярузельскнй по существу отказался от такой меры.
    Причем объясняет он это тем, что у него нет кадров, которые могли бы заменить этих
    лиц.
    Очень настораживает вопрос о том, кто будет премьером Польши. Ярузельский явно
    благоволит Ольшевскому и Раковскому. И тот и другой, конечно, в премьеры не
    подходят.
    БРЕЖНЕВ. Шмидт даже в одной из бесед проговорился о том, что очень опасная
    обстановка создается в Польше и что эта обстановка может усложниться и повлиять на
    мой визит в ФРГ, который может не состояться.
    АНДРОПОВ. Польские руководители поговаривают о военной помощи со стороны братских
    стран. Однако нам нужно твердо придерживаться своей линии — наши войска в Польшу
    не вводить.
    УСТИНОВ. Вообще надо сказать, что наши войска вводить в Польшу нельзя. Они,
    поляки, не готовы принять наши войска. Сейчас в Польше проходит демобилизация лиц,
    отслуживших свой срок. Причем демобилизованных отпускают домой, чтобы взять
    гражданскую одежду, а потом снова вернуться и дослужить еще два месяца на работах.
    Но в это время они подвергаются обработке со стороны "Солидарности". Ярузельский,
    как мы знаем, организовал оперативные группы, состоящие примерно из 3 человек. Но
    эти группы пока что ничего не сделали. Очевидно, нужна встреча с руководством
    Польши, в частности с Ярузельским. Но кто будет встречаться, это тоже вопрос.
    РУСАКОВ. Завтра открывается сейм, на котором стоит вопрос о предоставлении
    правительству своего рода чрезвычайных полномочий в решении ряда вопросов.
    Ярузельский, действительно, хотел бы приехать в Москву.
    Приехать Ярузельскому, однако, так и не удалось, но Брежнев направил ему "устное
    послание" через посла, где, в частности, говорилось:
    Во многих беседах с нашей стороны постоянно подчеркивалась одна и та же мысль: мы
    не против соглашений. Но они не должны содержать уступок противникам социализма. А
    главное — дело не должно сводиться только к соглашениям: наряду с мерами по
    завоеванию на свою сторону широких народных масс и различных политических сил,
    необходимы решительные действия против открытых врагов народного строя. Вы
    соглашались с такой постановкой вопроса и сами говорили о своем намерении бороться
    за трудящихся, а одновременно бить классового противника. (...) Но сейчас
    создается впечатление, что ставка делается только на первую часть этон двуединой
    формулы. Мы знаем, что у вас в партийном руководстве есть люди, которые все своп
    упования возлагают на продолжение обанкротившегося курса Канн. Было бы опасно
    поддаться на их уговоры. Сейчас уже абсолютно ясно, что без решительной борьбы с
    классовым противником спасти социализм в Польше невозможно. Вопрос, в сущности, не
    в том, будет конфронтация или нет, а и том, кто ее начнет, какими средствами она
    будет вестись, за кем останется инициатива.
    Как видим, и речи нет о советских войсках.

    17. "Никакого ввода войск в Польшу быть не может"

    Наконец уже 10 декабря, то есть за три дня до введения военного положения в


    Польше, политбюро все еще не знало точно, что же предпримет Ярузельский. Это,
    пожалуй, самый интересный и убедительный из документов.
    РУСАКОВ. Позавчера у них было совещание секретарей воеводских комитетов. Как
    докладывал т.Аристов, секретари воеводских комитетов совершенно не понимают
    выступление т.Ярузельского, который не дал ясной, четкой линии. Никто не знает,
    что же все-таки будет в ближайшие дни. Шел разговор об операции "X". Сначала речь
    шла, что она будет в ночь с 11 на 12, затем с 12 на 13. А теперь уже поговаривают,
    что это будет около 20. Имеется в виду, что по радио и телевидению выступит
    председатель Госсовета Яблонский и объявит о введении военного положения. В то же
    время Ярузельский заявил, что закон о введении военного положения можно будет
    вводить только после того, как он будет обсужден в сейме, а заседание сейма
    назначено на 15 декабря. Таким образом, все очень усложняется. Повестка заседания
    сейма обнародована. В ней вопроса о введении военного положения не значится. Но,
    во всяком случае о том, что правительство собирается вводить военное положение,
    "Солидарность" хорошо знает и в свою очередь предпринимает все необходимые меры к
    тому, чтобы ввести военное положение.
    Сам Ярузельский говорит, что он предполагает выступить с обращением к польскому
    народу. Но он не будет в своем обращении говорить о партии, а обратится к народу с
    упором на их патриотические чувства. Ярузельский говорит о необходимости
    провозглашения военной диктатуры, как это было при Пилсудском, указывая при этом,
    что польский народ поймет это лучше, чем что-либо другое.
    Что касается таких деятелей, как Ольшевский, то за последнее время он выступает
    более решительно, и надо сказать, что на заседании Политбюро решение о введении
    военного положения, о принятии более решительных мер против экстремистских
    деятелей "Солидарности" было принято единогласно, никто никаких возражений не
    высказал. Вместе с тем Ярузельский имеет в виду связаться по этому вопросу с
    союзниками. Он говорит, что если польские силы не справятся с сопротивлением
    "Солидарности", то польские товарищи надеются на помощь других стран, вплоть до
    введения вооруженных сил на территорию Польши. При этом Ярузельский ссылается на
    выступление т.Куликова, который будто бы сказал, что помощь СССР и союзных
    государств военными силами Польше будет оказана. Однако, насколько мне известно,
    т.Куликов сказал не прямо, он просто повторил слова, которые в свое время были
    высказаны Л.И.Брежневым о том, что мы ПНР в беде не оставим.
    Если говорить о том, что делается в воеводствах, то нужно прямо сказать, что там
    сила партийных организаций совершенно не чувствуется. В какой-то мере еще
    чувствуется административная власть. По существу вся власть находится в руках
    "Солидарности". То, что говорит Ярузельский, похоже он водит нас за нос, так как в
    его словах не чувствуется правильного анализа. Если они сейчас быстро не
    организуются, не соберутся и не выступят против натиска "Солидарности", то
    никакого успеха в улучшении положения в Польше не будет.
    АНДРОПОВ. Из бесед с Ярузельским видно, что они пока не имеют твердого решения о
    введении военного положения, н, несмотря даже на единодушное решение Политбюро ЦК
    ПОРП о введении военного положения, конкретных мер пока мы не видим со стороны
    руководства. Экстремисты "Солидарности" наступают руководству ПНР на горло. Костел
    за последние дни также высказал свою ясную позицию. Он по существу перешел на
    сторону "Солидарности".
    Конечно, в этих условиях польским товарищам надо быстро готовиться к движению "X"
    и проводить эту операцию. В то же время Ярузельский заявляет, что мы пойдем на
    операцию "X" тогда, когда ее нам навяжет "Солидарность". Это очень тревожный
    симптом. Тем более, что последнее заседание Политбюро ЦК ПОРП и принятое на нем
    решение о введении военного положения свидетельствует о том, что Политбюро
    поступает более решительно. Все члены Политбюро высказались за решительные
    действия. Это решение прижало Ярузельского, и он вынужден сейчас как-то
    выкручиваться. Я вчера говорил с Милевским и спросил его, какие и когда намечаются
    меры. Он ответил мне, что об операции "X" и о конкретном сроке ее проведения не
    знает. Таким образом, получается, что или Ярузельский скрывает от своих товарищей
    план конкретных действий, или он просто уходит от проведения этого мероприятия.
    Теперь мне хотелось бы отметить, что Ярузельский довольно настойчиво выдвигает
    перед нами экономические требования и обуславливает проведение операции "X" нашей
    экономической помощью и, я сказал бы даже более того, он ставит вопрос, хотя и не
    прямо, о военной помощи.
    Теперь если посмотреть на список товаров, которые запрашивают польские товарищи,
    то, прямо скажем, возникают серьезные сомнения в необходимости поставки этих
    продуктов. Например, какое отношение к успеху проведения операции "X" имеет
    поставка удобрений и некоторых других товаров? В связи с этим я хотел бы
    высказать, что паша позиция, как была она сформулирована раньше на прошлом
    заседании Политбюро и ранее неоднократно ее высказывал Леонид Ильич, является
    совершенно правильной и отступать от нее мы не должны. Иначе говоря, мы занимаем
    позицию интернациональной помощи, мы озабочены сложившейся в Польше обстановкой,
    но что касается проведения операции "X", то это целиком и полностью должно быть
    решением польских товарищей, как они решат, так тому и быть. Мы не будем
    настаивать на этом и отговаривать не будем.
    Что касается экономической помощи, то, конечно, в том размере, в каком они
    запросили, нам будет трудно это сделать. Видимо, кое-что следует дать. Но еще раз
    хочу сказать, что постановка вопроса о выделении товаров в качестве экономической
    помощи носит нахальный характер, и все это делается для того, чтобы, если потом мы
    что-то не поставим, им можно было бы вину свалить на нас. Если т.Куликов
    действительно сказал о вводе войск, то я считаю, он сделал это неправильно. Мы не
    можем рисковать. Мы не намерены вводить войска в Польшу. Это правильная позиция, и
    нам нужно ее соблюдать до конца. Я не знаю, как будет обстоять дело с Полыней, но
    если даже Польша будет под властью "Солидарности", то это будет одно. А если на
    Советский Союз обрушатся капиталистические страны, а у них уже есть
    соответствующая договоренность с различного рода экономическими и политическими
    санкциями, то для нас это будет очень тяжело. Мы должны проявлять заботу о нашей
    стране, об укреплении Советского Союза. Это наша главная линия.
    В общем, мне кажется, что наша позиция в отношении положения в
    Польше сформулирована Леонидом Ильичом в его неоднократных выступлениях, в
    решениях, которые зафиксированы, сегодня на заседании Политбюро проходит очень
    обстоятельный обмен мнениями. Все это и должно составлять основу той политики,
    которой мы должны придерживаться в отношениях с Польшей.
    Что касается коммуникаций, которые ведутся из Советского Союза в ГДР через Польшу,
    то мы должны, конечно, что-то сделать и предпринять для их охраны.
    ГРОМЫКО. Сегодня мы обсуждаем вопрос о положении в Польше очень остро. Пожалуй,
    раньше так остро мы его не обсуждали. Это объясняется тем, что сейчас сами не
    знаем того, в каком направлении повернутся события в ПНР. Руководство Польши само
    чувствует, что власть ускользает из его рук. Каня и Ярузельский делали, как
    известно, ставку на то, чтобы опираться на нейтралов. А теперь по существу этого
    нет, нейтралов нет. Позиция определилась довольно ясно: "Солидарность" объявила
    себя как явная контрреволюционная организация, претендующая на власть и объявившая
    открыто о захвате этой власти. Польское руководство должно решить вопрос: или оно
    сдает позиции, если не предпримет решительных мер, или предпримет решительные
    меры, введет военное положение, изолирует экстремистов из "Солидарности" и наведет
    должный порядок. Другого пути нет.
    Каково наше отношение к польским событиям? Я полностью согласен с тем, что здесь
    высказывалось товарищами. Мы можем сказать полякам, что относимся к польским
    событиям с пониманием. Это чеканная формулировка, и менять нам ее нет никаких
    оснований. В то же время мы должны будем как-то стараться погасить настроение
    Ярузельского и других руководителей Польши относительно ввода войск. Никакого
    ввода войск в Польшу быть не может. Я думаю, что мы можем дать поручение нашему
    послу .посетить Ярузельского и сообщить ему об этом.
    Несмотря на довольно единодушное решение Политбюро ЦК ПОРП о введении военного
    положения, Ярузельский сейчас снова занимает колеблющуюся позицию. Вначале
    несколько ободрился, а сейчас опять смяк. Все остается в силе, что было когда-то
    сказано им. Если они в борьбе с контрреволюцией и дальше будут проявлять
    колебания, то у них ничего от социалистической Польши не останется. Введение
    военного положения, конечно, внушило бы контрреволюции в Польше о твердых
    намерениях польского руководства. И если те меры, которые они намерены провести,
    будут осуществлены, то, я думаю, можно было бы ожидать положительных результатов.
    (...) Я считаю, что нам не следует сейчас допускать каких-либо резких указаний,
    которые бы вынуждали их к тем или иным действиям. Я думаю, что мы займем здесь
    правильную позицию: наведение порядка в Польше — дело Польской объединенной
    рабочей партии, ее Центрального Комитета, Политбюро. Мы говорили польским друзьям
    и впредь будем говорить о том, что надо занимать твердые позиции и расхолаживаться
    совершенно нельзя.
    Конечно, если поляки нанесут удар по "Солидарности", то Запад, по всей
    вероятности, не даст им кредитов и не окажет никакой помощи. Это они имеют в виду,
    и это, очевидно, надо принять во внимание и нам. Поэтому правильно предложение
    Леонида Ильича о том, чтобы поручить группе товарищей посмотреть этот вопрос и с
    учетом наших возможностей оказать определенную экономическую помощь ПНР.
    УСТИНОВ. Положение в ПНР, конечно, очень плохое. Положение усложняется день ото
    дня. В руководстве, в частности в Политбюро, нет твердости, нет единства. И все
    это сказалось на положении дел. Только на последнем заседании Политбюро было
    единогласно вынесено решение относительно введения военного положения. Сейчас все
    упирается в Ярузельского. Как он сумеет реализовать это решение. Но откровенно
    говорить о действиях Ярузельского пока что никто не может. И мы не знаем. У меня
    был разговор с Снвицким. Он прямо сказал, что мы даже не знаем, что думает
    генерал. Таким образом, человек, выполняющий сейчас по существу обязанности
    министра обороны ПНР, не знает, что будет дальше, какие действия предпримет
    председатель Совмина и министр.
    Что касается того, что якобы т.Куликов сказал относительно введения войск в
    Польшу, то могу со всей ответственностью сказать что этого Куликов не говорил. Он
    просто повторил то, что было сказано нами и Леонидом Ильичом о том, что Польшу в
    беде мы не оставим. И он прекрасно знает, что поляки сами просили не вводить
    войска.
    Что касается наших гарнизонов в Польше, то мы их укрепляем. Я, пожалуй, тоже
    склонен думать о том, что поляки на конфронтацию не пойдут и только лишь, может
    быть, когда "Солидарность" их возьмет за горло, тогда они выступят.
    Беда в том, что польские руководители не проявляют решимости Как здесь правильно
    высказывались товарищи, нам не надо навязывать им каких-либо своих решений,
    проводить ту политику, о которой мы условились. В свою очередь надо быть готовым
    самим и не проявлять каких-то не предусмотренных нашими решениями действий.
    СУСЛОВ. Я считаю, что у нас, как это видно из выступлений товарищей, у всех единая
    точка зрения на положение в Польше. На протяжении всего периода событий в Польше
    мы проявляли выдержку, хладнокровие. Об этом говорил на Пленуме Леонид Ильич
    Брежнев. Об этом мы сказали во всеуслышание народу, и наш народ поддержал такую
    политику Коммунистической партии.
    Мы проводим большую работу за мир, и теперь нам нельзя менять свою позицию.
    Мировое общественное мнение не поймет нас. Мы провели через ООН такие крупные
    акции по укреплению мира. Какой эффект мы имеем от визита Л.И.Брежиева в ФРГ и
    много других мирных акций, которые мы провели. Это дало возможность понять всем
    миролюбивым странам, что Советский Союз твердо и последовательно отстаивает
    политику мира. Вот поэтому нам нельзя менять свою позицию в отношении Польши,
    которую мы заняли с самого начала польских событий. Пусть сами польские товарищи
    определяют, какие действия им предпринимать. Толкать их на какие-то более
    решительные действия нам не следует. Но мы будем, как и раньше, говорить полякам,
    что с пониманием относимся к их действиям.
    Как мне кажется, Ярузельский проявляет некоторую хитрость. Он хочет отгородить
    себя просьбами, которые предъявляет к Советскому Союзу. Эти просьбы, естественно,
    мы выполнить физически не имеем возможности, а Ярузельский потом скажет, что вот-
    де я обращался к Советскому Союзу, просил помощи, а этой помощи не получил.
    В то же время поляки заявляют прямо, что они против ввода войск. Если войска будут
    введены, то это будет означать катастрофу. Я думаю, у нас у всех здесь единодушное
    мнение, что ни о каком вводе войск речи быть не может.
    Что касается оказания помощи Польше, то мы оказали ее больше, чем на миллиард
    рублей. Мы недавно приняли решение о поставке в Польшу 30 тыс. тонн мяса, 16 тыс.
    тонн уже поставлено. Я не знаю, сумеем ли мы полностью поставить 30 тыс. тонн, но
    во всяком случае нам, видимо, следует по этому решению дать еще определенное
    количество тонн мяса в качестве помощи. (...)
    ГРИШИН. Положение в Польше идет по пути дальнейшего ухудшения. Линия нашей партии
    по отношению к польским событиям совершенно правильная. (...) О вводе войск не
    может быть и речи. Экономические вопросы надо будет посмотреть и то, что можно,
    дать полякам.
    СУСЛОВ. Надо в печати нам разоблачать происки "Солидарности" и других
    контрреволюционных сил.
    ЧЕРНЕНКО. Я полностью согласен с тем, что здесь говорили товарищи. Действительно
    линия нашей партии, Политбюро ЦК в отношении польских событий, сформулированная в
    выступлениях Леонида Ильича Брежнева, в решениях Политбюро, совершенно правильная
    и менять ее не следует.
    Я считаю, что сегодня можно было бы принять такое решение:
    1. Принять к сведению информацию т.Байбакова.
    2. В наших отношениях с ПНР в дальнейшем исходить из определенной по этому вопросу
    общеполитической линии ЦК КПСС, а также указаний Политбюро ЦК КПСС от 8 декабря
    1981 года и обмена мнениями, состоявшегося на заседании Политбюро ЦК 10 декабря
    1981 года.
    3. Поручить т.т.Тихоиову, Кириленко, Долгих, Архипову, Байбакову продолжить
    изучение вопросов экономической помощи Польше с учетом обмена мнениями,
    состоявшегося на заседании Политбюро ЦК.
    БРЕЖНЕВ. Какое мнение у товарищей?
    ВСЕ. Очень правильно сформулировал т.Черненко все предложения, их надо принять.
    Постановление принимается.

    18. Операция "X"

    Да, советские вожди были первоклассными игроками. Даже я вздохнул с некоторым


    облегчением, узнав о военном положении в Польше: вполне реальным в тот момент
    казалось советское вторжение, кровавые последствия которого и вообразить было
    трудно. Прекрасно оснащенная и тренированная полумиллионная польская армия, в
    отличие от своих чешских коллег двенадцатью годами раньше, вероятно, не осталась
    бы нейтральной. О реакции же населения и гадать не нужно было. Таким образом, речь
    шла о войне в центре Европы с 35-миллионным народом, известным своим упорством, о
    партизанщине на десятилетия, о сотнях тысяч жертв. Словом, о европейском
    Афганистане. "Неужто в Кремле этого не понимают? — думал я с тоской. — Неужто
    решатся на это безумие?"
    Но, с другой стороны, влезли же они в Афганистан, давили же они Венгрию. А уж
    "отдать Польшу" они и тем более не могли. К тому же, дело не ограничивалось одними
    угрозами или словами Брежнева о том, что они "не оставят Польшу в беде", — ни
    много ни мало, а 44 советских дивизии были стянуты к польской границе. Каково же
    должно было жить полякам под этой постоянной угрозой! Не удивительно, что и для
    них военное положение было своего рода облегчением — меньшим злом, а свою армию да
    и Ярузельского они склонны были оправдывать (теперь даже превозносить как
    спасителей отечества). Колоссальное напряжение тех дней, пожалуй, лучше всего
    выразил польский анекдот о человеке, который тонет в Висле и, естественно, кричит
    во все горло:
    — Помогите! Помогите!
    Толпа же, сгрудившись на мосту, кричит ему в ответ:
    — Тсс! Тише! Хочешь, чтобы услышали советские и пришли оказать "интернациональную
    помощь"?
    Только этой чисто невротической реакцией и можно объяснить поразительный успех
    военного положения, введение которого прошло почти бескровно. Что тут скажешь?
    Умение делать нужную им ситуацию "меньшим злом" было доведено советским режимом до
    совершенства. Они всегда были "меньшим злом" — меньшим, чем тиф и голод
    гражданской войны, чем Гитлер, чем ядерная война и даже чем собственное вторжение.
    А уж коли ничего "хуже" не находилось, придумывали "ястребов" или "консерваторов"
    в Политбюро, якобы угрожающих "голубям" да "реформаторам". При Горбачеве так стали
    даже создавать такие пугала: общество "Память", Жириновского... Десятки раз
    повторялся этот трюк и, что поразительно, всегда срабатывал.
    Нужно сказать, что и лидеры "Солидарности" оказались не готовы к военному
    положению, угроза репрессий висела над ними слишком долго, к ней успели
    привыкнуть, перестали готовиться. За малым исключением, все их структуры оказались
    захвачены практически в первые несколько дней, а большинство лидеров арестовано.
    Психологически это понятно: то, чего больше всего ждешь обычно застает врасплох.
    Забавно вспоминать теперь, что ровно в ночь введения военного положения, 13
    декабря, я говорил по телефону с Адамом Михником. Я как раз пошутил, сказав Адаму,
    что он, судя по фотографиям, сильно растолстел и не пора ли, мол, похудеть, — как
    линия прервалась. Мне и в голову не пришло, что в тот момент отключили телефоны по
    всей Польше и ему, бедняге, предстояло здорово похудеть в следующие полгода.
    Все же нельзя не помянуть извечную польскую беспечность: никаких параллельных
    "теневых" структур не позаботились отстроить за полтора года кризиса
    Многомиллионная "Солидарность" просто перестала существовать в одну ночь.
    В общем, советский расчет оправдался. А сделав свое дело, они с видом посторонних
    наблюдателей сообщали братским партиям:
    Как друзьям известно, польское руководство ввело в стране военное положение,
    объявило о создании Военного Совета национального спасения и изолировало наиболее
    экстремистские элементы из "Солидарности", "Конфедерации независимой Польши" и
    других антисоциалистических групп.
    Оставляет положительное впечатление Обращение В.Ярузельского к народу, в котором,
    на наш взгляд, правильно расставлены акценты по основным вопросам. В частности,
    что особенно важно, подтверждены руководящая роль ПОРП, верность ПНР союзническим
    обязательствам по Варшавскому Договору.
    Условием успешного проведения акции польские товарищи рассматривали строгую
    секретность. О ней было известно лишь в узком кругу окружения В.Ярузельского.
    Благодаря этому друзьям удалось застигнуть противника врасплох, и операция пока
    проходит удовлетворительно.
    В самый канун осуществления намеченного плана В.Ярузельский сообщил об этом в
    Москву. Ему передали, что советское руководство относится к такому решению
    польских товарищей с пониманием. При этом мы исходим из того, что польские друзья
    будут решать эти вопросы внутренними силами.
    По нашей предварительной оценке, действия польских друзей являются активным шагом
    отпора контрреволюции и отвечают в этом смысле общей линии братских стран.
    В этих условиях возникает вопрос и об оказании политической и моральной поддержки
    польским товарищам, а также дополнительной экономической помощи. Советское
    руководство, как и прежде, будет действовать в польском вопросе в контакте с
    братскими странами.
    Бесспорно, это был успех советского режима, но никак не победа. Праздновать было
    рано: загнанная в подполье Польша продолжала сопротивляться; реакция на Западе,
    хоть и меньшая, чем была бы в случае вторжения, все же сильно подорвала их
    позиции. Но, пожалуй, самое главное заключалось в том, что военное положение никак
    не способствовало устранению причин кризиса в Польше — напротив, экономический
    кризис только усилился, стал еще безнадежнее. "Спасенная Польша" превращалась в
    непосильную ношу для советского режима. Любопытно, что именно в это время
    Политбюро начинает понимать всю безнадежность своего положения.
    БРЕЖНЕВ. ...Военное положение в ПНР длится уже месяц. Первые результаты налицо.
    Как говорит Ярузельский, хребет контрреволюции надломлен. Однако впереди задачи
    посложнее.
    Наведя относительный порядок в стране, польские товарищи теперь должны решать
    проблемы, можно сказать, стратегического характера — что делать с профсоюзами, как
    поставить на ноги экономику, как добиться поворота в сознании масс и т.д.
    Самый важный вопрос — это положение в ПОРП. Друзья ищут подходы к его решению.
    Похоже, намерения у Ярузельского партию не распускать, название не менять, но
    воспользоваться военным положением, чтобы основательно ее почистить. Может быть,
    это даст результаты.
    Вообще складывается впечатление, что генерал как политический деятель окреп и
    находит, как правило, верные решения. Иногда кажется, что он слишком осторожен,
    чаще, чем надо, действует с оглядкой на Запад, на церковь. Но в нынешней
    обстановке лобовыми приемами можно только погубить дело. Наряду с твердыми,
    жесткими мерами в принципиальных вопросах нужны и гибкость, и осмотрительность.
    Неплохо, что Ярузельский изучает венгерский опыт борьбы с контрреволюцией.
    Все мы хорошо понимаем, что решающим условием полной стабилизации обстановки в
    Польше должно стать возрождение экономики. В Чехословакии после 1968 года
    политическое выздоровление пошло быстро именно потому, что контрреволюция там
    фактически не затронула эту сферу. Здесь наоборот.
    В этой связи перед нами встает тяжелый вопрос — мы и так находимся на пределе
    своих возможностей в смысле помощи полякам, а они шлют все новые просьбы. Может
    быть, кое-что сделать и придется, однако больших авансов давать мы уже не можем.
    Но, конечно, на письмо Ярузельского надо ответить, по-товарищески объяснив, чего
    мы можем, чего нет. При всех условиях надо точно выдержать график наших поставок в
    первом квартале, в самые тяжелые для поляков зимние месяцы.
    Другое дело — проекты престижно-политического характера, не вызывающие
    дополнительного напряжения для нашей экономики. Например, оказание содействия в
    сооружении варшавского метро. На эту просьбу стоит откликнуться, сделав наше
    участие предметом гласности.
    Кстати, у поляков положение с продовольствием не столь уж безнадежно. В стране
    достаточно хлеба, и нужно лишь найти подход к крестьянству, заинтересовать его,
    наладить, как когда-то у нас говорили, смычку между городом и деревней.
    Польское руководство продолжает рассчитывать и на помощь с Запада. Что ж, в
    принципе мы не можем быть против этого, хотя, честно говоря, сомнительно, чтобы
    западники стали материально поддерживать военную власть. Они будут, безусловно,
    домогаться уступок, и здесь понадобится особая бдительность.
    Ярузельский ставит еще такой вопрос — можно ли принимать помощь от китайцев. А
    почему, собственно говоря, не принимать? Ведь в этом случае Китай отмежевывается
    от США с их экономическими санкциями.
    Заканчивая, можно сказать, что польский вопрос еще долго будет в центре
    международной политики. Поэтому и нашей польской Комиссии следует работать так же
    активно, как до сих пор.
    ТИХОНОВ. Относительно строительства метро Совет Министров уже подготовил
    соответствующие предложения и они внесены в Политбюро.
    ЧЕРНЕНКО. Предложение относительно нашего участия в строительстве метро в Варшаве
    голосуется в Политбюро. (...)
    БРЕЖНЕВ. ...В письме, как вы видите, т.Ярузельский выражает глубокую благодарность
    за братскую помощь, оказываемую Советским Союзом Польской Народной Республике.
    Одновременно он обращается с просьбой, чтобы советская сторона подтвердила размеры
    поставок на 1982 год, содержащиеся в проекте протокола о координации планов обеих
    стран на 1981—1985 г.г. по нефти, бензину, нефтепродуктам. Сохраняются размеры
    поставок нефти в 1982 году на уровне 13 млн. тонн, нефтепродуктов — 2,94 млн.
    тонн, обеспечить максимальные размеры поставок горючего в первом квартале 1982 г.
    Далее т.Ярузельскнй информирует, что он обратился к Генеральным секретарям ЦК
    Компартии Венгрии, ГДР, Болгарии, Румынии и Чехословакии с просьбой оказать Польше
    необходимую экономическую помощь, в частности, по снабжению внутреннего рынка
    основными сельскохозяйственными и промышленными товарами.
    Мы не раз возвращались к вопросу о дополнительных мерах помощи Польской Народной
    Республике. Сейчас я поставил этот вопрос просто в порядке обмена мнениями.
    Очевидно, мы и на этот раз полностью отказать полякам во всем не можем, что-то
    надо изыскать и чем-то помочь. Поэтому, с одной стороны, я прошу ускорить
    рассмотрение этих вопросов товарищами, которым поручено, и внести соответствующий
    материал в Политбюро. С другой стороны, постараться решить некоторые позиции
    положительно.
    ТИХОНОВ. Конечно, нам, очевидно, придется еще посмотреть, чем мы можем помочь
    Польше, хотя есть и трудности.
    БАЙБАКОВ. Я бы хотел, Леонид Ильич, поставить два вопроса. Первый.— это
    относительно дополнительных поставок нефти. Я очень внимательно просмотрел все
    наши фонды по нефти и никак не представляется возможным найти дополнительную
    поставку топлива в ПНР. Мне кажется, что мы поставляем Польше достаточное
    количество нефтепродуктов и они могут обойтись тем, что им выделяется.
    Второй вопрос касается поставок зерна на выпечку хлеба. Хлеб в ПНР имеется. У них
    в этом году был неплохой урожай, а заготовки при лучшем урожае оказались
    значительно ниже прошлогодних.
    АНДРОПОВ. Они просят сейчас некоторое количество зерновых с тем, чтобы возвратить
    во втором квартале.
    СУСЛОВ. Иначе говоря, они не дополнительно просят зерновые, а с возвратом.
    ЧЕРНЕНКО. Речь идет о том, чтобы дать полякам взаимообразно 0,5 млн. тонн в первом
    квартале с тем, чтобы в следующем квартале это возвратить обратно.
    РУСАКОВ. Следует внимательно отнестись к этой просьбе и посмотреть, может, и будет
    возможность.
    КИРИЛЕНКО. Сейчас, конечно, им очень трудно получить какое-то количество зерна в
    других странах, хотя в Канаде они закупили некоторое количество зерновых.
    БРЕЖНЕВ. Если не будет возражении, то можно было бы принять следующее
    постановление:
    поручить Совету Министров СССР, Госплану СССР и Министерству внешней торговли
    рассмотреть просьбы, изложенные в письме т.Ярузельского, с учетом состоявшегося на
    заседании Политбюро обмена мнениями и соответствующие предложения внести в ЦК
    КПСС.
    Предложение принимается.

    19. Где взять 30 тысяч тонн мяса?

    В сущности, польский кризис был просто первым ярким проявлением общего


    экономического краха социализма, как бы предвестником их общего будущего. В конце
    концов, дело было не в "Солидарности", а в неспособности системы обеспечить страну
    необходимыми товарами и, как все больше убеждалось политбюро, в неспособности
    всего социалистического лагеря создать хотя бы временный достаток полякам.
    Польский кризис лишь обострил эти проблемы, сделав их политическими: вопрос о том,
    быть или не быть Польше подсоветской, сводился, грубо говоря, к тому, сможет или
    не сможет СССР поставить в Польшу нужное количество нефти, мяса, зерна, хлопка и
    т.д.
    Поначалу ситуация эта сильно раздражала советских вождей, вызывала трения между
    теми, кто отвечал за экономику, и теми, кто отвечал за политику, безопасность,
    идеологию. Разумеется, причина была не в различии убеждений, не в том, что одни
    были догматичнее других, но в том, что одни говорили о политической необходимости,
    в то время как другие — об экономической возможности. Расслоение было чисто
    функциональным, по роду ответственности.
    Однако по мере развития кризиса эти трения должны были смениться осознанием того
    простого факта, что без радикальной реформы советской экономики Советскому Союзу
    не удержать свою империю. Уж если Польша становилась им не по карману, что же было
    делать со всеми этими Кубами, Анголами, Афганистанами? Как же быть с основной
    задачей советского государства — освобождением всего человечества от оков
    капитализма?
    А Польша была явно не по карману уже до начала событий: иначе и событий бы не
    было. К марту 1981 года, наконец, стали подсчитывать — сколько же она стоит?
    ЧЕРНЕНКО. Т.т.Банбаков, Гарбузов, Архипов и Алхимов провели переговоры с зам.
    председателя Совмина ПНР т.Ягельским. Польская сторона обратилась с просьбами о
    поставках сырья для легкой промышленности, о дополнительной поставке нефти,
    металла, целлюлозы и других товаров. Вносится предложение дать согласие ПНР на
    дополнительную поставку в 1981 году хромовой руды, древесно-стружечных плит,
    асбеста и других материалов, а также некоторое количество хлопка и ячменя.
    АРХИПОВ. Мы даем Польше ограниченное количество сырьевых материалов, потому что
    другого количества мы дать просто не можем. Особенно мы не можем пока дать
    положительного ответа относительно переработки в Польше советского сырья.
    Что касается положения с хозяйственными делами в Польше, то т.Ярузельский сообщил,
    что план 1981 года по уровню ниже на 20 процентов, чем план предыдущего 1980 года.
    Особенно плохо обстоит дело у поляков с углем. А уголь, как известно, у них идет
    на экспорт и является средством получения твердой валюты. Вместо 180 млн. тонн,
    предусмотренных по плану, они добудут 170 млн. тонн при хороших условиях.
    Производство мяса снижается на 25 процентов, сахара — в полтора раза. Вместо 1,5
    млн. тонн они соберут максимально 950 тыс. тонн.
    Сейчас в Польше стоит вопрос о нормировании снабжения хлебом и мукой.
    Что касается финансового положения, то кредиторская задолженность Польши, главным
    образом капиталистическим странам, составляет 23 млрд. долларов, из них 9 млрд.
    получено под гарантию соответствующих государств. Остальные кредиты поляки взяли у
    частных банков. Таких банков насчитывается 400. Сейчас польские друзья стоят перед
    фактом закупки за границей различных товаров примерно на 9,5 млрд. долларов. Все
    это пойдет за счет кредита. Экспорт составит всего 8,5 миллиарда. Западные страны
    всячески оттягивают решение вопроса о предоставлении кредитов Польше. Сейчас им
    нужно заплатить 1,5 млрд. долларов. Это главным образом проценты за кредиты. Они
    просят у нас 700 млн. долларов. Конечно, мы не можем изыскать такой суммы. Сейчас
    мы поставляем без промедления Польше нефть, газ, железную руду и т.д.
    Во время беседы польские друзья спрашивали, объявлять ли им мораторий на кредиты
    или вступить в Международный валютный фонд и просить дополнительные кредиты у
    западных стран. Конечно, и в том, и в другом случае будет уступка западным
    странам. Она не даст никакого экономического эффекта. В этих вопросах у поляков
    нет единого мнения. У нас они просят дополнительно дать хлопок, искусственное
    волокно. Мы решили пойти на некоторое увеличение поставок хлопка и искусственного
    волокна.
    ГРОМЫКО. Польские товарищи подчеркивали остроту вопроса с импортом товаров, потому
    что им нечем рассчитываться за эти товары. Но характерно отметить, что поставки
    сырья из Советского Союза они всерьез не оценивают. Считают этот вопрос как бы
    пустяковым. А в действительности ведь получается, хлопок целиком и полностью у них
    наш, руда полностью наша, нефть тоже наша.
    АРХИПОВ. Мы поставляем Польше 13 млн. тонн нефти по 90 рублей за тонну. Если
    учесть, что мировая цена за тонну составляет 170 рублей, то мы недополучаем с
    поляков за каждую тонну 80 рублей. Всю эту нефть мы могли бы продать за твердую
    валюту, и выручка составила бы колоссальные средства.
    Между тем, с нефтью становилось все хуже, а это был основной источник твердой
    валюты у СССР, как у поляков — уголь. Чтобы как-то выручить Польшу, пришлось
    сокращать поставки всем восточноевропейским братьям, а это воспринялось весьма
    болезненно.
    РУСАКОВ. В ходе переговоров руководители братских стран затрагивали также и
    экономические вопросы. Главным из них был вопрос о сокращении поставок
    энергоносителей, прежде всего нефти. Если т.т.Кадар, Гусак и Живков, хотя и
    говорили, что это для них будет тяжело, все же с пониманием отнеслись к нашему
    предложению, к нашей просьбе и сказали, что они будут находить выход из положения
    и принимают то, что мы предложили. Для большей ясности я задавал товарищам
    следующий вопрос: могу ли я доложить Политбюро, что вы согласны с этой точкой
    зрения, которую я высказал. Товарищи отвечали, что да, можно сообщить.
    По-другому сложился разговор с т.Хонеккером. Он сразу же сказал, что для ГДР такое
    сокращение поставок нефти неприемлемо, что это нанесет серьезный ущерб народному
    хозяйству и в целом ГДР, что это ударит сильно по экономике ГДР и нам никак не
    свести концы с концами. Он даже заявил таким образом, что они не могут это принять
    и просят письменного ответа Г.Брежнева на два их письма, которые они направили.
    Таким образом, вопрос оказался очень сложным, и он по существу не был решен.
    Причем т.Хонеккер вновь приводил в доказательство то, что они нам поставляли
    висмут, уран, что они содержат группу войск, что особенно у них осложняется дело в
    связи с тем, что Польская Народная Республика не поставляет уголь, который должен
    идти по нашей линии. В связи с этим, как выразился Хонеккер, жизненный уровень
    немецкого населения сильно понизится, и мы не знаем, чем это объяснить. Все
    плановые наметки им придется пересматривать.
    БРЕЖНЕВ. ...Как известно, мы решили сократить поставки нефти нашим друзьям. Все
    они восприняли это тяжело, и до сих пор тов. Хонеккер, например, как вы видите,
    ждет ответа на письма, которые он направлял нам. Другие не ждут ответа, но в душе,
    конечно, думают о том, чтобы мы как-то изменили свое решение.
    Может быть, следует каким-то образом при очередной встрече с друзьями по этому
    вопросу сказать, что мы будем принимать все меры к тому, чтобы выполнить и
    перевыполнить план по нефти, и надеемся, что это нам удастся. В таком случае мы
    смогли бы внести коррективы в намеченные планы поставок энергоносителей, ни в коем
    случае, конечно, не давая сейчас понять, что мы отступаем от своего решения.
    Тов. Тихонову, очевидно, надо будет еще раз внимательно посмотреть на этот вопрос
    и если появится малейшая возможность смягчить напряженность, то внести
    соответствующие предложения в ЦК. (...) Что касается бесед относительно поставок
    нефти, то меня особенно волнует ГДР. Вообще хочу сказать, что социалистические
    страны тяжело приняли это наше предложение. Если не прямо, то в душе они
    недовольны этим решением. А некоторые, как видно из выступления т.Русакова, прямо
    высказывают недовольство. Особенно недоволен т.Хонсккер. Он открыто говорит о том,
    что это решение для них неприемлемо, и он даже просит письменный ответ. Какое
    будем принимать решение, я просто не знаю.
    АНДРОПОВ, СУСЛОВ, КИРИЛЕНКО говорят о том, что надо согласиться с Вашим
    высказыванием, которое Вы сейчас сделали.
    АРХИПОВ. У нас еще возникают трудности с топливом. Угольщики недодадут 30 млн.
    тонн угля. Как покрыть? Нефтяная промышленность не перевыполнит план, поэтому
    придется как-то эти 30 млн. тонн покрывать. Кроме того, у нас недостает 1,5 млн.
    тонн сахара, его надо также покупать, и 800 тыс. тонн растительного масла, без
    этого жить пока нельзя.
    Что касается ответа т.Хонеккеру, то я думаю, что предложение которое внес
    т.Русаков, оно правильное. Надо подтвердить, что мы не можем изменить решение,
    которое сообщено т.Хонеккеру.
    Что касается поставок урана, на которые ссылается т.Хонеккер, то этот уран,
    поставляемый из ГДР, не решает задачи, он составляет всего лишь 20 процентов
    общего количества расходуемого нами урана. Тов. Хонеккер не учитывает также, что
    мы строим для ГДР атомные станции, это большое дело.
    РУСАКОВ. Я хочу сказать также, что поляки просят сохранить уровень поставок нефти
    и газа, который имеют в этом году.
    АРХИПОВ. Мы ведем с поляками переговоры и считаем, что надо вести нам с ними
    экономические отношения по принципу сбалансирования планов. Конечно, это приведет
    к значительному снижению поставок нефти, поскольку они нам не поставляют уголь и
    другие продукты. Однако если все будет хорошо, то в расчетах мы закладываем
    поставки нефти в том размере, в каком даем ее сейчас.
    БАЙБАКОВ. Все социалистические страны нас сейчас прощупывают, причем ориентируются
    на ГДР, смотрят, как мы поступим с ГДР. Если Хонеккеру удастся пробить брешь, то и
    они будут добиваться. Во всяком случае письменных ответов никто еще не дал. Я
    беседовал за последние дни с председателями Госпланов всех социалистических стран.
    Все они хотят сохранить общее количество поставок нефти с разбивкой по годам.
    Некоторые высказывают предложение, чтобы заменить нефть другими энергоносителями.
    Да и не только с нефтью, на которой держалась вся империя, были проблемы. Уж что,
    казалось бы, проще — мясо. Из-за этого мяса вся заваруха началась в Польше, и
    через год после ее начала можно же было поднатужиться, завалить Польшу мясом. Так
    нет, негде взять мяса, и все тут. Огромная тоталитарная империя, где слово вождей
    — закон, тужится, но не может родить 30 тысяч тонн мяса.
    БРЕЖНЕВ. Направили ли мы в Польшу мясо, о котором приняли решение и сообщили ли об
    этом Ярузельскому?
    РУСАКОВ. Ярузельскому об этом сообщили, он назвал и цифру — 30 тыс. тонн.
    АРХИПОВ. Мясо в Польшу мы будем направлять из нашего госрезерва.
    БРЕЖНЕВ. Имеются какие-либо сдвиги о поступлении мяса в союзный фонд из республик
    после моей телеграммы.
    АРХИПОВ. Пока что сдвигов каких-либо, Леонид Ильич, в поступлении мяса нет.
    Правда, и времени прошло недостаточно. Но я переговорил со всеми республиками и
    могу доложить, что повсеместно принимаются меры, которые позволили бы выполнить
    план поставки мяса государству. В частности, такие меры разработаны в Эстонии,
    Белоруссии, Казахстане. Украинцы пока что указания в области не дали.
    ЧЕРНЕНКО. Но мы разослали нашу телеграмму во все области Украины.
    АРХИПОВ. Данные у нас будут к понедельнику, тогда мы доложим, как у нас будет
    обстоять дело.
    ГОРБАЧЕВ. Леонид Ильич, Ваша телеграмма сыграла большую роль. Прежде всего все
    республики и области серьезно рассматривают мероприятия, которые бы обеспечили
    выполнение плана. Во всяком случае по данным, которые мы имеем в результате
    телефонных разговоров с обкомами, крайкомами и ЦК компартий союзных республик,
    повсеместно этот вопрос обсужден на бюро. Мы на 1 января дадим сводку о
    поступлении мяса.
    БРЕЖНЕВ. Я все думаю о том, хотя мы Польше и дали 30 тыс. тонн мяса, но едва ли
    поможет полякам наше мясо. Во всяком случае у нас нет ясности, что же будет дальше
    с Польшей...
    Эти 30 тыс. тонн мяса политбюро обсуждает потом несколько месяцев: то они вроде бы
    будут, то — нет. Летят телеграммы, скачут порученцы, гудят телефонные провода от
    начальничьего мата, а мяса все нет. Да, что, скажите, такое эти 30 тыс. тонн мяса
    по сравнению с мировой революцией? Даже по рыночным ценам на Западе оно вряд ли
    тогда стоило больше 30 млн. долларов. Не пропадать же целой Польше из-за такой
    мелочи. Однако уже 10 декабря, за три дня до военного положения, вернувшийся из
    Варшавы председатель Госплана Байбаков докладывал:
    Как известно, по решению Политбюро и по просьбе польских товарищей мы оказываем им
    помощь поставкой 30 тыс. тони мяса. Из этих 30 тыс. тонн уже переправлено за
    границу 16 тыс. тонн. Следует сказать, что продукция, в данном случае мясо,
    поставляется в грязных, неочищенных вагонах из-под руды, в очень неприглядном
    виде. При выгрузке этой продукции на польских станциях имеет место настоящий
    саботаж. В адрес Советского Союза, советских людей поляки высказывают самые
    непристойные слова, отказываются очищать вагоны и т.д. Всех оскорблений, которые
    сыплются в наш адрес, просто не перечислить.
    Новые просьбы Ярузельского в канун военного положения, и правда, как выразился
    Андропов, звучали "нахально". Но разве Польша того не стоила? Москва бы дала и
    больше, не пикнув, если б только было что давать.
    БАЙБАКОВ. ...Надо сказать, что список товаров, которые они включают в качестве
    помощи с нашей стороны ПНР, составляет 350 позиций на сумму 1,4 млрд. рублей. Сюда
    входят такие товары, как 2 млн. тонн зерновых, 25 тыс. тонн мяса, 625 тыс. тонн
    железной руды и много других товаров. С учетом того, что мы имели в виду дать
    Польше в 1982 году, общая сумма помощи Польской Народной Республике составит
    примерно 4,4 млрд. рублей с учетом высказанных польскими товарищами просьб.
    Сейчас подходит время выплачивать Польше кредиты западноевропейским странам. На
    это Польше потребуется минимум 2,8 миллиона инвалютных рублей. Когда я выслушивал
    польских товарищей о том, что они просят и в какой сумме вся эта помощь
    выражается, то я поставил вопрос о том, чтобы вести нам экономические
    взаимоотношения на сбалансированной основе. Причем при этом я отметил, что
    польская промышленность не выполняет плана, II в довольно значительных размерах.
    Угольная промышленность, которая является основным источником поступления валюты,
    по существу дезорганизована, и должных мер не принимается, забастовки
    продолжаются. А сейчас, хотя нет забастовок, добыча угля также ведется на очень
    низком уровне.
    Или, например, скажем, у крестьян имеется продукция, есть зерно, мясопродукты,
    овощи и т.д. Но они государству ничего не дают, занимают выжидательную позицию. На
    частных рынках торговля ведется довольно активно и по очень повышенным ценам.
    Я прямо сказал польским товарищам, что надо принимать более решительные меры раз
    создалось такое положение. Может быть, вводить что-то вроде продразверстки.
    Если говорить, например, о запасах зерна, то Польша собрала в этом году 2 млн.
    тонн. Народ не голодает. Городские жители ездят на рынки, в деревни, закупают все
    продукты, какие им необходимы. И эти продукты имеются.
    ...Чувствуя такое положение с состоянием платежного баланса, поляки хотят ввести
    мораторий на выплату задолженности западным странам. Если они объявят мораторий,
    то все польские суда, находящиеся в водах каких-либо государств или у пристаней, и
    все другое имущество в странах, которым Польша имеет задолженность, будут
    арестованы. Поэтому сейчас поляки дали указание капитанам судов покинуть порты и
    находиться в нейтральных водах. (...)
    РУСАКОВ. Тов. Байбаков правильно обрисовал положение относительно состояния
    польской экономики. Что нам сейчас следовало бы сделать? Мне представляется, что
    надо поставить в Польшу те товары, которые предусмотрены экономическим
    соглашением, и эта поставка не должна превышать того количества товаров, которые
    мы поставляли в 1 квартале прошлого года.
    БРЕЖНЕВ. А можем мы это дать сейчас?
    БАЙБАКОВ. Леонид Ильич, это можно дать только из госрезерва или за счет сокращения
    поставок на внутренний рынок.
    Так сколько же стоил СССР "польский кризис"? Подсчитать все затраты, разумеется,
    невозможно, но только экономическая помощь, включая кредиты для закупки товаров и
    для расчетов по западным долгам, отсроченные платежи и безвозмездную помощь,
    составили в 1980-1981 гг. 2,934 миллиарда долларов. А ведь каждый последующий год
    стоил не многим меньше.
    В Польше же и через четыре года ничего не изменилось: по-прежнему политбюро ломало
    голову, как восстановить руководящую роль ПОРП да как окончательно подавить
    "контрреволю-цию". Летали в Варшаву высокопоставленные советские делегации, давали
    ценные советы об "усилении работы с массами"; периодически наведывался в Москву
    Ярузельский — просить дополнительной помощи, К 1984 году даже самый твердокаменный
    член политбюро знал, что ситуация безнадежна. Как сказал один из них:
    Надо учитывать, что Польша, называясь социалистической страной, никогда не была
    социалистической в полном смысле этого слова.

    20. Всемирный кризис социализма

    Однако вряд ли кто из советских вождей мог твердо сказать, что это значит "в
    полном смысле слова" — быть социалистической страной и, тем более, какая из
    "братских" стран таковой является. Любой из них мог, как попугай, отрапортовать
    без запинки, что это значит теоретически, но практическая сторона вопроса путала
    все схемы. Можно лишь гадать, в какие моменты истории разные вожди должны были
    сообразить, что созданная ими "модель" не работает. Ленин, надо полагать, понял
    это к 1921 году, когда стало ясно, что мировой социалистической революции не
    произойдет. Сталин уж точно в этом убедился в 1941-м, увидев полный крах своей
    империи под ударами германской армии. Хрущев, возможно, и не задумывался над
    такими вопросами вплоть до своей отставки, но вынужденное безделье последних лет
    жизни сильно помогло ему увидеть реальность. Что же до Брежнева, Андропова,
    Громыко, Черненко, Устинова, Суслова и пр., польский кризис стал для них тем, чем
    1941 год был для Сталина.
    В самом деле, начало 1980-х обнажило всю гнилость системы. Афганистан — с одной
    стороны, Польша — с другой, растущая враждебность Запада и неудача кампании за
    разоружение — с третьей, а в центре — все более буксующая экономика, массовое
    недовольство, техническое отставание, неистребимая коррупция аппарата управления.
    В сумме это все означало кризис системы. После Польши и на свою страну взглянули
    другими глазами.
    В соответствии с поручением отделы ЦК КПСС проанализировали поступающую в
    Центральный Комитет информацию о недоразумениях и конфликтах между рабочими и
    администрацией отдельных предприятий, которые в ряде случаев сопровождались
    прекращением работы и другими негативными проявлениями.
    Считаем необходимым доложить, что количество подобного рода отрицательных
    проявлений за последнее время несколько увеличилось, что вызывает серьезную
    озабоченность. Подавляющее большинство из них, как показывает анализ,
    непосредственно связано с нарушениями установленного порядка пересмотра норм и
    оплаты труда, неправильным начислением и несвоевременной выплатой заработной
    платы, особенно премий, плохими условиями труда, невнимательным отношением к
    жалобам трудящихся.
    Симптом был зловещим, хотя забастовки и не стали массовыми. Как правило, речь шла
    о локальных конфликтах, с участием одного цеха или смены, чаще всего вызванных
    довольно наглыми нарушениями администрацией трудового законодательства. За весь
    1979 год таких случаев насчитали около 300, однако события в Польше явно повлияли
    на настроение рабочих.
    Нельзя не отметить, что за последние недели случаи отказа от работы стали более
    частыми. Причем в ряде мест случаи отказа от выполнения производственных заданий
    не ограничивались коллективом одной смены, а распространялись на последующие со
    значительным числом работающих.
    Разумеется, дали нагоняй профсоюзникам, чтобы лучше защищали своих членов. Но
    разве это могло помочь, если и профсоюзы, и администрация, и местные партийные
    власти уже давно спаялись в один аппарат, ответственный прежде всего за выполнение
    плана? К тому же, сами по себе забастовки были лишь кульминацией растущего
    недовольства, причины которого к конкретному трудовому спору и отношения не имели.
    Прежде всего — постоянная нехватка самых элементарных продуктов. Вольно полякам
    бунтовать из-за нехватки мяса — советские работяги о мясе и не мечтали, им даже
    хлеба не хватало.
    ...из ряда мест поступают письма граждан, в которых подчас в острой форме
    сообщается о временных перебоях в обеспечении населения хлебом и хлебопродуктами,
    о сужении ассортимента хлебобулочных изделий, низком их качестве, — докладывал
    Черненко. А как не бастовать рабочим, если "на их настроении отрицательно
    сказываются перебои в снабжении хлебом, его, бывает, не завозят по четыре дня.
    Дети редко видят белый хлеб, булки. Муки в продаже нет", — цитирует он.
    Конечно, он винит прежде всего нерадивых местных начальников, а также крестьян,
    якобы скупающих хлеб на корм личного скота. Но даже Черненко начинает понимать:
    что-то не так в самой системе, хотя бы уже потому, что это явление повсеместно. К
    тому же, и начальников меняли, и кое-где стали продавать хлеб по талонам и спискам
    (чтобы прекратить его скупку на корм скота), а хлеба не прибавилось. Как же так?
    "На страницах газет публикуются рапорты об успешном выполнении республиками и
    областями социалистических обязательств последнего года заданий десятой пятилетки
    по продаже зерна государству, а в нашем рабочем городе вот уже второй день
    невозможно купить буханку хлеба. К двум-трем часам дня полки магазинов пусты. По
    этому поводу ходят нездоровые слухи", — цитирует он другого жалобщика.
    И правда, загадочно: планы перевыполняются да еще десятки миллионов тонн зерна
    закупаются в Канаде, в США — а хлеба нет. Одной нерадивостью проблему не
    объяснишь, тем более что хлеб — лишь один из примеров.
    Следует отметить, что наряду с сигналами о перебоях в торговле хлебом и некоторыми
    другими продуктами массового спроса из отдельных республик и областей поступают
    жалобы на случаи перебоев в торговле солью и столовым уксусом.
    История с солью была еще более мистическая, чем исчезновение хлеба. Соли в России
    — целые озера, да и выращивать ее не нужно, добывается она просто экскаваторами,
    грузится прямо в вагоны. Что же, казалось бы, проще? Таинственным исчезновением
    соли ЦК занимался отдельно, но загадку так до конца и не решил.
    Среди поступающих в Центральный Комитет партии писем трудящихся по вопросам
    обеспечения населения продовольственными товарами, все чаще встречаются полученные
    из некоторых районов страны жалобы на трудности в приобретении поваренной соли,
    ограниченный ее ассортимент и низкое качество, — доложил отдел писем ЦК. — В
    письме т. ..., поступившем из г. ..., говорится: "в последнее время в нашем городе
    постоянно "лихорадит" торговлю. Притом речь идет о предметах повседневного спроса.
    Недавно в продаже не стало поваренной соли. Все это вызывает всевозможные неверные
    суждения".
    "В нашей области добывается соль, пишет т. ... из ... Чем же тогда объяснить, что
    у нас длительное время наблюдаются перебои в торговле этим продуктом? Дошло до
    того, что воспитанники детского дома ходят по дворам, выпрашивая щепотку соли.
    Разумеется, эти недостатки сказываются на результатах нашего труда, на
    настроении".
    Любопытно, что об этих явлениях ЦК узнавал не от своего аппарата, не от
    контрольных органов, и даже не от всеведущего КГБ, а из жалоб рядовых граждан.
    Разъяренный ЦК проводил расследования, виновных чиновников привлекали "к строгой
    партийной ответственности", а то и сажали, но лучше не становилось. Местное
    начальство лишь стало более жестко следить, чтобы жалобы не доходили до Москвы, а
    особо злостных жалобщиков прятали по дурдомам, сажали, сживали со света. Что же до
    партийно-хозяйственного аппарата, то он на всех уровнях докладывал только о
    перевыполнении планов, и сколько ни боролись в ЦК с приписками, а искоренить их не
    могли. Ввели даже специальную статью в уголовный кодекс с наказанием до трех лет
    тюрьмы, все без толку. В итоге, вожди просто не имели понятия, что производит
    страна, в каком количестве, какого качества...
    К началу 80-х коррупция аппарата управления стала достигать зловещих размеров,
    хотя еще со времен Хрущева за нее полагались самые крутые меры наказания, вплоть
    до расстрела. Лишь время от времени вскрывались самые фантастические дела: целые
    отрасли хозяйства оказывались пронизаны коррупцией, а размеры хищений достигали
    сотен миллионов рублей. С другой стороны, возникала целая теневая индустрия:
    система подпольных предприятий и производств, никак не связанных с государственным
    хозяйством. Неистребимая частная инициатива всегда оказывалась оперативней
    неуклюжей государственной машины. Но узнавалось об этом не часто: как правило,
    местные партийные власти оказывались в доле с махинаторами, и даже КГБ становилось
    не под силу найти концы. Целые регионы, а иногда и республики управлялись этой
    новой "мафией", точно удельные княжества (наиболее известный пример тому —
    нашумевшее впоследствии "узбекское дело"). Но часто ниточка тянулась в Москву, в
    окружение Брежнева, и дело прикрывалось. Вообще же бороться с коррупцией вождям
    становилось со временем все труднее и труднее: ведь их единственный инструмент
    власти — партийно-управленческий аппарат — был одновременно и главным источником
    коррупции. Получался порочный круг. Впоследствии этот процесс способствовал
    распаду СССР гораздо больше, чем этнические конфликты: раздробление СССР было
    вызвано в первую очередь раздроблением партийно-управленческого аппарата, а
    местный "национализм" лишь использовался региональными властями. Не случайно в
    1992 году почти все отколовшиеся "независимые" республики оказались под властью
    местной партийной номенклатуры.
    Сам же по себе национализм, "этнические конфликты" все это было делом обыденным;
    искоренить их в советской империи не удавалось ни пропагандой "дружбы народов", ни
    репрессиями. К 80-м годам, с ослаблением контроля центра над местным аппаратом,
    ситуация стала заметно обостряться.
    Поступающие в КГБ СССР материалы свидетельствуют о том, что в последнее время
    среди отдельных категорий коренного населения Карачаево-Черкесской автономной
    области усилились негативные процессы националистической направленности,
    увеличилось количество совершаемых на их основе общеуголовных преступлений, —
    докладывал Андропов в декабре 1980 года — На характер этих процессов, наряду с
    другими причинами, оказывают влияние враждебные элементы из числа лиц старшего
    поколения, принимавшие ранее участие в вооруженной борьбе с советским строем.
    Идеализируя прошлое, отжившие традиции и обычаи своего народа, они всячески
    подогревают среди окружения чувство "обиды" на советскую власть за якобы чинимые
    "гонения на карачаевцев", спекулируют в этих целях фактом их выселения в годы
    Великой Отечественной войны в республики Средней Азии.
    На обстановке среди коренного населения автономной области отрицательно сказывают-
    ся сохранившиеся здесь устойчивые родовые и религиозные пережитки. Самозваные
    муллы (их установлено более 100 человек) стремятся к укреплению позиций ислама.
    (...)
    Бытующие среди молодежи подобные настроения зачастую переходят в открытую
    неприязнь к русским, на этой основе допускаются дерзкие хулиганские выходки,
    изнасилования и групповые драки, подчас грозящие вылиться в массовые беспорядки.
    Так, только в 1979 году правоохранительными органами области зафиксировано 33
    случая изнасилования женщин русской и других неместных национальностей; за 9
    месяцев с.г. совершено 22 аналогичных преступления, 36 избиений. Эти действия
    довольно часто сопровождаются циничными заявлениями и выкриками: "...Так будет со
    всеми русскими!", "Бей русских!", "Вон с нашей земли!" и т.п.
    На обстановку в области негативно влияют и часто встречающиеся круговая порука,
    местничество. Известны многочисленные факты, когда отдельные руководители-
    карачаевцы всяческими способами стремятся избавиться от работников другой
    национальности и укомплектовать кадры родственниками или иными близкими им людьми.
    Такое положение порождает часто встречающиеся злоупотребления служебным положением
    и другие негативные социальные явления, что создает представление о
    безнаказанности.
    Натурально, ЦК распорядился "улучшить организационно-партийную и воспитательную
    работу среди населения". А что еще они могли сделать?
    Удивительная это была система: им было легче оккупировать соседнюю страну,
    подавить всенародный бунт у соседей или, наоборот, вызвать революцию на другой
    стороне земного шара, чем обеспечить собственное население солью. По их тайному
    приказу миллионы западных дурачков шли громить свои правительства, но собственный
    аппарат управления они уже не контролировали. А уж регулировать экономику своей
    страны они не научились и за 70 лет. Все, что они умели, — это приказать,
    распорядиться "усилить", "повысить", "расширить", единодушно проголосовав "за".
    Ну, еще можно было повысить цены, а если эти "целесообразные мероприятия" к нужным
    результатам не приводили, то отыскивались виновные и "строго наказывались".
    Секретариат ЦК КПСС информирует, что принято решение повысить с 1 июля 1979 г.
    розничные цены (в среднем):
    на изделия из золота — на 50 процентов;
    на изделия из серебра — на 95 процентов;
    на изделия из натурального меха — на 50 процентов;
    на ковры и ковровые изделия — на 50 процентов;
    на легковые автомобили — на 18 процентов;
    на импортную гарнитурную мебель — на 30 процентов.
    Одновременно советам министров союзных республик, Министерству торговли СССР,
    министерствам и ведомствам, имеющим предприятия общественного питания, поручено
    увеличить в среднем на 100 процентов размер наценок в ресторанах, кафе и других
    аналогичных предприятиях в вечернее время, а также повысить цены на пиво,
    продаваемое в ресторанах, кафе и других предприятиях общественного питания, в
    среднем на 45 процентов.
    ЦК КПСС и Совет Министров СССР пошли на эти вынужденные меры в связи с трудностями
    в сбалансировании роста денежных доходов населения с объемом производства товаров
    народного потребления и услуг, а также необходимостью упорядочения торговли
    дефицитными товарами и усиления борьбы со спекуляцией и взяточничеством.
    Как известно, несмотря на ранее произведенное повышение цен на изделия из золота и
    серебра, ковры, меховые изделия, автомобили, импортную мебель, спрос на них не
    удовлетворяется. Торговля этими товарами осуществляется с большими очередями,
    часто с нарушением правил торговли. Перекупщики и спекулянты используют
    сложившуюся обстановку для обогащения, развращают работников торговли взятками. В
    своих письмах в ЦК КПСС и Совет Министров СССР трудящиеся резко критикуют эти
    явления и просят навести порядок. Наиболее эффективным средством решения вопроса
    является увеличение производства и продажи дефицитных товаров. В этом направлении
    прилагаются значительные усилия. Например, производство ковров с 1970 г. выросло с
    30 до 67 млн. кв. метров или в 2,2 раза. Продажа населению автомобилей за этот
    период увеличилась в 9,5 раза. Однако выпуск ряда изделий еще не успевает за
    ростом спроса, а по некоторым товарам рыночные фонды нельзя увеличить в
    необходимых размерах из-за недостатка валютных средств (импортные товары) или
    природных ресурсов (натуральные меха, изделия из драгоценных металлов).
    Поэтому в качестве нежелательной, но необходимой меры для упорядочения торговли
    приходится использовать повышение цен. При этом, чтобы в меньшей мере затрагивать
    жизненные интересы трудящихся, цены повышаются только на товары не первой
    необходимости. Кроме того, предусмотрено сохранить старые цены на золотые диски
    для зубных протезов и увеличить для компенсации удорожания дотацию на обручальные
    кольца (до 70 рублей на человека) лицам, впервые вступающим в брак. При повышении
    цен на изделия из натурального меха сохраняются без изменения розничные цены на
    меховые изделия для детей, на изделия из кроличьего меха и овчины (за исключением
    меховых пальто).
    Следует также иметь в виду, что Минлеспром СССР и Госкомцен СССР сейчас
    перерабатывают прейскурант на мебель отечественного производства с учетом новых
    оптовых цен на лесоматериалы. Перемещение лесозаготовок в восточные районы страны
    привело к значительному росту издержек. В результате этого лесозаготовительная
    промышленность стала убыточной. Новые оптовые цены создадут этой отрасли
    нормальные условия для хозрасчетной деятельности. В связи с повышением оптовых цен
    на лес произойдет относительно небольшое (в среднем до 10 процентов) увеличение
    розничных цен на мебель.
    Сообщение Госкомцен СССР об изменении цен будет опубликовано в печати 1 июля 1979
    года. Партийным комитетам следует своевременно проинформировать партийный актив,
    установить контроль за осуществлением мероприятий по пересмотру цен и организовать
    необходимую разъяснительную работу среди населения. При возникновении, как это
    имело место в прошлом, различных домыслов и слухов о массовом повышении розничных
    цен — решительно пресекать их. Необходимо твердо ориентировать актив и разъяснять
    населению, что другого повышения цен, кроме объявленного в сообщении Госкомцен, не
    будет.
    В связи с предстоящим изменением розничных цен ЦК КПСС считает необходимым еще раз
    подчеркнуть чрезвычайную важность всемерного развертывания производства товаров
    народного потребления, обеспечения безусловного выполнения утвержденных планов их
    выпуска и повышения качества, своевременного ввода новых мощностей, расширения
    сферы бытовых услуг, улучшения организации торговли.
    Эти вопросы должны находиться постоянно в центре внимания всех партийных
    организаций и партийных комитетов, так как обеспечение платежеспособного спроса
    населения — одна из важнейших экономических и социально-политических задач.
    Не знаю, как насчет "всемерного развертывания", но весь заблаговременно
    предупрежденный таким образом "партийный актив" бросился срочно скупать золото,
    меховые изделия, ковры и прочие дефицитные товары. Свой платежеспособный спрос они
    обеспечили тотчас же. Да разве могло быть иначе?
    А уж потом, после объявления, пошла вполне предсказуемая спекуляция золотыми
    дисками для зубных протезов и переделка детских шубок во взрослые изделия. Забота
    ЦК о стариках, детях и молодоженах даже трогательна, но неужто они не понимали,
    какую безграничную возможность для злоупотреблений властью открывает их забота?
    Какую благодатную почву создает для черного рынка?
    И это только один, сравнительно небольшой пример того, насколько несовместимо
    партийное государство с экономикой.

    21. Банкротство

    О советской экономике теперь написано столько, что нет нужды этим здесь опять
    заниматься, тем более, что я сам посвятил этой теме достаточно много страниц в
    своей предыдущей книге ("USSR: from Utopia to Disaster". Вышла в 1990 г. во
    Франции, в 91-м — в Германии и Италии, в 92-м — в Мексике). Суть дела достаточно
    проста: или партия руководит экономическими процессами, или рынок. Третьего не
    дано, ибо эти два начала несовместимы: или благополучие людей зависит от упорства
    в труде и спроса на их продукцию, а продвижение в карьере — от их способностей (но
    тогда нет места для партии), или это зависит от их лояльности к партии и связей с
    начальством (но тогда нет места экономическому развитию). Однако даже и теперь,
    когда столь простая истина получила неопровержимое подтверждение в крахе советской
    экономики, находятся люди, не желающие ее видеть. Например, толкуют о какой-то
    "китайской модели". Да нет никакой "китайской модели", а есть период распада
    партийной власти в Китае. Посмотрите, сколько тысяч партийных чиновников в год
    расстреливают в Китае за коррупцию. А как же может быть иначе: чем большее влияние
    имеет в жизни людей рыночный механизм, тем меньше власти у партии. Коррупция есть
    единственная возможность участия партии в экономической жизни, рыночное выражение
    ее власти. Но это — начало распада партии, а с нею и всей системы. Поэтому, не
    зная практически ничего о Китае, могу твердо предсказать: коммунистическая система
    исчезнет там точно так же, как она исчезла в СССР и его сателлитах. Причем очень
    скоро.
    И уж совсем не пожелала западная интеллектуальная "элита" понять, что кризис
    советской системы 80-х годов был прежде всего кризисом социализма. Наоборот,
    левенькая интеллигенция даже приободрилась, а просоциалистиче-ские силы бросились
    в наступление после советского краха: видите ли, "плохая" советская модель им
    только мешала, бросая и на них тень тоталитарных преступлений, а вот теперь
    настало время для "хорошей" модели. Да нет никаких "моделей" социализма, есть лишь
    различные сценарии распада экономики. Разорить свою страну можно быстро и
    радикально или медленно и бесповоротно (со всем возможным спектром "моделей" между
    этими крайностями). В сущности, выражение "социалистическая экономика" абсурдно,
    это противоречие в терминах. Основная идея социализма — идея "справедливого
    распределения" продукта, а не создания его, отчего любая "модель" работает на
    истощение: она "распределяет", пока есть что распределять. Когда же все веками
    накопленные богатства оказываются "распределены", а все способные производить
    прибыль так или иначе разорены, начинается истощение природных ресурсов,
    накопление внешнего долга, вплоть до полного банкротства.
    Советская "модель социализма" была радикальной: принцип "распределения" в ней был
    доведен до своего логического предела, когда государство централизованно
    планировало и спрос, и предложение. Она просуществовала так долго просто потому,
    что Россия — сказочно богатая страна. Даже теперь, после 75 лет самого
    фантастического разграбления ее ресурсов, она все еще несметно богата нефтью,
    газом, углем, рудой, золотом, алмазами, лесом и черт его знает чем. Любой, самый
    нерадивый правитель мог править ею беззаботно, бескризисно. Нужна была "идея",
    чтобы вызвать там экономический крах. Такой глубокой идеей и был социализм; он не
    столько истощил, сколько обанкротил страну, вызвав дикое отставание в развитии.
    Ведь чем "справедливей" распределение доходов и чем меньше конкуренции, тем менее
    интенсивно производство, меньше нужды в модернизации. Возникшее на таком принципе
    хозяйство было крайне экстенсивным: оно росло только путем распространения вширь,
    пожирая непропорционально огромные ресурсы. В результате, оно оказалось
    неспособным интенсифицировать эксплуатацию этих ресурсов. Так, уже_к 60-м годам
    стало не хватать рабочей силы, в 70-е — пахотной земли, к 80-м — топлива, энергии,
    нефти, хоть все это и существовало в природе. Даже эффективно разграбить свои
    естественные богатства система оказалась неспособна.
    Прибавьте фантастические военные расходы (по нынешним российским данным, более
    поло-вины экономики работало на военные нужды), растущую стоимость империи,
    внешнеполитических авантюр, и станет ясно, что крах советской системы был лишь
    вопросом времени. Зная, насколько вся отчетность в СССР была построена на
    приписках, смешно цитировать официальную советскую статистику. Однако даже и она к
    началу 80-х стала давать тревожные сигналы. Сколько ни мудрил аппарат управления,
    а все равно получалось, что рост экономики и производительности труда упал до
    нуля, в то время как инвестиции стали даже приносить убыток (к 1978 году один
    рубль инвестиции давал только 83 копейки прибыли).
    А в то же время на Западе 80-е годы стали годами бурного экономического роста, так
    называемой "консервативной революции". Впервые за послевоенную историю появились
    политики резко антисоциалистического направления (Рейган, Тэтчер), сделавшие
    демонтаж социализма основой своей программы. Сокращение налогов и расходов
    государственного сектора, приватизация некогда национализированных социалистами
    предприятий и целых отраслей промышленности, демонтаж системы социального
    обеспечения, жесткий монетаризм — все это вкупе привело к интенсификации
    производства и росту экономики. Более того, после этих реформ и другим странам
    пришлось им следовать, хотели они того или нет. Иначе им грозило отставание. В те
    годы, заметим, обанкротился не только СССР со своими клиентами — обанкротились все
    страны социалистической ориентации, и в Европе, и в Третьем мире. Даже в тех
    странах, где у власти были социалисты, им пришлось отказаться от своей
    традиционной политики и следовать примеру ненавистной Тэтчер.
    Любопытно, что, несмотря на бешеную, просто патологическую ненависть
    интеллигенции, подавляющее большинство населения в США и Англии упорно голосовало
    за Рейгана и Тэтчер, хотя их реформы и проходили отнюдь не гладко. Люди поняли,
    что эти перемены — в их интересах, ибо освобождают их от власти "распределяющей
    элиты", от государственной уравниловки. Социализм как идея кончился, он уже не
    привлекал даже безработных.
    Соответственно начала терять свое положение "властителей дум" и интеллигенция.
    Помимо общей перемены в настроениях и дискредитации интеллектуальной "элиты", тому
    немало способствовал взрыв коммуникационной техники, особенно появление кабельного
    и спутникового телевидения, частных теле- и радиостанций. Если контролировать три-
    четыре канала телевидения (в особенности государственных) левая "элита" еще могла,
    то появление сотен коммерческих каналов сделало невозможным их идеологический
    контроль над информацией. А чем еще сильна была интеллигенция, кроме как умением
    манипулировать общественным мнением?
    Быть может, это звучит и парадоксально, однако невозможно спорить с тем фактом,
    что "консервативная революция" расширила демократию, давши "низам" общества больше
    свободы выбора, а с нею — и власти. Конечно, в этом были свои минусы, свои
    издержки. Например, прямым следствием коммерциализации жизни стало падение
    культуры, даже ее банкротство. Слов нет, это грустно, но винить тут некого, кроме
    самих себя: слишком уж лжив и эгоистичен был ее "носитель". Зато вместе с упадком
    культуры и ее "носителя" теряет силу и неизбежный ее паразит — левый утопизм, эта
    эрзац-религия интеллигенции Он пока что не умер окончательно, он агонизирует,
    вырождаясь во все больший абсурд типа экологизма или феминизма. Он еще причинит
    много зла людям, но ему нет места в следующем столетии, как не осталось места для
    социализма в конце нынешнего. Похоже, кончился период нашей истории, в котором
    царила "элита", ибо в сфере идей, культуры, информации произошло то же самое, что
    и в экономике: диктатура производителя сменилась диктатурой потребителя.
    Нужно ли объяснять, что эти перемены были для советских вождей как похоронный
    звон. Их клиенты обанкротились, их идейные союзники теряли влияние, а мировое
    развитие, словно в насмешку над Марксом, привело к кризису социализма вместо
    кризиса капитализма. Даже сам технический прогресс превращался из союзника в
    противника их системы: мало им было хлопот с глушением западных радиостанций, так
    появилась реальная угроза прямой трансляции спутникового телевидения. А
    распространение видеомагнитофонов создало новый вид "идеологичес-кой диверсии" —
    контрабанду кассет с западными фильмами. Для всего мира появление личных
    компьютеров было шагом вперед; для советского режима — новой головной болью:
    сдерживать поток информации из внешнего мира, пресекать распространение самиздата
    стало еще труднее. Но и остановить прогресс было невозможно. Помню бурную
    дискуссию в советской печати где-то в 1985-1986 годах: нужен ли советскому
    человеку личный компьютер? Идеологи были против, а военные — за. Современная
    военная техника вся основана на компьютерном управлении, доказывали они, но если
    западный новобранец владеет им уже с детства, то советский — нет. Победили
    военные.
    В сущности, угроза военного отставания, возникшая в 80-е как следствие программ
    перевооружения Рейгана, была главным аргументом в пользу необходимости реформ.
    Ничто иное и не заставило бы советских вождей отважиться на реформы, кроме угрозы
    потерять свой статус сверхдержавы, а с ним — и все свое влияние в мире. Угроза эта
    возникала, главным образом, благодаря самой природе социализма: его экономическая
    база не соответствовала его глобальным амбициям. Ввязавшись же в "гонку
    вооружений" при уже хрипящей экономике, надорвались окон-чательно. И только тогда,
    когда уже ничего другого не оставалось, когда гибель была неизбежна, — в отчаянии
    решились на "реформы". Помнится, так я и писал в своей брошюре 1982 года:
    "Оседлав однажды тигра, почти невозможно потом спрыгнуть с него. Попытка
    внутренней либерализации может оказаться роковой. Само количество ненависти,
    накопившейся в стране за 65 лет социалистического эксперимента, огромно,
    результаты любой реформы настолько непредсказуемы, а, пуще всего, уничтожение
    самой власти этой клики и их сказочных привилегий (а то и физическое их
    уничтожение) настолько вероятны при ослаблении центральной власти, что трудно
    ожидать от властей заигрывания с либеральными идеями. Только угроза неизбежной и
    скорой гибели может заставить советских правителей провести серьезные внутренние
    реформы".
    Факт этот неоспорим, он открыто признан теперь бывшими советскими руководителями,
    работниками аппарата ЦК, КГБ, ведущими экономистами, генералами. Но он никогда не
    будет признан западным истеблишментом, ибо признать, что ненавистная и
    проклинаемая ими "гонка вооружения" привела к полному устранению угрозы мировой
    войны, глобальной конфронтации да и самого разделения мира на враждующие лагеря, —
    равносильно для него политическому самоубийству.
    Складывается парадоксальное положение, если раньше всячески блокировалась
    информация, идущая с Запада на Восток, то теперь столь же рьяно блокируется идущая
    с Востока на Запад информация. Российские книги, статьи, сообщения газет,
    подтверждающие сказанное выше, не печатаются на Западе. Даже заявление последнего
    министра иностранных дел СССР коммунистического времени Бессмертных, сделанное,
    между прочим, в США, в Принстонском университете, о том, что "стратегическая
    оборонная инициатива" президента Рейгана ускорила конец СССР, не было подхвачено
    ни одной американской газетой. А ведь сколько было шума, сколько воплей в той же
    американской прессе, когда эта программа была предложена! Научный истеблишмент
    объявил бойкот любых разработок этой программы, а те немногие ученые-
    неконформисты, кто все же соглашался в ней участвовать, сами подвергались
    остракизму коллег. И вот теперь — тишина. Молчит "свободная" пресса, ученый мир
    делает вид, что ничего не случилось. Истеблишмент остался истеблишментом, а
    неконформисты — неконформистами, "отщепенцами". Казалось бы, если и есть какой-то
    смысл в Нобелевской премии мира, ее нужно бы теперь дать тем, кто придумал СОИ,
    кто не побоялся в ней участвовать. Так нет же, лауреатами Нобелевской премии
    останутся "озабоченные" врачи, вся заслуга которых состоит в том, что под
    руководством мудрого ЦК они пугали население ужасами ядерной войны.
    Между тем, СОИ — это лишь наиболее яркий, наиболее известный пример политики
    Рейгана первой половины 80-х годов. Недавно опубликованная в США книга Питера
    Швейцера "Victory. The Reagan Administration's secret strategy that hastened the
    collapse of the Soviet Union" впервые позволила нам заглянуть в стратегические
    планы его администрации тех лет и убедиться, что "гонка вооружений", "звездные
    войны" и т.п. были лишь частью общей стратегии, вполне сознательно направленной на
    банкротство советского режима. Тут и кампания против западного финансирования
    советского газопровода в Европу, и ужесточение контроля за утечкой научно-
    технической информации на Восток (КОКОМ), и финансовые меры против получения СССР
    западных кредитов. В общем, той же цели служили программы массивной помощи
    афганским моджахедам, подпольной "Солидарности", никарагуанским "контрас" и прочим
    антикоммунисти-ческим движениям по всему миру: помимо чисто нравственных или
    политических соображений, "доктрина Рейгана" (как это тогда называлось) имела
    своей задачей сделать "стоимость империи" непереносимой для СССР.
    Да и сама "гонка вооружений", запущенная администрацией Рейгана, умышленно
    концентрировалась на вооружениях, требующих все более высокого технологического
    уровня, т.е. на том, в чем советское отставание было особенно безнадежным. СОИ
    была лишь кульминацией этого процесса, его наиболее ярким выражением, символом,
    если хотите. Никто даже не мог сказать с уверенностью, осуществима эта программа
    или нет с чисто технической точки зрения; но обе стороны — и США и СССР — уперлись
    в нее, отлично понимая, что если США начнут, то СССР придется включиться в эту
    непосильную для него гонку.
    Наконец, самым важным аспектом этой необъявленной экономической войны — по крайней
    мере, с моей точки зрения — были манипуляции нефтяным рынком, осуществленные США
    через Саудовскую Аравию. Нефть и природный газ были экономической основой
    советской империи, ее главным источником твердой валюты. Проблемы с их добычей
    начались в СССР, по-видимому, уже к концу 70-х, а в 80-х падение добычи стало
    весьма заметным. Причины тому были чисто "внутренние": недостаточность инвестиций
    в инфраструктуру и оборудование при завышенных темпах добычи привели к снижению
    отдачи нефтяных полей, особенно в Тюмени. Катастрофа, однако, пришлась как раз на
    1985-1986 годы, когда резкое падение добычи нефти в СССР совпало с не менее резким
    падением цен на мировом рынке. В результате Советский Союз за год потерял более
    трети своего дохода в твердой валюте — шок, которого не пережила бы и вполне
    здоровая экономика вполне процветающей западной страны.
    Между тем, как явствует из вышеназванной книги, падение цен на нефть было отнюдь
    не случайностью, а результатом длительных и целенаправленных усилий администрации
    Рейгана. Еще в 1983 году казначейство США представило президенту доклад,
    рекомендуя добиваться понижения мировых цен:
    "Падение цен на нефть на международном рынке до 20 долларов за баррель могло бы
    снизить энергетические расходы в США на 71,5 млрд. долларов в год. Это чистый
    доход для американского потребителя и составляет в сумме до 1% валового
    национального продукта", — говорилось в докладе казначейства.
    Снижение цен на нефть повлечет за собой либо падение спроса (что маловероятно),
    либо фантастический рост производства. С учетом последнего обстоятельства в
    докладе отмечалось, что, если Саудовская Аравия и другие страны "со значительными
    нефтяными запасами поднимут производство нефти и увеличат мировые поставки (...)
    примерно на 2,7—5,4 млн. баррелей в день, чем вызовут падение мировых цен почти на
    40%, для Соединенных Штатов это будет крайне выгодно".
    А для Москвы это означало бы катастрофу:
    "В докладе отмечалось, что Москва крайне заинтересована в экспорте энергетических
    ресурсов с целью получения твердой валюты. По подсчету казначейства, уже подъем
    цены на один доллар приносил Кремлю дополнительно от 500 миллионов до 1 миллиарда
    долларов. Оборотная сторона дела была также ясна: падение цен означает резкое
    снижение доходов. А Москва, в отличие от других производителей нефти, не смогла бы
    увеличить добычу нефти, чтобы компенсировать прибыль".
    Все последующие годы задачей администрации Рейгана было убедить саудовцев сделать
    именно это: резко увеличить производство и сбить цену до нужного уровня.
    Интенсивное лоббирование саудовской королевской семьи включало такие меры, как
    усиление их обороны путем продажи самого новейшего военного оборудования (часто
    даже вопреки воле Конгресса), американские гарантии безопасности, экономические
    привилегии. Надо сказать, что саудовцы не слишком упирались: увеличение
    производства было в их интересах. Оно пополняло их казну, помогало друзьям и
    разоряло врагов — Иран, Ливию, СССР.
    "Август 1985: советская экономика без шума поражена в самое сердце. (...) Уже в
    первый месяц от начала саудовского броска ежедневная добыча нефти подскочила с
    менее миллиона баррелей почти до шести миллионов.
    Для Соединенных Штатов ожидаемое падение цен на нефть явилось величайшим благом.
    Для Кремля всякое падение цен на нефть грозило ущербом экономике. Но 1985 год
    принес катастрофу. Советские запасы твердой валюты оказались на минимуме. Пришлось
    вдвое увеличить продажу золота, чтобы удержать запасы твердой валюты на
    необходимом уровне. Энергетические ресурсы, являясь основным двигателем советской
    машины, кующей твердую валюту (на них приходилось почти 80%), как ничто другое
    были важны для здоровья экономики. (...) Почти сразу после повышения добычи нефти
    в Саудовской Аравии цена на нефть на международном рынке упала со стремительностью
    камня, брошенного в пруд. В ноябре 1985 года нефть-сырец шла по 30 долл. за
    баррель; примерно через пять месяцев баррель стоил уже 12 долларов. Москва в
    мгновение ока лишилась более 10 млрд. долларов, почти половины средств, выручаемых
    за нефть".
    Этот удар, от которого советская экономика так и не оправилась, пришелся к тому же
    в самый неприятный момент: на нефтяной доход рассчитана была вся начальная фаза
    "реформ" Горбачева, так называемое "ускорение", то есть интенсификация экономики
    за счет закупки за границей и внедрения нового оборудования. Только такая
    массивная программа модернизации могла помочь советским вождям сохранить статус
    сверхдержавы, справиться с гонкой вооружения, с растущей стоимостью империи,
    спастись от "польской болезни" дома. Экономический крах в одночасье сделал их
    "реформаторами", "либералами", "демократами". Им нужен был нэп — как Ленину в
    1921-м, альянс с Западом — как Сталину в 1941-м, разрядка — как Брежневу в 70-е.
    Проще говоря, им срочно нужна была передышка в "холодной войне", без которой не
    получить было западных кредитов, технологии. А для достижения всего этого нельзя
    было обойтись без помощи старых союзников: левого истеблишмента США, европейских
    "меньшевиков", — чтобы опять, в который уже раз, заставить Запад поверить во
    внезапную метаморфозу советского режима.
    Но ведь и западным его "друзьям" тоже позарез нужны были "реформы" режима, новый
    "либеральный облик" СССР. Что бы ни толковали они теперь о "плохих" и "хороших"
    моделях, крах социализма на Востоке был и для них катастрофой, разоблачавшей их
    предательскую роль в полувековой борьбе человечества с угрозой тоталитарного
    рабства. Точно так же, как разгром нацистской Германии разоблачил "миротворцев" и
    коллаборантов того времени, крах СССР уничтожал все лукавые самооправдания его
    апологетов и попутчиков, все теории "умеренных" и "благоразумных":
    — Так, значит, не было нужды "сосуществовать" со злом, если при весьма
    незначительном усилии его можно было победить?
    — Значит, не нужно было "бороться за мир", за разоружение, за "взаимопонимание",
    коли можно победить без единого выстрела?
    — Выходит, стоило лишь отбросить демагогию и начать всерьез сопротивление злу, как
    оно и рухнуло.
    — А если так, почему же это не сделали на двадцать лет раньше? Сколько стран можно
    было спасти от разрухи, сколько миллионов человеческих жизней сохранить, скольких
    несчастий избежать?
    Нужно ли добавлять, что те круги Запада, которым пришлось бы отвечать на эти
    неприятные вопросы, были отнюдь не в восторге от такой перспективы. Для них, как и
    для советских вождей, выход был только один: не допустить полного краха
    коммунистического режима. Иначе и не объяснить абсурда последующих пяти лет, когда
    коммунизм агонизировал у всех на глазах, а весь мир старался продлить ему жизнь.
    Кажущаяся эта абсурдность: раздуваемая прессой "горбомания", массовая эйфория по
    поводу "гласности и перестройки", многомиллиардные кредиты — была отнюдь не
    глупостью, не наивностью, а вполне продуманной кампанией. В результате достигнуто
    было почти невозможное: преступный режим, державший в страхе всю планету более
    полувека, утопивший в крови целые народы, исчез бесследно, но те, кто ему служил —
    и на Востоке, и на Западе, — остались у власти.
    Режим несомненно был обречен, он не пережил бы конца века прежде всего потому, что
    основная его идея была абсурдной, противоестественной, "интеллигентской". Но
    рухнул он все же благодаря тем, кто бросил ему вызов, кто отказался подчиниться
    его диктату, будь то в афганских горах или в Белом Доме, на Гданьских судоверфях
    или в Ватикане, в джунглях Африки или в советских тюрьмах. В конечном итоге —
    благодаря простым людям, отвергнувшим власть гнилой "элиты" и на Востоке, и на
    Западе.
    Но, покуда они остаются у власти, не станет общепризнанной эта простая истина.
    Будут прятаться архивы и фальсифицироваться история. Будет ходить в спасителях
    отечества генерал Ярузельский, советские выкормыши-террористы будут получать
    Нобелевские премии мира, а военные преступники, затопившие кровью Афганистан,
    будут командовать российской армией. Пуще же всего будет поддерживаться "миф
    Горбачева" — миф о "мужественных реформаторах" в Кремле, избавивших человечество
    от самих себя. Нечто наподобие сказочки о добром короле Людовике XVI, избавившем
    Францию от монархии.
    Глава шестая
    РЕВОЛЮЦИЯ, КОТОРОЙ ТАК И НЕ БЫЛО

    1. "Ускорение"

    Деятельность Комитета государственной безопасности СССР была полностью подчинена


    выполнению требований Коммунистической партии по надежному обеспечению
    безопасности Советского государства и общества.
    Органами госбезопасности проводился комплекс мероприятий по оказанию чекистскими
    средствами всестороннего содействия реализации решений апрельского и октябрьского
    (1985 года) Пленумов ЦК КПСС по ускорению социально-экономического развития СССР,
    всемерному прогрессу советского общества, упрочению позиций СССР на международной
    арене, противодействию агрессивной политике империализма.
    Такие годовые отчеты о проделанной работе КГБ представлял генеральному секретарю с
    незапамятных времен. В сущности, это была пустая формальность — о сообщавшихся
    мероприятиях генсек информировался и по мере их разработки, и по мере
    осуществления. Для нас же удобство его в том, что по нему можно точно сказать,
    каковы в тот момент были основные направления советской политики.
    Вокруг Горбачева и его "реформ" наворочено столько лжи (не в последнюю очередь —
    им самим), притом лжи такой фантастической, что верить можно только документам. Да
    и то нужно помнить, что документы его периода управления подверглись существенной
    чистке: после провала августовского путча 1991 года его сообщники уничтожили все,
    что успели. Но даже и то немногое, что уцелело, никак не соответствует мифу о
    смелом реформаторе, либерале и демократе, повернувшем ход истории вопреки
    сопротивлению реакционеров и догматиков. Давайте, например, посмотрим, какие
    приоритеты были заданы КГБ на 1985 год новым генсеком, и мы точно увидим, каковы
    были его действительные намерения. Первой по важности стоит в докладе Чебрикова
    разведка, что и само по себе уже показательно
    Разведка главные усилия направляла на повышение качества и оперативности
    добываемой информации о политике правящих кругов США, других стран НАТО, Японии и
    КНР в отношении Советского Союза, их практических действии по подрыву
    международных позиций нашей страны, мирных инициатив Советского государства.
    Первостепенное внимание уделялось информации о военно-стратегических планах
    противника, его замыслах по достижению военного превосходства над СССР, признаках
    подготовки к возможному внезапному развязыванию ракетно-ядерной войны, по другим
    проблемам, затрагивающим жизненно важные интересы Советского Союза,
    социалистических и дружественных нам стран.
    ...Исходя из требований партии по вопросам ускорения научно-технического прогресса
    и развития советской экономики были приняты меры по повышению эффективности
    научно-технической разведки. Ею добыт значительный объем документальной информации
    о новейших достижениях и открытиях в области науки, техники и технологии ведущих
    капиталистических стран. Большое внимание уделялось приобретению новых материалов
    и типов образцов, в том числе приоритетного прикладного характера. Реализовано
    более 40 тысяч информации и 12 тысяч типов образцов. С учетом главных задач и по
    заданиям Государственной комиссии Совета Министров СССР по военно-промышленным
    вопросам добыто свыше 15 тысяч материалов и более 6500 типов образцов. В
    Министерство обороны и Генеральный штаб Вооруженных сил СССР направлено 1610
    материалов и 309 типов образцов. (...)
    Разведка систематически осуществляла активные мероприятия по содействию реализации
    внешнеполитических инициатив Советского государства, разоблачению агрессивной
    политики США и их союзников. Осуществлены активные мероприятия, направленные на
    дискредитацию американского плана "звездных войн", обострение и углубление
    межимпериалистических противоречий, активизацию антивоенного движения в странах
    Запада.
    Как видим, ставка делается на более энергичное проведение прежней политики научно-
    технического шпионажа, кампаний дезинформации, "борьбы за мир" Это вполне
    соответствует тому курсу, который предложил Горбачев своим коллегам при избрании
    его генеральным секретарем:
    ГОРБАЧЕВ. Прежде всего я хочу сказать, что самое главное и самое важное состоит в
    том, что наше сегодняшнее заседание Политбюро проходит в духе единства. Мы
    переживаем очень сложное переломное время. Нашей экономике нужен больший динамизм.
    Этот динамизм нужен нашей демократии, развитию нашей внешней политики. (...) Вижу
    свою задачу прежде всего в том, чтобы вместе с вами искать новые решения, пути
    дальнейшего движения нашей страны вперед, пути повышения экономического и
    оборонного могущества Родины, улучшения жизни нашего народа.
    Я глубоко привержен идее коллективной работы и думаю, что в ней заключен
    потенциал, который нами еще далеко не полностью используется. Наш коллективистский
    потенциал должен работать еще активнее, давать еще большую отдачу.
    Нам не нужно менять политику. Она верная, правильная, подлинно ленинская политика.
    Нам надо набирать темпы, двигаться вперед, выявлять недостатки и преодолевать их,
    ясно видеть наше светлое будущее. (Курсив мой. — В.Б.)
    Словом, "ускорение", как и объявила партия через месяц на апрельском пленуме.
    Соответственно, в вопросах идеологии и внешней политики оно означало скорее
    ужесточение старого курса, а отнюдь не его либерализацию.
    Контрразведка направляла свои усилия на своевременное выявление и срыв
    разведывательно-подрывных замыслов и акций спецслужб противника против СССР.
    Проведены успешные мероприятия по расширению оперативных позиций в его органах и
    зарубежных антисоветских формированиях.
    Вскрыты опасные агентурные акции спецслужб противника, их попытки проникновения к
    государственным и военным секретам СССР. Пресечена шпионская деятельность ряда
    сотрудников резидентур, действующих под прикрытием дипломатических
    представительств США, Англии, Франции, восемь из них выдворены из СССР. Сорваны
    113 разведывательных поездок по стране военных дипломатов и попытки 29 разведчиков
    проникнуть в зоны особо важных оборонных и других объектов.
    Разоблачена шпионская деятельность девяти советских граждан, передававших
    противнику важные государственные секреты. Упреждены намерения нескольких десятков
    враждебно настроенных и морально неустойчивых лиц инициативно установить связь с
    иностранными разведкам.
    Большое значение придавалось мерам по защите от подрывных происков спецслужб
    противника советской экономики и науки. Осуществлен ряд успешных мероприятии по
    срыву усилии США и их партнеров блокировать внешнеэкономические и научно-
    технические связи СССР. Выявлено значительное число иностранцев, причастных к
    спецслужбам противника. За шпионскую и иную подрывную деятельность четверо из них
    привлечены к уголовной ответственности, 22 выдворены из СССР, многим закрыт въезд
    в нашу страну. Пресечена преступная деятельность нескольких должностных лиц из
    внешнеторговых организации, подкупленных иностранными фирмами, которым они
    выдавали служебные секреты, чем нанесли ущерб экономике страны.
    ...Органы военной контрразведки оказывали всестороннюю помощь командованию и
    политорганам в поддержании постоянной боеготовности Вооруженных Сил СССР,
    обеспечении сохранности военной тайны. В армии разоблачены два агента ЦРУ США. Во
    взаимодействии с органами безопасности друзей обезврежено одиннадцать шпионов из
    числа иностранцев, действовавших в окружении советских войск в странах Варшавского
    Договора. Совместно с органами безопасности Афганистана разоблачено семь агентов
    спецслужб противника и 132 агента контрреволюционных формировании. (...) КГБ СССР
    последовательно проводил линию на укрепление интернационального сотрудничества с
    органами безопасности братских социалистических стран, что способствовало
    успешному решению разведывательных и контрразведывательных задач. Большая помощь
    оказывалась Афганистану в подавлении вооруженной контрреволюции и стабилизации
    обстановки в стране, а также Никарагуа — в повышении эффективности борьбы с
    американскими наемниками. Получило дальнейшее развитие взаимодействие в работе со
    спецслужбами ряда других развивающихся стран.
    Особенно резко усилились политические репрессии, или "борьба с идеологическими
    диверсиями классового противника", как ее именует Чебриков. Тут и усиление охраны
    границ (задержано 1646 "нарушителей"), и "пресечение подрывных идеологических
    акций эмиссаров зарубежных антисоветских националистических, сионистских и
    клерикальных организаций" (выслано 300, 322-м закрыт въезд в СССР), и ликвидация
    нелегальных националистических организаций на Украине и в Прибалтике (25), и
    "предупреждение формирования на идейно ущербной основе 93 молодежных
    группирований". Одних только "авторов и распространителей анонимных и
    антисоветских материалов" разыскано 1275 человек, из коих 97 посажены Вообще же
    урожай 1985 года необыкновенно высок
    Привлечено к уголовной ответственности: за особо опасные государственные
    преступления — 57 человек, иные государственные преступления — 417, другие
    преступления — 61. (...) Осуществлены предупредительно-профилактические меры в
    отношении 15274 человек.
    Это нарочитое "ужесточение" имело много целей, в том числе и подготовку
    общественного мнения к более благодарному восприятию последующей "либерализации"
    (коли она потребуется), и очистку страны от тех, кто может ею воспользоваться А
    кроме того, режим как бы "повышал ставки" перед началом диалога с Западом,
    рассчитывая "уступить" несущественное в обмен на жизненно важное Прежде чем
    пуститься в опасные игры, вожди, видимо, последний раз прощупывали Запад на
    слабость а вдруг и не потребуется слишком рисковать'
    Но то, что для достижения их цели — возрождения "детанта" — скорее всего
    потребуется игра гораздо более тонкая, они, без сомнения, понимали Не случайно
    параллельно и как бы вовсе независимо от "ужесточения" проводился, по выражению
    Чебрикова, "комплекс мероприятий по оказанию чекистскими средствами всестороннего
    содействия" планам кремлевских стратегов Так, еще за несколько месяцев до избрания
    Горбачева генсеком западная пресса стала наводняться материалами, восхваляющими
    его как "молодого", "энергичного", "либерального", "прозападного" и т. п. А уж
    после его избрания этим восхвалениям и вовсе не стало удержу. Горбачев подавался
    Западу как лучший, если не последний шанс "договориться", а весь его облик был
    рассчитан на западного потребителя, особенно — умеренно-левой ориентации
    Нужно ли удивляться, что эта кампания была тут же подхвачена левой прессой,
    социалистами и социал-демократами. Одной из самых первых встреч новоизбранного
    генсека была встреча с делегацией Социнтерна, а в апреле разведуправление КГБ
    инструктировало всех своих резидентов в Европе срочно возобновить несколько
    увядшее за последние годы сотрудничество с бывшими партнерами по "детанту"
    Серьезное обострение международной обстановки и усиление военной опасности,
    вызванные резко возросшей агрессивностью политики империализма — и прежде всего
    американского, последовательный миролюбивый курс Советского Союза и развернувшееся
    особенно в странах Западной Европы широкое антивоенное движение поставили
    Социалистический Интернационал (СИ) перед необходимостью выступить с собственно!!
    программой борьбы за мир и разоружение.
    В наиболее полном виде такая программа была декларирована на состоявшемся в 1983
    году XVI конгрессе СИ, провозгласившем "самой основной" из задач социал-демократии
    — "обеспечить выживание человеческого рода". Но сформулирована эта задача как
    обращение к двум "сверхдержавам" — США и СССР.
    Конгресс призвал СССР и США к достижению соглашении по проблемам прекращения гонки
    вооружении, практически повторив при этом многие конкретные предложения,
    неоднократно выдвигавшиеся ранее Советским Союзом: об ограничении и сокращении
    стратегических вооружении, о ядерном оружии в Европе, прекращении производства
    новых видов оружия массового уничтожения, запрещении химического и
    бактериологического оружия, демилитаризации морского дна и космоса, создании
    безъядерных зон и т.д. (Приводится здесь и далее по книге К.Эндрю и О.Гордиевского
    в обратном переводе).
    Именно об этом и просило политбюро в 80-м году лидеров Социнтерна — Вилли Брандта
    и Калеви Сорса. Но тогда "винить обе сверхдержавы" было приемлемо как удобная
    форма прикрытия по существу просоветской позиции Социнтерна. Теперь же эти
    тонкости больше не требовались. Тем более что камуфляж "беспристрастности" не
    уберег Социнтерн от раскола на северное "радикальное" крыло (британские
    лейбористы, германские и скандинавские социал-демократы) и более проатлантическую
    "романскую группу" (французские, итальянские, португальские социалисты).
    В то время как американцы ускоряют гонку вооружении и проведение в жизнь своих
    ракетных планов в Европе, разногласия между партиями-членами Социалистического
    Интернационала по вопросам войны и мира становятся все более и более заметными.
    Расхождение взглядов среди лидеров Социнтерна и их колебания и
    непоследовательность по ключевым вопросам сегодняшнего дня являются результатом, в
    первую очередь, истинной оппортунистической природы партий, входящих в эту
    организацию, а также наличия в их рядах различных группировок, исповедующих
    правые, центристские и левые взгляды. (...) Тем не менее, несмотря на упомянутые
    разногласия внутри Социнтерна и давление на него извне, современная социал-
    демократия продолжает обладать значительным политическим весом и влиянием.
    Объективно говоря, она вносит определенный вклад в дело борьбы за мир и
    разоружение и возврат к политике разрядки. Ее представители принимают участие в
    различных форумах сторонников мира и нередко занимают позиции, близкие или даже
    совпадающие с позициями социалистических стран.
    Все это открывает определенные возможности для оказания положительного влияния на
    формирование взглядов Социнтерна и входящих в него партий в отношении важных
    международных проблем, прежде всего по вопросам войны и мира, таким образом
    обеспечивая эффективную поддержку в борьбе нашей партии за улучшение международной
    обстановки и прекращение гонки вооружений. Имея в виду эту цель, вы должны сделать
    все, что в ваших силах, для усиления работы среди лидеров, видных деятелей и
    активистов социал-демократических и социалистических партий в странах вашего
    пребывания.
    Предложенная программа действий предусматривала целый ряд "активных мероприятий",
    направленных на раздувание разногласий между странами НАТО, усиление влияния
    "левого крыла" Социнтерна в кампании за возрождение "детанта", для достижения чего
    предлагалось:
    — предпринять шаги для более эффективного использования и расширения существующих
    оперативных возможностей в Бюро СИ, в штабах социал-демократических и
    социалистических партий в странах Западной Европы;
    — приложить особые усилия для укрепления оперативных позиций в партиях СИ,
    находящихся у власти или входящих в правительственные коалиции в своих странах,
    имея в виду цели, которые должны быть достигнуты не только в рамках Социнтерна, но
    и в связи с другими проблемами международной политики;
    — усилить работу в молодежных организациях социал-демократического толка, которые
    иногда занимают более радикальные позиции, чем сами партии, и в особенности среди
    активистов подобных организаций, которые могли бы представлять интерес в будущем.
    Так, при внешнем ужесточении позиций, исподволь готовился новый поворот к
    "детанту", сладкие мечты о котором никогда не умирали среди европейской социал-
    демократии. И на этот раз, стоило лишь поманить меньшевистского ослика этой
    морковкой, как он, забыв обо всех прошлых обидах и обманах, охотно впрягся опять в
    большевистскую повозку.
    Что же до советских вождей, то их политика действительно оставалась "ленинской"
    неизменной по меньшей мере с 70-х годов. Другое дело, что теперь, в связи с
    кризисом, ее предлагалось интенсифицировать, то есть добиваться своей цели любой
    ценой.

    2. "Реформаторы" и "консерваторы"

    Надо признать, они были уникальные мастера пудрить мозги. Невнятные слухи,
    полунамеки, в лучшем случае — туманные обещания нового генсека что-то
    "перестроить" тотчас превращались в будто бы свершившиеся "радикальные реформы". В
    реальности ничего не происходило: советские войска продолжали уничтожать афганские
    кишлаки, отсиживали свои срока политзэки, шпионы продолжали красть западную
    технологию, но как-то само собой получалось, что виноват теперь в этом Запад: не
    идет навстречу, не верит в добрые намерения, не уступает.
    Даже катастрофа в Чернобыле обернулась почему-то не против Горбачева и его режима,
    а против всех остальных стран, где были атомные электростанции. Он же оказался ни
    при чем, хотя именно по его распоряжению информация о катастрофе держалась в
    секрете, прка не подняли крик шведы и финны. Уже за одно это любой политик был бы
    проклят общественным мнением, а на Западе — и посажен: ведь в результате
    радиоактивному заражению подверглось гораздо больше людей. Представим себе, что
    президент США или британский премьер-министр попытались бы скрыть факт утечки
    радиации на атомной электростанции, — и вообразить невозможно, какой поднялся бы
    крик. А тут даже не отменили первомайскую демонстрацию в Киеве — всё надеялись,
    что никто не узнает о случившемся. И в то же время партийные боссы Украины тайком
    отправляли свои семьи в Москву, подальше от Чернобыля...
    Разумеется, все это было отлично известно западной прессе, но подавалось совсем
    иначе: бедные русские, как им не повезло с Чернобылем — вот к чему приводят
    атомные электростанции. Роль же Горбачева в этой истории даже не обсуждалась.
    Особенность раздуваемой на Западе "горбомании" в том и состояла, что она строилась
    на пустом месте, на "кредите доверия" одному человеку, которого никто даже не знал
    толком. Она была столь же абсурдна, иррациональна, как и кампания за ядерное
    разоружение, да и осуществлялась в основном теми же силами. Разница была лишь в
    том, что на этот раз и все остальные приняли навязанную им игру, заботясь лишь о
    том, как бы "не помешать перестройке", а не о том, чтобы правдиво информировать
    публику Сомнение, скептицизм становились почти кощунством, на которое мало кто
    отваживался
    "Поверим ему за недоказанностью", — твердили на Западе, хотя объяснить, на чем
    основана эта "недоказанность", никто не мог Ведь речь шла о человеке, прошедшем
    все ступени обычной партийной карьеры, а начиная с 1978 года в качестве секретаря
    ЦК и позднее члена политбюро принимавшем участие во всех преступлениях режима
    Оставалось только изобретать какие-то особенности новому генсеку Например, взахлеб
    сообщалось о том, какая у него '^современная", "прозападная" жена, "философ"
    (преподаватель марксизма-ленинизма!) И не было предела восторгам по поводу того,
    что, будучи в Париже, она большую часть времени провела в магазинах, покупая
    драгоценности у "Картье" на кредитную карточку "Америкен экспресс" А в то же самое
    время, иногда на тех же газетных страницах с возмущением писали о жене
    филиппинского диктатора Фердинанда Маркоса вы только подумайте, страна голодает, а
    она скупает наряды, тысячи пар туфель!
    Словом, это была хорошо рассчитанная кампания дезинформации А уж кульминацию
    своего усилия преодолеть сопротивление Запада — встречу в Рейкьявике — советские
    обставили по всем правилам высокой драмы Мир замер в ожидании казалось, само
    существование планеты висит на волоске Целые религиозные общины молились за успех
    встречи, словно перед концом света В сущности, ничего особенного не происходило
    сами по себе встречи в верхах уже стали к тому времени делом достаточно обычным Да
    и предполагавшаяся программа переговоров ничего нового не содержала — опять все те
    же мечты о ядерном разоружении, которое нужно СССР и не нужно Западу Но как-то так
    получалось, что теперь все вот-вот решится А если не решится, то только по вине
    Рейгана Удивительно, не правда ли кризис вроде бы в СССР, они обанкротились, им
    нужно спасаться, а уступать почему-то должны американцы
    И ведь что замечательно почти добились своего, совсем чуть-чуть не дотянули, но —
    перестарались, пожадничали Мало им было полного ядерного разоружения, на которое
    Рейган уже почти соглашался уперлись в программу "звездных войн" (СОИ) В
    результате остались с пустыми руками, а отношения с американцами только
    осложнились
    ГОРБАЧЕВ. Нам нужно обменяться мнениями о мерах в связи с новой враждебной акцией
    администрации США. Развитие событии после Рейкьявика показывает, что наши "друзья"
    в США не имеют никакой конструктивной программы и делают все для того, чтобы еще
    более накалить атмосферу. При этом действуют они предельно грубо, ведут себя по-
    бандитски.
    СОЛОМЕНЦЕВ. Да, они ведут себя как бандиты с большой дороги.
    ГОРБАЧЕВ. Ожидать от администрации США каких-либо конструктивных действии и
    предложении нельзя. В сложившейся ситуации нам надо набирать пропагандистские
    очки, продолжать вести наступательную разъяснительную работу, ориентированную на
    американскую и всю международную общественность. Вашингтонские деятели этого
    боятся. На таможне в течение грех суюк задерживаются материалы с моими
    выступлениями на пресс-конференции в Рейкьявике и по советскому телевидению.
    ЯКОВЛЕВ. Мне звонил т.Бугаев и сказал, что эти материалы до сих пор американской
    таможней задерживаются.
    ГОРБАЧЕВ. Нам нужно и дальше давить на американскую администрацию, разъясняя
    общественности наши позиции и показывая ответственность американской стороны за
    срыв договоренности по вопросам сокращения и ликвидации ядерных вооружении.
    В последнее время Рейган и его окружение не нашли ничего лучшего, как предпринять
    еще одну враждебную акцию — выслать 55 советских дипломатов. Пять наших работников
    объявлены персоной нон-грата, как объясняют в Вашингтоне, в ответ на выдворение
    нами 5 американских дипломатов, а 50 высылаются под предлогом установления равного
    уровня численности американских и советских дипломатических представительств.
    Эту враждебную антисоветскую акцию нельзя оставить без ответа. Мы не должны
    останавливаться перед самыми решительными мерами. Американцы выступают с угрозами
    и заявляют, что если мы предпримем ответные действия, то они осуществят дальнейшие
    шаги в отношении нашего дипломатического персонала в США. Ну что ж, думаю, что
    ввиду ограниченного характера советско-американских связен и в этом случае наше
    посольство в США справится со своими задачами.
    Необходимо выработать серьезные предложения. Что конкретно можно сделать? Следует
    убрать из американского посольства наших людей, которые работают там в качестве
    обслуживающего персонала. Далее, нужно ограничить приезд американских
    представителей в посольство США в Москву в командировку. Ежегодно по этому каналу
    к нам приезжают до 500 американских граждан. Наконец, следует на основе равенства
    решать вопрос о разрешении на приезд к американскому послу в Москву гостей,
    которых в год набирается до 200 человек. Наши люди ездят в командировки и посещают
    посла в качестве гостей редко. Необходимо, чтобы такие поездки в дальнейшем
    осуществлялись на равной основе.
    В общем, подтверждаются слова, сказанные мною президенту США в Рейкьявике о том,
    что, очевидно, нормализация советско-американских отношении — дело будущих
    поколении.
    ШЕВАРДНАДЗЕ. Персонал нашего посольства в США составляет 243 человека и
    консульства в Сан-Франциско — 25 человек. В посольстве США в Москве насчитывается
    229 человек и в консульстве в Ленинграде — 25 человек. Кроме того у американцев
    работает 250 наших граждан в качестве обслуживающего персонала. Предлагается их
    отозвать. Это ощутимо скажется на деятельности американских представительств. Что
    касается командировок, то в американское посольство ежегодно приезжают до 500
    человек. Мы же такой формой поездок в США почти не пользуемся. Нужно ввести в эгом
    деле принцип взаимности. Американцы от этого потеряют больше, чем мы. Не
    пользуемся мы и такой формон, как личные приглашения посла. К американскому же
    послу приезжают до 180 человек в год.
    ДОБРЫНИН. Причем многих из этих "гостей" посол лично даже не знает.
    ШЕВАРДНАДЗЕ. В американском посольстве в Москве в качестве обслуживающего
    персонала работают 14 человек из Финляндии. Нужно потребовать выезда этих лиц, а
    также 8 американских дипломатов, подозреваемых в незаконной деятельности.
    Адекватно действиям американцев мы должны поступить в отношении военного атташата.
    В результате у нас останется одинаковое с американцами количество работников — по
    251 человеку в посольствах и по 25 работников в консульствах.
    О провокационном характере действий администрации США свидетельствует и то, что
    ранее американской стороной для наших представительств была установлена квота в
    320 человек. Мы эту квоту никогда полностью не заполняли.
    ГОРБАЧЕВ. Все это нужно аргументировании изложить и подготовить мощный
    политический документ.
    ШЕВАРДНАДЗЕ. Новая враждебная акция потребовалась администрации США в связи с
    предстоящими выборами. В нашем документе нужно будет сказать и о том, что если
    американцами в связи с нашими действиями будут осуществлены ответные меры, то мы
    поступим так же.
    ГОРБАЧЕВ. Нет ли у товарищей сомнений в связи с этими предложениями?
    ЧЛЕНЫ ПОЛИТБЮРО. Нет.
    ДОБРЫНИН. Было бы целесообразно определиться также с консульствами в Киеве и Нью-
    Йорке.
    ГРОМЫКО. Может быть, в создавшейся обстановке не форсировать их открытие. Смысла
    сейчас в этом нет.
    ГОРБАЧЕВ. Надо решение этого вопроса заморозить. Что касается общей линии нашего
    поведения, то действовать следует спокойно, но решительно. Это важно не только с
    точки зрения советско-американских связей, но и международных отношений вообще.
    Если американцы будут так разговаривать с Советским Союзом, то можно себе
    представить, что же они будут предпринимать в отношении других стран.
    У меня был разговор с Николаем Ивановичем (Рыжковым). От закупки кукурузы у
    американцев сейчас следует воздержаться.
    ГРОМЫКО. В нашем заявлении об этом, может быть, не стоит говорить, но осуществить
    де-факто.
    СОЛОМЕНЦЕВ. В нашем документе нужно привести цифровые данные, о которых говорил
    т.Шеварднадзе.
    ДОБРЫНИН. Действия американцев в отношении нашего военного атташата
    беспрецедентны.
    ГОРБАЧЕВ. И нам нужно всех американских военных выслать.
    ЧЕБРИКОВ. В нашем распоряжении есть еще один резервный ход, который при
    необходимости можно сделать. Как я уже докладывал Политбюро, мы обнаружили в наших
    представительствах в США много подслушивающих систем. Можно было бы предать этот
    факт гласности в целях разоблачения американского шпионажа, провести пресс-
    конференцию с демонстрацией американских шпионских средств подслушивания.
    ГРОМЫКО. А сколько они обнаружили в своих представительствах наших подслушивающих
    устройств? /
    ЧЕБРИКОВ. Одно устройство. Тут цифры в нашу пользу — 1:150.
    ГОРБАЧЕВ. Это нужно будет иметь в виду.

    ШЕВАРДНАДЗЕ. Когда нам нужно обнародовать заявление по данному вопросу?


    ГОРБАЧЕВ. Как только документ будет готов. Посмотрим его и тут же передадим по
    радио и телевидению, а также опубликуем в печати.
    ЧЛЕНЫ ПОЛИТБЮРО. Правильно.
    ГОРБАЧЕВ. У меня было намерение выступить сегодня на пресс-конференции, показать,
    куда ведут дело американцы после Рейкьявика. Разоблачить их вранье и жульничество.
    Но, по-видимому, сейчас, после предпринятой администрацией США враждебной акции,
    время для этого неподходящее. Наверное, целесообразно выступить не на пресс-
    конференции, а по телевидению, обратиться к нашему народу.
    РЫЖКОВ. Правильно.
    ГОРБАЧЕВ. Каких-либо новых предложений в выступлении выдвигаться не будет. Поэтому
    вряд ли есть необходимость делать специальную рассылку текста выступления. В
    рамках той позиции, которую мы определили, следует показать, что администрация США
    несет полную ответственность за срыв договоренностей в Рейкьявике, предпринимает
    жульнические маневры для того, чтобы извратить факты и ввести в заблуждение
    общественность. Можно сказать и о том, что развитие событий после Рейкьявика
    показывает, что Рейган не может справиться со своей оравой.
    ГРОМЫКО. Об этом сказать можно, но в такой форме, чтобы не выгораживать самого
    Рейгана.
    ГОРБАЧЕВ. Да, Рейган выступает как лгун. Нужно по этому вопросу найти
    соответствующую формулировку.
    Нет у товарищей других предложений?
    ЧЛЕНЫ ПОЛИТБЮРО. Нет.
    Кого же в результате винили на Западе? Прежде всего, разумеется, реакционера
    Рейгана, не пожелавшего "отказаться от ментальности холодной войны" и поступиться
    всем ненавистной программой "звездных войн". А во-вторых, "консерваторов" и
    "реакционеров" в политбюро, с которыми "реформатор" Горбачев все еще вынужден
    считаться.

    3. "Новое мышление"
    Однако кремлевские вожди дулись недолго: поджимал кризис. Деваться некуда — не
    удалось взять нахрапом, приходилось, идти дальше, кое-чем поступиться. Хочешь не
    хочешь, а приходилось приступать к следующей фазе разработки под названием
    "гласность и перестройка": права человека, Афганистан, "социалистический
    плюрализм", "социалистический рынок", "общий европейский дом"...
    Теперь, после крушения режима, уже ни для кого в России не секрет, что так
    называемое "новое мышление" разрабатывалось различными "мозговыми трестами" ЦК
    задолго до Горбачева. Об этом теперь охотно говорят и пишут бывшие "партийные
    интеллектуалы" — участники этих разработок. Да и сам Горбачев подтвердил этот факт
    в 1988 году, когда провал "перестройки" стал очевиден и пришлось объясняться,
    почему же весь план был так плохо продуман.
    Как, мол, не продуман? — возмущался он. Очень даже продуман, причем задолго до
    1985 года: сто десять исследований и разработок было тогда представлено в ЦК
    различными мозговыми трестами.
    Только на Западе упорно продолжают повторять легенду о смелом реформаторе из
    Ставропольского края, а книги и статьи российских авторов, раскрывающие реальную
    историю вопроса, здесь, как правило, не печатают. Исключение составляет книга
    бывшего работника международного отдела ЦК Евгения Новикова (Gorbachev and
    Collapse of Soviet Communist Party. By Eugeny Novikov and Patrick Bascio. New
    York? Peter Lang Publ., 1994), но ее в продаже не найдешь. Я, например, потратил
    более трех недель, прежде чем нашел ее в... Швейцарии, хотя издана она вроде бы в
    Нью-Йорке.
    Между тем, содержание ее весьма любопытно.
    "Процесс нового мышления в действительности начался уже в конце 70-х годов, когда
    был жив Андропов, в среде интеллигенции, ознаменовавшись появлением публикаций,
    выходивших ограниченным тиражом и написанных мудреным социологизированным языком",
    — пишет он.
    Помимо самого международного отдела ЦК, его специальных институтов и публикаций, к
    работе был привлечен целый ряд академических институтов. В поставленную им задачу
    входила ревизия идеологии, разработка "альтернативных" моделей и путей
    трансформации существующей модели во что-то более рациональное. Горбачев лишь
    унаследовал эти проекты, оказавшись наиболее подходящей кандидатурой на их
    исполнителя.
    Однако, как отмечает автор:
    "...хотя разнообразные идеологические сценарии, допускаемые или создаваемые
    идеологическими приспешниками Горбачева, весьма отличались друг от друга, тем не
    менее все они имели одну и ту же политическую цель: продолжение правления
    партийной элиты. Это происходило либо благодаря сохранению социалистической
    системы, либо благодаря преобразованию коллективной собственности класса
    номенклатуры в частную собственность, сосредоточенную в руках отдельных членов
    верхушки".
    Уже одно то, что руководить разработкой "реформ" советского режима поручалось
    международному отделу ЦК (да еще под контролем Андропова), достаточно ясно говорит
    нам об их целевой установке. Характерно и то, что самые смелые идеи этих
    мыслителей за пределы марксизма все же не выходили: речь лишь шла о некоторой
    ревизии его "ленинского" варианта, сближавшей его с социал-демократией.
    "В основном печать охарактеризовала гласность последнего времени как констатацию
    конца марксизма, однако в действительности это было возвращение к философской
    традиции европейского марксизма, от которой в Советском Союзе отказались еще в
    1924 году", — пишет Новиков.
    Легко понять, чем были вызваны поиски такого сближения. С одной стороны, к концу
    70-х грядущий экономический кризис уже вполне просматривался и нужно было срочно
    искать путей спасения. Прежде всего, конечно, требовалось найти способ возродить
    "детант", открывавший доступ к западной помощи кредитами и технологией. С другой
    стороны, феноменальный успех "детанта" начала 70-х (как и его неожиданное крушение
    в начале 80-х) наталкивали на мысль о необходимости его более обстоятельной
    подготовки с учетом всех допущенных ошибок. Как мы помним, изначально "детант" был
    придуман не в Москве, а в Бонне; Москва лишь попыталась его использовать в своих
    целях, ничего у себя дома не меняя. В сочетании же с внутренними "реформами"
    социализма и соответствующей фразеологией социал-демократического толка "детант"
    становился неотразимым хоть для "северных" радикалов, хоть для "романских"
    умеренных. Минимальные, никак не угрожающие существованию режима изменения
    позволяли достигнуть, казалось бы, невозможного: они не только спасали от кризиса,
    но и открывали путь к "конвергенции" с меньшевистским Западом. То есть, попросту
    говоря, к усилению советского влияния в Европе.
    В самом деле, что, собственно, помешало полному успеху "детанта" 70-х? Проблема
    прав человека? Вторжение в Афганистан? Польский кризис? Да неужели при известной
    гибкости, с помощью европейской социал-демократии и левой элиты США их было никак
    не обойти? Что касается первых, то еще в 1977 году тогдашний посол в ФРГ Валентин
    Фалин писал в ЦК о возможном решении. Нужно ли объяснять, что речь шла отнюдь не о
    введении демократии, а о путях ее успешной имитации. Сообщив, что партнеры по
    "детанту" — немецкие социал-демократы отнюдь не в восторге от кампании за права
    человека в соцстранах, он, в частности, пишет:
    Социал-демократы уже сейчас на себе ощущают опасности антикоммунистической истерии
    — лозунг ХДС/ХСС "свобода вместо социализма" показал, что СДПГ оказывается не
    последней на очереди, когда трубят начало охоты за ведьмами. (...)
    Одновременно собеседники отмечают, что Запад раньше Востока принял в расчет, что
    перемены в международном климате не обойдут стороной внутреннюю погоду в отдельно
    взятых государствах. Государства НАТО заплатили свою и немалую цену за разрядку,
    далеко не справились с трудностями, в том числе и идеологического характера. Но на
    Западе подобные трудности не столь бросаются в глаза, т.к. порог легальности в
    борьбе идеи там научились в обычной ситуации не особенно поднимать и заострять. По
    словам социал-демократических собеседников, социалистические страны тоже должны
    были считаться'с издержками перестройки международных отношений. (...)
    Необходимо сказать, что дискуссии вокруг практики работы в соцстранах с
    инакомыслящими и неконформистами живо ведутся и в кругах, лояльно и дружественно
    относящихся к СССР и КПСС. Зачастую задаются вопросы, которые нельзя отвести или
    обойти общими словами. Например, почему в Советском Союзе почитаются Пикассо и
    Леже и преследуются свои модернистские художники, а работы многих, пользующихся
    мировой известностью художников предреволюционного и послереволюционного, -периода
    не. представлены или почти не представлены в экспозициях, паших музеев? Или —
    почему абстрактное и так паз. экспериментальное искусство имеет права гражданства
    в Польше и гонимо в СССР и ряде других соцстран? Почему мы идем гут на известные
    компромиссы в музыке или балете, но не в других областях культуры?
    Есть, конечно, немало вопросов и поострее. Но когда речь касается творческой
    интеллигенции, журналистики, религии, даже формальные сопоставления сопряжены с
    массой ненужных, вредных эмоций.
    Нравится нам то или нет, идеологический противник старается взять на вооружение
    опыт КПСС в строительстве мирового коммунистического движения, нашей работы с
    собственной и зарубежной интеллигенцией сразу после Октября, в период
    Отечественной войны. Противник использует и то, что наша внутренняя и внешняя
    пропаганда нередко неадекватна, допускает разное обоснование одних и тех же
    событий или, еще хуже, замалчивает их. Думается, что в условиях, когда едва ли не
    каждый взрослый человек в Союзе технически в состоянии слушать весь мир, а вскоре
    и получит западную картинку на экран своего телевизора, подобное положение не
    может быть не связано с крупными накладками идеологического свойства. (...)
    Капиталистическое общество также не смогло отгородиться от воздействия наших идей.
    Возрастание роли социал-демократизма и профсоюзов в мире капитала, как и другие
    факты, свидетельствуют о серьезных деформациях системы, потенциал которой в
    моменты испытания часто оказывается на пределе. С помощью подмены понятий — не в
    последнюю очередь в вопросе о человеческих правах и демократии вообще — наш
    противник хотел бы обеспечить себе передышку в отступлении.
    С учетом всего этого и, естественно, в силу наших разнообразных внутренних и
    внешних интересов представляется необходимым иметь многоплановую и долговременную
    программу работы на данном направлении, которая вобрала бы в себя весь опыт
    соцсодружества и опыт нашего противника. Последний заслуживает самого пристального
    внимания, хотя бы потому, что на идеологическом обеспечении устоев системы в ФРГ и
    др. западных странах заняты специалисты самой высокой квалификации и в это дело
    ежегодно вкладываются миллиардные средства.
    В частности, требует изучения законодательная и административная практика ФРГ.
    Западногерманское государство располагает гибкими и надежными средствами
    предотвращения и пресечения неугодной деятельности, причем упор делается на
    преследовании инакомыслящих не по мотивам распространения неугодных режиму
    сведений, а за "антиконституционную активность", нарушение общественного порядка и
    т.п. Небезынтересна и местная система судопроизводства, которая дает возможность
    до вынесения приговора по сути изолировать любое лицо на месяцы и годы, фактически
    преследовать его задолго до окончательного рассмотрения дела судом последней
    инстанции.
    Эта система успешно функционирует, поскольку она сочетается с тщательно
    продуманной гласностью и дополняется другими квази-демократическими атрибутами,
    которые позволяют поддерживать давление в котле на приемлемом уровне. По-прежнему
    значительную часть работы по подавлению оппозиции выполняют под гласным и
    негласным надзором властей пресса, церковь, школа, буржуазные общественные
    организации. Для последних борьба с левыми вообще и коммунистами в особенности
    была и остается главным смыслом существования. (...)
    Факты показывают, что нам едва ли приносят пользу попытки обойти в информационной
    работе трудности и недостатки, которые имеются в социалистических странах.
    Объяснить их причины с наших позиций, показать, что делается для устранения
    недостатков. — вот что нужно. Если этого не сделаем мы, то противник сделает сие
    за нас.
    К тому же во многих случаях нет никаких видимых оснований занимать оборонительную
    позицию. (...) Когда же наша информация принимает форму ответа на критику, она
    многое теряет в смысле убедительности, весомости.
    Другими словами, стратегия и тактика позиционной борьбы, а именно с таковой
    приходится иметь дело в вопросе о правах человека, нуждается в дополнительной
    отработке. Наш противник, сбросив колониальный балласт. примкнув к нашей политике
    мирного сосуществования и разрядки, подлатав социальные надстройки, хотел бы
    создать видимость самоочищения и обновления системы. (...) И что представляется
    особенно важным и потенциально опасным, противник быстро реагирует на перемены, на
    возникающие новые проблемы, дает им свое толкование, нередко сам вызывает эти
    перемены в расчете малыми уступками упредить угрозы для базиса и прослыть за
    носителя прогресса, почти за синоним передового.
    Оставим на совести Фалина его интерпретацию политической системы ФРГ; гораздо
    важнее для нас тот факт, что его "политическое письмо" весьма внимательно изучали
    и Громыко, и Андропов, и отдел пропаганды ЦК, и та группа "партийных
    интеллектуалов", которая разрабатывала "альтернативные модели" (уж кто из них
    сделал вышеотмеченные подчеркивания в тексте — я сказать не берусь). Более того,
    надо полагать, что изложенные идеи произвели на начальство сильное впечатление,
    ибо Фалин скоро пошел вверх, а через десять лет, когда его мечты о "создании
    видимости самоочищения и обновления системы" стали наконец осуществляться, — он
    уже был главой международного отдела
    Да ведь не один же Фалин был такой умный у советской власти. Идеи эти носились в
    воздухе, особенно увлекая ту часть партийной элиты, которая по роду своей службы
    занималась внешней политикой — в КГБ, МИДе, международном отделе ЦК, их "мозговых
    трестах". И правда, отчего же не попробовать? Обанкротившемуся авангарду
    пролетариата терять уже было нечего, кроме своих цепей, а приобрести они могли
    весь мир. В сущности, задача не казалась им такой уж и трудной: по роду своей
    профессии они без репрессий и цензуры манипулировали огромными массами людей на
    Западе и в странах Третьего мира, свободной западной прессой и независимыми от них
    общественными движениями. Так почему же нельзя делать то же самое у себя дома, где
    степень контроля гораздо больше, где практически все в руках их партии' Техника
    этой работы доведена до совершенства, а советский человек куда как более зависим
    от их власти, чем, скажем, западный миролюбец.
    И правда, выработанный ими вариант детанта казался беспроигрышным: от старой
    модели брались ее наиболее успешные атрибуты — использование социал-демократии,
    левого истеблишмента США, дружественных бизнесменов, а также массированная
    кампания дезинформации (в том числе и старая разработка о борьбе в советском
    руководстве "ястребов" и "голубей"", переименованных теперь в "консерваторов" и
    "реформаторов"). Новым был, во-первых, "исполнитель", которому, в отличие от
    Брежнева, легко было создать образ "либерала-реформатора"; во-вторых, новинкой
    были внутренние "реформы" (в реальности — попытка спасти социализм минимальными
    изменениями в экономике); и, наконец, самой главной новинкой была имитация
    "человеческого лица" при полном сохранении контроля — "тщательно продуманная
    гласность", по выражению Фалина. Если же и этого окажется недостаточно для
    возрождения "детанта", на очереди были и другие "квази-демократические атрибуты"
    типа фиктивной многопартийности, "свободных выборов" в "парламент", вывода войск
    из Афганистана, "либерализации" режимов Восточной Европы...
    Соответственно подбиралась и команда: уже начиная с прихода к власти Андропова, а
    особенно при Горбачеве выдвигались вперед в основном люди с внешнеполитическим
    опытом — из КГБ, МИДа, международного отдела, исследовательских институтов и
    "мозговых трестов" Оно и понятно: их задачей было не только добиться возрождения
    "детанта" с Западом, но и перевести систему жесткого административно-репрессивного
    контроля внутри страны на более тонкий, манипулятивный, применявшийся ранее лишь
    во внешней политике Никто другой и не смог бы справиться с такой задачей, кроме
    профессионалов-манипуляторов.
    Однако всерьез приступили к осуществлению этой "домашней заготовки" только после
    Рейкьявика, когда стало ясно, что одними обещаниями да с налету своего не
    добьешься. Ну, а Запад был в экстазе, не желая видеть происходящего у него на
    глазах гигантского обмана Как правильно пишет Новиков:
    "Западные обозреватели считали эту умирающую идеологию, конституционные реформы
    Горбачева, создание Съезда народных депутатов и реорганизацию Верховного совета
    свидетельством краха коммунизма. Но при этом в тени оставалось усиление
    политической власти советской партийной элиты. В большинстве своем средства
    массовой информации трактовали самокритику КПСС и нападки на теорию марксизма-
    ленинизма как действительную и плодотворную самокритику партийной элиты, они не
    сумели понять разницы между партией и партийной элитой. Это и помешало увидеть,
    что Горбачев намеревался создать новый, урезанный тоталитаризм, демократию отнюдь
    не западного толка"

    4. Как "уйти" не уходя?

    Будучи профессиональным лжецом, Горбачев не лгал лишь в одном его новая политика
    была действительно ленинской Понимали это и его коллеги- как хорошие ученики
    Ленина, советские вожди отлично знали, что могут позволить себе все что угодно до
    тех пор, пока власть остается в их руках. Подобно Ленину в 1921-м, Сталину — в
    1941-м или Хрущеву после Сталина, они не боялись "потрясать основы" своего режима
    ради его спасения. Требовалось лишь одно: сохранять инициативу, не позволять
    "реформам" выйти из-под контроля партии.
    Между тем, ничто из их "реформ", столь сильно поражавших убогое воображение мира,
    не угрожало вначале потерей контроля. Я уже достаточно подробно описывал, как
    вводилась "гласность", как "освобождались" политзаключенные и Сахаров, как
    одновременно жестко пресекалась всякая попытка создать реальную оппозицию в
    стране, а создавалась фиктивная "многопартийность", так называемый
    "социалистический плюрализм". В результате достигли того, чего не могли добиться
    за 18 лет брежневских репрессий, — роста авторитета партийного руководства.
    Впервые за послесталинский период общество с энтузиазмом вос-
    принимало решения партийных съездов и конференций. И чем больше вскрывалось
    прошлых преступлений режима, тем как бы меньше ответственности за них несла
    партия. Даже развязанная ими публичная критика партийного руководства на местах
    лишь укрепляла контроль центрального руководства над аппаратом управления,
    грозившего, как мы помним, распасться на региональные "мафии". В известном смысле,
    "гласность" осуществляла функцию чистки партии, вроде "культурной революции" при
    Мао Цзэдуне.
    Соответственно, новая система контроля вводилась и по всей империи, как "внешней",
    так и "внутренней". Даже республикам СССР предлагали некоторую культурную и
    экономическую автономия, а сателлитам ее просто навязывали. С одной стороны,
    обанкротившийся режим не мог больше целиком содержать их; с другой — его
    внешнеполитические цели требовали изменения образа "империи зла". Трудно было,
    например, рассчитывать на "детант", пока советские войска воюют в Афганистане. Да
    и остальные "локальные конфликты", спровоцированные советской глобальной
    экспансией, требовалось по крайней мере "заморозить".
    Все это, однако, вовсе не означало отказа от империи или даже от глобальной
    экспансии. Напротив, и то, и другое только выигрывало от подобной видимости, а
    советский контроль при этом ничуть не слабел. Вывод советских войск из Афганистана
    — самый яркий тому пример. Как мы помним, советские вожди пошли на оккупацию
    Афганистана с большими колебаниями, поневоле и никогда не считали это решение
    окончательным. Вопрос о выводе войск оттуда обсуждался еще при Андропове.
    ГРОМЫКО. В соответствии с постановлением Политбюро в Афганистан выезжала группа
    ответственных партийных, советских, военных и хозяйственных работников. (...)
    Общая обстановка в Афганистане, как вы знаете, сложная. За последнее время
    просматриваются кое-какие элементы консолидации, но процесс консолидации идет
    медленно. Не уменьшается число банд. Враг не складывает оружия. Переговоры с
    Пакистаном, которые ведутся в Женеве, проходят медленно и трудно. Поэтому мы
    должны сделать все, чтобы изыскать взаимоприемлемые варианты политического
    урегулирования. Заранее можно сказать, что процесс этот будет продолжительным. Тут
    есть вопросы, которые надо обсуждать особо. Следует иметь в виду, что сейчас пока
    нельзя давать Пакистану согласия на конкретные сроки вывода наших войск из страны.
    Здесь нужна осторожность. Да, положение стабилизируется. Хорошо, что возросла до
    140 тысяч афганская армия. Но главная беда состоит в том, что центральные власти
    не дошли еще до мест, редко общаются с массами, примерно одна треть уездов не
    контролируется центральной властью, чувствуется рыхлость государственного
    руководства.
    В заключение хочу сказать, что надо, видимо, пойти на те шаги, которые изложены в
    представленных на ваше рассмотрение рекомендациях. Необходимо, видимо, будет где-
    то в апреле провести встречу с Кармалем и группой руководящих работников Народно-
    демократической партии Афганистана. Видимо, будет целесообразной личная встреча
    Ю.В.Андропова с Бабраком Кармалем. (...)
    АНДРОПОВ. Вы помните, как трудно и осмотрительно решали мы вопрос о вводе войск в
    Афганистан. Л.И.Брежнев настоял на поименном голосовании членов Политбюро. Вопрос
    был рассмотрен на Пленуме ЦК.
    В решении афганской проблемы мы должны исходить из существующих реальностей. Что
    вы хотите? Это феодальная страна, где всегда хозяйничали на своей территории
    племена, а центральная власть далеко не всегда доходила до каждого кишлака. Дело
    не в позиции Пакистана. Нам дает здесь бой американский империализм, который
    хорошо понимает', что на этом участке международной политики он проиграл свои
    позиции. Поэтому отступиться мы не можем.
    Чудес на свете не бывает. Иногда мы сердимся на афганцев, что они ведут себя
    непоследовательно, медленно развертывают работу. Но давайте вспомним нашу борьбу с
    басмачеством. Ведь тогда в Средней Азии была сконцентрирована чуть ли не вся
    Красная Армия, борьба с басмачеством продолжалась до середины 30-х годов. Поэтому
    в отношениях с Афганистаном нужны и требовательность, и понимание.
    Что касается разработанных Комиссией рекомендации, то не слишком ли они
    императивны, с точным указанием, что положено афганской стороне, а что нашей.
    ГРОМЫКО. Мы рекомендации, конечно, доработаем.
    АНДРОПОВ. Да, чтобы это был политический документ. Он должен быть изложен гораздо
    более гибко.
    ПОНОМАРЕВ. Мы доделаем эти материалы.
    АНДРОПОВ. Переговоры с Кармалем, видимо, нужны. Их, вероятно, будет выгодно
    провести в два тура, причем мою беседу с Кармалем организовать последней.
    КУЗНЕЦОВ, ТИХОНОВ, ГОРБАЧЕВ. Правильно.
    По сути, эта установка не изменилась и при Горбачеве. Лишь необходимость вывода
    войск становилась все острее, но уступать "американскому империализму" никто не
    собирался. Речь шла о том, как бы уйти не уходя, то есть сохранив и режим, и
    контроль над ним. К подготовке этого решения политбюро приступило еще в 1986 году,
    для начала сместив Бабрака Кармаля и поставив вместо него главу афганского КГБ
    Наджибуллу — ход весьма типичный для всех горбачевских "реформ". Гебешник-
    реформатор — как и его босс в Москве чуть позже — провел "либеральные реформы":
    завел контакты с противником, ввел новую конституцию, даже изменил название
    страны, опустив слово "демократическая" (видимо, заигрывая с мусульманской
    оппозицией), а сам стал президентом. Надо полагать, Афганистан был для кремлевских
    "реформаторов" своего рода тестом "нового мышления", испытательным полигоном. В
    случае удачи эксперимента предполагалось распространить его по всей империи.
    Именно поэтому в политбюро нервничали, а к выводу войск готовились особенно
    тщательно. Комиссия политбюро по Афганистану (Шеварднадзе, Чебриков, Яковлев;
    Язов, Крючков) до последнего момента не могла решить, как лучше осуществить это
    мероприятие
    В сложной ситуации, характеризующей положение дел в Афганистане, все больше
    ощущается внутренняя напряженность, связанная с предстоящим выводом оставшейся
    части советских войск. Внимание режима и сил оппозиции полностью сосредоточено на
    дате 15 февраля, когда согласно Женевским соглашениям должен окончиться срок
    пребывания нашего воинского контингента. При этом для Кабула данный срок сжат еще
    больше, так как последние советские воинские части должны покинуть афганскую
    столицу в начале февраля, — докладывали они 23 января 1989 года. — Практически по
    всей стране продолжаются боевые действия между правительственными войсками и
    оппозицией, в ходе которых правительству удается удерживать свои позиции, но с
    помощью советской авиации. Противник так и не сумел овладеть Джелала-бадом,
    Кундузом, Кандагаром. Однако все понимают, что главная борьба еще впереди.
    Оппозиция сейчас даже несколько снизила свою военную активность, накапливая силы
    для последующего периода. Тов. Наджибулла считает, что она намерена развернуть
    действия после вывода советских войск сразу по нескольким ключевым направлениям.
    Следует подчеркнуть, что афганские товарищи серьезно озабочены тем, как будет
    складываться обстановка. В общем усиливается их решимость противостоять
    противнику, для чего они предпринимают ряд экстренных мер, стремятся наиболее
    рационально расставить имеющиеся силы. Определенный расчет они делают и на
    продолжение своих контактов с довольно значительным числом командиров вооруженных
    отрядов противника, на сильные разногласия, которые продолжают существовать в
    среде оппозиции, на несовместимость между собой некоторых ее ведущих политических
    группировок, в частности "Исламского общества Афганистана" (Раббани) и "Исламской
    партии Афганистана" (Хекматьяр). Вооруженные столкновения между отрядами этих и
    других оппозиционных группировок не только не прекращаются, но и принимают более
    широкие размеры. (...)
    Афганские товарищи высказывают свое понимание решения о выводе советских войск и
    вновь его подтверждают, но вместе с тем, трезво оценивая ситуацию, отмечают, что
    полностью обойтись без нашей военной помощи им не удастся. Такая помощь, по их
    мнению, могла бы оказываться в других, по сравнению с нынешними, формах, в
    ограниченных размерах, но тем не менее явилась бы серьезной поддержкой в
    практическом и психологическом плане. Афганские товарищи считают, что если
    оппозиции не удастся с наскока захватить основные центры после вывода советских
    войск, то пешаварскому "альянсу семи" и тегеранскому "союзу восьми" придется
    вступить в переговоры с Кабулом о выработке будущего государственного устройства
    Афганистана, от чего они сейчас упорно отказываются. Самое важное, как
    подчеркивают афганские друзья, выстоять хотя бы первые три-четыре месяца после
    ухода советских войск, а затем ситуация может постепенно начать меняться в их
    пользу. Такое мнение подтверждается и некоторыми высказываниями, которые делались
    представителями оппозиции в ходе контактов с советскими представителями в
    Исламабаде. Из этих высказываний вытекало, что если правительство Наджибуллы
    устоит, то они пересмотрят свою нынешнюю позицию о непризнании его в качестве
    партнера по переговорам.
    В данной ситуации для нас возникает ряд непростых моментов. С одной стороны, наш
    отход от принятых и объявленных решении о завершении вывода войск 15 февраля может
    вызвать для нас крайне нежелательные осложнения в международном плане. С другой
    стороны, нет уверенности в том, что вскоре после нашего ухода не возникнет весьма
    серьезных угроз для режима, который во всем мире ассоциируется с нами. Тем более,
    что оппозиция как раз на данном решающем отрезке может на какое-то время
    скоординировать свои действия, к чему ее настойчиво подталкивают американцы и
    пакистанские военные круги. Определенные опасения возникают и в связи с тем, что в
    НДПЛ так и не создано подлинное единство, сохраняются разногласия по крыльевым,
    клановым и другим признакам. В рассуждениях некоторых афганских руководителей
    сквозит импульсивность, воспоминания о прошлых "несправедливостях". (...)
    Серьезнейшим фактором является то, что нарушения Исламабадом Женевских соглашений
    приобрели не просто открытый, а демонстративный характер. Пакистанские
    пограничники принимают непосредственное участие в боевых действиях на афганской
    территории. Из Пакистана проводятся обстрелы близлежащих районов Афганистана,
    непрерывным потоком идет оружие, переправляются вооруженные банды. В Пешаваре и
    других городах по-прежнему беспрепятственно продолжают функционировать штаб-
    квартиры афганских оппозиционных партий, их учебные центры и базы. Все это
    делается по инерции, заданной еще при Зия уль-Хаке. Б.Бхутто вряд ли в состоянии в
    ближайшем будущем изменить это положение.
    При всей этой сложности, однако, проблема выживания режима сводилась к проблеме
    снабжения продовольствием и топливом главных городов, особенно Кабула.
    Совершенно четко просматривается план оппозиции организовать экономическую блокаду
    Кабула, перекрыть подвоз туда продовольствия и нефтепродуктов, вызвать
    недовольство и даже прямое выступление населения.
    Значит, нужно заблаговременно сделать значительные запасы, что можно обеспечить
    только наземным путем. Единственная дорога из СССР в Кабул, трасса Хайратон—Кабул,
    становится жизненно важной.
    По словам т.Наджибуллы, если функционирование дороги будет обеспечено примерно до
    мая, то сохранение режима может быть гарантировано. Обеспечить нормальное
    функционирование этой дороги без нашей помощи афганские друзья, очевидно, не
    смогут. Надо исходить из того, что нельзя допустить прекращения функционирования
    магистрали Хайратон—Кабул. При этом особое внимание надо будет уделить самому
    уязвимому участку магистрали, каким является перевал Саланг с его более чем
    трехкилометровым тоннелем.
    В связи с этим политбюро обсуждает возможные варианты, каждый из которых по-своему
    замечателен и весьма характерен для кремлевских "реформаторов":
    Первый вариант. Сославшись на тяжелое положение, в котором оказалось гражданское
    население, оставить одну дивизию, т.е. примерно 12 тыс. человек на магистрали
    Хайратои—Кабул. Данный вариант вряд ли желателен, так как может привести к
    постановке вопроса в ООН о том, что мы не вывели полностью свои войска. Несмотря
    на то, что Пакистан не выполняет своп обязательства по Женевским соглашениям,
    можно предположить, что большинство стран в ООН нас не поддержит, поскольку вопрос
    о войсках для многих находится в центре проблемы.
    Второй вариант. Сославшись на угрозу голода в Кабуле и других городах, призвать
    ООН срочно обеспечить доставку продовольствия и нефтепродуктов в города и
    направить войска ООН для поддержания в действии магистрали. До прихода сил ООН
    оставить на этих позициях свои войсковые подразделения для осуществления сугубо
    гуманных функций — снабжения продовольствием и нефтепродуктами населения. Вместе с
    тем зафиксировать, что вывод советского войскового контингента состоялся. Заявить,
    что после подхода сил ООН наши подразделения немедленно вернутся в Советский Союз.
    (...)
    Третий вариант. Вывести все войска, как это и запланировано, к 15 февраля,
    зафиксировать это в международном плане заявлениями правительств СССР и Республики
    Афганистан. Затем, по просьбе афганского правительства, с которой оно обратится к
    странам мира, начать проводку колони с гражданскими грузами, с выделением для их
    охраны советских воинских частей. Проводка таких колонн могла бы начаться примерно
    через две недели после вывода советских войск. К этому времени создать широкое
    общественное мнение с осуждением действий оппозиции, которая обрекает на гибель от
    голода население афганских городов. На фоне такого общественного мнения проводка
    колонн с нашим участием выглядела бы как естественный гуманный шаг. Вместе с тем
    при этом варианте ряд участков дороги пришлось бы преодолевать каждый раз с боями.
    Четвертый вариант. Вывести почти все советские войска к 15 февраля. Зафиксировать
    официально в соответствующем заявлении вывод советского воинского контингента. Но
    под предлогом передачи некоторых постов на магистрали Хайратон—Кабул афганской
    стороне оставить в некоторых наиболее важных пунктах, в том числе на перевале
    Саланг, советские подразделения. По нашей инициативе не придавать этой акции
    широкого звучания, отметить лишь, что речь идет о небольшом количестве советских
    военнослужащих, которые несколько задержались в связи с тем, что афганская сторона
    еще не приняла от них указанных постов. Спустя некоторое время, как и в третьем
    варианте, начать проводку колонн в Кабул с нашим военным сопровождением.
    При всех этих вариантах можно было бы исходить из того, что в операциях будут
    участвовать наши регулярные части, но формироваться они должны на добровольной
    основе, прежде всего из числа военнослужащих, которые проходят воинскую службу в
    Афганистане или уже отслужили свой срок и находятся в Советском Союзе. При этом
    установить для рядовых зарплату в размере 800-1000 рублей в месяц, причем частично
    в афганской валюте, значительно увеличить зарплату и офицерам.
    Предоставить право международным наблюдателям — и широко объявить об этом —
    проверять, что мы действительно сопровождаем товары для населения. В ближайшее
    время следует провести переговоры со Специальным координатором программ ООН по
    оказанию гуманитарной и экономической помощи Афганистану Ага Ханом с целью
    использования этих программ и механизма Спецкоординатора для противодействия
    планам экстремистов по удушению Кабула и других крупных афганских городов
    экономической блокадой. (...)
    Может быть рассмотрен и еще один, пятый, вариант — советские войска выводятся
    полностью к 15 февраля, а мы оказываем афганской стороне дополнительную помощь, в
    том числе финансовую, в организации охраны магистрали Хайратон—Кабул ее
    собственными силами, вплоть до взятия этих афганских подразделений на наше
    довольствие в течение определенного времени, хотя, безусловно, это будет связано с
    немалыми трудностями, особенно в обеспечении надежной проводки колонн. (...)
    Параллельно со всеми этими мерами необходимо по-прежнему продолжать оказывать
    афганской стороне содействие в налаживании контактов с оппозицией, находящейся в
    Пакистане, Иране, в Западной Европе. Нам нужно внимательно следить за всеми
    оттенками настроений оппозиции, улавливать наиболее подходящие моменты для
    оказания на нее необходимого воздействия, внесения в нее раскола, отрыва
    "умеренных" от экстремистов. Сейчас важно, в частности, поддерживать миссию
    представителя Генерального секретаря ООН Б.Севана, который подключился к
    реализации идеи о создании консультативного совета по выработке будущих
    государственных структур Афганистана.
    Одобрили, в основном, пятый вариант (и немножко от третьего), но ни в Кабуле, ни в
    других центрах голода не было.
    И, конечно, мощная помощь военным оборудованием, вооружением, включая даже
    ракетное оружие, а также "использование советских летчиков на добровольной основе
    и с соответствующим материальным вознаграждением на самолетах афганской
    транспортной авиации или на советских транспортных самолетах, которые можно было
    бы передать в аренду афганской стороне". Только в 1989 году было поставлено
    военной техники на 2,5 млрд. рублей, да на следующий год — не менее 1,4 миллиарда,
    включая боевые самолеты и вертолеты. В итоге режим продержался до 1992 года и
    рухнул только после распада СССР.
    А между тем, ровно в назначенный день, 15 февраля 1989 года, советские войска
    торжествен-но, в полном порядке, на виду у телевизионных камер всего мира,
    пересекли мост через Амударью, отделяющую СССР от Афганистана. Вот что значило
    "выводить войска" у советских вождей — не как американцы из Вьетнама.

    5. "Бархатная революция"
    Впечатляющие перемены 1989 года в коммунистическом мире до сих пор остаются
    загадкой, которую почему-то упорно никто не желает разгадывать. Казалось бы, на
    наших глазах произошло грандиозное, в чем-то невероятное событие: практически
    бескровно и даже без особой борьбы распался могучий советский блок в Восточной
    Европе. Однако ни одно западное правительство или международная организация —
    НАТО, Европарламент, ООН — не расследовали, как и почему это произошло. Во всяком
    случае, мне неизвестно ни одного публичного отчета о таком расследовании, а стало
    быть, если оно и проводилось, то в глубокой тайне. Нам, простым смертным,
    полагается тихо радоваться результату, не задаваясь сложными вопросами.
    Между тем, официальная, или, точнее, "общепринятая" версия этих событий настолько
    нелогична, если не сказать смехотворна, что ее теперь стараются не повторять, хотя
    и не оспаривают. О ней просто предпочитают забыть, не предлагая взамен никаких
    иных объяснений. В самом деле, справочная литература (The Statesman's Year-Book.
    Ed. by Brian Hunter. 131st Edition, 1994-95. London, Macmillan, 1994) без тени
    иронии сообщает, что, например, в Чехословакии:
    "Массовые демонстрации с требованием политических реформ начались в ноябре 1989
    года. После того, как власти применили силу для разгона демонстрации 17 ноября,
    коммунистический лидер ушел в отставку. 30 ноября Федеральное собрание лишило
    коммунистическую партию права единовластного правления, и 3 декабря было
    сформировано новое правительство".
    А вот что сообщается о ГДР:
    "Осенью 1989 года движение за политическую либерализацию и за воссоединение с ФРГ
    набрало силу. В октябре-ноябре были смещены Эрих Хонеккер и прочие надолго
    задержавшиеся у власти коммунистические лидеры. Берлинская стена пала 9 ноября".
    Или о Польше:
    "Вслед за серией забастовок и требований восстановления в правах "Солидарности"
    правительство в сентябре 1988 года ушло в отставку. После выборов в парламент в
    июне 1989 года коммунисты уже были не способны сформировать правительство, чтобы
    противостоять оппозиции "Солидарности", и член "Солидарности" Тадеуш Мазовецкий на
    заседании сейма 24 августа был избран премьер-министром. Полностью свободные
    выборы в парламент состоялись в октябре 1991 года".
    Даже о Румынии, где по сути ничего не изменилось, кроме того, что коммунист
    Илиеску сменил коммуниста Чаушеску, сказано:
    "Предпринятая властями 16 декабря 1989 года попытка выселить протестантского
    пастора Пасло Токеша из его дома в Тимишоаре вызвала общественный протест, который
    вылился в массовую антиправительственную демонстрацию. Несмотря на то, что против
    демонстрантов была использована армия, восстание перекинулось на другие области
    страны. 21 декабря правительство собрало народ на официальный митинг в Бухаресте,
    который обернулся против правящего режима. Было объявлено чрезвычайное положение,
    однако армия примкнула к восставшим, Николае и Елена Чаушеску бежали из столицы.
    Национальный фронт спасения — группа диссидентов, развернувшая активность перед
    восстанием, — объявил себя временным правительством. Предложенное Советским Союзом
    вмегиательство было отвергнуто".
    В общем, цепь случайностей и совпадений.
    В то же время никто вроде бы не сомневается, что эти перемены произошли по решению
    Москвы и даже под определенным давлением из Кремля: Горбачев, как мы помним, даже
    стал лауреатом Нобелевской премии мира за проведение этой операции. Он, говорили
    нам тогда, распространил свою политику "гласности и перестройки" на "реакционные
    режимы" Восточной Европы. Однако остается без ответа вполне очевидный вопрос: коли
    это так, что же была тогда "бархатная революция"? Спектакль? Заговор Кремля?
    Действительно, там, где обстоятельства революции 1989 года расследовались, этот
    вывод неизбежен. Заметим, что из новых правительств Восточной Европы такое
    расследование проводили только чехи, но они установили, что все начальные этапы
    волнений, приведших к падению руководства Якеша, осуществлялись чешской
    госбезопасностью, а организовывались под руководством генерала Алоиза Лоренца —
    главы управления разведки ЧССР — по распоряжению начальника разведуправления КГБ
    генерала Виктора Грушко. Например, выяснилось, что и демонстрация 17 ноября, и ее
    крайне жестокое подавление, в результате которого якобы погиб студент, были частью
    их плана, а "погибший студент" оказался вполне живым сотрудником чехословацкой
    госбезопасности. Сделанный по материалам этого расследования документальный фильм
    демонстрировался в Англии по Би-Би-Си еще в 1990 году. В пятую годовщину этих
    событий генерал Лоренц появился на наших экранах и подтвердил все это, добавив,
    однако, что они со своей задачей не справились: в результате "революции" им
    полагалось поставить у власти либерального коммуниста, а не Гавела.
    Более или менее к таким же выводам пришли журналисты, расследовавшие события 1989
    года в ГДР. Например, в показанном Би-Би-Си документальном фильме "Падение стены"
    все бывшие лидеры ГДР подтверждают, что Горбачев практически открыто требовал
    снятия Хонеккера и поощрял заговорщиков. Конечно, они многого не договаривают,
    однако не трудно заключить, что первые демонстрации, требующие "либерализации",
    были организованы ими с санкции Москвы. Бесспорно хотя бы то, что по их
    распоряжению не применялась сила для подавления этих волнений.
    Даже румынские события, хотя их никто не расследовал, а новое руководство, как мы
    видели выше, "отвергло советское вмешательство", тем не менее крайне
    подозрительны. Например, ключевые фигуры этой "революции" были опознаны как агенты
    Москвы еще задолго до этих событий сбежавшим на Запад в 1978 году главой румынской
    разведки генералом Пачепой. Назвать их "группой диссидентов" можно лишь с
    известной долей иронии.
    Итак, не остается сомнения, что "бархатная революция" 1989 года была советской
    операцией. Зачем же понадобилось кремлевским режиссерам устраивать такое
    грандиозное и опасное шоу, если они могли просто сменить руководство любого своего
    сателлита на сколь угодно "либеральных" деятелей по своему усмотрению? Механизм
    таких "перемен" был отработан за 40 лет до совершенства и никогда не требовал
    устраивать народные волнения: все делалось тихо, келейно и без риска. Мы видели,
    как решали в Москве, кого назначить правителем Польши, и как легко это
    осуществлялось. В сущности, они даже не притворялись между собой: Москва, скажем,
    назначала Ярузельского, а он благодарил Брежнева за доверие. Так кого же в данном
    случае хотели обмануть спектаклем "революции"? Запад? Свои народы? И тех, и
    других?
    Наконец, трудно поверить, что результаты этой операции вполне соответствовали
    замыслу наших режиссеров. Мы только что видели, с какой тщательностью
    разрабатывался вывод советских войск из Афганистана, где советские вожди готовы
    были на любой обман, лишь бы сохранить там режим, "который, — пишут они, — во всем
    мире ассоциируется с нами". Однако Восточная Европа не просто "ассоциировалась" с
    ними, она была частью их самих. Невозможно поверить, чтобы Афганистан был для них
    важнее Польши, Чехословакии, ГДР, Венгрии, Румынии и Болгарии вместе взятых, тем
    более что разрыв между выводом войск из Афганистана и "бархатной революцией" —
    всего несколько месяцев. В случае Польши, например, — всего два месяца: из
    Афганистана "ушли" в феврале, а "круглый стол" состоялся в апреле-мае.
    Да что говорить о Восточной Европе или Афганистане, если Москва продолжала
    финансировать все компартии мира вплоть до 1990 года, несмотря на трудности с
    валютой. Спрашивается, неужто какая-то чилийская компартия была им важнее всего
    социалистического лагеря? А ведь речь шла не только о деньгах — коммунистических
    братьев по всему миру продолжали тренировать, снабжать оружием и "техническими
    средствами". Вот, например, в феврале 1990 года, уже после падения Берлинской
    стены, в ЦК планируют работу с ними:
    1. Удовлетворить частично просьбы руководства коммунистических партий Аргентины
    (КПА) и Чили (КПЧ) и принять в СССР в 1990 году сроком до трех месяцев для
    обучения вопросам обеспечения безопасности партии и ее лидеров, включая
    техническими средствами пять представителей КПА и четырех — КПЧ.
    2. Прием и обслуживание указанных товарищей возложить на Международный отдел и
    Управление делами ЦК КПСС, а их обучение, содействие в документировании и
    специальной экипировке ш Комитет государственной безопасности СССР.
    3. Расходы по проезду представителей КПА и КПЧ от страны пребывания до г. Москвы и
    обратно до места назначения, включая самолетами иностранных авиакомпаний, по их
    проживанию в СССР сроком до трех месяцев, специальной экипировке и другие расходы,
    связанные с выполнением просьб руководства этих партий, отнести за счет резерва в
    партбюджете.
    Курьезная деталь: как раз в то время, как разрабатывается операция по
    "освобождению Восточной Европы", мой "подельник-побратим" Луис Корвалан, который,
    оказывается, с 1983 года жил нелегально в Чили "с измененной внешностью" и
    руководил подпольной борьбой чилийских коммунистов против режима Пиночета,
    обращается в ЦК с просьбой "легализовать" его. Прятаться более не имеет смысла:
    кровавый Пиночет провел выборы и ушел в отставку даже раньше, чем началась
    "перестройка" в СССР. Но — вот задача! — товарищ Корвалан так и застрял в
    подполье, а для легализации надо опять вернуться в СССР, заново изменить
    внешность, получить паспорт законным образом.
    Руководство Коммунистической партии Чили (КПЧ) обратилось в ЦК КПСС с просьбой
    оказать содействие в поездке из СССР в одну из стран Западной Европы для получения
    чилийского паспорта с целью последующего легального возвращения на родину бывшему
    Генеральному секретарю КПЧ т.Луису Корвалану.
    Тов. Л.Корвалан приедет в г. Москву в конце июля 1989 года на отдых и лечение в
    соответствии с имеющимся приглашением ЦК КПСС. Он выедет из Чили нелегально, с
    измененной внешностью...
    Хватало же им времени и на такие детективные сюжеты: чего не сделаешь для мировой
    революции. Да ведь не одни чилийцы — и ливанские террористы, и турецкие
    подпольщики, и "трудовой народ Кипра" не были брошены на произвол судьбы. Их
    тренировка, снабжение, финансирование продолжались, несмотря на все катаклизмы
    советской империи. Вот планируется принять в 1989-1990 гг. "на специальную военную
    подготовку Министерством обороны СССР" по 20 ливанских террористов в год. И это не
    исключение, а правило, причем деньги, которые шли на эти расходы, получали от
    Запада — на "спасение перестройки".
    Слышу негодующие возгласы: да это же все были происки "консерваторов" и
    "реакционеров" в политбюро против "либералов" и "реформаторов"! Нет, дорогие мои.
    Я могу привести копии документов со всеми подписями: они подписаны, например,
    главным "зодчим перестройки" Александром Яковлевым, коего даже на Западе в
    консерваторы не зачисляли.
    Более того: похоже, эти "спецуслуги" планировалось расширять по мере перестройки.
    Вот еще один документ (тоже подписанный Яковлевым), где об этом сказано достаточно
    ясно.
    Руководство ряда братских партий несоциалистических стран ежегодно обращается в ЦК
    КПСС с просьбами о приеме на спецподготовку своих активистов. За последние десять
    лет было подготовлено свыше 500 зарубежных партработников для 40 коммунистических
    и рабочих партий (в том числе члены Политбюро и члены ЦК). В соответствии с
    поручением ЦК КПСС их прием и обслуживание осуществляют Международный отдел и
    Управление делами ЦК КПСС, а обучение — Комитет государственной безопасности СССР,
    — писали Фалин, Кручина и Крючков в апреле 1989 года. — Спецподготовка зарубежных
    партработников, а также прием руководителей некоторых нелегальных партий, которые
    прибывают в СССР для переговоров или спецучебы, осуществляется на квартирах
    Управления делами ЦК КПСС. Использование квартир в этих целях требует их
    специального оборудования средствами защиты в интересах предотвращения возможной
    расконспирации и утечки информации, создания дополнительных соответствующих
    удобств для осуществления учебного процесса.
    В связи с вышеизложенным считаем целесообразным принять дополнительные меры,
    направленные на совершенствование условий спецподготовки представителей братских
    партий. В частности, из имеющегося в распоряжении Управления делами ЦК КПСС жилого
    фонда предлагается выделить ряд квартир исключительно для проведения
    спецподготовки, оборудовав их необходимыми техническими средствами защиты, а также
    бытовой видеотехникой и радиоприемниками с широким диапазоном коротких волн.
    КГБ СССР можно было бы поручить разработать и согласовать с Международным отделом
    ЦК КПСС комплекс мер по обеспечению безопасности и секретности мероприятий,
    проводимых на спецквартирах.
    И ЦК постановляет выделить 12 таких "спецквартир" исключительно для проведения
    спецучебы и 5 — для приема руководителей нелегальных партий.
    Так, значит, ни в 1989 году, ни даже в начале 1990-го советское руководство вовсе
    не собиралось отказываться ни от империи, ни от экспансии. Чего же тогда хотели
    они добиться "бархатной революцией"?

    * * *

    Конечно, их цели были иными: фиктивная "народная революция" должна была, по их


    замыслу, привести к власти в Восточной Европе новую генерацию манипуляторов, таких
    же, как они сами. Им нужен был спектакль повторения "пражской весны", фикция
    "социализма с человеческим лицом", возникшего якобы по воле народных масс. Им
    требовался энтузиазм и на Западе, и на Востоке, который позволил бы
    стабилизировать ситуацию дома и получить необходимую поддержку Запада. Но, если на
    Западе эта затея полностью удалась, на Востоке их ждал столь же полный провал. В
    результате, единственной страной, где их замыслы в общем осуществились, была
    Румыния. Во всех остальных странах их ставленники не смогли удержаться на волне
    народной стихии, отвергнувшей социализм с любым лицом.
    Просчет кремлевских стратегов весьма симптоматичен: как и многие другие
    реформаторы-манипуляторы в истории, они переоценили силу своих структур и
    недооценили силу народной ненависти к своему режиму. Быть может, результат
    оказался бы совсем иным, проведи они эти "реформы" еще в 70-е годы. Между тем, к
    80-м наступило вырождение даже элитарных структур партии: десятилетия
    "естественного" отбора привели наверх оппортунистов и конформистов, неспособных к
    импровизации, а в обществах не осталось и крупицы веры в способность режима к
    обновлению. В то время как на Западе манипуляции горбачевского руководства охотно
    принимали за чистую монету, на Востоке режим уже настолько дискредитировал себя,
    что в искренность намерений его лидеров к 1989 году перестала верить даже
    интеллигенция. А уж люди попроще после десятилетий постоянной лжи склонны были
    скорее к излишней подозрительности, почти паранойе.
    Наконец, сама идея социализма изжила себя к 80-м годам. Особенно это было очевидно
    именно в Восточной Европе (Венгрии, Польше, Югославии), где за 20 лет
    перепробовали все возможные варианты реформ и убедились на практике, что система
    не реформируема. Имре Пожгай, лидер венгерских коммунистов, был, наверное, первым
    среди руководителей Восточной Европы, кто открыто признал это еще в мае 1989 года,
    добавив, что "ее нужно просто ликвидировать".
    Я охотно допускаю, что многое из этих новых реальностей в Кремле недооценивали,
    полагаясь на свою изворотливость да на заученную пассивность населения, не
    имевшего никакого опыта политической борьбы. Более того, весьма вероятно, что
    скептиков, предупреждавших об опасности, там могли и не слушать, принимая их за
    "противников перестройки", а в основном аппарат рапортовал об энтузиазме народных
    масс Однако не могли же они совсем не понимать, как опасна затеянная ими игра.
    Допустим, они могли рассчитывать, что возвращение "пражской весны" в Прагу
    удовлетворит самые необузданные мечты чехов, а "гуляш-социализм" в Венгрии уже
    достаточно стабилен, чтобы перемены в руководстве этой страны не вызвали цепной
    реакции неконтролируемых перемен системы. Но ведь была же еще и ГДР с ее почти
    сталинским режимом. Была Польша, где режим держался еле-еле, практически — на
    штыках польской армии. Более того, в Москве никогда и не обольщались насчет
    успехов стабилизации в Польше, а истинное положение вещей знали в политбюро еще в
    1984-м:
    ГРОМЫКО. ...Выполняя поручение Политбюро, мы сказали Ярузельскому о том, что
    особое беспокойство вызывает у нас незначительное продвижение вперед в деле
    усиления руководящей роли ПОРП в польском обществе? Ведь по сути дела костел уже
    превратился здесь в партию, стоящую на антигосударственных позициях. Мы обратили
    внимание Ярузельского на недостатки в подборе и расстановке кадров, в
    последовательном проведении в жизнь партийных решений. В ответах Ярузельского на
    наши замечания не чувствовалось, что он глубоко понимает роль партии в массах. В
    целом вопросы партийного строительства, если можно так сказать, не соответствуют
    его душе. Он больше заботится об усилении президентской власти в Польше.
    В беседах с Ярузельским мы особо остановились на экономических вопросах, отметив,
    что центральное и среднее звено хозяйственного аппарата в ряде случаев тормозит
    развитие польско-советских экономических отношений и продолжает смотреть на Запад.
    Ярузельский признал, что это так, но сказал, что с данными явлениями ПОРП ведет
    настойчивую борьбу.
    Оценивая положение в сельском хозяйстве, мы прямо сказали Ярузельско-му о том, что
    происходит налицо фактически дальнейшее расслоение крестьянского населения Польши,
    что практически партии, если ситуация будет оставаться такой же, придется рано или
    поздно идти к социализму вместе с кулаком. Правда, Ярузельский заявил, что кулака
    в Польше нет, хотя, как известно, в стране имеется немало хозяйств, располагающих
    земельными угодьями до 100 гектаров, в которых активно используется наемный труд.
    Ярузельский сказал, что польское руководство "в очень узком кругу и очень
    секретно" обсуждало эту проблему, но не сказал, к каким же иыводам пришли
    руководители Польши в данном вопросе. Так что налицо фактически линия на развитие
    частного хозяйства в деревне, на прямую или косвенную поддержку кулацкого
    хозяйства.
    ТИХОНОВ. И после этого они просят у нас зерно.
    ГРОМЫКО. Мы сказали Ярузельскому о том, что в Советском Союзе не может не
    возникнуть беспокойство в связи с тем, что ПОРП пока не ведет активную
    идеологическую работу и, в частности, слабо борется с костелом. Дело доходит до
    того, что перед папой римским на коленях ползают тысячи и тысячи люден. Однако
    беседа показала, что в этом отношении у польского руководства нет ни
    конструктивной программы, ни ясного понимания стоящих перед партией задач.
    В целом наш вывод состоит в том, что Ярузельский сейчас не созрел для крутого
    поворота в политике. С ним надо много работать, надо постоянно оказывать на него
    наше влияние. (...)
    УСТИНОВ. А.А.Громыко здесь подробно изложил основные моменты нашей беседы с
    Ярузельским. У меня складывается мнение, что он, конечно, не был с нами полностью
    чистосердечен. В целом наш разговор продолжался почти девять часов. Он показал,
    что нынешнее положение в Польше в целом Ярузельского устраивает. Он слабо связан с
    партийными организациями на местах и с рабочими коллективами, не понимает важности
    задачи укрепления первичных ячеек партии. Вот почему мы вынуждены были ему прямо
    сказать, что в Польше сейчас нет настоящей крепкой партии. Ведь известно, что из
    ПОРП за последние годы вышло более одного миллиона человек. Сейчас в ней осталось
    около двух миллионов членов партии, причем значительная часть из них ведет себя
    довольно пассивно.
    Мы много говорили с Ярузельским по проблемам отношений с молодежью. Особенно
    тревожно, что в польской армии сейчас уже служит около ста процентов, если можно
    так сказать, детей "Солидарности". Причем в военные учебные заведения они
    недобрали примерно 25 процентов контингента. Вот почему нам пришлось прямо сказать
    Ярузельскому о том, что они плохо работают с молодежью, с комсомолом (как
    известно, в Польше действует четыре молодежные организации). Он вынужден был
    признать отсутствие плодотворной работы с молодежью, особенно в вузах. В связи с
    этим я думаю, что нам надо гораздо более активно посылать в Польшу наш
    комсомольский актив, коммунистов. Причем тех наших товарищей, которые едут в
    Польшу, надо основательно готовить.
    Пришлось указать Ярузельскому и на слабую работу партии в профсоюзном движении
    Польши. Как известно, до событий членами профсоюзов являлись более 12 миллионов
    рабочих и служащих. Сейчас в польских профсоюзах всего 4 миллиона членов. Причем
    профсоюзные организации работают чрезвычайно слабо.
    ТИХОНОВ. Главный вопрос заключается в том, что нам делать по отношению к Польше,
    какие шаги надо предпринимать.
    РУСАКОВ. По-моему, товарищи Устинов и Громыко подробно и правильно
    охарактеризовали здесь положение в Польше. Надо учитывать, что Польша, называясь
    социалистической страной, никогда не была социалистической в полном смысле этого
    слова. Что касается руководства ПОРП, то в кадровом плане мы в целом сделали
    правильный выбор. В данной ситуации фигура Ярузельского является единственно
    приемлемой фигурой для руководства этой страной.
    Мне думается, что наши товарищи выдвинули перед польским руководителем все самые
    важные вопросы. С Ярузельским нужно работать и работать настойчиво.
    Предварительная беседа с польским руководителем двух самых авторитетных членов
    Политбюро ЦК КПСС является очень важным и очень нужным шагом в преддверии визита
    Ярузельского в Москву.
    ГОРБАЧЕВ. Да, действительно, это был наш дальновидный шаг. Важно, что он
    осуществлен накануне визита Ярузельского в Москву. Поэтому, мне думается, что
    можно было бы одобрить итоги бесед, проведенных т.т.устиновым и Громыко. Я
    внимательно ознакомился с записью этой беседы, которая составляет более 100
    страниц. Из нее явствует, что Ярузельский несомненно хотел представить положение
    лучше, чем оно есть на самом деле. Мне кажется, что подлинные замыслы Ярузельского
    нам еще предстоит выяснить, предстоит разобраться, не хочет ли он иметь в Польше
    плюралистическую систему правления. В то же время ясно, что положение в ПОРП имеет
    тенденцию к обострению и прежде всего к обострению отношений государственной
    власти с рабочим классом. Это же факт, что недавно на одной из верфей Гданьска
    вышло из состава ПОРП более 1200 человек. Значит, польское руководство плохо
    работает с партийными организациями на местах, формально к ним относится. Вот
    почему нет сомнения, что на нашу делегацию, которая будет беседовать с Ярузельским
    в мае этого года, ляжет большая и сложная задача. В ходе этой беседы нам надо
    активно проводить в жизнь линию, которая была намечена Политбюро ЦК КПСС.
    ЧЕБРИКОВ. Мне кажется, что это были очень важные и полезные переговоры. По
    имеющимся у нас данным, польская контрреволюция сейчас намеревается действовать в
    двух направлениях: во-первых, она активно ведет подготовку к организации
    беспорядков в майские дни. Во-вторых, готовится объявить бойкот выборам в местные
    государственные органы, которые будут проходить в середине этого года. Указанные
    моменты нам надо постоянно иметь в виду.
    ЧЕРНЕНКО. ...Нас действительно не могут не волновать события в Польше. Они выходят
    далеко за национальные рамки и затрагивают судьбы всего социалистического
    содружества, имеют самое непосредственное отношение к нашей безопасности.
    Нас тревожит и то, что, несмотря на известные позитивные. сдвиги в политической
    обстановке, контрреволюционные силы продолжают действовать, что костел ведет
    наступление, вдохновляя и объединяя как врагов социализма, так и недовольных
    нынешним строем. Тревожит нас, конечно, и тяжелое положение в польской экономике,
    растущие негативные настроения в рабочем классе, продолжающееся укрепление позиций
    частника. Но главное — у нас вызывает серьезную озабоченность положение в самой
    партии. ПОРП все еще ни идейно, ни организационно не восстановила единство своих
    рядов на принципиальной марксистско-ленинской основе. Она не оказывает в полной
    мере необходимого воздействия на основные процессы в жизни государства и общества.
    Словом, как признает сам Ярузельский, не выполняет своей руководящей роли.
    Польские товарищи говорят нам, что те или иные недостатки в области экономики и
    партийной работы, уступки костелу и частнику являются всего лишь тактикой, а
    стратегической линией по-прежнему остается линия на укрепление позиций социализма.
    Но как бы не получилось так, что сдача отдельных позиций по тактическим
    соображениям не обернулась неспособностью претворить в жизнь стратегические
    замыслы.
    Все это было сказано на встрече с Ярузельским. Мы, конечно, ему доверяем.
    Поддерживаем его. Но нам надо продолжать и воздействовать на него, помогать
    находить наиболее правильные решения, направленные на упрочение социализма на
    польской земле.
    ...И еще. Нам надо тщательно подготовиться к предстоящей встрече в Москве. Не надо
    жалеть сил для того, чтобы помочь сдвинуть дело, способст-, вовать активизации
    работы польского руководства, коммунистов Польши во всех областях жизни общества.
    Это тоже наш интернациональный долг.
    Нужно ли объяснять, что за последующие пять лет ситуация в Польше только
    ухудшилась, чего не могли не знать в Москве. Конечно, подустала и оппозиция, а
    постоянная нестабильность и экономические трудности должны были сильно утомить и
    все общество. Однако, вряд ли можно было рассчитывать, что соглашения "круглого
    стола" с остатками "Солидарности", оставлявшие в руках режима, грубо говоря, две
    трети власти, способны надолго стабилизировать положение. Да и в остальных странах
    Восточной Европы — в Чехословакии, Венгрии и особенно в ГДР — радость по поводу
    нежданного прихода "пражской весны" быстро сменилась бы желанием испытать пределы
    новой свободы. Словом, даже в случае фантастического успеха своих планов Москва
    должна была предвидеть всю неустойчивость создаваемых ими новых режимов Восточной
    Европы. Прежде всего — хотя бы уже в силу их открытости влиянию Запада, неизбежно
    усиливавшемуся при устранении "железного занавеса".
    В самом деле, представим себе, что операция вполне удалась и либерально-
    коммунистическая власть утвердилась в Восточной Европе. Что значит — утвердилась?
    Существуют рядышком две Германии — социалистическая и капиталистическая, не
    разделенные более стенкой. Чехи и венгры продолжают "реформировать" свой
    социализм, а в Польше остатки коммунистов и остатки активистов "Солидарности" в
    соотношении 2:1 пытаются управлять развалившейся экономикой страны. Эта идиллия
    невероятна уже хотя бы потому, что не оставляет места для контроля Москвы: через
    год-два, когда первые восторги утихнут, экономический кризис бывших соцстран
    заставит их все более втягиваться в орбиту Запада. Что может помешать им,
    отчаявшись в успехе "реформ", пойти дальше, а в случае суровых возражений Москвы —
    попроситься в НАТО?
    Наконец, проблема ГДР при отсутствии стены становилась неразрешима до тех пор,
    пока ФРГ оставалась членом НАТО: никто не мог помешать или всему населению ГДР
    убежать в ФРГ или — как оно и произошло — воссоединиться с ФРГ на западных
    условиях. А в том или другом случае — что бы стало с Польшей? Неужто кто-то мог
    всерьез рассчитывать на сохранение "социализма" в Польше, тем более на сохранение
    противоестественной коалиции коммунистов с "Солидарностью", если бы ГДР исчезла?
    Да и остальные соцстраны — разве не посыпались бы, как домино?
    Словом, как бы низко мы ни оценивали умственные способности кремлевских стратегов,
    такого плана они принять не могли. В нем должен быть еще какой-то элемент,
    позволявший хотя бы надеяться на стабилизацию новых режимов. Элемент, которого мы
    не знаем, о котором можем лишь догадываться...

    6. "Германский вопрос"

    К сожалению, никаких документов об этих решениях у меня нет, да очень может быть,
    что их нет и в природе. Как мы уже имели случай убедиться на примере подготовки
    вторжения в Афганистан, самые деликатные решения в Кремле не документировались — в
    лучшем случае, лежит где-нибудь в архиве бумажка с загадочным постановлением
    политбюро: "Одобрить предложения т.т. ... Поручить т.т. ... информировать ЦК о
    проведении этих мероприятий". И гадай, какие такие мероприятия богатого событиями
    1989 года имеются в виду?
    Все, что мы можем сделать, — это попытаться домыслить детали их плана, опираясь на
    косвенные данные. Так, мы знаем, что разделенная Германия была неприемлема уже
    Сталину, пытавшемуся в 1947-1948 гг. "воссоединить" ее на основе блока восточных
    коммунистов (переименовавших себя ради этого в Социалистическую единую партию
    Германии) с западными социал-демократами. По замыслу вождя и учителя, единой
    Германии полагалось стать нейтральной, демилитаризованной и... социалистической,
    что открывало путь к мирному захвату Западной Европы при помощи аналогичной
    операции — "союза" коммунистов и социалистов (об этом, в частности, рассказано в
    англо-американском документальном фильме "Вестники Москвы", показанном по Би-Би-Си
    в феврале 1995 года).
    Проект, однако, провалился, не в последнюю очередь благодаря "плану Маршалла":
    массированная американская помощь, разряжая социальную напряженность, выбила из-
    под ног левых сил почву и помогла Европе сделать "капиталистический выбор" вместо
    "социалистического". ГДР да и остальные страны "соцлагеря" возникли не от хорошей
    жизни: "железный занавес" был своего рода признанием Сталина в понесенном
    поражении. Последующие правители СССР — каждый по-своему — пытались от этой
    проблемы избавиться. "Воссоединить" Германию пытался и Берия (см. книгу
    Судоплатова), и даже Хрущев (для чего ему, однако, нужно было сперва добиться
    признания ГДР Западом). Но планы Берия кончились восстанием в ГДР 1953 года, а
    планы Хрущева — строительством стены.
    К тому же, в сущности, сводилась германская политика СССР и при Брежневе, когда
    пытались добиться тех же целей путем "детанта", т.е. опять же — союза с социал-
    демократами. Как и при Хрущеве, начали с признания ГДР Западом, Хельсинских
    соглашений, узаконивавших советские завоевания и открывавших путь к дальнейшему
    "мирному" захвату Европы. А кончили опять "холодной войной"
    Как я уже писал, стремление сделать Европу "социалистической", поставить на службу
    дела социализма ее промышленный потенциал было главным направлением советской
    внешней политики еще со времен Ленина: от этого зависело и выживание СССР, и успех
    всего социалистического эксперимента. А ключом к решению этой проблемы всегда была
    Германия. Особенно это стало актуально в послевоенное время: "воссоединение"
    Германии на советских условиях — нейтральности, демилитаризации и т.п. — означало
    конец НАТО, уход американцев из Европы и почти полное господство СССР от Тихого
    океана до Атлантического С моей точки зрения, нет ничего удивительного или даже
    оригинального в том, что к этим же планам обратились в момент нарастающего кризиса
    80-х Разрабатывавшийся с конца 70-х план поворота к "детанту" уже сам по себе не
    мог не поставить вопрос воссоединения Германии во главу всего проекта В чем же и
    была суть "детанта", как не в идее "конвергенции" на базе "союза" левых сил
    Европы? И как же эту "конвергенцию" осуществлять, если не устранить "железный
    занавес", прежде всего — Берлинскую стену? Ну, а то, что две Германии не могут
    существовать без стенки, выяснилось еще при Хрущеве.
    С другой стороны, "воссоединение" Германии на советских условиях, последующий
    развал НАТО и дальнейшая интеграция Европы на принципах социализма и были тем
    самым "отсутствующим элементом плана", без которого невозможно было
    стабилизировать новые режимы Восточной Европы, а вся затея с "бархатной
    революцией" оказалась бы самоубийственной для СССР Удержать эти режимы под
    контролем можно было лишь в контексте общеевропейской "конвергенции", не
    оставлявшей им никакой четкой альтернативы. Даже мятежная Польша никуда бы не
    делась, имея с одной стороны СССР, с другой — объединенную социалистическую
    Германию, а вдобавок сильно полевевшую Европу, стремящуюся к интеграции под
    руководством просоциалис-тической еврократии.
    Конечно, это всего лишь моя догадка, но догадка, основанная на многих косвенных
    данных. Так, легко заметить, что к 1989 году произведены были дальнейшие кадровые
    перестановки в советском руководстве, приведшие наверх еще больше специалистов по
    внешним делам: например, главой международного отдела ЦК стал Фалин, бывший посол
    в ФРГ, специалист по Германии; главой всего КГБ стал Крючков, бывший начальник
    Первого Главного управления (разведки); куратором всей международной политики в ЦК
    стал Александр Яковлев, а целый ряд членов политбюро и секретарей ЦК — уволены в
    отставку. Похоже, что команда, разрабатывавшая "новое мышление" еще с конца 70-х,
    вышла, наконец, на поверхность и заняла ключевые посты.
    Далее, с конца 1988-го и особенно в 1989 году постоянной темой выступлений
    Горбачева стало создание "общеевропейского дома". В то же время произошло и
    довольно резкое изменение отношения СССР к процессу интеграции Европы: если в 70-х
    и первой половине 80-х СССР относился к этим процессам весьма подозрительно, а то
    и крайне враждебно, то к 1989 году это отношение полностью изменилось. Вплоть до
    1984 года тогдашний глава разведуправления КГБ Крючков давал своим резидентам в
    Европе инструкции усиливать проникновение во все структуры Европейского сообщества
    и противодействовать его дальнейшей интеграции, потому что:
    Очевидно, что прогресс интеграции Западной Европы, в особенности в военно-
    политической сфере, противоречит интересам Советского Союза.
    Однако со второй половины 80-х, по мере дальнейшей интеграции, как политическое
    направление самого Европейского Сообщества, так и отношение к нему СССР начинает
    меняться: чем больше социалисты и социал-демократы господствуют в структурах ЕС,
    тем более благосклонно смотрит на всю затею Москва А к 1989 году создание
    "общеевропейского дома" становится их общим кличем, хотя, разумеется, ни те, ни
    другие не говорят открыто, что этому "дому" предстоит быть социалистическим.
    Наконец, само по себе падение Берлинской стены и последовавшее за ним
    воссоединение Германии не было неожиданностью для Москвы и вовсе не подразумевало
    катастрофы для их "друзей" в ГДР. Создается впечатление, что до определенного
    момента, по крайней мере до весны-лета 1990 года, все как будто шло "по плану" и
    никто из них даже не предполагал краха. Паника, судя по тем немногим документам,
    что удалось увидеть, началась только в марте, в преддверье и после выборов в ГДР,
    на которых "обновленные" и переименовавшие себя в Партию демократического
    социализма коммунисты понесли сокрушительное поражение
    Во время пребывания в служебной командировке в ФРГ с 7 по 12 марта с.г. встретился
    с Председателем ПДС т.Г.Гизи, который конфиденциально просил передать руководству
    КПСС следующее, — докладывает заму Горбачева по партии ВА.Ивашко сотрудник
    международного отдела ЦК Н.Португалов 13 марта 1990 года — Федеральное
    правительство в ближайшее время собирается внести в бундестаг законопроект о
    конфискации у ПДС и передаче в собственность государства архива бывшей СБПГ. В
    ожидании решения бундестага, который, безусловно, одобрит упомянутый законопроект,
    на архив уже наложен арест.
    Архив содержит большое количество секретных документов, опубликование которых
    привело бы к крайне нежелательным последствиям не только для ПДС, но и для КПСС.
    Речь идет, в частности, о подробных протокольных записях практически всех встреч и
    бесед руководителей СЕПГ с руководителями коммунистических и рабочих партий,
    начиная с КПСС; документах, связанных с деятельностью нелегальных компартий,
    которым СБПГ оказывала (по согласованию с нами) материальную поддержку, об
    отчетности по финансовой помощи СЕПГ прогрессивным организациям в ФРГ до
    объединения Германии и т.д.
    По словам Гизи, обнародование документов из архива было бы "настоящей
    катастрофой". Председатель ПДС настоятельно просит советское руководство, "пока
    еще есть время", оказать влияние на канцлера Коля, добиваясь от него либо снятия
    ареста с архива СЕПГ, т.е. возвращения его законному владельцу
    — ПДС, либо если канцлер не сочтет это возможным — уничтожения архива.
    Гизи этот вопрос ставит повторно: в начале этого года по личному указанию
    М.С.Горбачева совпосольство в ФРГ доверительно обращалось в ведомство федерального
    канцлера, но безрезультатно. Гизи полагает, что единственный путь к решению —
    включение этой темы в ближайший телефонный разговор на высшем уровне между Москвой
    и Бонном. (Быть может, имело бы смысл затронуть этот вопрос и в ходе предстоящего
    18 марта с.г. приезда в Москву министра иностранных дел ФРГ Х.-Д.Геншера в ходе
    его беседы с М.С.Горбачевым).
    Невозможно поверить, что, если бы произошедшие в ГДР события целиком
    соответствовали замыслам, Москва не позаботилась бы убрать оттуда заранее хотя бы
    компрометирующие ее материалы. А ведь под угрозой оказались не только секретные
    документы, дискредитирующие советских руководителей, но и люди, наиболее верно им
    служившие, которым тоже было что рассказать.
    В начале марта с.г. (международный) Отдел посетил бывший начальник разведслужбы
    ГДР (бывшего Первого Главного управления МГБ ГДР) т.Маркус Вольф. В беседе с
    т.Фалиным Вольф сообщил, что "над его головой сгущаются тучи": германское
    руководство под давлением правого крыла правящей коалиции не оставляет своего
    намерения возбудить против него уголовное дело. Это противоправно, поскольку,
    признав в 1973 г. суверенитет бывшей ГДР, руководство ФРГ тем самым признало за
    ней и все государственные функции, включая, разумеется, и разведывательную
    деятельность. Поэтому кадровые сотрудники бывшей разведслужбы ГДР не подлежат
    судебному преследованию, если они не совершили уголовных преступлений, что в
    случае с Вольфом бесспорно. Какие бы обвинения ни выдвигались в адрес бывшего МГБ
    ГДР, на кадровый состав разведслужбы, действовавшей в его рамках, они
    распространяться не могут. (...)
    Понимая шаткость своих правовых позиций, германское руководство готовит на
    территории земли Бавария, где у власти находится реакционная партия ХСС,
    "показательный процесс", в ходе которого перед судом предстанут несколько
    раскрытых агентов разведки с группой бывших офицеров и генералов ПГУ МГБ ГДР,
    непосредственно руководивших их работой. Расчет прост
    — баварский суд (...) вынесет обвинительный приговор не только агентам, но и
    офицерам МГБ ГДР за "соучастие в шпионаже". Федеральное правительство делает все
    от него зависящее, чтобы провести этот процесс возможно скорей, ибо у немецкой
    общественности ширятся настроения в пользу генеральной амнистии бывших кадровых
    сотрудников ПГУ МГБ ГДР.
    В настоящее время М.Вольф находится в Москве и занимается литературной
    деятельностью. Возвращаться в Германию он не может — там его немедленно арестуют.
    Вольф просит советское руководство повлиять на канцлера ФРГ Коля, тем более, что
    даже в непосредственном окружении последнего есть люди, высказывающиеся в пользу
    амнистии (например — министр внутренних дел Шойбле).
    Вольф и возглавлявшаяся им служба в течении десятилетий оказала неоценимые услуги
    Советскому Союзу. Следует учесть и то, что Вольф с самого начала поддержал курс на
    перестройку в Советском Союзе и в 1986 г. вышел в отставку из-за разногласий с
    Хонеккером по этому вопросу.
    Учитывая вышеизложенное, представляется целесообразным помочь одному из самых
    верных наших друзей, включив и эту тему в ближайший телефонный разговор между
    М.С.Горбачевым и Г.Колем.
    Забеспокоились и старые "друзья" в ФРГ — социал-демократы. Наш старинный знакомец
    Эгон Бар о чем-то озабоченно толковал с Яковлевым уже в апреле 1990-го. О чем —
    неизвестно, но после доклада об этой беседе Горбачев распорядился:
    Т.Т.Шеварднадзе Э.А., Язову Д.Т., Фалину В.И. Прошу учесть при выработке нашей
    позиции, — и ниже дописано: — Материалы были использованы для подготовки беседы
    тов. Горбачева М.С. с премьер-министром ГДР Л. де Мезьером 29 апреля 1990 года.
    Однако только в октябре 1990 года политбюро наконец принимает постановление "О
    мерах в связи с преследованиями Партии демократического социализма (ГДР)", которое
    можно расценить как признание поражения. Оно предписывает:
    1. ...организовать систематические публикации в партийной печати и других
    средствах массовой информации материалов по фактам преследовании и травли бывших
    членов СЕПГ, увольнений их с работы по политическим признакам, квалифицируя такие
    шаги как нарушение принципов демократии, прав человека.
    Особое внимание уделять случаям возбуждения уголовных преследований лиц,
    находившихся на государственной службе в ГДР или партийной работе, по обвинению их
    в "национальной измене" или подрывной деятельности против ФРГ, в особенности по
    мотивам сотрудничества с СССР.
    2. В материалах, освещающих ход процесса германского объединения, уделять должное
    внимание деятельности ПДС. Реагировать на попытки ущемить конституционные права
    партии, лишить ее законной собственности.
    Международному отделу ЦК КПСС наладить получение от ПДС регулярной информации о
    фактах преследования членов партии, а также материалов, вскрывающих
    антисоциалнстический характер мер, осуществляемых западногерманской стороной в
    ходе объединения.
    3. Постоянно держать в поле зрения и оперативно откликаться на попытки нагнетать
    обстановку вокруг Западной группы войск (ЗГВ), сеять недружелюбное отношение к
    советским людям.
    4. Предусмотреть возможность эвакуации в Советский Союз лиц, тесно сотрудничавших
    с советскими организациями и ныне ставших объектами травли и преследований со
    стороны Бонна. Прежде всего речь могла бы идти о работниках партии, органов
    госбезопасности и Национальной народной армии ГДР, деятелях науки и культуры,
    квалифицированных организаторах производства, потерявших из-за политического
    притеснения работу в объединенной Германии. Принять необходимые меры по их
    трудоустройству и материальному обеспечению.
    Не возникает сомнения, что вплоть до октября 1990-го, то есть до самого дня
    объединения Германии, в Москве все еще надеялись добиться этого объединения на
    своих условиях. Но с самого начала все пошло не совсем так, как планировали: из-за
    чистого недоразумения стену между Востоком и Западом открыли на день раньше, чем
    предполагалось, отчего потеряли контроль за миграцией населения ("Роковая ошибка"
    — передача Би-Би-Си 6 ноября 1994). Миллионы людей ринулись в эту дырку, раз и
    навсегда похоронив миф о ГДР как отдельном государстве.
    Затем, вопреки ожиданиям, выборы в ГДР 18 марта были полной катастрофой для ПДС,
    что предопределило исход переговоров о статусе объединенной Германии между
    союзниками по Второй Мировой войне и двумя Германиями ("4+2"), так же, как и
    заключение договора 18 мая о валютном объединении обеих Германий. Наконец, именно
    благодаря этим выборам возникшее христианско-демокра-тическое большинство в
    парламенте ГДР (Народной палате) 23 августа просто проголосовало за воссоединение
    восточных земель с ФРГ на основе еще довоенного закона, и все было кончено. У
    Москвы не оказалось ни малейшей возможности диктовать свои условия объединения,
    хотя до самого последнего момента Горбачев пытался удержать ГДР в Варшавском
    блоке. Даже летом 1990-го он все еще настаивал на сохранении армии ГДР в составе
    Варшавского договора, что было уже просто смешно.
    Конечно же, предполагалось нечто совсем иное: и разрушение стены должно было стать
    их триумфом, а не случайностью; и миграция населения через границу должна была
    строго контролироваться, существенно уменьшая политическое проникновение Запада; и
    тем более выборы 18 марта должны были выиграть их "обновленные" ставленники из
    ПДС. Вот тогда Москва продиктовала бы свои условия объединения, мало чем
    отличавшиеся и от сталинских, и от бериевских, и от хрущевских: нейтрализм,
    демилитаризация, социализм. Вряд ли западные немцы отвергли бы любые условия
    достижения своей мечты — объединения с восточными братьями, тем более, что социал-
    демократы вполне готовы были эти условия поддержать и даже вести избирательную
    кампанию на их основе.
    А получивши "нейтральную" Германию, развалив НАТО и отправив домой американцев,
    нетрудно было бы удержать и остальные страны Восточной Европы "в рамках
    социализма". Свершилась бы, наконец, та самая "конвергенция", о которой так долго
    мечтали западноевропейские меньшевики. Скажете, я преувеличиваю? Ни капли. Ведь
    даже в 1991 году, за несколько месяцев до краха, продолжались международные усилия
    партий Социнтерна по спасению КПСС, дискредитации Ельцина, поддержке Горбачева.
    В свою очередь процессы преобразований в государствах Восточной и Центральной
    Европы проходят под знаком демонтажа социализма, нарастания элементов "дикого
    капитализма", снижения уровня социальной защищенности трудящихся. Это вызывает
    обеспокоенность у ведущих европейских партии, входящих в Социалистический
    Интернационал. Ими ведется поиск способов противодействия нежелательным тенденциям
    в общественном развитии. В этой связи Итальянская социалистическая партия (ИСП),
    Испанская социалистическая рабочая партия (ИСРП), Социалистическая партия Австрии
    (СПА) и Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) высказались за создание
    общеевропейского центра по изучению проблем отношений между социалистами и
    коммунистами, — докладывал в ЦК международный отдел 7 июня 1991 года.
    Наиболее активно за обсуждение возникших проблем высказывается Французская
    социалистическая партия (ФСП), что объясняется прежде всего ее положением правящей
    партии и позицией руководства, которое, по-видимому, встревожено проблемой
    выживания социалистической идеи в условиях ее кризиса в Восточной Европе.
    Так, представители ФСП в последнее время неоднократно высказывались за то, чтобы
    обсудить в европейском левом движении новую концепцию действий социалистических и
    социал-демократических партий в условиях изменяющейся Европы. При этом П.Моруа
    неоднократно выражал свою готовность приехать в СССР и обсудить этот круг вопросов
    с руководством КПСС.
    Стоит ли удивляться, что президент Миттеран, очевидно, так сильно "встревожился
    проблемой выживания социалистической идеи", что был готов поддержать даже
    путчистов в августе 91-го?
    В целом среди европейских левых растет понимание необходимости поиска ответов на
    вопросы, поставленные изменившейся политической обстановкой в Европе, в том числе
    и в отношении противодействия политическим силам, активно продвигающим идеи
    "неолиберализма" и уже создающим своп организации и политические структуры в
    Восточной Европе.
    Мне ничего неизвестно о силах "неолиберализма" вообще, а тем более об их попытках
    создать свои политические структуры на Востоке. Зато "силы социализма" занялись
    этим еще до падения Берлинской стены, в частности в Польше, где благодаря их
    усилиям активисты "Солидарности" продолжали слепо следовать дурацким соглашениям
    "круглого стола" вплоть до крушения коммунизма в СССР. Да и в других странах
    Восточной Европы их влияние было немалым: говорят, Вацлав Гавел получил тысячи
    писем и петиций от западноевропейских благожелателей, уговаривавших его "сохранить
    завоевания социализма" в Чехословакии.
    Даже сама тема, выдвинутая ими для срочной разработки, звучит весьма убедительно:
    "Европейское сообщество и Восточная Европа после объединения Германии: вызов
    левым".
    Активизация процессов обсуждения этой проблемы и ее теоретическая и практическая
    разработка, в том числе с участием европейских социалистических и социал-
    демократических партий, поиск совместных подходов к развитию социалистической идеи
    в новых условиях, на наш взгляд, способствовала бы укреплению международных связей
    КПСС и ее позиций как ведущей силы в формировании новых подходов в международном
    рабочем движении к проблемам развития социалистической идеи.
    В этой связи желательно привлечь внимание международных политических кругов и
    общественности к неконструктивной позиции Венгрии, Польши и Чехословакии (к
    которым, возможно, присоединится и Болгария) по вопросу о новых договорах этих
    стран с Советским Союзом. Важно показать, что возражения наших бывших союзников
    против обязательств о неучастии "в каких-либо союзах, направленных друг против
    друга", и тот факт, что эта линия проводится в тесном контакте с западным блоком,
    привносят качественно новые элементы не только в региональную, но и
    общеевропейскую ситуацию в целом, не учитывают итогов Парижской конференции СБСЕ,
    чреваты нарушением баланса интересов, открывшего перспективу строительства мирной
    Европы.
    Как видим, идея о том, что Западная Европа может заставить Восточную оставаться в
    советском блоке, — не моя выдумка. И если этим планам не суждено было
    осуществиться, то лишь благодаря миллионам людей на Востоке, отвергнувшим
    социалистические мечты.

    7. "Приватизация" власти

    Наконец, косвенным подтверждением наличия такого плана "выживания социалистической


    идеи" служат уже упоминавшиеся в начале книги настойчивые усилия политбюро
    перевести свою помощь компартиям "в каналы торговых отношений с контролируемыми
    братскими партиями фирмами" Как мы помним, первые попытки провести этот план
    начались еще в 87-м году, а в 88-м и 89-м заметно усилились: в предполагавшемся
    "общеевропейском <социалистическом> доме" требовались иные формы деятельности
    компартий и взаимодействия Москвы с ними. Конфронтация и "классовая борьба" должны
    были смениться "сотрудничеством" левых сил, и будущие хозяева "дома" спешили
    укрепить положение своих подручных.
    Начиная с 1988 года аналогичные процессы "коммунистической приватизации"
    внедряются и в СССР. С одной стороны, структуры КГБ и международного отдела ЦК
    создают множество якобы коммерческих "совместных предприятий" со своими западными
    "друзьями"; с другой — под прикрытием нового закона о кооперативах партийно-
    хозяйственная номенклатура начинает прибирать к рукам государственную
    собственность, еще больше сливаясь с "теневой экономикой". К середине 1990 года
    процесс становится массовым, почти всеобщим по стране и служит, в основном, цели
    "отмывания денег" (как партийных, так и краденых у государства) и их перекачке в
    западные финансовые учреждения Евгений Новиков пишет:
    "В августе 1990 г. аппарат ЦК составил сверхсекретный документ под названием
    "Записка" (...), в котором предлагалось широкомасштабное вступление партитой элиты
    в международный финансовый рынок. "Записка" была представлена заместителю
    генерального секретаря Ивагико, который, приняв предложение, изложенное в записке,
    отреагировал на это так:
    "Всем партийным кадрам, которым доверяется подобная коммерческая деятельность,
    требуется поставить перед собой задачу изучить коммерческое дело. Они должны
    действовать скрыто и негласно, чтобы 8 исключить всякую связь между этой
    деятельностью и ЦК".
    В начале сентября 1990 года секретариат ЦК принял секретное решение,
    рекомендовавшее с целью сохранения необходимой партийной структуры быстрое
    проникновение элиты на международные финансовые рынки... В конце 1990 года ЦК
    начал создавать коммерческие банки для отмывания партийных денег. Три из них
    образовались в Москве (...) За ЦК последовала местная партийная элита, прибирая к
    рукам банки и используя их для финансирования коммерческих предприятий. Вдобавок
    ЦК и региональные партийные организации создали несколько сотен акционерных
    обществ".
    К концу 1990 года "приватизировалась" даже газета "Правда" вместе со своим
    издательским комплексом и полиграфической базой, при полном одобрении Горбачева.
    По оценкам Новикова, стоимость примерно 60 партийных "предприятий" составляла 1,3
    млрд. рублей, а стоимость всей "партийной собственности", согласно докладу
    управделами ЦК Н.Кручины на XXVIII съезде КПСС, была 4,9 млрд. рублей (7,8 млрд.
    долларов по тогдашнему курсу).
    "Началась погоня за арендой, за передачей и продажей собственности огромному числу
    всяческих организаций и коммерческих предприятий, при этом капитал экспортировался
    туда, откуда элита могла бы в течение многих лет черпать его для удовлетворения
    своих расточительных замашек".
    Важно, однако, понять, что это массовое ограбление страны, под конец производившее
    впечатление бегства крыс с тонущего корабля, изначально не планировалось как
    таковое. Уходить со сцены они отнюдь не собирались: напротив, идея "перестройки"
    состояла в том, чтобы укрепить свою власть, "спасти социализм" Но, будучи
    марксистами, они и спасались по-марксистски: ключевая идея "перестройки" исходила
    из известного положения Маркса о трех формах отношений "правящего класса" с
    собственностью — владение, пользование, распоряжение И если в течение последних
    60-ти лет своего правления, практически с конца ленинского нэпа, партия держала в
    своих руках все три формы собственности на средства производства, "перестройка"
    была как бы возвратом к нэпу. Партия предлагала сохранить в своих руках владение,
    отдавая распоряжение собственностью в аренду желающим и обеспечивая таким образом
    совместное с производителем пользование всеми средствами производства страны. И,
    хотя западная пресса объявляла о "введении в СССР рыночной экономики" раз десять
    при Горбачеве (и раз пятнадцать после него), в реальности ни о каком "капитализме"
    и речи не шло (да и сейчас не идет). Горбачевские "реформы" в экономике никогда не
    пошли дальше поощрения кооперативов, семейных и бригадных подрядов, под конец —
    даже акционерных обществ, при одновременном уменьшении роли партии в распоряжении
    собственностью за счет снижения роли Госплана, центральных министерств и общего
    партийного контроля за производством на местах. В 1989 году с отчаяния заговорили
    об "индивидуальной трудовой деятельности" (кустарном промысле), но о легализации
    частной собственности и не помышляли. Любимым лозунгом Горбачева, вплоть до его
    отставки, было: "придать социализму второе дыхание".
    Стоит ли удивляться, что вся эта переустройка не вызвала ни малейшего энтузиазма у
    рядового работяги? Сколько бы ни мудрили ученые господа, а он-то знал, что пока
    дело не его — толку не будет. Совместное с партией "пользование средствами
    производства" его явно не устраивало: и "партнерство" получалось слишком неравное,
    и репутация у "партнера" слишком скверная. Зато "теневая экономика", уже и так
    сильно спаявшаяся с партийными структурами, бурно расцвела в этих новых формах.
    Возникавшие кооперативы были в основном "посредническими", т.е.
    "перераспределявшими" социалистический продукт на частный рынок. В результате
    коррупция превратилась в норму, дефицит товаров стал еще больше, очереди к пустым
    прилавкам — еще длиннее, а тенденция партии к раздроблению и образованию
    региональных мафий только усилилась Этому же способствовали попытки
    децентрализации управления хозяйством, поощрявшие рост экономической автономии:
    вместо улучшения возникал управленческий хаос, а местная власть, спекулируя на
    извечных националистических настроениях своих республик, стремилась обрести бльшую
    политическую независимость.
    Но, если эти "реформы" оказались явно недостаточно радикальны для оживления
    экономики, они были слишком радикальны для политической системы Даже ленинский НЭП
    сильно подорвал партию, вызвав массовый выход из нее, а уж 60 лет спустя и партия
    стала другой (гораздо менее идейной и более бюрократической), в то время как
    доверия к ней у населения не осталось совсем К тому же за эти десятилетия вырос
    гигантский аппарат управления, вовсе не желавший расставаться со своей функцией
    "распоряжения", а подавляющее число предприятий в стране было фактически
    убыточным, жившим за счет дотаций и субсидий из центра. Их уже нельзя было
    "перестроить", оставалось только закрыть, выбросив на улицу десятки миллионов
    рабочих И, как ни мудрила партия, как ни крутилась, а уйти от этих проблем, свалив
    их на чьи-то плечи и оставив себе лишь "контрольный пакет" владельцев, им не
    удавалось.
    Для решения этой проблемы приступили весной 1989 года к последней фазе "реформ": к
    "советизации", то есть к переносу центра власти в советы. На бумаге опять все
    выглядело разумно и вполне по-марксистски: коли "правящий класс" решил поделиться
    правом собственности на средства производства с другими, он должен делить с ними и
    власть. Проще говоря, нельзя было рассчитывать на стабилизацию положения, не
    расширив социальную базу власти. Да и звучало все это очень по-ленински, возрождая
    лозунг "Вся власть Советам!" Но то, что казалось разумным в теории, обернулось
    катастрофой на практике: выборы на Съезд народных депутатов, как и последующие
    выборы в советы иных уровней, несмотря на все хитрые процедуры "выдвижения",
    "отбора" и "регистрации" кандидатов, несмотря на гарантированную законом треть
    мест для партийной номенклатуры и полный контроль средств информации, были полным
    провалом партии Повсеместно, где удавалось пробиться "альтернативным" кандидатам,
    народ голосовал за них, выражая свое полнейшее недоверие КПСС, если не сказать —
    ненависть к ней. Сама эта избирательная кампания впервые за 70 лет дала толчок
    политической активности населения, расшевелив запуганных десятилетиями террора
    людей, и вместо восторженного: "Вся власть Советам!" — у них вырвалось: "Долой
    коммунистов!" В известной степени эксперимент удался лишь на низшем уровне, где
    обкомовское и райкомовское начальство просто пересело в кресла предисполкомов
    местных советов, да и то это удалось только в провинции, но не в крупных городах.
    В сущности, партийная "перестройка" кончилась в 1989 году, убедительно доказав,
    что социалистические утопии себя изжили. У них не осталось сторонников нигде,
    кроме Запада, а попытка их внедрения повсеместно приводила к потере контроля над
    экспериментом. Стоило лишь убрать колючую проволоку вокруг социалистического
    лагеря, как лагерники начали разбегаться. Первыми сквозанули восточноевропейские
    братья, похоронив этим самым идею "конвергенции" Европы в "общий социалистический
    дом". За ними потянулись республики СССР, где избранные с большой помпой
    республиканские Верховные советы первым делом проголосовали за "суверенитет" своих
    республик. Да и в самой Москве, где всеми правдами и неправдами удалось сохранить
    на Съезде народных депутатов "агрессивно-послушное большинство" (по выражению Юрия
    Афанасьева), подлинными народными избранниками были чудом пробившиеся 20%
    "альтернативных депутатов". За ними не стояли ни партийные, ни финансовые
    структуры, ни общесоюзные организации — ничего, кроме народной воли. Но именно они
    были главными героями драмы, за которой неотрывно следили по телевидению сотни
    миллионов людей. Съезд как высший законодательный орган страны не сделал ничего
    значительного, но он имел колоссальное просветительное значение, впервые показав
    людям существо режима в неприкрытом виде. Разбуженные этим невиданным зрелищем,
    зашевелились народные толщи — забастовали шахтеры, усилились национальные движения
    в республиках. И хоть шахтеров кое-как удалось успокоить пустыми обещаниями, но
    угроза возникновения "Солидарности" в СССР продолжала висеть над страной. К концу
    1989 — началу 1990 года страна была уже неуправляема, а стихийное народное
    движение грозило объединиться в требовании отмены монополии политической власти
    КПСС Горбачевским "перестройщикам" ничего не оставалось, кроме как подчиниться
    этому требованию, отменив статью 6-ю конституции, формально закреплявшую эту
    монополию.
    Словом, если произошедшее и можно назвать революцией, то это была революция
    "снизу", случившаяся не благодаря, а вопреки Горбачеву и его подельникам. То, что
    планировалось как вполне умеренные, внутрисистемные изменения, вышло из-под
    контроля и переросло в революцию, обнаружив изначальное и несовместимое
    расхождение между намерениями вождей и чаяниями народа. Вожди слишком поздно это
    поняли, но уже начиная с 1990 года и до самого их падения все их усилия были
    направлены на то, как бы остановить цепную реакцию.
    Первые попытки как-то затормозить процесс, особенно распад СССР на независимые
    республики, начались еще в 1989-м кровавым подавлением мирных демонстраций в
    Тбилиси и не менее кровавым стравливанием национальных меньшинств с основным
    населением (в Абхазии, Осетии, Нагорном Карабахе, в Сумгаите). Затем последовали
    военная операция в Баку и нагнетание обстановки в Прибалтике, где русские
    переселенцы использовались в качестве инструмента имперской политики. Сейчас уже
    никто не сомневается, что так называемые "этнические конфликты" были
    спровоцированы Москвой, действовавшей по старой имперской формуле — "разделяй и
    властвуй". Но, хотя эта откровенно преступная политика оставила в наследство
    стране затяжные и порою неразрешимые конфликты, остановить распада империи она уже
    не могла. Спровоцировать конфликты было легко, а контролировать невозможно.
    В самой же России и попытка контролировать процесс через фиктивные "партии",
    созданные специально для этой цели КГБ, и инфильтрация самостоятельно возникавших
    политических организаций дала лишь временный успех. Этот "социалистический
    плюрализм", как и его исторический прототип — дореволюционная "зубатовщина", —
    только способствовал дальнейшей дестабилизации. Как профсоюзники Зубатова кончили
    тем, что устроили революцию 1905 года, так и гебешно-горбачевские "плюралисты" по
    мере роста поляризации общества оказались перед выбором: либо остаться за бортом
    движения, либо идти на конфронтацию с режимом. Мало кто рискнул разоблачить себя и
    поддержать власть. К концу 1990 — началу 1991 года требование отставки
    коммунистических властей стало настолько единодушным, что его поддерживали,
    кажется, даже сами коммунисты.
    Впрочем, большинство партийных руководителей к тому времени было уже в основном
    озабочено проблемой личного выживания, а процесс партийной "приватизации" приобрел
    характер панического бегства. Проследить, где осели все эти "партийные миллиарды",
    а с ними — и существенная часть западной помощи СССР того времени, практически
    невозможно, как невозможно проследить все запутанные связи международного отдела
    ЦК и КГБ с западными организациями и отдельными политиками. Тем более что после
    провала путча в августе 1991 года загадочным образом выпрыгнул из окна своей
    квартиры управделами ЦК Н.Кручина и то же самое сделал его предшественник на этом
    посту А.Павлов — два человека, непосредственно распоряжавшиеся партийной
    собственностью и финансами во времена "перестройки". Как-то незаметно исчезли со
    сцены и остальные начальники, руководившие процессом "партийной приватизации".
    Например, тихо, никому не мешая, живет в Германии у своих подельников — немецких
    социал-демократов последний глава международного отдела ЦК В.Фалин, как и многие
    его сотрудники — в других частях света. Никто их не разыскивает, не тревожит
    допросами: мир благодушно постановил, что это приемлемая цена за их "добровольный
    уход со сцены".
    Поразительное дело: более 70 лет они разрушали страну, истребляли целые народы,
    сеяли кровавую смуту по всему миру, подавляли малейшее проявление человеческого
    духа, а последние семь лет отчаянно спасали свой режим, не останавливаясь ни перед
    кровопролитием, ни перед самым наглым обманом. Наконец, потеряв контроль, обокрали
    страну и трусливо разбежались, спрятавшись за спины своих западных подельников. И
    мы же им теперь должны быть благодарны!

    8. Хроника краха

    Хотя, как я уже писал, почти все документы этого периода и в особенности периода
    так называемого "путча" успели уничтожить, не возникает сомнения, что с конца 1990
    года политбюро стало активно готовиться к повороту вспять. Схема этого поворота,
    по-видимому, мало чем отличалась от плана введения военного положения в Польше в
    1981 году, и, что особенно важно, Горбачев был в самом центре его подготовки. Все
    легенды о "заговоре" против него "консерваторов" и "реакционеров" — не более чем
    продолжение дезинформации о "борьбе реформаторов и консерваторов" в руководстве,
    которой, как мы видели, никогда не существовало. Вплоть до 1989 года не видно даже
    разногласий в политбюро, а те, кто в этом году стал высказывать вполне
    обоснованные опасения потерять контроль над событиями, были тут же удалены от
    власти. Да иначе и быть не могло — так работала коммунистическая система власти,
    что разногласия в руководстве допускались лишь при обсуждении проблемы, но не
    после принятия решения. Слово генерального секретаря было окончательным и
    обсуждению не подлежало.
    И уж совсем смехотворно звучат рассуждения о том, что Горбачев якобы не знал о тех
    или иных решениях своих коллег. Генеральному секретарю докладыва-лось все — даже
    мельчайшие детали мероприятий и малешие подробности событий. Вот, например, перед
    вами "Перечень некоторых документов, по которым даны поручения тов. Горбачевым
    М.С. в 1990 году". Этот перечень, конечно, неполный, в нем не хватает страниц, но
    даже и то, что осталось, не вызывает сомнений в той тщательности, с которой
    информировался генеральный секретарь. На его стол стекается буквально все: и
    хозяйственные проблемы областей, и обстановка в отдельных парторганизациях, и
    международные события. И по каждому документу фиксируется его распоряжение,
    "поручение", об исполнении которого делается приписка чуть ниже. Машина аппарата
    ЦК и не могла работать иначе: она так создана, чтобы работать бесперебойно.
    Информация у него была полной, даже избыточной, но по мере потери контроля над
    событиями она отражает картину начинающейся паники. Вот ему докладывают в феврале
    "некоторые соображения по решению германского вопроса", и он пишет:
    Тов. Фалину В.М. Прошу ознакомиться. Да, нам нужен план действий на ближайшее
    время. М.Горбачев, — а материал по его указанию рассылается всем членам политбюро.
    Вот в то же время Фалин сообщает "дополнительные сведения о трагедии в Катыни".
    Вопрос головоломный: признаваться или не признаваться в том, что польские пленные
    офицеры были расстреляны по приказу Сталина? И признаться плохо, и не признаться
    уже нельзя.
    Т.тЛковлеву, Шеварднадзе, Крючкову, Болдину. Прошу доложить свои соображения, —
    пишет Горбачев.
    Или вот народный депутат СССР т.Юлин "высказывает критические замечания в адрес ЦК
    КПСС, Политбюро ЦК за принятие, по его мнению, ошибочных политических и
    экономических решений". И он пишет:
    Т.Т.Строеву, Монякину. Побеседуйте с т.Юлиным.
    Однако с апреля 1990 года потеря контроля становится все более очевидной. Даже
    Центральное телевидение начинает выходить из повиновения.
    т.Медведеву В.А. Надо продолжить работу по перегруппировке сил в ЦТВ (пока еще
    можно это сделать!), — пишет Горбачев в отчаянии.
    А проблемы продолжают нарастать: хозяйство разваливается, начинаются перебои с
    электроэнергией, в Белоруссии происходит "неконтролируемое расползание
    радионуклидов" — последствие чернобыльской катастрофы, в Армении "сорвана
    государственная программа по ликвидации последствий землетрясения в Спитакском
    районе"... К осени уже полная паника: принимаются срочные меры к "приобретению за
    границей недвижимости и созданию совместных предприятий". Или вдруг такая запись:
    Леопольд Ротшильд
    Великобритания N16383 от 18.09.90 г.
    Подтверждает интерес Великобритании к созданию банковского синдиката для
    предоставления займов под гарантию размещения золота.
    Связано это или нет — сказать не берусь, но после августовского "путча" вдруг
    выяснилось, что золотой запас СССР бесследно "исчез"...
    Между тем, настроения в стране продолжают радикализоваться. Даже вроде бы
    контролируемые и доселе разрозненные оппозиционные организации начинают
    объединяться.
    20-21 октября 1990 года в Москве в кинотеатре "Россия" состоялся учредительный
    съезд движения "Демократическая Россия". На съезд прибыло 1270 делегатов из 73
    областей, краев и автономных республик — представителей оппозиционных КПСС партий,
    общественных организаций и движений, — докладывали Горбачеву. — В работе съезда
    участвовало 23 народных депутата СССР, 104 народных депутата РСФСР, депутаты
    Моссовета, Ленсовета и других местных советов. На съезд было приглашено свыше 200
    гостей из союзных республик, а также из США, Великобритании, ФРГ, Франции, Японии,
    Польши, ЧСФР. Его работу освещало около 300 советских и иностранных
    корреспондентов. (...) Основное внимание на съезде было уделено организационному
    усилению демократического движения в борьбе с "монополией КПСС на власть",
    созданию информационной сети демократических сил и их политической инфраструктуры,
    "активизации масс" и проведению совместных акций с другими оппозиционными
    движениями. (...) Отличительная особенность съезда — ярый антикоммунизм.
    Вырабатывалась стратегия и тактика удаления КПСС с политической арены, демонтажа
    существующего государственного и политического строя. (...) На съезде допускались
    разнузданные выпады в адрес Президента СССР М.С.Горбачева, Председателя Верховного
    Совета СССР А.И.Лукьянова, Председателя Совета Министров СССР Н.И.Рыжкова,
    Председателя КГБ СССР ВА.Крючкова и министра обороны СССР Д.Т.Язова...
    Обращает на себя внимание жесткая, бескомпромиссная тональность принятых съездом
    программных документов. Все они по существу призывают к конфронтации, гражданскому
    неповиновению и дальнейшей дестабилизации обстановки в стране. Анализ документов,
    принятых учредительным съездом, характер выступлений, вся атмосфера съезда и
    кампания, проводившаяся в его преддверии, неопровержимо свидетельствуют о
    формировании единого блока антисоциалистических, антикоммунистических сил, в
    задачу которого входит размывание социально-политических устоев страны, захват
    власти и устранение КПСС с политической арены.
    Как бы ни относились в политбюро к этой попытке, при тогдашнем состоянии общества
    само возникновение некоего объединяющего центра оппозиции было для них смертельно
    опасно. Им нужно было действовать, и притом быстро. Думаю, именно тогда и приняли
    они решение о повороте курса и введении военного положения. К концу года Горбачев
    сменил практически всю свою команду: игры в "реформы" кончились, для новой задачи
    нужны были иные люди — слепые исполнители, которые не побоятся крови. Некоторые,
    как Шеварднадзе, ушли сами, отлично зная, к чему идет дело. Других, как Рыжкова
    или Бакатина, Горбачев сместил сам. Даже и предполагать смешно, чтобы он чего-то
    "не знал", — он и был главным организатором поворота. С января 1991-го приступили
    к исполнению плана, причём, как водится, испытали его сначала в Литве.
    По сообщению ответственных работников ЦК КПСС (...), находящихся в Литве, 11
    января с.г. в г. Вильнюсе взяты под контроль десантников здания Дома печати и
    ДОСААФ (в нем размещался департамент охраны края), в г. Каунасе — здание
    офицерских курсов. Эта операция прошла в целом без сильных столкновений. В то же
    время нужно отметить необъективность информации об этих событиях, которая
    прозвучала по радиостанции "Маяк". В частности было сообщено о бесчинствах военных
    и якобы имеющихся жертвах и ранениях, — докладывали Горбачеву в тот же день. — В
    17 часов по местному времени в ЦК КПЛ состоялась пресс-конференция, на которой
    заведующий идеологическим отделом ЦК т.Ермолавнчус Ю.Ю. сообщил, что в республике
    создан Комитет национального спасения Литвы. Этот Комитет берет на себя всю
    полноту власти. (...) Комитет принял обращение к народу Литвы, а также направил
    ультиматум Верховному Совету Литовской ССР, в котором требует немедленной реакции
    на обращение Президента СССР.
    Верховный Совет Литовской ССР отклонил ультиматум, назвав созданным Комитет
    "самозваным", не имеющим юридических оснований выступать от имени народа Литвы.
    Заметим, что ровно по той же схеме проводился и "путч" в Москве семь месяцев
    спустя: занятие войсками ключевых позиций, пресс-конференция, создание Комитета
    "со всей полнотой власти". Иначе как репетицией это не назовешь.
    Однако события в Литве вызвали невероятно бурную реакцию по всей стране, причем не
    только в республиках, где легко отождествляли себя с литовцами, но и в России.
    Люди инстинктивно поняли, что началось наступление власти против них всех. В
    Москве, где антикоммунистические демонстрации нарастали всю осень, сотни тысяч
    вышли на улицы.
    20 января c.г. с 11.00 до 14.30 проходила санкционированная Моссоветом манифеста-
    ция, организованная по инициативе ряда народных депутатов СССР и координационного
    совета движения "Демократическая Россия, — докладывали Горбачеву. — От пл. Маяков-
    ского колонна демонстрантов прошла по Садовому кольцу, проспекту Калинина до
    площади им. 50-летия Октября, на которой затем состоялся 1,5-часовой митинг.
    В манифестации приняли участие до 150 тыс. человек. Состав организаций
    и политизированных движений — традиционный. По экспертным оценкам среди
    присутствующих превалировали представители научной и творческой интеллигенции,
    лица некоренных для Москвы национальностей, а также иногородние. (...) Митинг
    носил ярко выраженную антипрезидентскую и антикоммунистическую направленность.
    Среди характерных лозунгов были следующие: "Михаил Кровавый — Нобелевский
    лауреат", "Горбачева и его шайку к ответу", "Президента СССР на скамью
    подсудимых", "Кровопролитие в Литве — очередное преступление КПСС", "Червони
    фашисты КПСС — руки прочь от России и Балтики".
    В структуре лозунгов и выступлений из 33 основных тем антипрезидентская занимала
    первое место, антикоммунистическая — второе, поддержка нынешнего руководства Литвы
    — третье, поддержка Ельцина — четвертое. (...) Значительное место занимали
    требования суда над Комитетами национального спасения и отпора "реакционному курсу
    Горбачева и КПСС", вплоть до всероссийской политической стачки (из резолюции
    митинга) и вооруженного сопротивления в случае применения насилия...
    В принятой резолюции содержались требования "вывода карательных войск из
    Прибалтики", отставки Горбачева М.С. и Янаева Г.И., роспуска Съезда народных
    депутатов СССР и ВС СССР, создания российской армии, призывы к формированию на
    базе движения "Демократическая Россия" политической организации с ячейками в
    трудовых коллективах и по месту жительства.
    По нашему мнению, данную акцию следует рассматривать как подтверждение курса,
    взятого оппозиционными силами на изменение государственного и общественного строя,
    устранение с политической арены нынешнего руководства страны.
    Качественно изменяется тактика противостоящих центру и КПСС сил. Ядром
    консолидации демократических и национал-демократических движений республик
    становится ВС РСФСР во главе с Б.Н.Ельциным...
    Действительно, Ельцин и Верховный совет РСФСР как единственная работающая
    структура становятся центром: в феврале Ельцин воспользовался прямой передачей
    Центрального телевидения и призвал страну "объявить войну правительству".
    Обстановка подхлестывалась еще и тем, что в январе произошло резкое повышение цен.
    Последовала волна демонстраций и забастовок, кульминацией которой стала
    полумиллионная демонстрация в Москве в марте, проведенная вопреки официальному
    запрету Горбачева и несмотря на введенные в город войска. В конце марта
    забастовала вся Белоруссия — далеко не самая мятежная из всех республик.
    Если еще месяц назад в большинстве трудовых коллективов отношение к шахтерским
    забастовкам было сдержанным, то в последние дни поддержка их действий повсеместно
    усилилась, — докладывали Горбачеву. — На примере событий в Белоруссии видно, что
    экономические требования, выдвигаемые трудящимися под воздействием оппозиционных
    сил, перерастают в политические, связанные, прежде всего, с выражением недоверия
    центральным органам власти и КПСС.
    Забеспокоились официальные советские профсоюзы, поскольку "трудящиеся все чаще
    поддерживают не профсоюзы, а стихийно образуемые стачечные комитеты". Чтобы хоть
    как-то восстановить свой авторитет, даже они решили провести однодневную
    забастовку, в которой, однако, приняло участие 50 миллионов человек!
    Словом, чтобы как-то сбить волну, планы введения военного положения, видимо,
    отложили, а с прибалтийскими республиками начали "переговоры". Одновременно и
    Ельцин пошел на переговоры с Горбачевым, закончившиеся "Ново-Огаревским
    соглашением", Наступило затишье, как бы перемирие, которое, однако, никак не могло
    продолжаться долго: ни одна проблема по существу решена не была, а республики
    упорно отказывались подписывать какое-либо новое "союзное соглашение". Контроль
    над страной восстановлен не был, а кризису и конца не предвиделось. Возвращение к
    сценарию военного положения было неизбежно, но даже предположить, что от Горбачева
    что-то скрывали его подручные, невозможно. А уж осуществлять такой
    широкомасштабный "заговор", как "путч" 19 августа, без его ведома — и подавно. Без
    его санкции ни один орган власти, ни одно воинское подразделение или подразделение
    КГБ действовать не могло. Между прочим, это и погубило его замысел, его спектакль
    "путча" в августе, когда его подручным приходилось осуществлять сценарий ввода
    военного положения якобы без его санкции: ни один командир не соглашался
    действовать без непосредственного приказа Горбачева. Каждый отлично понимал, что
    без такого приказа их действия станут государственной изменой, за которую их же и
    расстреляют, свалив на них всю ответственность за "путч".
    Конечно, при отсутствии документов нам остается лишь гадать, какими соображениями
    руководствовался Горбачев, придумав такой невероятный трюк, как "заговор" против
    самого себя. А в том, что это было именно так, убеждают меня все детали столь
    странного "заговора", тщательно скопированного с известного сценария снятия
    Хрущева в 1964 году и построенного на дезинформации о "борьбе реформаторов и
    консерваторов" в политбюро. Вспомним: эта дезинформация, упорно распространявшаяся
    все время правления Горбачева, была основой его успеха на Западе. Даже самые ярые
    антикоммунисты (Рейган, Тэтчер) клюнули на эту "дезу", постоянно "спасая"
    Горбачева от мистических "консерваторов", а уж просоветские силы сделали из нее
    законную основу для перекачки миллиардов долларов в казну Кремля. Что же могло
    быть более логичным, чем использование того же трюка для введения военного
    положения? Оказавшись на краю пропасти, Кремль разыграл тот самый сценарий,
    которым семь лет пугали и Запад, и Восток: сценарий "заговора консерваторов" и
    смещения Горбачева, позволявший в то же время "успокоить" страну самыми жестокими
    средствами. А Горбачев триумфально вернулся бы месяца через три, милостиво
    "смягчил" бы некоторые крутые меры своих подручных и возобновил бы умеренную
    "перестройку" при полном восторге Запада. Ручаюсь, он бы еще 30 миллиардов
    долларов выманил у Запада под такую развязку...
    Однако, как и в сценарии "бархатной революции", кремлевские стратеги, при всей
    своей хитрости, не учли одного — реакции собственного народа. С ним настолько не
    привыкли считаться, что и не подумали, какую роль он может сыграть в затеянном
    спектакле. Не учли и той степени распада, в которой находились их же структуры
    власти. И партия уже разбегалась по "коммерческим структурам", и армейское
    командование не хотело стать козлом отпущения, и даже кагебешники не знали, что с
    ними сделают в заключительной сцене этого шоу. Никто из них не захотел платить
    своей жизнью за спасение сгнившего режима, а запутавшемуся в собственной лжи
    Горбачеву не верил уже никто, кроме Запада.
    Любопытно, что, столкнувшись с массовым неповиновением страны, так называемые
    "путчисты" растерялись и... побежали к Горбачеву в Крым, видимо, просить его выйти
    из тени и возглавить поворот к военному положению. Хорош "заговор", не правда ли,
    когда "заговорщики" бегут к своей "жертве" за советом и покровительством? Так и
    видишь их, уговаривающих Горбачева:
    — Михаил Сергеевич, без вас ничего не получается. Армия отказывается двигаться без
    приказа главнокомандующего, а народ столпился вокруг Белого дома, без
    кровопролития их не рассеять. Вся надежда на вас...
    Естественно, он теперь это отрицает, и столь же естественно "путчисты" — попросту
    говоря, все руководство страны — утверждают, что действовали по его приказу. Кто
    из них прав, кто нет, можно лишь гадать. Разобраться в их лжи невозможно без
    независимого, объективного и беспристрастного суда, которого так и не было.
    Бесспорно одно: вся подготовка к введению военного положения была произведена под
    его непосредственным руководством. Заколебался ли он в последний момент, как в
    свое время Ярузельский, или действительно затеял всю эту дьявольскую игру, чтобы
    выглядеть "красивее" в глазах мира, вернувшись из Крыма этаким примирителем в уже
    контролируемую его подручными страну, — остается неизвестным до сих пор.
    Да в сущности это ведь и не так важно: трех дней и ночей всеобщего неповиновения
    вполне хватило для окончательного краха режима. С провалом "путча" КПСС была
    запрещена, здание ЦК опечатано, а опьяненные моментом свободы толпы бродили по
    Москве и снимали памятники вождей. Но, как бы ни пьянил толпу этот момент свободы,
    он не был революцией. Лишенная стержня, страна просто распалась на составные
    части, контролируемые своими партийными мафиями. "Новая" политическая элита,
    всплывшая на поверхность, оказалась старой номенклатурой, вовремя приспособившейся
    к новым условиям. И никаких радикальных изменений этой "элите" уже не было нужно,
    как не нужна ей и старая идеология, ибо в ее руках остались и "коммерческие
    структуры", и собственность, и фиктивные партии, и средства информации, и
    международные связи со старыми "друзьями". Наступила эра "теневой власти", когда
    уже невозможно определить, кто за кем стоит да кто кому служит. Эра
    "клептократии", из которой России, боюсь, уже не выбраться.
    Только Горбачев, вернувшись в Москву, все твердил об обновлении социализма, о
    новой роли уже исчезнувшей КПСС, о новом "союзном договоре" уже несуществующих
    республик...
    9. "I am not naive, you know..."

    Легко понять как восторги "левых" по поводу "перестройки", так и их радость по


    поводу несостоявшейся революции — для них с самого начала не было альтернативы
    "детанту", а сохранение у власти партийной "элиты" при видимости демократии вполне
    соответствовало их желаниям. Только такой вариант и мог прикрыть их соучастие в
    преступлениях режима, при котором режим не оказывался бы преступным или, в крайнем
    случае, выглядел бы "исправившимся". В этом смысле Горбачев был для них находкой —
    если бы он не существовал, его следовало бы выдумать.
    В сущности, так оно и было: "реформатора", "либерала", "демократа" Горбачева
    выдумала западная левая "элита" с подачи советской дезинформации. Вспомним: тот же
    самый образ "либерала" и "реформатора" начали уже было создавать Андропову, когда
    он пришел к власти в 1983 году; но Андропову не повезло со здоровьем, и он умер,
    не получив Нобелевской премии мира. Горбачев просто был моложе и здоровее своего
    учителя и покровителя — в этом все их отличие. Окажись у Андропова здоровые почки,
    быть бы ему кумиром прогрессивного человечества, а весь мир, затаив дыхание,
    следил бы за его "мужественной борьбой с консерваторами" в политбюро. Его, а не
    Горбачева, провозгласил бы журнал "Тайм" человеком десятилетия, "Коперником,
    Дарвином и Фрейдом коммунизма в одном лице", и толпы западных баранов восторженно
    блеяли бы: "Юрий! Юрий!" — вместо: "Горби! Горби!"
    В сущности, какая разница — Горбачев или Лигачев, Андропов или Черненко? Дело ведь
    не в способностях советских вождей, а в наличии мощных сил "мира, прогресса и
    социализма" на Западе, для которых "выживание идеи социализма" было вопросом
    выживания их самих. Благодаря им мир и погрузился в "посттоталитарный" абсурд
    вместо выздоровления от коммунистической чумы. Пока они дружно спасали своего
    кумира от его собственного народа, никакая настоящая, "неконтролируемая"
    оппозиция, способная сместить номенклатуру и стабилизировать положение,
    сформироваться не могла. Не нашлось сил у обезглавленного, задуренного
    "гласностью" народа противостоять мнению всего мира "Мнение Запада" стало для него
    абсолютным и единственным критерием правды в то смутное время фантастической лжи.
    И откуда ему было знать, что и это "мнение" подтасовано идейными братьями их
    тюремщиков? При отсутствии политического опыта — где ж им было понять, что
    промедление смерти подобно: спасать надо или страну, или чужую "идею", а
    затянувшаяся агония режима сделает выздоровление страны почти невозможным. Семь
    лет, потерянные на партийную перестройку да на "поддержку Горбачева", — ох, как
    потом аукнутся!
    Однако успех "гласности и перестройки" никогда не был бы столь полным, а эффект их
    — столь катастрофичным для всего мира, если бы всеобщая эйфория не парализовала и
    консервативные круги Запада. Понять причины этого паралича гораздо труднее, тем
    более что к целому ряду ведущих консервативных политиков выражение "паралич" вряд
    ли подходит. Мы все помним, что одним из наиболее ранних и последовательных
    сторонников Горбачева была, например, Маргарет Тэтчер, объявившая его человеком, с
    которым она "может делать бизнес", еще до его прихода к власти. Спрашивается,
    неужели политик такого класса, да еще посвятивший свою жизнь борьбе с социализмом
    в своей стране, не видел той простой истины, что ее новый друг делает ровно
    противоположное? Или хотя бы того, что генеральный секретарь ЦК КПСС — не царь, а
    коммунистический режим — не монархия и, стало быть, каковы бы ни были его личные
    наклонности, "бизнес" придется делать не с ним, а со всем коммунистическим
    режимом?
    Между тем, это не было оговоркой со стороны г-жи Тэтчер. Ее лояльность лично
    Горбачеву заставляла ее впоследствии говорить и делать удивительные вещи. Помню, я
    ушам своим не поверил, услышав в 1988 году ее выступление по Би-Би-Си,
    транслировавшееся напрямую в СССР. Как раз только-только отменили глушение, и вот
    советские люди, и без того уже напрочь замороченные "гласностью", услышали из уст
    "самой популярной женщины в СССР" о том, что "отход от старомодной формы
    коммунизма (...) это историческая перемена". И в чем же эти исторические перемены
    видела легендарная "железная леди"' А вот недавняя партийная конференция в Москве
    была, оказывается, "веха в истории свободы слова", потому что "те, кто выступал с
    трибуны, уже не всегда говорили "по бумажке", а иногда непосредственно высказывали
    то, что чувствовали".
    Более того, словно не помня о существовании советской "империи зла", она буквально
    призывала различные народы СССР оставаться "лояльными к Советскому Союзу как нации
    народностей", удовольствоваться некоторой культурной и религиозной автономией, как
    это делают различные племена в Нигерии. И это говорилось в то время, как уже шло
    наступление на суверенитет прибалтийских республик, включения которых в состав
    СССР ни Британия, ни США никогда не признавали.
    Увы, Тэтчер не была исключением. Даже президент США Рональд Рейган, человек, для
    которого имя Ленина было всю жизнь анафемой, не преминул похвалить Горбачева за
    "возвращение на ленинские пути". И тоже в радиовыступлении, передававшемся на
    СССР. А уж его преемник Джордж Буш со своим госсекретарем Джимом Бейкером
    перещеголяли всех, до последнего дня сопротивляясь неизбежному распаду СССР.
    "Да, я думаю, что могу верить Горбачеву, — заявлял Джордж Буш журналу "Тайм" как
    раз тогда, когда Горбачев уже начал терять контроль, окончательно запутавшись в
    собственной лжи. — Взглянув ему в глаза, я оценил его по достоинству... Этот
    глубоко убежден в том, что делает. У него есть политическое чутье...".
    Примечательно, что сама эта фраза совершенно алогична: ведь если ваш оппонент
    действительно "глубоко убежден в том, что делает", то из этого вовсе не следует,
    что ему можно доверять. В конце концов, и Гитлер был "глубоко убежден в том, что
    делает". Но даже и мысли о том, что их цели противоположны, не приходило в голову
    Джорджу Бушу. Не удивительно, что при такой прозорливости президента США их
    встреча в верхах на Мальте сильно напоминала вторую Ялту: во всяком случае, после
    нее госдепартамент США неизменно расценивал растущее давление СССР на Прибалтику
    как "внутреннее дело СССР". И даже за два месяца до распада Союза, будучи с
    визитом в Киеве, Буш уговаривал Украину не отделяться.
    Насколько администрация Буша не понимала советской игры в Европе, видно хотя бы из
    ее позиции в вопросе о воссоединении Германии. Так, поспешивший в Берлин сразу
    после падения стены госсекретарь Бейкер расценил это событие как демонстрацию
    Горбачевым "необыкновенного реализма. И президенту Горбачеву надо воздать должное,
    так как он первым из советских руководителей имел смелость и прозорливость
    позволить отменить политику репрессий в Восточной Европе".
    И, видимо, в благодарность за это, главной заботой Бейкера было уважить "законную
    озабоченность" своего восточного партнера — всячески замедлить процесс
    воссоединения.
    "...в интересах общей стабильности в Европе движение к воссоединению должно носить
    мирный характер, оно должно быть постепенным, осуществляясь шаг за шагом".
    Предложенный им план был полной катастрофой, ибо полностью соответствовал
    советской схеме создания "общеевропейского дома": сначала предполагалось укрепить
    Европейское Сообщество, Хельсинский процесс, продвинуть дальнейшую интеграцию
    Европы. Все это, разумеется, не торопясь, "шаг за шагом", в расчете на годы.
    "И с возникновением этих перемен, по мере того как будет преодолеваться
    раздробленность Европы, постепенно произойдет и воссоединение Германии и Берлина в
    условиях мира и свободы".
    Более того, даже не проконсультировавшись с Бонном, он кинулся в Восточную
    Германию на встречу с новыми марионетками Кремля, чтобы "объявить о намерении США
    попытаться поднять авторитет политического руководства Восточной Германии и
    предупредить появление политического вакуума, который мог бы вызвать бурное
    стремление к воссоединению". И это — в январе 1990-го, т.е. незадолго до выборов в
    ГДР, фактически решивших ключевой вопрос: на советских условиях объединится
    Германия или на западных. По счастью, восточные немцы были менее "терпеливы" и
    более разумны: отлично понимая, с чем имеют дело, они взяли да и проголосовали за
    немедленное воссоединение, невзирая на Бейкера и на давление всего мира.
    Говорю — по счастью, ибо иначе жить бы нам всем теперь в единой социалистической
    Европе под диктатом Москвы, служить "промышленной базой мирового социализма". По
    крайней мере — до полного краха СССР. Да ведь и все развитие событий могло пойти
    иначе, если бы этот гамбит удался Горбачеву: и в самом СССР процесс распада мог
    существенно замедлиться, опираясь на "стабилизацию" в Европе и перекачку из нее
    средств. Спрашивается: почему же Запад, США со своей вроде бы консервативной, даже
    антикоммунистической администрацией так жаждали этой "стабилизации", а попросту
    сказать — спасения советского режима?
    Допустим, Бейкер был неграмотный, напыщенный, самовлюбленный дурак, мечтавший о
    каких-то глобальных структурах "от Ванкувера до Владивостока", зодчим которых он
    станет ("доктрина Бейкера"). Помню, на одной конференции я даже предложил ввести
    единицу измерения политической безмозглости — "один бейкер" (рядовой "человек с
    улицы" измерялся бы в "миллибейкерах"). Он даже в разгар кровавого советского шоу
    в Бухаресте на Рождество 1989 года заявил, что отнесется "с пониманием, если СССР
    введет свои войска в Румынию, чтобы помочь восставшим противникам Чаушеску". А
    новую, просоветскую политику США после встречи в верхах на Мальте он объяснял тем,
    что "Советский Союз изменил свою позицию, отойдя от политики подавления и диктата
    к политике демократии и перемен". Это говорилось в тот момент, когда советская
    армия громила демократическую оппозицию в Баку, положив там несколько сот человек
    (к чему Бейкер тоже отнесся "с пониманием"). Но ведь Бейкер был не одни, а простой
    глупостью это не объяснишь. В том-то и трагедия, что такую же безмозглую позицию
    занимали тогда практически все западные правительства, в том числе и
    консервативные.
    И правда, даже Рональд Рейган, столь успешно начавши экономическую войну против
    СССР, практически свернул ее во второй срок своего президентства, особенно с 1987
    года. Словно не веря собственному успеху, и Рейган, и Тэтчер принялись играть в
    несвойственные им игры "поддержки реформаторов" в Кремле, даже не задаваясь
    вопросом — откуда они там взялись? Сами собой отпали ограничения на утечку
    технологии, на займы и кредиты. К концу 1987 года OECD отмечала: "в настоящее
    время ежемесячный долг СССР достиг 700 млн. долларов", а общий долг советского
    блока вырос с 1984 года на 55%.
    "Как это ни удивительно, по мере возрастания долга условия его выплаты становятся
    мягче (...) средний процент выплаты долга Советским Союзом упал с 1 до 0,15 пункта
    выше лимита Либора. Бразилия выплачивает не меньше 0,75 пункта выше лимита
    Либора".
    Президент Буш и его администрация лишь продолжили эту тенденцию "сползания в
    детант", доведя ее до логического абсурда, когда Горбачева уже "спасали" от
    народа: от шахтеров, от демонстраций демократической оппозиции, от порабощенных
    коммунизмом наций, требовавших своей независимости. Как и войну в Персидском
    заливе, "холодную войну" прекратили чуть раньше, чем требовалось для победы,
    оставив всех нас в худшем из возможных вариантов: и злодейский режим недобит, и
    страна разрушена, а у деморализованного народа уже нет сил, чтобы завершить
    недоделанное. Да в чем-то и еще хуже — по крайней мере, курдам не приходится
    выслушивать сказок о спасителе человечества Саддаме Хусейне, а этому последнему
    все-таки не додумались дать Нобелевскую премию мира...
    Так что же произошло с нашими бывшими союзниками по борьбе с "детантом", с
    убежденными, казалось бы, антикоммунистами? Новинка кампании "гласности и
    перестройки" заключалась в том, что партия, которая 70 лет строила свою власть на
    основе коммунистической догмы, спасала теперь эту власть, демонстрируя
    "антикоммунизм". Это и было рассчитано на антикоммунистов, которым Кремль как бы
    предлагал на заказ любые изменения. Запад же ломал голову: что бы еще такое от них
    потребовать?
    "Пусть сперва выпустят Сахарова, освободят политзаключенных, тогда и поговорим".
    Выпустили. Освободили.
    "Теперь пусть уйдут из Афганистана".
    Ушли.
    "Ну, если они издадут Солженицына, тогда действительно..."
    Издали.
    Просто чувствовалось, как тяжело, с натугой работают мозги западных мыслителей,
    пытаясь нащупать критерий отличия нормальной страны от тоталитарного режима.
    Оказалось вдруг, что никто об этом раньше не задумывался, и каждый из них
    изобретал теперь свой критерий, удовлетворив который Москва получала себе еще
    одного союзника. Наконец, высказалась и команда президента Рейгана, по тем
    временам считавшаяся самой "оголтелой":
    "Пусть сломают Берлинскую стену".
    Что ж, сломали и стенку.
    Трагедия нашего времени в том и состояла, что если одна часть человечества отлично
    понимала суть коммунистической идеи (но сочувствовала ей), другая, якобы ей
    враждебная, сути дела не понимала, принимая симптомы болезни за самое болезнь.
    Людей, понимавших, что сама коммунистическая идеология является источником зла,
    что не потому режим бесчеловечен, что преследует людей за убеждения, оккупирует
    соседние страны и угрожает всему миру, а, наоборот, делает все это потому, что он
    бесчеловечен, — были считанные единицы. Но и они, в силу этого обстоятельства, не
    принадлежали к истеблишменту. Они считались такими же отщепенцами,
    "экстремистами", как и мы, а наше совместное влияние в годы "перестройки"
    приближалось к нулю. Ну что мы могли? Написать еще одну статью, которую, может
    быть, и напечатают наряду с десятками статей, восхваляющих "перестройку"? Условия
    здешней жизни уравнивают тебя и с шарлатаном, и с явным советским агентом: у него
    — мнение, и у тебя — мнение Различия между мнением и знанием у них не существует.
    Между тем, истеблишмент — и "левый", и "правый" — жил по своим правилам, не
    позволявшим слишком отклоняться от "консенсуса", от необходимости быть
    переизбранными (у политиков) или взаимоуважаемыми (у общественных деятелей,
    академиков, журналистов). Этот давно прогнивший, пошлый мирок живет "золотыми
    правилами", а не мозгами: позицию по отношению к коммунизму определяли здесь не
    тем, верна она или нет, а тем, насколько она "умеренная". Орды шарлатанов-
    советологов, "кремлинологов" сделали себе карьеру на высосанных из пальца
    рассуждениях о том, кто в Кремле "ястреб", а кто "голубь", кто "реформатор", а кто
    "консерватор". И не меньшие орды ничуть не меньших шарлатанов жили за счет
    ублюдочного "процесса контроля над вооружениями", хоть всякий и понимал, что не в
    оружии дело, да и не знал никто толком, сколько его у Советского Союза. Я уж не
    говорю об армии профессиональных дипломатов, для которых высшая ценность на земле
    — "стабильность" любой ценой (пусть и ценой свободы), а главная задача в жизни
    — "улучшение отношений" (пусть хоть с дьяволом).
    Да, наконец, будучи сами истеблишментом, "элитой", не могли они не чувствовать
    некого родства с советской "элитой", с советским истеблишментом. По меньшей мере,
    он им был понятней, ближе, удобней, чем неконтролируемые толпы народа, тем более —
    чем мы, "экстремисты".
    "Лучше жить с дьяволом, которого ты знаешь, чем с таким, которого не знаешь". Вот
    и вся их мудрость. Но ведь любой, даже самый честный политик вынужден считаться с
    этим стадом пошляков и приспособленцев: без него и править нельзя. Так вот и
    вышло, что, если "левый" истеблишмент отлично ведал, что творит, "правый" не
    нашел, что возразить. Даже Рональд Рейган, при всей своей инстинктивной ненависти
    к коммунизму, не нашел, что ответить, когда ему сказали:
    "А если Горбачева действительно завтра снимут, как Хрущева, и все вернется к
    брежневским временам? Весь мир будет проклинать нас за то, что мы его не
    поддержали".
    Увы, при ближайшем рассмотрении настоящих антикоммунистов, сполна понимавших, с
    чем мы имели дело, на Западе оказалось даже меньше, чем в Советском Союзе.
    Внутренне, в глубине души, мир уже давно капитулировал, примирился с мыслью о
    неизбежности "мирного сосуществования" со злом, приспособился к сожительству и
    даже не верил, что оно может кончиться. В лучшем случае надеялись на "смягчение"
    режима, на его "либерализацию", т.е. на чудесное появление в Кремле либерального
    "царя-реформатора". Вот и купились на приманку, когда ее им подсунул мудрый ЦК. Не
    случайно так упорно не хочет теперь выяснять человечество, что же все-таки
    произошло. Не хочет ни расследований, ни документов из архивов Кремля, ни
    признаний-мемуаров бывших палачей: каждый знает, что ничего лестного для себя не
    обнаружит. И даже теперь, всем фактам вопреки, предпочитают повторять очевидную
    ложь о смелом реформаторе Горбачеве, избавившем человечество от ужасов коммунизма.
    Так спокойнее, уютней...
    Однако, скажут мне, не все ж такие. Вот, к примеру, "железная леди" — неужто и она
    не лучше? Не может быть, чтобы и она тоже примирилась, капитулировала перед
    коммунизмом: совсем это не согласуется с ее образом. И правда, не согласуется.
    Вопрос этот мучил и меня все семь лет перестройки и даже после нее. Попытки с ней
    спорить, что-то объяснять были, однако, совершенно бессмысленны: она просто
    отказывалась слушать. А при упоминании имени Горбачева, лишь произносила, гордо
    вскинув голову, как сказала бы мать о своем дитяти:
    — Разве он не изумителен?
    И тут же прекращала разговор. Но я не унимался, и при каждой новой встрече опять
    возвращался к больной теме. Для меня это стало чем-то вроде идеи-фикс. Наконец уже
    в 1992 году, копаясь в архивах ЦК в Москве, я случайно набрел на документ 1984
    года о предоставлении советской помощи бастующим английским шахтерам. Нового в нем
    было мало — и так все знали, что СССР перевел им в критический момент забастовки
    миллион долларов. Точнее, сам факт и тогда был известен, но считалось, что помощь
    оказывают советские профсоюзы своим братьям по классу. Теперь же, просматривая
    документ, я мог убедиться, что решение, конечно, принимал ЦК, а в числе
    подписавших его был, разумеется, и Горбачев — тогдашний второй секретарь ЦК, без
    подписи которого ни одно решение принято быть не могло.
    Естественно, возвратясь в Лондон, я поспешил к Тэтчер, предвкушая эффект. Зная,
    как важна была для нее забастовка шахтеров 1984 года, из-за которой вполне могло
    пасть ее правительство, я и не сомневался, что наконец попал в точку.
    Действительно, увидев подпись своего друга, она побледнела:
    — Когда это подписано? — потребовала она. Я указал на число.
    — Это даже хуже, — сказала она тихо. — Я спрашивала его об этом как раз в то
    время, и он сказал, что ничего об этом не знает. То был мой долгожданный миг
    торжества:
    — Трудность "делать бизнес" с коммунистами в том и заключается, что у них есть
    отвратительная привычка врать прямо в глаза, — произнес я медленно и отчетливо,
    смакуя каждое слово.
    Настала долгая пауза. Пожалуй, слишком долгая.
    — I am not naive, you know... (Я, вы знаете, не наивна...) Так в готовившейся
    тогда к печати книге ее мемуаров, в соответствующем месте, появилась загадочная
    сноска:
    "В действительности я с тех пор видела документальное свидетельство того, что он
    (Горбачев) все прекрасно знал и был среди тех, кто принял решение о деньгах".

    10. Союзники

    Боюсь, однако, годы "перестройки" лишь обнажили всегда существовавшее различие в


    оценке коммунизма между здешними консерваторами и нами — выходцами из
    коммунистических стран, хлебнувшими "реального социализма". Если, скажем, для меня
    коммунизм был и остался абсолютным злом, хуже которого уже ничего быть не может,
    для них он был одной из проблем, и даже не обязательно самой важной. Более того,
    думаю, они никогда не поняли универсальности этого зла, его интернациональной
    природы, а стало быть, и всеобщей опасности. Где-то в глубине души большинство из
    них склонялось к тому, что эта болезнь не страшна "цивилизованным" народам, а те,
    кто заболел ею, каким-то образом того "заслужили". Вроде как в старину проказа
    считалась Божьим наказанием за грехи. Например, чрезвычайно распространенным
    именно среди консерваторов был миф о том, что коммунизм в России есть всего лишь
    последствие (или разновидность) сугубо российского деспотизма.
    "Ответ на многие загадки поведения Советов дают не звезды, но русские цари Их прах
    покоится в кремлевских усыпальницах, но их дух витает в кремлевских залах", —
    пишет, например, бывший президент США Ричард Никсон. А если это так, почему же и
    не начать "детант"? Россию не изменишь — такая уж она по воле истории, а надеяться
    остается только на появление на московском троне "просвещенного монарха".
    Или вот наш любимый консервативный мыслитель величиной в один "бейкер" объясняет
    бестолковым европейцам в 1991 году:
    "По иронии судьбы, ограниченный европейский национализм XIX века породил также и
    иную, совершенно отличную от него идеологию рационализма и универсализма, которая
    тоже преодолела границы одного государства: марксизм. В Советском Союзе большевики
    объединили эту идеологию со славянофильством, которое само по себе было реакцией
    на западные ценности, объявленные чуждыми".
    Где уж он нашел славянофильство у большевиков, можно только гадать, но зато он
    твердо знает, в чем противоядие:
    "Я считаю, что трансатлантические связи олицетворяют собой некие универсальные
    идеалы просвещения".
    Оставим в стороне эти безграмотные экскурсы в историю — что делать, если так
    "просветили" нашего мыслителя с его приятелем Джорджем Бушем где-нибудь в Йельском
    университете, в "землячестве", к которому они принадлежали в студенческие годы.
    Важно другое: коль скоро они те понимают, что марксизм и проистек из "идеалов
    Просвещения", они не видят, и в чем его опасность. Марксизм без "славянофильского"
    искажения становится …(пропуск нескольких слов, оборвана страница — прим.
    OCRщика)… "нового мирового порядка" — зачем с ним бороться?
    Любопытно, что в этом они вполне сходятся с европейскими меньшевиками, для которых
    миф о хорошем социализме и плохой России, его якобы исказившей, всегда служил
    самооправданием. (Непонятно только, зачем же они столь упорно поддерживали это
    "искажение" все 74 года его существования?) Но если для них это было всего лишь
    удобной ложью, консерваторы повторяют ее, даже не сознавая, что тогда им остается
    узаконить социалистический эксперимент у себя дома. Европейские консерваторы в
    этом смысле были никак не лучше Никсона с Бейкером: для них коммунизм никогда не
    был наднациональным злом, а наша борьба с ним так и не стала общей борьбой. Чего
    стоила одна только вечная путаница "русского" и "советского", т.е. смешение режима
    и народа, палача и жертвы. Доходило до нелепостей: получалось, что "русские
    оккупировали Афганистан", а "советский ученый Сахаров" этим недоволен. Скажете,
    это всего лишь лингвистическое недоразумение, неграмотность? Не знаю. Настоящие
    соратники более аккуратны в таких вопросах, как то, воюют они с твоим народом или
    с поработившим его режимом. Тем более, что с режимом-то как раз они воевать не
    рвались. Помню, бывший премьер-министр Гарольд Макмиллан сказал мне однажды:
    "Не наша забота пытаться изменить советскую систему. Это — дело самих русских.
    Наша обязанность – договориться с ними поддерживать равновесие в мире"
    Но ведь ту же мудрость повторила и Маргарет Тэтчер в своем интервью, когда
    поведала миру, что может "делать бизнес" с Горбачевым. "Мы не будем стремиться
    менять их, они не будут менять нас", — сказала она тогда. Помню, я отвечал ей на
    это в журнале "Сервей":
    "Что за прелестная основа для "конструктивных взаимоотношений"! Обычный бизнес, вы
    им — кредиты и технологии, а они вам взамен твердую валюту (...) за счет подрыва
    экономики. Вы им строите завод, производящий грузовики, а они пошлют эти
    грузовики, наполненные своими солдатами, в Афганистан. Не старайтесь их изменить —
    они вас так или иначе изменят. В этом-то и состоит суть экономических реформ, за
    которые так ратует товарищ Горбачев: Запад строит советскую экономику, а они между
    тем строят коммунизм во всем мире".
    Читатель может оценить мое злорадство, когда через семь лет я нашел вышеупомянутый
    документ о советской помощи бастующим британским шахтерам.
    Словом, наш союз с западными антикоммунистами никогда не был равным, в тяжелые для
    них времена "холодной войны" или "детанта" 70-х мы объединялись, а в тяжелые для
    нас времена "перестройки" они о нас и не вспомнили. Да и во времена альянса у нас
    не было полного взаимопонимания: слишком узко толковали они советскую угрозу, видя
    в основном лишь ее военный аспект. Но тот факт, что в войне идей вооружение имеет
    лишь психологическое значение, а сама эта война не имеет ни фронта, ни тыла, —
    остался за пределами их понимания. Не случайно, добившись банкротства СССР к 1986
    году, они успокоились, так и не доведя дела до конца: как только СССР перестал
    представлять угрозу миру, он перестал их интересовать. Дальнейшая судьба сотен
    миллионов людей их не интересовала, видимо, в силу уже упомянутого высокомерия
    (если не сказать шовинизма), предполагавшего наличие мистической вины народов,
    коммунизмом "наказанных".
    Соответственно, наши разногласия, хоть и приглушенные наличием общего врага, стали
    проявляться почти немедленно: уже к концу 70-х, когда мир убедился, что СССР не
    собирается соблюдать требования Хельсинских соглашений по правам человека, наши
    позиции разошлись. Мы считали, что единственной адекватной реакцией на аресты
    членов Хельсинских групп должна быть денонсация Хельсинских соглашений или хотя бы
    угроза денонсации — при ультимативном требовании освободить арестованных. Запад же
    был склонен сделать вид, что ничего существенного не произошло, и "продолжать
    хельсинский процесс" как ни в чем не бывало. Эту позицию еще можно было понять,
    пока в большинстве западных стран у власти оставались левые партии, но ведь она не
    изменилась и к началу 80-х, когда произошел резкий сдвиг вправо. Даже
    администрация Рейгана не решилась трогать этот вопрос, хотя многие влиятельные
    деятели республиканцев, находясь в оппозиции, открыто разделяли нашу точку зрения.
    Между тем, это было ключевой проблемой всей политики отношений между Востоком и
    Западом. Хельсинские соглашения, при всех их недостатках, содержали в себе
    основополагающий принцип этих отношений — равенство и неразрывную связь трех его
    "корзин": безопасности, сотрудничества и прав человека. В них было заложено
    чрезвычайно важное признание того факта, что советская внешняя агрессивность
    неразрывно связана с антидемократической, репрессивной сутью режима, без изменения
    которой о "безопасности" и говорить бессмысленно, а любая форма сотрудничества
    становилась капитуляцией. Экономические отношения превращались в помощь врагу,
    "культурные" — в инструмент советской пропаганды, и даже дипломатические лишь
    способствовали утверждению фальшивого образа Советского Союза как "нормального"
    государства.
    Более того, Хельсинские соглашения содержали очень важную уступку со стороны
    Запада: "признание нерушимости послевоенных границ в Европе", т.е де-факто —
    признание советской оккупации Восточной и Центральной Европы, ее узаконение. Не
    случайно Брежнев считал эти соглашения самым большим достижением своего правления
    и даже сказал одному из своих помощников:
    — Вот если удастся завершить Хельсинки, то и помереть можно.
    Оно и не удивительно: он хотел "вписать себя в историю как продолжателя линии на
    победу, как закрепившего победу в войне победой в политическом плане". Только
    обеспечив признание Западом советских завоеваний в Европе, можно было двигаться
    дальше — к расширению влияния на всю Европу, к "борьбе за мир" и разоружение. Для
    СССР эти соглашения были паллиативом послевоенного мирного договора в Европе,
    закреплявшего их империю.
    Таким образом, речь шла обо всей стратегии Запада на последующие десятилетия:
    денонсация Хельсинских соглашений фактически была бы ревизией соглашений Ялтинских
    и поставила бы вопрос о легитимности советской оккупации восточноевропейских стран
    (включая и Прибалтику, и даже Украину с Белоруссией). Характерно, что даже намек
    на возможность такого поворота в отношениях, когда ряд сенаторов и конгрессменов
    США предложил поднять эти вопросы на Мадридской конференции 1980 года, вызвал в
    Москве полную панику:
    Инициатива названных выше конгрессменов получила поддержку большинства членов
    палаты представителей, — в ужасе сообщал ЦК. — Это пока не обязывает администрацию
    к конкретным действиям, но по демагогическим соображениям может послужить Картеру
    поводом для развертывания новой враждебной кампании против СССР.
    Словом, Хельсинские соглашения могли бы стать прекрасным инструментом внешней
    политики, если бы Запад решился их использовать. Однако не только Картер, но даже
    Рейган, Тэтчер и Коль, практически контролировавшие в 80-х западную политику, на
    это не решились, а Хельсинские соглашения лишь превратились в инструмент советской
    политики подавления инакомыслия и развития дальнейшего наступления в Европе.
    Вместо того, чтобы заставить Москву обороняться, причем "на своей территории"
    (Восточная Европа, республики СССР), Запад позволил ей перейти в "мирное"
    наступление, чуть не стоившее Западной Европе ее свободы.
    Между прочим, изменить это положение было еще не поздно даже в разгар
    миротворческой истерии, развязанной Москвой в начале 80-х. Просто вместо того,
    чтобы принять советские условия игры и толковать об абстрактном "мире" вне
    контекста истории отношений между Востоком и Западом, вместо бесконечных
    препирательств по поводу числа ракет и боеголовок, которые только еще больше
    пугали несведущее население (а значит, играли на руку СССР), нужно было вернуться
    к контексту Хельсинских соглашений, позволявших связать вопросы безопасности с
    существом советского режима. Такая позиция была для Запада совершенно
    беспроигрышной, ибо возвращала дебаты в правильное русло, где и виновник был
    очевиден, и политическое решение конфликта между Востоком и Западом уже
    предложено, а наличие советской подписи под Хельсинскими соглашениями не позволяло
    говорить о каких-либо "неприемлемых" для Москвы условиях.
    В самом деле, что могла бы в тот момент ответить Москва на ультимативное
    требование соблюдать свои обязательства по Хельсинским соглашениям? Ничего, кроме
    демагогии. Зато денонсация их Западом открывала последнему великолепную игру:
    предложить созыв международной конференции для заключения послевоенного мирного
    договора, где неизбежно всплыли бы вопросы самоопределения стран Европы,
    оккупированных СССР по договору с Гитлером. Кто мог быть против мирного договора в
    тот напряженный момент? Даже откровенно просоветские силы оказались бы в
    затруднении, а уж непредвзятое общественное мнение точно оказалось бы на нашей
    стороне. Говорю это не предположительно: в 1984 году, как раз тогда, когда
    антиядерная истерика достигла своего апогея в США, мы поставили убедительный
    эксперимент в двух самых либеральных штатах США — Калифорнии и Массачусетсе.
    Избирателям в Лос-Анджелесе был предложен на референдуме вопрос:
    "Должен ли совет графства Лос-Анджелес направить руководству Соединенных Штатов и
    Советского Союза послание с утверждением, что риск ядерной войны между
    Соединенными Штатами и Советским Союзом может быть сведен до минимума, если у всех
    народов будет возможность свободно и без опасений высказывать свое мнение по
    международным проблемам, в том числе по национальной политике вооружения, — чтобы
    тем самым население графства Лос-Анджелес призвало все народы, подписавшие
    Хельсинские соглашения по правам человека, соблюдать условия этих соглашений по
    вопросам свободы слова, религиозных убеждений, печати, собраний и эмиграции для
    всех граждан?"
    И, несмотря на отчаянное сопротивление профессиональных миротворцев, предложение
    было принято большинством в две трети голосов! Аналогичная резолюция прошла в
    Массачусетсе в октябре:
    "...побуждая Советский Союз следовать Всеобщей Декларации прав человека ООН и
    Хельсинским соглашениям, тем самым уменьшая угрозу ядерного столкновения".
    Не возникает сомнения, что правительство США легко могло распространить этот
    эксперимент на всю страну, совершенно обезвредив движение промосковских
    миротворцев. Но, несмотря на такую яркую поддержку населения, администрация
    Рейгана так и не решилась на это. Тем более не попытались они сделать ее своею
    международной" позицией, а уж о денонсации соглашений и об идее "мирной
    конференции" в Европе и говорить не хотели.
    Увы, консерваторы оказались абсолютно неспособны усвоить принципы "идеологической
    войны". Даже помощь антикоммунистическим движениям, так называемая "доктрина
    Рейгана", ограничивалась чисто материальным аспектом, чаще всего финансовой или
    военной помощью. Но вся огромная пропагандистская работа по обеспечению
    общественного сочувствия была за пределами их понимания. Этим, как и многим
    другим, пришлось заниматься нам, не имея на то ни средств, ни политических
    возможностей. А много ли можно было сделать чисто общественным группам, на
    средства, собранные у общественных и частных фондов? Созданный нами в 1983 году
    "Интернационал Сопротивления" разрывался на части, пытаясь противодействовать
    тому, чем в СССР занимались огромные, хорошо финансируемые и могущественные
    структуры. Наши западные друзья часто даже не понимали, что мы пытаемся сделать.
    Работу с прессой, конференции да пресс-конференции они еще понимали, но что-либо
    более сложное наталкивалось не непреодолимые препятствия бюрократического
    непонимания.
    Наиболее яркий тому пример — наше предложение вызвать массовое дезертирство в
    советских частях, расположенных в Афганистане. Казалось бы, ясно, что, сколько ни
    снабжай афганских моджахедов оружием, чисто военной победы они добиться не смогут.
    Стало быть, надо искать других решений, которые бы сделали советскую оккупацию
    слишком "дорогостоящей". И самое очевидное решение — организация возможности
    бегства советских солдат за рубеж. Представим себе, как еженедельно, в числе
    прочих новостей, политбюро докладывают, что за истекшую неделю бежали еще
    несколько сот советских военнослужащих из "ограниченного контингента", а прежние
    несколько сот, добравшись до Запада, провели пресс-конференции. Сколько бы таких
    сообщений выдержало политбюро, прежде чем начать лихорадочно готовить вывод войск?
    Непосредственное участие советских частей в боевых операциях было бы сведено на
    нет, дабы не предоставлять дополнительных возможностей дезертирства. Но даже и
    такая реакция была бы огромным облегчением для афганцев — с деморализованной
    правительственной армией они бы и сами справились.
    А то, что советские солдаты бегут даже без малейшей надежды выжить, тем более
    добраться до Запада, мы знали от наших афганских друзей-моджахедов. Да я в том и
    не сомневался, понимая, как непопулярна должна быть эта война за коммунистические
    интересы среди русской молодежи (не говоря уж о выходцах из республик). Несколько
    десятков их уже сидело у афганцев в плену, что было крайне стеснительно для
    мобильных партизанских групп. К тому же советское командование, узнав, что в
    каком-либо кишлаке прячут беглых, подвергало этот кишлак безжалостной
    бомбардировке, чтобы отучить афганцев от такого гостеприимства.
    Словом, проблемой надо было заниматься в любом случае. Но самой простой частью
    задачи оказалось договориться с моджахедами: они-то прекрасно поняли ценность
    проекта. Понял ее и генерал Зия уль-Хак, президент Пакистана, охотно закрывавший
    глаза на провоз беглецов через свою территорию. Только западные правительства
    отказывались понять суть дела, упорно настаивая на "гуманитарном" характере
    операции, то есть на крайне малом ее масштабе. Всем нам, различным общественным
    группам, занимавшимся этой проблемой, с невероятными трудностями удалось вывезти в
    общей сложности человек 15, не более Ни о каких сотнях или тысячах беглецов не
    могло быть и речи: ни одна западная страна принять их не соглашалась...
    Это всего лишь один пример, но он весьма показателен как иллюстрация основной
    причины наших разногласий: вопреки всем нашим усилиям, даже наиболее
    консервативные круги Запада не пожелали понять, что десятки и сотни миллионов за
    "железным занавесом" являются их естественным и самым мощным союзником, а не
    "гуманитарной проблемой". Действительно победить коммунизм можно было только
    вместе с ними.

    11. Я сделал все, что мог...

    Но это было еще благодатное время, когда наличие общего врага хоть в каком-то
    смысле делало нас союзниками и обеспечивало поддержку если не правительств,
    то'хотя бы некоторых общественных сил. Бездумная эйфория времен "гласности и
    перестройки" лишила нас и этой последней поддержки, последних союзников. Соблазн
    "победить" без борьбы, выиграть без усилия оказался для них слишком велик. Как раз
    в тот момент, когда можно было наконец легально отстраивать оппозиционные
    структуры, не опасаясь серьезных репрессий, — и средства, и симпатии Запада были
    на другой стороне. Как раз в то время, как политзаключенные в советских тюрьмах и
    лагерях подвергались самому изощренному давлению с целью их идейной
    "нейтрализации", Запад рукоплескал гуманности Горбачева. Когда войска "спецназа"
    убивали грузинских демократов на площади в Тбилиси, давили Народный фронт
    Азербайджана танками в Баку, штурмовали правительственные здания в Вильнюсе и
    Риге, Запад беспокоило лишь одно: как бы это "не повредило Горбачеву". А уж
    финансовая помощь кремлевским "реформаторам" измерялась астрономическими цифрами:
    за семь лет партийной "перестройки" советский внешний долг вырос на целых 45
    миллиардов долларов! Вот какую цену заплатил Запад за то, чтобы в бывшем СССР не
    возникло ни настоящей демократии, ни рыночной экономики. И заплатил бы еще больше,
    окажись августовский "путч" более удачным: уже на подходе был новый "план
    Маршалла", всерьез обсуждавшийся на встречах "Большой семерки".
    Казалось бы, само упоминание плана Маршалла, спасшего Европу от коммунизма, должно
    заставить задуматься: ведь никому и в голову не пришло бы 50 лет назад предложить
    его еще не побежденной Германии! Разве могли предложить его Франции Петена, Италии
    Муссолини, Норвегии Квислинга? Отцам нашим, по крайней мере, хватило здравого
    смысла сначала разгромить противника, заставить его безоговорочно капитулировать,
    провести денацификацию — и только потом говорить об экономической помощи. А
    поступи они иначе, не видать бы Европе демократии, жить бы ей многие десятилетия в
    "посттоталитарном" абсурде.
    Конечно, мы пытались сопротивляться этому безумию до последнего, стараясь как
    могли поддерживать независимые силы и издания внутри СССР. Созданный для этой цели
    в Нью-Йорке "Центр за демократию в. СССР" даже стал переводить и публиковать эти
    издания в США, дабы привлечь к ним внимание публики, пока окончательно не лишился
    средств. Чтобы как-то рациональнее использовать наши убогие ресурсы, пришлось
    стянуть все в одну «организацию, объединившую демократов из всех республик под
    общим лозунгом-названием "Демократия и независимость". Но даже консервативная
    "Дейли телеграф" нашла нас слишком "правонастро-енными".
    "Многие диссиденты считают, что Запад питается далекой от действительности
    дезинформацией, рисующей Горбачева истинным демократом, которому угрожают его
    консервативные оппоненты. (...) И все же чем чаще эти одинокие голоса
    ниспровергают гласность, тем неотвратимей возникает подозрение, что эти люди стоят
    на месте, сменяя критерии наличия реформ, вместо того чтобы заверить нас, что их
    прошлые боевые заслуги не прошли даром. (...) Повсюду им видится заговор".
    Еще бы! Ведь даже Маргарет Тэтчер... и даже Рональд Рейган... Только считанные
    единицы среди журналистов (Эб Розенталь в "Нью-Йорк таймсе", страница передовых
    статей в "Уолл-стрит джорнэл") отваживались поддерживать нас в то время. По
    счастью, стремительно нараставший в стране кризис вызывал резкую радикализацию
    общества, и к 1990 году даже московская интеллигенция начала понимать суть дела.
    Появлялись новые возможности, новые силы выходили из-под контроля власти,
    избавляясь от чар перестройки. Летом 1990-го мы сделали последнюю серьезную
    попытку как-то объединить оппозицию — собрали конференцию в Праге, куда пригласили
    и старых диссидентов, и новых оппозиционеров из всех республик СССР, и тех из
    консервативных кругов Запада, кто еще мог оценить наше усилие.
    Прага была идеальным для этой цели местом не только из-за близости к СССР или
    облегченных правил въезда, но прежде всего благодаря очевидному символизму,
    который Вацлав Гавел не преминул отметить в своем приветственном выступлении.
    Единственный из всех тогдашних глав государств в мире пришедший к власти в
    результате антикоммунистической революции, он не побоялся солидаризироваться с
    нашей позицией, не изменил своему прошлому, но говорил о нашем общем принципе —
    неделимости свободы и справедливости. "Если они где-то под угрозой — они под
    угрозой везде".
    Увы, он оказался действительно единственным. Для того чтобы стать реально
    работающим центром оппозиции, нам требовались значительные средства, печатная
    техника, компьютеры, средства коммуникации — словом, все, что нужно массовой
    организации для ее нормального функционирования. Но, вопреки нашим отчаянным
    поискам, мы не нашли никого, кто бы снабдил нас всем этим, — ни фонда, ни
    правительства, ни богатого доброжелателя. Казалось, дальнейшая судьба мира никого
    больше не интересует. Иные говорили вполне откровенно. "Если вы правы и СССР скоро
    развалится, зачем же нам тратиться на это?" О том, что "развалиться" можно по-
    разному, не хотели и задуматься.
    Удивительное дело: режим был еще жив, он вполне мог утащить с собой в могилу сотни
    тысяч людей. Более того, как раз в 1990 году становилось очевидно, что Горбачев и
    его подельники к тому-то и готовятся. Но никого это уже не волновало. На какие-то
    гроши в другой только что освободившейся стране — Польше — мы срочно создали
    совместно с нашими польскими друзьями тренировочно-координационный центр "Варшава-
    90". Поляки, в прошлом активисты подпольной "Сражающейся Солидарности", брались в
    срочном порядке подготовить группы активистов из различных частей СССР к работе в
    условиях "военного положения". По нашей просьбе они восстановили даже свою
    подпольную мастерскую по изготовлению радиопередатчиков и каждую возвращавшуюся в
    СССР группу старались снабдить ими. Мы-то отлично помнили, что в условиях массовых
    репрессий "военного положения" достоверная и оперативная информация становится на
    вес золота. От нее будут зависеть жизни тысяч и тысяч людей.
    Вполне подтверждая наши прогнозы, режим начал 1991 год атакой на Прибалтику,
    повышением цен, всеобщим зажимом. Сомнений не оставалось: введения "военного
    положения" можно было ждать буквально в ближайшие недели Если что и сдерживало их,
    так это растущее сопротивление населения, грозившее вылиться во всеобщую
    забастовку. К весне конфронтация казалась неизбежной, а с моей точки зрения — и
    желательной. Это был уникальный момент нашей истории, один из тех редких моментов,
    что определяют жизнь страны на поколения вперед. Впервые за 70 лет безжалостного
    угнетения люди открыто бросали вызов режиму. Сам по себе такой общенародный порыв,
    объединяющий все этнические и социальные группы страны в стремлении отстоять свое
    достоинство и свободу, был бесценен. Он означал, что в этом, казалось бы, насмерть
    задавленном народе зреют предпосылки для настоящей демократии. Но одних
    предпосылок было недостаточно. Слабые и лишенные опыта, оппозиционные силы
    нуждались в закалке в процессе борьбы со старым режимом, чтобы вырасти в реальную
    политическую структуру, способную смести номенклатуру со всех уровней управления
    государством. Только такая борьба могла выдвинуть настоящих лидеров, народных
    организаторов в каждом районе, на каждом предприятии, создав таким образом
    подлинную политическую альтернативу Без этой борьбы не могло произойти системных
    изменений, а новый, нарождающийся строй не получал структурной поддержки.
    Одним словом, страна была на грани революции. И самое глупое, что можно было
    сделать в такой ситуации, — это позволить властям сохранить инициативу, дать им
    выбрать наиболее удобный момент для наступления. Конфронтацию надо было навязать
    режиму ровно тогда, когда он к ней менее всего готов, менее всего ее желает. Но
    повлиять на настроения огромной страны из-за границы, без своей организации, без
    общенациональных средств информации было невозможно. А ничего этого создать мы так
    и не смогли, будучи брошены без поддержки и ресурсов всем миром. Оставался
    последний шанс — попытаться поехать туда.
    С большим трудом пробившись в Москву в апреле 91-го, с визой всего на пять дней, я
    бросился в водоворот митингов, интервью, совещаний. Надежда на то, что все еще
    можно исправить, спасти, придавала сил, хотя я отлично сознавал, что ничего, кроме
    совета, предложить людям не могу — не то что средств, техники или организационных
    структур, но даже сочувствия западного мира, из которого я приехал. Это была
    отчаянная попытка убедить, надежда на то, что в накаленной добела атмосфере страны
    и одного громко сказанного слова может оказаться достаточно. В конце концов, разве
    не словом боролись мы с этим режимом тридцать лет? Разве не привыкли мы делать все
    от нас зависящее даже и в гораздо более безнадежную пору?
    "Конфронтации не избежать, — говорил я сразу по приезде на пресс-конференции. —
    Единственное, о чем следует думать: как избежать крови. Поэтому я тысячу раз готов
    повторить: нужна всеобщая забастовка. Это единственный шанс избежать крови и
    голода. (...) Вы что, не понимаете: к зиме у вас будет голод. Горбачев добровольно
    не уйдет. КГБ добровольно не уйдет. Значит, они будут стрелять.
    Я считаю, что сегодня нельзя быть пассивным. Ведь если наша страна не встанет, как
    один человек и не скажет коммунистическому режиму — уйди, альтернативой этому
    будет голод в эфиопских пропорциях и гражданская война ливанского типа".
    "Мне непонятно, как можно морально поддерживать бастующих шахтеров и продолжать
    ходить на работу, — давил я на чувства в последовавших интервью. — Как же так:
    бастуют шахтеры, не за себя — за общее дело, а вы ходите на работу... Я лагерный
    человек. Если голодает один зэк, голодает весь лагерь. Должна забастовать страна.
    (...) Вот если останется эта власть, ваши дети будут воевать где-нибудь в Польше
    или Молдавии. Будут подавлять мятеж азербайджанцев. Вам это надо?"
    "Нужно срочно организовывать демократические структуры. Ваши депутаты сидят в
    своем российском парламенте и теряют время. Неужели не понимают, что за ними
    ничего нет, никакой власти? Отними у них завтра микрофон, и их нету! Надо
    объединяться. Назовите это хоть форумом, хоть партией... Понимаете, страна рухнет,
    и никого нет".
    В сущности, в этом и была вся проблема: страна была готова сбросить режим, но не
    готова оказалась новая "элита", новые, выросшие в перестройку "демократы". Люди, в
    общем-то, случайные, выдвинувшиеся на псевдовыборах, когда любое новое лицо
    казалось лучше старых, они были гораздо ближе к режиму, чем к народу. Им вовсе не
    хотелось радикальных перемен, которые вполне могли отодвинуть в сторону и их
    самих, лишив их случайно обретенного положения "лидеров". Придя на заседание
    Верховного совета РСФСР, я поразился их неадекватности: полдня у них ушло на
    бесплодные препирательства о том, по каким микрофонам каким группам депутатов
    выступать. Под конец бурных дебатов на эту столь важную им тему они даже
    проголосовали и, восхищенные собственным демократизмом, объявили перерыв. А в это
    же время страна уже настолько жаждала смены режима, настолько была раскалена, что
    через несколько дней даже коммунистические профсоюзы были вынуждены, как я уже
    упоминал, провести однодневную забастовку, чтобы как-то сохранить свое влияние.
    Более 50 миллионов человек прекратило работу, притом вопреки официальному запрету.
    Воспользовавшись перерывом, я вылез на трибуну и попытался вернуть их к
    реальности. Куда там! Как и прочие российские "лидеры", они мечтали о "гражданском
    мире", о "переговорах за круглым столом" с коммунистическим режимом. И, сколько я
    ни объяснял, что даже в Польше (где за плечами лидеров "Солидарности" по крайней
    мере стояли миллионы членов их организации, пережившей к тому же военное
    положение) "круглый стол", тем не менее, был ошибкой: он лишь затормозил движение
    польского общества к демократии, — российские "демократы" не пожелали понять, что
    в их условиях такой "круглый стол" и подавно не будет круглым. В конфликте между
    народом и режимом они инстинктивно выбирали сторону режима, их породившего.
    Ельцин, в тот момент бесспорный их лидер, даже предал бастовавших шахтеров, бросив
    их на произвол судьбы, только чтобы договориться с Горбачевым о временном
    перемирии. Более того, из всех тогда существовавших политических групп он выбрал
    себе в союзники "либеральных коммунистов" — своих будущих смертельных врагов:
    Александра Руцкого сделал своим вице-президентом, Руслана Хазбулатова —
    председателем Верховного совета России. Пройдет всего четыре месяца, и этот
    "выбор" окажется роковым для всего последующего развития событий, для всей страны,
    сделав демонтаж старой системы невозможным. Запутавшись в заговорах, потонув в
    путчах, режим упадет, как переспевший плод. Но все структуры новой власти окажутся
    заблокированы старой номенклатурой, парализованы эгоизмом "новой элиты" из числа
    "либеральных коммунистов", столь любезных сердцу Бориса Ельцина. Не создав себе
    никаких массовых структур для опоры, новая демократия повиснет в воздухе, а власть
    достанется бюрократии, жадной и бездушной...
    Впрочем, что ж винить его одного, вечно пьяного бывшего партаппаратчика? От него и
    ждать было трудно другого выбора. Но ведь и весь "цвет нации", вся
    интеллектуальная элита оказалась не лучше, в критический момент испугавшись своего
    народа больше чекистской расправы. Заныли, заскулили:
    "Ах, не приведи Господи русский бунт... Ах, будут, танки под окном..."
    "Это, может, из Кембриджа кажется, что как только все заводы остановятся, так с
    неба булки посыплются, — не постыдилась поучать меня какая-то шибко интеллигентная
    дамочка, не видавшая в своей жизни ничего страшнее партийного выговора. — Но мы-то
    — отсюда — прекрасно видим, что это не скачок в "царство свободы", а шаг в сторону
    разрухи и хаоса, эпидемий и голода. И с помощью всеобщей забастовки не
    предотвратить гражданскую войну — но ускорить. ...множество трезвых умов давно уже
    поняли: если кого нам и следует бояться, так это "пламенных революционеров",
    обнаруживающих бесстрашие перед танками".
    Что ж, на то вам и даны "трезвые умы", чтобы "прекрасно видеть"... Через несколько
    недель были и танки под окнами, перед которыми пришлось-таки "обнаруживать
    бесстрашие", но уже было поздно спасти страну от разрухи и хаоса. Этот раскаленный
    апрель, когда все было просто, черно-бело, все — достижимо, будет вспоминать не
    одно поколение обнищавших, опустошенных людей, прячась по домам от банд мародеров.
    Мне же, как и тридцать лет назад, нечего сказать им, кроме:
    я сделал все, что мог...

    Глава седьмая
    расплата
    (Эпилог)

    1. На Востоке

    "Ах, какая разница? — говорили мне с досадой и на Востоке, и на Западе. — Главное,


    что коммунизм развалился, притом бескровно".
    И опять, как всегда, получалось, что я какой-то вечно недовольный злопыхатель или
    даже опасный "экстремист". Никак мне не угодишь: вот уж и советского режима нет
    больше, и КПСС запрещена, и СССР распался — чего же еще надо? Скорее бы только
    забыть кошмар прошлого, стряхнуть его точно пыль и — вперед, к победе капитализма!
    Не знаю, почему-то эта вот чисто фрейдистская потеря памяти (а с нею и совести)
    тревожит меня гораздо больше сугубо материальных последствий нынешнего кризиса.
    Жизнь начинается у них как бы с нуля, без сожаления, раскаяния или просто попытки
    переосмыслить пережитое. Все мы, независимо от наших прошлых дел, теперь
    одинаковы, все — пострадавшие, все — демократы. Порою доходит до курьезов: какой-
    то совершенно незнакомый человек, остановив меня на улице, радостно, без тени
    иронии, сообщал:
    — Я сам двадцать лет работал в органах. А мой приятель был одним из тех, кто
    вывозил вас в Швейцарию. Он этим всю жизнь очень гордится.
    И что мне было сказать, глядя в его радостное лицо, кроме как передать привет его
    приятелю?
    В основном же это совсем не забавно, это пугает. И дело тут отнюдь не в нас, тех
    немногих, кто отказался быть соучастником зла, — мы-то вполне готовы простить
    виновных, но не должны прощать себя они сами. Это должно быть нужно им, а не нам,
    и коли такой потребности у них нет, то дело безнадежно. Как хотите, но не могу я
    поверить в способность человека заново родиться без боли и мучительной переоценки
    своих былых ценностей, тем более в такую возможность для целой страны,
    десятилетиями жившей в чудовищной лжи. Единственный известный нам пример такого
    возрождения — послевоенная Германия — вряд ли был бы успешным без осознания
    немцами своей национальной вины, а это осознание — без осуждения их преступлений
    всем человечеством. Да и во всей континентальной Европе, пережившей нацистскую
    оккупацию (а стало быть, и коллаборантство ее элиты), вряд ли восторжествовала бы
    демократия. Глядишь, через год-другой после освобождения и там к власти пришли бы
    именно бывшие коллаборанты (разумеется, под личиной "демократов" и путем
    совершенно демократических выборов), как теперь это происходит и в Польше, и в
    Венгрии, и в Болгарии, и даже в Литве.
    Тем более не удивительно их торжество в России. Теперь, после кровавого месива в
    Чечне, вдруг заговорили враз — и на Востоке, и на Западе — о "конце российской
    демократии", об изолированной и никому не подотчетной правящей клике в Кремле, о
    контроле над прессой и народном безразличии. Чеченская авантюра объявлена чуть ли
    не "водоразделом" всего российского политического развития. Да полноте, господа,
    разве все это только что возникло? Разве не те же самые бравые генералы, что
    руководят штурмом Грозного, "помогали" Афганистану? Разве не те же самые
    партаппаратчики руководят "национальной политикой", что и при Брежневе-Андропове?
    Не те ли это "профессионалы", за коих так ратовало общественное мнение в 91-м? Да
    и "общество" — не то ли же самое, что так и не нашло в себе мужества освободиться
    от тоталитарного гнета? Не надо теперь лукавить, господа хорошие: все это вы
    выбрали сами, соблазнившись перестройкой да убоявшись конфронтации.

    Ах, будут танки под окном, будет кровь.

    Что ж, вот они и танки, вот и кровь.


    Так уж устроен наш мир, что нам приходится платить за любую свою ошибку, любой
    свой выбор. Но если за ошибку в личных делах обычно сам же и платишь, то за
    политические ошибки расплачивается вся страна, а то и весь мир. Одно цепляется за
    другое, делая невозможным третье и оставляя все более уменьшающийся набор
    возможных решений идущим следом поколениям. И, глядишь, вполне разрешимая вначале
    проблема вырастает в кризис, а кризис — в катастрофу, от которой пострадают совсем
    непричастные к изначальной проблеме люди. Будь они хоть семи пядей во лбу, им
    только и останется, что выбирать между плохим и худшим.
    Не так ли и нам пришлось платить за увлечение наших дедушек и бабушек красивой
    идеей социализма в начале века? А еще более — за их безразличие, за их конформизм,
    когда на их глазах красивая мечта стала превращаться в душегубку. Ведь если что и
    поражает в российской истории, так именно это безразличие, знаменитый русский
    "авось": фанатиков-большевиков и было-то не более сорока тысяч в 17-м году, но и
    противостояла им всего лишь горстка офицеров. Даже в разгар гражданской войны —
    всего несколько сот тысяч с обеих сторон, из коих значительную часть составляли
    люди совершенно случайные: поляки, пленные чехи, латышские стрелки. В лучшем
    случае — казаки. Так где же была вся страна, уже тогда имевшая население в 150
    миллионов? Что они-то делали? Сидели по домам и ждали: "Авось, пронесет..."
    Хотя исторические параллели редко бывают оправданы, от них трудно удержаться:
    глядя на нынешнее равнодушное разложение огромной страны — как не вспомнить апатию
    75-летней давности? Конечно, переход от десятилетий тоталитарной неволи к
    демократии и от "зрелого социализма" к рыночной экономике никак не мог быть
    легким. Достаточно вспомнить коллективизированное сельское хозяйство, жестко
    монополистическую промышленность, почти 50% которой работало на военные нужды,
    отсутствие инвестиционного капитала, истощенные ресурсы и массы людей, никогда в
    жизни не работавших продуктивно, чтобы понять масштабы проблемы. Любая, сколь
    угодно постепенная реформа такой экономики неизбежно должна была вызвать массовую
    безработицу, падение жизненного уровня и социальную напряженность, размаха которых
    не выдержало бы никакое демократически избранное правительство (как ни одно
    избранное правительство не могло бы и создать такую систему).
    Тем более не могло справиться с такой колоссальной задачей правительство,
    состоящее из людей случайных, на которых буквально свалилась власть, и у которых
    не было никакой структурной опоры, способной стабилизировать положение в
    переходный период. Новые, демократические учреждения находились в зачаточном
    состоянии, существуя скорее символически, чем реально; во всяком случае, они были
    не чета вездесущим и хорошо отлаженным структурам, оставшимся от старого режима и
    спаянным общими интересами (и совместными прошлыми преступлениями) в фактическую
    мафию. Даже заменить старый управленческий аппарат было некем, отчего старая
    номенклатура с ее награбленным богатством, международными связями и опытом
    продолжала контролировать как исполнительную, так и законодательную власть в якобы
    демократическом уже государстве.
    Не забудем и менее чем дружественное отношение Запада к нарождающейся в бывшем
    СССР демократии: в то время как те, кто пытался спасти прогнившую систему, —
    Горбачев и К° — до последнего момента пользовались безоговорочной поддержкой
    Запада, их более демократические оппоненты (включая Ельцина), объявлялись
    "ненадежными" и даже "опасными". Все это лишь продлевало агонию режима, тормозило
    возникновение подлинной демократической оппозиции и делало проблему выздоровления
    страны еще более трудной.
    Наконец, прибавьте сюда для полноты картины бесконечные этнические конфликты,
    стремительный рост преступности, фантастическую коррупцию и полную апатию
    деморализованного населения, и станет ясно, что шансы успешного выздоровления были
    весьма невелики. Единственным выходом из положения могло бы стать только
    вовлечение максимально широких слоев населения в политический прогресс. А для
    этого нужна была драма всенародной борьбы со старым режимом, нужен был катарсис
    победы общества над системой, а точнее сказать — над самим собой. Но, как мы
    видели, на это не решилась "элита", для которой номенклатура была роднее народа.
    Напротив, эти провинциальные секретари обкомов и бывшие комсомольские вожаки,
    волею случая оказавшиеся у власти, меньше всего хотели что-либо менять и уж тем
    более делиться властью. Да и не только они.
    "Ах, народ не готов..." — толковала интеллигенция, привыкшая всегда оправдывать
    свое слабодушие ссылками на "народ". Напротив, как мы видели выше, народ-то был
    готов бороться за демократию, однако элита удобное сожительство с коммунистами
    предпочла власти народа, проводимой народом в интересах народа.
    Тем не менее, как бы в подтверждение старой истины о том, что жизнь — гениальный
    создатель самых невероятных сценариев, судьба предоставила Ельцину и его
    соратникам последний шанс: разразился так называемый августовский путч, подспудно
    оказавшийся неожиданным подарком, поскольку ускорил крах коммунистической системы.
    Можно только гадать, сколь долго, если бы не путч, тянулась бы предшествовавшая
    всему этому деморализующая неопределенность, когда интеллектуалы беспрестанно
    мололи языками насчет мудрости решения "сесть за круглый стол переговоров" и
    кошмаров возможной конфронтации, а Запад отчаянно пытался спасти своего любимого
    Горби. И как бы ради посрамления их всех "империя зла" решила нанести ответный
    удар, после чего развалилась на глазах, показав, до какой степени прогнила
    насквозь.
    Таким образом внезапно возникла возможность компенсировать затянувшуюся
    нерешитель-ность. Но для того, чтобы воспользоваться такой возможностью,
    необходимы были очень быстрые и радикальные действия, пока номенклатура еще не
    пришла в себя от полученного шока, а общественное воодушевление пребывало в
    апогее. И, надо сказать, команда Ельцина действительно великолепно проявила себя
    во время путча, а также в течение нескольких дней после него. Вне сомнения, то,
    что Ельцин взобрался на танк перед Белым домом и обратился оттуда с речью к
    согражданам, было его звездным часом, а тот момент, когда через пару дней он
    подписывал указ о запрещении коммунистической партии Советского Союза, — самым
    знаменательным событием всей его жизни.
    Но на этом все и кончилось. В следующие сто дней, как бы оцепенев от неожиданного
    триумфа, Ельцин не совершил ровным счетом ничего значительного. Как и в 1917 году,
    августовская "революция" одержала победу в центре страны, в основном в нескольких
    крупнейших городах, тогда как провинцию она не затронула. Путч провалился
    настолько молниеносно, что продемократические силы не успели объединиться, чтобы
    избавиться от местных боссов. Теоретически "демократы" были партией власти, однако
    в действительности они не обладали никакой властью на местах — и Ельцин не сделал
    ничего, чтобы это положение изменить.
    Даже и в центре, где собственная власть Ельцина с самого начала была неоспорима,
    всего этого оказалось недостаточно, чтобы опечатать обкомы и райкомы партии и
    конфисковать ее имущество. Необходимо было как можно скорей обезвредить прочие
    составляющие тоталитарной системы, в том числе и КГБ со всей его запутанной
    агентурной сетью, чудовищно разросшуюся армию с ее мощнейшей индустриальной базой,
    министерства, по-прежнему контролировавшие до мелочей процесс производства и
    распределения. Но самое главное — необходимо было раз и навсегда публично
    развенчать социалистический режим, основательно продемонстрировав его
    преступления, что лучше всего было сделать на открытом процессе или посредством
    общественного расследования — так, чтобы при этом средствам массовой информации
    были предоставлены для публикации соответствующие документы из архива КПСС и КГБ.
    Иными словами, надо было покончить со старыми структурами власти и создать новые.
    Это, несомненно, требовало от Ельцина разорвать союз с "либеральными"
    представителями номенклатуры, чего можно было достичь путем новых выборов в
    парламент. Все это и многое другое было довольно легко сделать в первые сто дней
    после августовского путча, когда напуганная номенклатура не могла оказать
    сопротивления, а Ельцин находился на вершине своей популярности. Скажем, прямо с
    самого начала можно и нужно было провести наиболее болезненные, однако необходимые
    реформы: прежде всего широкую приватизацию низовой государственной собственности —
    жилищ, учреждений, оптовой и розничной торговли. Один этот шаг уже расширил бы
    социальную основу власти Ельцина, постепенно вводя в жизнь основной принцип
    частной собственности, без которого никакие дальнейшие рыночные реформы
    невозможны. Кроме того, ввести этот принцип означало бы заменить нормальным
    рыночным распределением рушащуюся систему централизованного государственного
    распределения, являвшуюся основной причиной дефицита и постоянным источником
    коррупции. И, наконец, все это прямо вызвало бы у значительной части населения
    чувство удовлетворения при виде ощутимых последствий революции.
    Эти меры, проводимые одновременно с чисткой номенклатуры, а также с введением в
    жизнь нового российского законодательного органа, привели бы к власти новых людей
    в результате устранения главного препятствия реформам — старого законодательного
    органа, изобретенного Горбачевым специально, чтобы замедлить ход перемен. Вместо
    того, чтобы убеждать своих врагов голосовать за смертный приговор самим себе в
    виде новой конституции и закона о земле (что Ельцин впоследствии и сделал), или
    вместо того, чтобы штурмом брать Белый дом и с помощью силы свергать прежний
    Верховный совет (что ему и пришлось сделать впоследствии), Ельцин мог бы создать
    себе новое орудие реформ. А это уж во всяком случае, сделало бы послеавгустовские
    перемены необратимыми, а также могло значительно укрепить его собственную позицию.
    И еще: тогда же было крайне необходимо вытащить Россию из ее имперского прошлого,
    и в этом случае Ельцин также проявил нерешительность, если не повел себя
    двусмысленным образом. Притом, что в декабре 1991 года он все-таки нанес
    смертельный удар по Советскому Союзу, его представление о будущих взаимоотношениях
    России со вновь образовавшимися государствами было весьма и весьма расплывчатым, и
    это открывало дорогу возможным конфликтам.
    С одной стороны, республики провозглашались независимыми и таковыми признавались в
    Москве, но с другой — Россия претендовала на роль "правопреемницы" Советского
    Союза, принимая на себя ответственность поддержания мира на территории бывшей
    империи. И это была еще одна колоссальная ошибка В результате не только оказалось,
    что единственно на русском народе лежит ответственность за преступления
    коммунизма, жертвой которого он был в первую очередь и больше остальных народов;
    но кроме того оказалось невозможно провести сколько-нибудь значительную реформу
    громадных советских вооруженных сил, разбросанных теперь по просторам бывшего
    Союза и очень часто вовлекаемых в пресечение местных этнических конфликтов.
    И, что еще хуже, противоборствующие стороны в многочисленных местных этнических
    конфликтах воспринимали российские войска, оказавшиеся в эпицентре конфликта, либо
    как источник поставок оружия, либо как потенциального союзника (если удавалось
    спровоцировать возмущение армии поведением противной стороны в конфликте).
    Участились случаи, когда местные жители из русских становились заложниками в этой
    жестокой игре. Это, в свою очередь, возбуждало проявления националистических
    чувств в самой России, а также усугубляло ее экономические трудности увеличением
    потока беженцев на историческую родину.
    В конечном счете армейским командирам в условиях национальных конфликтов зачастую
    предоставлялось действовать, полагаясь на собственное политическое чутье, а это
    чутье далеко не всегда оказывалось ориентированным демократически. Случалось и
    такое, что в своих интересах военные старались как можно дольше затягивать
    конфликт, считая военные действия единственной гарантией против сокращения
    вооруженных сил и иных неблагоприятных воинских реформ. Единственным способом
    избежать этих потенциально взрывоопасных проблем было для Ельцина с самого начала
    отказаться от вовлечения в любые конфликты за пределами России, быстро вывести все
    войска с территорий, не принадлежащих России, а также серьезно реорганизовать
    вооруженные силы. Все это могло быть сделано, если бы Россия немедленно после
    августовского путча в одностороннем порядке вышла из Союза.
    Разумеется, все сказанное не означает, что Ельцин сумел бы проделать все эти
    реформы за оставшиеся месяцы 1991 года. Однако он, несомненно, мог и должен был
    запустить их в те первые сто дней, наметив таким образом основные направления
    своей политики. Вместо этого он только и делал, что снимал и перетасовывал старую
    бюрократическую колоду. В результате бюрократия разрасталась, прибирая к рукам все
    правительственные сферы, делая правительство неподконтрольным и крайне
    коррумпированным. И вот отсутствие радикальной, осуществляемой при поддержке
    правительства программы приватизации дало возможность бюрократии "приватизировать"
    по собственному усмотрению. Бывшие партийные функционеры, которые, разумеется,
    теперь поголовно превратились в "демократов", быстренько сделались также и
    "бизнесменами", захватив в свои руки многое из вожделенной государственной
    собственности в процессе подобной фактической "приватизации". Остальное расхватали
    дельцы "черного рынка" и откровенные уголовники. Мало того, что это не вызвало
    публичного возмущения, — это опорочило самое идею рыночной экономии.
    Благодаря обретению новой финансовой основы и бездействию Ельцина, возродившаяся
    номенклатура смогла перегруппироваться и выработать новую тактику действий, на сей
    раз чисто "демократическую". Теперь уже не требовалось переворотов или заговоров.
    От былых коммунистов потребовалось всего-навсего выступить в качестве
    "демократической" оппозиции, защищающей интересы простых людей, попутно блокируя и
    саботируя продвижение дальнейших реформ. Поскольку теперь коммунисты преобладали и
    в исполнительных, и в законодательных ветвях власти, им неминуемо досталась победа
    в этой новой игре в "демократию".
    Что же касается немногочисленных и разрозненных демократических сил, оказавшихся в
    проигрышной ситуации, то они лишь продолжали распри, усугубляя свой раскол. Они не
    могли открыто противостоять Ельцину из боязни стать картой в игре коммунистов,
    хотя и поддерживать Ельцина они не могли из опасения отвратить от себя главных
    своих приверженцев. В конце концов кое-кто из них вошел в правительство, другие
    вообще ушли из политики, а меньшинство слилось с рядами разуверившегося
    большинства, считавшего, что его предали и обокрали, лишив плодов произведенной им
    революции.
    Да и как они могли думать иначе, видя, что те же самые партийные бюрократы сидят в
    тех же кабинетах, занимают те же посты и имеют те же привилегии, какие имели до
    августа? Какого же Ельцина им, обманутым, следовало поддерживать, того, который
    влезал на танк и объявлял войну номенклатуре, или того, который между своими
    объявлениями войны ратовал за компромисс с этой номенклатурой?
    Таким образом, всего лишь через сто дней после победы правительство Ельцина — при
    своей неспособности решить основные проблемы, неумении поддержать политические
    структуры и все уменьшающейся популярности — все больше и больше начинало походить
    на временное правительство 1917 года.

    * * *

    Словно всех этих ошибок за каких-то два-три месяца было недостаточно для одного
    человека, Ельцин добавил к ним еще одну: не решив проблему политической власти в
    стране и не позаботившись о том, чтобы сразу ввести институт частной
    собственности, он привлек к внедрению рыночной экономики Егора Гайдара.
    По иронии судьбы, совершенно так же, как и Горбачев до того, эта новая русская
    звезда была на Западе моментально провозглашена молодым и энергичным борцом за
    рыночную экономику, хотя в действительности Егор Гайдар был отпрыском старого
    номенклатурного сухостоя. Дед его, известный советский детский писатель, создал
    себе имя прославлением большевистской революции; отец, советский адмирал, следуя
    семейной традиции, прославлял доблесть советских воинов в Афганистане. Ясно, что
    при такой завидной революционной родословной Гайдар-третий сделал блестящую
    профессиональную карьеру в различных мозговых центрах ЦК, таких, как его главный
    теоретический орган, журнал "Коммунист", а затем стал редактором отдела экономики
    газеты "Правда".
    Немудрено, что при таких безупречных данных, характеризовавших его как знатока
    экономики Запада, невозможно было не выдвинуть его на пост премьер-министра
    неодемократической России.
    Его команда состояла тоже из молодых, энергичных, либерально мыслящих детей
    номенклату-ры, годами просиживавших в престижных научно-исследовательских
    институтах. Разумеется, в брежневские времена их бы сочли чуть ли не бунтарями за
    попытку убедить старый догматический ЦК, что социализм можно усовершенствовать с
    помощью некоторых элементов рыночной экономики. Подозреваю, что в студенческие
    годы они тайно почитывали Милтона Фридмена и Фридриха фон Хайека. Вся беда,
    однако, состояла в том, что их познания в экономике были исключительно книжными,
    поскольку никогда они не жили, как живут обычные люди, — ни при социализме, ни при
    капитализме.
    Именно эти "реформаторы-радикалы" убедили Ельцина принять польскую модель "шоковой
    терапии" и начать весь процесс с "либерализации цен". Они были твердо убеждены,
    что этот путь, вкупе с жесткой монетарной и финансовой политикой, приведет к тому,
    что рубль можно будет сделать к лету 1992 года конвертируемым, а к осени — начать
    приватизацию. Ведь, в конце концов, так было в Польше, не правда ли?
    В результате произошла катастрофа. Реформы, которые на Западе были встречены как
    смелые, на самом деле оказались полностью несостоятельными, поскольку целиком
    игнорировали колоссальную разницу между российской и польской экономикой. Сельское
    хозяйство в Польше не пережило полной коллективизации и всегда основывалось на
    частном фермерстве; более того, как розничная, так и оптовая частная торговля уже
    существовала в Польше на протяжении многих лет. Потому-то шоковая терапия в этой
    стране стимулировала конкуренцию в частном секторе (занимавшем треть общей рабочей
    силы в стране), и после первоначального скачка на 60% вверх цены за несколько
    месяцев стабилизировались.
    В России же, совершенно наоборот, не было ни частного производства, ни частной
    торговли — частный сектор вообще отсутствовал, как отсутствовала и законная основа
    для частной собственности. В подобных условиях никакой конкуренции возбудить
    невозможно: производители-монополисты могли преспокойно сокращать производство и
    фиксировать цены на свою продукцию на любом уровне. Не удивительно, что
    производство, в том числе и сельскохозяйственное, упало повсюду на 20-30%, в то
    время как цены подскочили в двадцать раз, после чего продолжали расти. В то же
    время жесткая монетарная и финансовая политика Гайдара — он кое-что почерпнул из
    книжек Фридмена — жесточайшим образом подавила всякую частную инициативу. При
    налогах, установленных по шведской шкале (федеральный и местный налог в сумме
    доходили до 90%), и при отсутствии дешевых кредитов всякого инициативного
    предпринимателя тут же загоняли в подполье, где подозрительные сделки совершались
    исключительно за наличные (к вящей радости рэкетиров).
    Так частная инициатива обратилась в бессмысленную деятельность вместо того, чтобы
    впрячься в продуктивную рыночную экономику. Такой "бизнес" не способствовал
    наращиванию капитала, не вовлекался в конкуренцию, не создавал новых рабочих мест
    или новой продукции; он даже не вносил ощутимой доли в сбор налогов. Однако при
    этом он возбудил инфляцию, преступность и ненависть общества к "поганому
    капитализму".
    Еще одно отличие от Польши состоит в том, что основная часть производившейся в
    России продукции не была ориентирована на потребителя, а представляла собой
    управляемую государством тяжелую индустрию, примерно 40-50% которой приходились на
    долю военной промышленности. Всякая рыночная реформа непременно катастрофически
    повлияла бы на промышленность России, вызвав колоссальную волну безработицы.
    Поскольку в наши дни никакое правительство не сможет пережить такую громадную
    безработицу, не говоря уже о таком слабом, как правительство Ельцина, рыночные
    реформы в России следовало проводить одновременно с быстрым наращиванием частного
    сектора, способного создавать новые рабочие места. Но даже и этого было бы
    недостаточно, и потому следовало бы заготовить программу общественных работ,
    подобно той, которую осуществили при президенте Рузвельте в Соединенных Штатах.
    Ничего из этого не было принято во внимание. И вот жесткий монетаризм Гайдара в
    сочетании с лихорадочной инфляцией и подпольной, оперирующей наличными средствами
    экономикой внезапно привел к кризису ликвидности. Говоря простым языком,
    российская экономика обанкротилась. Предприятия не могли платить за сырье,
    энергию, услуги, за продукцию, обеспечиваемую поставщиками; рабочим по несколько
    месяцев не выплачивалась зарплата. (Когда забастовал завод атомного оружия в
    Сибири, Ельцину пришлось лично на своем самолете отвозить рабочим задолженность.)
    К лету 1992 года вместо обещанного конвертируемого рубля правительству пришлось
    печатать обыкновенный в астрономических количествах. Под давлением обстоятельств
    Гайдару с Ельциным пришлось вернуться к крупному субсидированию промышленности и
    периодической индексации заработной платы и пенсий — иными словами, к старой
    горбачевской экономической "политике" печатного станка и выпрашивания
    дополнительных кредитов у Запада.
    И уж, конечно, по-прежнему велось множество всяких разговоров о реформах, а
    осенью, "как и планировалось", даже была предпринята нерешительная попытка
    "приватизации". Приватизационные ваучеры, номинальной стоимостью в 10 тыс. рублей
    каждый, были отпечатаны и вручены каждому гражданину России. Но население
    отнеслось к этому без особого энтузиазма: никто не представлял себе, какого рода
    собственность можно приобрести за эти ваучеры. Можно ли на них купить что-то
    полезное, скажем, землю или дома, или это означает приобретение крохотной доли
    какой-нибудь гигантской допотопной фабрики, которая никогда не принесет никакого
    дохода? Поскольку первое уже было "приватизировано" партией аппаратчиков и
    дельцами "черного рынка", народу оставалось второе.
    Между тем, ваучеры, едва были запущены в обращение, просто добавили примерно
    триллион к уже вырвавшейся из-под контроля инфляции, став не более чем очередным
    средством платежа. К концу 1992 года рыночная цена ваучера упала до 2 000 рублей.
    Так закончилась "рыночная реформа" Гайдара, сделав народ в двадцать раз беднее,
    лишив иллюзий, озлобив его. Подобная "реформа" как нельзя лучше сыграла на руку
    коммунистам: хотя в стране по-прежнему не было ни демократии, ни рыночной
    экономики, обе идеи были окончательно дискредитированы. Что касается Ельцина, то
    для него этот крах ознаменовал начало долгого отступления. Если весной 1992 года
    ему пришлось принести в жертву свои политические убеждения, к осени он принес в
    жертву и свою команду (в том числе и Гайдара), а весной 1993-го уже боролся за
    свое политическое выживание. Даже штурм Белого дома и насильственный разгон
    старого Верховного совета не укрепил его позиции: новый парламент (Дума) получился
    едва ли лучше прежнего, и с этого времени Ельцин фактически становится заложником
    "властных структур" (армии, министерства внутренних дел и нового КГБ — ФСК). Они
    оставались единственной силой в стране, поддерживавшей Ельцина, хотя, выражаясь
    словами Ленина, поддерживали его как веревка — висельника.
    Очевидно, для того, чтобы страна могла выжить, необходимо, чтобы новые силы, новые
    люди — предпочтительно новое поколение — объявились на политической арене России.
    Пока этих новых сил нет, а нынешние недостаточно мощны, чтобы разрешить
    существующий кризис. Именно по этой причине ни один из обычно предполагаемых
    сценариев будущего России не представляется вероятным — ни вариант большевистского
    переворота 1917 года, ни вариант Веймарской республики с возникающим из хаоса
    новым Гитлером, ни вариант военного переворота по типу пиночетовского в Чили, ни
    вариант всеобщей гражданской войны, как в бывшей Югославии. Ведь если бы в России
    имелись силы, способные воплотить какой-либо из известных сценариев, эти силы уже
    давно победили бы или по крайней мере заявили бы о себе сколько-нибудь
    убедительно.
    Возьмем, к примеру, нынешних "большевиков": стремятся ли они принять на себя
    ответственность абсолютной власти? Что-то непохоже. Они предпочитают пока набивать
    себе карманы, но чтобы ответственность оставалась на Ельцине и его команде.
    Нынешние "большевики" — из разряда тех, кто, как остроумно заметил один российский
    журналист, нажил себе состояние на собственных похоронах. Таким образом,
    воскресение из мертвых вряд ли входит в их планы.
    Или посмотрим на российских националистов, расписываемых на Западе так, будто они
    вот-вот предпримут штурм Кремля. Даже штурм телецентра у них не увенчался успехом.
    Где были их "черные сотни" в октябре 1993 года, когда Москва практически сдавалась
    им без боя? При стольких годах беспорядка, при всей их амуниции, вызывающей в
    памяти Веймарскую республику, националисты только и смогли, что получить 23%
    голосов за "шестерку" — осведомителя КГБ Владимира Жириновского (большинство
    которых было подано явно из протеста против остальных претендентов).
    По-настоящему численность российских националистов едва ли превышает численность
    "бритоголовых" в любом европейском государстве. Вот почему в России им приходится
    объединяться с коммунистами в коалицию, теперь известную как "союз красно-
    коричневых": сошедшиеся в этот брак не по любви партнеры понимают, что каждый
    слишком слаб и в одиночку не выживет.
    Военная диктатура — сценарий еще менее вероятный. Канули в прошлое те времена,
    когда армия представляла собой монолитную силу, спаянную железной дисциплиной в
    железный кулак партии. Нынешняя российская армия, судя по ее действиям в Чечне,
    раздираема внутренними проблемами и противоречиями. Новобранцы хотят домой,
    младший офицерский состав желает улучшения жилищных условий и повышения жалованья,
    даже между генералами нет сейчас полного согласия. Многие из командиров на местах
    предпочитают держать свои воинские части в казармах. Страшно даже вообразить, что
    может произойти, если в самом деле какой-нибудь безумный генерал предпримет
    военный переворот: никто не может сказать, в кого начнут стрелять эти солдаты,
    превратившиеся в банду мародеров.
    Но кроме всего прочего — ни одна из вышеупомянутых сил не имеет ни малейшего
    представления, как решить проблемы страны. Если отставить в сторону их обычную
    демагогию, коммунисты понимают, что теперь нет возврата к пятилетним планам и
    кампаниям "социалистического соревнования". Самые крайние националисты понимают,
    что не может быть возврата в прежнюю империю иначе как через долгую кровопролитную
    войну, на которую у России уже нет сил. Да и демократы, запутавшиеся со своими
    реформами, также не имеют ясных ответов
    Поскольку центр с группками погрязших в бесконечных раздорах московских политиков
    и с правительством, печатающим все больше и больше бумажных денег, парализован,
    периферии только и остается искать свои собственные решения.
    В действительности распад самой России начался уже задолго до нынешнего конфликта
    в Чечне, лишь ускорившего этот процесс. Некоторые регионы и области в отчаянном
    стремлении к стабильности ввели у себя местную валюту в качестве заслона от
    инфляции рубля; другие открыто подумывают о выходе из Российской Федерации. И
    армия может последовать в том же направлении, предоставляя местным политикам свою
    силу и взамен получая от них необходимый провиант, которым Москва больше не в
    состоянии ее обеспечить.
    Возможно, так и должно произойти в государстве, которое исторически создавалось не
    снизу вверх, а сверху вниз. В самом деле, кто объяснит, почему Сибирь, по-прежнему
    сказочно богатая всякими ресурсами, должна по-прежнему влачить жалкое
    существование на том лишь основании, что где-то далеко-далеко, за девять часовых
    поясов, в Москве, какие-то дураки только и знают, что препираются из-за каких-то
    формулировок в конституции? Что вообще дала Москва Сибири, кроме приказов,
    взысканий, налогов, а теперь и гиперинфляции?
    Бесспорно, стремление к "суверенности" стало наиболее мощным фактором последней
    революции в России, причем оно затронуло не только разнообразные этнические
    группы. На самом деле понятие "суверенности" может обернуться единственным
    массовым пониманием свободы в сверхцентрализованном тоталитарном государстве —
    желанием отделиться от него с помощью какой-нибудь границы, а еще лучше железного
    занавеса. И именно это желание, а вовсе не горстка бывших коммунистов — ныне
    демократов — решительно покончило с тоталитарным контролем.
    Накатывающая волна гиперинфляции, как и неуклонное снижение добычи нефти (на 15-
    20% в год), может лишь еще сильней подогреть это желание. Поскольку нефтяные
    промыслы в России по-прежнему остаются основным добытчиком твердой валюты, вся
    экономика России зависит от того, как продается нефть. При том, что российская
    промышленность застыла на нуле, даже основные потребительские товары ввозятся
    теперь из-за границы, прямо как в Нигерии (которую Россия все более и более
    напоминает). Таким образом, как только добыча нефти скатится до уровня, когда ее
    станет достаточно лишь для внутреннего потребления, целые области останутся без
    горючего, транспорта, отопления, в то время как несколько крупных городов (таких,
    как Москва, Санкт-Петербург и др.) будут по-прежнему импортировать товары с
    Запада. Одна эта ситуация расколет Россию гораздо решительней, чем любые
    столкновения на национальной почве.
    Но если страна развалится на части, то даже самые крупные ее осколки не будут
    способны поддерживать общенациональные системы коммуникаций, транспорта,
    энергетики, не говоря уже о безопасности ядерных и химических предприятий. Как не
    смогут они содержать и Академию наук с сетью научно-исследовательских институтов,
    не смогут поддерживать художественную культуру, накопленную за два последних века.
    Собственно говоря, страна (или то, что от нее останется) может быть отброшена
    назад к средневековью, когда бесчисленные княжества сражались за свое выживание.
    Что и говорить, невозможно предсказать, как станут управляться эти осколки России
    — выборными парламентами или лендлордами? Будут ли они жить в мире друг с другом
    или воевать за нефтяные разработки и золотые прииски? И если будут воевать, то с
    помощью какого оружия? Словом, перед нами встает множество разнообразных и пока
    остающихся без ответа вопросов. И самый значительный из них, что мы можем со всем
    этим поделать? Применительно к Западу ответ на этот вопрос есть да почти ничего.
    Даже сегодня, как бы Запад ни стремился помочь Ельцину, очередная пара миллиардов
    долларов погоды не сделает, тем более что большая часть этих денег так или иначе
    будет прикарманена коррумпированной российской бюрократией. А если страна
    распадется, Запад будет способен помочь и того меньше. Понятно, что столь
    глобальную проблему нельзя решить со стороны. Как невозможно решить ее и изнутри,
    если из этого хаоса не возникнет новое племя бунтарей, которые сделают то, на что
    их трусливым отцам духу не хватило: покончат с остатками тоталитарного режима,
    превратившегося в мафию, отстранят поколения, испорченные десятилетиями рабства, и
    начнут строить новое общество.
    Увы, трудно представить себе, что возможно такое чудо в преобладающей сегодня
    атмосфере уголовщины и беззакония, разложения и апатии. Наиболее распространенная
    форма протеста среди нынешней молодежи — желание покинуть страну, и, судя по
    подсчетам, 75% отъезжающих составляет молодежь до 25 лет. А наиболее
    предприимчивые ищут себе идеал среди гангстеров, разъезжающих в своих
    "Мерседесах".
    И все же без этого чуда к 2000 году России может уже и не быть.

    2. На Западе

    Хотя цена, которую платит Россия, так неимоверно высока, крайне наивно было бы
    думать, что Западу как-то удается избежать при этом возмездия. Под этим я имею в
    виду не одни общеизвестные проблемы: неизбежное разрастание мафии и коррупции,
    экологические катастрофы масштаба Чернобыля или контрабандный вывоз ядерных
    технологий и ядерного сырья в страны Ближнего Востока (хотя все из перечисленных
    выше тревожных проблем вполне реально существуют, и Западу еще предстоит отыскать
    для каждой надлежащее решение). Не отношу я сюда и возможных последствий
    столкновений между различными частями России. Я говорю о куда более далеко идущих
    последствиях неспособности Запада одержать победу в "холодной войне" (или хотя бы
    определить ее идеологическую сущность). Всеобщий кризис двухсотлетней утопии
    неизбежно сказывается на политической, социальной и экономической жизни западного
    мира прямо пропорционально ее былому воздействию. От крушения мирового порядка до
    банкротства государства всеобщего благоденствия и от кризиса представительной
    демократии, поносимой и осаждаемой жаждущим власти "меньшинством", до вырождения
    нашей культурной жизни — все это прямые последствия мечты об эгалитарном
    коллективизме, безраздельно господствовавшей с эпохи французской революции.
    Однако, что весьма сходно с ситуацией на Востоке, здешняя "элита" еще даже не
    готова признать наличие кризиса, не говоря уже о том, чтобы с ним совладать. Не
    думая раскаиваться в своем прошлом соучастии в чудовищных преступлениях против
    человечества, "элита" упорно цепляется за потерпевшую крах утопию в отчаянной
    попытке удержать свое правящее положение.
    Посмотрите на них: вечно готовые спекулировать на чувстве вины при виде бедности и
    нищеты какого-нибудь самого что ни на есть заброшенного племени или по поводу
    плачевного состояния какой-то редчайшей биологической разновидности, не имеющей к
    нам никакого отношения, они совершенно не чувствуют себя виновными в той
    колоссальной катастрофе, появлению которой способствовали. Напротив, левый
    истеблишмент Запада, словно в неустанно повторяемой лжи как раз и состоит его путь
    к истине, за последнее время сочинил буквально сонмы книг, в которых стремится
    доказать свою "несомненную правоту". Признания некоторых бывших советских
    политических деятелей о размахе сотрудничества Запада с советским режимом теперь
    воспринимаются с возмущением как "охота на ведьм". Или же в лучшем случае с
    невозмутимостью:
    — Ну и что? Подумаешь!
    Многие и по сей день выставляют свой былой идеологический альянс даже несколько
    ностальгически, если не с гордостью, как праведную борьбу за достойные цели
    (которые почему-то не оправдались). Словно речь идет не о политической системе,
    отправлявшей за один день на тот свет больше человеческих душ, чем святая
    инквизиция за три столетия своего существования (вспомним записку Сталина, в
    которой он одним росчерком пера приговорил к смерти 6600 человек; инквизиция
    погубила пять тысяч за триста лет).
    — Что плохого в прекрасной мечте о всеобщем счастье, даже если окажется, что она
    неосуществима? — спрашивают эти люди с бездарно наигранной наивностью.
    Как будто мы в конце XX века не научились понимать, что мечта одного человека
    может обернуться кошмаром для другого. Полагаю, мечта нацистов о чисто арийском
    счастье также была возвышенной; однако в Нюрнберге это обстоятельство не было
    принято во внимание.
    Увы, мечтателям нынешней формации Нюрнберг не грозит. Не побежденные в годы первой
    "холодной войны", они продолжают вести вторую, навязывая свою программу
    доверчивому человечеству. Оглянемся вокруг: бывшая советская клиентура повсюду в
    мире тщательно сохраняется ее западными идеологическими союзниками (на Кубе, в
    Анголе, Мозамбике). Если мы готовы применить силу для того, чтобы освободить
    несчастных угнетенных от антидемокра-тического режима, то это произойдет на Гаити,
    а не на соседней Кубе: поставить президента-социалиста с помощью силы допустимо,
    сбросить же его с помощью силы — ни в коем случае.
    К тому собственно и сводится так называемый "новый мировой порядок": все та же
    старая, двухсотлетняя утопия, навязываемая нам всеми правдами и неправдами.
    Подобно Бурбонам в годы после Реставрации, наши утописты не вынесли для себя
    никакого урока из своего бедственного прошлого: сталкиваясь с пережитками
    коммунизма в Китае и Северной Корее или с рецидивами его в России, они по-прежнему
    произносят слова умиротворения, призывая к "невмешательству в чужие внутренние
    дела" и "влиянию через сближение". Как если бы последнее десятилетие не
    представило бесспорных доказательств того, что коммунистическую систему
    реформировать невозможно, нас по-прежнему побуждают "поддерживать реформы" в
    России посредством торговли и займов, дешевых кредитов и предоставления статуса
    наибольшего благоприятствования. И десять лет спустя, когда грянула сенсацией
    вполне реальная угроза, эти люди и сейчас отмахиваются о нее, изображая изумление.
    Сама по себе идея мирового порядка, вводимого и поддерживаемого неким всемирным
    правительством, — по самой своей сути утопическая греза; однако, когда она
    проводится в жизнь прогнившей политической "элитой", которая заражена потерпевшей
    крах идеологией и преследует свои узкие интересы, такая идея немедленно
    превращается в несчастье для человечества. Не говоря уже о таких явных примерах,
    как Сомали и Югославия, даже на Ближнем Востоке "мирный процесс" обрел все черты
    нарастающей катастрофы: он уже обошелся Израилю в большее число человеческих
    жертв, чем потеряла страна за время Шестидневной войны. Чего иного можно ожидать
    от "мирного процесса", тайно состряпанного в Норвегии международной
    социалистической номенклатурой?
    Однако основные последствия еще впереди, и их следует ожидать не только на Ближнем
    Востоке: попробуйте сегодня остановить террориста, когда каждому из них сияет
    яркий пример Ясира Арафата. Нравственный эталон "нового мирового порядка" может
    быть, следовательно, сформулирован так: если у тебя хватает выносливости долго
    истреблять невинных людей, то ты уже не террорист, а государственный деятель и
    лауреат Нобелевской премии мира. Можете быть спокойны, подобная точка зрения не
    прошла незамеченной ни для активистов движения "Хамас", ни для ИРА в Северной
    Ирландии, ни для различных группировок, сражающихся в Боснии, где чуть не каждая
    деревня провозглашает себя отдельным "государством" со своим собственным
    "правительством". При таком мощно притягательном возбудителе что толку держать в
    Боснии войска ООН или изображать международное посредничество!
    Пожалуй, пример Боснии особенно нагляден для иллюстрации той неразберихи, которую
    создали утописты, сторонники "нового мирового порядка", и может служить
    провозвестником грядущих событий. Уму непостижимо, как этим мудрецам могло прийти
    в голову создать независимое государство, управляемое мусульманским меньшинством
    (43,6% по переписи 1991 года), из бывшей югославской провинции, которая никогда,
    по крайней мере, последние 500 лет, государством не была! Что это, попытка
    продемонстрировать свое непредвзятое отношение к мусульманскому миру? Или же
    утопический эксперимент с целью доказать, что лев и агнец могут сосуществовать бок
    о бок? Возможно, мы никогда этого не узнаем. Можно только констатировать, что это
    решение было вынесено с полным пренебрежением к чаяниям местного населения. Сербы,
    составляющие крупнейшее национальное "меньшинство" (31,2%) в первую очередь
    протестовали против всяческих попыток отделить их от собственно Сербии, единодушно
    бойкотируя так называемый "референдум" 1992 года. Ну и что, подумаешь! Являясь
    самыми рьяными поборниками "прав меньшинств" там, где это отвечает их
    идеологическим устремлениям, наши утописты, сторонники "нового мирового порядка",
    полностью игнорируют их там, где им это невыгодно (к примеру, в Южной Африке, где
    даже зулусы не сумели завоевать их расположения!) И вот боснийские сербы, напрасно
    выступавшие с протестами, проснулись в один прекрасный день в "независимом"
    мусульманском государстве. Неудивительно, что они взялись за оружие: давайте
    представим себе, что английский городок Лутон (традиционное место поселения
    эмигрантов-мусульман в послевоенные годы) внезапно провозглашает себя независимым
    мусульманским государством и весь мир признает его таковым. Не покажется ли нам
    это шагом, несколько чересчур возмутительным для немусульманского населения? Разве
    не скажем мы тогда, что те, кто принял подобное решение, понесут всю полноту
    ответственности за последующее кровопролитие?
    Ничего подобного не произошло в результате действий наших утопистов, которые
    всегда правы и никогда не несут ответственности ни за какие последствия своих
    возвышенных мечтаний. По крайней мере, до тех пор, пока в их руках остаются
    средства массовой информации, они, что бы ни случилось, будут по-прежнему
    прикрываться высокими нравственными лозунгами. Так, разразившаяся в Боснии
    гражданская война, которую, как водится, варварскими методами идет между
    крестьянами, сражающимися за землю, благовидно поименована "этнической чисткой".
    Этнической? С каких это пор мусульмане сделались этносом? Кто бы ни запустил
    подобное выражение, это, должно быть, большой специалист в области пропаганды, но
    только не в области этнографии, ибо, согласно последней, нет никаких этнических
    различий между сербами, хорватами и, разумеется, мусульманами (и они — всё те же
    южные славяне, как и прочие народности бывшей Югославии, и говорят на том же
    языке, что сербы и хорваты, только были обращены в исламскую веру в результате
    трехсотлетнего турецкого ига). Таким образом, на самом деле боснийский конфликт
    носит не более этнический характер, чем беспорядки в Северной Ирландии.
    Ну и что, подумаешь! Сегодня правда — это то, что сообщает CNN. Эмоционально
    подогретый тщательно разработанной параллелью с преступлениями нацизма, наш
    возмущенный мир не смог остаться равнодушным. Впервые после сороковых годов были
    приведены в действие силы Международного трибунала по преступлениям против
    человечества, дабы наказать преступников, учинивших эту несуществующую "этническую
    чистку". В течение пятидесяти лет не созывался этот трибунал. Ни преступления
    Сталина в Восточной Европе, ни военные действия советской армии в Афганистане, ни
    "социальная чистка", проводимая Пол Потом в Камбодже, не были найдены достойными
    его осуждения. По иронии судьбы, большинство нынешних преступников в Югославии,
    инициаторов "этнической чистки", все последние десятилетия совершали по долгу
    службы, являясь коммунистическими боссами, подобные же преступления. Но,
    помилуйте, за эти преступления никто и не собирался их судить! И если бы они
    продолжали истреблять капиталистов и кулаков, священнослужителей и "реакционеров",
    никто бы не осмелился их осуждать. Наше нравственное презрение должно ограничиться
    исключительно рамками этой мифической "этнической чистки".
    Можно только надеяться, что боснийская трагедия хотя бы станет для наших
    утопистов-мечтателей призывом к пробуждению (каковым должен был бы стать
    происшедший у всех на глазах распад Советского Союза после 75 лет принудительной
    "интернациональной дружбы" его народов). Однако вся беда в том, что наши
    современные утописты — теперь уже не наивные идеалисты, а, подобно своим советским
    образцам, номенклатура, которая служит самой себе. Пока их "мечта" помогает им
    удержаться у власти, им можно совершенно не заботиться о последствиях. Возьмем
    другой пример: их стремление к интеграции Европы. Невозможно даже взять в толк,
    почему после стольких перечисленных несчастий надо снова браться за тот же
    эксперимент, разве что тут замешаны их личные интересы. Не сумев победить с
    помощью нормальных демократических средств и, почуяв, что общественное мнение идет
    в разрез с их идеологией, наша социалистическая номенклатура понимает, что сможет
    сохранить за собой власть, только оставаясь невыборной централизованной
    бюрократией, которую практически невозможно сместить. Это просто новая попытка
    создать социалистический "общеевропейский дом", да побыстрее, пока никто не
    заметил в этом хитрости, — вечная мечта о постройке очередной Вавилонской башни.
    Неважно, что в Европе, с ее отнюдь не миролюбивой историей, это принудительное
    объединение, вероятней всего, откроет старые раны, если не создаст новые Боснии.
    Утописты пекутся лишь об одном — об увековечивании своей власти, чтобы
    "перераспределить благосостояние", перекачивая из "богатых" частей Европы" в
    "бедные", да навязать "социальный (социалистический) статус" рыночной экономике.
    Можно только восхищаться (кому нравятся подобные развлечения) их ловкими
    манипуляциями: как лихо они умудряются поставить идею свободного "общего рынка" с
    ног на голову и втиснуть в социалистическую смирительную рубашку! Можно только
    диву даваться, что сталось с хваленой европейской демократией, непостижимым
    образом превращенной в посмешище! Дошло до того, что датчан, проголосовавших
    против Маастрихтского договора, заставили переголосовывать, в то время как
    англичанам, которые, как было заранее известно, проголосуют против, и вообще не
    предоставили возможности голосовать. Вместе с тем очевидные факты говорят, что
    этот скороспелый союз европейских наций вряд ли выльется во что-либо иное, нежели
    все подобные союзы в нашей истории. Едва ли существует лучшая возможность нажить
    себе врагов, чем совместная жизнь по принуждению. Но по прошествии десяти-
    пятнадцати лет, когда все это обнаружится, можем мы хотя бы ожидать, что зодчие
    проекта "Объединенная Европа" признают свою вину? Да что вы, ни в коем случае! Они
    будут клясть национализм и нетерпимость, ксенофобию и алчность, внезапно, без
    всякой видимой причины, обрушившиеся на европейцев. Они будут обвинять все и вся,
    но только не себя самих.
    Утописты упорно не желают считаться с человеческой природой, вот почему их мечты
    никогда не воплощаются в жизнь без насилия, а результаты всегда противоположны
    провозглашенным целям. Их основной порок состоит в совершенно антинаучном и
    антигуманистическом представлении о человеке как о некоем податливом существе,
    которое может быть "усовершенствовано" при "надлежащих" социальных условиях.
    Соответственно они и не принимают важнейших, основополагающих установлений,
    развившихся за тысячелетнюю историю нашей цивилизации как отражение основных
    свойств человеческой натуры. Частная собственность, семья, религия, народ — все
    это как вместе, так и по отдельности подвергается на протяжении последних двух
    столетий постоянным нападкам, что неизменно влечет за собой чудовищные
    последствия.
    В конечном счете, против личности, ее прав, ее достоинства, ее суверенности вот
    уже двести лет ведет войну самопровозглашенная, жаждущая власти "элита" —
    утописты, действующие методами принуждения. Коммунизм — это просто наиболее
    последовательное выражение их устремлений, и его поражение могло бы и должно было
    дискредитировать саму концепцию утопии, подобно тому, как крах нацизма
    дискредитировал понятие евгеники. Это могло бы и должно было помочь человечеству
    выработать в себе аллергию на демагогию утопистов и иммунитет против всяческих их
    манипуляций. Всякий намек на "социальную инженерию" мог бы сегодня вызывать у нас
    немедленное неприятие, подобное тому, какое вызывает выражение "этническая
    чистка".
    Увы, мы не победители, а они не побежденные. Правда, теперь, после того, как в
    результате их более чем вековых нападок на частную собственность почти половина
    мировой экономики оказалась порушена, даже самые ярые утописты, хоть и со скрипом,
    но признают необходимость частной собственности. Но разве мы можем назвать это
    своей победой?
    Едва ли. Даже мировая экономика сегодня не свободна от утопической идеи
    "перераспределения материальных благ" — из так называемых "богатых" стран в так
    называемые "бедные". Недавно проходившая в Копенгагене конференция ООН по
    социальному развитию снова оказалась в плену подобных понятий, как будто опыт
    последних 50 лет не научил нас, что крупные вливания наличных средств Запада в
    экономику стран третьего мира "способствуют развитию" в них лишь громадной
    коррумпированной бюрократии. Сколько себя помню, эти страны постоянно
    субсидировались — сначала как "слаборазвитые", потом — как "развивающиеся", сам
    этот более вежливый и многообещающий эпитет свидетельствует об отсутствии
    реального прогресса. Теперь, когда за пятьдесят лет потрачены триллионы долларов,
    можем ли мы назвать хотя бы одну страну, ставшую "развитой" в результате подобных
    вливаний? Напротив, положение в этих странах, ставших зависимыми от доз
    иностранной помощи, только усугубилось, в то время как страны, не получавшие
    помощи с Запада, такие, как Тайвань, Сингапур, Чили или Гонконг, выросли в
    экономических гигантов.
    Между тем, в пределах самого западного мира наконец-то материализовалось
    утопическое представление о государстве всеобщего благоденствия. Практически
    каждое государство индустриализованного мира либо разорилось на пути осуществления
    этой возвышенной мечты, либо разорится в самом начале грядущего тысячелетия, если
    в системе ничего не изменится. И при этом не уменьшились ни нищета, ни
    преступность, ни неграмотность, ни нехватка медицинской помощи, а в иных странах
    показатели даже возросли прямо пропорционально росту благоденствия. Более того,
    почти в каждом крупном городе вырастает особый подкласс, зависящий от
    благоденствия, при котором множество семей в течение трех поколений высасывают
    государственные блага. И есть все основания считать, что этот опасный процесс
    намеренно поощряется теми, кому, чтобы оставаться у власти, необходимы именно
    такие избиратели.
    Но настоящую опасность, по мнению многих экспертов, представляет собой
    разрушительное воздействие благоденствия на развитие семьи. Внушительный рост
    беременности среди девочек-подростков, рост безотцовщины, непосредственным образом
    вытекающие из политики всеобщего благоденствия последнего тридцатилетия, являются
    косвенной причиной нынешнего взрыва подростковой преступности, наркомании и
    быстрого роста подкласса, зависящего от благоденствия. Этот порочный круг,
    пожалуй, даже более порочный в данный момент в англосаксонских странах, чем в
    континентальной Европе, сам по себе не может не вызывать ощутимой тревоги. Добавим
    к этому еще две застарелые жертвы утопических экспериментов: практически
    разрушенную систему образования, теперь делающую упор в первую очередь на игры и
    развлечения, а не на учебный процесс и дисциплину, а также судебную систему, в
    которой процедуры и формальности верховенствуют над правосудием вместо того, чтобы
    служить ему, — и глазам представится зрелище прямо-таки апокалиптическое.
    Европейцы опять же могут попробовать отмежеваться от такого кошмара, именуя его
    "американским недугом", но вряд ли им удастся избежать того же — ведь суть
    проблемы едина по обе стороны Атлантики. Оба полушария слишком долго пребывали во
    власти утопического представления о человеческом существе, избавив таким образом
    личность от ее безраздельной ответственности за собственную жизнь. В результате,
    современное государство стало кормилицей для одних и матерью-вампиром для
    большинства. Неспособная изменить свои методы, правящая номенклатура продолжает
    наращивать взимание налогов, повергая таким образом среднего налогоплательщика в
    нищету и зависимость от государства. Можно без особой натяжки предсказать, что ни
    одно государство на земле не сможет к концу столетия по-прежнему оплачивать
    подобную "социальную справедливость". Что же произойдет тогда? Бунт
    налогоплательщиков, отказывающих-ся платить? Крушение государства?
    Кстати, что такое современное государство? Гибрид средневекового
    протекционистского рэкета и социалистической утопии. Пока нашу жизнь определяли
    законы "холодной войны", было хоть какое-то рациональное объяснение: мы хотели
    защитить себя от страшной опасности, угрожавшей нашему образу жизни, и платили за
    свою защиту, задабривая подкласс, чтобы он не заразился коммунистической бациллой.
    Сегодня этого рационального объяснения нет, и наш "общественный договор" утратил
    свое значение. От кого защищает нас современное государство? От преступников? Едва
    ли. Сегодня, если на вас напали воры или к вам в дом вломились грабители, вы
    молите Бога, чтобы их не поймали. В противном случае, вы как налогоплательщик
    будете вынуждены только то и делать, что оплачивать бесконечные и бесполезные
    судебные издержки, по завершении чего преступники скорее всего благополучно
    отправятся домой. Но даже если они попадут за решетку — не приведи Господи!
    Стоимость содержания уголовника в заключении доходит прямо-таки до астрономических
    цифр, например, в Великобритании это стоит ежегодно от 20 до 40 тысяч фунтов
    стерлингов. Ни один из нас, рядовых налогоплательщиков, не может даже помыслить о
    таких расходах на себя.
    Ну а что же другая функция современного государства, его "добро и забота"? Для нас
    это еще больший абсурд, чем функция "защиты", потому что государство всегда
    оказывается "добрым и заботливым" к кому-то, а не к нам, но за наш счет. Множество
    супружеских пар не спешат с рождением детей, дожидаясь, когда материально смогут
    себе позволить надлежащим образом их растить, между тем, наше "доброе" государство
    нещадно облагает их налогами, чтобы выплачивать пособие матерям-одиночкам.
    Множество больных и престарелых людей не могут себе позволить необходимое лечение
    своих хворей, между тем, наше "заботливое" государство облагает их налогами,
    сводящими несчастных в могилу, чтобы получить средства на лечения наркоманов.
    Нужна ли нам защита от преступников при такой доброте со стороны государства? Сама
    идея подобного принудительного милосердия настолько нелепа и оскорбительна, что уж
    лучше нам платить уголовникам, чтоб охраняли нас от государства.
    Очевидно, что само существование современного государства становится или станет
    сомнительным, и уже очень скоро. При этом у нынешней "элиты" недостает ни
    храбрости увидеть эту кризисную ситуацию, ни честности признать порочной свою
    генеральную линию. Напротив, не успела громадная, всепоглощающая коммунистическая
    утопия испустить дух у нас на глазах, как на ее месте возникают мириады крохотных
    утопий, как бы восполняя пустоту, образовавшуюся в жизни наших утопистов.
    Человечество завалено этими утопиями; пусть мы и привыкли утихомиривать своих
    крестоносцев, но все же никак не можем согласовать все их притязания. Чтобы нас не
    заклеймили "врагами народа", приходится становиться в одно и то же время
    "зелеными", "голубыми" и не различающими цвета кожи. От нас требуют отвергнуть
    различия между полами и одновременно велят считать Господа Всемогущего — женщиной.
    Права животных становятся выше прав человека, за одним-единственным исключением —
    поисков путей лечения СПИДа. Ну а курение… Курение становится самым тяжким
    преступлением, если, конечно, вы курите не марихуану.
    Сначала все это обескураживает настолько, что закрадывается подозрение, будто весь
    мир сошел с ума. В самом деле, наш век поистине превратился в эру крестоносцев-
    безумцев и всеобщего конформизма. Создается впечатление, будто любая
    немногочисленная, но крикливая группка психопатов способна изменить закон или
    политику государства либо обычаи международного сообщества, и в значительной мере
    вопреки чаяниям усталого большинства. Здравый смысл, логика, научный подход уже
    ничему не служат препятствием: в криках глашатаев сценария "парникового эффекта"
    может не быть ни капли научных знаний, но правительства вынуждены соревноваться
    между собой в сокращении выброса газов, создающих "парниковый эффект", даже за
    счет развития собственной экономики. Мы еще как следует не знаем, какое действие
    "озоновые дыры" оказывают на нашу геосистему, поскольку с момента их открытия
    прошло слишком мало времени, чтобы тщательно все изучить, однако правительства уже
    обязаны запускать в ход дорогостоящие программы по борьбе с этими "озоновыми
    дырами". И чего ожидать от немощных политиков, когда все средства пропаганды
    призваны взвинчивать истерию в обществе! Даже в моем английском толковом словаре
    черным по белому сказано:
    "Озоновая дыра, сущ. Истончение в озоновом слое, в особенности над Антарктикой,
    вызванное преимущественно выбросом промышленных газов и представляющее собой
    угрозу для жизни нашей планеты и ее обитателей".
    Какая разница, что промышленные газы, выбрасываемые преимущественно в Северном
    полушарии, вряд ли способны вызвать утончение озона над Антарктикой, поскольку
    газообмен между полушариями составляет около 10%. Кому какое дело до таких
    малозначащих подробностей, если всемирное верховное сборище "зеленых" психопатов
    всех мастей решило по-иному, а масс-медиа представили их решение как неоспоримый
    факт! Бизнесмены и правительства, политики и международные организации — все
    пляшут под дудку "зеленых", игнорируя протесты многих ведущих ученых. Если вы не
    хотите, чтобы ваш бизнес потерпел крах, а ваше доброе имя пострадало от кампании
    травли, достаточно объявить себя "другом озона".
    А между тем сама наука в подобной борьбе до такой степени поносится и извращается,
    что уже перестаешь верить научным выводам, не выяснив сперва, кто за них заплатил.
    Несколько лет назад телекомпания Би-Би-Си-2 сняла документальный фильм, в котором
    многие ведущие ученые жаловались, что на них оказывают финансовое давление с тем,
    чтобы результаты их исследований подтвердили "парниковый эффект".
    Подобные жалобы можно услышать и от тех, кто изучает последствия загрязнения
    окружающей среды, в частности воздействие так называемого пассивного, или
    вторичного курения. Хотя десятки исследований не выявили никакого особого вреда,
    единичные случаи были возведены в абсолют, а их результаты "обработаны" и
    использованы в злобной широкомасштабной кампании за "свободное от курения
    общество". В настоящее время эта кампания доходит буквально до истерии, до
    абсурда, безо всяких оснований превращая нас, законопослушных, аккуратно платящих
    налоги курильщиков, в преследуемое меньшинство. В конце-то концов, при всей заботе
    о нашем задымленном здоровье, мы, "взрослые и самостоятельные люди", способны сами
    решать за себя.
    Обратите внимание, все это происходит именно тогда, когда иные выделенные
    истеблишментом "меньшинства" обретают привилегии и преимущественное право на
    лечение. Гомосексуалисты получили право служить в армии, женщины могут принимать
    священный сан, нам же не отводится даже крошечного отсека для курящих в тех самых
    общественных поездах, содержание которых (наряду с другими средствами
    передвижения) оплачиваем мы растущим налогом "грешника" на сигареты. Все виды
    общественного транспорта: самолеты, поезда и даже автобусы — в результате этой
    вопиющей дискриминации внезапно оказываются недоступными для нас. Автобусная
    служба моего района долго сопротивлялась подобному международному давлению, и
    всего пару месяцев назад в автобусах появилось поразительное объявление.
    "Здесь чутко относятся к пассажирам. Просьба не курить!"
    Только представьте себе подобное объявление, направленное против "голубых", или
    негров, или даже против собак! На следующий день весь мир будет ходуном ходить от
    возмущения. Воистину бессмертен Джордж Орвелл: до тех пор, пока у власти утописты
    с их принудительными мерами, одни звери всегда будут "равнее" других. Все, что
    создается под знаменем равноправия, неизменно выливается в привилегии для одних и
    притеснения для других. В нашем безумном мире уже не осталось ни разума для
    законности, ни места для прав человека, повсюду лишь кучки психопатов-горлопанов,
    которым всякое кровавое преступление сходит с рук. Как говорится в детском стишке:

    Тот, кто громче скажет "гав",


    Тот всегда и будет прав.

    Однако самым страшным и, бесспорно, самым губительным для нашей цивилизации


    является кампания "освобождения женщин", "удара по мужчинам", "перемены ролей" или
    как там еще ее называют. И снова, как и в случае со многими подобными эпидемиями,
    она начинается несколько более активно в Америке и Великобритании, чем в
    континентальной Европе. Вместе с тем все свидетельствует о том, что эта зараза
    быстро распространяется, главным образом через средства электронной информации,
    наводненные образами пленительных, умных, четко мыслящих, сверхэнергичных и
    необычайно преуспевающих дамочек, занимающих начальственные посты.
    Мужчина, если он вообще попадается, — неизменно нытик, ни на что не годный
    неудачник, появление которого необходимо лишь для того, чтобы его наставляла и
    отдавала ему распоряжения такая вот вышеописанная дамочка, а он каждые пять минут
    только бы и делал, что повторял:
    — Прости, прости, дорогая...
    Каждый второй мужчина — враг женщины: грубое животное, мучитель, диктатор,
    насильник и совратитель малолетних. По сути дела, единственный положительный
    герой-мужчина в современных телепередачах или в кино — это "голубой", желательно
    страдающий от СПИДа. Но даже и в этом спектре предпочтение отдается другой
    стороне, которую олицетворяет неизменная победительница — выкраденная в
    младенчестве из дома чернокожая лесбиянка, у которой "проблемы с наркотиками".
    Сколь бы возмутительным это ни выглядело, но этот типичный социалистический
    реализм можно было бы счесть очередным модным увлечением нашей "элиты", если бы он
    не был так старательно направлен на молодое поколение. Оно представлено
    аналогично, парни, как правило, — туповатые увальни, а девочки — умненькие и
    невероятно сообразительные. Уже и "научное" исследование имеется, рекламируемое в
    Великобритании на каждом углу и "доказывающее", что девочки гораздо способней к
    математике, чем мальчики; есть даже такой фильм, в котором четырнадцатилетние
    девчонки гораздо лучше играют в футбол, чем мальчишки, их ровесники. Сегодня по
    телевидению, в кино и в школе действительность подается юному поколению в
    определенном виде: представители мужского пола — обреченные неудачники, существа
    пассивные, во всем зависящие от агрессивной, великолепной мисс Повелительницы.
    Все это не просто смешно, а откровенно преступно, так как может вылиться лишь в
    рост насилия среди подростков, безотцовщины, преступности и всяческих бедствий для
    грядущих поколений. Что говорить, человеческую природу атаками подобной пропаганды
    не изменишь, но она будет мстить за себя всеми доступными способами, как мстила в
    случае с частной собственностью или в национальном вопросе. А уж в вопросе
    взаимоотношения полов, как ни в каком другом, ответная реакция будет пострашнее,
    поскольку здесь затрагиваются фундаментальные основы бытия. Особенно потому, что
    атака на общество не ограничивается пропагандой, а выносится в зал суда и тем
    самым вводится в действие весь государственный механизм принуждения.
    Помнится, в 1991 году с крахом Советского Союза рухнул весь мир, но при этом в
    Америке новостью номер один стало сообщение о девочке, которая подала в суд на
    организацию бойскаутов за то, что та отказалась принять ее в свои ряды. Вместо
    того, чтобы по-родительски отшлепать возмутительницу спокойствия и разъяснить ей
    кое-какие основы бытия, старшие бессовестно использовали девчонку в своих целях,
    превратив ее в национальную героиню. Однако последствия этого оказались и того
    хуже: почему-то женщины, в целом составляющие большинство в любом обществе, вдруг
    были провозглашены меньшинством, законодательно охраняемым и поддерживаемым.
    Легальный шантаж сделался нормой: буквально каждая организация, как
    государственная, так и частная, сейчас обязана соблюдать квоту для женщин на
    руководящих должностях, иначе будет обвинена в "дискриминации".
    Но и этого безобразия оказалось недостаточно — очередное нарушение правовых норм
    выдало такие перлы, как "сексуальное приставание", "изнасилование при свидании",
    "развратные действия с малолетними" и прочий ассортимент средств устрашения,
    которые полностью отравили общественные взаимоотношения. В сегодняшней Америке
    люди, словно в тоталитарном государстве, живут в страхе и недоверии друг к другу:
    мужчины боятся даже взглянуть на своих коллег-женщин во время работы, учителя
    физкультуры и тренеры боятся дотронуться до учеников, родители боятся чиновников
    учреждений, опекающих воспитание подростков, и все боятся обо всем этом говорить.
    Но, как бы ни был безумен наш "новый мир", создают его далеко не безумцы. Так кто
    же эти люди? Почему они обладают такой невероятной властью, что заставляют нас
    жить в царстве абсурда? Хотя толпа представляет собой, пожалуй, все ту же массу,
    которая устраивала шествия за всеобщее разоружение в начале 80-х, где то новое
    политбюро, которое теперь ею руководит? Как бы здесь не допустить ошибки; ведь
    теперь мы живем в период второй "холодной войны", при новой формации утопистов-
    принудителей, которые стремятся изменить нашу культуру, управлять нашим поведением
    и, в конечном счете, нашими мыслями, — честно говоря, не такой уж новой: те же
    американские фонды, которые финансировали кампанию "в защиту мира" 80-х годов,
    сегодня выделяют миллиарды на "изучение окружающей среды" и "феминистские
    исследования", в то время как те же средства массовой информации превращают все
    это в новый для нас дурман. Те же методы, тот же стиль, даже лица зачастую такие
    знакомые. Единственное новшество на сегодня — это их "новояз": "культурное
    разнообразие", "политическая правильность", "репродуктивные права". Каково звучит!
    А вместе с тем тоталитарная сущность этой новой идеологии совершенно очевидна, как
    очевидны незыблемые приемы репрессии, пропаганда, цензура. Сегодня мы — свидетели
    сильнейшего наступления на самые основы нашей цивилизации, которая откровенно
    сделана мишенью и объявлена культурой "мертвых белых европейцев": если дать ей
    свободно развиваться, она-де вернет нас в средние века.
    Да что там говорить, в былые времена Шекспир, по крайней мере, мог совершенно
    свободно писать и ставить свои пьесы. Сегодня большинство его произведений были бы
    запрещены как "политически неправильные". "Отелло" — за расизм, "Укрощение
    строптивой" — за женофобство, а "Ромео и Джульетта", следуя высказыванию одной
    весьма прогрессивной британской учительницы, отказавшейся вести своих воспитанниц
    на спектакль, — как "примитивно гетеросексуальное представление".
    Печально, что мы не сумели воспользоваться блестящей возможностью, предоставленной
    нам смертью коммунизма: мы не покончили со всеми коммунистами, не выставили
    напоказ все их преступления, не развенчали их "мечту", более того, не научились
    противостоять этой нынешней чуме. Оставаясь неисправимыми поклонниками политики
    умиротворения агрессора, мы коверкаем язык, калечим свою речь, пытаясь
    выговаривать, "он-она-оно", "Мссс, мссс" ("Ms" — словечко, выдуманное, чтобы не
    называть женщину ни "мисс", ни "миссис"), "вертикальная угроза", "друзья озона".
    Но даже если мы все умудримся сделаться разом "зелеными", "голубыми" и
    дальтониками в отношении цвета кожи, мы этим все равно не купим мира и вечного
    счастья, потому что утопистов их "меньшинства" волнуют не более, чем коммунистов
    заботил пролетариат. Все это лишь средства достижения безграничной власти, чтобы
    диктовать свою волю, управлять нами, разрушать нашу индивидуальность, известную в
    неких древних забытых писаниях под именем человеческой души.
    И, как бы печально это ни было, приходится допустить, что все наши усилия, все
    наши жертвы остались бессмысленны. В конечном счете, человек оказался недостоин
    свободы, дарованной ему, и в решительный момент испытаний у него не обнаружилось
    ни смелости, ни чувства чести, чтобы возвыситься до этой задачи. В результате мы
    не сделались лучше, мудрей, чище, а само испытание явилось не более чем гигантским
    землетрясением, поглотившим согни миллионов.
    Что ж, возможно, не стоит жаловаться, ведь и это тоже свойство человеческой
    натуры. Но через все невзгоды на своем жизненном пути я пронес веру в лучшее. И
    хоть вряд ли это лучшее увижу, все же я верю: явится однажды старый, мудрый Судия
    и скажет:
    — И ничего нет на всем Божьем свете, что могло бы сделать такой ход событий
    правильным.
    Единственное, что мне сейчас дано, — это хранить свои свидетельства до Судного
    Дня.

    Я хотел бы поблагодарить фонд Маргарет Тэтчер за ценную помощь в моей работе и,


    несмотря на все наши разногласия, леди Маргарет Тэтчер за твердую поддержку моих
    усилий завершить эту книгу.
    Я также благодарю Олега Гордиевского, Евгения Новикова, Михаила Восленского,
    Виктора Суворова, Леонида Финкельштейна, Инну Рогачий и Владимира Пимонова за
    помощь и советы. Сердечное спасибо многим помощникам и доброжелателям в Москве
    (которых я не могу назвать, чтобы не подвергнуть их опасности) и многим друзьям на
    Западе за поддержку и помощь.
    В особенности, многим я обязан моему старому другу и издателю Шарлю Ронзаку, чья
    нерушимая вера в мою способность завершить этот труд поддерживала меня во все эти
    трудные годы.

    Владимир Буковский.

    You might also like